Стрельцова Маша. Доктор Web для молодого вампира

   — Тетенька, а вы что ищете? — спросили какие-то пацаны лет по четырнадцать, уже давненько наблюдавшие за мной.
   — Нож, — рассеянно ответила я.
   — Из окна выпал, что ли? — проявили они сообразительность.
   — Из окна, — вздохнула я.
   — А чё-то мы вас в нашем доме не видели ни разу, — недоверчиво сказали они. — Вы из какой квартиры?
   — Так вы из этого дома? — встрепенулась я.
   — Ну? — выжидающе уставились они на меня.
   — Ой, хорошо-то как! — обрадовалась я. — А вы слышали, что у вас тут убийство было?
   — Это которое? — солидно уточнили они. — Когда дядю Колю прирезали да из окошка скинули — или когда тетя Наташа своему хахалю голову отрезала?
   — Второе, — уныло сказала я. Каждому не объяснишь, что ничего «тетя Наташа» не отрезала.
   — Ну слышали, — кивнули они.
   — А может быть еще чего — нибудь слышали? — как-то робко спросила я. — Я сестра Натальина двоюродная, не верю я что она человека убила.
   — Тетенька, — выступил вперед парень с ярким рюкзачком за спиной. — Может и не убивала, только тот мужик так кричал, так кричал! Я все слышал, мы под ними живем. А вот тетя Наташа не кричала совсем.
   — А мужик-то чего кричал? — не поняла я. — Ругался на нее?
   — Не, он просто кричал — «аааа», — пояснил пацан. — Да страшно так, я еще подумал, режут его, что ли. А его и правда прирезали.
   — А тетя Наташа не кричала? — уточнила я.
   — Не-а, — помотал он головой.
   — Может еще чего ты слышал? — кисло спросила я.
   — Не, потом сразу менты набежали.
   Я в расстройстве попинала ногой подтаявшего кособокого снеговика и уныло спросила:
   — Ну ладно, тогда подскажите, где тут помойка.
   — Помойка? — уставились парни на меня.
   — Ну, — буркнула я.
   — Там, за гаражами бачки стоят, — указали они.
   Я щелкнула снеговика по морковке и пошла на помойку.
   По пути меня одолевали тяжкие мысли. То ли я дура, но получается что Мульти действительно прирезала Олега. Все факты и правда свидетельствуют об этом. И неясно в этом только два момента, как и прежде. Где нож и почему Олег, матерый рецидивист, позволил крошке Мульти спокойно себя прирезать. Я так понимаю, что рана в горло — вещь безусловно неприятная, но в отличие от воткнутого ножа в сердце — не вызывает мгновенной смерти. У Олега было полно времени на оборону, нападение или по крайней мере на то, чтобы забрать с собой Мульти на тот свет. Так какого черта он этого не сделал?
   Нет, я разумеется не настаиваю на этом варианте, однако ведь несостыковочка, однако!
 
   В помойном бачке одиноко копался бородатый бомж в телогрейке. Завидев его, я ласточкой метнулась к нему, крича на ходу:
   — Здравствуйте, дядя Миша!!!
   Дядя Миша вспугнутой ланью отскочил от меня подальше и твердо заявил:
   — Федор я!
   — А где дядя Миша? — расстроено спросила я.
   — А к чему он тебе?
   — Поговорить надо. Послушайте, вы на ночь наверняка где-то вместе собираетесь, так? — с надеждой спросила я. — Подвальчик, то-сё…
   — Нее, дочка, — снова робко улыбнулся мне он, как-то странно оттаптывая себе ноги по очереди. — Мы где придется ночуем. Подвалы-то ноне все закрыты, мы больше по подъездам ютимся. Опять же редко попадаются добрые жильцы, как Мишке, что не гонят. А я вот ночку переночую в одном, на следующую ночь уже другой присматриваю.
   Я еще раз посмотрела на движения его ног и наконец до меня дошел смысл его действий. Ботинки у деда были драные, и он подобным массажом пытался согреться. Я выругалась про себя, а вслух сказала:
   — Вы это… не уходите никуда, ладно? Я сейчас вернусь.
   Развернувшись, я понеслась на рынок через дорогу. Там я набила пакет колбасой, копчёными окорочками, туда же сунула пару буханок хлеба, кока — колу, а под конец купила у бабушек теплейшие пуховые носки и варежки.
   По дороге обратно мой внутренний голос веселился вовсю.
   «Ведьма Марья — друг бомжей!!!»
   Я в ответ что-то бурчала насчет того что мне надо совершать время от времени добрые дела, на ауру хорошо влияет. Однако кого я хотела обмануть? Мне действительно было очень жалко бедного старичка, вынужденного на старости лет болтаться по подъездам. Мне вообще было тяжко видеть всех, с кем жизнь обошлась неласково. А этот бомж выглядел как бездомная собака, которую долго и отовсюду гнали палками. Вот и со мной он общался — приветливо, но видно было, что подсознательно ждал что я схвачу палку, и заранее робко втягивал плечи.
   «Еще домой его возьми, обогрей и все такое», — веселился голос.
   «Пошел к черту», — скрипнула я зубами.
   «Ну а что бы и не взять, раз ты такая добрая? Места у тебя много!»
   «Заткнись!!!» — рявкнула я. Паршивец заткнулся. И вовремя — потому как я уже подошла к машине. Отперев дверь, я села и принялась колдовать. Носки я заговорила на удачу, а варежки — на охрану.
   Домой я тебя не возьму, дедушка, уж извини. Но как могу — помогу.
 
   Бомж, завидев меня перестал копаться в бачке и смотрел на меня, вопросительно — робко улыбаясь.
   — В общем так, дедушка, — решительно сказала я. — Вот тут тебе в пакете еда, не вздумай пропить.
   Дядя Федя испуганно посмотрел на меня и даже слегка попятился.
   — А за что это такая милость? — спросил он.
   — Дед, это просто так, — скрипнула я зубами. — Жалко мне тебя, и не вздумай благодарить, терпеть этого не могу. В общем, смотри, не пропей.
   — Так отберут, — жалобно сказал он.
   — Не отберут, — твердо сказала я и достала варежки с носками. — И еще, дед. Вот это — одень прямо сейчас и не вздумай снять или продать.
   — Это мне? — испуг и недоверие плескались в его выцветших глазах.
   — Ну не мне же, — вздохнула я.
   — Теплые-то какие, — он жадно смотрел на вещи. И я поняла — промерз старичок, и впрямь не продаст и не пропьет.
   — Одевай, — протянула я ему пушистый ворох.
   Дядя Федя схватил вещи, оперся спиной о бачок и принялся, подпрыгивая на одной ноге, стаскивать ботинок.
   — Спасибо, доченька, — бормотал он, — век твою доброту не забуду. Никто меня не пожалел еще, а вот ты одна…
   — Дед, я пошла, мне неудобно, — вздохнула я. — Запомни накрепко — с варежками или носками расстанешься — вмиг удачу потеряешь.
   — Да как же я с такими тепленькими носочками расстанусь? — прочувственно сказал дед, отставляя в сторону снятый драный ботинок, и я увидела босую узловатую ступню, завернутую в обрывки газеты.
   «И впрямь не расстанется», — виновато сказал внутренний голос.
   Я оставила у бачка пакет с продуктами и пошла в машину. На душе, несмотря на то что я сделала доброе дело было как-то очень мерзко.
   — Тетенька, тетенька, — раздался позади меня мальчишечий голос.
   Я притормозила и обернулась.
   Давешний пацан с ярким рюкзачком рысцой бежал ко мне.
   — Тетенька, — тяжело дыша, подбежал он ко мне. — А вы тете Наташе сестра, да?
   — Ну, — кивнула я, чувствуя, как сердце пропустило удар от волнения. Неужто что-то вспомнил?
   — Я вот тут вспомнил кой — чего, вам сказать могу, но в милицию свидетелем не пойду! — непререкаемым тоном сказал он.
   — Да черт с ней, с милицией, — нетерпеливо сказала я. — Милиции я сама все как надо объясню, рассказывай!
   — Понимаете, у нас квартира как раз под Березняковыми, и у нас двери фанерные, и все — все слышно, — сказал парень и уставился на меня.
   — И что? — изнывала я.
   — Так я слышал, как тетя Наташа шла домой. У нее на одном сапоге набойки на каблуке нет, и потому одной ногой она звонко цокает, а другой совсем не цокает — дзинь-тык получается. Ой, чего-то я непонятно, да? — виновато посмотрел он на меня.
   — Нормально! — отмахнулась я. — Что дальше?
   — Так вот лежу я в кровати, значит, и слышу, как тетя Наташа домой по лестнице идет, — снова обстоятельно начал пацан, — дзинь-тык, дзинь-тык. Потом она у своей двери остановилась, сбрякала ключами, и вдруг — слышу — она с мужиком каким-то перемолвилась. Может, он и прирезал, а?
   — С мужиком? — с сомнением сказала я. — Так наверно она с прирезанным и говорила.
   — Не, — помотал он головой. — Прирезанный дома у нее был. Она как домой зашла, так сразу заорала, мол, Олег, скотина, что ты тут делаешь, или как ты сюда попал, не помню точно. А потом они вроде как подрались, шум был сильный.
   — Ага, — раздумчиво сказала я. — А с мужиком она до того как открыла дверь говорила?
   — Ну, — кивнул парень.
   — А по лестнице она одна поднималась?
   — Да вроде одна, — почесал в затылке парень. — Я только ее шаги слышал.
   — Что ж ты, горе, раньше-то не рассказал? — укоризненно спросила я.
   — Так говорю — в ментовку свидетелем неохота, — пожал он плечами.
   — А сейчас чего решил признаться?
   — Так тетя Наташа добрая, она нас сигаретами завсегда угощала, — разъяснил парень.
   — Сколько ж тебе лет? — вымолвила я в изумлении.
   — Летом уж тринадцать будет, — солидно произнес он.
   В машину я села в шоковом состоянии. Ну Мульти! Ну педагог, блин! Песталоцци и Макаренко в одном флаконе плюс доктор Спок! Двенадцатилетних детей сигаретами снабжать! Ну, попадется она мне — уши паразитке оборву!
   «Да если б не те сигареты, черта с два бы тебе пацан сейчас что рассказал», — справедливо заметил голос.
   Я предпочла сделать вид что не заметила его реплики. Достав телефон, я совершила мазохистский поступок. Я позвонила Витьке.
   — Алло, — недовольным тоном отозвался он.
   — Марья это, — вздохнула я. — Как там Мульти?
   — Ну ты же адвоката ей вроде наняла, — почти доброжелательно отозвался Витька.
   — А ты чего сегодня такой добрый? — аж опешила я. Я-то приготовилась что он меня опять пошлет, ан нет, со мной вполне милостиво беседуют.
   — Маньяка поймали, — радостно ответил он. — Помнишь, который девушек насиловал и потом колготками душил?
   — Ой ну поздравляю, — прочувственно сказала я. — Смотри что б не сбежал! И сколько ему дадут — то?
   Маньяк этот был совершенно неуловимой личностью, его уже года три ищут, и жертв на нем висит — как листьев на березе. Причем все жертвы были стройными брюнетками восточного типа и в необычных колготках — разноцветных, или там с вышивкой. Вот этими-то колготками маньяк и оканчивал жизнь девушек после, гхм, порывов страсти.
   — От нас не сбежит! А насчет срока — по максимуму, тут даже твой хваленый Шварев не помог бы, — важно ответил Витька. — Вот видишь, работаем, а ты все говоришь что милиция ни черта не может!
   — Слышь, милиция, — оборвала я его восторги. — А по Мульти что? Ведь не думаешь же ты, что она и вправду Олега зарезала?
   — Слушай, Марья, ты чего мне тут указываешь? — у Витеньки тут же испортилось настроение. — Иди—ка книжку пиши!
   — Какая к черту книжка! — не выдержав, завопила я.
   — Ты мне обещала книжку написать, — раздельно проговорил Корабельников. — Будь добра свои обещания выполнить!
   — Вить, — я одумалась и остыла за его время его тирады. — Ты мне вот одно скажи. Бомж, говорят, в ту ночь ночевал у Наташки на лестничной площадке — он был там, когда милиция подъехала? Можешь узнать?
   — А не было никакого бомжа, я и так знаю, — пробурчал он.
   — Не, ты поточнее спроси у ребят, которые выезжали, — жалобно заныла я. — Свидетель ведь!
   — Да если б в подъезде тот бомж был, неужто б я не знал? Он бы у нас давно уже на нарах парился! — обозлился Витька. — Чего ты нас за идиотов держишь??? И вообще, я смотрю ты опять куда тебя не просят рыло мочишь? А???
   Я окаменела от гнева. «Рыло мочишь» — это он мне сказал, люди? Мне???
   — Чего притихла? — подозрительно осведомился Витька.
   — Плебей!!! — выдавила я слово сквозь комок обиды, застрявший где-то посередине горла.
   — Плейбой? — горделиво переспросил Витька. — Да, я такой! В общем, иди, Потемкина, пиши книжку, у меня народ уже спрашивает, чего ее в продаже не видать!
   Я молча нажала на кнопку отбоя.
   «Гад, что с него взять», — сочувственно сказал внутренний голос.
   Я так же молча завелась и поехала на кладбище.
   Ибо пришел мой час пройти путем Смерти.
 
   По роду своей деятельности у меня было «свое» кладбище — Текутьевское. Сюда я ходила отчитывать смертельные порчи, до гробовой доски привораживать мужа к жене и лечить тех, кто при смерти. В общем, все что имело отношение к смерти, — я сбрасывала на это кладбище. Думаю, что в поле некросилы, которая маревом сияла над железными оградками, процентов двадцать от меня есть — ведь сколько я за десять лет тут обрядов провела? Я тут почти своя!
   Я не спеша вошла в ворота кладбища, у ближайшей сосны расстелила чистый носовой платок и выложила на него кусок пиццы.
   — Хозяюшко — кладбищенский, дай тропу меж могил — домов, не на год, ни на два, а всего лишь на часок , — шепнула я. — Пришла я не взять, пришла я дать, все что мертвое во мне — оставить тебе…
   Кладбищенский — он подобные подарки любит, а вот нас, ведьм — не очень. Тревожим мы его мертвых. Днем он ничего сделать не может, а вот ночью — запросто жизни лишит. Поэтому—то каждая ведьма имеет свое кладбище, с хозяином которого у нее более — менее мир.
   Оставив подношение у сосны, я поправила сумку на плече и пошла меж могил. В сумрачном дневном небе носились черными тенями вороны, и лишь их пронзительные крики нарушали мертвую тишину кладбища. Я поежилась и ощутила немотивированную панику. Сердце словно сжала холодная рука, а душа до краев налилась темным, нерассуждающим ужасом. «Кладбищенский гонит», — поняла я и изо всех сил попыталась переключить мысли на что-то другое. И внезапно мне вспомнилось, как я учила Мультика на кладбище английскому.
   Дело было так — я шарилась по кладбищу, искала землянику с плодами, непременно растущую на могилке с нужным именем, а Мульти увязалась со мной за компанию. В то время я, как достойная дочь учительницы, считала свои долгом все же научить ее, темную, хотя бы инглишу. Вследствие чего, пробираясь меж могил, мы обсуждали новый ассоциативный метод запоминания иностранных слов — предлагалось подобрать подходящий по смыслу и звучанию русский аналог — и дело в шляпе. Слово должно было автоматически запомниться. Допустим, английское «dream» отлично ассоциируется с русским «дремать», «strange» — «странный». «Машка, не грузи, давай на практике», — заныла Мульти, оборвав мою лекцию на полуслове. «Давай, — согласилась я, шаря в зарослях землянике на могилке. — Кладбище по-английски — cemetery, какое ассоциативное слово приходит в голову к нему? Говори быстро, не задумываясь! » «Санаторий», — тут же брякнула Мульти.
   Местные бомжи наверняка перекрестились, услышав непотребное ржание, огласившее тихое кладбище в сгущающихся сумерках. Однако как бы то ни было, а это роскошное слово Мульти запомнила намертво.
   От таких воспоминаний гнетущая атмосфера кладбища словно слегка рассеялась и я, вздохнув свободнее, пошла дальше, всматриваясь в надгробия.
   Еще через минуту первая могила была найдена.
   Мария Безрукова, 1970-1998. Как и заказывали — могила девушки, с моим именем и подходящая мне по возрасту. Ну и пусть я по паспорту Магдалина — в людском сознании я Мария, а это гораздо более важно. Вот Марию я и отсеку, а с сознанием я потом разберусь. Проваливаясь в сугроб, я сошла с тропы и попросту перелезла через оградку — калитку мне из-за снега было бы не открыть. Сняв сумку, я поставила ее на вкопанный столик, порылась и достала все, что мне требовалось для ритуала. Первым делом я отверткой отколупала с надгробия снимок Безруковой, а на ее место вклеила свое фото — вниз головой.
   Прислушалась к себе, пытаясь уловить стук сердца — и не смогла.
   «Ты мертвая», — шепнул мне внутренний голос.
   Рукой в перчатке я разгребла снег на могиле, добыла кусок твердой, как лед, земли и положила его в приготовленный пакетик, тягуче читая заклятие на смертную порчу — уверенно и зло.
   И, наконец, я положила поминальное яичко в эту ямку и прошептала:
   — Спи спокойно… Мария.
   На миг мое сознание словно качнулось, погаснув и вспыхнув снова. Ведьмы знают, что нельзя брать в работу тех, кто с тобой одного имени — заклинание на клиента вполне может прилепиться на мастера.
   Вот и я теперь отождествила себя с мертвой Марией.
   Ладно, идем дальше.
   И так я обошла еще семь могил с моим именем, и на каждой я читала заклятие на смертную порчу. Я не врага проклинала — себя.
   А на последней я тщательно разгребла снег, обнажив землю, разулась и босыми ногами встала на могилу. Ощутила, как обожгло холодом ступни и как слабо встрепенулась покойница подо мной. Как заволновался кладбищенский, ощутив в своих угодьях нового…мертвого?
   И тогда я, храбрясь, улыбнулась и отпела себя заживо. Во время ритуала я чувствовала, как струится в меня через ступни могильный холод, и душа мой металась, плача и стеная.
   Когда все кончилось, я поспешила обуться, стремясь согреться. Однако отныне я знала, что кусочек темного льда во мне, что я сегодня взяла на этой могиле — не растопит ничто в этом мире.
   Зябко кутаясь и стуча зубами, я побежала прочь с кладбища.
   Я специально не пошла в этот раз на могилу любимого парня — самую ухоженную и красивую на этом кладбище.
   Скоро, Димочка, скоро…
   Потерпи немного…
 
   Дома я откинула на кровати одеяло и сыпанула горсть кладбищенской земли прямо на белоснежную простынь. Представляю, как мне удобно будет спать на песке, бббррр… Ну да ничего. Перетерплю. Собранные с надгробий фотографии я небрежно сунула под подушку, потеснив Библию Ведьмы. Потом достала заранее приготовленный полотняный мешочек и всыпала туда остаток земли. Его я буду носить у сердца.
   «Помрем ведь», — горестно прокомментировал мои действия голос.
   «А что делать?» — философски заметила я.
   Мы помолчали.
   «А ты уверена что все получится?» — осторожно спросил он.
   «Худшее что может случиться-то что я умру от смертельной порчи. Но ведь это лучше чем… Ну, ты понял…», — замялась я.
   «Понял, — расстроено сказал голос, — а детей на кого оставим?»
   Мда, это был вопрос…
   Я подошла к компу, проверила почту и заодно поискала инфу про порфирию — теперь уже на Рамблере.
   «У больных часто наблюдается частичное ороговение верхнего нёба, в результате чего резцы выпирают и появляются так называемые «вампирьи клыки»», — прочитала я в одной из статей.
   Я задумчиво пощелкала когтем по выступающим резцам и порадовалась — если б не интернет, я бы так и считала себя вампиршей, темнота беспросветная!
   «Но если так — какого черта ты на нас навела смертельную порчу, идиотка???» — завопил внутренний голос.
   Я поморщилась.
   Я вообще часто жалею о том, что родилась под знаком Близнецов, и вследствие этого мое второе «я» решило что мы с ним имеем одинаковые права.
   «Надо так», — вздохнула я и пошла на второй этаж за фотоальбомами.
   «Кретинка!!! — вопил он, — Нет, ты все же объясни, какого черта я из-за тебя собой рискую!»
   «Понимаешь, — порозовела я. — Там в конце обряда надо обвенчаться с мертвым».
   Голос заткнулся и я его не слышала долго, минут пятнадцать. Этого мне хватило, чтобы выбрать лучшие Димкины фотографии и развесить их около кровати.
   Наконец он буркнул:
   «Так бы сразу и сказала, что за Димку замуж хочешь. А то — вампиры ей чудятся…»
   Я лишь вздохнула и пошла колоть себе перфторан. На венах у меня уже были дороги, как у конченного наркомана. Ну да неважно. Скоро я похороню свою… порфирию. Или себя. Черт, но как же вытащить Мульти???
   И когда я закачивала в вену последний шприц, меня осенило.
   Бомж!!!
 
   В Ленинское РОВД я влетела, словно за мной черти гнались.
   — Корабельников на месте? — спросила я у дежурного.
   — Тут вроде был, — кивнул он, глядя на меня слегка подобострастно. Чего это он?
   «Так ты ж у нас писательница», — ехидно напомнил внутренний голос.
   А, точно! Как я могла забыть!
   Корабельников сидел в своем кабинете, читал какую-то бумагу и пил чай из большой пластиковой кружки.
   — Это ты? — страдальчески посмотрел он на меня. — Отлично выглядишь!
   — Здравствуй, Витенька, — преувеличенно — ласково сказала я. — А я тут тебе пирожков принесла, с пылу, с жару!
   — Сама пекла? — недоверчиво покосился он.
   — Ну разумеется, полдня у плиты стояла, и все ради тебя! — со значением в голосе сказала я и протянула ему сверток из плотной бумаги в жирных пятнах. Витенька хрюкнул от счастья и принялся его разматывать. И тут из свертка прямо на стол спланировал чек. Я, внутренне выругавшись, потянулась за ним, однако Корабельников был быстрее, он молниеносно цапнул его и протянул:
   — Так — так — так! Из «Смака», значит, чек — то…
   — Ну, — буркнула я. — Вчера детишек туда на обед водила.
   — А сегодня вчерашний чек оказался в пирожках, — понимающе покивал головой Витька, — да и чек-то отбит, я смотрю, всего десять минут назад! Говоришь, у плиты полдня простояла, а?
   — Слушай, ты чего прикапываешься? — разозлилась я. — Не нравится — давай обратно пирожки и попрощаемся!
   — Я тебе попрощаюсь! — веско сказал Корабельников и откусил сразу полпирожка. — Я тут ф утфа некомьенный!
   — Чего — чего? — поморщилась я.
   Витька прожевал, запил из кружки и перевел:
   — С утра, говорю, некормленый. Ладно, ты чего пришла?
   — Да я насчет Мультика, — заискивающе сказала я.
   Витька подавился пирожком, потом кое — как его все же прожевал и горестно сказал:
   — Ну я так и знал! А как все хорошо начиналось! Пирожки, красавица — блондинка!
   Я оглянулась по сторонам в поисках последней, не нашла и обозлилась:
   — Чего ты не знал??? У меня Наташкины дети, не забыл? Мне что, их теперь воспитывать прикажете? Или в детдом сдавать?
   Витька присмирел, почесал в затылке и неуверенно предложил:
   — А родственникам чего не отдашь?
   — А где б мне тех родственников взять! — обозлилась я. — Ленка уехала к черту на рога, бабушка на операции в больнице!
   — А мать Наташкина?
   — А мать Наташкину, — с садистским удовольствием молвила я, — мать Наташкину после твоего звонка я в больницу отвезла с инфарктом!
   Витька помолчал, проникся ситуацией и сочувствующе спросил:
   — Чего делать-то будешь?
   — А что тут сделаешь? — уныло сказала я. — Надо Мультика-то выручать.
   — Потемкина, — приложил Витька руку к сердцу. — Поверь — крепко твой Мультик подлетел. Я уж и так и этак думал — ну не оправдать ее.
   Ну что ж… Я почему-то так и думала, что никто копаться в этом деле не будет. Зачем стараться — когда вот она, готовая убийца.
   — Нож, которым убили — он где? — сухо спросила я.
   — Ну не нашли его ребята, — поморщился Витька. — Видимо, Наталья его в окошко скинуть успела, а ты ж сама знаешь, какой там район — тащат все что не приколочено!
   — То есть, из твоих слов получается, что дома его точно не было, так? — сощурилась я.
   — Ну, — буркнул он.
   — Значит, надо искать нож…, — задумчиво сказала я.
   — Слушай, — скривился он, — ты чего тут всех за идиотов-то держишь? Нашлась тут сыщица!
   — Да мне без разницы, хоть горшком назови, — зло посмотрела я на него, — а вот только Мульти мне надо выручить по — любому. Дети на мне!
   — Ну не кипятись, не кипятись, Потемкина, — примиряюще залопотал Витька. — Езжай домой, выпей валерьяночки да садись книжку пиши!
   — Достал ты меня с этой книжкой! — в сердцах бросила я. — Ты лучше послушай умного человека. Соседка говорит что минут за десять до того, как в Наташкиной квартире начались крики, она к мусоропроводу выходила, ведро выносила. И на лестничной площадке спал местный бомж, дядя Миша. А когда ваши приехали — его не было. На размышления не наводит?
   — Испугался да сбежал, какие тут размышления, — пожал Витька плечами.
   — Или прирезал Олега, прихватил нож и сбежал, — с нажимом подсказала я.
   Витька посмотрел на меня как на больную, и тут зазвенел сотовый.
   — Алло, — раздраженно буркнула я.
   — Это Шварев. Если хочешь на свидание с Березняковой — шевели ножками.
   — Уже можно? — обрадовалась я.
   — Конечно, — самодовольно сказал он. — Все бумаги у меня. Давай подъезжай к СИЗо.
   — А это где?
   — Ты что, не знаешь где сизо? — изумился он.
   — Слушай, — рассердилась я. — Это ты туда каждый день ездишь, а мне как-то случая не было навестить сие заведение.
   — На Баррикадной, горе, — хмыкнул он. — Вниз по ней к реке, увидишь длинный кирпичный забор — это оно. Я у ворот на своем мерсе тебя жду.
   — Скоро буду, Лешенька, — клятвенно заверила я.
   Я сунула телефон в карман, а Витька кисло спросил:
   — Наш великий адвокат?
   Менты Шварева сильно не любят. Еще б им его любить — они преступников ловят — ловят, а потом придет вот такой Лешенька, и от обвинения — пшик.
   — А что делать, если вы ничего не можете? — презрительно сказала я.
   — Ну ты вообще, — задохнулся он от гнева.
   — А давай соревнование, а? — прищурилась я. — Кто быстрее найдет убийцу Олега?
   — Тогда я выиграл, — хмуро сказал он. — Убийца Олега в сизо сидит.
   — Идиот, — обронила я, направляясь в спину.
   — А ты, Машка… ты хуже кобры, ясно! — крикнул он вслед.
   Я не обернулась. Я сдержалась. Я бегом выскочила из здания Гома, уселась в машину и уж тут-то я поржала, чуть ли не хрюкая от восторга.
   Дело в том, что змея Машка — это самое сильное оскорбление в Витенькиных устах. Вернее, это он так считает, а на меня же при воспоминании об этой истории всегда нападает идиотский смех. Историю про змею Машку Корабельников рассказывает всякий раз, как напьется. Причем повествование ведется тихим и жалостливым голосом, полным страдания, и Витеньке всегда невдомек, чего это люди в конце истории неизменно ржут как лошади.