Тарасов Виктор. Повести и рассказы (-)

   - Все гораздо проще, старик. Нам просто не повезло, мы попали в обычную аварию, а это еще не конец света. Пошли, я попробую идти сам, мы еще не последние люди на Земле.
   - Я все думаю, - юноша пытался своим голосом заглушить мерный шелест песка под ногами. - Ты сказал: "запас прочности" и мои ноги: "Гибкость" - а у меня колени не сгибаются.
   - Опирайся на меня. Ноги мы твои вылечим. Самое смешное в том, что каждая из них - маленькая копия земли, свои связи они восстановят, а вот с Землей - похуже.
   - Идти, шагать, ступать... Казалось, какая банальность, какая элементарная вещь...
   - Нам придется заново научиться делать самые банальные вещи, например, ходить по Земле. Тебе трудно, потому что ты только учишься ходить.
   - Ты - сумасшедший! Вместо того чтобы сидеть на пенсии, попросился на Землю. А здесь заговорил иносказаниями.
   - После того как мы оторвались от Земли, многие слова стали утрачивать смысл, превратились в игру, цель которой забыта. Вот я и решил здесь, на Земле, оживить ускользающее значение, узнать изначальный смысл...
   - Ну и как, оживил?
   - Ты сам оживил. Узнал, что значит слово "ходить"...
   - Чтоб тебя... - юноша споткнулся и навалился на больные колени. - Вот я и снова упал. Как бы мне узнать значение слова "ползать"...
   - Ты вовсе не упал - ты на колени встал, на Землю...
   - Это еще зачем?
   - Прощения у нее просишь. Вот и я встал рядом, - старик низко наклонился, помогая юноше подняться. - Вместе будем просить.
   - А как нужно просить?
   - А как в детстве просил у мамы?
   - "Прости, дорогая, я больше не буду".
   - Вот и сейчас давай так же. Опирайся на меня. Пошли.
   - Прости, дорогая... Если бы нас кто-нибудь услышал, хоть одна живая душа. Эй, а что это у тебя светится над головой?
   Наблюдатель с трудом поднял голову, потому что за шею его держался Пилот.
   - Ничего, мальчик. Облака розовеют, скоро утро.
   Они снова шли. Старику казалось, что песок становится влажным.
   До материковой скалы было уже недалеко.
   Можно было видеть, как текут песчаные реки, как розовеет свет утра и скользит по гладким базальтовым куполам. Они двинулись дальше.
   Лежли вернулся, вышел на порог и оглянулся. Ничего не изменилось вокруг, поднималось, раскаляясь, одинокое солнце, два бугорка, три миски похлебки. Да и что могло измениться? И менялось ли когда-нибудь?
   Круг пустыни, который всегда окружал его.
   включал в себя равносильное: жизнь и смерть.
   Вот и он скоро умрет, эта мысль не радовала и не огорчала его. Просто он исчезнет из видимости, как нить в вечном плетении, а потом, может быть, появится снова, не помня себя и под другим именем. И жизнь и смерть - это лицевая и изнаночная сторона... Так думал Лежли, ткач по профессии.
   Вдруг привычный ход его размышлений оборвался. Он увидел, как из глубокой тени, в которой еще пребывала равнина, появились две блестящие фигурки.
   Это было невероятное зрелище, у Лежли не нашлось эмоций, чтобы пережить подобное. Он просто смотрел. Впрочем, он не сомневался в реальности происходящего.
   Было видно, что фигурки передвигаются с трудом, падая и помогая друг другу. С высоты материка они казались ничтожными, но упорно перемещались. Значит - люди, терпящие бедствие. Эта мысль вернула его к жизни. Поколебавшись, он отвязал швартовый канат, и его дом, зеленый фургон, вздрогнул, как живой, и медленно поплыл вниз, навстречу людям и судьбе.
   Привычно устроившись на верхней ступеньке и глядя на фигурки сверху, он готовился заговорить, но не мог найти слов. Впрочем, он начинал догадываться, что слова здесь не так важны, как сама встреча. Он решил довериться встрече, как доверялся сейчас течению песка, как доверялся всему в жизни.
   Они входили в устье песчаной реки, когда юноша словно натолкнулся на стену.
   - Что?
   - Не пойму. Солнце прямо в глаза, вокруг все красное, оранжевое, желтое, а у меня в глазах позеленело...
   - Что там?
   - Старина, зеленый дом едет нам навстречу, а на пороге человек сидит!
   ПОСЛЕДНИЙ АНГЕЛ
   Однажды, никто не может сказать, когда это было, посреди океана шла удивительная игра. Самолетонесущий ракетный крейсер разрезал пласты лазури, а позади, на некотором отдалении, следовала подводная лодка противостоящей страны.
   Игра заключалась в том, что лодка, увеличивая скорость и подбираясь к боку крейсера, как бы невзначай выходила на удобную для атаки позицию, а крейсер, изменив курс на несколько градусов, подставлял лодке корму и, прибавляя скорости, легко уходил от возможного удара. И лодке приходилось начинать все заново.
   Так продолжалось довольно долго, впрочем, времени никто не жалел. Был мир, а патрулировать в этом районе все равно было нужно и лодке, и крейсеру.
   Наконец командиру крейсера надоело быть убегающим, и он решил пустить в ход свой естественный козырь, он скомандовал:
   - Дежурный истребитель -на взлет!
   "Заодно потренирую экипаж", - подумал он.
   Человек, сидевший в это время в кабине истребителя-бомбардировщика, на взлетной палубе, и читавший письмо от жены, меньше всего нуждался в тренировке, ибо был опытным пилотом и носил чин полковника, но судьба распорядилась, чтобы это был именно он. Пилот Нортон сложил письмо и сделал знак вахтенным, чтобы те готовили старт.
   Сделав разворот и на мгновение как бы зависнув в воздухе, он без труда нашел глазами лодку. Та, не скрываясь, шла на глубине нескольких метров. Нортон получил приказ на учебную атаку и стал набирать необходимую высоту. Лодка продолжала движение, не меняя курса, возможно, люди, находящиеся в ней, не заметили самолета.
   В этот момент капитан крейсера получил сигнал "X" и вскрыл пакет. Не веря глазам, он перечитывал приказ о немедленном начале военных действий. Но пока на корме "висела" вражеская лодка, о нанесении ракетного удара не приходилось и думать.
   Почти одновременно капитан подводной лодки получил сигнал "У" и вскрыл пакет. Лодке надлежало дать ракетный залп, но пока она "сидела" в струе у крейсера, сделать это было невозможно. И капитан подводной лодки решил вначале потопить крейсер, благо лодка снова выходила на ударную позицию.
   Капитан отдал приказ готовить торпедные аппараты и чуть увеличил скорость: он решил атаковать из глубины и под острым углом.
   Игра продолжалась, только стала опасней. До залпа торпед оставались мгновения.
   В это самое время истребитель Нортона находился на самой вершине параболы, и, переходя в пике, Нортон на всякий случай запросил подтверждение на учебную атаку. Командование замешкалось, но подтверждение пришло в то время, когда он уже видел лодку в электронный прицел. Это был приказ на боевую атаку!
   Нортон не поверил своим ушам, но тут он увидел, как от носа лодки, подобно дельфину, скользнула торпеда. Большой пузырь воздуха, всплывший на этом месте, подтверждал невероятное. Потом было еще два пузыря - три торпеды пошли на крейсер.
   Нос лодки на некоторое время подвсплыл, и Нортон "положил" боевую глубинную бомбу на его округлое очертание. Он не видел взрыва, развернувшись так, что в глазах потемнело, а когда он снова был над этим местом, лодка судорожно боролась за свою жизнь, пыталась всплыть. Развороченный ее нос извергал воздух, рубка выступала из воды. Как раз на нее Нортон и сбросил последнюю свою глубинную бомбу. Лодка стала стремительно тонуть, а Нортону снова пришлось набирать высоту.
   Он доложил о победе, но ему никто не ответил, он осмотрелся, но не увидел ничего, кроме ослепительной великолепной лазури.
   Не мог же крейсер затонуть так быстро?
   Но эфир молчал, и Нортон кругами стал снижаться над местом катастрофы.
   Наконец на поверхности он увидел разный хлам кораблекрушения, который быстро разносило волнами. Он бросил в воду буек гидролокатора - крайняя мера - и на экране увидел под водой две цели, которые быстро тонули и потом слились в одну на невообразимой глубине.
   Это было концом, и Нортон свечой взмыл вверх. Приходилось думать о том: умереть сразу или попробовать потянуть время, но все зависело от горючего.
   Здесь, на высоте, в необыкновенной ясности и синеве, дул сильный ветер, почти ураган.
   Повинуясь чутью, Нортон направил самолет по ветру и сбросил скорость до самой экономной. Он мог лететь в любую сторону, от суши его отделяли тысячи километров. Затем, немного подумав, он отстрелил ракеты, расстрелял в синеву обоймы пушек, сбросил стартовые ускорители. Больше он не нашел ничего, чем можно было бы облегчить самолет. Он включил автомат и занялся приборами.
   Локатор показывал абсолютную пустоту в небе и на океане на сотни километров вокруг, а эфир трещал и выл на всех диапазонах, словно безумный. Нортон не поймал ни голоса, ни морзянки, ни сколько-нибудь модулированного сигнала. В мире творилось что-то невероятное.
   Но что?
   Нортон смотрел в оцепенении на далекие башни облаков, их ослепительные вершины излучали покой и умиротворение.
   Ясность царила в мире. Самолет, уносимый беззвучным ураганом, казалось, не двигался, впаянный в кусок синего стекла.
   Издали могло показаться, что это не самолет, а крошечная случайная блестка приклеилась к лазури или заблудившийся ангел возвращается к престолу.
   Oн начал понимать, что самое невероятное и дикое, что только возможно, случилось. И мало того, ему дарованы судьбой час-два, чтобы спокойно осознать все это невероятное.
   Итак, миллиарды людей на всех континентах лихорадочно занимаются сейчас самоуничтожением, а здесь, в лазурном покое, ни малейшего признака, кроме шума в эфире. Ему уготована честь наблюдать апокалипсис - самое страшное, что только могли измыслить люди, но откуда тогда эта безмятежность в облаках и на море?
   Нортон стал искать письмо жены, но подумал о том, как он будет дочитывать его сейчас, зная, что ее, может быть, уже нет в живых, а над Канзасом, где они жили, прогуливается атомный смерч?
   "За что, о господи?" - подумал Нортон, ведь он был хорошим мужем, примерным гражданином, верным солдатом. "За что, о господи? - думали в это время миллионы людей. - Ведь мы не хотели, мы невинны!" "За что, о господи?" - думали люди всегда, но это никогда не спасало их от смерти.
   Тут что-то случилось с его мозгом: руки его по-прежнему сжимали штурвал истребителя, а память словно упала во тьму времен, протянула светящиеся нити к истокам, замерла.
   Нортон увидел бешеные круглые глаза старика, борода у того тряслась, он стоял опираясь на посох: - Прокляну!
   - А за что, собственно? - не понял Нортон.
   Но старик показал крючковатым коричневьш пальцем, и Нортон, обернувшись, увидел в долине город Они стояли на пыльной дороге под сухим огромным деревом, за спиной старика была пустыня, за Нортоном - город. Он был очень красив, этот город; люди, строившие его, любили жизнь и знали толк в архитектуре. Он казался живой перламутровой раковиной на зеленых ладонях садов, в паутине дорог..
   - Уничтожить!
   - Л чем, собственно? - усмехнулся Нортон. - Палкой?
   - Словом божьим!
   - A кто ты? - насторожился пилот.
   - Зовут меня Илья. И бог дал мне право карать и миловать.
   Нортон вглядывался в резкие черты, испытывая влачале смятение, а потом страх. Белая пыль полей Палестины въелась в морщины, редкие волосы сожгло солнце Синая, бесконечный крестьянский труд выел из глаз остатки разума, горькая обида перед чужой красотой кривила бескровные губы.
   - Это чирей порока на теле господа! Город крестьянину не нужен!
   - Подожди, обсудим все спокойно...
   - Блудницы ходят там, закрывая лиц, а дети бросают в меня камнями, смеясь.
   - Поторопись! Есть, наверное, и блудницы, но большинство, я уверен, порядочные жены. Дети бросались камнями? Но их было с десяток. А в городе их тысячи!
   - Пусть же сгинут! - Старик сделал движение, чтобы идти.
   - Постой! - Нортон хотел схватить его за полу рваного плаща, но промахнулся. Ильяпророк стремительно удалялся по направлению к городу. Нортон бросился за ним, но тот уже на повороте обернулся, оскалив зуиы в усмешке, сверкнув белками.
   Когда Нортон добрался до города, он уже горел, горящие потоки смолы и серы низвергались на проклятый город. Люди не пытались тушить пожары, соляными столбами они стояли везде, в белых выпуклых глазах их было недоумение.
   А пророк шел дальше, вырастая в размерах, у горизонта голова его касалась облаков, белки глаз сверкнули, как молнии. Он стремительно повернулся, распахнулись полы плаща, посох мелькнул, огромная желтая пятка голой ноги...
   Нортон бросился за ним, одетый в сверкающие латы сверхзвукового истребителя-бомбардировщика. Но за духом истребитель не успевал. Каждый раз, подлетая к городу, Нортон видел, что он уже горит, а пророк удаляется. Тысячи жен Лота не шелохнувшись смотрели соляными глазами, как огонь пожирал их дома.
   - За что, о господи? - спросил Нортон, но ему никто не ответил. Он видел, что стоит Илье поднять свой посох для проклятия, как небеса послушно, словно срабатывал некий механизм, низвергали нечто вроде напалма.
   И понял Нортон, что бога нет. А сам пророк - воплощенная крестьянская ненависть - и есть бог.
   И он опаздывал, каждый раз опаздывал, хотя истребитель летел быстрее звука. Вначале горели библейские города, потом Вавилон с его террасными садами, римские - с широкими чашами театров, немецкие - с готическими соборами, затем...
   Нортон очнулся, все было по-прежнему, самолет застыл, впаянный в стремительный воздух. "Опоздал, - подумал пилот. - Снова опоздал! Пророк гуляет по Канзасу. И под желтой пяткой Ильи скрипит сейчас мой домик с женой и детьми!" Он вытер лицо ладонью и заметил, что оно было мокрым от слез.
   "В конце концов мы получили то, о чем мечтали с библейских времен. Будем же прокляты!" Движение самолета в синей пустоте продолжалось, хотя, право же, не имело смысла.
   Одинокий гром висел между небом и океаном, Нортон в алюминиевых одеждах ангела готовился предстать перед богом и просить прощения за всех. Но глядя на приборы, он понимал, что до престола не хватит горючего.
   Уважаемый читатель!
   Мы надеемся, что вы в основном осведомлены об исторических эпохах и датах, на которые выпали события, описанные в этой книге. Желая напомнить вам эти даты, мы позволим себе разместить эти события в хронологической последовательности, с краткой характеристикой эпох.
   ХРОНОЛОГИЯ 2050
   Конец технологической эры. Исчерпание минеральных запасов. Прекращение пилотируемых космических полетов на ракетной тяге. Провал первой попытки Освоения.
   "Четвертый порог".
   "Малыш - 1".
   2100- Эпоха "вечных городов". Появлениe фантоматоров и вероятностных игр со временем. Утверждение власти новой бюрократии - потомков переселенцев, вернувшихся на Землю.
   "Заговор серых", "Антиквары", "Синие - зеленые", "Современная геология".
   2300- Смутное время.
   2500 годы Сведений и рассказов нет.
   2500- Эра "галактиков" - надпространственой, сверхсветовой связи. Первые успехи второй волны Освоения, восстановление технологии, оживление политики и экономики Земли.
   "Прерванный скачок", "Ждущий Ньюк".
   3000 Массовая гибель от невыясненных причин "галактиков". Потеря надпространственной связи.
   3000- Провал второй волны Освоения. Возникновение ряда региональных космических войн, успех движения сепаратизма. Утрата Землей контроля за политической ситуацией.
   "Жертвоприношение", "Охота на кентавра", "Последний ангел".
   4000 около Взрыв сверхновой. Гибель Земли и близлежащих освоенных планет.
   "Шалость".
   4100 около Появление на Земле инопланетного разума и занесение новых технологий - ассемблеров. Возвращение переселенцев на Землю, ее новое заселение.
   "Шалость", "Зеленый дом".
   4500 - и до Эра ассемблеров. Мир-гало. Восстановление природы Земли в ее первонавремени чальпом виде.
   ФАНТАСТИЧЕСКИЕ СТАТЬИ ПО ТЕОРИИ ФАНТАСТИКИ
   Согласно теории катастроф, поверхность пространства-времени, иногда сдвигается, собираясь в кризисные "складки". Сама же катастрофа заключается в том, что ход событий отрывается от поверхности и перескакивает с вершины одной складки на другую.
   Если вдуматься, данная схема кризиса - есть схема действия фантастики. И в ней мы с вершины одного кризиса высматриваем другой и прыгаем со "складки" действительного на вершину возможного и вероятного.
   Допустим, человек попадает в черную дыру. Падая, в ужасе он ничего не видит и не знает. И другой вариант - некая сила мягко несет его через катастрофу, где он спокойно оглядывается и оценивает.
   И оказывается дома, в кресле, с книгой в руках. Это второе фантастика, которая позволяет послать вашего двойника в иные миры, узнать и изведать, оставаясь в безопасности.
   Фантастика - это игра ума и духа, но игра не бессмысленная, а игра ПОДГОТОВКИ. Ребенок, играя, готовится к взрослым занятиям. А взрослый, играя в НФ, готовится к будущему. Ребенок взрослеет, а взрослый обнаруживает сверхчеловеческие способности.
   Автор предлагает читателю сыграть. Пусть любитель представит себе, что берет в руки журнал выпуска 2000 года и читает статьи по теории фантастики. Взгляды автора на смысл, на значение и скрытые пружины НФ настолько отличаются от господствующей сейчас жалкой теории "отражения" и "предупреждения", что он не видит иного выхода, как назвать статьи фантастическими и отнести их к будущему. Наиболее сердитые читатели могут считать их просто шуткой.
   ФАКТОР ВЫЖИВАНИЯ
   В настоящее время человек вдруг ощутил себя стоящим на краю бездны. Он глубоко не удовлетворен миропорядком, приведшим его к катастрофам, и литературой (в том числе и НФ), которая отказалась верно служить ему, "отражая действительность".
   Но, может быть, мы ждем от нее чего-то иного, нежели просто отражать, объяснять п предупреждать? Хотя и традиционно все еще взываем к последнему. Может быть, НФ имеет иную функцию и назначение, например, чисто психологическое - помочь человеку обрести внутреннее равновесие перед грозящей опасностью?
   Объясняя появление НФ, Айзек Азимов писал: "Вот тогда-то человек и понял, что вещи не только изменяются, но будут меняться и после его смерти. Таким образом на свет родилась научная фантастика, которая стала дополнять просто фантастику и приключенческий жанр: люди торопились представить себе, каким будет следующий век". Итак, по Азимову следует, что жанру НФ предшествует осознание изменчивости жизни и особые темпы накопления этих изменений, которые "смогли выказать себя на протяжении одной человеческой жизни". Все это совершенно справедливо. Но осознание изменчивости -- лишь предпосылка. Ее для возникновения литературного жанра еще мало.
   Нужны глубинные движения общественного сознания и чисто психологическая потребность.
   Тут же Азимов говорит о двух факторах, связанных с появлением НФ: о религии и о промышленной революции. Для него они - антиподы. И в самом деле, в религиозном сознании вопрос о будущем просто не возникает, хотя и осознание текучести может быть. Вероятно, божество служит тем "механизмом", посредством которого человек постоянно находит свое равновесие с мирозданием: "Что было, то и будет", "Все что делается - делается к нашему испытанию" и т. д.
   Второй фактор - промышленная революция, а вернее - "идеология" ее. Мысль о том, что все прогрессивно и ступенчато развивается, - это не только возможность прогнозировать, но и "идеология". У нас эйфория научно-технического прогресса тесно смыкалась с политическим официальным оптимизмом. Что дало цветение "идеальной" фантастике. Впрочем, это "цветение" быстро оказывалось пустым, потому что "механизм для равновесия" официальной НФ обычно "запаздывал", а значит, психологически человеку ничего дать не мог. Речь шла обычно "было бы хорошо, если бы...", а не "что будет, если...". То есть самого вопроса о будущем как бы не возникало, все было заранее известно.
   Но третий фактор, о котором Азимов не говорит, но который привел к появлению романа-предупреждения, - это сомнение в правильности выбора направления научно-технического прогресса. Любое сомнение в исходных посылках влечет разрушение всего здания прогноза, угроза экологической катастрофы мгновенно уничтожила идеальные построения официальной фантастики. Пожалуй, именно с тех пор НФ может называться литературой, ибо перевела разговор с "желаемого состояния" в ранг "действительного положения вещей", с идеального построения - в план личной судьбы и тревоги за существование.
   Но так ли прост термин "роман-предупреждение"? Ведь если бы мы хотели "предупреждаться", не лучше ли читать статистические сборники и технические прогнозы? Вероятно, НФ удовлетворяет более глубокие социальнопсихологические потребности общественного сознания, нежели просто предупреждать? В чем же они?
   Но прежде всего уместен вопрос: что такое предупреждение вообще? Был в истории момент, когда "предупреждения" имели исключительное значение, я имею в виду античность.
   Феномен расцвета оракульства тем более удивителен, что он сочетался с абсолютной верой в предопределенность рока, коему подвластны и люди и боги. Зачем знать заранее судьбу, если избежать ее нельзя? Другой парадокс: многие люди подкупали жрецов, а затем слепо верили предсказаниям. И третий: никто из великих людей не отложил своего предприятия после неблагоприятного "прогноза". И все-таки люди постоянно пытались "наладить контакт" с будущим, заключить с ним своеобразный "договор" (хотя бы и подкупом), воздействовать на него своего рода "заклинаниями" (чисто языческая привычка). Следовательно, сам по себе текст предсказания не имел большого значения, а удовлетворялась чисто психологическая потребность: сохранить душевное равно весне перед лицом грядущих опасностей, помочь человеку сейчас, а не в будущем, которое неясно. Когда грянет гром, все предупреждения об ударе молнией разом теряют смысл.
   Как это происходит сейчас? Для современного человека поступательность научно-технического прогресса - это тот же неотвратимый рок. Плох он или хорош, но каждый человек подвержен ему и "затянут" в него помимо своей воли.
   Государство, содержа официальную науку, как бы "покупает" у нее тем самым благоприятные прогнозы, а затем им слепо следует, то есть поступает как суеверный язычник, заклинающий будущее.
   Ясно, что ценностью для отдельного человека подобные прогнозы не обладают никакой.
   Будь хорош прогноз или плох, человек хочет знать одно: каково будет именно ему, имяреку, в этом самом хорошем или плохом будущем.
   И смутная тревога, которую он испытывает в теперешней, очень неясной обстановке, настойчиво требует утоления. И тут мы из рода "предсказания" переходим в род литературы, потому что только она может рассказать об отдельной (и общей) человеческой судьбе.
   Существует определение, что всякая литература - это литература великих событий. И в то же время-развитие литературы - это постепенный перевод основной темы в судьбы героен, в их лица, в их язык. В этом ценность литературы (и НФ) для читателя. Мы видели, как постепенно "усваивались" и выражались типами, героями, лицами такие грандиозные события, как революция, сталинизм, война. То есть язык великого события переводился на язык личных судеб. И не было события (были запретные темы), которое не было бы "расшифровано" для человека таким образом.
   Для НФ великое событие - это будущее. Но единственное, с чем не может примириться человек, - это ОБЩАЯ гибель, смерть рода человеческого. Сказать подобное человеку - значит ввергнуть его в состояние психической неуравновешенности. А этого позволить себе литература не может, иначе ценность ее будет ноль. Любая эсхатология (предсказание конца) обязательно должна указывать на чудесное спасение (при определенных условиях), только тогда ее будут слушать и читать. Вероятно, преодоление страха гораздо важнее, нежели внушение его. И не "предупреждение" имеет значение, а преодоление "предупреждения".
   Позволим себе небольшое теоретическое отступление. В своих построениях мы в известной степени опираемся на идеи Люсьена Гольдмана (1913-1970), который полагал, что литература (как и всякий род духовной деятельности) это своего рода компенсаторный механизм, подобно тому, как но Фрейду для компенсации неутоленных желаний служит сон или безумие ("Структурно-генетический метод в истории литературы"). "Символическое обладание" вещью через текст никогда не удовлетворит человека полностью, но, искаженное и "снятое", оно всегда питает литературу, которая на этом желании "паразитирует".
   Говоря о литературе как об отражении действительности, мы не забываем, что здесь всегда отражение смешано с желанием и что они взаимно накладываются друг на друга. Получается чрезвычайно сложный механизм, который иначе, как "адаптационным", не назовешь. С одной стороны, действительность "адаптируется", приближается к человеку в соответствии с его терминологией и психической установкой. А с другой - в процессе отражения "адаптируется" и сам человек, потому что создается новый язык, а новый язык - это новый человек.
   Все сказанное в принципе снимает неглубокий термин "роман-предупреждение", который ничего не дает. Люди желают не "предупреждаться", а выжить; они желают снять свой страх перед неизвестностью.
   В связи с этим можно вспомнить те упреки, которые предъявлял Л. Гольдман к компенсаторной теории 3. Фрейда. Он справедливо отмечал, что в последней начисто отсутствует временное измерение, развитие проблемы в будущее. А ведь именно там могут быть реализованы в полной мере позитивные силы равновесия, компенсации. Может быть, именно НФ, как литература, и означает "разворачивание позитивных сил в будущее"? Читая "предупреждения", мы забываем, что речь идет на самом деле не о "КАТАСТРОФЕ", а о "ВЫЖИВАНИИ" в условиях катастрофы. Ведь главный герой, он же наблюдатель, остается, как правило, жив, и читатель ассоциирует себя именно с ним. с выжившим, но не с погибшими. Он желает знать то условия, при которых герой выжил. То есть важно не просто будущее (катастрофа), а будущее-будущее (преодоление катастрофы). Он желает иметь заранее оптимальную стратегию поведения в чрезвычайных условиях.