Страница:
6) Землячку209 я знал очень хорошо, даже прозвище ее "Землячка" дано ей
было мною. Я жил в Верхоленске210 во время приезда туда Землячки и ее мужа
Александра Берлина211. О том, что он собирается покончить самоубийством, мы
знали и по очереди дежурили в его комнате, когда он переселился отдельно от
Землячки. Помню, на столе у него я увидел настроганные пластинки свинца: это
он сам изготовил пулю для своего охотничьего ружья, из которого и убил себя.
Под видом двоюродного брата я отвозил после этого Землячку в Иркутск. О том,
что самоубийство Берлина имело какое-либо отношение к его тюремным
переживаниям, - я не знал. Наша верхоленская колония ссыльных объясняла
самоубийство чисто личными причинами.
7) Брошюру Соломона212 я прочитал по обязанности, когда собирал
материал для биографии Ленина. В этой брошюре нет ни одного верного факта,
ни одного честного сообщения: грубая и глупая ложь, которая иногда кажется
истерической. Соломон приписывает Ленину свои собственные филистерские
пошлые, в частности, антисемитские взгляды и настроения. В суждениях о людях
Ленин был очень осторожен, хорошо зная, как оценки переходят из уст в уста.
Не может быть и речи о том, чтобы Ленин сообщал Соломону свой взгляд на
Литвинова: этого последнего Ленин, во всяком случае, ценил гораздо выше, чем
болтливого, лживого и хвастливого дурачка Соломона.
8) Участвовал ли Литвинов на лондонском съезде? Не помню. Это, во
всяком случае, очень легко установить по протоколам съезда, которые в
советский период перепечатаны с расшифровкой всех псевдонимов. Насколько
помню, никакой открытой роли Литвинов на съезде не играл. Не знаю также,
имел ли он отношение к переговорам с Фелсом213. Сомневаюсь. Переговоры
велись Плехановым, Лениным, вообще именитыми людьми. Вообще, насчет
отношения Литвинова к лондонскому съезду решительно ничего вспомнить не
могу: если он и был там, то сколько-нибудь заметной роли не играл.
9) В той идейной борьбе, которая развернулась во время мировой войны
среди русской эмиграции, Литвинов никакой роли не играл. Живя в Париже, я
совершенно не знал, что Литвинов работал в царском военно-промышленном
комитете214. О Литвинове вспомнили (в частности, и я), когда он на
конференции в Лондоне выступил с заявлением от большевистской партии:
очевидно, к этому времени Ленин снова завоевал его. Чичерин в начале войны
был социал-патриотом и писал во все концы, в том числе и мне, множество
писем. В отличие от Литвинова, он принимал активнейшее участие в идейной
борьбе среди русской эмиграции. В 1915 году Чичерин перешел на
интернационалистическую позицию и активно сотрудничал в "Нашем слове".
Литвинов, насколько помню, никогда никаких статей не писал и в публичных
прениях не участвовал. Своеобразным и в своем роде недурным оратором (хотя с
ужасной дикцией) он стал уже в процессе своей дипломатической карьеры. Пишет
ли он свои речи сам? У меня нет оснований сомневаться в этом.
10) Какое влияние имел Радек в Наркоминделе? Влияния в собственном
смысле он не имел никогда. По самому складу своему Радек не может иметь
влияния. Он только журналист, очень умелый, очень начитанный, очень
хлесткий, но не более того. Он может быть очень полезен партии, фракции или
отдельному лицу. Но всерьез его никогда не брали. В Наркоминделе он мог быть
полезен, с одной стороны, как информатор, с другой стороны, как рупор.
11) Мог ли Чичерин совместно с ГПУ вести интригу против Литвинова? К
сожалению, я не могу отрицать такой возможности. Чичерин сильно
деморализовался в последние годы. Его отношения с Литвиновым были остро
враждебны. Письма, которые они писали друг о друге в Политбюро, имели
исключительно резкий и оскорбительный характер. В то же время Чичерин, уже в
силу своих дипломатических обязанностей, был тесно связан с ГПУ.
Категорически, однако, ответить на ваш вопрос я не могу.
12) Литвинов не принимал участия во внутрипартийной борьбе, как по
отсутствию идейных интересов, так и по осторожности. В воздвигнутой против
меня травле он активной роли не играл, но неизменно шел с большинством,
стараясь при этом компрометировать себя как можно меньше. К Сталину он
относился с острой враждебностью, как к выскочке и пр. Сталин больше
опирался на Чичерина и Карахана - противников Литвинова. Как произошло
окончательное примирение - не знаю. Оно, несомненно, совпало с моментом
замены Чичерина Литвиновым на посту Наркоминдела.
13) Мне не ясно, о какой книге Александрова Вы говорите. Кто этот
Александров? Ольминский215? Если так, то могу лишь сказать, что всеми его
работами надо пользоваться с осторожностью: марксизмом он не овладел и был
всегда склонен к парадоксам.
Л.Троцкий
Мексика,
16 января 1937 г.
Вы ставите ряд вопросов, касающихся Советского Союза. Ответ на них
потребовал бы целой книги. Такую книгу я написал во время моего пребывания в
Норвегии. Она называется "Преданная революция" и вышла два месяца тому назад
во Франции. Сегодня я получил телеграмму из Нью-Йорка о том, что корректура
закончена и что книга выйдет в ближайшие дни на английском языке. Тех, кто
интересуется моим мнением о нынешнем экономическом, социальном, политическом
и культурном положении Советского Союза, я могу только отослать к этой
книге. Одна из ее глав посвящена интересующему вас вопросу о новой советской
конституции. Вывод мой таков: все, что есть в этой конституции исторически
прогрессивного, заключалось полностью и целиком в старой конституции,
выработанной под руководством Ленина. То, что отличает новую конституцию от
старой, - это стремление закрепить и увековечить огромные экономические
привилегии и неограниченную диктатуру советской бюрократии.
Вы спрашиваете меня о суде над 16-ю217. Об этом вопросе я заканчиваю
сейчас небольшую книгу218, в которой надеюсь доказать всякому критическому и
честному человеку, что московский суд представляет собой величайшую
фальсификацию в политической истории всего мира. Такие исторически известные
процессы, как знаменитое дело Бейлиса в царской России, дело Дрейфуса219 во
Франции, дело о поджоге рейхстага в Германии представляют собой детскую
забаву по сравнению с процессом 16-ти. А впереди еще новые процессы... Чем
больше растут привилегии правящей советской касты, тем более свирепо она
вынуждена подавлять каждый голос критики и оппозиции. Она не может, однако,
открыто карать перед лицом народа своих противников за то, что они требуют
большего равенства и большей свободы. Она вынуждена выдвигать против
оппозиционеров фальшивые обвинения. Для меня было ясно уже с 1927 года, что
бюрократия будет в дальнейшем подбрасывать оппозиции всякого рода чудовищные
преступления, а для того, чтобы правда не прорвалась наружу, будет все
больше и больше душить самостоятельность народных масс. Развивая эти мысли,
я писал 4 марта 1929 г.: "Сталину остается одно: попытаться провести между
официальной партией и оппозицией кровавую черту. Ему необходимо до зарезу
связать оппозицию с покушениями, подготовкой вооруженного восстания и
пр."220 Эти строчки были напечатаны ("Бюллетень оппозиции", номер 1-2) почти
за шесть лет до убийства Кирова221. За эти годы я в десятках статей и в
сотнях писем призывал своих друзей и единомышленников к величайшей
осторожности в отношении провокаторов ГПУ. В этом смысле московский процесс
не явился для меня неожиданностью. О том, как он готовился и как были
исторгнуты так называемые "признания" у несчастных подсудимых, рассказано в
ряде брошюр, вышедших за последние месяцы. Назову следующие: Леон Седов (мой
сын): "Le Livre Rouge sur le proces de Moscou"222 ("Красная книга о
московском процессе"). Виктор Серж "16 Fusilles"223. (Виктор Серж -
выдающийся революционер и замечательный французский писатель). На английском
языке вышла в Нью-Йорке книжка М.Шахтмана "The Moscow Trial - the Greatest
Frame-up in History", Pioneer Publishers, N[ew] Y[ork]224. Эта книжка
пользуется большим успехом, и я могу ее рекомендовать всякому, кто хочет
серьезно и честно ознакомиться с московским процессом. Фридрих Адлер,
секретарь Второго Интернационала и, следовательно, мой политический
противник, сравнил московский процесс со средневековыми процессами ведьм.
Адлер очень метко напоминает о том, что святейшей инквизиции всегда
удавалось вызывать "чистосердечные покаяния" у всех, заподозренных в
колдовстве. Побывав в руках инквизиторов, каждая "ведьма" рассказывала
подробно, как она провела последнюю ночь с дьяволом на ближайшей горе. ГПУ
применяет более утонченные методы, отвечающие эпохе воздухоплавания и
радиовещания, но по существу покаяния исторгнуты методами нравственных
пыток, длившихся в течение нескольких лет. Подробнее об этом я говорю в
своей новой книжке.
Вы спрашиваете, не связан ли московский процесс с антисемитизмом.
Несомненно, связан! На это очень проницательно указал в печати Франц
Пфемферт, немецкий писатель и издатель, ныне эмигрант. Кто близко следит за
внутренней жизнью Советского Союза, кто читает советские газеты от строки до
строки и между строк, для того давно уже ясно, что советская бюрократия в
еврейском вопросе, как и во всех других вопросах, ведет двойную игру. На
словах она, разумеется, выступает против антисемитизма. Темных погромщиков
она не только предает суду, но иногда и расстреливает. В то же время она
систематически эксплуатирует антисемитские предрассудки для того, чтоб
компрометировать каждую оппозиционную группу. В искусственном подборе
подсудимых, в характеристике их социального положения, в комментариях к
политическим судебным процессам всегда и неизменно сквозит та мысль, что
оппозиция есть измышление еврейской интеллигенции. Надо прямо сказать: в
этой области сталинская бюрократия в более тонкой форме возродила традицию
царской бюрократии. Экономическое и культурное развитие всех других
национальностей Советского Союза столь же тяжко страдает от диктатуры
бонапартистской бюрократии.
Попытки представить меня и моих друзей врагами СССР вздорны и
бесчестны. Я не отождествляю Советский Союз с выродившейся бюрократической
кастой. Я верю в будущее Советского Союза, который справится с бюрократией и
довершит дело, начатое Октябрьской революцией.
[Л.Д.Троцкий]
19 января 1937 [г.]
1. Извещение о том, что 23 января откроется судебная расправа над
новыми 17 жертвами ГПУ, было сделано только 19 января, за четыре дня до
суда. Обвинительный акт неизвестен до сих пор. Цель этого образа действий
состоит в том, чтобы снова застигнуть общественное мнение врасплох, не дать
возможности прибыть нежелательным иностранцам и особенно помешать мне,
главному обвиняемому, своевременно опровергнуть новую фальсификацию.
2. Четыре названных по имени обвиняемых - старые революционеры, члены
центрального комитета эпохи Ленина. Пятаков в течение не менее 12 лет
являлся фактическим руководителем промышленности. Он объявлен организатором
промышленного саботажа. Радек был наиболее аутентичным глашатаем внешней
политики СССР. Он объявлен организатором военной интервенции. Сокольников226
командовал армией в эпоху гражданской войны, восстанавливал советские
финансы в период НЭПа и был послом в Лондоне. Он объявлен агентом Гитлера.
Серебряков227 был одним из строителей партии и секретарем ЦК, руководителем
южного фронта гражданской войны вместе со Сталиным. Он объявлен изменником.
Все Политбюро и почти весь Центральный Комитет героической эпохи революции
(за вычетом Сталина) объявлены сторонниками восстановления капитализма. Кто
этому поверит?
3. Пятаков и Серебряков в 1923-[19]27 гг. действительно были моими
ближайшими единомышленниками. Радек - в течение 1926-[19]27 гг. Сокольников
был короткое время связан с оппозиционной группой Зиновьева, Каменева и
вдовы Ленина Крупской. Все четверо отреклись от оппозиции в течение
1927-[19]128 гг. Их разрыв со мной был полным и окончательным. Я клеймил их
открыто как политических перебежчиков. Они повторяли все официальные клеветы
против меня. В 1932 году мой сын, тогда берлинский студент, встретил на
Унтер-ден-Линден Пятакова, который немедленно отвернул голову. Сын бросил
ему вдогонку: предатель. Этот мелкий эпизод характеризует действительные
отношения между капитулянтами и троцкистами. Даже в тюрьмах ГПУ они остаются
двумя непримиримыми лагерями. ГПУ оперировало до сих пор только с
капитулянтами, которых оно с 1928 года месит, как тесто, вырывая у них какие
угодно признания.
15 ноября я писал норвежскому правительству: "Советское правительство
не считает возможным требовать моей выдачи. Заговор с моим участием ведь
`доказан'... Почему же не предъявить эти доказательства норвежской
юстиции?.. Недоверие всего цивилизованного человечества к московскому
процессу было бы устранено одним ударом. Этого, однако, они не сделали.
Почему? Потому что все это дело есть хладнокровно подстроенный подлог,
неспособный выдержать и легкого прикосновения свободной критики".
В том же письме, конфискованном норвежским правительством, говорилось
далее: "Московский процесс в зеркале мирового общественного мнения есть
страшное фиаско... Правящая клика не может перенести этого. Как после
крушения первого кировского процесса (январь 1935), она вынуждена была
подготовить второй, так теперь, для поддержания своих обвинений против меня,
она не может не открывать новые покушения, заговоры и пр."228 Предстоящий
процесс необходим прежде всего для того, чтобы попытаться исправить
скандальные противоречия, анахронизмы и прямые бессмыслицы процесса 16-ти.
Чтобы лучше вооружиться для подготовки нового процесса, ГПУ
организовало ночной набег на мой архив в Париже229. Факт этот, отраженный
своевременно всей французской печатью, заслуживает серьезнейшего внимания.
10 октября я письмом через норвежскую полицию рекомендовал сыну,
проживающему в Париже, сдать мои бумаги в научный институт на сохранение, т.
к. мои архивы представляют мою главную защиту против фальсификаций и клевет.
Едва сын успел сдать первую часть архива в парижское отделение голландского
исторического института, как агенты ГПУ произвели 7 ноября ночью набег на
институт, выжгли дверь и похитили 85 килограммов моих бумаг, не тронув ни
денег, ни каких-либо других вещей и бумаг. Можно ждать, что похищенные
документы послужат опорой для подлогов и фальсификаций в новом процессе.
Считаю необходимым предупредить, что у меня имеются копии всех похищенных
писем и документов.
В том же письме норвежскому правительству я заранее указывал еще одну
цель будущего процесса. В тюрьмах и ссылке находятся с 1928 года сотни
действительных троцкистов, оставшихся открытыми противниками бюрократии. Их
нельзя привлечь по делу Кирова, убитого в 1934 году. Их нельзя привлечь за
саботаж промышленности, ибо они живут вне хозяйства, без работы и без куска
хлеба. Процесс 16-ти устанавливает эпоху террора лишь с 1932 года. Остается
предполагать, что ГПУ исторгнет у обвиняемых признания в каких-либо
преступных замыслах, относящихся к периоду 1923-[19]27 гг.: тогда можно
будет истребить действительные кадры оппозиции.
"Человека с улицы" больше всего поражают признания подсудимых, которые
выступают ревностными помощниками ГПУ. Немногие представляют себе те
ужасающие формы нравственной и полуфизической пытки230, которым подвергаются
обвиняемые в течение многих месяцев, а иногда и лет.
Фридрих Адлер, секретарь Второго Интернационала, мой политический
противник, метко сравнивает московские процессы со средневековыми процессами
ведьм. В руках инквизиции каждая заподозренная в колдовстве женщина кончала
чистосердечным покаянием в своих греховных сношениях с дьяволом. Методы ГПУ
- пытка неизвестностью и страхом. Разрушив нервную систему, сломив волю,
растоптав достоинство, ГПУ исторгает в конце концов у обвиняемых любые
признания, продиктованные заранее самими организаторами подлога. В
заканчиваемой мною книжке231 я надеюсь до конца раскрыть технику
"добровольных признаний", которая составляет ныне самую основу сталинской
юстиции. Я покажу вместе с тем, что каждое из этих признаний рассыпается в
прах при малейшем соприкосновении с фактами, документами, свидетельскими
показаниями и логикой.
Часть этой критической работы уже проделана. Кто хочет понять
предстоящий новый процесс, тот должен познакомиться, по крайней мере, с
одной из следующих двух работ: Леон Седов (мой сын) - Ле ливр руж сюр ле
просе де Моску, Пари (на французском языке), или Макс Шахтман - Ды Москоу
Траел - ды грейтест фрейм оп ин истори (на английском языке).
Обвинения против меня лично, сохраняя неизменно характер подлогов,
варьируются в зависимости от дипломатических комбинаций советского
правительства. В моих руках номер московской "Правды" от 8 марта 1929 года,
где я изображаюсь как агент британского империализма. Та же "Правда" от 2
июля 1931 года на основании грубо подделанных "факсимиле" объявляла меня
союзником Пилсудского. Когда я 24 июля 1933 года переселился во Францию,
московская печать и вся пресса Коминтерна утверждали, что целью моего
приезда является помочь Даладье, тогдашнему министру-президенту,
организовать военную интервенцию против Советского Союза. Наконец, в течение
последнего периода я оказываюсь союзником Гитлера и сотрудником Гестапо. ГПУ
рассчитывает на легковерие, на невежество, на короткую память. Ложный
расчет! Я вышел, наконец, из норвежского заточения. Я принимаю вызов
фальсификаторов. Не сомневаюсь, что мексиканское правительство, столь
великодушно оказавшее мне гостеприимство, не помешает мне прояснить перед
мировым общественным мнением всю правду о величайших подлогах ГПУ и его
вдохновителей.
В течение всего предстоящего процесса я остаюсь в распоряжении честной
и беспристрастной печати.
Л.Троцкий.
Койоакан,
Д.Ф.232
20 января 1937 г. 18 час.
Еще только несколько дней тому назад я говорил представителям
мексиканской прессы, что моим горячим желанием является жить как можно более
уединенно, как можно меньше занимать собою общественное внимание и посвятить
все свое время книге о Ленине. Но новый московский процесс вынудил меня
снова обратиться к печати, прежде всего к мексиканской. Я глубоко и
непосредственно заинтересован в том, чтобы общественное мнение страны,
оказавшей мне гостеприимство, не было восстановлено против меня
систематической кампанией лжи и клеветы. Между тем, для меня нет ни
малейшего сомнения в том, что новый процесс, который начинается завтра в
Москве, главной своей целью имеет опорочить меня в глазах мирового
общественного мнения. Я вынужден прибегнуть к содействию "Эль Насиональ"233,
чтобы прояснить действительное положение вещей. Я революционер. Я марксист.
В марте этого года исполняется 40 лет, как я непрерывно участвую в
революционном рабочем движении. Правящая советская верхушка, видящая во мне
своего "врага номер первый", хочет убедить весь мир, что я по неведомым
причинам изменил идеалам всей своей жизни, стал врагом социализма,
сторонником капиталистической реставрации, вступил в союз с германскими
фашистами и применяю методы террора. Согласно последним телеграммам,
обвинительный акт обвиняет моих сторонников в СССР в саботаже
промышленности, в военном шпионаже в пользу Германии и даже в попытках
массового истребления рабочих, работающих на оборону. Когда читаешь эти
строки, кажется, что попал в дом буйно помешанных.
На самом деле я остаюсь по-прежнему горячим сторонником всех социальных
завоеваний Октябрьской Революции. Но я являюсь в то же время непримиримым
противником стремления новой правящей касты монополизировать завоевания
революции в своих собственных эгоистических целях. Правящая ныне группа
говорит: "Государство - это я!"234 Но оппозиция не отождествляет советского
государства со Сталиным. Если бы я считал, что при помощи индивидуального
террора или саботажа промышленности можно ускорить социальный прогресс и
улучшить положение народных масс, я бы не побоялся открыто выступить с
пропагандой этих идей. В течение всей своей жизни я привык говорить то, что
думаю, и делать то, что говорю. Но я всегда считал и считаю теперь, что
индивидуальный террор содействует скорее реакции, чем революции, и что
саботаж хозяйства подрывает основы всякого прогресса. ГПУ и его вдохновитель
Сталин побрасывает мне бессмысленные идеи и чудовищные методы борьбы с
единственной целью: скомпрометировать меня в глазах рабочих масс СССР и
всего мира.
В начале 1921 года, когда Зиновьев выдвинул кандидатуру Сталина в
генеральные секретари партии235, Ленин говорил: "Не советую: этот повар
будет готовить только острые блюда". Ленин, конечно, тогда не предвидел, что
блюда сталинской кухни достигнут такой неслыханной остроты. Почему и зачем
Сталин ставит эти отвратительные процессы, которые только компрометируют
Советский Союз в глазах всего мира? С одной стороны, правящая советская
верхушка говорит, что социализм в СССР уже построен и что началась эра
счастливой жизни; а с другой стороны, те же люди утверждают, что все
сотрудники Ленина, старые большевики, вынесшие на своих плечах революцию,
все члены старого большевистского Центрального Комитета, все, за исключением
одного Сталина, стали врагами социализма и сторонниками Гитлера. Разве это
не вопиющая бессмыслица? Разве можно выдумать более злостную клевету не
только на несчастных обвиняемых, но и на большевистскую партию в целом и на
Октябрьскую революцию? Такими методами правящая клика хочет заставить
каждого рабочего и крестьянина думать, что критиковать деспотизм бюрократии,
ее произвол, ее привилегии, ее злоупотребления значит быть агентом фашизма.
Сталин вынужден готовить все более острые и отравленные блюда по мере того,
как в народных массах нарастает недовольство новым абсолютизмом и новой
аристократией. Новый московский процесс есть безошибочный симптом острого
политического кризиса, который нарастает в СССР.
Из числа подсудимых, имена которых названы в сегодняшних телеграммах, я
хорошо и близко знаю семь человек: Радека, Пятакова, Сокольникова,
Серебрякова, Муралова, Богуславского236 и Дробниса237. Все они играли
крупнейшую роль в большевистской партии и в революции, все они принадлежали
в течение известного периода к оппозиции, все они, может быть, кроме
Муралова, который просто отошел от политики, капитулировали в 1928-[19]29
гг. перед бюрократией. Между оппозиционерами и капитулянтами в СССР царит
самая непримиримая вражда. Ни с одним из обвиняемых я после 1928 года не
имел ни прямых, ни косвенных сношений. Я рассматривал и рассматриваю
капитулянтов как непримиримых политических противников. Я не сомневаюсь,
однако, ни на минуту, что ни одно из названных мною лиц не могло заниматься
ни терроризмом, ни саботажем, ни шпионажем. Если сами подсудимые признают
свои мнимые преступления, то только потому, что следственные методы ГПУ
имеют инквизиторский характер: всякий обвиняемый, который отказывается дать
те показания, которых от него требуют, расстреливается ГПУ без суда. На
скамью подсудимых попадают только те обвиняемые, воля которых окончательно
сломлена и которые согласились заранее дать показания, продиктованные суду.
Можно ли спасти 17 новых жертв ГПУ? Я не знаю этого. Это в огромной
степени зависит от мирового общественного мнения. Если трудящиеся массы,
демократическая печать, все вообще прогрессивные партии и группировки
поднимут своевременно голос протеста, то им удастся, может быть, спасти на
этот раз 17 новых подсудимых.
Что касается меня лично, то я готов перед любым свободным и
беспристрастным судом, перед любой независимой следственной комиссией
доказать при помощи неоспоримых фактов, писем, документов, свидетельских
показаний, что московские процессы против "троцкистов" представляют собой
самую ужасающую фальсификацию и что подлинными преступниками являются не
обвиняемые, а обвинители.
Л.Троцкий
Койоакан,
Д.Ф. 22 января 1937 года
Сообщение, будто обвиняемый Муралов - муж Коллонтай, неправильно.
Муралов - ветеран революции 1905 года, участник гражданской войны, бывший
командующий войсками Московского Военного Округа. Уже много лет, как он
совершенно отошел от политики.
*
Разоблачающий характер имеет одна деталь обвинения. Согласно процессу
16-и, покушение готовилось на всех "вождей", кроме Молотова. Почему? Потому
что у Молотова, как можно было видеть сквозь строки печати, были трения со
Сталиным. Недавно, как видно из речей и статей, произошло примирение. Сталин
согласился поэтому предоставить ореол мученика также и Молотову238. Список
будущих "жертв" террора составлялся не в вымышленном террористическом
центре, а в тайниках ГПУ.
*
Обращает на себя внимание тот факт, что, несмотря на участие в заговоре
многих десятков старых опытных революционеров и несмотря на их союз с
Германией и Японией, все террористические покушения организовывались в стиле
было мною. Я жил в Верхоленске210 во время приезда туда Землячки и ее мужа
Александра Берлина211. О том, что он собирается покончить самоубийством, мы
знали и по очереди дежурили в его комнате, когда он переселился отдельно от
Землячки. Помню, на столе у него я увидел настроганные пластинки свинца: это
он сам изготовил пулю для своего охотничьего ружья, из которого и убил себя.
Под видом двоюродного брата я отвозил после этого Землячку в Иркутск. О том,
что самоубийство Берлина имело какое-либо отношение к его тюремным
переживаниям, - я не знал. Наша верхоленская колония ссыльных объясняла
самоубийство чисто личными причинами.
7) Брошюру Соломона212 я прочитал по обязанности, когда собирал
материал для биографии Ленина. В этой брошюре нет ни одного верного факта,
ни одного честного сообщения: грубая и глупая ложь, которая иногда кажется
истерической. Соломон приписывает Ленину свои собственные филистерские
пошлые, в частности, антисемитские взгляды и настроения. В суждениях о людях
Ленин был очень осторожен, хорошо зная, как оценки переходят из уст в уста.
Не может быть и речи о том, чтобы Ленин сообщал Соломону свой взгляд на
Литвинова: этого последнего Ленин, во всяком случае, ценил гораздо выше, чем
болтливого, лживого и хвастливого дурачка Соломона.
8) Участвовал ли Литвинов на лондонском съезде? Не помню. Это, во
всяком случае, очень легко установить по протоколам съезда, которые в
советский период перепечатаны с расшифровкой всех псевдонимов. Насколько
помню, никакой открытой роли Литвинов на съезде не играл. Не знаю также,
имел ли он отношение к переговорам с Фелсом213. Сомневаюсь. Переговоры
велись Плехановым, Лениным, вообще именитыми людьми. Вообще, насчет
отношения Литвинова к лондонскому съезду решительно ничего вспомнить не
могу: если он и был там, то сколько-нибудь заметной роли не играл.
9) В той идейной борьбе, которая развернулась во время мировой войны
среди русской эмиграции, Литвинов никакой роли не играл. Живя в Париже, я
совершенно не знал, что Литвинов работал в царском военно-промышленном
комитете214. О Литвинове вспомнили (в частности, и я), когда он на
конференции в Лондоне выступил с заявлением от большевистской партии:
очевидно, к этому времени Ленин снова завоевал его. Чичерин в начале войны
был социал-патриотом и писал во все концы, в том числе и мне, множество
писем. В отличие от Литвинова, он принимал активнейшее участие в идейной
борьбе среди русской эмиграции. В 1915 году Чичерин перешел на
интернационалистическую позицию и активно сотрудничал в "Нашем слове".
Литвинов, насколько помню, никогда никаких статей не писал и в публичных
прениях не участвовал. Своеобразным и в своем роде недурным оратором (хотя с
ужасной дикцией) он стал уже в процессе своей дипломатической карьеры. Пишет
ли он свои речи сам? У меня нет оснований сомневаться в этом.
10) Какое влияние имел Радек в Наркоминделе? Влияния в собственном
смысле он не имел никогда. По самому складу своему Радек не может иметь
влияния. Он только журналист, очень умелый, очень начитанный, очень
хлесткий, но не более того. Он может быть очень полезен партии, фракции или
отдельному лицу. Но всерьез его никогда не брали. В Наркоминделе он мог быть
полезен, с одной стороны, как информатор, с другой стороны, как рупор.
11) Мог ли Чичерин совместно с ГПУ вести интригу против Литвинова? К
сожалению, я не могу отрицать такой возможности. Чичерин сильно
деморализовался в последние годы. Его отношения с Литвиновым были остро
враждебны. Письма, которые они писали друг о друге в Политбюро, имели
исключительно резкий и оскорбительный характер. В то же время Чичерин, уже в
силу своих дипломатических обязанностей, был тесно связан с ГПУ.
Категорически, однако, ответить на ваш вопрос я не могу.
12) Литвинов не принимал участия во внутрипартийной борьбе, как по
отсутствию идейных интересов, так и по осторожности. В воздвигнутой против
меня травле он активной роли не играл, но неизменно шел с большинством,
стараясь при этом компрометировать себя как можно меньше. К Сталину он
относился с острой враждебностью, как к выскочке и пр. Сталин больше
опирался на Чичерина и Карахана - противников Литвинова. Как произошло
окончательное примирение - не знаю. Оно, несомненно, совпало с моментом
замены Чичерина Литвиновым на посту Наркоминдела.
13) Мне не ясно, о какой книге Александрова Вы говорите. Кто этот
Александров? Ольминский215? Если так, то могу лишь сказать, что всеми его
работами надо пользоваться с осторожностью: марксизмом он не овладел и был
всегда склонен к парадоксам.
Л.Троцкий
Мексика,
16 января 1937 г.
Вы ставите ряд вопросов, касающихся Советского Союза. Ответ на них
потребовал бы целой книги. Такую книгу я написал во время моего пребывания в
Норвегии. Она называется "Преданная революция" и вышла два месяца тому назад
во Франции. Сегодня я получил телеграмму из Нью-Йорка о том, что корректура
закончена и что книга выйдет в ближайшие дни на английском языке. Тех, кто
интересуется моим мнением о нынешнем экономическом, социальном, политическом
и культурном положении Советского Союза, я могу только отослать к этой
книге. Одна из ее глав посвящена интересующему вас вопросу о новой советской
конституции. Вывод мой таков: все, что есть в этой конституции исторически
прогрессивного, заключалось полностью и целиком в старой конституции,
выработанной под руководством Ленина. То, что отличает новую конституцию от
старой, - это стремление закрепить и увековечить огромные экономические
привилегии и неограниченную диктатуру советской бюрократии.
Вы спрашиваете меня о суде над 16-ю217. Об этом вопросе я заканчиваю
сейчас небольшую книгу218, в которой надеюсь доказать всякому критическому и
честному человеку, что московский суд представляет собой величайшую
фальсификацию в политической истории всего мира. Такие исторически известные
процессы, как знаменитое дело Бейлиса в царской России, дело Дрейфуса219 во
Франции, дело о поджоге рейхстага в Германии представляют собой детскую
забаву по сравнению с процессом 16-ти. А впереди еще новые процессы... Чем
больше растут привилегии правящей советской касты, тем более свирепо она
вынуждена подавлять каждый голос критики и оппозиции. Она не может, однако,
открыто карать перед лицом народа своих противников за то, что они требуют
большего равенства и большей свободы. Она вынуждена выдвигать против
оппозиционеров фальшивые обвинения. Для меня было ясно уже с 1927 года, что
бюрократия будет в дальнейшем подбрасывать оппозиции всякого рода чудовищные
преступления, а для того, чтобы правда не прорвалась наружу, будет все
больше и больше душить самостоятельность народных масс. Развивая эти мысли,
я писал 4 марта 1929 г.: "Сталину остается одно: попытаться провести между
официальной партией и оппозицией кровавую черту. Ему необходимо до зарезу
связать оппозицию с покушениями, подготовкой вооруженного восстания и
пр."220 Эти строчки были напечатаны ("Бюллетень оппозиции", номер 1-2) почти
за шесть лет до убийства Кирова221. За эти годы я в десятках статей и в
сотнях писем призывал своих друзей и единомышленников к величайшей
осторожности в отношении провокаторов ГПУ. В этом смысле московский процесс
не явился для меня неожиданностью. О том, как он готовился и как были
исторгнуты так называемые "признания" у несчастных подсудимых, рассказано в
ряде брошюр, вышедших за последние месяцы. Назову следующие: Леон Седов (мой
сын): "Le Livre Rouge sur le proces de Moscou"222 ("Красная книга о
московском процессе"). Виктор Серж "16 Fusilles"223. (Виктор Серж -
выдающийся революционер и замечательный французский писатель). На английском
языке вышла в Нью-Йорке книжка М.Шахтмана "The Moscow Trial - the Greatest
Frame-up in History", Pioneer Publishers, N[ew] Y[ork]224. Эта книжка
пользуется большим успехом, и я могу ее рекомендовать всякому, кто хочет
серьезно и честно ознакомиться с московским процессом. Фридрих Адлер,
секретарь Второго Интернационала и, следовательно, мой политический
противник, сравнил московский процесс со средневековыми процессами ведьм.
Адлер очень метко напоминает о том, что святейшей инквизиции всегда
удавалось вызывать "чистосердечные покаяния" у всех, заподозренных в
колдовстве. Побывав в руках инквизиторов, каждая "ведьма" рассказывала
подробно, как она провела последнюю ночь с дьяволом на ближайшей горе. ГПУ
применяет более утонченные методы, отвечающие эпохе воздухоплавания и
радиовещания, но по существу покаяния исторгнуты методами нравственных
пыток, длившихся в течение нескольких лет. Подробнее об этом я говорю в
своей новой книжке.
Вы спрашиваете, не связан ли московский процесс с антисемитизмом.
Несомненно, связан! На это очень проницательно указал в печати Франц
Пфемферт, немецкий писатель и издатель, ныне эмигрант. Кто близко следит за
внутренней жизнью Советского Союза, кто читает советские газеты от строки до
строки и между строк, для того давно уже ясно, что советская бюрократия в
еврейском вопросе, как и во всех других вопросах, ведет двойную игру. На
словах она, разумеется, выступает против антисемитизма. Темных погромщиков
она не только предает суду, но иногда и расстреливает. В то же время она
систематически эксплуатирует антисемитские предрассудки для того, чтоб
компрометировать каждую оппозиционную группу. В искусственном подборе
подсудимых, в характеристике их социального положения, в комментариях к
политическим судебным процессам всегда и неизменно сквозит та мысль, что
оппозиция есть измышление еврейской интеллигенции. Надо прямо сказать: в
этой области сталинская бюрократия в более тонкой форме возродила традицию
царской бюрократии. Экономическое и культурное развитие всех других
национальностей Советского Союза столь же тяжко страдает от диктатуры
бонапартистской бюрократии.
Попытки представить меня и моих друзей врагами СССР вздорны и
бесчестны. Я не отождествляю Советский Союз с выродившейся бюрократической
кастой. Я верю в будущее Советского Союза, который справится с бюрократией и
довершит дело, начатое Октябрьской революцией.
[Л.Д.Троцкий]
19 января 1937 [г.]
1. Извещение о том, что 23 января откроется судебная расправа над
новыми 17 жертвами ГПУ, было сделано только 19 января, за четыре дня до
суда. Обвинительный акт неизвестен до сих пор. Цель этого образа действий
состоит в том, чтобы снова застигнуть общественное мнение врасплох, не дать
возможности прибыть нежелательным иностранцам и особенно помешать мне,
главному обвиняемому, своевременно опровергнуть новую фальсификацию.
2. Четыре названных по имени обвиняемых - старые революционеры, члены
центрального комитета эпохи Ленина. Пятаков в течение не менее 12 лет
являлся фактическим руководителем промышленности. Он объявлен организатором
промышленного саботажа. Радек был наиболее аутентичным глашатаем внешней
политики СССР. Он объявлен организатором военной интервенции. Сокольников226
командовал армией в эпоху гражданской войны, восстанавливал советские
финансы в период НЭПа и был послом в Лондоне. Он объявлен агентом Гитлера.
Серебряков227 был одним из строителей партии и секретарем ЦК, руководителем
южного фронта гражданской войны вместе со Сталиным. Он объявлен изменником.
Все Политбюро и почти весь Центральный Комитет героической эпохи революции
(за вычетом Сталина) объявлены сторонниками восстановления капитализма. Кто
этому поверит?
3. Пятаков и Серебряков в 1923-[19]27 гг. действительно были моими
ближайшими единомышленниками. Радек - в течение 1926-[19]27 гг. Сокольников
был короткое время связан с оппозиционной группой Зиновьева, Каменева и
вдовы Ленина Крупской. Все четверо отреклись от оппозиции в течение
1927-[19]128 гг. Их разрыв со мной был полным и окончательным. Я клеймил их
открыто как политических перебежчиков. Они повторяли все официальные клеветы
против меня. В 1932 году мой сын, тогда берлинский студент, встретил на
Унтер-ден-Линден Пятакова, который немедленно отвернул голову. Сын бросил
ему вдогонку: предатель. Этот мелкий эпизод характеризует действительные
отношения между капитулянтами и троцкистами. Даже в тюрьмах ГПУ они остаются
двумя непримиримыми лагерями. ГПУ оперировало до сих пор только с
капитулянтами, которых оно с 1928 года месит, как тесто, вырывая у них какие
угодно признания.
15 ноября я писал норвежскому правительству: "Советское правительство
не считает возможным требовать моей выдачи. Заговор с моим участием ведь
`доказан'... Почему же не предъявить эти доказательства норвежской
юстиции?.. Недоверие всего цивилизованного человечества к московскому
процессу было бы устранено одним ударом. Этого, однако, они не сделали.
Почему? Потому что все это дело есть хладнокровно подстроенный подлог,
неспособный выдержать и легкого прикосновения свободной критики".
В том же письме, конфискованном норвежским правительством, говорилось
далее: "Московский процесс в зеркале мирового общественного мнения есть
страшное фиаско... Правящая клика не может перенести этого. Как после
крушения первого кировского процесса (январь 1935), она вынуждена была
подготовить второй, так теперь, для поддержания своих обвинений против меня,
она не может не открывать новые покушения, заговоры и пр."228 Предстоящий
процесс необходим прежде всего для того, чтобы попытаться исправить
скандальные противоречия, анахронизмы и прямые бессмыслицы процесса 16-ти.
Чтобы лучше вооружиться для подготовки нового процесса, ГПУ
организовало ночной набег на мой архив в Париже229. Факт этот, отраженный
своевременно всей французской печатью, заслуживает серьезнейшего внимания.
10 октября я письмом через норвежскую полицию рекомендовал сыну,
проживающему в Париже, сдать мои бумаги в научный институт на сохранение, т.
к. мои архивы представляют мою главную защиту против фальсификаций и клевет.
Едва сын успел сдать первую часть архива в парижское отделение голландского
исторического института, как агенты ГПУ произвели 7 ноября ночью набег на
институт, выжгли дверь и похитили 85 килограммов моих бумаг, не тронув ни
денег, ни каких-либо других вещей и бумаг. Можно ждать, что похищенные
документы послужат опорой для подлогов и фальсификаций в новом процессе.
Считаю необходимым предупредить, что у меня имеются копии всех похищенных
писем и документов.
В том же письме норвежскому правительству я заранее указывал еще одну
цель будущего процесса. В тюрьмах и ссылке находятся с 1928 года сотни
действительных троцкистов, оставшихся открытыми противниками бюрократии. Их
нельзя привлечь по делу Кирова, убитого в 1934 году. Их нельзя привлечь за
саботаж промышленности, ибо они живут вне хозяйства, без работы и без куска
хлеба. Процесс 16-ти устанавливает эпоху террора лишь с 1932 года. Остается
предполагать, что ГПУ исторгнет у обвиняемых признания в каких-либо
преступных замыслах, относящихся к периоду 1923-[19]27 гг.: тогда можно
будет истребить действительные кадры оппозиции.
"Человека с улицы" больше всего поражают признания подсудимых, которые
выступают ревностными помощниками ГПУ. Немногие представляют себе те
ужасающие формы нравственной и полуфизической пытки230, которым подвергаются
обвиняемые в течение многих месяцев, а иногда и лет.
Фридрих Адлер, секретарь Второго Интернационала, мой политический
противник, метко сравнивает московские процессы со средневековыми процессами
ведьм. В руках инквизиции каждая заподозренная в колдовстве женщина кончала
чистосердечным покаянием в своих греховных сношениях с дьяволом. Методы ГПУ
- пытка неизвестностью и страхом. Разрушив нервную систему, сломив волю,
растоптав достоинство, ГПУ исторгает в конце концов у обвиняемых любые
признания, продиктованные заранее самими организаторами подлога. В
заканчиваемой мною книжке231 я надеюсь до конца раскрыть технику
"добровольных признаний", которая составляет ныне самую основу сталинской
юстиции. Я покажу вместе с тем, что каждое из этих признаний рассыпается в
прах при малейшем соприкосновении с фактами, документами, свидетельскими
показаниями и логикой.
Часть этой критической работы уже проделана. Кто хочет понять
предстоящий новый процесс, тот должен познакомиться, по крайней мере, с
одной из следующих двух работ: Леон Седов (мой сын) - Ле ливр руж сюр ле
просе де Моску, Пари (на французском языке), или Макс Шахтман - Ды Москоу
Траел - ды грейтест фрейм оп ин истори (на английском языке).
Обвинения против меня лично, сохраняя неизменно характер подлогов,
варьируются в зависимости от дипломатических комбинаций советского
правительства. В моих руках номер московской "Правды" от 8 марта 1929 года,
где я изображаюсь как агент британского империализма. Та же "Правда" от 2
июля 1931 года на основании грубо подделанных "факсимиле" объявляла меня
союзником Пилсудского. Когда я 24 июля 1933 года переселился во Францию,
московская печать и вся пресса Коминтерна утверждали, что целью моего
приезда является помочь Даладье, тогдашнему министру-президенту,
организовать военную интервенцию против Советского Союза. Наконец, в течение
последнего периода я оказываюсь союзником Гитлера и сотрудником Гестапо. ГПУ
рассчитывает на легковерие, на невежество, на короткую память. Ложный
расчет! Я вышел, наконец, из норвежского заточения. Я принимаю вызов
фальсификаторов. Не сомневаюсь, что мексиканское правительство, столь
великодушно оказавшее мне гостеприимство, не помешает мне прояснить перед
мировым общественным мнением всю правду о величайших подлогах ГПУ и его
вдохновителей.
В течение всего предстоящего процесса я остаюсь в распоряжении честной
и беспристрастной печати.
Л.Троцкий.
Койоакан,
Д.Ф.232
20 января 1937 г. 18 час.
Еще только несколько дней тому назад я говорил представителям
мексиканской прессы, что моим горячим желанием является жить как можно более
уединенно, как можно меньше занимать собою общественное внимание и посвятить
все свое время книге о Ленине. Но новый московский процесс вынудил меня
снова обратиться к печати, прежде всего к мексиканской. Я глубоко и
непосредственно заинтересован в том, чтобы общественное мнение страны,
оказавшей мне гостеприимство, не было восстановлено против меня
систематической кампанией лжи и клеветы. Между тем, для меня нет ни
малейшего сомнения в том, что новый процесс, который начинается завтра в
Москве, главной своей целью имеет опорочить меня в глазах мирового
общественного мнения. Я вынужден прибегнуть к содействию "Эль Насиональ"233,
чтобы прояснить действительное положение вещей. Я революционер. Я марксист.
В марте этого года исполняется 40 лет, как я непрерывно участвую в
революционном рабочем движении. Правящая советская верхушка, видящая во мне
своего "врага номер первый", хочет убедить весь мир, что я по неведомым
причинам изменил идеалам всей своей жизни, стал врагом социализма,
сторонником капиталистической реставрации, вступил в союз с германскими
фашистами и применяю методы террора. Согласно последним телеграммам,
обвинительный акт обвиняет моих сторонников в СССР в саботаже
промышленности, в военном шпионаже в пользу Германии и даже в попытках
массового истребления рабочих, работающих на оборону. Когда читаешь эти
строки, кажется, что попал в дом буйно помешанных.
На самом деле я остаюсь по-прежнему горячим сторонником всех социальных
завоеваний Октябрьской Революции. Но я являюсь в то же время непримиримым
противником стремления новой правящей касты монополизировать завоевания
революции в своих собственных эгоистических целях. Правящая ныне группа
говорит: "Государство - это я!"234 Но оппозиция не отождествляет советского
государства со Сталиным. Если бы я считал, что при помощи индивидуального
террора или саботажа промышленности можно ускорить социальный прогресс и
улучшить положение народных масс, я бы не побоялся открыто выступить с
пропагандой этих идей. В течение всей своей жизни я привык говорить то, что
думаю, и делать то, что говорю. Но я всегда считал и считаю теперь, что
индивидуальный террор содействует скорее реакции, чем революции, и что
саботаж хозяйства подрывает основы всякого прогресса. ГПУ и его вдохновитель
Сталин побрасывает мне бессмысленные идеи и чудовищные методы борьбы с
единственной целью: скомпрометировать меня в глазах рабочих масс СССР и
всего мира.
В начале 1921 года, когда Зиновьев выдвинул кандидатуру Сталина в
генеральные секретари партии235, Ленин говорил: "Не советую: этот повар
будет готовить только острые блюда". Ленин, конечно, тогда не предвидел, что
блюда сталинской кухни достигнут такой неслыханной остроты. Почему и зачем
Сталин ставит эти отвратительные процессы, которые только компрометируют
Советский Союз в глазах всего мира? С одной стороны, правящая советская
верхушка говорит, что социализм в СССР уже построен и что началась эра
счастливой жизни; а с другой стороны, те же люди утверждают, что все
сотрудники Ленина, старые большевики, вынесшие на своих плечах революцию,
все члены старого большевистского Центрального Комитета, все, за исключением
одного Сталина, стали врагами социализма и сторонниками Гитлера. Разве это
не вопиющая бессмыслица? Разве можно выдумать более злостную клевету не
только на несчастных обвиняемых, но и на большевистскую партию в целом и на
Октябрьскую революцию? Такими методами правящая клика хочет заставить
каждого рабочего и крестьянина думать, что критиковать деспотизм бюрократии,
ее произвол, ее привилегии, ее злоупотребления значит быть агентом фашизма.
Сталин вынужден готовить все более острые и отравленные блюда по мере того,
как в народных массах нарастает недовольство новым абсолютизмом и новой
аристократией. Новый московский процесс есть безошибочный симптом острого
политического кризиса, который нарастает в СССР.
Из числа подсудимых, имена которых названы в сегодняшних телеграммах, я
хорошо и близко знаю семь человек: Радека, Пятакова, Сокольникова,
Серебрякова, Муралова, Богуславского236 и Дробниса237. Все они играли
крупнейшую роль в большевистской партии и в революции, все они принадлежали
в течение известного периода к оппозиции, все они, может быть, кроме
Муралова, который просто отошел от политики, капитулировали в 1928-[19]29
гг. перед бюрократией. Между оппозиционерами и капитулянтами в СССР царит
самая непримиримая вражда. Ни с одним из обвиняемых я после 1928 года не
имел ни прямых, ни косвенных сношений. Я рассматривал и рассматриваю
капитулянтов как непримиримых политических противников. Я не сомневаюсь,
однако, ни на минуту, что ни одно из названных мною лиц не могло заниматься
ни терроризмом, ни саботажем, ни шпионажем. Если сами подсудимые признают
свои мнимые преступления, то только потому, что следственные методы ГПУ
имеют инквизиторский характер: всякий обвиняемый, который отказывается дать
те показания, которых от него требуют, расстреливается ГПУ без суда. На
скамью подсудимых попадают только те обвиняемые, воля которых окончательно
сломлена и которые согласились заранее дать показания, продиктованные суду.
Можно ли спасти 17 новых жертв ГПУ? Я не знаю этого. Это в огромной
степени зависит от мирового общественного мнения. Если трудящиеся массы,
демократическая печать, все вообще прогрессивные партии и группировки
поднимут своевременно голос протеста, то им удастся, может быть, спасти на
этот раз 17 новых подсудимых.
Что касается меня лично, то я готов перед любым свободным и
беспристрастным судом, перед любой независимой следственной комиссией
доказать при помощи неоспоримых фактов, писем, документов, свидетельских
показаний, что московские процессы против "троцкистов" представляют собой
самую ужасающую фальсификацию и что подлинными преступниками являются не
обвиняемые, а обвинители.
Л.Троцкий
Койоакан,
Д.Ф. 22 января 1937 года
Сообщение, будто обвиняемый Муралов - муж Коллонтай, неправильно.
Муралов - ветеран революции 1905 года, участник гражданской войны, бывший
командующий войсками Московского Военного Округа. Уже много лет, как он
совершенно отошел от политики.
*
Разоблачающий характер имеет одна деталь обвинения. Согласно процессу
16-и, покушение готовилось на всех "вождей", кроме Молотова. Почему? Потому
что у Молотова, как можно было видеть сквозь строки печати, были трения со
Сталиным. Недавно, как видно из речей и статей, произошло примирение. Сталин
согласился поэтому предоставить ореол мученика также и Молотову238. Список
будущих "жертв" террора составлялся не в вымышленном террористическом
центре, а в тайниках ГПУ.
*
Обращает на себя внимание тот факт, что, несмотря на участие в заговоре
многих десятков старых опытных революционеров и несмотря на их союз с
Германией и Японией, все террористические покушения организовывались в стиле