Уильямс Тэд. Поворот колеса (Орден Манускрипта - 5)

   Наступила пауза. Потом Джошуа нарушил тягостное молчание.
   - Саймон говорил вам, что мы похоронили наших павших здесь, на Сесуадре?
   Адиту кивнула.
   - Смерть знакома нам, принц Джошуа. Мы действительно бессмертны, потому что умираем, только если захотим этого сами - или если другие этого захотят. Может быть поэтому у ситхи вопросы смерти очень запутанны. Но то, что наши жизни, по сравнению с вашими, гораздо длиннее, вовсе, не значит, что мы жаждем с ними скорее расстаться. - Она медленно и холодно улыбнулась. - Так что мы знаем смерть. Ваши люди храбро сражались, чтобы защитить себя. И для нас нет никакого стыда в том, чтобы разделить это место с погибшими.
   - Тогда я хотел бы показать вам кое-что еще. - Джошуа встал и протянул ситхи руку. Внимательно наблюдавшая за мужем леди Воршева не казалась довольной. Адиту встала и последовала за принцем к дверям.
   - Мы похоронили моего друга - моего самого верного друга - в саду за Домом Расставания, - сказал Джошуа. - Саймон, может быть ты пойдешь с нами? И Джулой, и Стренгьярд, если вы хотите, - добавил он поспешно.
   - Я останусь и побеседую немного с Воршевой, - сказала валада Джулой. Адиту, я надеюсь, у нас будет время поговорить позднее.
   - Конечно.
   - А я пойду, если можно, - извиняющимся тоном пробормотал Стренгъярд, Там очень красиво.
   - Сесуд-а'шу теперь стало грустным местом, - сказала Адиту. - Когда-то здесь было очень красиво.
   Они стояли перед громадой Дома Расставания; его разрушенные камни блестели на солнце.
   - Мне кажется, оно все еще прекрасно, - застенчиво сказал Стренгъярд.
   - И мне, - эхом отозвался Саймон. - Как старая женщина, которая когда-то была прелестной молодой девушкой, но красоту еще можно разглядеть в ее лице.
   Адиту улыбнулась.
   - Мой Сеоман, - сказала она. - То время, которое ты провел в Джао э-Тинукай, сделало тебя отчасти зидайя. Скоро ты начнешь сочинять стихи и нашептывать их пролетающему ветру.
   Они прошли через зал в разоренный сад, где над могилой Деорнота была воздвигнута пирамида из камней. Несколько мгновений Адиту стояла молча, потом положила руку на верхний камень.
   - Это хорошее, тихое место. - На мгновение ее взгляд стал рассеяным, как будто она всматривалась в другие времена и места. - Из всех песен, сочиненных зидайя, - пробормотала ситхи, - ближе всего нашему сердцу те, что говорят об утраченном.
   - Может быть это потому, что никто из нас не знает истинной цены чего-либо, пока оно не исчезло, - произнес Джошуа и склонил голову. Трава между потрескавшимися плитами колыхалась на ветру.
   Как это ни странно, Воршева подружилась с Адиту быстрее всех смертных, живущих на Сесуадре - если только смертный может на самом деле стать другом одного из бессмертных. Даже Саймон, живший среди ситхи и спасший от смерти одного из них, был совсем не уверен, что может считать своим другом кого-то из справедливых.
   Несмотря на всю первоначальную холодность в их отношениях, Воршеву неудержимо притягивало что-то в чуждой природе Адиту - может быть тот простой факт, что Адиту была в этом месте чужой, единственной представительницей своего рода - так же, как все эти годы было с самой Воршевой в Наглимунде. Во всяком случае, в чем бы ни заключалась особая привлекательность Адиту, жена Джошуа оказала ей радушный прием и даже сама искала встреч с ней. Ситхи, казалось, тоже с удовольствием общалась с Воршевой; и когда она не проводила время с Саймоном или Джулой, ее часто можно было увидеть прогуливающейся между палатками вместе с женой принца, а в дни, когда Воршева чувствовала себя усталой или больной - сидящей у ее постели. Герцогиня Гутрун, прежний компаньон Воршевы, делала все возможное, чтобы быть приветливой и вежливой со странной гостьей, но что-то в се эйдонитском сердце не давало герцогине чувствовать себя полностью, свободной в обществе ситхи. Пока Воршева и Адиту разговаривали и смеялись, Гутрун молча наблюдала за сестрой Джирики, как будто та была опасный животным, о котором говорили, что оно внезапно стало совершенно ручным.
   Что касается Адиту, то она казалась странно очарованной ребенком, которого носила Воршева. У зидайя рождается мало детей, особенно в последние дни, объяснила она. Последний раз это случилось более века назад, и теперь тот ребенок был таким же взрослым, как самый старший из Детей Рассвета. Кроме того, Адиту очень интересовалась Лилит, хотя девочка была с ней не более разговорчивой и открытой, чем со всеми остальными. Однако ситхи разрешалось ходить с ней на прогулки и даже иногда носить на руках, что воспрещалось почти всем.
   Если Адиту была заинтересована некоторыми смертными, то жители Нового Гадринсетта, в свою очередь, были одновременно восхищены и испуганы ею. Рассказ Улки - и без того достаточно невероятный - постепенно трансформировался до такой степени, что появление Адиту описывалось, как вспышка яркого пламени и клубы дыма; после чего, как говорили люди, ситхи, рассерженная флиртом смертной с ее нареченным, пригрозила превратить несчастную девушку в камень. Улка довольно быстро става самой значительной персоной на Сесуадре, а Адиту - предметом сплетен и суеверного перешептывания.
   К досаде Саймона, его тоже обсуждали на каждом углу. Джеремия, часто слонявшийся по рынку у Дома Расставания, радостно пересказывал последние новости: дракон, у которого Саймон украл меч, рано или поздно вернется, и тогда юному рыцарю придется сражаться с ним; Саймон отчасти ситхи, а Адиту послали, чтобы она забрала его во дворец справедливых; и так далее и тому подобное. Сам Саймон, выслушивая эти фантазии, материалом для которых, казалось, мог послужить только холодный воздух Сесуадры, только беспомощно поеживался. Он ничего не мог сделать - любая попытка что-нибудь опровергнуть убеждала жителей Нового Гадринсетта, что он скромный герой или хитрый обманщик. Иногда выдумки развлекали его, но все равно он чувствовал себя объектом слишком пристального внимании и старался проводить время с людьми, которые хорошо знали его и которым он полностью доверяя. Его осторожность и скрытность только подливали масла в огонь.
   Если это слава, решил Саймон, он предпочел бы кончить свой дни никому не известным судомоем. Иногда, проходя по Новому Гадринсетту и видя, как люди машут ему или возбужденно перешептываются, он чувствовал себя обнаженным, но единственное, что ои мог сделать, это улыбнуться и расправить плечи. Судомои могут спрятаться или убежать; для рыцарей все это недоступно.
   - Он снаружи, Джошуа. Ои клянется, что вы ждете его.
   - А, - Принц повернулся к Саймону. - Это, должно быть, тот самый таинственный посланник, о котором я говорил, с новостями из Наббана. И действительно прошло две недели - почти день в день. Останься и послушай. Приведи его, - обратнлся он к Слудигу.
   Риммерсман вышел, а через мгновение вернулся с высоким худым человеком с впалыми щеками, бледным лицом и - как подумал Саймон - немного угрюмого вида. Слудиг отступил к стене палатки и остался стоять, положив одну руку на рукоять топора, а другой подергивая светлую бороду.
   Посланник медленно упал на одно колено.
   - Принц, Джошуа, мой господин шлет вам приветствие и просит передать это. - Он сунул руку в плащ, и Слудиг шагнул вперед, хотя наббанаец был в нескольких шагах от принца, но человек достал только свиток пергамента, перевязанный лентой и запечатанный синим воском. Джошуа посмотрел на него, потом кивнул Саймону, чтобы юноша принес ему свиток.
   - Крылатый дельфин, - сказал Джошуа, глядя на эмблему, отпечатанную на воске. - Итак, твой господин - граф Страве Пирруинский.
   Выражение лица посланника больше всего напоминало довольную ухмылку.
   - Это так, принц Джошуа.
   Принц сломал печать и развернул пергамент. Несколько долгих мгновений он разглядывал его, потом снова свернул в трубочку и уселся на ручку кресла.
   - Я не стану спешить с чтением. Как тебя зовут?
   Посланник кивнул головой с величайшим удовлетворением, как будто давно ждал этого важного вопроса.
   - Это... Ленти.
   - Очень хорошо, Ленти. Слудиг проводит тебя и проследит, чтобы ты получил еду и питье. Кроме того, он найдет для тебя постель - потому что мне понадобится некоторое время, прежде чем я смогу написать ответ, может быть несколько дней.
   Посланник оглядел палатку принца, словно пытался определить степень удобств, которые может предоставить ему Новый Гадринсетт.
   - Да, принц Джошуа.
   Слудиг подошел к дверям и, резко мотнув головой, дал Ленти знак следовать за ним.
   - Не очень-то мне понравился этот посланник, - сказал Саймон, когда они вышли.
   Джошуа уже изучал пергамент.
   - Дурак, - согласился он. - Даже в таком простом деле, как это, хочет прыгнуть выше головы. Но не суди о графе Страве по его подданным - господин Пирруина умен, как рыночный карманник. Но если он даже не мог наши более впечатляющего слугу, чтобы передать мне свое предложение, как же он собирается выполнить обещание?
   - Какое обещание? - спросил Саймон.
   Скатанный в трубочку пергамент скользнул в рукав Джошуа.
   - Граф Страве утверждает, что может сдать мне Наббан. - Принц встал, Старик, конечно, лжет, но это дает интересную пищу для размышлений.
   - Я не понимаю, Джошуа.
   Принц улыбнулся.
   - И радуйся этому. Дни твоей невинности относительно людей, подобных графу, быстро пролетят. - Он похлопал Саймона по плечу. - Сейчас, мой юный рыцарь, я не хотел бы говорить об этом. Подходящее время и место будет на рэнде.
   - Вы собираетесь созвать совет?
   Джошуа кивнул.
   - Время пришло. Сначала мы закажем музыку, а потом посмотрим, удастся ли нам заставить моего брата и его союзников плясать под нее.
   - Это крайне интересная хитрость, умный Сеоман. - Адиту смотрела на поле для игры в шент, которую она собрала из дерева, корней, камешков и красок. Ложная угроза, ложно сыгранная, видимость, разоблаченная, как притворство, прикрывающая чистую правду. Очень красиво - но как ты поступишь, если я поставлю мои Яркие Камни сюда... сюда... и сюда? - Она подкрепила слова делом.
   Саймон нахмурился. В полумраке палатки ее рука двигалась так быстро, что была почти не видна. На секунду ему пришла в голову мысль, что ситхи может обмануть его, но в следующее мгновение он понял, что ей это было бы просто ни к чему в игре с человеком, еще только постигающим премудрости шента, как сам Саймон не стал бы ставить подножку маленькому ребенку, бегущему с ним наперегонки. И все-таки кое-что нужно было выяснить.
   - А вы обманываете, когда играете в шент?
   Адиту оторвала взгляд от игры. На ней было одно из широких платьев Воршевы; в сочетании с завязанными волосами оно делало ситхи немного менее дикой и чужой - она даже стала больше походить на смертных. Ее глаза горели в слабом свете затухающих углей.
   - Обманываем? Ты хочешь сказать, лжем? Игра может вводить в заблуждение настолько, насколько этого хотят игроки.
   - Я не это имел в виду. Бывает ли так, что кто-то нарочно играет не по правилам? - Она была сверхъестественно красива сейчас, и Саймон невольно вспомнил ночь, когда она поцеловала его. Что это означало? Означало ли вообще что-нибудь? Или это просто еще один способ для Адиту поиграть со своей бывшей комнатной собачкой?
   Она обдумывала его вопрос.
   - Я не знаю, как тебе ответить. Можешь ты обмануть свое естество, взмахнуть руками и полететь?
   Саймон покачал головой:
   - В игре, в которой так много правил, обязательно должен существовать способ нарушать их...
   Прежде чем Адиту успела снова попытаться ответить на его вопрос, в палатку ворвался возбужденный и запыхавшийся Джеремия.
   - Саймон! Саймон! - закричал он и осекся, заметив Адиту. - О, простите. Он был очень смущен, и все-таки едва сдерживался.
   - Что случилось?
   - Они пришли!
   - Кто пришел? - Саймон быстро взглянул на Адиту, но ситхи уже вернулась к изучению стоящей на доске комбинации.
   - Герцог Изгримнур и принцесса! - Джеремия бурно размахивал руками. - И с ними еще другие! Странный маленький человек вроде Бииабика и его троллей, но почти нашего роста. И еще старик - он выше всех, даже выше тебя! Весь город пошел вниз посмотреть на них!
   Целую минуту Саймон сидел молча в полном смятении.
   - Принцесса, - проговорил он наконец, - Принцесса... Мириамель?
   - Да, да! - задыхался Джеремия. - Переодетая монахом, но она сняла капюшон и помахала людям. Пойдем, Саймон, все идут вниз встречать их! - он повернулся и сделал несколько шагов к двери, потом изумленно посмотрел на своего друга. Саймон? Что случилось? Ты не хочешь посмотреть на принцессу, и герцога Изгримнура, и коричневого человека?
   - Принцесса... - Он беспомощно повернулся к Адиту, которая смотрела на него с кошачьим безразличием.
   - Похоже, что тебе это будет интересно, Сеоман. Мы доиграем позже.
   Саймон встал и последовал за Джеремией из палатки на открытую всем ветрам вершину горы. Он двигался медленно и неуверенно, как лунатик. Будто сквозь сон он слышал крики людей, сливавшиеся в общий гул, подобный шуму океана.
   Мириамель вернулась.
   5 УСЛЫШАННЫЕ МОЛИТВЫ
   По мере того, как Мириамель и ее спутники шли своей дорогой через тритингские степи, неуклонно становилось холоднее. К тому времени, когда они достигли бесконечной на вид равнины Луговых Тритингов, даже в полдень небо отливало тусклым оловом, запятнанным полосками свинцовых туч. Кутаясь в плащ под порывами жестокого ветра, Мириамель поняла, что почти благодарна Аспитису Превису - если бы им пришлось всю дорогу идти пешком, это путешествие действительно было бы очень долгим и печальным. Несмотря на холод и усталость, Мириамель, однако, испытывала еще и странное чувство свободы. Граф преследовал ее, но теперь, хотя он все еще был жив и мог мечтать о мести, она не боялась ничего, что он способен был сделать. Вот исчезновение Кадраха - это было совершенно другое дело.
   Со времени бегства с "Облака Эдны" она стала смотреть на эрнистирийца совершенно другими глазами. Конечно, несколько раз он предал ее, но по-своему и любил тоже. Только ненависть монаха к самому себе продолжала стоять между ними - и по-видимому заставила его наконец уйти - но ее чувства изменились.
   Она глубоко сожалела об их размолвке из-за пергамента Тиамака. Мириамель думала, что рано или поздно она могла бы докопаться до человека, который прятался под грубой личиной Кадраха - и который нравился ей. Но Кадрах испугался и удрал, как будто она пыталась приручить дикую собаку и сделала слишком резкое движение, чтобы погладить ее. Принцесса не могла избавиться от странного чувства, что она упустила нечто более важное, чем ей было дано понять.
   Даже на лошадях это было очень долгое путешествие. Ее размышления не всегда были хорошим развлечением.
   Целую неделю они добирались до Луговых Тритингов, пускаясь в путь на рассвете и останавливаясь через несколько часов после захода солнца... в те дни, когда оно вообще появлялось на небе. Холодало, но к полудню солнце, словно усталый путник, пробиралось сквозь пелену облаков и прогоняло мороз.
   Луговые Тритинги были обширными и по большей части плоскими и однообразными, как ковер. Пологие склоны, встречавшиеся кое-где, угнетали еще больше. После многих дней медленного подъема, Мириамель обнаруживала, что не может избавиться от мыслей о вершине, которая будет где-то. Вместо этого, в какой-то момент они пересекали плоский, как поверхность стола, луг, ничем не отличавшийся от предыдущих, и начинали двигаться по столь же невыразительному спуску. Одна только мысль о том, чтобы проделать подобное путешествие пешком, приводила в уныние. Проезжая очередную мучительную милю, Мириамель снова и снова возносила благодарственные молитвы за невольный подарок Аспитиса лошадей.
   Сидящий перед ней Тиамак быстро набирал силы. После недолгих уговоров Тиамак рассказал ей - а также Изгримнуру, который был рад-радешенек разделить с кем-то бремя штатного рассказчика - о детстве в болотах Бранна и трудных годах учения в Пирруине. Природная сдержанность вранна не давала ему распространяться о нанесенных ему обидах, но Мириамели казалось, что она чувствует малейшую жестокость, боль от которой сквозила в его рассказе.
   Я не первая чувствую себя одинокой, непонятой и ненужной. Этот, казалось бы, очевидный факт, ударил се теперь с силой откровения. А ведь я принцесса мне никогда не приходилось голодать, бояться, что я умру в забвении, никто никогда не говорил мне, что я недостаточно хороша для того, чтобы делать то, что хочу.
   Слушая Тиамака, наблюдая за его гибкой, хрупкой фигуркой и отточенными жестами настоящего ученого, Мириамель ужасалась своему невежественному своенравию. Как могла она, столь удачливая от рождения, так переживать из-за нескольких препятствий, которые Бог или судьба поставили на ее пути?
   Она пыталась поделиться своими мыслями с герцогом Изгримнуром, но он не позволил ей скатиться в бездну самобичевания.
   - У каждого из нас свои горести, принцесса, - сказал он, - и нет ничего постыдного в том, чтобы принимать их близко к сердцу. Нельзя только забывать, что у других тоже бывают беды, или позволить жалости к себе удержать твою руку, когда кто-то нуждается в помощи.
   Изгримнур, как еще раз убедилась Мириамель, был не просто грубым солдатом.
   На третью ночь в Луговых Тритингах, когда все четверо сидели у костра, придвинувшись как можно ближе, потому что дров в степи было мало и для высокого пламени их не хватало, Мириамепь наконец отважилась спросить у Тиамака о содержимом его сумки.
   Вранн был так смущен, что едва мог поднять на нее глаза.
   - Это ужасно, леди. Я мало что помню, но лихорадка заставила меня думать, что Кадрах хочет украсть ее у меня.
   - А почему тебе могло это прийти в голову? И что там лежит?
   Подумав, Тиамак вытащил из сумки завернутый в листья пакет и содрал обертку.
   - Это произошло, когда вы заговорили с монахом о книге Ниссеса, застенчиво объяснил он. - Теперь я понимаю, что в этом не было ничего страшного, тем более что и Моргене писал что-то о Ниссесе в последнем послании - но тогда разум мой был затуманен лихорадкой, и я думал только, что мое сокровище в опасности.
   Он передал пергамент принцессе, и она развернулаего. Изгримнур подвинулся ближе и заглянул через плечо Мириамели. Камарис, пребывающий в обычной рассеянности, глядел в пустоту ночи.
   - Песня какая-то, - сварливо проговорил Изгримнур, как будто пергамент обманул его ожидания.
   - "...Мужа, что видит, хоть слеп...", - прочитала вслух Мириамель. - Что это значит?
   - Я и сам не знаю, - признался Тиамак. - Но смотрите, подпись "Ниссес". Я думаю, это листок из его утерянной книга "Ду Сварденвирд".
   Мириамель внезапно ахнула.
   - О нет! Это же та самая книга, которую Кадрах распродал по страничке! Она почувствовала, как что-то сжалось у нее в животе. - Книга, которую мечтал раздобыть Прейратс! Откуда это у тебя?
   - Я купил это в Кванитупуле почти год назад. Листочек в груде обрывков. Торговец не мог знать, сколько это стоит, да почти наверняка и вовсе не просматривая то, что он купил как кучу сорных бумаг.
   - Я не думаю, что Кадрах действительно знал, что эта страничка у в ас, сказала Мириамель. - Но, пресвятая Элисия, как странно! Может быть, это одна из тех страниц, которые он продал?
   - Он продавал страницы из книги Ниссеса? - спросил Тиамак. Оскорбленное недоверие в его голосе смешивалось с любопытством. - Как это могло случиться?!
   - Кадрах говорил мне, что был страшно беден и впал в отчаяние. - Она подумала, стоит ли рассказывать остальную часть истории монаха, и решила, что предварительно это надо тщательно обдумать. Они могут не понять его поведения. Несмотря на его бегство, она все равно испытывала желание защитить Кадраха от презрения тех, кто не знал его так же хорошо, как она. - У него тогда было другое имя, - сказала она, словно это могло служить оправданием. - Его звали Падреик.
   - Падреик? - теперь и Таимак был потрясен. - Но я знаю это имя! Его упоминал доктор Моргенс.
   - Да, он дружил с Моргенсом. Это странная история.
   Изгримнур фыркнул, но теперь его голос звучал несколько виновато.
   - Да, действительно странная история.
   Мириамель поспешила сменить тему:
   - Может быть Джошуа поймет, что означают эти стихи?
   Изгримнур покачал головой:
   - Я думаю, у принца Джошуа, если мы его найдем, будут дела поважнее, чем рассматривание старых пергаментов.
   - Но это может оказаться важным! - Тиамак искоса посмотрел на герцога. Доктор Моргене в последнем письме писал, что, по его мнению, пришли времена, о которых говорил Ниссес. Моргене был человеком, которому было известно многое, недоступное простым людям.
   Изгримнур заворчал и отодвинулся назад, к своему месту у костра.
   - Это выше моего понимания, гораздо выше.
   Мириамель наблюдала за Камарисом, который спокойно и уверенно вглядывался в темноту, как сова, готовая в любой момент сорваться с ветки.
   - Теперь на каждом шагу тайны, - сказала она. - Правда, будет хорошо, когда все снова станет просто?
   Наступила пауза, потом Изгримиур застенчиво засмеялся:
   - Я забыл, что монаха нет. Я все ждал, что он скажет: "Ничего уже не будет простым, принцесса", или что-нибудь в этом роде.
   Мириамель принужденно улыбнулась.
   - Да, так он и сказал бы, - она протянула руки к огню. - Именно так он и сказал бы.
   Шли дни, а они все ехали на север. Слой снега на земле становился все толще; ветер превратился в опасного врага. По мере того, как позади оставались последние лиги Луговых Тритингов, Мириамель и ее спутники все больше и больше впадали в уныние.
   - Трудно вообразить, чтобы Джошуа и остальным хоть немного везло в такую погоду, - Изгримиур почти кричал, чтобы перекрыть вой ветра. - Все гораздо хуже, чем в то время, когда я отбывал на юг.
   - Если они живы, этого будет достаточно, - сказала Мириамель. - Это уже начало.
   - Но, принцесса, на самом деле мы даже не знаем, где их искать! - герцог почта извинялся. - Ни один из дошедших до меня слухов не говорил больше того, что Джошуа находится где-то в Верхних Тритингах. Впереди еще лит степей, куда более заселенных и цивилизованных, чем эти. - Широкой рукой он обвел мрачные заснеженные пространства. - Мы можем искать их месяцами!
   - Мы найдем его, - твердо сказала принцесса, и в душе она чувствовала почти такую же уверенность, как та, что звучала в ее голосе. То, через что они прошли, то, что она узнала, должно было иметь какой-то смысл! - В Тритингах живут люди, - добавила она. - Если Джошуа и его друзья обосновались где-то поблизости, тритинги должны знать об этом.
   Изгримнур фыркнул.
   - Тритинги! Мириамель, я знаю их лучше, чем ты можешь предположить. Это совсем не то, что обитатели городов. Во-первых, они не остаются подолгу в одном месте, так что мы можем и вовсе не найти их. Кроме того, немного будет радости, если и найдем. Это же варвары! С тем же успехом они могут оторвать нам головы.
   - Я знаю, что ты сражался с тритингами, - ответила Мириамель. - Но это было давным-давно. К тому же у нас нет выбора, по крайней мере я его не вижу. Я думаю, лучше будет принимать решение, когда мы столкнемся с этим вплотную.
   Герцог смотрел на нес со смешанными чувством огорчения и восхищения, потом пожал плечами.
   - Ты дочь своего отца.
   Как ни странно, это замечание не было неприятно Мириамели, но она все-таки нахмурилась, главным образом чтобы поставить герцога на место, потом вдруг рассмеялась.
   - Что туг смешного? - подозрительно спросил Изгоимнур.
   - На самом деле ничего. Просто я вспомнила о том времени, которое я провела с Бинабиком и Саймоном. Несколько раз мне казалось, что нам остается жить считанные мгновения - когда ужасные собаки почти настигай нас, а потом когда мы встретились с великаном, и еще когда охотники стреляли в нас... - Она откинула упавшую на глаза прядь волос, но сводящий с ума ветер незамедлительно вернул се на прежнее место. Тогда принцесса сердито запихала челку под капюшон. - Но теперь я никогда не думаю так, как бы ужасно ни обстояли дела. Когда Аспитис напал на нас, я ни на секунду не сомневалась, что он не сможет забрать меня. А если бы забрал, я бы убежала. - Она немного придержала лошадь, пытаясь выразить свою мысль словами. - Ты видишь, ничего смешного в этом нет. Но теперь мне кажется, что происходящие события обычно бывают выше нашего понимания и никаких сил не хватит, чтобы попытаться изменить предначертанное. Это как волны в океане - огромные волны - я могу начать бороться с ними и утону, а могу позволить им нести меня вперед и стараться держать голову над водой. Я знаю, что еще увижу дядю Джошуа. Я просто знаю это. И Саймона, и Бинабика, и Воршеву - просто еще очень многое надо сделать, вот и все.
   Изгримнур устало посмотрел на нее. Во взгляде его сквозило странное недоверие, как будто маленькая девочка, которую он только что качал на коленях, внезапно у него на глазах превратилась в наббанайского астролога, умеющего читать книгу звезд.
   - А потом? Когда мы все снова будем вместе?
   Мириамель улыбнулась, но это была горькая улыбка - выражение великой скорби, охватившей се.
   - Водна ударит, старый, добрый дядюшка Изгримнур... и многие из нас пойдут ко дну, чтобы никогда уже больше не доплыть до поверхности. Я не знаю, кто это будет, конечно нет, но я уже не так боюсь этого, как прежде.