Элдарин волновалась за меня. Они с Вуно вышли мне навстречу…
… Прошло четыре года. Юный дракон, вылупившийся из яйца, оказался огнедышащим, но это его опасное свойство ни сколько не помешало моему сыну сдружиться с ним. Вуно стал называть его Феоникс - "дух огня", и, как мне кажется, самому дракону нравиться это имя. Они подолгу пропадают в лесу вместе. Я спокоен, потому что у моего сына рано пробудились способности к магии, и хотя ему еще не достает опыта и знаний настоящего мага, я уверен, что он сможет справиться с любой ситуацией. Феоникс, хотя драконы и славятся свирепостью и коварством, явил себя нам как существо преданное, умное и великодушное. Он хороший охотник и верный друг. Дети из ближайших деревень относятся к Вуно с подозрительностью, что понятно по отношению их родителей ко всем волшебникам. Что ж, может быть Феоникс сможет скрасить для Вуно дни нашего уединенного существования. Не хочу нагонять на него печаль раньше времени, но если всё будет идти, как сейчас, то лет через десять друзьям придется расстаться - мой сын должен будет поступить в школу магов, а Феоникс станет столь велик и могуч, что ему станет тесно в сарае для скота, который стоит рядом с нашим домом. Тогда мне придется подыскать ему безопасное убежище в горах, дабы род этих созданий не прервался…
77 год эпохи Новых королей по ольвионскому календарю, настоящее время. Личные записи неизвестного летописца из города Ольвиона, столицы королевства Ольвии.
Юго-восточное побережье близ дельты реки Тисс, рыбацкая деревня Лимерия, настоящее время.
Двадцать миль от дельты реки Тисс, около пяти миль от побережья, остров Скала Черный полумесяц, раннее утро, примерно через два дня.
… Прошло четыре года. Юный дракон, вылупившийся из яйца, оказался огнедышащим, но это его опасное свойство ни сколько не помешало моему сыну сдружиться с ним. Вуно стал называть его Феоникс - "дух огня", и, как мне кажется, самому дракону нравиться это имя. Они подолгу пропадают в лесу вместе. Я спокоен, потому что у моего сына рано пробудились способности к магии, и хотя ему еще не достает опыта и знаний настоящего мага, я уверен, что он сможет справиться с любой ситуацией. Феоникс, хотя драконы и славятся свирепостью и коварством, явил себя нам как существо преданное, умное и великодушное. Он хороший охотник и верный друг. Дети из ближайших деревень относятся к Вуно с подозрительностью, что понятно по отношению их родителей ко всем волшебникам. Что ж, может быть Феоникс сможет скрасить для Вуно дни нашего уединенного существования. Не хочу нагонять на него печаль раньше времени, но если всё будет идти, как сейчас, то лет через десять друзьям придется расстаться - мой сын должен будет поступить в школу магов, а Феоникс станет столь велик и могуч, что ему станет тесно в сарае для скота, который стоит рядом с нашим домом. Тогда мне придется подыскать ему безопасное убежище в горах, дабы род этих созданий не прервался…
77 год эпохи Новых королей по ольвионскому календарю, настоящее время. Личные записи неизвестного летописца из города Ольвиона, столицы королевства Ольвии.
…Девять лет тому назад началась, а вернее сказать - разразилась, новая "эпоха". Ее следовало бы обозначить как "эру разложения", потому что опоры, казавшиеся стойкими, рассыпались, основы, которые казались вечными законами бытия людей, теперь никого не наставляют и не вразумляют. Лэндрийская империя, ослабевшая со временем, не смогла вынести потрясений, вызванных Войной Темных Лордов. Эти негодяи, лишившись своего главаря при широко известных обстоятельствах, перегрызлись между собой и стали рвать страну на части, стремясь сколотить собственные "княжества" - "бандитские уделы", как их прозвали в народе. Набеги их головорезов, подкуп некоторых из принцев-наместников или иноземных правителей с перетягиванием их на свою сторону и многие другие прискорбные вещи, совершаемые малыми государями, привели Лэндрию к распаду. Настал конец выборной ольвионской монархии - теперь каждый принц-наместник объявил себя суверенным правителем, не связанным никакими обязательствами с другими принцами. В такой обстановке последнему императору Лэндрии, Кунту Маалоту (Кунт Несчастный - позднейшее прозвище), ничего не оставалось, как объявить себя наследным монархом и ввести особый военный режим сроком на один год. В этот период были четко определены и узаконены границы его нового королевства - Ольвии, а так же подписаны договоры о ненападении и торговле между ближайшими соседями. После этого нескольким государям удалось договориться и их объединенные силы выступили против Темных. Таким образом, было предпринято несколько военных походов, последний из которых закончился разгромом остатков крупных сил врага. Мелкие "гнезда" и потайные убежища каждый из союзников обязался уничтожить на своих землях самостоятельно. К этой компании присоединилось еще несколько королевств, бывших приграничных имперских владений. Темные Лорды, во всяком случае, их верхушка и предводители средней руки были уничтожены либо пойманы, судимы и в большинстве своем позже повешены за многочисленные злодеяния.
После победы союзные армии были распушены, однако летом 70-го года ряд бывших приграничных королевств вновь собрали значительную (конечно, не такую большую, как могла бы быть в империи) армию, дабы положить конец гоблинским набегам на свои города и деревни. Эта армия сумела оттеснить гоблинов к болотам Хаштар, а затем - к самому озеру Мбад ("бездна, гиблое место" по-шаргански) в их центре. В результате этой непродолжительной военной компании отряды людей вырезали лесных гоблинов полностью. Шарганские племена, воевавшие некогда за Темных Лордов, узнав про это, предпочли уйти куда-нибудь подальше от человеческих поселений. Прочие шарганы, лояльные к людским властям, также решили сняться со своих мест и уйти в самые глухие уголки, которые только можно было найти в краях, где растет лес.
Надо сказать, что среди шарганов наблюдалось то же прискорбное явление: их племена, осев на новых местах, стали выяснять отношения между собой. Разумеется, делалось это не с помощью "изящной дипломатии". Братоубийственный конфликт стоил многим из них жизни. Мелкие племена не редко оставались в единственном числе - из всех удавалось выжить лишь вождю. По шарганским обычаям, такой воин обязан был стать рангаром, волком-одиночкой, мстящим за свой род. Однако случалось, что такие шарганы нанимались к людям для охранной или иной (понятно какой!) службы. Бывало, что их брали к себе пираты или лесные разбойники. Ходили слухи, что некоторые из таких банд полностью переходили под власть рангаров, и тогда местные жители начинали бояться особенно сильно - каждая стычка с такими противниками была слишком кровавой и яростной. Еще бы! Сам рангар бился с неистовостью смертника и того же требовал от своих подчиненных. Случаи ослушания становились известны лишь по свежим могильным холмикам бунтарей-неудачников.
Страны юга не вмешивались в дела северных правителей, лишь несколько пограничных княжеств выставили к своим северным границам усиленные заставы - принимать у себя самих недобитых Темных, их отряды или наемников никто не желал, зная репутацию этих господ. На этих же рубежах были истреблены несколько гоблинских племен, остатки которых хотели затаиться в холмистых степях Иут-Дана. Еще южнее лежали великие пески и каменистые бесплодные равнины, которые южане именовали Великими Пустынями Хараса, бежать в которые кому-либо было бессмысленно.
Через эти гибельные места пролегало несколько караванных путей к городам-государствам, находившимся на плато Уйюлун, что своим южным краем обрывается местами прямо в южные моря, а на юго-востоке и юго-западе переходит в участки пологого песчаного берега. На таких участках кое-где размещались небольшие поселения рыбаков или лагеря контрабандистов. На близлежащих островах, если там было возможно строить, были пиратские притоны, подчас укрепленные не хуже некоторых крепостей этого побережья. Пиратам удавалось жить за счет грабежа торговых судов, идущих вдоль берега с товарами в такие крупные города-порты как Кхад, Ланик, Месдар, Дэхем и другие.
Еще западнее жаркий климат смягчается, и путешественник попадает в Лагоду - край зеленый и цветущий, отделенный от пустыни полосой холмистых долин и скальных возвышенностей, крутых и высоких, как стены древних бастионов. Это край невиданных чудес - странных чудесных созданий, удивительных плодов и не менее удивительных людей. Проживая вдалеке от суеты прочих царств, они создали во многом уникальные ремесла, речь и многое другое. Говорят, что Лагода - край вечного счастья, где все жители живут долго, потому что их правители знают секретные зелья, которые дают каждому в начале жизни, а они продлевают ее почти бесконечно. Все эти высказывания можно считать лишь легендой, поскольку для подтверждения или опровержения ее пришлось бы снаряжать экспедицию весьма серьезную, а потери и лишения на пути к цели такого похода столь велики, что отбивают охоту даже у самых отчаянных авантюристов. Морем добраться туда было бы проще, но тому есть природное препятствие - если вдоль пустынных берегов еще можно хоть как-то идти, используя ветры саммуманан и таннуманан, то вот зайти за мыс Угол Смерти еще никому не удавалось. Саммуманан дует из пустыни в море и, бывая сильным, несет на побережье через плато пыльные и песчаные бури. Таннуманан дует в противоположную сторону - это ветер штормов и ураганов. Как только корабль заходит за Угол Смерти, он попадает либо в штиль, в котором вынужден дрейфовать в открытое море, повинуясь течению Язык Змея, что идет вдоль западного крутого берега, либо ему навстречу дует Шайнат - ветер, несущийся туда же, куда и Язык Змея. Именно поэтому Лагоду во всех наречиях еще именуют Несбыточным краем, прекрасным, манящим, но недоступным, как радуга или линия горизонта. Быть может меня сочтут сумасшедшим, но я, скорее всего, закончу все свои дела здесь, в Ольвионе, и отправлюсь на поиски сухопутной дороги в Лагоду. Как знать, может, если уж я и не найду Край Блаженства, то обрету покой в каком-нибудь тихом уголке, подальше от хлопот и суеты большого мира…
После победы союзные армии были распушены, однако летом 70-го года ряд бывших приграничных королевств вновь собрали значительную (конечно, не такую большую, как могла бы быть в империи) армию, дабы положить конец гоблинским набегам на свои города и деревни. Эта армия сумела оттеснить гоблинов к болотам Хаштар, а затем - к самому озеру Мбад ("бездна, гиблое место" по-шаргански) в их центре. В результате этой непродолжительной военной компании отряды людей вырезали лесных гоблинов полностью. Шарганские племена, воевавшие некогда за Темных Лордов, узнав про это, предпочли уйти куда-нибудь подальше от человеческих поселений. Прочие шарганы, лояльные к людским властям, также решили сняться со своих мест и уйти в самые глухие уголки, которые только можно было найти в краях, где растет лес.
Надо сказать, что среди шарганов наблюдалось то же прискорбное явление: их племена, осев на новых местах, стали выяснять отношения между собой. Разумеется, делалось это не с помощью "изящной дипломатии". Братоубийственный конфликт стоил многим из них жизни. Мелкие племена не редко оставались в единственном числе - из всех удавалось выжить лишь вождю. По шарганским обычаям, такой воин обязан был стать рангаром, волком-одиночкой, мстящим за свой род. Однако случалось, что такие шарганы нанимались к людям для охранной или иной (понятно какой!) службы. Бывало, что их брали к себе пираты или лесные разбойники. Ходили слухи, что некоторые из таких банд полностью переходили под власть рангаров, и тогда местные жители начинали бояться особенно сильно - каждая стычка с такими противниками была слишком кровавой и яростной. Еще бы! Сам рангар бился с неистовостью смертника и того же требовал от своих подчиненных. Случаи ослушания становились известны лишь по свежим могильным холмикам бунтарей-неудачников.
Страны юга не вмешивались в дела северных правителей, лишь несколько пограничных княжеств выставили к своим северным границам усиленные заставы - принимать у себя самих недобитых Темных, их отряды или наемников никто не желал, зная репутацию этих господ. На этих же рубежах были истреблены несколько гоблинских племен, остатки которых хотели затаиться в холмистых степях Иут-Дана. Еще южнее лежали великие пески и каменистые бесплодные равнины, которые южане именовали Великими Пустынями Хараса, бежать в которые кому-либо было бессмысленно.
Через эти гибельные места пролегало несколько караванных путей к городам-государствам, находившимся на плато Уйюлун, что своим южным краем обрывается местами прямо в южные моря, а на юго-востоке и юго-западе переходит в участки пологого песчаного берега. На таких участках кое-где размещались небольшие поселения рыбаков или лагеря контрабандистов. На близлежащих островах, если там было возможно строить, были пиратские притоны, подчас укрепленные не хуже некоторых крепостей этого побережья. Пиратам удавалось жить за счет грабежа торговых судов, идущих вдоль берега с товарами в такие крупные города-порты как Кхад, Ланик, Месдар, Дэхем и другие.
Еще западнее жаркий климат смягчается, и путешественник попадает в Лагоду - край зеленый и цветущий, отделенный от пустыни полосой холмистых долин и скальных возвышенностей, крутых и высоких, как стены древних бастионов. Это край невиданных чудес - странных чудесных созданий, удивительных плодов и не менее удивительных людей. Проживая вдалеке от суеты прочих царств, они создали во многом уникальные ремесла, речь и многое другое. Говорят, что Лагода - край вечного счастья, где все жители живут долго, потому что их правители знают секретные зелья, которые дают каждому в начале жизни, а они продлевают ее почти бесконечно. Все эти высказывания можно считать лишь легендой, поскольку для подтверждения или опровержения ее пришлось бы снаряжать экспедицию весьма серьезную, а потери и лишения на пути к цели такого похода столь велики, что отбивают охоту даже у самых отчаянных авантюристов. Морем добраться туда было бы проще, но тому есть природное препятствие - если вдоль пустынных берегов еще можно хоть как-то идти, используя ветры саммуманан и таннуманан, то вот зайти за мыс Угол Смерти еще никому не удавалось. Саммуманан дует из пустыни в море и, бывая сильным, несет на побережье через плато пыльные и песчаные бури. Таннуманан дует в противоположную сторону - это ветер штормов и ураганов. Как только корабль заходит за Угол Смерти, он попадает либо в штиль, в котором вынужден дрейфовать в открытое море, повинуясь течению Язык Змея, что идет вдоль западного крутого берега, либо ему навстречу дует Шайнат - ветер, несущийся туда же, куда и Язык Змея. Именно поэтому Лагоду во всех наречиях еще именуют Несбыточным краем, прекрасным, манящим, но недоступным, как радуга или линия горизонта. Быть может меня сочтут сумасшедшим, но я, скорее всего, закончу все свои дела здесь, в Ольвионе, и отправлюсь на поиски сухопутной дороги в Лагоду. Как знать, может, если уж я и не найду Край Блаженства, то обрету покой в каком-нибудь тихом уголке, подальше от хлопот и суеты большого мира…
Юго-восточное побережье близ дельты реки Тисс, рыбацкая деревня Лимерия, настоящее время.
… То и дело скрипели ступени, входная дверь хлопала, пропуская внутрь заведения все новых и новых посетителей. Был полдень, время, когда почти все столы в "Хрустальном окуне" заняты. Жафероне Айкан, или попросту - Жаф, хлопотал на кухне, у плиты. Его компаньонка, которой принадлежала половина от стоимости харчевни, Лионда Бру, занималась посетителями, разнося по столам напитки и миски с едой. В кармане ее передника, подшитом изнутри тонкой кожей, уже звенело немало монет. Кстати сказать, хоть она и не была "вывеской предприятия", а в поселении все называли ее "Крысельдой", жителям и гостям этого места не было других развлечений, кроме как попивать её пиво и втихаря посмеиваться над бородавками на её длинном носу, который, впрочем, от этого ни рос, ни укорачивался.
Рядом с Жафом на кухне сновал долговязый шарган, которого повар называл Убо. Этот шарган ловко управлялся с тяжелыми котлами и большими кастрюлями, которые надо было ставить или снимать с огня. Он время от времени выбегал на задний двор, а потом возвращался с дровами на руках, перенося за раз такое их количество, что можно было бы расплавить все чугунки Жафа, если запалить все разом. Убо аккуратно складывал поленья в угол, где стены и пол были обиты жестью, брал несколько штук сверху, подходил к топке, и, помогая себе кочергой, добавлял топливо в печь. В какой-то момент, когда он делал это, несколько угольков упало на пол. Жаф, наклонившийся с баночкой приправы и деревянной лопаткой над сковородой с рыбой и тщательно помешивавший блюдо, сделал небольшой шаг в сторону. Его босая пятка наступила на один из углей, еще дымящихся на настиле. Он дернулся, вскрикнул, емкость с приправой не удержалась в его пальцах и упала на раскаленную поверхность плиты. Стекло разлетелось вдребезги, раздался сухой треск, а затем приправа вспыхнула и сгорела. Хотя травы в банке было мало, Жаф завопил с большим надрывом:
- Проклятье, Убо, растяпа!! Три тысячи демонов тебе в печенку!! Ты хочешь меня разорить!! Аккуратнее, чтоб тебя!
- Простите, хозяин! - виновато пробасил Убо, переминаясь на месте и не зная куда деть руки.
- Эти травы, конечно, дрянь контрабандная, но все-таки они куплены за деньги! А еще плотогоны с Тисса дерут три шкуры за доставку стволов в дельту! - продолжал ворчать Жаф, как будто уже и не на своего шаргана, а так, между делом.
Два человека, помощник повара Энемус и его жена, Окка, посудомойка, слушая, как ворчит Жаф, ухмылялись, поглядывая друг на друга. Еще бы! Сколько не ворчи, а без постороннего участия ни Жафу, ни Крысельде харчевню содержать не по силам. С другой стороны, за долгие годы, что Жафероне провел здесь, все привыкли угощаться изысканными, необычными блюдами, которые он приготавливал из, казалось бы, самых простых продуктов. Эти яства не приедались, к тому же повар периодически вносил небольшие изменения в свои рецепты. Старшины рыбацких артелей из этой и других деревень всячески способствовали процветанию "Хрустального окуня", потому что это заведение привлекало под свою крышу путешественников и гурманов, а Жаф исправно платил подати в казну общины. Возможно, харчевня и не подошла бы ийзиру какого-нибудь южного утана, чей корабль мог бросить якорь в судоходной части дельты, но многие богатые купцы и знатные особы считали своим долгом наведываться сюда время от времени. Деловые связи Айкана были весьма широки, снабжение свежими дарами моря и огородов было прекрасно налажено, он был очень доволен своим нынешним положением уважаемого человека, хотя в глубине души и считал Лимерию сущей дырой. С другой стороны, он трезво рассудил, что лучше быть королем рыбного стола в таком месте и жить припеваючи, чем быть придворным поваром у кого-то из прибрежных владык, купаться в золоте, но все время при этом опасаться за свою голову. Что про всё это думала Лионда Бру никому не было известно из-за её молчаливого, строгого нрава.
Народ в харчевне, действительно, бывал пестрый. Сюда заходили рыбаки, чья артель удачно провернула сделку с рыботорговцем и стремилась побаловать себя чем-то эдаким; здесь бывали фермеры, откармливавшие своих свиней рыбьими потрохами и другими отбросами и пытающиеся выращивать хоть что-нибудь на грядках, удобренных навозом всё тех же свиней. Побережье нуждалось в строительном лесе, и, стало быть, в харчевне бывали плотогоны, ведущие свои "флотилии" с верховьев Тисса, из северных земель, где река брала своё начало. Бывали здесь и торговцы древесиной, ведущие свои дела с монархиями побережья и Пустыни. Если в дельте или у побережья останавливалось судно, то в "Окуне", как правило, гуляла вся команда, включая капитана судна и даже пассажиров.
Прошло около двух часов, когда с каменной наблюдательной вышки, служившей одновременно местным заменителем настоящего маяка, караульный подал сигнал, несколько раз ударив в медный гонг. Прибежавшие на шум люди спросили сторожа в чем дело. Он крикнул сверху, что в дельту намереваются войти четыре гребных судна. Эта новость быстро долетела до харчевни, народ поспешил на берег реки. Там, с глинистого бугра, зеваки стали вглядываться в приближающиеся силуэты. Жаф и Энемус оказались здесь же, среди любопытствующих. Повар прихватил из своей комнаты большую подзорную трубу, установил ее на деревянную рогатину. Он смотрел на корабли, входящие в дельту. Оторвавшись от окуляра, он проворчал себе под нос, однако Энемус все слышал:
- Что ж, как раз вовремя!
- Ты это о чём, Жаф, старина?
- Что? Я? - встрепенулся повар, как будто его разбудили резким толчком в бок. - А ты, Эне, пройдоха, разве забыл, о чем я тебе бубнил уже не один месяц?!
- ?!
- Я уезжаю!!
Энемус стоял как громом пораженный, даже приоткрыл рот от удивления.
- Что ты раззявился, как вяленая лула? Это - лодки-цендалы морских цыган-анугов! Я ведь тебе про них рассказывал. Говорил я тебе и то, что близок день когда их старейшина пришлет лодку за мной. Я тебя учил?! Я тебя натаскивал?! Ты всегда был рядом со мной на кухне и знаешь все мои секреты. Вот, а теперь сам управляйся с хозяйством и собственностью - ты волен поступать, как тебе заблагорассудиться!
- Но, Жаф, как же так, я ведь думал ты это не серьёзно! А потом, что скажет Кры…, то есть, Лионда? Она ведь твой компаньон!
- Нет и нет, и не уговаривай! А госпожа Бру, если заглянет в свой сундучок, найдет там письмо со всеми подробностями и извинениями. Теперь ты - полноправный компаньон! Распоряжения на этот счет я тоже оставил. Всё, иду к себе и собираюсь в путь!
Тем временем, к речному причалу Лимерии, справа и слева, пристали две длинные узкие лодки, с двенадцатью гребцами, сидевшими в один ряд. У каждой лодки нос и корма были высоко задраны вверх. Еще одна, самая большая представляла из себя катамаран из восемнадцативёсельных лодок. На его настиле возвышался шатер, покрытый тростниковыми циновками и плотной тканью. Катамаран бросил якорь рядом с пристанью, люди пересели на другую лодку и потом высадились прямо на берег. Все прибывшие расположились полукругом прямо на песке недалеко от пристани.
Здесь были только ануги-мужчины, стройные, смуглокожие, черноволосые и черноглазые, все примерно одинакового, среднего роста. Они все имели за спинами котомки, которые тут же развязали, а их содержимое предложили на обмен местным жителям. Здесь были коралловые бусы, жемчуг, искусно вставленный в оправы из красивого полированного дерева магр, амулеты и ожерелья из акульих зубов, гребни из панцирей ракохвостов и еще много разнообразных мелких вещей, изготовленных из даров моря с большим старанием и мастерством.
Один из этих людей был с черной бородой, а его одеяние выделялось особым вкусом и изяществом, хотя и не было вызывающе роскошным. У него на поясе висел кривой нож в посеребренных ножнах из того же магра, на костяной рукоятке поблескивал драгоценный камень. Глаза этого человека отличались особой жгучестью, а сам он был смешлив и весел.
Когда на берег пришел Жаф с мешком и походной тростью, чернобородый широко ему улыбнулся, и они заключили друг друга в объятия, как давние и хорошие знакомые:
- Клиоу манаа, перван Жаф! Здравствуй, мой дорогой друг! Как давно мы не виделись! - весело приветствовал чернобородый ануг повара.
- Итти аку дэ, венал Мизасу! - ответил повар, улыбаясь и кланяясь. - Я тоже рад встрече, старшина Мизасу!
Далее разговор пошел на языке анугов. Беседуя, приятели пошли в сторону причала. Медленно шагая, они оказались у его противоположного конца. Там оба остановились. Мизасу подал знак рукой. От торжища встали шестеро гребцов и перевезли друзей на катамаран.
Через пару часов "ярмарка" была свернута, а гости пересели на свои суда и отправились в открытое море.
Пока все это происходило, Энемус, Окка и Лионда были заняты тем, что горячо обсуждали решение повара. Они не долго ломали себе голову, хотя как раз вопрос о причинах столь быстрого отъезда, если не сказать - бегства, сильно всех озадачил. Больше всего их занимали распоряжения Жафа о своем имуществе, потому что, не будем скрывать, они были людьми жадноватыми до золота, красивых вещей и всего прочего, достающегося даром. Негласное правило "чистых полов" в "Хрустальном окуне" было известно всем: утерянное "по причине приподнятости духа и кружки" в харчевне искать бесполезно - схватить за руку хозяев за то, что они собирают упавшие на пол ценности, потерянные подвыпившими посетителями, было крайне сложно. Искать же по "остывшим" следам и что-то доказывать никто не хотел в силу бесперспективности этого занятия.
Когда Энемус, наконец, выскочил из харчевни и побежал к берегу, приезжих уже не было, а силуэты лодок почти исчезли за поворотом левого берега дельты. Он был несколько опечален этим обстоятельством и угрюмо побрел обратно.
Войдя в опустевшее заведение, Энемус обнаружил свою болтливую Окку в некоторой растерянности. Она вдруг вспомнила, что при их разговорах не было еще одного участника. Энемус согласился с тем, что Жаф почему-то забыл упомянуть про Убо. Лионда, сколь не была прижимиста и холодна, согласилась с тем, что шаргана можно было бы принять в компаньоны - хотя бы за длительную службу - почти пять лет. Она еще добавила, что при всей своей угрюмости он был справным работником и исполнительным помощником. Все взяли по свече в деревянных подсвечниках с округлыми рукоятями и направились к каморке, где и обитал Убо. На улице уже было темно, а скрип половиц и свист ветра где-то в тростнике на крыше нагоняли на присутствующих мрачноватые мысли и даже некоторую робость. И вот уже дверь, в которую Лионда, как старшая, все-таки решилась постучать. Но с последним ее ударом дверь открылась, хотя в такое время обычно была запираема изнутри. В узком помещении была пустая кровать, стол и табурет. Небольшой морской сундучок, с которым Убо пришел сюда так давно, а также все его вещи исчезли. На середине дощатого стола лишь осталась лежать красная выцветшая косынка, которую шарган повязывал себе на голову и под которую прятал длинные черные волосы, заплетенные в тонкие косички, напоминающие тощих змей. Все трое так и ахнули: "Он тоже ушел! Или убежал?! Куда он мог уйти?!"
Вскоре мелькание свечей в окнах "Хрустального окуня" стало пропадать, пока вся харчевня не погрузилась в сонную тьму…
Рядом с Жафом на кухне сновал долговязый шарган, которого повар называл Убо. Этот шарган ловко управлялся с тяжелыми котлами и большими кастрюлями, которые надо было ставить или снимать с огня. Он время от времени выбегал на задний двор, а потом возвращался с дровами на руках, перенося за раз такое их количество, что можно было бы расплавить все чугунки Жафа, если запалить все разом. Убо аккуратно складывал поленья в угол, где стены и пол были обиты жестью, брал несколько штук сверху, подходил к топке, и, помогая себе кочергой, добавлял топливо в печь. В какой-то момент, когда он делал это, несколько угольков упало на пол. Жаф, наклонившийся с баночкой приправы и деревянной лопаткой над сковородой с рыбой и тщательно помешивавший блюдо, сделал небольшой шаг в сторону. Его босая пятка наступила на один из углей, еще дымящихся на настиле. Он дернулся, вскрикнул, емкость с приправой не удержалась в его пальцах и упала на раскаленную поверхность плиты. Стекло разлетелось вдребезги, раздался сухой треск, а затем приправа вспыхнула и сгорела. Хотя травы в банке было мало, Жаф завопил с большим надрывом:
- Проклятье, Убо, растяпа!! Три тысячи демонов тебе в печенку!! Ты хочешь меня разорить!! Аккуратнее, чтоб тебя!
- Простите, хозяин! - виновато пробасил Убо, переминаясь на месте и не зная куда деть руки.
- Эти травы, конечно, дрянь контрабандная, но все-таки они куплены за деньги! А еще плотогоны с Тисса дерут три шкуры за доставку стволов в дельту! - продолжал ворчать Жаф, как будто уже и не на своего шаргана, а так, между делом.
Два человека, помощник повара Энемус и его жена, Окка, посудомойка, слушая, как ворчит Жаф, ухмылялись, поглядывая друг на друга. Еще бы! Сколько не ворчи, а без постороннего участия ни Жафу, ни Крысельде харчевню содержать не по силам. С другой стороны, за долгие годы, что Жафероне провел здесь, все привыкли угощаться изысканными, необычными блюдами, которые он приготавливал из, казалось бы, самых простых продуктов. Эти яства не приедались, к тому же повар периодически вносил небольшие изменения в свои рецепты. Старшины рыбацких артелей из этой и других деревень всячески способствовали процветанию "Хрустального окуня", потому что это заведение привлекало под свою крышу путешественников и гурманов, а Жаф исправно платил подати в казну общины. Возможно, харчевня и не подошла бы ийзиру какого-нибудь южного утана, чей корабль мог бросить якорь в судоходной части дельты, но многие богатые купцы и знатные особы считали своим долгом наведываться сюда время от времени. Деловые связи Айкана были весьма широки, снабжение свежими дарами моря и огородов было прекрасно налажено, он был очень доволен своим нынешним положением уважаемого человека, хотя в глубине души и считал Лимерию сущей дырой. С другой стороны, он трезво рассудил, что лучше быть королем рыбного стола в таком месте и жить припеваючи, чем быть придворным поваром у кого-то из прибрежных владык, купаться в золоте, но все время при этом опасаться за свою голову. Что про всё это думала Лионда Бру никому не было известно из-за её молчаливого, строгого нрава.
Народ в харчевне, действительно, бывал пестрый. Сюда заходили рыбаки, чья артель удачно провернула сделку с рыботорговцем и стремилась побаловать себя чем-то эдаким; здесь бывали фермеры, откармливавшие своих свиней рыбьими потрохами и другими отбросами и пытающиеся выращивать хоть что-нибудь на грядках, удобренных навозом всё тех же свиней. Побережье нуждалось в строительном лесе, и, стало быть, в харчевне бывали плотогоны, ведущие свои "флотилии" с верховьев Тисса, из северных земель, где река брала своё начало. Бывали здесь и торговцы древесиной, ведущие свои дела с монархиями побережья и Пустыни. Если в дельте или у побережья останавливалось судно, то в "Окуне", как правило, гуляла вся команда, включая капитана судна и даже пассажиров.
Прошло около двух часов, когда с каменной наблюдательной вышки, служившей одновременно местным заменителем настоящего маяка, караульный подал сигнал, несколько раз ударив в медный гонг. Прибежавшие на шум люди спросили сторожа в чем дело. Он крикнул сверху, что в дельту намереваются войти четыре гребных судна. Эта новость быстро долетела до харчевни, народ поспешил на берег реки. Там, с глинистого бугра, зеваки стали вглядываться в приближающиеся силуэты. Жаф и Энемус оказались здесь же, среди любопытствующих. Повар прихватил из своей комнаты большую подзорную трубу, установил ее на деревянную рогатину. Он смотрел на корабли, входящие в дельту. Оторвавшись от окуляра, он проворчал себе под нос, однако Энемус все слышал:
- Что ж, как раз вовремя!
- Ты это о чём, Жаф, старина?
- Что? Я? - встрепенулся повар, как будто его разбудили резким толчком в бок. - А ты, Эне, пройдоха, разве забыл, о чем я тебе бубнил уже не один месяц?!
- ?!
- Я уезжаю!!
Энемус стоял как громом пораженный, даже приоткрыл рот от удивления.
- Что ты раззявился, как вяленая лула? Это - лодки-цендалы морских цыган-анугов! Я ведь тебе про них рассказывал. Говорил я тебе и то, что близок день когда их старейшина пришлет лодку за мной. Я тебя учил?! Я тебя натаскивал?! Ты всегда был рядом со мной на кухне и знаешь все мои секреты. Вот, а теперь сам управляйся с хозяйством и собственностью - ты волен поступать, как тебе заблагорассудиться!
- Но, Жаф, как же так, я ведь думал ты это не серьёзно! А потом, что скажет Кры…, то есть, Лионда? Она ведь твой компаньон!
- Нет и нет, и не уговаривай! А госпожа Бру, если заглянет в свой сундучок, найдет там письмо со всеми подробностями и извинениями. Теперь ты - полноправный компаньон! Распоряжения на этот счет я тоже оставил. Всё, иду к себе и собираюсь в путь!
Тем временем, к речному причалу Лимерии, справа и слева, пристали две длинные узкие лодки, с двенадцатью гребцами, сидевшими в один ряд. У каждой лодки нос и корма были высоко задраны вверх. Еще одна, самая большая представляла из себя катамаран из восемнадцативёсельных лодок. На его настиле возвышался шатер, покрытый тростниковыми циновками и плотной тканью. Катамаран бросил якорь рядом с пристанью, люди пересели на другую лодку и потом высадились прямо на берег. Все прибывшие расположились полукругом прямо на песке недалеко от пристани.
Здесь были только ануги-мужчины, стройные, смуглокожие, черноволосые и черноглазые, все примерно одинакового, среднего роста. Они все имели за спинами котомки, которые тут же развязали, а их содержимое предложили на обмен местным жителям. Здесь были коралловые бусы, жемчуг, искусно вставленный в оправы из красивого полированного дерева магр, амулеты и ожерелья из акульих зубов, гребни из панцирей ракохвостов и еще много разнообразных мелких вещей, изготовленных из даров моря с большим старанием и мастерством.
Один из этих людей был с черной бородой, а его одеяние выделялось особым вкусом и изяществом, хотя и не было вызывающе роскошным. У него на поясе висел кривой нож в посеребренных ножнах из того же магра, на костяной рукоятке поблескивал драгоценный камень. Глаза этого человека отличались особой жгучестью, а сам он был смешлив и весел.
Когда на берег пришел Жаф с мешком и походной тростью, чернобородый широко ему улыбнулся, и они заключили друг друга в объятия, как давние и хорошие знакомые:
- Клиоу манаа, перван Жаф! Здравствуй, мой дорогой друг! Как давно мы не виделись! - весело приветствовал чернобородый ануг повара.
- Итти аку дэ, венал Мизасу! - ответил повар, улыбаясь и кланяясь. - Я тоже рад встрече, старшина Мизасу!
Далее разговор пошел на языке анугов. Беседуя, приятели пошли в сторону причала. Медленно шагая, они оказались у его противоположного конца. Там оба остановились. Мизасу подал знак рукой. От торжища встали шестеро гребцов и перевезли друзей на катамаран.
Через пару часов "ярмарка" была свернута, а гости пересели на свои суда и отправились в открытое море.
Пока все это происходило, Энемус, Окка и Лионда были заняты тем, что горячо обсуждали решение повара. Они не долго ломали себе голову, хотя как раз вопрос о причинах столь быстрого отъезда, если не сказать - бегства, сильно всех озадачил. Больше всего их занимали распоряжения Жафа о своем имуществе, потому что, не будем скрывать, они были людьми жадноватыми до золота, красивых вещей и всего прочего, достающегося даром. Негласное правило "чистых полов" в "Хрустальном окуне" было известно всем: утерянное "по причине приподнятости духа и кружки" в харчевне искать бесполезно - схватить за руку хозяев за то, что они собирают упавшие на пол ценности, потерянные подвыпившими посетителями, было крайне сложно. Искать же по "остывшим" следам и что-то доказывать никто не хотел в силу бесперспективности этого занятия.
Когда Энемус, наконец, выскочил из харчевни и побежал к берегу, приезжих уже не было, а силуэты лодок почти исчезли за поворотом левого берега дельты. Он был несколько опечален этим обстоятельством и угрюмо побрел обратно.
Войдя в опустевшее заведение, Энемус обнаружил свою болтливую Окку в некоторой растерянности. Она вдруг вспомнила, что при их разговорах не было еще одного участника. Энемус согласился с тем, что Жаф почему-то забыл упомянуть про Убо. Лионда, сколь не была прижимиста и холодна, согласилась с тем, что шаргана можно было бы принять в компаньоны - хотя бы за длительную службу - почти пять лет. Она еще добавила, что при всей своей угрюмости он был справным работником и исполнительным помощником. Все взяли по свече в деревянных подсвечниках с округлыми рукоятями и направились к каморке, где и обитал Убо. На улице уже было темно, а скрип половиц и свист ветра где-то в тростнике на крыше нагоняли на присутствующих мрачноватые мысли и даже некоторую робость. И вот уже дверь, в которую Лионда, как старшая, все-таки решилась постучать. Но с последним ее ударом дверь открылась, хотя в такое время обычно была запираема изнутри. В узком помещении была пустая кровать, стол и табурет. Небольшой морской сундучок, с которым Убо пришел сюда так давно, а также все его вещи исчезли. На середине дощатого стола лишь осталась лежать красная выцветшая косынка, которую шарган повязывал себе на голову и под которую прятал длинные черные волосы, заплетенные в тонкие косички, напоминающие тощих змей. Все трое так и ахнули: "Он тоже ушел! Или убежал?! Куда он мог уйти?!"
Вскоре мелькание свечей в окнах "Хрустального окуня" стало пропадать, пока вся харчевня не погрузилась в сонную тьму…
Двадцать миль от дельты реки Тисс, около пяти миль от побережья, остров Скала Черный полумесяц, раннее утро, примерно через два дня.
… Ночной напор таннуманана почти сошел на нет. На море была легкая рябь. Баца-Бол, в своей всегдашней жилетке на голое тело и в шароварах, подоткнутых в сапоги с загнутыми вверх носками, стоял на краю утеса, круто обрывающегося в море. За его широким поясом-шарфом была кривая короткая сабля южной выделки, а левой рукой он опирался на длинное древко своего океха - рубящего оружия, представлявшего из себя стальную дугу, поставленную вертикально и заточенную как бритва по всей длине, прикованную в середине к стальной трубке, в которую и вставлялась деревянная жердь. На голове Баца-Бола был тюрбан из дорогой когда-то южной ткани, теперь почти совсем утратившей окраску. Он пристально всматривался в пролив между островом и Южным побережьем. Там можно было различить какое-то движение, что-то неясное медленно приближалось к острову сквозь легкий туман. Его чуткий слух уловил скрип уключин - так и есть, кто-то плывет сюда на корабельном боте или на лодке рыбака! Он немного повернулся и крикнул вверх, чтобы его было слышно на площадке возле маяка, стоявшего на самой высокой точке острова:
- Эй, кто-то приближается слева по борту! Вахта - не спать!
В ответ раздался легкий шум беспорядочной возни, а затем один из пиратов громким гортанным голосом спросил:
- Ну, что там видно!
- Вижу ялик, в нем один человек! Нет, постой! Так это же он! Команда, все наверх, приветствуйте капитана! Он вернулся!
В это время внизу, под самой скалой, отвесно уходившей в воду, остановился ялик, в котором сидел и греб высокий субъект с длинными черными волосами, заплетенными во множество тонких косичек. За пару мощных гребков веслами он оказался напротив небольшого карниза, вырубленного в скале. В камень были вделаны два деревянных бруса с блоками. Послышались голоса, из-за выступа скалы на том же карнизе показались четверо молодцов. Вскоре ялик уже висел у края карниза, а гребец стоял рядом, властно и грозно озираясь на своих помощников. Они вытянулись перед ним в струнку, ловя его взгляд.
- Ну, вот я и на борту!! - проревел шарган с косицами, держа в левой руке своё любимое оружие - топор Харжаг, или Кровопийца. На шаргане была легкая, но очень крепкая кожаная броня, простеганная медными заклепками и имевшая на груди несколько фигурных медных пластин. На нем были штаны из грубой ткани и высокие, выше колена, мягкие сапоги без каблуков, также покрытые медяшками.
- Рады приветствовать, рангар! - отвечали все четверо хором.
Рот с торчащими клыками скривился в довольной ухмылке.
Все присутствующие подошли ближе к маяку. Был открыт люк в каменном полу, и когда шарган и его люди собирались спуститься вниз по крутым каменным ступеням, дверь маяка отворилась. На пороге, запыхавшись, стоял Баца-Бол - он успел взбежать наверх и уже спустился обратно.
- При… приветствую… тебя, рангар, уф! Судно… прямо по курсу, идет сюда на веслах!
- О чем это ты?! Я гостей не жду! - рявкнул рангар, однако, улыбаясь старому приятелю.
- Там… у них желтый парус! И вымпел эдива Оминского!
- Кха, посол! С чего это старому пройдохе с юго-востока посылать ко мне гонца?! Ладно, встретим как подобает! Всем быть наготове, но без моего знака не стреляйте в него - чего доброго эдив пришлет сюда весь свой флот - все семь корыт, которые у него есть!
Вскоре к острову, со стороны пролива подошел одномачтовый корабль с церемониальным куском желтой ткани на середине мачты - "желтым парусом" - едва растянутым для лучшей видимости. Это была галера средних размеров, где на веслах сидели прикованные каторжники и гребли изо всех сил.
Посол поднялся на скалу тем же путем, что и шарган. Перед рангаром предстал высокий офицер дворцовой стражи, с длинными черными усами, несколько худощавый, облаченный в легкие доспехи. На его боку висела длинная кривая сабля, перевязанная натуго черным шарфом - символ доброй воли и безоружности посланника. Голову венчал большой лиловый тюрбан.
- Приветствует тебя, о грозный рангар, Ханин, верный слуга досточтимого и величайшего эдива Омина, Туккува Третьего! - с легким поклоном произнес посол.
- Эх, не люблю я этих церемоний и протокольных умасливаний! Не тяни, говори что нужно твоему владыке! Да давай побыстрее, у меня было пусто в брюхе двое суток и ждать дольше я не намерен!
Офицер, несколько смущенный столь грубой откровенностью, всё же продолжил:
- Мой властелин, да продлят боги его дни под луной, хочет предложить тебе выгодное соглашение и договор о ненападении. Если ты отнесешься к этому предложению благосклонно, эдив простит тебе урон, нанесенный его торговому флоту и, более того, щедро вознаградит тебя!
Рангар прищурил левый глаз и посмотрел на ближайшего из своих товарищей:
- Похоже, дело затянется! Вот что, ребята, тащите-ка сюда стол, скамьи, закуску и что там есть еще на камбузе - мне придется есть прямо тут, а так же угостить этого щеголя!
И вот уже все сидят за столом, попивая крепкое таквинийское красное и поедая нехитрую закуску. Впрочем, вид шаргана, уплетающего жареного поросенка с хрустом и чавканьем вместе с костями, да еще соседство с девятью громилами в придачу отбили у посла аппетит. Он старался не подавать вида, однако опытному глазу рангара был заметен его страх.
- Ну, вот, хвала богам всех морей за этот обед! - произнес шарган, вытирая рот рукой. - Так о чём, говоришь, там просит твой эдив?
- Эй, кто-то приближается слева по борту! Вахта - не спать!
В ответ раздался легкий шум беспорядочной возни, а затем один из пиратов громким гортанным голосом спросил:
- Ну, что там видно!
- Вижу ялик, в нем один человек! Нет, постой! Так это же он! Команда, все наверх, приветствуйте капитана! Он вернулся!
В это время внизу, под самой скалой, отвесно уходившей в воду, остановился ялик, в котором сидел и греб высокий субъект с длинными черными волосами, заплетенными во множество тонких косичек. За пару мощных гребков веслами он оказался напротив небольшого карниза, вырубленного в скале. В камень были вделаны два деревянных бруса с блоками. Послышались голоса, из-за выступа скалы на том же карнизе показались четверо молодцов. Вскоре ялик уже висел у края карниза, а гребец стоял рядом, властно и грозно озираясь на своих помощников. Они вытянулись перед ним в струнку, ловя его взгляд.
- Ну, вот я и на борту!! - проревел шарган с косицами, держа в левой руке своё любимое оружие - топор Харжаг, или Кровопийца. На шаргане была легкая, но очень крепкая кожаная броня, простеганная медными заклепками и имевшая на груди несколько фигурных медных пластин. На нем были штаны из грубой ткани и высокие, выше колена, мягкие сапоги без каблуков, также покрытые медяшками.
- Рады приветствовать, рангар! - отвечали все четверо хором.
Рот с торчащими клыками скривился в довольной ухмылке.
Все присутствующие подошли ближе к маяку. Был открыт люк в каменном полу, и когда шарган и его люди собирались спуститься вниз по крутым каменным ступеням, дверь маяка отворилась. На пороге, запыхавшись, стоял Баца-Бол - он успел взбежать наверх и уже спустился обратно.
- При… приветствую… тебя, рангар, уф! Судно… прямо по курсу, идет сюда на веслах!
- О чем это ты?! Я гостей не жду! - рявкнул рангар, однако, улыбаясь старому приятелю.
- Там… у них желтый парус! И вымпел эдива Оминского!
- Кха, посол! С чего это старому пройдохе с юго-востока посылать ко мне гонца?! Ладно, встретим как подобает! Всем быть наготове, но без моего знака не стреляйте в него - чего доброго эдив пришлет сюда весь свой флот - все семь корыт, которые у него есть!
Вскоре к острову, со стороны пролива подошел одномачтовый корабль с церемониальным куском желтой ткани на середине мачты - "желтым парусом" - едва растянутым для лучшей видимости. Это была галера средних размеров, где на веслах сидели прикованные каторжники и гребли изо всех сил.
Посол поднялся на скалу тем же путем, что и шарган. Перед рангаром предстал высокий офицер дворцовой стражи, с длинными черными усами, несколько худощавый, облаченный в легкие доспехи. На его боку висела длинная кривая сабля, перевязанная натуго черным шарфом - символ доброй воли и безоружности посланника. Голову венчал большой лиловый тюрбан.
- Приветствует тебя, о грозный рангар, Ханин, верный слуга досточтимого и величайшего эдива Омина, Туккува Третьего! - с легким поклоном произнес посол.
- Эх, не люблю я этих церемоний и протокольных умасливаний! Не тяни, говори что нужно твоему владыке! Да давай побыстрее, у меня было пусто в брюхе двое суток и ждать дольше я не намерен!
Офицер, несколько смущенный столь грубой откровенностью, всё же продолжил:
- Мой властелин, да продлят боги его дни под луной, хочет предложить тебе выгодное соглашение и договор о ненападении. Если ты отнесешься к этому предложению благосклонно, эдив простит тебе урон, нанесенный его торговому флоту и, более того, щедро вознаградит тебя!
Рангар прищурил левый глаз и посмотрел на ближайшего из своих товарищей:
- Похоже, дело затянется! Вот что, ребята, тащите-ка сюда стол, скамьи, закуску и что там есть еще на камбузе - мне придется есть прямо тут, а так же угостить этого щеголя!
И вот уже все сидят за столом, попивая крепкое таквинийское красное и поедая нехитрую закуску. Впрочем, вид шаргана, уплетающего жареного поросенка с хрустом и чавканьем вместе с костями, да еще соседство с девятью громилами в придачу отбили у посла аппетит. Он старался не подавать вида, однако опытному глазу рангара был заметен его страх.
- Ну, вот, хвала богам всех морей за этот обед! - произнес шарган, вытирая рот рукой. - Так о чём, говоришь, там просит твой эдив?