Страница:
чело-
век вновь устремил взгляд на экран номер тридцать два. Работницы
расходились по рабочим местам. Мацуяма-сан повернул рычажок, чтобы включить
звук. Появился начальник, выкликнул по бумажке два имени и принялся
отчитывать виновниц, которые замерли на месте, низко кланяясь и чуть не
плача. Все это было похоже на сцену наказания в каком-то зловещем детском
саду.
-- Что происходит? -- спросил любопытный мистер Смит.
-- Сотрудниц клавишного сектора синтезаторного цеха наказывают за смех
после окончания перерыва.
-- И какое наказание?
-- Штраф. Половина недельной зарплаты. Если повторится еще раз, будут
уволены. А если будут уволены, то не смогут найти работы ни в одной солидной
японской компании в течение пяти лет. Такое соглашение подписали крупнейшие
корпорации по инициативе господина Мацуямы, который владеет крупнейшей из
крупнейших корпораций.
-- Такая страшная кара за хихиканье после окончания перерыва?
-- И за хихиканье до начала перерыва тоже.
-- Ну, а во время перерыва хихикать можно?
-- На то он и перерыв, чтобы отхихикаться.
-- Тяжело, наверно, приходится неисправимым хохотушкам. Этого замечания
Мацуяма-сан, судя по всему, не понял и решил не полагаться на клеврета --
внести собственную лепту в разъяснение:
-- Мацуяма-сан дает работу двум миллионам человек, -- сказал он о себе
в третьем лице и показал два пальца.
-- Не может быть! -- ахнул Старик.
-- Так вы -- Бог?
-- Бог.
Японец игриво хмыкнул и поднял палец.
-- А меня зовут Смит! -- крикнул мистер Смит.
-- Американец, -- констатировал Мацуяма-сан.
-- С чего вы взяли?
-- Бог тоже американец. Старик и мистер Смит переглянулись.
Трудно было понять: то ли Мацуяма-сан в полном маразме, то ли имеет
склонность к иронии.
-- А кто Бог, если не американец? -- на пределе доступной в его
возрасте веселости сказал японец. -- Разве Америка -- не любимая страна
Бога?
Старик пришел к выводу, что это высказывание носит явно враждебный
характер, и решил сменить тему разговора:
-- Странно, что такой богатый и могущественный человек живет в бедном
районе.
-- Бог не понимает? -- спросил Мацуяма-сан, и лицо его помрачнело,
сделавшись до жути похожим на маску смерти. -- У японцев не один бог. Много.
Японцы почитают семью, предков. Я не почитаю предков. Мои предки плохие.
Из-за них я все должен был делать сам. Родился здесь, в этом доме. Предки
тоже. Повара, плотники, лудильщики, воры. Всякие. Много родственников.
Старые, молодые, совсем маленькие. Дяди, тети, двоюродные, троюродные. Все
здесь. Шум, гам, никакой тишины. Теперь тут я один. Много тишины, много
мыслей, много рассуждений. Братья все умерли. Сестры все умерли. Дети или
умерли, или живут в больших домах с бассейном, водопадами, мостиками.
Богатые. Пикники устраивают. Два сына были камикадзе. Топили вражеские
корабли, погибли. Один в конце войны убил себя. Ему стыдно было. Кому как
повезло. Я остался живой. Хранил японские традиции. Двум миллионам дал
работу. Скоро еще дам. Вражеских кораблей больше не топим. Устарело. Топим
вражеские автомобили, телеви-
зоры, видеокамеры, часы, аудиотехнику. Другие времена/Добра и зла
больше нет. Устарели. Другой критерий. Будущее. Эффективно или нет. Иметь
или не иметь. Самураи снова воскресли. В бизнесе. Теперь дуэль на собрании
акционеров.
-- Минуточку! -- взорвался Старик. -- Вы хотите сказать, что понятие
эффективности -- неэффективности вытеснило добро и зло? Я вас правильно
понял?
-- Очень правильно. Новое измерение в поведении человечества.
Конкуренты тоже говорят про эффективность, но не доводят до логического
конца. У них комиссии по контролю качества и прочая ерунда, а хихикать в
рабочее время можно. Качество и хихикать несовместимо. Никаких компромиссов
в борьбе за тотальную эффективность. Формула такая: тотальная эффективность
есть тотальная добродетель.
-- Любопытно, -- задумчиво произнес Старик. -- Мы с мистером Смитом
стараемся вести себя и разговаривать как смертные, чтобы не давить на людей
своим превосходством. Элементарная вежливость. А вы, Мацуяма-сан, говорите,
словно вы бессмертны. И совершенно непонятно, с какой стати.
На сморщенном личике возникла легчайшая тень улыбки.
-- Очень острое наблюдение, -- прошептал Мацуяма-сан и нажал
указательным пальцем еще одну кнопочку.
Бамбуковая ширма у него за спиной уползла под пол, и гости увидели
какой-то весьма необычный аппарат.
-- Машина по поддержанию жизни. Последняя ступенька на пути к
бессмертию. А моим заводам приказано в течение пяти лет разработать
технологию вечной жизни. Вчера получил секретный отчет. Большое счастье.
Работы идут успешно. Пять лет не понадобится.
-- А если вы умрете раньше?
-- Меня тут же подключат к машине по поддержанию жизни. У меня в коже
уже проделаны входные отверстия для сенсоров. На затылке пропилена прорезь.
Дискету вставлять. Мысли во сне будут регистрироваться. Могу давать
закодированные приказы даже в коме. Остался всего один шаг, и все достойные
обретут бессмертие.
-- Несчастный глупец! Неужели вас радует подобная перспектива?
Мацуяма-сан проглотил оскорбление, как таблетку. Помолчал, потом продолжил:
-- Много лет обхожусь без радости. Вместо радости достижения.
-- Вы жили без любви? -- недоверчиво спросил Старик.
-- И без ненависти? -- чтобы не отставать, подпел ему мистер Смит.
-- Ах да, любовь. Последние полвека, больше, один час в день для жены,
один час для гейши, один час для проститутки. Не знаю, одни и те же женщины
или меняются. Маловероятно, что те же самые. Но у них инструкция: быть
приятными, а остальное неважно. -- Личико долгожителя насупилось и после
некоторого колебания он признался: -- Понимаете (указательный палец поднялся
вверх), уже много лет я с трудом различаю лица. Вижу только достижения и
нарушения.
-- А сколько у вас было детей?
-- Невозможно ответить. Понятия не имею. Все мои служащие, два миллиона
двести сорок одна тысяча восемьсот шестьдесят три человека, мне как дети. Я
их когда надо хвалю, а когда надо наказываю. Возможно, молодые люди, которые
живут в доме, -- мои сыновья. Я с ними обращаюсь плохо. И зрение портится.
Но собак различаю и помню по именам: Божественный Гром, Небесный Вулкан,
Грозная Молния и Воин Императора. Помню и их почтенных родителей -- их звали
Вздох Дракона и Хрупкий Цветок.
-- Вот вы говорите, что стали плохо видеть. Чем вы сможете заменить
глаза, даже если достигнете бессмертия?
Мацуяма-сан вновь изобразил подобие улыбки.
-- Специальные линзы. Уже опробованы. Зрительный нерв искусственный,
вживлены специальные сенсоры. Слух тоже разработан. Стереофонические
микрофоны с полгорошины величиной вживляются в барабанную перепонку. Слышишь
и видишь лучше, чем младенец.
-- И вы не боитесь, что гордыня губительным образом отразится на вашем
характере? -- медленно спросил Старик.
-- Глупый вопрос, -- скривился Мацуяма-сан. -- Гордыня? Я ничего, кроме
гордыни, не знаю. Я отдаю приказы. Повелеваю. Смысл моего существования.
-- Испытываете от этого удовольствие?
-- Испытывать удовольствие -- проявление слабости, порок. Плохое слово
"удовольствие". Я не испытываю удовольствия. Я просто существую. Все.
-- Так я научу тебя смирению! -- громогласно воскликнул Старик. -- Я
поставлю тебя на место! Смотри на меня!
-- Смотрю, Бог, -- с явной насмешкой откликнулся японец.
-- Не вижу твоих глаз! Учти, повторять не буду! Я тоже стар, а это
требует больших усилий. Готов?
-- Что ты сделаешь? Докажешь, что у Бога еще остается немножко силы?
-- Вот именно. Считаю до трех, а ты следи. Больше от тебя ничего не
требуется.
-- По-моему, ты решил обходиться без эффектов, -- прошипел мистер Смит.
-- С этим упрямцем другого способа быть не может! -- прогремел Старик.
-- Раз, два, три!
И растворился в воздухе.
Исчезновение Старика ничуть не впечатлило японца, зато мистер Смит явно
занервничал. Ему отнюдь не улыбалась перспектива остаться одному в этом
тихом дурдоме. Все время, пока Старик отсутствовал, Смит не сводил глаз с
монитора номер один, где дрыхли лохматые акиты. Через десять секунд,
показавшихся покинутому десятью минутами, Старик материализовался. Вид у
него был величественный.
-- Ну?
Никакого ответа. Мацуяма-сан не отреагировал на произошедшее. Он сидел
абсолютно неподвижно с отсутствующим выражением лица, статичный, как пенек.
-- Спит, -- растерянно констатировал Старик.
-- Или помер, -- предположил мистер Смит. -- От шока. Позвать молодого
человека, чтоб подсоединил его к машине? Или самому попробовать? Вон
какие-то провода.
-- Спит, -- повторил Старик и грозно откашлялся, произведя звук,
похожий на гул недальнего землетрясения. Личико японца чуть дернулось.
-- Прошу извинения. Из вежливости. Мог бы не просить. Уснул. В моем
возрасте непредсказуемым остается только сон.
-- Так ты ничего не видел? -- ахнул Старик.
-- У меня создалось ощущение, возможно ошибочное, что вы на время
покинули комнату, а потом вернулись обратно.
-- Покинул? Через дверь?
-- А как же еще?
-- Как еще?! Смотри в оба глаза и больше не спи! Третий раз делать не
буду! Сюда смотри! Иначе предоставлю тебя твоей злосчастной судьбе и никогда
больше не вернусь, понял? Итак, внимание!
Он махнул рукой у японца перед носом.
-- Смотрю, -- едва заметно кивнул Мацуяма-сан.
-- И не отвлекайся. Раз, два, три!
И Старик опять исчез.
На сей раз мистер Смит заметил некоторую реакцию: Мацуяма-сан
придирчиво огляделся по сторонам, внимательно обозрел потолок. Когда через
положенные десять секунд Старик вернулся, японец даже вздрогнул.
-- Так что?
-- Сколько? -- ответил вопросом на вопрос Мацуяма-сан.
-- В каком смысле?
-- Сколько хотите за патент?
-- Не верю собственным ушам, -- сник Старик.
-- Плачу хорошо, однако не чрезмерно. Трюк удачный, но несложный. Сто
тысяч долларов. Если откажетесь, мы сами разработаем аналогичную технологию,
просто это займет немножко времени. В ваших интересах согласиться.
-- Да соглашайся ты! -- взмолился мистер Смит. -- Хоть получим наконец
нормальные деньги. Целых сто тысяч!
-- Не могу, -- отрезал Старик. -- Я знаю, как это делается, но
торговлей не занимаюсь. Да и потом, этому не научишь. Либо дано, либо нет.
-- Какая разница? Сделай вид, что продаешь. Давай я продам ему
технологию. Я тоже умею исчезать. Мне торговля не претит.
-- Это был бы обман.
-- Такого грех не обмануть.
-- Обман вне сферы этики.
-- Плевал я на сферу этики! Мацуяма-сан поднял палец:
-- Я вижу, вы спорите, но ничего не слышу. Делаю окончательное
предложение. Сто двадцать тысяч американских долларов или эквивалент в
японских иенах за продажу мировых прав на фокус с исчезновением.
-- Он назвал чудо фокусом! Это последняя капля! -- закипел Старик, но
тут истерически заклекотал Смит:
-- Смотри, смотри! Первый экран! Полиция!
В самом деле -- на первом мониторе появились фигуры в пуленепробиваемых
жилетах, крадущиеся вдоль улицы по направлению к дому. Один из полицейских
пнул лежащую акиту, которая немедленно проснулась и вцепилась ему в лодыжку.
-- Псы просыпаются!
-- Ну не могу же я уследить за всем сразу, -- поморщился Старик.
-- Вызвал полицию, когда вы усыпили моих собак, -- сообщил Мацуяма-сан,
показав пальцем на красную кнопку. Потом покрутил какую-то ручку, и стали
слышны звуки улицы. Пробудившиеся акиты свирепо рычали, укушенный отчаянно
вопил, товарищи пытались отцепить от него намертво прилипшего пса. Внезапно
на экране возникли двое: высоченный блондин и маленький японец с какими-то
начальственными иероглифами на каске. Физиономию блондина объектив изрядно
искажал, но голос был слышен отчетливо:
-- О'кей, все как договорились. Ваши люди входят первыми, я -- следом.
Главное не дать им возможность исчезнуть прежде, чем я зачитаю им права. Ни
в коем случае не напугайте их. Пусть думают, что это обычная проверка. Мол,
сигнализация по ошибке сработала. Когда они успокоятся, появлюсь я и
попробую с ними договориться.
Японец кивнул.
-- ФБР! -- ахнул мистер Смит. -- Мало нам было собак!
-- Как они нас нашли? -- нахмурился Старик. -- Очевидно, существуют
какие-то электронные приспособления, которые могут нас выслеживать. Боюсь,
что наш хозяин во многом прав.
-- Зато мы умеем вовремя исчезать.
-- Не самый конструктивный выход, -- вздохнул Старик и протянул Смиту
руку.
Тут в комнату с грохотом и пыхтением вломились полицейские.
-- Прямо как в телевизоре, -- причмокнул мистер Смит.
-- Куда теперь?
Появился начальник, поднял руку, и полицейские опустили автоматы.
-- В Индию.
-- В Индию?
-- Последняя остановками все, "сбросим этот бренный шум".
-- Красиво. Кто сочинил?
С нарочитой неспешностью вошел давешний блондин.
-- Спокойно, парни. Вашему путешествию конец. Думаю, вы и сами это
понимаете.
Сомкнув вежды и блаженно улыбаясь, Старик и мистер Смит медленно
воспарили к потолку и просочились через крышу, продемонстрировав новую
вариацию исчезновения.
-- Мать твою! -- выругался блондин. -- Похоже, вы все-таки их напугали!
Перед самым исчезновением компаньонов на пороге возник молодой секретарь. Он
посмотрел на своего босса с явным беспокойством и включил сирену.
-- Скорей! Господин Мацуяма умер! Я должен в течение двух минут
подключить его к аппарату! Вон там инструкция по эксплуатации, возьмите, а я
пока подключу сенсоры!
Секретарь рывком перевернул старца и принялся тыкать штекерами ему в
спину. Внезапно Мацуяма-сан вздрогнул и открыл глаза.
-- Идиот! Уж и задремать нельзя. Что тут происходит?
Предпоследнее путешествие было не самым дальним, но самым утомительным,
ибо компаньоны уже порядком выбились из сил. Они пропустили момент
приземления, так как незадолго до конца полета оба погрузились в глубокий
сон. Трудно сказать, сколько времени пробыли они в забытьи, но когда Старик
приоткрыл глаз (чтобы сразу же вновь его зажмурить), сияло безжалостное
полуденное солнце. Старик пощупал живот, заголившийся вследствие посадки на
автопилоте, и проворно отдернул пальцы.
-- Вот так так, -- пробормотал он. -- Мой живот раскалился добела.
Никогда еще не испытывал столь сильного осязательного ощущения. Мистер Смит
шевельнулся.
-- Что ты сказал? Живот раскалился? А я думал, что это моя прерогатива
-- на случай медицинского осмотра. -- И засмеялся. -- Хорошо, что я
выспался!
-- А раньше ты когда-нибудь испытывал потребность в сне?
-- Да. И ты тоже. Мы постепенно обзавелись этой потребностью,
необходимой для нашего маскарада. У меня все началось с той ужасной шлюхи в
Нью-Йорке. До сих перед глазами стоит след от резинки на ее бедре. Как след
шины на снегу. В тот раз я уснул от острого приступа скуки, навеянного ее
трактовкой секса. При этом, отметь, до секса дело так и не дошло, но мне
достаточно было представить дальнейший ход событий, и я предпочел
отключиться. А дальше было бы так: театральные стоны, затуманенный взгляд,
ритмичное вихляние задом, коммерческий припев "как хорошо" и по истечении
положенных пятнадцати минут имитация оргазма.
-- Я не смогу участвовать в этом обсуждении, -- заметил Старик. --
Описываемые тобой действия мне малопонятны и несимпатичны.
-- Просто хотелось остановиться на том памятном случае поподробнее, по-
тому что я впервые тогда вкусил сна, этого сладкого забвенья, которого
прежде мы с тобой были лишены...
-- Ничего, у нас есть другие преимущества.
-- Не так уж много. Умение вовремя исчезать -- вот, пожалуй, и все.
-- А путешествие без билета, без стояния в очереди, без зависимости от
общественного транспорта?
-- В награду за жизнь без сна, без отдыха, без конца? Слабая
компенсация...
-- Меня все больше и больше беспокоит...
-- Что?
-- Изображая из себя смертных, мы постепенно превращаемся в них на
самом деле, причем гораздо успешней, чем наш друг Мацуяма превращается в
бессмертного.
-- А это означает, что нам пора возвращаться, -- медленно произнес
мистер Смит.
-- Давно пора. Вот, положи руку мне на живот. Мистер Смит так и сделал.
-- Разве не горячо? -- спросил Старик.
-- Вовсе нет. Нормальная температура для живота в здешнем климате.
-- Значит, я выбрал неудачный пример. Но хоть жару-то ты ощущаешь?
-- На мой вкус, жара умеренная. Значит, для большинства людей слишком
жарко.
-- Понимаешь, я никогда прежде не ощущал ни жару, ни холод. Теперь же я
начинаю чувствовать температуру. Если так пойдет дальше, еще неизвестно,
сможем ли мы вернуться туда, откуда прибыли.
-- Не бойся, твоя божественная природа никуда не денется. Другое дело
-- запас энергии. Парализованный помнит, как ходить, да встать не может.
-- Приятная аллегория, вполне в твоем духе.
Старик поправил хламиду и приподнялся.
Его глаза уже привыкли к жгучему, переливчатому сиянию, из-за которого
все вокруг казалось подернутым легкой дымкой. В тени гигантского дерева
Старик разглядел какие-то неподвижные, но явно живые силуэты и в первый
момент решил, что это представители фауны.
-- Кто это там? -- шепотом спросил он Смита.
-- Люди, -- ответил тот, садясь.
-- Ты уверен?
-- Абсолютно. Люди, причем почти голые. Мужчины. Тощие как щепки.
Лысые. На каждом очки в металлической оправе.
-- На каждом? И сколько же их?
-- Я вижу пятерых. Возможно, в высокой траве сидит кто-то еще.
-- Как тебе удалось в твоем возрасте сохранить столь острое зрение?
Мистер Смит сатанински улыбнулся:
-- Мне случалось любоваться такими восхитительными картинами... Без
острого зрения в моем деле никак нельзя.
-- Без подробностей, пожалуйста. Переходим к следующему вопросу. Кто
эти люди?
-- Святые старцы, -- донесся ответ на певучем индийском диалекте. Голос
был высок и тонок, но несказанно нежен.
-- Они что, слышат нас на таком расстоянии? -- удивился Старик.
-- Вот уж не подумал бы, -- перешел на шепот мистер Смит.
-- Мы слышим каждое ваше слово, -- вновь донесся голос. -- И теперь
окончательно убеждены, что вы тоже святые старцы, но обладающие куда большей
властью и силой, чем мы. Вот мы и собрались, чтобы внять голосу вашей
мудрости.
-- А как вы узнали о нашем появлении?
-- Получили мистическое послание. В нем говорилось, куда идти. И мы
пришли, а за нами придут и другие. Когда же мы увидели, как вы низвергаетесь
с небес и лежите прямо под палящими лучами полуденного солнца, да еще
посреди пустыни, где кишмя кишат ядовитые гады и бродят хищные тигры, мы
сказали себе: "Се святые старцы первого ранга, высшие в иерархии". И мы сели
в тени, чтобы солнце не сожгло наши жалкие головы, и стали ждать вашего
пробуждения.
-- А может, мы лежали мертвые? -- спросил Смит.
-- Но мы слышали ваше дыхание.
-- Вы хотите сказать храпение, -- вздохнул Старик.
-- Следует признать, что временами раздавался и храп.
Было не вполне ясно, кто говорит -- один и тот же святой старец или
разные.
-- Что-то новенькое, -- шепнул Старик компаньону. -- Сначала за нами по
всему миру гонялось это... как его... ФэБэ... Ну, ты знаешь. Потом нас
арестовали в Англии, атаковали в воздухе над Германией, подвергли
преследованиям в Китае, заманили в ловушку в Японии, отдали под суд в
Израиле, заставляли превращаться то в ос, то в медведей гризли, то в
народных депутатов из несуществующей сибирской области. А здесь нас вдруг
признали за тех -- или почти за тех, -- кем мы являемся на самом деле. Ах,
почему это произошло так поздно?
-- Потому что мы не похожи на других людей, -- ответили из-под дерева.
-- Вы что же, и шепот слышите?
-- В ясную погоду мы даже слышим мысли друг друга, -- добродушно
хихикнул голос. -- Вам, конечно, известно, что Индия -- такая страна, где
людям низших каст не приходится и мечтать об удовлетворении своих
материальных потребностей. Поэтому мы сосредоточили всю свою энергию на
целях духовных -- ведь они доступны каждому, но чиновники, политики,
промышленники и прочие продажные элементы общества, равно как и стоящие выше
коррупции наследственные правители, всевозможные короли и махараджи, не
считают нужным обременять себя духовностью.
-- Какое длинное предложение, -- подивился Старик.
-- Мы имеем склонность говорить длинными фразами, потому что у нас
чрезвычайно долгое дыхание. Это один из простейших способов достижения
власти над естеством. Мы вдыхаем воздух гораздо реже, чем люди, лишенные
духовной цели в жизни, и это -- в сочетании с присущей нам высочайшей
образованностью, которую мы редко применяем на практике, -- делает нас
невероятными занудами, когда нам все же приходится размыкать уста.
-- Понятно, -- задумчиво произнес Старик. -- Вы стараетесь как можно
лучше распорядиться тем немногим, что дала вам жизнь.
-- Блестящая формулировка. Человечество при всем разнообразии
составляющих его особей имеет множество типических характеристик. Например,
когда человек видит лестницу (а в случае Индии -- подвешенную веревку), его
охватывает неудержимое желание забраться повыше, не слишком задумываясь,
куда при этом попадешь (в случае Индии -- никуда). В этом весь символический
смысл веревки. Врожденный инстинкт тянет общество вверх. Мы же, святые
старцы, видим не только выгоды подъема, но и ужасающие утраты, которыми этот
подъем сопровождается.
-- Мы только что из Японии, -- сообщил мистер Смит, -- и имели
возможность лично убедиться в справедливости ваших слов. Там есть один
старичок, на вид лет ста, которому служит более двух миллионов человек.
-- Это безнравственно -- если, конечно, он платит всем этим людям
жалованье. Ибо, если один человек платит двум миллионам, можно не
сомневаться: он платит им меньше чем следует. Таково правило, практически не
ведающее исключений. Дабы поддерживать порядок, он вынужден одновременно
быть жестоким
патриархом и мошенником, а это означает, что в погоне за прибылью он
потеряет свою душу.
-- Я не понял, что вы имели в виду, когда сказали, что содержать на
службе два миллиона человек безнравственно, если платишь им жалованье. Ведь
еще безнравственнее не платить работникам ничего. По-моему, это называется
рабством, -- заметил Старик.
-- Такое рабство осталось в прошлом. Теперь существуют другие формы
рабовладения. Я же, разумеется, говорил о Будде, которому служит гораздо
больше людей, чем вашему японцу, и который при этом ничего им не платит,
освобождая души от продажности.
-- Кажется, я понял, -- задумчиво пробормотал Старик. -- Вы имеете в
виду древнюю поговорку "От денег добра не жди".
-- Блестяще сформулировано. Очень точно и лаконично.
-- Сформулировано без моего участия. Эту фразу произносило множество
уст.
-- Что отнюдь не снижает ценности вашего замечания. Я раньше этого
выражения не слышал. "От денег добра не жди".
-- Японский долгожитель сказал, что на его заводах скоро разработают
технологию неограниченного поддержания жизни -- иными словами, изобретут
бессмертие, -- повернул беседу в ином направлении мистер Смит.
-- Ничего не выйдет.
-- Откуда такая уверенность? Мы, например, не на шутку встревожились.
-- И напрасно. Что-нибудь обязательно не сработает. Какая-то мелочь.
Бракованный проводочек, короткое замыкание. Неважно что. Что за радость от
вечной жизни, если она зависит от электричества. Довольно и того, что
человек -- раб своих внутренних органов: печени, почек, сердца. Однако о них
можно не думать, даже отъявленные ипохондрики себе это иногда позволяют. Но
о бракованном проводочке не забудешь. Одно дело -- больной зуб, и
совсем-совсем другое-- зуб искусственный. О нем помнишь всегда. Органичная
часть человеческого естества без нужды о себе не напоминает и сна не лишает.
Ваш японец, очевидно, разрабатывает технологию бессмертия прежде всего для
самого себя. Впоследствии -- и это неизбежно -- его открытие будет
коммерциализовано. Японец станет повелевать миром, не отрываясь от подушки,
и в конце концов его безумное начинание закончится полным крахом. Перегорит
пробка, лопнет лампочка, произойдет еще что-нибудь. Слишком наглая идея, из
нее ничего не выйдет.
-- Вы нас успокоили. Но скажите, как вам, у которых ничего нет, удается
держать в поле зрения весь мир?
-- У нас нет ничего, и у нас есть все. Но даже если у тебя есть все,
тебе этого мало. Вот почему мы пришли сюда. Мы хотим следовать за вами и
увеличить наше знание.
-- А если мы не хотим, чтобы вы за нами следовали?
-- Мы, разумеется, выполним вашу волю. Но отныне вам никогда уже не
удастся полностью избавиться от нашего присутствия.
-- Приятная перспектива, -- иронически обронил Старик. -- И все ж
объясните, как вы сумели извлечь столь многое из ничего.
-- Мы отказались от соблазна карабкаться туда, куда не достигают наши
органы чувств, участвовать в безумной гонке, именуемой прогрессом. Изучая
то, что рядом с нами, пытаясь вникнуть в его суть, мы делаем первый шаг к
познанию всего остального.
-- А что рядом с вами?
-- Тело. Подчини себе свое тело, и ты подберешься к сути мироздания
ближе, чем если будешь болтаться где-нибудь в безвоздушном пространстве на
тросе, прицепленном к космическому кораблю.
-- И вам удалось подчинить тело?
-- Мы едва царапнули скорлупу понимания, но и этого уже не так мало. К
примеру, любой из нас намного старше вашего японского знакомого. Большинству
святых старцев гораздо больше ста лет. Тела наши иссушены, но вовсе не
бессильны. Тщедушны, но функциональны. Даже в выжженной пустыне нам не
грозит обезвоживание -- мы умеем впитывать росу через поры кожи. Нас насытит
стебелек травы, опьянит исходящий от него тончайший аромат. Два стебелька --
век вновь устремил взгляд на экран номер тридцать два. Работницы
расходились по рабочим местам. Мацуяма-сан повернул рычажок, чтобы включить
звук. Появился начальник, выкликнул по бумажке два имени и принялся
отчитывать виновниц, которые замерли на месте, низко кланяясь и чуть не
плача. Все это было похоже на сцену наказания в каком-то зловещем детском
саду.
-- Что происходит? -- спросил любопытный мистер Смит.
-- Сотрудниц клавишного сектора синтезаторного цеха наказывают за смех
после окончания перерыва.
-- И какое наказание?
-- Штраф. Половина недельной зарплаты. Если повторится еще раз, будут
уволены. А если будут уволены, то не смогут найти работы ни в одной солидной
японской компании в течение пяти лет. Такое соглашение подписали крупнейшие
корпорации по инициативе господина Мацуямы, который владеет крупнейшей из
крупнейших корпораций.
-- Такая страшная кара за хихиканье после окончания перерыва?
-- И за хихиканье до начала перерыва тоже.
-- Ну, а во время перерыва хихикать можно?
-- На то он и перерыв, чтобы отхихикаться.
-- Тяжело, наверно, приходится неисправимым хохотушкам. Этого замечания
Мацуяма-сан, судя по всему, не понял и решил не полагаться на клеврета --
внести собственную лепту в разъяснение:
-- Мацуяма-сан дает работу двум миллионам человек, -- сказал он о себе
в третьем лице и показал два пальца.
-- Не может быть! -- ахнул Старик.
-- Так вы -- Бог?
-- Бог.
Японец игриво хмыкнул и поднял палец.
-- А меня зовут Смит! -- крикнул мистер Смит.
-- Американец, -- констатировал Мацуяма-сан.
-- С чего вы взяли?
-- Бог тоже американец. Старик и мистер Смит переглянулись.
Трудно было понять: то ли Мацуяма-сан в полном маразме, то ли имеет
склонность к иронии.
-- А кто Бог, если не американец? -- на пределе доступной в его
возрасте веселости сказал японец. -- Разве Америка -- не любимая страна
Бога?
Старик пришел к выводу, что это высказывание носит явно враждебный
характер, и решил сменить тему разговора:
-- Странно, что такой богатый и могущественный человек живет в бедном
районе.
-- Бог не понимает? -- спросил Мацуяма-сан, и лицо его помрачнело,
сделавшись до жути похожим на маску смерти. -- У японцев не один бог. Много.
Японцы почитают семью, предков. Я не почитаю предков. Мои предки плохие.
Из-за них я все должен был делать сам. Родился здесь, в этом доме. Предки
тоже. Повара, плотники, лудильщики, воры. Всякие. Много родственников.
Старые, молодые, совсем маленькие. Дяди, тети, двоюродные, троюродные. Все
здесь. Шум, гам, никакой тишины. Теперь тут я один. Много тишины, много
мыслей, много рассуждений. Братья все умерли. Сестры все умерли. Дети или
умерли, или живут в больших домах с бассейном, водопадами, мостиками.
Богатые. Пикники устраивают. Два сына были камикадзе. Топили вражеские
корабли, погибли. Один в конце войны убил себя. Ему стыдно было. Кому как
повезло. Я остался живой. Хранил японские традиции. Двум миллионам дал
работу. Скоро еще дам. Вражеских кораблей больше не топим. Устарело. Топим
вражеские автомобили, телеви-
зоры, видеокамеры, часы, аудиотехнику. Другие времена/Добра и зла
больше нет. Устарели. Другой критерий. Будущее. Эффективно или нет. Иметь
или не иметь. Самураи снова воскресли. В бизнесе. Теперь дуэль на собрании
акционеров.
-- Минуточку! -- взорвался Старик. -- Вы хотите сказать, что понятие
эффективности -- неэффективности вытеснило добро и зло? Я вас правильно
понял?
-- Очень правильно. Новое измерение в поведении человечества.
Конкуренты тоже говорят про эффективность, но не доводят до логического
конца. У них комиссии по контролю качества и прочая ерунда, а хихикать в
рабочее время можно. Качество и хихикать несовместимо. Никаких компромиссов
в борьбе за тотальную эффективность. Формула такая: тотальная эффективность
есть тотальная добродетель.
-- Любопытно, -- задумчиво произнес Старик. -- Мы с мистером Смитом
стараемся вести себя и разговаривать как смертные, чтобы не давить на людей
своим превосходством. Элементарная вежливость. А вы, Мацуяма-сан, говорите,
словно вы бессмертны. И совершенно непонятно, с какой стати.
На сморщенном личике возникла легчайшая тень улыбки.
-- Очень острое наблюдение, -- прошептал Мацуяма-сан и нажал
указательным пальцем еще одну кнопочку.
Бамбуковая ширма у него за спиной уползла под пол, и гости увидели
какой-то весьма необычный аппарат.
-- Машина по поддержанию жизни. Последняя ступенька на пути к
бессмертию. А моим заводам приказано в течение пяти лет разработать
технологию вечной жизни. Вчера получил секретный отчет. Большое счастье.
Работы идут успешно. Пять лет не понадобится.
-- А если вы умрете раньше?
-- Меня тут же подключат к машине по поддержанию жизни. У меня в коже
уже проделаны входные отверстия для сенсоров. На затылке пропилена прорезь.
Дискету вставлять. Мысли во сне будут регистрироваться. Могу давать
закодированные приказы даже в коме. Остался всего один шаг, и все достойные
обретут бессмертие.
-- Несчастный глупец! Неужели вас радует подобная перспектива?
Мацуяма-сан проглотил оскорбление, как таблетку. Помолчал, потом продолжил:
-- Много лет обхожусь без радости. Вместо радости достижения.
-- Вы жили без любви? -- недоверчиво спросил Старик.
-- И без ненависти? -- чтобы не отставать, подпел ему мистер Смит.
-- Ах да, любовь. Последние полвека, больше, один час в день для жены,
один час для гейши, один час для проститутки. Не знаю, одни и те же женщины
или меняются. Маловероятно, что те же самые. Но у них инструкция: быть
приятными, а остальное неважно. -- Личико долгожителя насупилось и после
некоторого колебания он признался: -- Понимаете (указательный палец поднялся
вверх), уже много лет я с трудом различаю лица. Вижу только достижения и
нарушения.
-- А сколько у вас было детей?
-- Невозможно ответить. Понятия не имею. Все мои служащие, два миллиона
двести сорок одна тысяча восемьсот шестьдесят три человека, мне как дети. Я
их когда надо хвалю, а когда надо наказываю. Возможно, молодые люди, которые
живут в доме, -- мои сыновья. Я с ними обращаюсь плохо. И зрение портится.
Но собак различаю и помню по именам: Божественный Гром, Небесный Вулкан,
Грозная Молния и Воин Императора. Помню и их почтенных родителей -- их звали
Вздох Дракона и Хрупкий Цветок.
-- Вот вы говорите, что стали плохо видеть. Чем вы сможете заменить
глаза, даже если достигнете бессмертия?
Мацуяма-сан вновь изобразил подобие улыбки.
-- Специальные линзы. Уже опробованы. Зрительный нерв искусственный,
вживлены специальные сенсоры. Слух тоже разработан. Стереофонические
микрофоны с полгорошины величиной вживляются в барабанную перепонку. Слышишь
и видишь лучше, чем младенец.
-- И вы не боитесь, что гордыня губительным образом отразится на вашем
характере? -- медленно спросил Старик.
-- Глупый вопрос, -- скривился Мацуяма-сан. -- Гордыня? Я ничего, кроме
гордыни, не знаю. Я отдаю приказы. Повелеваю. Смысл моего существования.
-- Испытываете от этого удовольствие?
-- Испытывать удовольствие -- проявление слабости, порок. Плохое слово
"удовольствие". Я не испытываю удовольствия. Я просто существую. Все.
-- Так я научу тебя смирению! -- громогласно воскликнул Старик. -- Я
поставлю тебя на место! Смотри на меня!
-- Смотрю, Бог, -- с явной насмешкой откликнулся японец.
-- Не вижу твоих глаз! Учти, повторять не буду! Я тоже стар, а это
требует больших усилий. Готов?
-- Что ты сделаешь? Докажешь, что у Бога еще остается немножко силы?
-- Вот именно. Считаю до трех, а ты следи. Больше от тебя ничего не
требуется.
-- По-моему, ты решил обходиться без эффектов, -- прошипел мистер Смит.
-- С этим упрямцем другого способа быть не может! -- прогремел Старик.
-- Раз, два, три!
И растворился в воздухе.
Исчезновение Старика ничуть не впечатлило японца, зато мистер Смит явно
занервничал. Ему отнюдь не улыбалась перспектива остаться одному в этом
тихом дурдоме. Все время, пока Старик отсутствовал, Смит не сводил глаз с
монитора номер один, где дрыхли лохматые акиты. Через десять секунд,
показавшихся покинутому десятью минутами, Старик материализовался. Вид у
него был величественный.
-- Ну?
Никакого ответа. Мацуяма-сан не отреагировал на произошедшее. Он сидел
абсолютно неподвижно с отсутствующим выражением лица, статичный, как пенек.
-- Спит, -- растерянно констатировал Старик.
-- Или помер, -- предположил мистер Смит. -- От шока. Позвать молодого
человека, чтоб подсоединил его к машине? Или самому попробовать? Вон
какие-то провода.
-- Спит, -- повторил Старик и грозно откашлялся, произведя звук,
похожий на гул недальнего землетрясения. Личико японца чуть дернулось.
-- Прошу извинения. Из вежливости. Мог бы не просить. Уснул. В моем
возрасте непредсказуемым остается только сон.
-- Так ты ничего не видел? -- ахнул Старик.
-- У меня создалось ощущение, возможно ошибочное, что вы на время
покинули комнату, а потом вернулись обратно.
-- Покинул? Через дверь?
-- А как же еще?
-- Как еще?! Смотри в оба глаза и больше не спи! Третий раз делать не
буду! Сюда смотри! Иначе предоставлю тебя твоей злосчастной судьбе и никогда
больше не вернусь, понял? Итак, внимание!
Он махнул рукой у японца перед носом.
-- Смотрю, -- едва заметно кивнул Мацуяма-сан.
-- И не отвлекайся. Раз, два, три!
И Старик опять исчез.
На сей раз мистер Смит заметил некоторую реакцию: Мацуяма-сан
придирчиво огляделся по сторонам, внимательно обозрел потолок. Когда через
положенные десять секунд Старик вернулся, японец даже вздрогнул.
-- Так что?
-- Сколько? -- ответил вопросом на вопрос Мацуяма-сан.
-- В каком смысле?
-- Сколько хотите за патент?
-- Не верю собственным ушам, -- сник Старик.
-- Плачу хорошо, однако не чрезмерно. Трюк удачный, но несложный. Сто
тысяч долларов. Если откажетесь, мы сами разработаем аналогичную технологию,
просто это займет немножко времени. В ваших интересах согласиться.
-- Да соглашайся ты! -- взмолился мистер Смит. -- Хоть получим наконец
нормальные деньги. Целых сто тысяч!
-- Не могу, -- отрезал Старик. -- Я знаю, как это делается, но
торговлей не занимаюсь. Да и потом, этому не научишь. Либо дано, либо нет.
-- Какая разница? Сделай вид, что продаешь. Давай я продам ему
технологию. Я тоже умею исчезать. Мне торговля не претит.
-- Это был бы обман.
-- Такого грех не обмануть.
-- Обман вне сферы этики.
-- Плевал я на сферу этики! Мацуяма-сан поднял палец:
-- Я вижу, вы спорите, но ничего не слышу. Делаю окончательное
предложение. Сто двадцать тысяч американских долларов или эквивалент в
японских иенах за продажу мировых прав на фокус с исчезновением.
-- Он назвал чудо фокусом! Это последняя капля! -- закипел Старик, но
тут истерически заклекотал Смит:
-- Смотри, смотри! Первый экран! Полиция!
В самом деле -- на первом мониторе появились фигуры в пуленепробиваемых
жилетах, крадущиеся вдоль улицы по направлению к дому. Один из полицейских
пнул лежащую акиту, которая немедленно проснулась и вцепилась ему в лодыжку.
-- Псы просыпаются!
-- Ну не могу же я уследить за всем сразу, -- поморщился Старик.
-- Вызвал полицию, когда вы усыпили моих собак, -- сообщил Мацуяма-сан,
показав пальцем на красную кнопку. Потом покрутил какую-то ручку, и стали
слышны звуки улицы. Пробудившиеся акиты свирепо рычали, укушенный отчаянно
вопил, товарищи пытались отцепить от него намертво прилипшего пса. Внезапно
на экране возникли двое: высоченный блондин и маленький японец с какими-то
начальственными иероглифами на каске. Физиономию блондина объектив изрядно
искажал, но голос был слышен отчетливо:
-- О'кей, все как договорились. Ваши люди входят первыми, я -- следом.
Главное не дать им возможность исчезнуть прежде, чем я зачитаю им права. Ни
в коем случае не напугайте их. Пусть думают, что это обычная проверка. Мол,
сигнализация по ошибке сработала. Когда они успокоятся, появлюсь я и
попробую с ними договориться.
Японец кивнул.
-- ФБР! -- ахнул мистер Смит. -- Мало нам было собак!
-- Как они нас нашли? -- нахмурился Старик. -- Очевидно, существуют
какие-то электронные приспособления, которые могут нас выслеживать. Боюсь,
что наш хозяин во многом прав.
-- Зато мы умеем вовремя исчезать.
-- Не самый конструктивный выход, -- вздохнул Старик и протянул Смиту
руку.
Тут в комнату с грохотом и пыхтением вломились полицейские.
-- Прямо как в телевизоре, -- причмокнул мистер Смит.
-- Куда теперь?
Появился начальник, поднял руку, и полицейские опустили автоматы.
-- В Индию.
-- В Индию?
-- Последняя остановками все, "сбросим этот бренный шум".
-- Красиво. Кто сочинил?
С нарочитой неспешностью вошел давешний блондин.
-- Спокойно, парни. Вашему путешествию конец. Думаю, вы и сами это
понимаете.
Сомкнув вежды и блаженно улыбаясь, Старик и мистер Смит медленно
воспарили к потолку и просочились через крышу, продемонстрировав новую
вариацию исчезновения.
-- Мать твою! -- выругался блондин. -- Похоже, вы все-таки их напугали!
Перед самым исчезновением компаньонов на пороге возник молодой секретарь. Он
посмотрел на своего босса с явным беспокойством и включил сирену.
-- Скорей! Господин Мацуяма умер! Я должен в течение двух минут
подключить его к аппарату! Вон там инструкция по эксплуатации, возьмите, а я
пока подключу сенсоры!
Секретарь рывком перевернул старца и принялся тыкать штекерами ему в
спину. Внезапно Мацуяма-сан вздрогнул и открыл глаза.
-- Идиот! Уж и задремать нельзя. Что тут происходит?
Предпоследнее путешествие было не самым дальним, но самым утомительным,
ибо компаньоны уже порядком выбились из сил. Они пропустили момент
приземления, так как незадолго до конца полета оба погрузились в глубокий
сон. Трудно сказать, сколько времени пробыли они в забытьи, но когда Старик
приоткрыл глаз (чтобы сразу же вновь его зажмурить), сияло безжалостное
полуденное солнце. Старик пощупал живот, заголившийся вследствие посадки на
автопилоте, и проворно отдернул пальцы.
-- Вот так так, -- пробормотал он. -- Мой живот раскалился добела.
Никогда еще не испытывал столь сильного осязательного ощущения. Мистер Смит
шевельнулся.
-- Что ты сказал? Живот раскалился? А я думал, что это моя прерогатива
-- на случай медицинского осмотра. -- И засмеялся. -- Хорошо, что я
выспался!
-- А раньше ты когда-нибудь испытывал потребность в сне?
-- Да. И ты тоже. Мы постепенно обзавелись этой потребностью,
необходимой для нашего маскарада. У меня все началось с той ужасной шлюхи в
Нью-Йорке. До сих перед глазами стоит след от резинки на ее бедре. Как след
шины на снегу. В тот раз я уснул от острого приступа скуки, навеянного ее
трактовкой секса. При этом, отметь, до секса дело так и не дошло, но мне
достаточно было представить дальнейший ход событий, и я предпочел
отключиться. А дальше было бы так: театральные стоны, затуманенный взгляд,
ритмичное вихляние задом, коммерческий припев "как хорошо" и по истечении
положенных пятнадцати минут имитация оргазма.
-- Я не смогу участвовать в этом обсуждении, -- заметил Старик. --
Описываемые тобой действия мне малопонятны и несимпатичны.
-- Просто хотелось остановиться на том памятном случае поподробнее, по-
тому что я впервые тогда вкусил сна, этого сладкого забвенья, которого
прежде мы с тобой были лишены...
-- Ничего, у нас есть другие преимущества.
-- Не так уж много. Умение вовремя исчезать -- вот, пожалуй, и все.
-- А путешествие без билета, без стояния в очереди, без зависимости от
общественного транспорта?
-- В награду за жизнь без сна, без отдыха, без конца? Слабая
компенсация...
-- Меня все больше и больше беспокоит...
-- Что?
-- Изображая из себя смертных, мы постепенно превращаемся в них на
самом деле, причем гораздо успешней, чем наш друг Мацуяма превращается в
бессмертного.
-- А это означает, что нам пора возвращаться, -- медленно произнес
мистер Смит.
-- Давно пора. Вот, положи руку мне на живот. Мистер Смит так и сделал.
-- Разве не горячо? -- спросил Старик.
-- Вовсе нет. Нормальная температура для живота в здешнем климате.
-- Значит, я выбрал неудачный пример. Но хоть жару-то ты ощущаешь?
-- На мой вкус, жара умеренная. Значит, для большинства людей слишком
жарко.
-- Понимаешь, я никогда прежде не ощущал ни жару, ни холод. Теперь же я
начинаю чувствовать температуру. Если так пойдет дальше, еще неизвестно,
сможем ли мы вернуться туда, откуда прибыли.
-- Не бойся, твоя божественная природа никуда не денется. Другое дело
-- запас энергии. Парализованный помнит, как ходить, да встать не может.
-- Приятная аллегория, вполне в твоем духе.
Старик поправил хламиду и приподнялся.
Его глаза уже привыкли к жгучему, переливчатому сиянию, из-за которого
все вокруг казалось подернутым легкой дымкой. В тени гигантского дерева
Старик разглядел какие-то неподвижные, но явно живые силуэты и в первый
момент решил, что это представители фауны.
-- Кто это там? -- шепотом спросил он Смита.
-- Люди, -- ответил тот, садясь.
-- Ты уверен?
-- Абсолютно. Люди, причем почти голые. Мужчины. Тощие как щепки.
Лысые. На каждом очки в металлической оправе.
-- На каждом? И сколько же их?
-- Я вижу пятерых. Возможно, в высокой траве сидит кто-то еще.
-- Как тебе удалось в твоем возрасте сохранить столь острое зрение?
Мистер Смит сатанински улыбнулся:
-- Мне случалось любоваться такими восхитительными картинами... Без
острого зрения в моем деле никак нельзя.
-- Без подробностей, пожалуйста. Переходим к следующему вопросу. Кто
эти люди?
-- Святые старцы, -- донесся ответ на певучем индийском диалекте. Голос
был высок и тонок, но несказанно нежен.
-- Они что, слышат нас на таком расстоянии? -- удивился Старик.
-- Вот уж не подумал бы, -- перешел на шепот мистер Смит.
-- Мы слышим каждое ваше слово, -- вновь донесся голос. -- И теперь
окончательно убеждены, что вы тоже святые старцы, но обладающие куда большей
властью и силой, чем мы. Вот мы и собрались, чтобы внять голосу вашей
мудрости.
-- А как вы узнали о нашем появлении?
-- Получили мистическое послание. В нем говорилось, куда идти. И мы
пришли, а за нами придут и другие. Когда же мы увидели, как вы низвергаетесь
с небес и лежите прямо под палящими лучами полуденного солнца, да еще
посреди пустыни, где кишмя кишат ядовитые гады и бродят хищные тигры, мы
сказали себе: "Се святые старцы первого ранга, высшие в иерархии". И мы сели
в тени, чтобы солнце не сожгло наши жалкие головы, и стали ждать вашего
пробуждения.
-- А может, мы лежали мертвые? -- спросил Смит.
-- Но мы слышали ваше дыхание.
-- Вы хотите сказать храпение, -- вздохнул Старик.
-- Следует признать, что временами раздавался и храп.
Было не вполне ясно, кто говорит -- один и тот же святой старец или
разные.
-- Что-то новенькое, -- шепнул Старик компаньону. -- Сначала за нами по
всему миру гонялось это... как его... ФэБэ... Ну, ты знаешь. Потом нас
арестовали в Англии, атаковали в воздухе над Германией, подвергли
преследованиям в Китае, заманили в ловушку в Японии, отдали под суд в
Израиле, заставляли превращаться то в ос, то в медведей гризли, то в
народных депутатов из несуществующей сибирской области. А здесь нас вдруг
признали за тех -- или почти за тех, -- кем мы являемся на самом деле. Ах,
почему это произошло так поздно?
-- Потому что мы не похожи на других людей, -- ответили из-под дерева.
-- Вы что же, и шепот слышите?
-- В ясную погоду мы даже слышим мысли друг друга, -- добродушно
хихикнул голос. -- Вам, конечно, известно, что Индия -- такая страна, где
людям низших каст не приходится и мечтать об удовлетворении своих
материальных потребностей. Поэтому мы сосредоточили всю свою энергию на
целях духовных -- ведь они доступны каждому, но чиновники, политики,
промышленники и прочие продажные элементы общества, равно как и стоящие выше
коррупции наследственные правители, всевозможные короли и махараджи, не
считают нужным обременять себя духовностью.
-- Какое длинное предложение, -- подивился Старик.
-- Мы имеем склонность говорить длинными фразами, потому что у нас
чрезвычайно долгое дыхание. Это один из простейших способов достижения
власти над естеством. Мы вдыхаем воздух гораздо реже, чем люди, лишенные
духовной цели в жизни, и это -- в сочетании с присущей нам высочайшей
образованностью, которую мы редко применяем на практике, -- делает нас
невероятными занудами, когда нам все же приходится размыкать уста.
-- Понятно, -- задумчиво произнес Старик. -- Вы стараетесь как можно
лучше распорядиться тем немногим, что дала вам жизнь.
-- Блестящая формулировка. Человечество при всем разнообразии
составляющих его особей имеет множество типических характеристик. Например,
когда человек видит лестницу (а в случае Индии -- подвешенную веревку), его
охватывает неудержимое желание забраться повыше, не слишком задумываясь,
куда при этом попадешь (в случае Индии -- никуда). В этом весь символический
смысл веревки. Врожденный инстинкт тянет общество вверх. Мы же, святые
старцы, видим не только выгоды подъема, но и ужасающие утраты, которыми этот
подъем сопровождается.
-- Мы только что из Японии, -- сообщил мистер Смит, -- и имели
возможность лично убедиться в справедливости ваших слов. Там есть один
старичок, на вид лет ста, которому служит более двух миллионов человек.
-- Это безнравственно -- если, конечно, он платит всем этим людям
жалованье. Ибо, если один человек платит двум миллионам, можно не
сомневаться: он платит им меньше чем следует. Таково правило, практически не
ведающее исключений. Дабы поддерживать порядок, он вынужден одновременно
быть жестоким
патриархом и мошенником, а это означает, что в погоне за прибылью он
потеряет свою душу.
-- Я не понял, что вы имели в виду, когда сказали, что содержать на
службе два миллиона человек безнравственно, если платишь им жалованье. Ведь
еще безнравственнее не платить работникам ничего. По-моему, это называется
рабством, -- заметил Старик.
-- Такое рабство осталось в прошлом. Теперь существуют другие формы
рабовладения. Я же, разумеется, говорил о Будде, которому служит гораздо
больше людей, чем вашему японцу, и который при этом ничего им не платит,
освобождая души от продажности.
-- Кажется, я понял, -- задумчиво пробормотал Старик. -- Вы имеете в
виду древнюю поговорку "От денег добра не жди".
-- Блестяще сформулировано. Очень точно и лаконично.
-- Сформулировано без моего участия. Эту фразу произносило множество
уст.
-- Что отнюдь не снижает ценности вашего замечания. Я раньше этого
выражения не слышал. "От денег добра не жди".
-- Японский долгожитель сказал, что на его заводах скоро разработают
технологию неограниченного поддержания жизни -- иными словами, изобретут
бессмертие, -- повернул беседу в ином направлении мистер Смит.
-- Ничего не выйдет.
-- Откуда такая уверенность? Мы, например, не на шутку встревожились.
-- И напрасно. Что-нибудь обязательно не сработает. Какая-то мелочь.
Бракованный проводочек, короткое замыкание. Неважно что. Что за радость от
вечной жизни, если она зависит от электричества. Довольно и того, что
человек -- раб своих внутренних органов: печени, почек, сердца. Однако о них
можно не думать, даже отъявленные ипохондрики себе это иногда позволяют. Но
о бракованном проводочке не забудешь. Одно дело -- больной зуб, и
совсем-совсем другое-- зуб искусственный. О нем помнишь всегда. Органичная
часть человеческого естества без нужды о себе не напоминает и сна не лишает.
Ваш японец, очевидно, разрабатывает технологию бессмертия прежде всего для
самого себя. Впоследствии -- и это неизбежно -- его открытие будет
коммерциализовано. Японец станет повелевать миром, не отрываясь от подушки,
и в конце концов его безумное начинание закончится полным крахом. Перегорит
пробка, лопнет лампочка, произойдет еще что-нибудь. Слишком наглая идея, из
нее ничего не выйдет.
-- Вы нас успокоили. Но скажите, как вам, у которых ничего нет, удается
держать в поле зрения весь мир?
-- У нас нет ничего, и у нас есть все. Но даже если у тебя есть все,
тебе этого мало. Вот почему мы пришли сюда. Мы хотим следовать за вами и
увеличить наше знание.
-- А если мы не хотим, чтобы вы за нами следовали?
-- Мы, разумеется, выполним вашу волю. Но отныне вам никогда уже не
удастся полностью избавиться от нашего присутствия.
-- Приятная перспектива, -- иронически обронил Старик. -- И все ж
объясните, как вы сумели извлечь столь многое из ничего.
-- Мы отказались от соблазна карабкаться туда, куда не достигают наши
органы чувств, участвовать в безумной гонке, именуемой прогрессом. Изучая
то, что рядом с нами, пытаясь вникнуть в его суть, мы делаем первый шаг к
познанию всего остального.
-- А что рядом с вами?
-- Тело. Подчини себе свое тело, и ты подберешься к сути мироздания
ближе, чем если будешь болтаться где-нибудь в безвоздушном пространстве на
тросе, прицепленном к космическому кораблю.
-- И вам удалось подчинить тело?
-- Мы едва царапнули скорлупу понимания, но и этого уже не так мало. К
примеру, любой из нас намного старше вашего японского знакомого. Большинству
святых старцев гораздо больше ста лет. Тела наши иссушены, но вовсе не
бессильны. Тщедушны, но функциональны. Даже в выжженной пустыне нам не
грозит обезвоживание -- мы умеем впитывать росу через поры кожи. Нас насытит
стебелек травы, опьянит исходящий от него тончайший аромат. Два стебелька --