Страница:
Через несколько секунд я поняла, что есть две новости — плохая и хорошая.
Хорошая — тетя Люда жива.
Плохая — это очень ненадолго. Максимум двадцать — тридцать минут.
Бедную женщину разбил инфаркт. Видимо, материнское сердце не перенесло того, что сказал Витька, и просто разорвалось от горя. Я встряхнула руками, наложила руки тете Люде на левую грудь и принялась торопливо шептать заговор от инфаркта. Я старательно пропитывая словами Силу, а та, в свою очередь, скользнула к сердцу, как умея залатывая раны. Черт! Этот заговор следовало делать в субботу и на питье, да только инфаркт — он дней недели не спрашивает. К тому же лечение — не мой конек, я многое могу, если у меня под рукой Книга и травы, но сейчас-то их нет! И вообще я по охранкам специализируюсь.
Убедившись, что до больницы я ее довезу, я с большим трудом дотащила грузное тело женщины до бээмвушки. Господи, какое счастье что я иногда в спортзале на тренажерах занимаюсь. Потом я заперла дом и поехала в больницу, предварительно туда позвонив. Скорую ждать — они к морковкину заговенью приедут. А оставить мать подруги помирать я все же не могу.
В больницу тетю Люду тут же сгрузили на носилки и бегом понесли ее куда-то вглубь коридоров. Санитары при этом странно на меня косились, а регистраторша в приемной, когда записывала данные на тетю Люду, спросила, не нужна ли мне помощь. Я что-то рявкнула и ушла.
Потом я снова села в машину, сложила руки на руль и тяжко задумалась.
Ленка — черт знает где. Бабулька завтра на операцию ложится, да и не справиться ей с детьми, ей уж лет восемьдесят. Тетя Люда при смерти.
А мне-то что с детьми делать, а???
Внезапно мой взгляд упал на руки, спокойно лежащие на руле. Бог мой! Они покраснели и все были покрыты мелкими белыми волдырями, словно раскаленные капельки масла не так давно упали на мою кожу. Даже странно что мне не больно.
Я в ужасе потянулась за сумкой, схватила зеркальце и посмотрела на лицо. Так и есть!
Шея и лицо так же были обсыпаны крошечными пузырьками. Они словно складывались в издевательскую надпись на красном фоне лица «Обнаружен вирус».
«…Сгореть не сгоришь, но волдырями на солнце покроешься…» — внезапно вспомнились мне слов Кайгородова.
Я откинулась на сиденье и горько зарыдала. Все-таки я вампир.
— Господи, — шептала я, размазывая тушь по лицу, — я же весь рассвет простояла под лучами… кол я и правда не смогу всадить… а на мне ж дети! … Что делать-то мне, Господи, а? Что?
Господь молчал. Он всегда молчит. Ни разу небеса не разверзлись и я не услышала его глас.
«Сфотографируй свое собственное плечо, и опирайся на него, когда туго», — напомнил мне внутренний голос.
Да, правильно.
Нюни — потом.
Я достала из сумки маленькую бутылку «Бон Аквы » без газа, щедро намочила платок и коснулась его кончиками пальцев, пропитывая ткань силой. После чего принялась осторожно протирать руки, шею и лицо, отчитывая волдыри. Заговор я этот я обычно применяла, чтобы устранить последствия заготовки крапивы, но и тут он будет к месту.
Запечатав заговор, я завернула использованный платок в бумажную салфетку и выбросила ее ближайшую урну. Силы я на него отдала безмерно, так что через полчасика кожа должна очиститься.
А пока я снова села в машину и принялась названивать матери. Наверно, вампиризм, как и любая другая болезнь плохо действует на мозги — иначе с чего я решила, будто мать мне поможет?
Она у меня учительница. Заслуженная. И этим все сказано.
— Надо же, объявилась, — скандальным голосом сказала дорогая мамочка, едва услышала мой голос.
— Как дела? — ляпнула я. Мать меня обычно вводит в состояние ступора.
— Да ничего, все просто замечательно! — Я прямо видела, как она на этой фразе поджала губы в ниточку. — Я тебе сколько раз звонила за последний месяц — ты даже трубку не взяла! Охрана внизу меня к тебе в дом не пустила — сказала, что якобы тебя нет. А ведь машина твоя у ворот стояла! Мать родную в дом не пускать!!!
Я внутренне застонала.
Все, мать смертельно обидели. Сейчас мне мало не покажется. Я и правда внесла все ее телефоны на своих аппаратах в черный список — буквально на недельку, у меня ответственная работа была, и мне было необходимо ровное настроение. С этой же целью я попросила парней — секьюрити, которые сидят в нашем доме внизу, в холле, меня прикрыть от нее. Парни маменьку в лицо и на характер отлично знают, так что твердо пообещали что я с ней не встречусь. Потом работа кончилась, а про черные списки и наказы охране я напрочь забыла, иногда удивляясь, чего это мать не спешит ко мне — попить свежей крови. Вот уж кто истинный вампир!
— Мамочка, — залепетала я. — Я ведь тут болею сильно и вроде заразно.
— Да что мне твои болезни! — взорвалась она. — Середина марта, надо на дачу ехать, навоз надо заказать, потом ведь ни за какие деньги его не найти! Варенья—соленья вы с отцом лопать горазды, а вот поработать — так нет вас! Ох, что за горе горькое мне в жизни досталось???
— Маменька, я болею, — пискнула я, совершенно забыв о том, что она терпеть не может, когда ее зовут «маменька».
— И что там с тобой? — язвительно поинтересовалась она. — Сифилис от очередного любовничка?
Маменька месяц назад испытала огромный шок. Я случайно у нее оставила портмоне с магнитной картой—ключом от входной двери. Пропажу я обнаружила только у собственной двери, возвращаться не стала — просто спустилась вниз на этаж к бабе Грапе, у которой я держу запасной ключ. Однако моя маменька — истовая христианка и честный человек, она тут же поехала око мне, чтобы отдать кошелек. Нажать на звонок, прежде чем открывать дверь, этому честному человеку в голову как-то не пришло. Ну и застала свою двадцативосьмилетнюю дочь в постели с Корабельниковым. Ничего особо развратного мы, кстати, не совершали, просто дрыхли. Витька пришел ко мне вечером, да и засиделся за разговорами, я его слушала-слушала да и задремала. Ну и он видать решил время зря не терять, сунул подушку под голову да и устроился на другой стороне кровати. А кровать у меня, люди — это ипподром. Там можно футбольную команду разместить, и они никогда не встретятся. Непонятно, как маменьке могла вообще прийти идея, что у меня с Витькой слишком близкие отношения, но с тех пор она искренне считает меня падшей женщиной и пытается затащить к венерологу на прием.
Маменька я у меня вообще существо старой закалки. Замуж она вышла нецелованной девственницей, и она считает, что я должна повторить ее подвиг. Однажды я случайно услышала, как она и ее подружка Капа моют кости сослуживице. «Капочка, — возмущенно вопила мать. — Да на Людке клейма ставить негде, она восемь раз на аборт бегала! Я просто в ужасе от такой безнравственности, какой ужасный разврат — восемь раз сексом заниматься!!!» Я сначала подумала, что она прикалывается, и безмерно удивилась тому, что у нее, оказывается, есть чувство юмора. Людка, о которой они судачили — вовсе не падшая женщина, она уважаемая замужняя дама. Однако далее маменька на полном серьезе начала учить жизни Капу, что, мол, она своего мужа после свадьбы сразу построила — объяснила что она согласна потерпеть ЭТО пару раз, дабы завести детей, но вообще она разврат не одобряет. Когда я это осмыслила, мне стало очень понятно, отчего папенька стал законченным алкашом.
— Сифилис — вряд ли, но тоже что-то заразное, — обозлилась я от таких воспоминаний. — Показаться???
— Вечером приезжай! — безаппеляционно велела маменька, — тогда и покажешься.
— Не, мамочка, я не могу, говорю ж — заразное. Я сейчас лицо сфотографирую и тебе на почту пришлю, увидишь, ладно?
И я быстренько отключилась. Ха! — вечером! Вечером у меня волдырей на коже не будет. Я быстренько сфотографировалась телефоном и с него же отправила снимок матери на электронную почту. У нее точно такой же аппарат, и пользоваться она им умеет в совершенстве, я неделю потратила на ее обучение.
Через пару минут, решив что мать уже налюбовалась на снимок, я собралась ей перезванивать, однако телефон запиликал и определитель загрузил на дисплей фото матери. Я на ее рабочий номер поставила снимок, изображающий ее на работе. Сухонькая, с седоватым пучком классная дама с указкой около исписанной мелом доски и вечно поджатыми губами.
— Манечка, — озадаченным тоном начала она. — Что это с тобой?
— Да вот, маменька, говорю ж болею, — скорбным тоном проговорила я.
— Ветрянка, что ли?
— Наверно, — пожала я плечами.
— Очень заразно! — задумчиво прокомментировала она.
— Мам, — решила я ковать железо, пока горячо. — Тут у Наташи Березняковой небольшие проблемы, а детей она мне оставила. Только я болею, и мне надо куда-то их пристроить, еще заражу. Можно я их тебе привезу?
— Березнякова? — сухо спросила мать. — Это когда ж она успела тебе детей-то отдать, если она в тюрьме сидит?
— А ты откуда знаешь? — ахнула я.
— Да уж знаю. В общем, детей отдай ее родителям, а сама лечись. Поняла меня?
— Поняла, — уныло ответила я и отключилась.
Душу мою затопила безмерная жалость к Мультику. Бедная она, бедная…
Стоило сесть в тюрьму — и вот оно, никому до нее дела нет. Матушка конечно не показатель, но тем не менее.
Тяжко вздохнув, я снова принялась тыкать в кнопки телефона — узнавать, когда у Насти кончаются уроки. Как ни крути, а девчонки теперь на мне. Доброжелательная тетенька из школы тем временем мне сказала, что у третьего «гэ» уроки заканчиваются почти в четыре. Катёнка забирать в шесть.
Я посидела немного, раздумывая, что делать, потом завела машину и поехала домой. Там я с размаху упала на кровать и горько заревела.
Я страшно боялась того, что я все-таки вампир. Потому что это не жизнь. Потому что я помнила, как Кайгородов не хотел меня пить, но это было сильнее его. А ведь у меня дома — безвинная малышня.
И я помнила, что писала Алена. Смерть — единственное лекарство для упыря.
Для меня…
Страшней всего было предчувствие ужасного будущего. Я не знала, как протекает эта болезнь. Когда я потеряю человеческий облик? Когда я до дрожи захочу крови? И что этому предшествует? Что?
В какой-то момент я вскочила с кровати и принялась метаться по квартире, как загнанный зверь. Я останавливалась около зеркал и внимательно рассматривала свою, теперь уже чистую кожу. Я бежала к холодильнику и рассматривала свежую говяжью вырезку — не потянет ли меня на кровавое пиршество? Если да, то я предпочитала чтобы это произошло до того как я заберу девчонок. Потом я щедро обмазалась солнцезащитным кремом. Когда он впитался — нанесла еще.
Размышляя о свалившейся на меня буду, я принялась разбирать ящики в комодике — там черт ногу сломит, а уборка меня отлично успокаивает. Однако через полчаса комодик являл собой образец аккуратности, а тревога все не унималась.
Я села в кресло, достала телефон и долго рассматривала фото своего лица, которое я послала матери. Внимательно изучала красные волдыри и понимала, что ЭТО случилось. Я упырь.
Вампир.
Нелюдь.
Со стоном я откинулась на спинку, схватила плеер и заткнула его затычками уши. Я не хотела больше слышать в своей голове рыдающий внутренний голос, бессильный и отчаявшийся.
«За что мне это, за что?» — тоскливо вопрошал он.
Я хотела остаться в этом кресле и тихо скончаться.
— Oye, piensa en tu futuro, no pierdas mas tiempo ! — раздался в наушниках насмешливый мужской голос.
[1]
— Por que? — от неожиданности спросила я.
[2]
— Porque la vida es corta, — наставительно пробурчал он.
[3]
— Dejame en paz, dejame solo, yo vivo hoy y no miro para atras, — окрысилась я на него. Будут меня еще жизни учить всякие!
[4]
— Pero piensa que es muy importante mirar para adelante, — не согласился голос в наушниках.
[5]
Я задумалась.
— Adelante? — слегка насмешливо предложил он.
[6]
— Adelante! — решительно согласилась я.
Действительно. Чего это я разнюнилась? Мы еще поборемся! Я легко выкинула тело из кресла, прицепила на пояс mp3 — плеер и решительно двинулась.
Куда, кстати?
— Adelante! — подопнул меня голос из плеера. И правда. Вперед! Эта музыка — совершенно не та, сладкая и нежная, под которую меня заманили в вампиры. Этой можно было верить. Она давала не обещание вечной ночи — она давала драйв, от которого моя глючная, зараженная вирусом кровь вскипала жаждой действия.
— Adelante! — кивнула я и замкнула эту композицию на плеере в кольцо. Пусть она меня пинает, пусть толкает вперед. Пусть дает драйв — ибо судя по всему болезнь развивается не сразу. Ей, как и любой другой нужен инкубационный период — и за это время я должна ее победить.
И я, еще раз намазавшись слоем солнцезащитного крема, надела перчатки, бейсболку, и поехала к неверному Максу.
— Марья? — удивился он мне, стоя на пороге и почесывая пузо. — Охренеть как ты классно выглядишь сегодня! Ты чего без звонка? Я б за пивом сбегал!
— Не до пива, пост! — сухо сказала я, втайне удивившись комплименту. — Пройти можно?
— Да конечно, чего как неродная? — пожал он плечами и посторонился.
Я зашла, сняла обувь и мы пошли на кухню.
— Чего там с брательником? — прогудел он.
— А я вот как раз по брательнику! — хищно улыбнулась я. — Где он живет?
— Дык в родителевой квартире, — слегка опешил от моего нехорошего тона Макс, — а что?
— Адрес родителевой квартиры?
— Ой, Маш, я так-то и не знаю, только на глаз, родители-то ведь Галкины, — озадаченно ответил он.
Я помолчала, глядя как Макс делает нам чай, после чего жестко попросила:
— Свитер сними.
Макс развернулся ко мне — и такое изумление плескалось в его глазах!
— Машка, — шепотом ответил он. — У меня же Галка дома. Ты не подумай, я не против, ты мне всегда нравилась, коса такая роскошная и все такое, но ведь не дома ж… Давай завтра я к тебе после обеда заверну, мы и…
Я, не слушая его, встала, подошла вплотную и рванула на себя его высокий воротник пуловера. Потом внимательно осмотрела шею со всех сторон.
Укуса не было.
— Ты чего? — как-то сдавленно спросил парень.
Я взглянула ему прямо в глаза, и что-то во мне перевенулось.
— Смотри на меня, — с хищной улыбной прошептала я. — Смотри. В глаза…
Внутренний голос еще что-то вопил, но я — хорошая и добрая девочка, была словно вышвырнута из своего тела. Новая я, уверенная и опасная, со вкусом потянулась и слегка лизнула раздвоенным язычком губы Макса. Потом еще раз, наслаждаясь вкусом кожи и ощущая, как в крови вскипают гормоны и туманят разум.
Макс заворочался, попытался оторваться от меня, но я лизнула его в ухо и шепнула:
— Слышишь ее? Слышишь?
Он еще успел судорожно вздохнуть, пока медленно — медленно прокладывала язычком дорогу вниз. Мне невыносимо, до дрожи захотелось поцеловать его шею. Это безумно заводило — близость теплой кожи, ее завораживающий аромат, красота и совершенство линий.
Просто слегка лизнуть эту чудесную кожу, прямо в том месте, где бьется жилка…
Потом провести язычком вверх — и услышать судорожный мужской вздох.
«Танцы вдвоем…
Странные танцы…
День переждем…
Не будем прощаться…», — послышалась тихая музыка на грани сознания, и я сдалась.
Тьма тихо и ласково обняла меня, и я подалась к ней всем телом, впечатываясь в нее.
«Я твоя?!» — беспокойно напомнила я ей.
И она медленно кивнула, продолжая напевать мне колыбельную.
«А ночью начнем
Странные танцы,
Танцуй под дождем
В переходах подземных станций…»
Я коснулась пальцем щеки, куда она меня поцеловала, и улыбнулась. А потом сделала то, чего я так хотела.
Очень нежно…
Слегка…
Я коснулась губами шеи Макса.
Гормоны немедленно вскипели в крови миллиардами пузырьков, и я, уже не контролируя себя, вздохнула поглубже и погрузилась в эту восхитительную плоть.
И время словно остановилось, словно не желая разрушать чудесную сказку этого момента.
О, какой это был миг…
Ничто в мире не могло сравниться с ним. Эйфория, безграничная эйфория захлестнула меня. И я припала к Максу, дабы не уронить ни капельки этого счастья. Чтобы разделить это с ним…
— Тварь! — взревел кто-то за моей спиной, меня швырнуло в угол, я очнулась и я узрела над собой разъяренную Галку. — Так тебя в доме принимать??? В собственном доме??? При мне???
Галка просто от ярости слов не находила. Она стояла надо мной, красная, обесцвеченные волосы дыбом, руки судорожно нащупывали что-то увесистое, а в глазах пополам с бешенством застыло какое—то недоумение. Галка, бедная, явно не ожидала от меня такого коварства.
Я медленно поднялась с пола и взглянула ей в глаза.
— Слушай, Галь, не злись, я не знаю, что на меня нашло.
Господи, ну как мне сейчас Галке и Максу в глаза-то смотреть, а?
Чего ж я наделала — то?
Галка вдруг как-то резко побелела, схватилась за сердце и грузно осела на табуретку, тупо смотря куда-то пониже моего лица.
— Галка, ты чего? — забеспокоилась я.
— Ты… ты…, — с трудом прохрипела она.
— Да что столбом стоишь? — закричала я на Макса, который и правда стоял у стола и лишь с ужасом ждал, чем все это кончится. — Звони в скорую!
— Ага, щаз, — судорожно сглотнул он и вприпрыжку понесся вон из кухни.
— Галочка, ну чего ты так разнервничалась ? — жалобно спросила я. — У меня помутнение в мозгах было, клянусь что больше не повторится.
Мы ж с ней всегда были в отличных отношениях, а тут такой конфуз. И самое ужасное — мне никогда не оправдаться, я действительно делала то, что я делала — соблазняла ее мужа на ее же кухне.
И мне это нравилось, черт побери!
Очень!
— Ты что, тоже? — наконец с трудом выговорила она.
Чувствовалось, что я своим поступком ее совершенно доконала.
— что-тоже? — не поняла я.
— Как Тинни, — выдавила она. — У тебя ж укусы на шее, кровососка проклятая! И клыки вон торчат!
И заревела — горько, навзрыд…
Я присела перед ней, ласково, словно родная мама, погладила по голове, убрала рассыпавшиеся по плечам прядки и осмотрела ее шею.
Она мне не препятствовала, захлебываясь тоскливым плачем и слегка раскачиваясь на табуретке.
Ранок на шее у нее не было.
— Он тебя не укусил? — осторожно спросила я.
Она яростно помотала головой.
— Он мне запрещает приходить, когда голодный.
— Дела-а…, — протянула я.
Галка внезапно перестала реветь, утерла лицо подолом халата, на минуту обнажив полные целлюлитные бедра, и устало спросила:
— Ну что, лекарша хренова, значит заразил тебя мой братец?
— Заразил, — сказала я и сама чуть не заревела от этого факта.
— Мой-то козел, — она мотнула головой в сторону ушедшего Макса, — теперь тоже кровопийцей будет?
— С чего так решила? — не поняла я.
— Ты ж его… укусила? — как-то робко спросила она.
Я прислушалась к себе, провела языком по деснам и наконец честно призналась:
— Не помню. Все как в тумане было. Но во рту кроме Дирола никакого другого вкуса не чувствуется.
— Ладно, потом шею погляжу, — тоскливо махнула она рукой. — Если есть укус — выгоню на хрен из дома, пусть по своим шалавам идет. Ты-то чего явилась?
— Адрес братца твоего мне надо, — пристыжено пискнула я.
— Тина — то? Сталеваров 14, квартира 48. Все?
— Все, — кивнула я.
— Тогда иди, Марья, мало мне брательника, еще ты, — тусклым голосом велела она.
Я пошла, но на пороге кухни притормозила слегка и обернулась.
— Галка, а как у братца полное имя?
— Да бабье у него полное имя, — ответила она. — Валентин. Только не говори, что знаешь, он злится ужасно.
Словно побитая собачонка я вышла из дома Макса, села в машину и задумалась.
Что делать?
Я хотела приехать к Тину — Валентину и хотя бы разузнать, как протекает болезнь. Однако мой приступ на кухне все изменил. Надо срочно что-то делать — я уже опасна для окружающих.
«Дура», — внезапно буркнул внутренний голос.
Он всегда на меня обзывается.
«Тебе же инфа от Кайгородова нужна, так?» — снисходительно спросил он.
«Ну», — мысленно согласилась я.
«А интернет-то тебе, идиотке, на что?»
Я подавила желание побиться дурной башкой об руль и быстренько покатила домой.
И в самом деле! Яндекс — друг неопытных вампиров! Хо-хо! Звучит как рекламный слоган!
По дороге я тревожно косилась на часы. Времени оставалось все меньше и меньше. Скоро же девчонок забирать, а у меня тут черт знает что.
Я ласточкой вспорхнула на третий этаж в спальню, уселась за комп и набрала в строке поиска Яндекс—бара «Болезнь вампиризма». Напечатать просто «вампир, вампиризм» — так ведь мне вылезет куча линков на фильмы ужасов. А так — я надеялась разжиться инфой медицинского характера.
Яндекс спустя пару секунд выдал мне несколько тысяч ссылок, и третья сверху гласила:
«Порфирия — болезнь вампиризма».
Ну-ка, ну-ка!
Я вскрыла линк, и принялась внимательно читать.
«…что практически по всем симптомам больной, страдающий от запущенной формы порфирии, — это типичный вампир», — выхватил взгляд с первых же строчек.
Запущенной! А ведь у меня всего-то первые сутки пошли!
Но все равно у меня, несомненно, замашки вампирши.
«Неужто я нашла то что надо?» — подумалось я и принялась жадно читать дальше.
«Болезнь характеризуется тем, что организм не может произвести основной компонент крови — красные тельца, что в свою очередь отражается на дефиците кислорода и железа в крови.Человек насыщен пигментами, так называемыми порфиринами. Они входят, например, в состав крови — в гемоглобин, делающий ее красной. У больных естественная циркуляция порфиринов нарушается. Они скапливаются под кожей и под действием солнечного света приобретают разрушительную силу. Начинают выделать ядовитый атомарный кислород, который буквально разъедает окружающие ткани В крови и тканях нарушается пигментный обмен, и под воздействием солнечного ультрафиолетового излучения или ультрафиолетовых лучей начинается распад гемоглобина.
Больным противопоказан солнечный свет. На более поздних стадиях деформируются сухожилия, что в крайних проявлениях приводит к скручиванию пальцев ».
«Зафиксированы случаи, когда больные порфирией пили свежую кровь. Но не с дьявольской целью, а как лекарство. Они интуитивно чувствовали, что нужно восполнить потерю гемоглобина. А прежде его можно было добыть только из человеческой крови, непосредственно ее употребляя. Это облегчало страдания. Но сегодня все это излишне, так как гемоглобин продается в аптеках ».
Я откинулась на спинку кресла и облегченно выдохнула. Йес!! И никакой я вовсе не вампир из фольклора! Я обычная больная!
У меня словно камень с души свалился. Все-таки, знаете ли, одно дело быть кандидатом на койку в больнице, и другое — чувствовать, как в тебе затаилось чудовище, которое скоро сомнет твой разум, словно картонку, и вырвется на свободу, позаимствовав при этом твое тело. И главное — я нашла инфу, как справиться с приступами жажды крови!
Облегченно вздохнув и тщательно перекрестившись, я набрала в строке поиска «препараты с гемоглобином».
В больницу я, конечно, не пойду, ибо порфирия явно похуже сифилиса в общественном сознании. Стоит местным эскулапам поставить мне диагноз, как весь город будет в курсе — Машка—то Потемкина кровосоской стала! Нет уж… Просто найду лекарство, которое меня вылечит и попрошу Гусеву мне его прописать. А что б не задавала лишних вопросов — дам баксов.
Яндекс послушно нашел мне очередные несколько тысяч линков и я достаточно быстро определилась. Для устранения проблемы гемоглобина мне нужен геленпол или перфторан. Ну и железосодержащее что — нибудь.
Я потянулась за телефоном и позвонила Гусевой.
— Алло! — нервно сказала она.
— Привет, — вздохнула я. — Потёмкина это.
— О, Машка, привет, — заулыбалась она в трубку. — Какими судьбами?
— Да я по делу, ничего?
— Ну давай твое дело, — легко согласилась она.
— Мне срочно нужен геленпол или перфторан. Они по рецепту выдаются?
— Это кровезамещающие препараты? — озадачилась она. — Ну да, по рецепту. А тебе зачем?
— Послушай, Свет, давай я потом тебе расскажу. Можешь мне срочно выписать рецепт на ящичек — другой?
— Господи, — ахнула она. — Прирезали кого, что ли?
— Све-ет, — жалобно протянула я. — Денег дам за рецепт, сотки баксов хватит?
— Ну хватит, — вздохнула она. — Подъезжай минут через двадцать, сейчас схожу к коллегам, они выпишут. Я ведь педиатр, какой с меня рецепт на перфторан?
Я потянулась всем телом, чувствуя внезапную сонливость. Тревога и предчувствие ужасного сегодня гнали меня, словно недобрые мальчишки — шелудивую собачонку. Сейчас же, когда я определилась — тело вспомнило, что в эту ночь было лишено законного отдыха.
Хорошая — тетя Люда жива.
Плохая — это очень ненадолго. Максимум двадцать — тридцать минут.
Бедную женщину разбил инфаркт. Видимо, материнское сердце не перенесло того, что сказал Витька, и просто разорвалось от горя. Я встряхнула руками, наложила руки тете Люде на левую грудь и принялась торопливо шептать заговор от инфаркта. Я старательно пропитывая словами Силу, а та, в свою очередь, скользнула к сердцу, как умея залатывая раны. Черт! Этот заговор следовало делать в субботу и на питье, да только инфаркт — он дней недели не спрашивает. К тому же лечение — не мой конек, я многое могу, если у меня под рукой Книга и травы, но сейчас-то их нет! И вообще я по охранкам специализируюсь.
Убедившись, что до больницы я ее довезу, я с большим трудом дотащила грузное тело женщины до бээмвушки. Господи, какое счастье что я иногда в спортзале на тренажерах занимаюсь. Потом я заперла дом и поехала в больницу, предварительно туда позвонив. Скорую ждать — они к морковкину заговенью приедут. А оставить мать подруги помирать я все же не могу.
В больницу тетю Люду тут же сгрузили на носилки и бегом понесли ее куда-то вглубь коридоров. Санитары при этом странно на меня косились, а регистраторша в приемной, когда записывала данные на тетю Люду, спросила, не нужна ли мне помощь. Я что-то рявкнула и ушла.
Потом я снова села в машину, сложила руки на руль и тяжко задумалась.
Ленка — черт знает где. Бабулька завтра на операцию ложится, да и не справиться ей с детьми, ей уж лет восемьдесят. Тетя Люда при смерти.
А мне-то что с детьми делать, а???
Внезапно мой взгляд упал на руки, спокойно лежащие на руле. Бог мой! Они покраснели и все были покрыты мелкими белыми волдырями, словно раскаленные капельки масла не так давно упали на мою кожу. Даже странно что мне не больно.
Я в ужасе потянулась за сумкой, схватила зеркальце и посмотрела на лицо. Так и есть!
Шея и лицо так же были обсыпаны крошечными пузырьками. Они словно складывались в издевательскую надпись на красном фоне лица «Обнаружен вирус».
«…Сгореть не сгоришь, но волдырями на солнце покроешься…» — внезапно вспомнились мне слов Кайгородова.
Я откинулась на сиденье и горько зарыдала. Все-таки я вампир.
— Господи, — шептала я, размазывая тушь по лицу, — я же весь рассвет простояла под лучами… кол я и правда не смогу всадить… а на мне ж дети! … Что делать-то мне, Господи, а? Что?
Господь молчал. Он всегда молчит. Ни разу небеса не разверзлись и я не услышала его глас.
«Сфотографируй свое собственное плечо, и опирайся на него, когда туго», — напомнил мне внутренний голос.
Да, правильно.
Нюни — потом.
Я достала из сумки маленькую бутылку «Бон Аквы » без газа, щедро намочила платок и коснулась его кончиками пальцев, пропитывая ткань силой. После чего принялась осторожно протирать руки, шею и лицо, отчитывая волдыри. Заговор я этот я обычно применяла, чтобы устранить последствия заготовки крапивы, но и тут он будет к месту.
Запечатав заговор, я завернула использованный платок в бумажную салфетку и выбросила ее ближайшую урну. Силы я на него отдала безмерно, так что через полчасика кожа должна очиститься.
А пока я снова села в машину и принялась названивать матери. Наверно, вампиризм, как и любая другая болезнь плохо действует на мозги — иначе с чего я решила, будто мать мне поможет?
Она у меня учительница. Заслуженная. И этим все сказано.
— Надо же, объявилась, — скандальным голосом сказала дорогая мамочка, едва услышала мой голос.
— Как дела? — ляпнула я. Мать меня обычно вводит в состояние ступора.
— Да ничего, все просто замечательно! — Я прямо видела, как она на этой фразе поджала губы в ниточку. — Я тебе сколько раз звонила за последний месяц — ты даже трубку не взяла! Охрана внизу меня к тебе в дом не пустила — сказала, что якобы тебя нет. А ведь машина твоя у ворот стояла! Мать родную в дом не пускать!!!
Я внутренне застонала.
Все, мать смертельно обидели. Сейчас мне мало не покажется. Я и правда внесла все ее телефоны на своих аппаратах в черный список — буквально на недельку, у меня ответственная работа была, и мне было необходимо ровное настроение. С этой же целью я попросила парней — секьюрити, которые сидят в нашем доме внизу, в холле, меня прикрыть от нее. Парни маменьку в лицо и на характер отлично знают, так что твердо пообещали что я с ней не встречусь. Потом работа кончилась, а про черные списки и наказы охране я напрочь забыла, иногда удивляясь, чего это мать не спешит ко мне — попить свежей крови. Вот уж кто истинный вампир!
— Мамочка, — залепетала я. — Я ведь тут болею сильно и вроде заразно.
— Да что мне твои болезни! — взорвалась она. — Середина марта, надо на дачу ехать, навоз надо заказать, потом ведь ни за какие деньги его не найти! Варенья—соленья вы с отцом лопать горазды, а вот поработать — так нет вас! Ох, что за горе горькое мне в жизни досталось???
— Маменька, я болею, — пискнула я, совершенно забыв о том, что она терпеть не может, когда ее зовут «маменька».
— И что там с тобой? — язвительно поинтересовалась она. — Сифилис от очередного любовничка?
Маменька месяц назад испытала огромный шок. Я случайно у нее оставила портмоне с магнитной картой—ключом от входной двери. Пропажу я обнаружила только у собственной двери, возвращаться не стала — просто спустилась вниз на этаж к бабе Грапе, у которой я держу запасной ключ. Однако моя маменька — истовая христианка и честный человек, она тут же поехала око мне, чтобы отдать кошелек. Нажать на звонок, прежде чем открывать дверь, этому честному человеку в голову как-то не пришло. Ну и застала свою двадцативосьмилетнюю дочь в постели с Корабельниковым. Ничего особо развратного мы, кстати, не совершали, просто дрыхли. Витька пришел ко мне вечером, да и засиделся за разговорами, я его слушала-слушала да и задремала. Ну и он видать решил время зря не терять, сунул подушку под голову да и устроился на другой стороне кровати. А кровать у меня, люди — это ипподром. Там можно футбольную команду разместить, и они никогда не встретятся. Непонятно, как маменьке могла вообще прийти идея, что у меня с Витькой слишком близкие отношения, но с тех пор она искренне считает меня падшей женщиной и пытается затащить к венерологу на прием.
Маменька я у меня вообще существо старой закалки. Замуж она вышла нецелованной девственницей, и она считает, что я должна повторить ее подвиг. Однажды я случайно услышала, как она и ее подружка Капа моют кости сослуживице. «Капочка, — возмущенно вопила мать. — Да на Людке клейма ставить негде, она восемь раз на аборт бегала! Я просто в ужасе от такой безнравственности, какой ужасный разврат — восемь раз сексом заниматься!!!» Я сначала подумала, что она прикалывается, и безмерно удивилась тому, что у нее, оказывается, есть чувство юмора. Людка, о которой они судачили — вовсе не падшая женщина, она уважаемая замужняя дама. Однако далее маменька на полном серьезе начала учить жизни Капу, что, мол, она своего мужа после свадьбы сразу построила — объяснила что она согласна потерпеть ЭТО пару раз, дабы завести детей, но вообще она разврат не одобряет. Когда я это осмыслила, мне стало очень понятно, отчего папенька стал законченным алкашом.
— Сифилис — вряд ли, но тоже что-то заразное, — обозлилась я от таких воспоминаний. — Показаться???
— Вечером приезжай! — безаппеляционно велела маменька, — тогда и покажешься.
— Не, мамочка, я не могу, говорю ж — заразное. Я сейчас лицо сфотографирую и тебе на почту пришлю, увидишь, ладно?
И я быстренько отключилась. Ха! — вечером! Вечером у меня волдырей на коже не будет. Я быстренько сфотографировалась телефоном и с него же отправила снимок матери на электронную почту. У нее точно такой же аппарат, и пользоваться она им умеет в совершенстве, я неделю потратила на ее обучение.
Через пару минут, решив что мать уже налюбовалась на снимок, я собралась ей перезванивать, однако телефон запиликал и определитель загрузил на дисплей фото матери. Я на ее рабочий номер поставила снимок, изображающий ее на работе. Сухонькая, с седоватым пучком классная дама с указкой около исписанной мелом доски и вечно поджатыми губами.
— Манечка, — озадаченным тоном начала она. — Что это с тобой?
— Да вот, маменька, говорю ж болею, — скорбным тоном проговорила я.
— Ветрянка, что ли?
— Наверно, — пожала я плечами.
— Очень заразно! — задумчиво прокомментировала она.
— Мам, — решила я ковать железо, пока горячо. — Тут у Наташи Березняковой небольшие проблемы, а детей она мне оставила. Только я болею, и мне надо куда-то их пристроить, еще заражу. Можно я их тебе привезу?
— Березнякова? — сухо спросила мать. — Это когда ж она успела тебе детей-то отдать, если она в тюрьме сидит?
— А ты откуда знаешь? — ахнула я.
— Да уж знаю. В общем, детей отдай ее родителям, а сама лечись. Поняла меня?
— Поняла, — уныло ответила я и отключилась.
Душу мою затопила безмерная жалость к Мультику. Бедная она, бедная…
Стоило сесть в тюрьму — и вот оно, никому до нее дела нет. Матушка конечно не показатель, но тем не менее.
Тяжко вздохнув, я снова принялась тыкать в кнопки телефона — узнавать, когда у Насти кончаются уроки. Как ни крути, а девчонки теперь на мне. Доброжелательная тетенька из школы тем временем мне сказала, что у третьего «гэ» уроки заканчиваются почти в четыре. Катёнка забирать в шесть.
Я посидела немного, раздумывая, что делать, потом завела машину и поехала домой. Там я с размаху упала на кровать и горько заревела.
Я страшно боялась того, что я все-таки вампир. Потому что это не жизнь. Потому что я помнила, как Кайгородов не хотел меня пить, но это было сильнее его. А ведь у меня дома — безвинная малышня.
И я помнила, что писала Алена. Смерть — единственное лекарство для упыря.
Для меня…
Страшней всего было предчувствие ужасного будущего. Я не знала, как протекает эта болезнь. Когда я потеряю человеческий облик? Когда я до дрожи захочу крови? И что этому предшествует? Что?
В какой-то момент я вскочила с кровати и принялась метаться по квартире, как загнанный зверь. Я останавливалась около зеркал и внимательно рассматривала свою, теперь уже чистую кожу. Я бежала к холодильнику и рассматривала свежую говяжью вырезку — не потянет ли меня на кровавое пиршество? Если да, то я предпочитала чтобы это произошло до того как я заберу девчонок. Потом я щедро обмазалась солнцезащитным кремом. Когда он впитался — нанесла еще.
Размышляя о свалившейся на меня буду, я принялась разбирать ящики в комодике — там черт ногу сломит, а уборка меня отлично успокаивает. Однако через полчаса комодик являл собой образец аккуратности, а тревога все не унималась.
Я села в кресло, достала телефон и долго рассматривала фото своего лица, которое я послала матери. Внимательно изучала красные волдыри и понимала, что ЭТО случилось. Я упырь.
Вампир.
Нелюдь.
Со стоном я откинулась на спинку, схватила плеер и заткнула его затычками уши. Я не хотела больше слышать в своей голове рыдающий внутренний голос, бессильный и отчаявшийся.
«За что мне это, за что?» — тоскливо вопрошал он.
Я хотела остаться в этом кресле и тихо скончаться.
— Oye, piensa en tu futuro, no pierdas mas tiempo ! — раздался в наушниках насмешливый мужской голос.
[1]
— Por que? — от неожиданности спросила я.
[2]
— Porque la vida es corta, — наставительно пробурчал он.
[3]
— Dejame en paz, dejame solo, yo vivo hoy y no miro para atras, — окрысилась я на него. Будут меня еще жизни учить всякие!
[4]
— Pero piensa que es muy importante mirar para adelante, — не согласился голос в наушниках.
[5]
Я задумалась.
— Adelante? — слегка насмешливо предложил он.
[6]
— Adelante! — решительно согласилась я.
Действительно. Чего это я разнюнилась? Мы еще поборемся! Я легко выкинула тело из кресла, прицепила на пояс mp3 — плеер и решительно двинулась.
Куда, кстати?
— Adelante! — подопнул меня голос из плеера. И правда. Вперед! Эта музыка — совершенно не та, сладкая и нежная, под которую меня заманили в вампиры. Этой можно было верить. Она давала не обещание вечной ночи — она давала драйв, от которого моя глючная, зараженная вирусом кровь вскипала жаждой действия.
— Adelante! — кивнула я и замкнула эту композицию на плеере в кольцо. Пусть она меня пинает, пусть толкает вперед. Пусть дает драйв — ибо судя по всему болезнь развивается не сразу. Ей, как и любой другой нужен инкубационный период — и за это время я должна ее победить.
И я, еще раз намазавшись слоем солнцезащитного крема, надела перчатки, бейсболку, и поехала к неверному Максу.
— Марья? — удивился он мне, стоя на пороге и почесывая пузо. — Охренеть как ты классно выглядишь сегодня! Ты чего без звонка? Я б за пивом сбегал!
— Не до пива, пост! — сухо сказала я, втайне удивившись комплименту. — Пройти можно?
— Да конечно, чего как неродная? — пожал он плечами и посторонился.
Я зашла, сняла обувь и мы пошли на кухню.
— Чего там с брательником? — прогудел он.
— А я вот как раз по брательнику! — хищно улыбнулась я. — Где он живет?
— Дык в родителевой квартире, — слегка опешил от моего нехорошего тона Макс, — а что?
— Адрес родителевой квартиры?
— Ой, Маш, я так-то и не знаю, только на глаз, родители-то ведь Галкины, — озадаченно ответил он.
Я помолчала, глядя как Макс делает нам чай, после чего жестко попросила:
— Свитер сними.
Макс развернулся ко мне — и такое изумление плескалось в его глазах!
— Машка, — шепотом ответил он. — У меня же Галка дома. Ты не подумай, я не против, ты мне всегда нравилась, коса такая роскошная и все такое, но ведь не дома ж… Давай завтра я к тебе после обеда заверну, мы и…
Я, не слушая его, встала, подошла вплотную и рванула на себя его высокий воротник пуловера. Потом внимательно осмотрела шею со всех сторон.
Укуса не было.
— Ты чего? — как-то сдавленно спросил парень.
Я взглянула ему прямо в глаза, и что-то во мне перевенулось.
— Смотри на меня, — с хищной улыбной прошептала я. — Смотри. В глаза…
Внутренний голос еще что-то вопил, но я — хорошая и добрая девочка, была словно вышвырнута из своего тела. Новая я, уверенная и опасная, со вкусом потянулась и слегка лизнула раздвоенным язычком губы Макса. Потом еще раз, наслаждаясь вкусом кожи и ощущая, как в крови вскипают гормоны и туманят разум.
Макс заворочался, попытался оторваться от меня, но я лизнула его в ухо и шепнула:
— Слышишь ее? Слышишь?
Он еще успел судорожно вздохнуть, пока медленно — медленно прокладывала язычком дорогу вниз. Мне невыносимо, до дрожи захотелось поцеловать его шею. Это безумно заводило — близость теплой кожи, ее завораживающий аромат, красота и совершенство линий.
Просто слегка лизнуть эту чудесную кожу, прямо в том месте, где бьется жилка…
Потом провести язычком вверх — и услышать судорожный мужской вздох.
«Танцы вдвоем…
Странные танцы…
День переждем…
Не будем прощаться…», — послышалась тихая музыка на грани сознания, и я сдалась.
Тьма тихо и ласково обняла меня, и я подалась к ней всем телом, впечатываясь в нее.
«Я твоя?!» — беспокойно напомнила я ей.
И она медленно кивнула, продолжая напевать мне колыбельную.
«А ночью начнем
Странные танцы,
Танцуй под дождем
В переходах подземных станций…»
Я коснулась пальцем щеки, куда она меня поцеловала, и улыбнулась. А потом сделала то, чего я так хотела.
Очень нежно…
Слегка…
Я коснулась губами шеи Макса.
Гормоны немедленно вскипели в крови миллиардами пузырьков, и я, уже не контролируя себя, вздохнула поглубже и погрузилась в эту восхитительную плоть.
И время словно остановилось, словно не желая разрушать чудесную сказку этого момента.
О, какой это был миг…
Ничто в мире не могло сравниться с ним. Эйфория, безграничная эйфория захлестнула меня. И я припала к Максу, дабы не уронить ни капельки этого счастья. Чтобы разделить это с ним…
— Тварь! — взревел кто-то за моей спиной, меня швырнуло в угол, я очнулась и я узрела над собой разъяренную Галку. — Так тебя в доме принимать??? В собственном доме??? При мне???
Галка просто от ярости слов не находила. Она стояла надо мной, красная, обесцвеченные волосы дыбом, руки судорожно нащупывали что-то увесистое, а в глазах пополам с бешенством застыло какое—то недоумение. Галка, бедная, явно не ожидала от меня такого коварства.
Я медленно поднялась с пола и взглянула ей в глаза.
— Слушай, Галь, не злись, я не знаю, что на меня нашло.
Господи, ну как мне сейчас Галке и Максу в глаза-то смотреть, а?
Чего ж я наделала — то?
Галка вдруг как-то резко побелела, схватилась за сердце и грузно осела на табуретку, тупо смотря куда-то пониже моего лица.
— Галка, ты чего? — забеспокоилась я.
— Ты… ты…, — с трудом прохрипела она.
— Да что столбом стоишь? — закричала я на Макса, который и правда стоял у стола и лишь с ужасом ждал, чем все это кончится. — Звони в скорую!
— Ага, щаз, — судорожно сглотнул он и вприпрыжку понесся вон из кухни.
— Галочка, ну чего ты так разнервничалась ? — жалобно спросила я. — У меня помутнение в мозгах было, клянусь что больше не повторится.
Мы ж с ней всегда были в отличных отношениях, а тут такой конфуз. И самое ужасное — мне никогда не оправдаться, я действительно делала то, что я делала — соблазняла ее мужа на ее же кухне.
И мне это нравилось, черт побери!
Очень!
— Ты что, тоже? — наконец с трудом выговорила она.
Чувствовалось, что я своим поступком ее совершенно доконала.
— что-тоже? — не поняла я.
— Как Тинни, — выдавила она. — У тебя ж укусы на шее, кровососка проклятая! И клыки вон торчат!
И заревела — горько, навзрыд…
Я присела перед ней, ласково, словно родная мама, погладила по голове, убрала рассыпавшиеся по плечам прядки и осмотрела ее шею.
Она мне не препятствовала, захлебываясь тоскливым плачем и слегка раскачиваясь на табуретке.
Ранок на шее у нее не было.
— Он тебя не укусил? — осторожно спросила я.
Она яростно помотала головой.
— Он мне запрещает приходить, когда голодный.
— Дела-а…, — протянула я.
Галка внезапно перестала реветь, утерла лицо подолом халата, на минуту обнажив полные целлюлитные бедра, и устало спросила:
— Ну что, лекарша хренова, значит заразил тебя мой братец?
— Заразил, — сказала я и сама чуть не заревела от этого факта.
— Мой-то козел, — она мотнула головой в сторону ушедшего Макса, — теперь тоже кровопийцей будет?
— С чего так решила? — не поняла я.
— Ты ж его… укусила? — как-то робко спросила она.
Я прислушалась к себе, провела языком по деснам и наконец честно призналась:
— Не помню. Все как в тумане было. Но во рту кроме Дирола никакого другого вкуса не чувствуется.
— Ладно, потом шею погляжу, — тоскливо махнула она рукой. — Если есть укус — выгоню на хрен из дома, пусть по своим шалавам идет. Ты-то чего явилась?
— Адрес братца твоего мне надо, — пристыжено пискнула я.
— Тина — то? Сталеваров 14, квартира 48. Все?
— Все, — кивнула я.
— Тогда иди, Марья, мало мне брательника, еще ты, — тусклым голосом велела она.
Я пошла, но на пороге кухни притормозила слегка и обернулась.
— Галка, а как у братца полное имя?
— Да бабье у него полное имя, — ответила она. — Валентин. Только не говори, что знаешь, он злится ужасно.
Словно побитая собачонка я вышла из дома Макса, села в машину и задумалась.
Что делать?
Я хотела приехать к Тину — Валентину и хотя бы разузнать, как протекает болезнь. Однако мой приступ на кухне все изменил. Надо срочно что-то делать — я уже опасна для окружающих.
«Дура», — внезапно буркнул внутренний голос.
Он всегда на меня обзывается.
«Тебе же инфа от Кайгородова нужна, так?» — снисходительно спросил он.
«Ну», — мысленно согласилась я.
«А интернет-то тебе, идиотке, на что?»
Я подавила желание побиться дурной башкой об руль и быстренько покатила домой.
И в самом деле! Яндекс — друг неопытных вампиров! Хо-хо! Звучит как рекламный слоган!
По дороге я тревожно косилась на часы. Времени оставалось все меньше и меньше. Скоро же девчонок забирать, а у меня тут черт знает что.
Я ласточкой вспорхнула на третий этаж в спальню, уселась за комп и набрала в строке поиска Яндекс—бара «Болезнь вампиризма». Напечатать просто «вампир, вампиризм» — так ведь мне вылезет куча линков на фильмы ужасов. А так — я надеялась разжиться инфой медицинского характера.
Яндекс спустя пару секунд выдал мне несколько тысяч ссылок, и третья сверху гласила:
«Порфирия — болезнь вампиризма».
Ну-ка, ну-ка!
Я вскрыла линк, и принялась внимательно читать.
«…что практически по всем симптомам больной, страдающий от запущенной формы порфирии, — это типичный вампир», — выхватил взгляд с первых же строчек.
Запущенной! А ведь у меня всего-то первые сутки пошли!
Но все равно у меня, несомненно, замашки вампирши.
«Неужто я нашла то что надо?» — подумалось я и принялась жадно читать дальше.
«Болезнь характеризуется тем, что организм не может произвести основной компонент крови — красные тельца, что в свою очередь отражается на дефиците кислорода и железа в крови.Человек насыщен пигментами, так называемыми порфиринами. Они входят, например, в состав крови — в гемоглобин, делающий ее красной. У больных естественная циркуляция порфиринов нарушается. Они скапливаются под кожей и под действием солнечного света приобретают разрушительную силу. Начинают выделать ядовитый атомарный кислород, который буквально разъедает окружающие ткани В крови и тканях нарушается пигментный обмен, и под воздействием солнечного ультрафиолетового излучения или ультрафиолетовых лучей начинается распад гемоглобина.
Больным противопоказан солнечный свет. На более поздних стадиях деформируются сухожилия, что в крайних проявлениях приводит к скручиванию пальцев ».
«Зафиксированы случаи, когда больные порфирией пили свежую кровь. Но не с дьявольской целью, а как лекарство. Они интуитивно чувствовали, что нужно восполнить потерю гемоглобина. А прежде его можно было добыть только из человеческой крови, непосредственно ее употребляя. Это облегчало страдания. Но сегодня все это излишне, так как гемоглобин продается в аптеках ».
Я откинулась на спинку кресла и облегченно выдохнула. Йес!! И никакой я вовсе не вампир из фольклора! Я обычная больная!
У меня словно камень с души свалился. Все-таки, знаете ли, одно дело быть кандидатом на койку в больнице, и другое — чувствовать, как в тебе затаилось чудовище, которое скоро сомнет твой разум, словно картонку, и вырвется на свободу, позаимствовав при этом твое тело. И главное — я нашла инфу, как справиться с приступами жажды крови!
Облегченно вздохнув и тщательно перекрестившись, я набрала в строке поиска «препараты с гемоглобином».
В больницу я, конечно, не пойду, ибо порфирия явно похуже сифилиса в общественном сознании. Стоит местным эскулапам поставить мне диагноз, как весь город будет в курсе — Машка—то Потемкина кровосоской стала! Нет уж… Просто найду лекарство, которое меня вылечит и попрошу Гусеву мне его прописать. А что б не задавала лишних вопросов — дам баксов.
Яндекс послушно нашел мне очередные несколько тысяч линков и я достаточно быстро определилась. Для устранения проблемы гемоглобина мне нужен геленпол или перфторан. Ну и железосодержащее что — нибудь.
Я потянулась за телефоном и позвонила Гусевой.
— Алло! — нервно сказала она.
— Привет, — вздохнула я. — Потёмкина это.
— О, Машка, привет, — заулыбалась она в трубку. — Какими судьбами?
— Да я по делу, ничего?
— Ну давай твое дело, — легко согласилась она.
— Мне срочно нужен геленпол или перфторан. Они по рецепту выдаются?
— Это кровезамещающие препараты? — озадачилась она. — Ну да, по рецепту. А тебе зачем?
— Послушай, Свет, давай я потом тебе расскажу. Можешь мне срочно выписать рецепт на ящичек — другой?
— Господи, — ахнула она. — Прирезали кого, что ли?
— Све-ет, — жалобно протянула я. — Денег дам за рецепт, сотки баксов хватит?
— Ну хватит, — вздохнула она. — Подъезжай минут через двадцать, сейчас схожу к коллегам, они выпишут. Я ведь педиатр, какой с меня рецепт на перфторан?
Я потянулась всем телом, чувствуя внезапную сонливость. Тревога и предчувствие ужасного сегодня гнали меня, словно недобрые мальчишки — шелудивую собачонку. Сейчас же, когда я определилась — тело вспомнило, что в эту ночь было лишено законного отдыха.