Страница:
Здесь же возится со старым грузовиком и какой-то ржавой посудинкой, очевидно, сохранившейся от старых времен, белобрысый мальчик Юра, одетый совсем по-летнему — в трусах и маечке, хотя погода еще не совсем теплая. Поздняя весна. Когда грузовик исчерпал свои возможности и был загружен полностью песком, Юрка спокойно протянул руку сначала к формочкам соседнего Володи, но тот тут же вырвал свое добро из его рук, а потом попытался кое-что взять у Яны. Но та тоже сразу же загородила руками свое богатство. И тогда недоумевающий от такой непонятной жадности своих соседей по песочнице Юрка стряхивает ногой все заготовки малышни.
Раздается громкий вопль и крик, на который сбегаются все мамаши и бабушки и даже молодой мужчина, сидящий на одной из скамеек, очевидно, отец кого-то из малышей. Считая себя опытным психологом, пытаюсь угадать, кто чей ребенок. Очевидно, пожилая женщина — бабушка толстенького мальчика. Оказалось, нет, совсем не бабушка, а няня. Молодая женщина, подбежавшая к Яне, гувернантка, а молодой мужчина — охранник. Вот они реалии сегодняшнего дня. И вовсе не бабушки и мамы окружают сегодня ребенка. Чужие няньки стараются успокоить чужих малышей и готовы разорвать маленького озорника. Не дай Бог, работодатели что-нибудь услышат или узнают о случившемся!
Юрка, больше удивленный, чем испуганный, готов был расплакаться. Но по-мужски сдерживал слезы. К песочнице подъехал на велосипеде еще один мальчишка, лет десяти — брат Юрки, и, схватив мальца на руки, начал его утешать, прижимая крепко к груди головку ребёнка. Потом снял куртку, завернул в него теперь уже заревевшего малыша и медленно пошел к подъезду. А из подъезда бежала ему навстречу девочка лет восьми. Эти дети из многодетной семьи, как потом я узнала.
“Рожают беспризорников, — послышался голос со скамейки, — плодят нищету и голытьбу”.
И я почувствовала в этом голосе столько ненависти и злобы к чужому ребенку, что стало просто не по себе. А ведь это не одиночное мнение.
Но если ещё как-то можно понять логику, допустим, французского обывателя, который с ненавистью говорит об эмигрантских семьях, где за счет детей родителям удается не работать и жить безбедно, а это ложится бременем на налогоплательщиков, то в нашем-то государстве пособие настолько мизерно, что оно воспринимается чисто символически. Да ещё во многих регионах и такое пособие не выплачивается годами. Родителям больших семей в наше трудное время надо памятник ставить за их труд, лишения, за их любовь и терпение. Это действительно подвиг, и величайшая мудрость, и шанс на спасение души.
Материальный достаток на процесс воспитания не влияет, считают ученые-педагоги, а вот на количество рождаемых детей — да.
Мечтающие о большой семье боятся оказаться в сегодняшней России на грани нищеты. По свидетельству представителя ООН, в современной России за чертой бедности оказались 50 миллионов работающих семей с детьми, то есть 33% населения. Но вот те, кто сумел сколотить состояние, праведным путем или неправедным, могут себе позволить иметь большие семьи — 5 человек детей и даже больше. Они очень хорошо поняли, что счастье семьи не только в богатстве материальном, но и в богатстве человеческом. Есть кому доверить свое дело и оставить наследство, дети — это как дорогая машина, свидетельство богатства и престижности, успеха. И еще это для них показатель стабильности, благополучия. За примером далеко ходить не надо. Наши чиновники, и думцы, и олигархи тем более, порой удивляют обывателя. У них не редкость трое или четверо детей. Когда они с гордостью говорят об этом, ловишь себя на мысли: зарплата позволяет иметь детей, а у народа нет выбора. Кто-то может не только купить английскую футбольную команду, самолет за миллиард долларов или престижный курорт, но и родить пять детей. Все будут обеспечены до пятого колена. За счёт простых обездоленных семей.
Вот такие мысли приходят в голову, когда говорят о демографической катастрофе, которая ожидает Россию в ближайшем будущем.
Когда я задавала вопрос молодоженам: “Хотите ли вы иметь много детей?”, — женщины и мужчины отвечали в один голос: “Да”. И тут ж продолжали: “Чтобы в доме было весело… чтобы дом был полон дeтскими голосами… чтобы у детей были близкие люди”.
В большой семье даже такой страшный удар, как смерть одного из родителей или ребенка, не становится катастрофой, которая ломает судьбы, как это нередко происходит в семьях, где ребенок один.
Когда умер родоначальник известной многодетной семьи Борис Павлович Никитин, дети и внуки, а их тогда в доме жило 20, окружили маму и бабушку Елену Алексеевну таким вниманием и заботой, столько душевного тепла отдали, что горе не сломило, не разорвало душу, а еще больше объединило всех.
“Мы купаемся в любви”, — повторяет Елена Алексеевна слова мужа и собирается в очередную поездку в Архангельск для встречи с читателями. И хотя здоровье и возраст — ей 75 лет — затрудняют совершать столь дальние поездки по России, она ни от одного приглашения не отказывается. И несет свое мудрое слово людям.
Большая семья — это ведь не только родители и дети, это ещё и старшее поколение — бабушки и дедушки, живущие под одной крышей. А те, которые живут отдельно? Чем дальше расстояние, отделяющее стариков от молодых, тем слабее родственные связи. Отношение к ним — это часть жизни семьи, ее духовное богатство или нищета духа. Взаимоотношения в семье откладываются в подкорку.
Старики пробуждают в душах тепло благодарности, не дают угаснуть таким чувствам, как жалость, терпимость, сострадание, любовь к слабому и незащищенному.
Таковы традиции нашей классики в показе именно древних старух, хранительниц семейных преданий, поэзии и морали.
Марина Цветаева признавалась, что хотела бы быть для Пушкина не возлюбленной, не женой, а именно няней-подругой.
“Пушкин из всех женщин на свете больше всего любил свою няню, — пишет Марина Цветаева в книге “Мой Пушкин”. — Из “К няне” Пушкина я на всю жизнь узнала, что старую женщину — потому что родная — можно любить больше, чем молодую. Такой нежности слов, как к няне, у Пушкина не нaшлось ни к одной”.
Мысль Пушкина о том, что литература — идеал, но не нравоучение, мысль, которая, как мне кажется, позднее нашла несколько иное выражение у Достоевского, считавшего, что красота спасет мир, могла бы прозвучать так: мир спасет доброта.
Как-то раз учительницу спросил ученик: “А чего на свете больше — добра или зла?” — “Я думаю, что этого не знает никто”, — ответила она. Потому что как это сосчитать?
А когда у 11-летнего Зелима Мамсурова, раненного в Беслане, пережившего все ужасы трагедии захвата заложников, спросили: “Как ты думаешь, кого все же на свете больше, добрых или злых?” Зелим на мгновение закрыл глаза: “Добрых, наверное”.
Многое зависит от каждого из нас. Если мы постараемся быть хоть немного лучше, значит, в мире прибавится добра и убавится зла. Человеку недоброму кажется, что все кругом такие же. Ведь озлобление мешает видеть хорошее. Добрый человек склонен всех окружающих считать добрыми и хорошими.
Мне кажется, что добрый пример гораздо сильнее действует на читателя и зрителя. И несмотря ни на что, в окружающем нас мире много добра, оно существует и будет существовать всегда.
* * *
Месяц очередного отпуска я провела в поселке, который отстраивался на моих глазах. Напротив моих окон возводили трёхэтажный дом. Я смотрела в окно и удивлялась, как быстро растет это сооружение. А по лесам бегали или ходили совсем маленькие ребята. Отполированные солнцем загорелые тела сновали в проёмах строящегося здания.
Иногда появлялся мужчина средних лет и придирчиво осматривал работу, иногда женщина звала обедать или ужинать. Конечно, меня заинтересовала эта удивительная бригада. Я разговорилась и узнала, что этот дом строит одна семья. Мужчина — отец семейства, в котором пятеро сыновей от 16 до 9 лет и одна дочь. Такой семейный подряд. Старший сын занимался расшифкой. Расшифка означает — убрать лишний цемент с кирпича, протереть его так, чтобы было красиво и ровно.
Крутится бетономешалка с 6 часов утра, отбивая тяжелый ритм, а ребята подсыпают цемент, носят воду, таскают ведра с песком, отбирают кирпичи. Старшие уже допущены к кладке, ложится кирпичик к кирпичику, лопаткой тихонько постукивают, любуются на каждый уложенный кирпич и вроде бы не спеша работают, а стенка растет на глазах. И вот уже готов второй этаж. У каждого свои обязанности.
Почему-то по какой-то далекой ассоциации вспомнила рассказ Солженицына “Один день Ивана Денисовича” и сцену, как каторжанин Шухов клал кладку. Весело и азартно работал, несмотря на страшный мороз и нечеловеческие условия жизни. Но вот если мастер, если любит свое дело, то получает удовольствие от самого процесса работы. Наслаждается делом своих рук.
Задаю ребятам провокационный вопрос:
— А на пляж не хочется?
— В воскресенье у нас выходной, вот и пойдем, — отвечает самый младший.
Старшему всего 16, но степенный такой, руки умные, глаз зоркий.
За каждый уложенный кирпич отец платит старшему по одному рублю, с младшими рассчитывается оптом. Деньги собирают кто на компьютер, кто на мороженое, а кто на американские горки.
Спрашиваю у старшего, которого все подчеркнуто уважительно зовут полным именем Николай:
— А если у матери денег нет, дашь ей взаймы?
— Взаймы дают только чужим, а своим просто отдают, — поправил меня Коля.
— А читать любишь?
— Очень они все любят, особенно книжки про войну, — вступает в разговор мать. — Я им даже вслух читаю перед сном.
Ни разу за месяц не слышала, чтобы ругались или ссорились между собой ребята или что-то не хотели сделать, отлынивали от работы, канючили с какими-то просьбами.
— Но такая идиллия была не всегда, — рассказывает мне мать семейства Надежда. — Беда была страшная. Отец пил и с каждым годом все сильнее. Работал в бригаде строителей, и каждый вечер после работы приходил сильно выпивши. Однажды в пьяном виде свалился с лесов, сломал ногу и повредил позвоночник. Лежал полгода в гипсе. Вот тогда Николай и решил свою бригаду организовать. И взял слово с отца, что тот не будет пить. Отец идею одобрил, и вот уже два года работают все вместе, всем семейством, и отец держится, ни разу не выпил. Хотя собутыльников хоть отбавляй. Приходят, уговаривают идти к ним снова в бригаду, а заодно приносят бутылку, но отец держится твердо. Не пьёт и детей своих не подводит. Обучает их мастерству, а заодно прививает им трудолюбие и ответственность.
Если взялся за дело, то доведи его до конца, сделай работу в срок и красиво. Он ведь мастер высокого класса. Раньше его дома никогда не было, а теперь из дома никуда не выгонишь. Все время с детьми, и чувствую — этот интерес в радость. При детях никогда не ругается, не кричит на них. Хотя раньше бывало всякое.
Отцу нельзя поднимать ничего тяжелого из-за поврежденного позвоночника, и дети следят, чтобы он ничего ненароком не подхватил.
Дочке пришлось уйти из техникума, надо было платить 10 тысяч рублей, а платить нечем. Она училась на хлебопекарном отделении. Такие нынче времена, за всё надо платить, а раньше тебе даже стипендию выдавали — только учись. Я сама кончала пищевой техникум. Конечно, стипендии не хватало, из дома присылали продукты — сало, варенье, крупу, было нелегко, но за учебу все-таки не платили. Отец не может себе простить, что из-за него дочке пришлось бросить учебу, — закончила разговор Надежда и поспешила в вагончик готовить ужин.
В полдень жизнь на стройке замирает. Послеобеденный сон обязателен для всех членов бригады. Как-то я заглянула к ним в вагончик в это время. Кто-то спал, кто-то читал, а старшие ребята вместе с отцом разгадывали кроссворд. Стены все обклеены самодельными грамотами, графиками, шаржами, афоризмами, фотографиями ребят. Схвачены какие-то интересные моменты их работы на стройке.
Как-то встретилась с Петром в автобусе, он ехал в поликлинику, чтобы выписать лекарство от болей в позвоночнике. Разговорились. Он оказался общительным человеком. Любит жизнь и работу на воле, где потолком является само небо.
— Вот построим дом, заработаем на машину, и буду возить Юрку в изокружок. У него способности к лепке, скульптуре, а младшего отдам в музыкальную школу — и голос и слух абсолютные. По моим стопам, наверное, только Николай пойдет. У него явно есть к этому призвание, кладку делает — не придерешься.
— Но не эксплуатируется ли таким образом детский труд? Детям летом вроде бы полагается отдыхать, — говорю я неуверенно. — Они ведь еще маленькие, рано встают, к вечеру устают сверх меры, работают под пеклом — разве это для детей?
— Мне кажется, что не игра в работу, а только настоящий труд способен воспитать волевую сильную личность, — попытался рассеять мои сомнения Петр. — Единственное, что еще не доверяю, так это класть фасад, а вот бытовку, внутреннюю кладку делают ребята. Они у меня на глазах, в городе мальчишки пьют и наркоманят, всякие соблазны, а мои тут, со мной, делу учатся и ума набираются. Сегодня клали арматуру для сейсмического пояса. Так Федька сделал нам сообщение о землетрясениях — где и в каких районах наиболее часто бывают. Какие горы молодые, какие старые. Специально для этого ездил в городскую библиотеку.
Вот такая любопытная семейка.
А рядом от безделья и скуки изнывала другая семья. Приехавшие погостить к бабушке две внучки не знали, чем заняться, куда себя деть. Проводили целый день на пляже, сгорали на солнце, с родителями не очень-то считались и совсем не желали, чтобы их сопровождали или контролировали. Время впустую идет у девочек, а бабушка и дедушка целый день на огороде трудятся, поливают, обрабатывают, уничтожают сорняки, чтобы у внучек все свое было, с огорода, из сада, экологически чистое, а девочки ни разу не выразили желания им помочь. И мать их тоже с утра до вечера в огороде трудится, ни разу даже на пляже не была, но ни трудовым энтузиазмом, ни желанием помочь близким дочек не заразила. У девочек как бы отсутствует “чувство семьи”. Вот подрастут, выучатся, выйдут замуж и разбегутся в разные стороны. Одиночество поджидает родителей, если что-то кардинально не изменится в их отношениях.
Любовь и взаимная помощь — самая надежная основа жизни всех поколений. Счастье детей зависит от хорошей обстановки в семье, а счастливая семейная жизнь от хороших детей.
— Они отдыхать приехали, — как бы оправдывается перед соседями бабушка. — Да и дети они городские. Им земля не интересна.
Народу понаехало к старикам много, вроде бы должны быть счастливы, радостны, да только что-то особого веселья не заметно. Без конца слышатся крики и ругань, мать что-то просит, потом требует, а девочки не реагируют. Ходят скучные, понурые, оживляются только тогда, когда мальчики приходят.
Кстати, потом узнаю, что девочки совсем неплохие, отлично учатся и одна даже мечтает стать дизайнером по ландшафту, но вот помогать дедушке и бабушке в огороде не хотят.
Самое удивительное — ведь мать тоже горожанка, а трудится до седьмого пота.
Говорят, что в России люди отучились по-настоящему трудиться. Отсюда и все беды и наше нищее бытие. Но я нигде в Европе и в Америке не видела, чтобы женщины столько и так работали, как работают наши. В каких условиях и какие результаты этой деятельности — можно только поражаться. Без какой-либо техники, всё вручную, не разгибаясь весь длинный летний световой день.
Горожане на своих садовых участках выращивают овощи и фрукты, которые разнообразят их скудный зимний рацион.
“Пашу как лошадь” — это не рекламный слоган, а истинная жизнь российской женщины. Но это мы отвлеклись.
Почему все-таки пример матери, бабушки и дедушки не увлекает девочек? Да потому, что беспросветный труд — труд до седьмого пота — не вызывает желания подражать. Наоборот, появляется желание увильнуть от такого “самоутверждения”.
Труд — это не игра и не забава, но и не подёнка, обязаловка, порождающая усталость и безразличие. Если мы хотим, чтобы дети трудились, помогали нам, нужно во всякий труд вдохнуть искру интереса, соревновательности, радости, куража от проделанной работы.
И еще. Чтобы увлечь трудом, необходимо включить воображение, фантазию самим родителям. Отбросив будничные заботы и усталость, расшевелить и раззадорить себя, пробудить творческие силы, вспомнить детство. А делать это зачастую нам лень. Потому что не считаем важным, необходимым. Хотя душа родительская, как сказал поэт, обязана трудиться и день и ночь, и ночь и день.
В каждом занятии необходимо искать свою долю радости, бодрости и не закрывать глаза на трудные стороны работы, которую хочешь не хочешь, а исполнять должен.
Все дело в настрое. Особенно когда это касается детей. Они ждут в работе самостоятельности, возможности выдумывать, пробовать. И наконец, это деятельное проявление любви. Чем меньше в семье общего труда, общих забот, тем меньше заинтересованности родителей и детей друг в друге. Но обучить любви к труду на словах еще никому не удавалось. Только собственный пример, трудовое усилие без стенаний и проклятий, может воспитать трудолюбие, побороть лень, а главное — желание работать вместе с родителями, помогать им.
* * *
Неполная семья. Это чаще всего трагедия безотцовства. Но уходят из семьи и матери, хотя это бывает намного реже. Есть сегодня даже клуб отцов. Его членами становятся мужчины, воспитывающие детей без матери. Но чаще всего у брошенных матерью детей появляется мачеха, и строится новая семья, новый дом.
А. П. Чехов как-то задал вопрос писательнице Лидии Алексеевне Авиловой, женщине, с которой его связывали сложные отношения в течение 10 лет: “Справедливо ли, что ошибка в выборе мужа или жены должна испортить всю жизнь?”
И вот что она ответила: “Нельзя в этом вопросе руководствоваться одним чувством, а всегда надо знать наверное, стоит ли? Взять всю сумму неизбежного несчастья и сумму возможного счастья и решить: стоит ли?”
Я была уверена, что он скажет: “Это значит не любить” — или возмутится расчетливостью, а он замолчал, нахмурился и потом спросил: “Но в таком случае когда же стоит?” — “Когда нет жертв, которых очень-очень жалко с той или другой стороны. А в одиночку всегда можно все перенести, то есть не пожалеть себя. Именно себя надо меньше жалеть, и тогда ясно будет, стоит ли”.
Свою любовь к Чехову она скрывала, как могла. У нее было трое детей, и характер у мужа был несносный, вдобавок муж не одобрял ее писательства, ревновал ее к литературе и к среде, чуждой ему, и к Чехову, который незримо вошел в их мир и занял все мысли и чувства. По ее словам, это чувство так празднично осветило и так мучительно осложнило ее жизнь. И тем не менее она ради спокойствия семьи, ее благополучия не позволила себе хотя бы на один день задержаться в Москве, когда Чехов просил ее об этом.
Такая трепетная любовь возможна между интеллигентными, чистыми, возвышенными натурами, и страх, что можно все испортить одним неосторожным поступком, и мучительная мысль о том, что на чужой беде не построишь свое счастье. Нельзя разорвать душу пополам, ведь в оставленной семье дети будут расти без одного из родителей.
Это была чистая, возвышенная, светлая любовь-дружба, о которой она рассказала в своей книге “Чехов в моей жизни”.
Но если все-таки семья распалась, то как сложатся отношения в новой семье, зависит от родителя, с которым остался ребенок. Если в дyше поселилась злоба и ненависть к ушедшему, то у ребенка не будет полноценного детства, и это скажется на его дальнейшей судьбе.
В этой связи мне вспоминается повесть французской писательницы Натали Саррот, в которой она рассказала о своем необычном детстве.
В этой повести героиня не пытается судить родителей, а хочет понять ноты беспокойства, страха, разлада, которые звучали в их доме. У матери — другой муж, у отца — другая жена, а девочка, временно живя у отца, страдая от одиночества, несёт своё отчаяние как непосильное бремя. Мать не горит желанием взять дочку к себе, и девочка почувствовала это. И чтобы отомстить матери за ее холодность, не желает ехать к ней даже на каникулы.
Отец любил дочку, а мачеха была совсем не такая уж плохая, но отношения, связывающие окружающих девочку людей, были сложны и трагичны, и это не могло не отразиться на духовном мире будущей писательницы, на судьбах семьи.
Отец всячески доказывает ребенку (причём делает это не без явного злорадства), что мать ее не любит, не скучает по ней и не очень хочет ее видеть.
“Это не твой дом…” Трудно поверить, и, однако, именно так однажды сказала мне Вера (мачеха), когда я ее спросила, скоро ли мы вернемся домой:
“Это не твой дом”.
Так могла ответить Золушке злая мачеха.
Действительно, я боялась, что если стану воскрешать эти слова, то ненароком превращу Веру и себя в персонажи волшебной сказки…
Эти слова упали в меня всей своей тяжестью, раз и навсегда воспрепятствовали тому, чтобы это “домой” могло взойти, сформироваться во мне… И впредь сколько я тут ни жила, уже никогда не возникало это “домой”, даже когда стало совершенно ясно, что, кроме этого дома, никакого другого у меня уже не может быть”.
Ненависть отца к матери разъедает такое хрупкое сожительство. И даже маленькая сестренка, родившаяся у отца, вызывает у Натали раздражение, а не нежные чувства.
А ведь в жизни бывает всякое. Вот ещё одна необычная история.
…Они все были влюблены в него. Кто тайно, кто явно. 20 учениц 10-го класса “А” обожествляли своего учителя литературы. И она была одной из них.
И всё-таки ее чувство было не только данью романтической школьной любви, но, очевидно, более глубокое, или она оказалась более впечатлительной натурой. После окончания школы девочки расстались со своими грезами, и только она продолжала любить, и страдать, и надеяться. Когда собрались все в сентябре, уже первокурсники, в школе, она, увидев его, не могла сдержаться и призналась ему в своих чувствах. Теперь они встречались почти каждый вечер, и он решил-ся — бросил жену и двух взрослых дочерей и переехал к ней, благо она жила одна, в квартире у бабушки, которая в это время уехала к одной из своих сестер. Вскоре они поженились, а через полгода родился первый ребенок — мальчик. Она хотела иметь много детей, и он не противился. Только все меньше и меньше бывал дома, все трудности и заботы по уходу и воспитанию детей свалились на ее плечи. Да и материально было довольно трудно. Но она была все равно счастлива. Он так и оставался любимым учителем, которым восхищалась и недостатки которого в ее глазах оборачивались достоинствами. Его нежелание погружаться в мелочи быта она оправдывала тем, что его творческая натура для этого не создана, что ему необходима свобода для вдохновения.
У неё на руках уже был пятый ребенок, когда она узнала, что у него очередной роман с выпускницей ее школы. Потрясенная этим сообщением “доброжелателей”, она выставила его вещи на лестницу. Он взял чемодан и… ушел. Без всякого сожаления. Очередная любовь поджидала его на новом повороте жизни. А он был большим любителем всего нового. И тогда она решила отлучить его полностью от своей жизни. Разорвать все связи, чтобы дети никогда не встречались с отцом. Думала таким образом его наказать. Но он с этим быстро смирился и никаких попыток встретиться с детьми не предпринимал.
Мы знаем, что от любви до ненависти один шаг. Но шаг этот может быть и длиною в жизнь. А здесь все случилось мгновенно. Была семья, отец, обожаемый и уважаемый, и вдруг драма потрясла все основы семьи.
Страстная любовь обернулась всепоглощающей ненавистью и желанием отомстить.
Она никогда не говорила с детьми об отце, он напрочь был вычеркнут из их жизни.
— Убивать надо таких отцов, — сказал как-то Олег, ее старший сын, и в его голосе было столько ненависти и беспощадности, что она испугалась. Ведь это она внушила сыну эту злобу, эту ненависть к родному отцу.
— Ну, ты уж слишком, он просто слабый человек. Нельзя судить его строго. Он ребенок, который так и не вырос.
И тогда она поняла, что если так будет продолжаться, то дети вырастут озлобленными и агрессивными, а главное — несчастными.
Решила свести к минимуму все отрицательные моменты жизни, связанные с уходом отца. И хотя семейная драма раскаляла атмосферу вражды, теперь старалась вспоминать какие-то приятные минуты из их прошлой жизни, не подчеркивая, что это связано с отцом. Например, как замечательно было отдыхать в Прибалтике. Дюны, сосны, пляж. А какие были чудесные грибы маслята, такие чистенькие, крепенькие. Вспоминала, как варили уху на костре из рыбы, которую купили у местных рыбаков.
Раньше пыталась возложить на Олега отцовские обязанности, старший как бы занял место отца. Но вот эта ранняя самостоятельность и ответственность, лишая Олега детства, способствовала выработке какой-то жёсткости в характере. И она решила, что только братские чувства способны растопить ожесточившееся сердце. И стала поощрять игры брата с двухлетней Иринкой. Чтобы отогреть не по годам очерствевшую душу радостью общения с близким существом. Малышка готова была играть с братом сутками.
Ее смех, ласка и доброта могли растопить сердце Олега. Мать чувствовала, как снималось напряжение у сына, уходила прочь серьезность и недетская ответственность. В эти минуты он становился милым, легкомысленным подростком.
Смягчалось сердце, беспечность и беззаботность возвращались к нему.
Раздается громкий вопль и крик, на который сбегаются все мамаши и бабушки и даже молодой мужчина, сидящий на одной из скамеек, очевидно, отец кого-то из малышей. Считая себя опытным психологом, пытаюсь угадать, кто чей ребенок. Очевидно, пожилая женщина — бабушка толстенького мальчика. Оказалось, нет, совсем не бабушка, а няня. Молодая женщина, подбежавшая к Яне, гувернантка, а молодой мужчина — охранник. Вот они реалии сегодняшнего дня. И вовсе не бабушки и мамы окружают сегодня ребенка. Чужие няньки стараются успокоить чужих малышей и готовы разорвать маленького озорника. Не дай Бог, работодатели что-нибудь услышат или узнают о случившемся!
Юрка, больше удивленный, чем испуганный, готов был расплакаться. Но по-мужски сдерживал слезы. К песочнице подъехал на велосипеде еще один мальчишка, лет десяти — брат Юрки, и, схватив мальца на руки, начал его утешать, прижимая крепко к груди головку ребёнка. Потом снял куртку, завернул в него теперь уже заревевшего малыша и медленно пошел к подъезду. А из подъезда бежала ему навстречу девочка лет восьми. Эти дети из многодетной семьи, как потом я узнала.
“Рожают беспризорников, — послышался голос со скамейки, — плодят нищету и голытьбу”.
И я почувствовала в этом голосе столько ненависти и злобы к чужому ребенку, что стало просто не по себе. А ведь это не одиночное мнение.
Но если ещё как-то можно понять логику, допустим, французского обывателя, который с ненавистью говорит об эмигрантских семьях, где за счет детей родителям удается не работать и жить безбедно, а это ложится бременем на налогоплательщиков, то в нашем-то государстве пособие настолько мизерно, что оно воспринимается чисто символически. Да ещё во многих регионах и такое пособие не выплачивается годами. Родителям больших семей в наше трудное время надо памятник ставить за их труд, лишения, за их любовь и терпение. Это действительно подвиг, и величайшая мудрость, и шанс на спасение души.
Материальный достаток на процесс воспитания не влияет, считают ученые-педагоги, а вот на количество рождаемых детей — да.
Мечтающие о большой семье боятся оказаться в сегодняшней России на грани нищеты. По свидетельству представителя ООН, в современной России за чертой бедности оказались 50 миллионов работающих семей с детьми, то есть 33% населения. Но вот те, кто сумел сколотить состояние, праведным путем или неправедным, могут себе позволить иметь большие семьи — 5 человек детей и даже больше. Они очень хорошо поняли, что счастье семьи не только в богатстве материальном, но и в богатстве человеческом. Есть кому доверить свое дело и оставить наследство, дети — это как дорогая машина, свидетельство богатства и престижности, успеха. И еще это для них показатель стабильности, благополучия. За примером далеко ходить не надо. Наши чиновники, и думцы, и олигархи тем более, порой удивляют обывателя. У них не редкость трое или четверо детей. Когда они с гордостью говорят об этом, ловишь себя на мысли: зарплата позволяет иметь детей, а у народа нет выбора. Кто-то может не только купить английскую футбольную команду, самолет за миллиард долларов или престижный курорт, но и родить пять детей. Все будут обеспечены до пятого колена. За счёт простых обездоленных семей.
Вот такие мысли приходят в голову, когда говорят о демографической катастрофе, которая ожидает Россию в ближайшем будущем.
Когда я задавала вопрос молодоженам: “Хотите ли вы иметь много детей?”, — женщины и мужчины отвечали в один голос: “Да”. И тут ж продолжали: “Чтобы в доме было весело… чтобы дом был полон дeтскими голосами… чтобы у детей были близкие люди”.
В большой семье даже такой страшный удар, как смерть одного из родителей или ребенка, не становится катастрофой, которая ломает судьбы, как это нередко происходит в семьях, где ребенок один.
Когда умер родоначальник известной многодетной семьи Борис Павлович Никитин, дети и внуки, а их тогда в доме жило 20, окружили маму и бабушку Елену Алексеевну таким вниманием и заботой, столько душевного тепла отдали, что горе не сломило, не разорвало душу, а еще больше объединило всех.
“Мы купаемся в любви”, — повторяет Елена Алексеевна слова мужа и собирается в очередную поездку в Архангельск для встречи с читателями. И хотя здоровье и возраст — ей 75 лет — затрудняют совершать столь дальние поездки по России, она ни от одного приглашения не отказывается. И несет свое мудрое слово людям.
Большая семья — это ведь не только родители и дети, это ещё и старшее поколение — бабушки и дедушки, живущие под одной крышей. А те, которые живут отдельно? Чем дальше расстояние, отделяющее стариков от молодых, тем слабее родственные связи. Отношение к ним — это часть жизни семьи, ее духовное богатство или нищета духа. Взаимоотношения в семье откладываются в подкорку.
Старики пробуждают в душах тепло благодарности, не дают угаснуть таким чувствам, как жалость, терпимость, сострадание, любовь к слабому и незащищенному.
Таковы традиции нашей классики в показе именно древних старух, хранительниц семейных преданий, поэзии и морали.
Марина Цветаева признавалась, что хотела бы быть для Пушкина не возлюбленной, не женой, а именно няней-подругой.
“Пушкин из всех женщин на свете больше всего любил свою няню, — пишет Марина Цветаева в книге “Мой Пушкин”. — Из “К няне” Пушкина я на всю жизнь узнала, что старую женщину — потому что родная — можно любить больше, чем молодую. Такой нежности слов, как к няне, у Пушкина не нaшлось ни к одной”.
Мысль Пушкина о том, что литература — идеал, но не нравоучение, мысль, которая, как мне кажется, позднее нашла несколько иное выражение у Достоевского, считавшего, что красота спасет мир, могла бы прозвучать так: мир спасет доброта.
Как-то раз учительницу спросил ученик: “А чего на свете больше — добра или зла?” — “Я думаю, что этого не знает никто”, — ответила она. Потому что как это сосчитать?
А когда у 11-летнего Зелима Мамсурова, раненного в Беслане, пережившего все ужасы трагедии захвата заложников, спросили: “Как ты думаешь, кого все же на свете больше, добрых или злых?” Зелим на мгновение закрыл глаза: “Добрых, наверное”.
Многое зависит от каждого из нас. Если мы постараемся быть хоть немного лучше, значит, в мире прибавится добра и убавится зла. Человеку недоброму кажется, что все кругом такие же. Ведь озлобление мешает видеть хорошее. Добрый человек склонен всех окружающих считать добрыми и хорошими.
Мне кажется, что добрый пример гораздо сильнее действует на читателя и зрителя. И несмотря ни на что, в окружающем нас мире много добра, оно существует и будет существовать всегда.
* * *
Месяц очередного отпуска я провела в поселке, который отстраивался на моих глазах. Напротив моих окон возводили трёхэтажный дом. Я смотрела в окно и удивлялась, как быстро растет это сооружение. А по лесам бегали или ходили совсем маленькие ребята. Отполированные солнцем загорелые тела сновали в проёмах строящегося здания.
Иногда появлялся мужчина средних лет и придирчиво осматривал работу, иногда женщина звала обедать или ужинать. Конечно, меня заинтересовала эта удивительная бригада. Я разговорилась и узнала, что этот дом строит одна семья. Мужчина — отец семейства, в котором пятеро сыновей от 16 до 9 лет и одна дочь. Такой семейный подряд. Старший сын занимался расшифкой. Расшифка означает — убрать лишний цемент с кирпича, протереть его так, чтобы было красиво и ровно.
Крутится бетономешалка с 6 часов утра, отбивая тяжелый ритм, а ребята подсыпают цемент, носят воду, таскают ведра с песком, отбирают кирпичи. Старшие уже допущены к кладке, ложится кирпичик к кирпичику, лопаткой тихонько постукивают, любуются на каждый уложенный кирпич и вроде бы не спеша работают, а стенка растет на глазах. И вот уже готов второй этаж. У каждого свои обязанности.
Почему-то по какой-то далекой ассоциации вспомнила рассказ Солженицына “Один день Ивана Денисовича” и сцену, как каторжанин Шухов клал кладку. Весело и азартно работал, несмотря на страшный мороз и нечеловеческие условия жизни. Но вот если мастер, если любит свое дело, то получает удовольствие от самого процесса работы. Наслаждается делом своих рук.
Задаю ребятам провокационный вопрос:
— А на пляж не хочется?
— В воскресенье у нас выходной, вот и пойдем, — отвечает самый младший.
Старшему всего 16, но степенный такой, руки умные, глаз зоркий.
За каждый уложенный кирпич отец платит старшему по одному рублю, с младшими рассчитывается оптом. Деньги собирают кто на компьютер, кто на мороженое, а кто на американские горки.
Спрашиваю у старшего, которого все подчеркнуто уважительно зовут полным именем Николай:
— А если у матери денег нет, дашь ей взаймы?
— Взаймы дают только чужим, а своим просто отдают, — поправил меня Коля.
— А читать любишь?
— Очень они все любят, особенно книжки про войну, — вступает в разговор мать. — Я им даже вслух читаю перед сном.
Ни разу за месяц не слышала, чтобы ругались или ссорились между собой ребята или что-то не хотели сделать, отлынивали от работы, канючили с какими-то просьбами.
— Но такая идиллия была не всегда, — рассказывает мне мать семейства Надежда. — Беда была страшная. Отец пил и с каждым годом все сильнее. Работал в бригаде строителей, и каждый вечер после работы приходил сильно выпивши. Однажды в пьяном виде свалился с лесов, сломал ногу и повредил позвоночник. Лежал полгода в гипсе. Вот тогда Николай и решил свою бригаду организовать. И взял слово с отца, что тот не будет пить. Отец идею одобрил, и вот уже два года работают все вместе, всем семейством, и отец держится, ни разу не выпил. Хотя собутыльников хоть отбавляй. Приходят, уговаривают идти к ним снова в бригаду, а заодно приносят бутылку, но отец держится твердо. Не пьёт и детей своих не подводит. Обучает их мастерству, а заодно прививает им трудолюбие и ответственность.
Если взялся за дело, то доведи его до конца, сделай работу в срок и красиво. Он ведь мастер высокого класса. Раньше его дома никогда не было, а теперь из дома никуда не выгонишь. Все время с детьми, и чувствую — этот интерес в радость. При детях никогда не ругается, не кричит на них. Хотя раньше бывало всякое.
Отцу нельзя поднимать ничего тяжелого из-за поврежденного позвоночника, и дети следят, чтобы он ничего ненароком не подхватил.
Дочке пришлось уйти из техникума, надо было платить 10 тысяч рублей, а платить нечем. Она училась на хлебопекарном отделении. Такие нынче времена, за всё надо платить, а раньше тебе даже стипендию выдавали — только учись. Я сама кончала пищевой техникум. Конечно, стипендии не хватало, из дома присылали продукты — сало, варенье, крупу, было нелегко, но за учебу все-таки не платили. Отец не может себе простить, что из-за него дочке пришлось бросить учебу, — закончила разговор Надежда и поспешила в вагончик готовить ужин.
В полдень жизнь на стройке замирает. Послеобеденный сон обязателен для всех членов бригады. Как-то я заглянула к ним в вагончик в это время. Кто-то спал, кто-то читал, а старшие ребята вместе с отцом разгадывали кроссворд. Стены все обклеены самодельными грамотами, графиками, шаржами, афоризмами, фотографиями ребят. Схвачены какие-то интересные моменты их работы на стройке.
Как-то встретилась с Петром в автобусе, он ехал в поликлинику, чтобы выписать лекарство от болей в позвоночнике. Разговорились. Он оказался общительным человеком. Любит жизнь и работу на воле, где потолком является само небо.
— Вот построим дом, заработаем на машину, и буду возить Юрку в изокружок. У него способности к лепке, скульптуре, а младшего отдам в музыкальную школу — и голос и слух абсолютные. По моим стопам, наверное, только Николай пойдет. У него явно есть к этому призвание, кладку делает — не придерешься.
— Но не эксплуатируется ли таким образом детский труд? Детям летом вроде бы полагается отдыхать, — говорю я неуверенно. — Они ведь еще маленькие, рано встают, к вечеру устают сверх меры, работают под пеклом — разве это для детей?
— Мне кажется, что не игра в работу, а только настоящий труд способен воспитать волевую сильную личность, — попытался рассеять мои сомнения Петр. — Единственное, что еще не доверяю, так это класть фасад, а вот бытовку, внутреннюю кладку делают ребята. Они у меня на глазах, в городе мальчишки пьют и наркоманят, всякие соблазны, а мои тут, со мной, делу учатся и ума набираются. Сегодня клали арматуру для сейсмического пояса. Так Федька сделал нам сообщение о землетрясениях — где и в каких районах наиболее часто бывают. Какие горы молодые, какие старые. Специально для этого ездил в городскую библиотеку.
Вот такая любопытная семейка.
А рядом от безделья и скуки изнывала другая семья. Приехавшие погостить к бабушке две внучки не знали, чем заняться, куда себя деть. Проводили целый день на пляже, сгорали на солнце, с родителями не очень-то считались и совсем не желали, чтобы их сопровождали или контролировали. Время впустую идет у девочек, а бабушка и дедушка целый день на огороде трудятся, поливают, обрабатывают, уничтожают сорняки, чтобы у внучек все свое было, с огорода, из сада, экологически чистое, а девочки ни разу не выразили желания им помочь. И мать их тоже с утра до вечера в огороде трудится, ни разу даже на пляже не была, но ни трудовым энтузиазмом, ни желанием помочь близким дочек не заразила. У девочек как бы отсутствует “чувство семьи”. Вот подрастут, выучатся, выйдут замуж и разбегутся в разные стороны. Одиночество поджидает родителей, если что-то кардинально не изменится в их отношениях.
Любовь и взаимная помощь — самая надежная основа жизни всех поколений. Счастье детей зависит от хорошей обстановки в семье, а счастливая семейная жизнь от хороших детей.
— Они отдыхать приехали, — как бы оправдывается перед соседями бабушка. — Да и дети они городские. Им земля не интересна.
Народу понаехало к старикам много, вроде бы должны быть счастливы, радостны, да только что-то особого веселья не заметно. Без конца слышатся крики и ругань, мать что-то просит, потом требует, а девочки не реагируют. Ходят скучные, понурые, оживляются только тогда, когда мальчики приходят.
Кстати, потом узнаю, что девочки совсем неплохие, отлично учатся и одна даже мечтает стать дизайнером по ландшафту, но вот помогать дедушке и бабушке в огороде не хотят.
Самое удивительное — ведь мать тоже горожанка, а трудится до седьмого пота.
Говорят, что в России люди отучились по-настоящему трудиться. Отсюда и все беды и наше нищее бытие. Но я нигде в Европе и в Америке не видела, чтобы женщины столько и так работали, как работают наши. В каких условиях и какие результаты этой деятельности — можно только поражаться. Без какой-либо техники, всё вручную, не разгибаясь весь длинный летний световой день.
Горожане на своих садовых участках выращивают овощи и фрукты, которые разнообразят их скудный зимний рацион.
“Пашу как лошадь” — это не рекламный слоган, а истинная жизнь российской женщины. Но это мы отвлеклись.
Почему все-таки пример матери, бабушки и дедушки не увлекает девочек? Да потому, что беспросветный труд — труд до седьмого пота — не вызывает желания подражать. Наоборот, появляется желание увильнуть от такого “самоутверждения”.
Труд — это не игра и не забава, но и не подёнка, обязаловка, порождающая усталость и безразличие. Если мы хотим, чтобы дети трудились, помогали нам, нужно во всякий труд вдохнуть искру интереса, соревновательности, радости, куража от проделанной работы.
И еще. Чтобы увлечь трудом, необходимо включить воображение, фантазию самим родителям. Отбросив будничные заботы и усталость, расшевелить и раззадорить себя, пробудить творческие силы, вспомнить детство. А делать это зачастую нам лень. Потому что не считаем важным, необходимым. Хотя душа родительская, как сказал поэт, обязана трудиться и день и ночь, и ночь и день.
В каждом занятии необходимо искать свою долю радости, бодрости и не закрывать глаза на трудные стороны работы, которую хочешь не хочешь, а исполнять должен.
Все дело в настрое. Особенно когда это касается детей. Они ждут в работе самостоятельности, возможности выдумывать, пробовать. И наконец, это деятельное проявление любви. Чем меньше в семье общего труда, общих забот, тем меньше заинтересованности родителей и детей друг в друге. Но обучить любви к труду на словах еще никому не удавалось. Только собственный пример, трудовое усилие без стенаний и проклятий, может воспитать трудолюбие, побороть лень, а главное — желание работать вместе с родителями, помогать им.
* * *
Неполная семья. Это чаще всего трагедия безотцовства. Но уходят из семьи и матери, хотя это бывает намного реже. Есть сегодня даже клуб отцов. Его членами становятся мужчины, воспитывающие детей без матери. Но чаще всего у брошенных матерью детей появляется мачеха, и строится новая семья, новый дом.
А. П. Чехов как-то задал вопрос писательнице Лидии Алексеевне Авиловой, женщине, с которой его связывали сложные отношения в течение 10 лет: “Справедливо ли, что ошибка в выборе мужа или жены должна испортить всю жизнь?”
И вот что она ответила: “Нельзя в этом вопросе руководствоваться одним чувством, а всегда надо знать наверное, стоит ли? Взять всю сумму неизбежного несчастья и сумму возможного счастья и решить: стоит ли?”
Я была уверена, что он скажет: “Это значит не любить” — или возмутится расчетливостью, а он замолчал, нахмурился и потом спросил: “Но в таком случае когда же стоит?” — “Когда нет жертв, которых очень-очень жалко с той или другой стороны. А в одиночку всегда можно все перенести, то есть не пожалеть себя. Именно себя надо меньше жалеть, и тогда ясно будет, стоит ли”.
Свою любовь к Чехову она скрывала, как могла. У нее было трое детей, и характер у мужа был несносный, вдобавок муж не одобрял ее писательства, ревновал ее к литературе и к среде, чуждой ему, и к Чехову, который незримо вошел в их мир и занял все мысли и чувства. По ее словам, это чувство так празднично осветило и так мучительно осложнило ее жизнь. И тем не менее она ради спокойствия семьи, ее благополучия не позволила себе хотя бы на один день задержаться в Москве, когда Чехов просил ее об этом.
Такая трепетная любовь возможна между интеллигентными, чистыми, возвышенными натурами, и страх, что можно все испортить одним неосторожным поступком, и мучительная мысль о том, что на чужой беде не построишь свое счастье. Нельзя разорвать душу пополам, ведь в оставленной семье дети будут расти без одного из родителей.
Это была чистая, возвышенная, светлая любовь-дружба, о которой она рассказала в своей книге “Чехов в моей жизни”.
Но если все-таки семья распалась, то как сложатся отношения в новой семье, зависит от родителя, с которым остался ребенок. Если в дyше поселилась злоба и ненависть к ушедшему, то у ребенка не будет полноценного детства, и это скажется на его дальнейшей судьбе.
В этой связи мне вспоминается повесть французской писательницы Натали Саррот, в которой она рассказала о своем необычном детстве.
В этой повести героиня не пытается судить родителей, а хочет понять ноты беспокойства, страха, разлада, которые звучали в их доме. У матери — другой муж, у отца — другая жена, а девочка, временно живя у отца, страдая от одиночества, несёт своё отчаяние как непосильное бремя. Мать не горит желанием взять дочку к себе, и девочка почувствовала это. И чтобы отомстить матери за ее холодность, не желает ехать к ней даже на каникулы.
Отец любил дочку, а мачеха была совсем не такая уж плохая, но отношения, связывающие окружающих девочку людей, были сложны и трагичны, и это не могло не отразиться на духовном мире будущей писательницы, на судьбах семьи.
Отец всячески доказывает ребенку (причём делает это не без явного злорадства), что мать ее не любит, не скучает по ней и не очень хочет ее видеть.
“Это не твой дом…” Трудно поверить, и, однако, именно так однажды сказала мне Вера (мачеха), когда я ее спросила, скоро ли мы вернемся домой:
“Это не твой дом”.
Так могла ответить Золушке злая мачеха.
Действительно, я боялась, что если стану воскрешать эти слова, то ненароком превращу Веру и себя в персонажи волшебной сказки…
Эти слова упали в меня всей своей тяжестью, раз и навсегда воспрепятствовали тому, чтобы это “домой” могло взойти, сформироваться во мне… И впредь сколько я тут ни жила, уже никогда не возникало это “домой”, даже когда стало совершенно ясно, что, кроме этого дома, никакого другого у меня уже не может быть”.
Ненависть отца к матери разъедает такое хрупкое сожительство. И даже маленькая сестренка, родившаяся у отца, вызывает у Натали раздражение, а не нежные чувства.
А ведь в жизни бывает всякое. Вот ещё одна необычная история.
…Они все были влюблены в него. Кто тайно, кто явно. 20 учениц 10-го класса “А” обожествляли своего учителя литературы. И она была одной из них.
И всё-таки ее чувство было не только данью романтической школьной любви, но, очевидно, более глубокое, или она оказалась более впечатлительной натурой. После окончания школы девочки расстались со своими грезами, и только она продолжала любить, и страдать, и надеяться. Когда собрались все в сентябре, уже первокурсники, в школе, она, увидев его, не могла сдержаться и призналась ему в своих чувствах. Теперь они встречались почти каждый вечер, и он решил-ся — бросил жену и двух взрослых дочерей и переехал к ней, благо она жила одна, в квартире у бабушки, которая в это время уехала к одной из своих сестер. Вскоре они поженились, а через полгода родился первый ребенок — мальчик. Она хотела иметь много детей, и он не противился. Только все меньше и меньше бывал дома, все трудности и заботы по уходу и воспитанию детей свалились на ее плечи. Да и материально было довольно трудно. Но она была все равно счастлива. Он так и оставался любимым учителем, которым восхищалась и недостатки которого в ее глазах оборачивались достоинствами. Его нежелание погружаться в мелочи быта она оправдывала тем, что его творческая натура для этого не создана, что ему необходима свобода для вдохновения.
У неё на руках уже был пятый ребенок, когда она узнала, что у него очередной роман с выпускницей ее школы. Потрясенная этим сообщением “доброжелателей”, она выставила его вещи на лестницу. Он взял чемодан и… ушел. Без всякого сожаления. Очередная любовь поджидала его на новом повороте жизни. А он был большим любителем всего нового. И тогда она решила отлучить его полностью от своей жизни. Разорвать все связи, чтобы дети никогда не встречались с отцом. Думала таким образом его наказать. Но он с этим быстро смирился и никаких попыток встретиться с детьми не предпринимал.
Мы знаем, что от любви до ненависти один шаг. Но шаг этот может быть и длиною в жизнь. А здесь все случилось мгновенно. Была семья, отец, обожаемый и уважаемый, и вдруг драма потрясла все основы семьи.
Страстная любовь обернулась всепоглощающей ненавистью и желанием отомстить.
Она никогда не говорила с детьми об отце, он напрочь был вычеркнут из их жизни.
— Убивать надо таких отцов, — сказал как-то Олег, ее старший сын, и в его голосе было столько ненависти и беспощадности, что она испугалась. Ведь это она внушила сыну эту злобу, эту ненависть к родному отцу.
— Ну, ты уж слишком, он просто слабый человек. Нельзя судить его строго. Он ребенок, который так и не вырос.
И тогда она поняла, что если так будет продолжаться, то дети вырастут озлобленными и агрессивными, а главное — несчастными.
Решила свести к минимуму все отрицательные моменты жизни, связанные с уходом отца. И хотя семейная драма раскаляла атмосферу вражды, теперь старалась вспоминать какие-то приятные минуты из их прошлой жизни, не подчеркивая, что это связано с отцом. Например, как замечательно было отдыхать в Прибалтике. Дюны, сосны, пляж. А какие были чудесные грибы маслята, такие чистенькие, крепенькие. Вспоминала, как варили уху на костре из рыбы, которую купили у местных рыбаков.
Раньше пыталась возложить на Олега отцовские обязанности, старший как бы занял место отца. Но вот эта ранняя самостоятельность и ответственность, лишая Олега детства, способствовала выработке какой-то жёсткости в характере. И она решила, что только братские чувства способны растопить ожесточившееся сердце. И стала поощрять игры брата с двухлетней Иринкой. Чтобы отогреть не по годам очерствевшую душу радостью общения с близким существом. Малышка готова была играть с братом сутками.
Ее смех, ласка и доброта могли растопить сердце Олега. Мать чувствовала, как снималось напряжение у сына, уходила прочь серьезность и недетская ответственность. В эти минуты он становился милым, легкомысленным подростком.
Смягчалось сердце, беспечность и беззаботность возвращались к нему.