Страница:
Лорд Эвендел, глубоко оскорбленный услышанным, несколько раз прошелся по комнате, прежде чем ответить на этот упрек. Наконец он сказал:
— Я мог бы избежать брошенного мне тяжкого обвинения, если бы с самого начала решился объяснить мисс Белленден основную причину обращенной к ней просьбы. Ради себя самой она, наверно, не сочла бы заслуживающими внимания соображения, которые я намерен ей изложить, но она должна учесть интересы леди Маргарет. Моя смерть на поле сражения отдаст мое имущество тем, кто является моими наследниками по закону о майорате. Если мое поведение будет признано государственной изменой, это имущество может быть конфисковано правительством узурпатора в пользу самого принца Оранского или какого-нибудь его фаворита-голландца. И в том и в другом случае мой высокочтимый друг и моя нареченная невеста останутся без покровителя и без средств. Но, обладая правами и доходами леди Эвендел и имея возможность поддерживать престарелую бабушку, Эдит будет до некоторой степени вознаграждена за согласие унаследовать титул и богатство того, кто не может считать себя достойным ее руки.
Эдит, приведенная в замешательство этим непредвиденным доводом, была вынуждена признать, что действия лорда Эвендела объясняются его деликатностью и уважением к ней.
— И все-таки, — сказала она, — упорство, с которым мое сердце тянется к прошлому (она залилась слезами), таково, что я не могу подавить в себе какое-то зловещее внутреннее сопротивление, препятствующее мне, несмотря на все ваши доводы, не откладывая выполнить мое обещание.
— Мы уже много раз обсуждали это печальное обстоятельство, — сказал лорд Эвендел, — и я полагал, дорогая Эдит, что и ваши и мои столь безуспешные розыски уже давно вас убедили, что ваша печаль бесплодна.
— Бесплодна! Конечно, бесплодна! — сказала Эдит с тяжким вздохом, который вдруг, словно эхо, отозвался в соседней комнате. Уловив этот звук, мисс Белленден вздрогнула, и лорд Эвендел с трудом ее убедил, что она слышала эхо собственного своего вздоха.
— Оно прозвучало странно отчетливо, — сказала она, — и почти зловеще; впрочем, я так расстроена, что меня способен встревожить любой пустяк.
Лорд Эвендел всячески пытался успокоить Эдит и примирить ее с мыслью о браке, который представлялся ему хоть и поспешным, но единственным средством обеспечить ее независимость. Добиваясь своего, он ссылался на их помолвку, на желание и даже повеление ее бабушки, на то, что это доставит ей известные жизненные удобства и независимость; он коснулся также своей давней привязанности, которую он не раз доказывал разнообразными и многочисленными услугами.
Последние Эдит ощущала тем больше, чем меньше он о них говорил, и так как ей нечего было противопоставить его настояниям, кроме беспричинного, но упорного нежелания, о котором ей было неловко упоминать, видя такое великодушие с его стороны, она в конце концов сослалась на то, что в такой краткий срок и в таком месте невозможно устроить обряд венчания. Но лорд Эвендел предусмотрел и это; он оживленно и весело сообщил, что в сторожке их ждут бывший священник его полка с его верным слугою, прежде служившим сержантом в лейб-гвардии, что его сестра также посвящена в тайну и что к списку свидетелей можно добавить Хедрига и его жену, если это будет угодно мисс Белленден. Что касается места их встречи, то он избрал его исключительно с этой целью. Их брак некоторое время не следует разглашать, так как лорду Эвенделу вскоре после венчания предстоит тайно уехать. Если бы их свадьба была публичной, его отъезд непременно привлек бы внимание местных властей, которые объяснили бы его не иначе как участием в каком-нибудь рискованном политическом предприятии. Поспешно рассказав о своих соображениях и намерениях и не дожидаясь ответа, он вышел, чтобы послать к своей невесте сестру и собрать тех, кто должен был присутствовать на церемонии.
Леди Эмили застала свою подругу в слезах, причину которых не понимала, да и не могла бы понять, так как принадлежала к числу девиц, не видящих в замужестве ничего страшного и таинственного. К тому же, разделяя мнение всех знавших лорда Эвендела, она считала, что такой жених никоим образом не может внушать боязнь. Держась подобных взглядов, она исчерпала все до одного доводы и выражения участия и сочувствия, к которым прибегают в этих случаях для ободрения. Но когда леди Эмили обнаружила, что ее будущая невестка глуха ко всем обычным убеждениям и увещаниям, когда она увидела, что частые слезы не переставая катятся по бледным, как мрамор, щекам, когда она почувствовала, что рука, которую она сжимает, чтобы подкрепить свои доводы, похолодевшая и бесчувственная, как у мертвой, не отвечает на ее ласку, — сочувствие уступило в ней место оскорбленной гордости и досаде.
— Должна признаться, — сказала она, — что мне трудно это понять, мисс Белленден. Прошло уже много месяцев, как вы согласились стать женой моего брата, а между тем вы все время откладываете исполнение своего обещания, как будто в этом браке для вас заключается нечто позорное и бесконечно тягостное. Позволю себе заявить от имени лорда Эвендела, что он не станет домогаться руки женщины против ее желания, и хоть я только его сестра, все же берусь утверждать, что ему нет ни малейшей нужды неволить кого бы то ни было совершать насилие над своими чувствами. Простите меня, мисс Белленден, но ваше теперешнее отчаяние не предвещает счастья Эвенделу, и я считаю нужным добавить, что он отнюдь не заслуживает всех этих горестей и сожалений, — они мне кажутся странным вознаграждением за его длительную привязанность, которую он столько раз доказал вам на деле.
— Вы правы, леди Эмили, — сказала Эдит, вытирая слезы и стараясь принять свой обычный вид, хотя ее все еще выдавали дрожащий голос и бледные щеки, — вы совершенно правы: лорд Эвендел не заслуживает подобного отношения ни от кого, и меньше всего от той, кого он подарил своим драгоценным вниманием. Но если я теперь в последний раз поддалась охватившему меня чувству, то меня утешает то, что ваш брат, леди Эмили, знает причину моей нерешительности, я ничего от него не скрыла, и он по крайней мере не имеет оснований бояться, что найдет в Эдит Белленден жену, недостойную его привязанности. Но вы все же правы: уступив на мгновение этой бесплодной печали и тяжелым воспоминаниям, я заслужила ваш выговор. Этого больше не будет, я связала свою судьбу с Эвенделом и буду делить ее с ним. Он ни на что не сможет пожаловаться, и его близким не на что будет сердиться; праздные воспоминания о былом не помешают мне внимательно и преданно исполнять мой долг; никакие пустые иллюзии не вызовут сожаления о минувшем…
Произнося эти слова, она медленно подняла глаза, которые до того закрывала рукой, на приоткрытое решетчатое окно, испустила ужасный крик и потеряла сознание. Леди Эмили взглянула туда же и увидела тень мужчины, мелькнувшую у окна. Испуганная больше состоянием Эдит, чем привидением, которое она видела собственными глазами, она принялась звать на помощь. Вскоре на ее крики прибежал лорд Эвендел и вместе с ним священник и Дженни Деннисон. Однако, чтобы привести мисс Белленден в сознание, потребовались сильные средства. Даже после того как она пришла наконец в себя, речь ее была дикой и бессвязной.
— Больше не принуждайте меня, — сказала она, обращаясь к лорду Эвенделу, — это невозможно; небо и земля… живые и мертвые — все против этого не предвещающего добра союза. Возьмите все, на что я способна, возьмите мою преданность, мою дружбу. Я вас буду любить, как сестра, я вам буду служить, как крепостная, но никогда больше не говорите со мною о браке.
Нетрудно представить себе удивление лорда Эвендела.
— Эмили, — сказал он сестре, — это все ты наделала! Будь проклято то мгновение, когда я решил тебя вызвать; какая-нибудь твоя безрассудная выходка довела ее до безумия!
— Честное слово, брат, — сказала леди Эмили, — довольно и тебя одного, чтобы свести с ума всех женщин Шотландии. Твоя возлюбленная намерена водить тебя за нос, а ты нападаешь ни с того ни с сего на сестру, которая для тебя же старалась и уже совсем ее убедила, как вдруг в окно заглянул какой-то мужчина; она, с ее болезненной фантазией, приняла его за тебя или кого-то другого и бесплатно разыграла перед нами великолепную трагическую сцену.
— Какой мужчина? Какое окно? — раздраженно воскликнул лорд Эвендел. — Мисс Белленден не способна дурачить меня, и, что бы тут ни случилось…
— Тише, тише! — сказала Дженни, у которой были свои причины добиваться прекращения дальнейших расспросов. — Ради самого неба, милорд, говорите потише, потому что миледи, кажется, приходит в себя.
Едва оправившись после обморока, Эдит слабым голосом попросила, чтобы ее оставили наедине с лордом Эвенделом. Все вышли из комнаты: Дженни — со своим обычным видом всегда готового услужить простодушия, священник и леди Эмили — с выражением любопытства.
Как только они удалились, Эдит показала лорду Эвенделу место рядом с собой на диване; следующим движением, несмотря на его удивление и противодействие, она поднесла его руку к губам, потом она соскользнула с дивана и обхватила его колени.
— Простите меня, милорд! — вскричала она. — Простите меня! Я должна поступить очень нечестно по отношению к вам и отказаться от своего торжественного обета. Вам принадлежит моя дружба, мое глубочайшее уважение, моя искренняя благодарность… Вы располагаете большим — моим словом и моим обещанием… Но простите меня. Я не виновата. Я не люблю вас и не могу выйти за вас, не впадая в грех!
— Вы бредите, дорогая Эдит! — сказал лорд Эвендел в полном смятении. — Вы позволяете своему воображению обманывать вас; ведь это какой-то призрак, порожденный вашей фантазией; тот, кого вы предпочли мне, давно уже в лучшем мире, куда не могут проникнуть ваши бесплодные сожаления, а если бы и проникли, то лишь нарушили бы блаженство, которое он там вкушает.
— Вы ошибаетесь, лорд Эвендел, — сказала Эдит торжественно. — Я не лунатик и не сошла с ума. Нет, я бы сама не поверила, если бы не видела собственными глазами. Но я его видела, я не могу не верить своим глазам.
— Вы его видели! Кого же? — спросил в волнении лорд Эвендел.
— Генри Мортона, — отвечала Эдит, произнося эти слова так, точно они были последними в ее жизни, и едва не теряя сознания.
— Мисс Белленден, — сказал лорд Эвендел, — вы обращаетесь со мной как с глупцом или малым ребенком. Если вы раскаиваетесь в своей помолвке со мною, — продолжал он негодующим тоном, — я не таков, чтобы принуждать вас вопреки вашим склонностям, но прошу вас, разговаривайте со мной как с мужчиной, и давайте оставим эти неуместные шутки.
Он собрался было уйти, но, взглянув на нее и заметив блуждающий взор и бледные щеки, понял, что она его не обманывала и действительно чем-то очень напугана. Он переменил тон и употребил все свое красноречие, чтобы ее успокоить и дознаться истинной причины этого страха и возбуждения.
— Я его видела, — говорила она. — Я видела Генри Мортона, он стоял у этого окна и смотрел в комнату в тот самый момент, когда я готова была отречься от него навсегда. Его лицо осунулось и побледнело; на нем был походный плащ и надвинутая на глаза шляпа; выражение лица было такое же, как в тот страшный день, когда допрашивал его в Тиллитудлеме Клеверхауз. Спросите вашу сестру, спросите леди Эмили, разве она не видела его так же отчетливо, как видела его я. Я знаю, что вызвало его из могилы, — он пришел, чтобы укорить меня, потому что в то время, когда сердце мое было с ним в глубоком и безжизненном море, я собиралась отдать свою руку другому. Милорд, между мною и вами все кончено; будь что будет — та, чей брак тревожит покой мертвецов, не может выйти замуж.
— Боже милостивый! — шагая по комнате, воскликнул лорд Эвендел, сам почти обезумевший от изумления и досады. — Ее ум совсем помутился оттого, что она заставляла себя согласиться на мою несвоевременную, хотя и бескорыстную просьбу. Если не дать ей отдыха и не окружить ее неусыпной заботой, она навеки потеряет здоровье.
В этот момент отворилась дверь, и в комнату влетел Том Хеллидей, который, оставив вместе с лордом Эвенделом во время революции полк, сделался его слугою и чем-то вроде адъютанта. Его лицо было мертвенно бледно и искажено ужасом.
— Что еще, Хеллидей? — вскричал его господин, вскакивая со стула.
— Какие-нибудь новости о…
Он овладел собой и остановился на половине опасной фразы.
— Нет, сэр, — сказал Хеллидей, — нет, сэр, не это, совсем другое: я видел призрак!
— Призрак! Безнадежный болван! — сказал лорд Эвендел, окончательно потеряв терпение. — Кажется, все человечество решило спятить с ума, чтобы увлечь и меня за собой. Какой призрак, ну, отвечай, простофиля?
— Призрак Генри Мортона, начальника вигов во время битвы на Босуэлском мосту, — ответил Хеллидей. — Он промелькнул мимо меня, точно молния, когда я находился в саду.
— Это какое-то наваждение, — сказал лорд Эвендел, — или чьи-то злонамеренные проделки. Дженни, проводите леди в ее комнату, а я попробую расследовать эту историю.
Розыски лорда Эвендела оказались, однако, тщетными. Дженни, которая могла бы, если бы захотела, объяснить происшедшее, имела свой расчет не раскрывать тайны. Дело в том, что, с тех пор как Дженни получила в свою безраздельную собственность деятельного и любящего супруга, ее кокетство бесследно исчезло, но зато расчет стал главной побудительной причиной всех ее действий. Воспользовавшись первыми минутами всеобщего замешательства, она привела в порядок ту комнату по соседству с гостиной, где ночевал Мортон, и уничтожила все признаки его ночного пребывания в ней. Она умудрилась даже затереть следы под окном, в которое, прежде чем покинуть сад, заглянул Мортон, чтобы еще раз увидеть ту, которую он так долго любил и теперь терял навсегда. Было совершенно ясно, что это он пронесся по саду мимо Хеллидея; от старшего мальчика, которому она велела оседлать коня незнакомца и держать его наготове, ей стало известно, что Мортон вбежал в конюшню, бросил мальчику золотой, вскочил на коня и со страшной быстротой помчался по направлению к Клайду. Таким образом, тайна пребывала в лоне ее семейства, и Дженни решила, что там ей надлежит и остаться.
«Конечно, — рассуждала она про себя, — миледи и Хеллидей узнали мистера Мортона, но то было днем, а это совсем не значит, что я также должна была узнать его в сумерки или при свете свечи. И к тому же он все время прятал лицо от Кадди и от меня».
Поэтому на вопросы лорда Эвендела она ответила, что ей ровно ничего не известно. Что касается Хеллидея, то он упорно продолжал стоять на своем, утверждая, что, войдя в сад, встретился с промелькнувшим мимо него привидением, лицо которого выражало гнев и печаль. Хеллидей говорил, что знает Мортона достаточно хорошо: ведь он не раз его охранял, и именно ему было поручено перечислить его приметы, если бы он бежал из-под стражи. А такие лица, как у мистера Мортона, попадаются не так уж часто. Но что заставило его посетить места, где он не был ни повешен, ни расстрелян, — этого он, Хеллидей, не может уразуметь.
Леди Эмили подтвердила, что видела в окне мужское лицо, но на этом и кончались ее показания. Джон Гьюдьил заявил, что nihil novit in causa note 37. Он кончил свою работу в саду и пошел приложиться к утренней чарочке как раз в то самое время, когда было замечено привидение. Слуга леди Эмили ожидал приказаний на кухне, и на четверть мили кругом больше никого не было.
Лорд Эвендел вернулся озабоченный и расстроенный: план, выполнение которого, принимая во внимание особые обстоятельства, он считал не менее необходимым в интересах Эдит, чем для достижения собственного счастья, рушился теперь без видимых и объяснимых причин.
Зная характер Эдит, он не мог подозревать ее в том, что, изменив внезапно решение, она придумала в свое оправдание этот мнимый призрак. Он объяснил бы эту историю игрою ее расстроенного воображения, возбужденного обстоятельствами, в которых она неожиданно оказалась, но показание Хеллидея в точности совпадало с ее словами, а ведь этот последний не имел никаких причин думать о Мортоне больше, чем о ком-либо другом, и к тому же ничего не знал о привидении мисс Эдит, когда сам возвестил о своем собственном. С другой стороны, было в высшей степени невероятно, чтобы Мортон, так долго и тщетно разыскиваемый и, по всей вероятности, утонувший на «Свободе», пошедшей ко дну вместе со всем своим экипажем и пассажирами, был цел и невредим и скрывался в стране, где мог бы появиться в открытую, так как новое правительство покровительствовало приверженцам его партии. Когда же лорд Эвендел с большой неохотой поделился своими соображениями со священником, чтобы узнать его мнение, он принужден был выслушать пространную лекцию по демонологии, в которой, сославшись на Дельрио, Бортхуга и Деланкра, писавших о привидениях, а также на различных знатоков гражданского и общего права, рассуждавших о природе свидетельских показаний, ученый джентльмен заявил, что, по его решительному и окончательному суждению, это был или подлинный дух покойного Генри Мортона, возможность чего он, как лицо духовное и как философ, не может ни утверждать, ни оспаривать, или что вышепоименованный Генри Мортон, все еще пребывая in rerum natura note 38, появился сегодня утром во плоти и крови, или, наконец, что глаза мисс Белленден и Томаса Хеллидея были введены в заблуждение каким-нибудь поразительным deceptio visus note 39, если не исключительным сходством во внешности. Какая из этих гипотез наиболее правдоподобна, ученый муж не брался решать, но ручался своей головой, что вся утренняя суматоха была следствием одной из перечисленных выше причин.
Вскоре, вдобавок ко всем этим тревогам, лорду Эвенделу сообщили, что мисс Белленден тяжело заболела.
— Я не уеду отсюда, — воскликнул он, — пока ее здоровье не перестанет внушать опасения! Я не могу и не должен ее покидать, ибо каков бы ни был непосредственный повод ее болезни, затеяв этот злосчастный разговор, я был первой ее причиною.
Он остался гостем в Фери-ноу. В глазах общества это было вполне естественно и не нарушало приличий, так как в усадьбе находились его сестра и леди Маргарет Белленден, которая, узнав о болезни внучки, потребовала, несмотря на свой ревматизм, чтобы ее немедленно к ней доставили. Он с нетерпением ожидал, когда, без ущерба для здоровья Эдит, можно будет окончательно объясниться с нею и вслед за тем выехать в лагерь восставших.
«Она не должна, — думал благородный молодой человек, — смотреть на свою помолвку как на насильственное принуждение вступить в брак, одна мысль о котором сводит ее с ума».
Не только недуги и потребности плоти уравнивают даже самых одаренных людей со всеми остальными. Бывают минуты душевных волнений, когда самый сильный из смертных равен слабейшему из своих собратий. В такие мгновения, уступая своей человеческой сущности, он усугубляет свалившееся на него горе сознанием, что, предаваясь печали, он нарушает те предписания религии и философии, которым стремился подчинять свои страсти и свои действия.
Именно в таком состоянии духа несчастный Мортон покидал Фери-ноу. Знать наверно, что Эдит, которую он любил так давно и которую все еще любит, Эдит, чей образ наполнял его душу долгие годы, готова выйти замуж за соперника дней его юности и что этот соперник имеет все права на ее сердце, так как она, в сущности, не может ему отказать после стольких оказанных им услуг, — это было ему много горше, чем томиться, как до сих пор, в неизвестности, хотя и не явилось для него неожиданностью.
За годы своего пребывания за границей он однажды писал Эдит. Он прощался с нею навеки и заклинал забыть о его существовании. Он просил не отвечать на письмо, но все же долгое время надеялся, что его просьба не будет исполнена. Его письмо не дошло до той, которой было направлено, и Мортон, не знавший об этом, должен был заключить, что он забыт в соответствии с его собственной исполненной самоотречения просьбой. Все, что, возвратившись в Шотландию, он слышал о мисс Белленден, подготовило его к мысли, что он должен видеть в ней невесту лорда Эвендела. Впрочем, будь она даже свободна от каких бы то ни было обязательств, Мортон, при благородстве своего характера, не стал бы расстраивать их предполагаемый брак, притязая на восстановление своих прав, утраченных в долгой разлуке, не закрепленных за ним согласием ее близких и встречавших тысячу препятствий со стороны множества обстоятельств. Почему же он посетил усадьбу, в которой после своего разорения нашли для себя приют леди Маргарет и ее внучка? Он уступил — и мы вынуждены это признать — неразумному влечению, которое в его положении могло бы захватить и многих других.
Направляясь в родные места, он случайно узнал, что обе леди, мимо усадьбы которых ему предстояло проехать, были в отсутствии. Услышав, что Кадди с женой — их доверенные слуги, он не устоял пред искушением и остановился у порога их хижины, чтобы выяснить, насколько мисс Белленден — увы! теперь уже не его Эдит — отвечает чувствам лорда Эвендела. Мы уже рассказали, к чему повел этот рискованный шаг: покидая Фери-ноу, Мортон знал, что Эдит все еще его любит, но долг и честь принуждали его оставить ее навсегда. С какими чувствами должен был он воспринимать разговор лорда Эвендела с мисс Эдит, большую часть которого невольно подслушал, пусть читатель представит себе в меру своего воображения, так как мы не решаемся их описывать. Сколько раз порывался он вбежать в комнату, где они находились, или крикнуть: «Эдит, я жив! », но он тотчас же вспоминал, что она связана словом, а он обязан вечною благодарностью лорду Эвенделу (чьим влиянием на Клеверхауза он справедливо объяснял свое избавление от пытки и казни). Все это удерживало его от опрометчивых действий, которые внесли бы разлад в отношения между Эдит и ее женихом, но ничем не могли бы способствовать его счастью. Он поборол свои чувства, хотя в нем каждый нерв содрогался от этой муки.
«Нет, Эдит, — поклялся он мысленно, — я не стану бередить твои раны. Да будет так, как предназначено небом. И я не стану добавлять хотя бы крупицу моей личной скорби к тому бремени, которое ты несешь. Я был мертв для тебя, когда ты связывала себя обещанием, и ты никогда не узнаешь, что Генри Мортон, твой Генри, жив».
Приняв это решение, но не доверяя себе и стремясь обрести ту душевную твердость, которая, пока до его слуха долетал голос Эдит, могла быть поколеблена в любое мгновение, он поспешно покинул комнату и, пройдя через маленький кабинет и стеклянную дверь, вышел в сад.
Сколько ни уверял он себя, что его решение окончательно, он не мог оставить это место, где до него продолжали доноситься звуки ее милого голоса, не воспользовавшись возможностью посмотреть хотя бы украдкой в окно и увидеть ее в последний раз. Когда он подошел и заглянул в окно, Эдит сидела с опущенными глазами. Она внезапно их подняла и увидела Мортона. Едва ее душераздирающий крик оповестил об этом предмет ее столь постоянной и столь роковой любви, как Мортон пустился бежать, точно за ним гнались разъяренные фурии. В саду он натолкнулся на Хеллидея, но не узнал или даже вовсе его не заметил. Он вскочил на коня и — скорее инстинктивно, чем намеренно — свернул на первую встретившуюся ему тропу, избегая проезжей дороги, что вела в Гамильтон.
Это, видимо, и помешало Эвенделу убедиться в существовании реального Мортона. После известия о решительной победе горцев при Килликрэнки было установлено тщательное наблюдение за всеми дорогами и переправами, чтобы предупредить возможное выступление якобитов Нижней Шотландии. Не забыли выставить часовых и на Босуэлском мосту, и так как эти люди не видели ни одного путешественника, проезжавшего в западном направлении, а их товарищи в деревне Босуэл столь же решительно утверждали, что никто не проезжал и с запада на восток, то призрак, в существовании которого были так твердо убеждены Эдит и Хеллидей, стал для лорда Эвендела еще большей загадкой, и он в конце концов начал склоняться к мысли, что разгоряченное и расстроенное воображение Эдит создало фантастический образ, а Хеллидей, что, впрочем, непостижимо, оказался во власти той же галлюцинации.
Между тем тропа, по которой Мортон мчался со всей быстротой, доступной его сильному и выносливому коню, в несколько секунд привела его к берегу Клайда, где было много конских следов, так как сюда водили на водопой лошадей. Конь, все время шедший галопом, не задерживаясь ни на мгновение, бросился в реку и вскоре достиг быстрины. Он поплыл, и Мортон, движения которого были до этого машинальными, почувствовал, что погружается в холодную воду по самую грудь. Это напомнило ему, что нужно позаботиться о себе и о благородном животном, которое было под ним. Он отличался во всем, что требовало отваги и ловкости, и переправляться на коне вплавь было для него таким же простым и обычным делом, как скакать по полям и лугам.
— Я мог бы избежать брошенного мне тяжкого обвинения, если бы с самого начала решился объяснить мисс Белленден основную причину обращенной к ней просьбы. Ради себя самой она, наверно, не сочла бы заслуживающими внимания соображения, которые я намерен ей изложить, но она должна учесть интересы леди Маргарет. Моя смерть на поле сражения отдаст мое имущество тем, кто является моими наследниками по закону о майорате. Если мое поведение будет признано государственной изменой, это имущество может быть конфисковано правительством узурпатора в пользу самого принца Оранского или какого-нибудь его фаворита-голландца. И в том и в другом случае мой высокочтимый друг и моя нареченная невеста останутся без покровителя и без средств. Но, обладая правами и доходами леди Эвендел и имея возможность поддерживать престарелую бабушку, Эдит будет до некоторой степени вознаграждена за согласие унаследовать титул и богатство того, кто не может считать себя достойным ее руки.
Эдит, приведенная в замешательство этим непредвиденным доводом, была вынуждена признать, что действия лорда Эвендела объясняются его деликатностью и уважением к ней.
— И все-таки, — сказала она, — упорство, с которым мое сердце тянется к прошлому (она залилась слезами), таково, что я не могу подавить в себе какое-то зловещее внутреннее сопротивление, препятствующее мне, несмотря на все ваши доводы, не откладывая выполнить мое обещание.
— Мы уже много раз обсуждали это печальное обстоятельство, — сказал лорд Эвендел, — и я полагал, дорогая Эдит, что и ваши и мои столь безуспешные розыски уже давно вас убедили, что ваша печаль бесплодна.
— Бесплодна! Конечно, бесплодна! — сказала Эдит с тяжким вздохом, который вдруг, словно эхо, отозвался в соседней комнате. Уловив этот звук, мисс Белленден вздрогнула, и лорд Эвендел с трудом ее убедил, что она слышала эхо собственного своего вздоха.
— Оно прозвучало странно отчетливо, — сказала она, — и почти зловеще; впрочем, я так расстроена, что меня способен встревожить любой пустяк.
Лорд Эвендел всячески пытался успокоить Эдит и примирить ее с мыслью о браке, который представлялся ему хоть и поспешным, но единственным средством обеспечить ее независимость. Добиваясь своего, он ссылался на их помолвку, на желание и даже повеление ее бабушки, на то, что это доставит ей известные жизненные удобства и независимость; он коснулся также своей давней привязанности, которую он не раз доказывал разнообразными и многочисленными услугами.
Последние Эдит ощущала тем больше, чем меньше он о них говорил, и так как ей нечего было противопоставить его настояниям, кроме беспричинного, но упорного нежелания, о котором ей было неловко упоминать, видя такое великодушие с его стороны, она в конце концов сослалась на то, что в такой краткий срок и в таком месте невозможно устроить обряд венчания. Но лорд Эвендел предусмотрел и это; он оживленно и весело сообщил, что в сторожке их ждут бывший священник его полка с его верным слугою, прежде служившим сержантом в лейб-гвардии, что его сестра также посвящена в тайну и что к списку свидетелей можно добавить Хедрига и его жену, если это будет угодно мисс Белленден. Что касается места их встречи, то он избрал его исключительно с этой целью. Их брак некоторое время не следует разглашать, так как лорду Эвенделу вскоре после венчания предстоит тайно уехать. Если бы их свадьба была публичной, его отъезд непременно привлек бы внимание местных властей, которые объяснили бы его не иначе как участием в каком-нибудь рискованном политическом предприятии. Поспешно рассказав о своих соображениях и намерениях и не дожидаясь ответа, он вышел, чтобы послать к своей невесте сестру и собрать тех, кто должен был присутствовать на церемонии.
Леди Эмили застала свою подругу в слезах, причину которых не понимала, да и не могла бы понять, так как принадлежала к числу девиц, не видящих в замужестве ничего страшного и таинственного. К тому же, разделяя мнение всех знавших лорда Эвендела, она считала, что такой жених никоим образом не может внушать боязнь. Держась подобных взглядов, она исчерпала все до одного доводы и выражения участия и сочувствия, к которым прибегают в этих случаях для ободрения. Но когда леди Эмили обнаружила, что ее будущая невестка глуха ко всем обычным убеждениям и увещаниям, когда она увидела, что частые слезы не переставая катятся по бледным, как мрамор, щекам, когда она почувствовала, что рука, которую она сжимает, чтобы подкрепить свои доводы, похолодевшая и бесчувственная, как у мертвой, не отвечает на ее ласку, — сочувствие уступило в ней место оскорбленной гордости и досаде.
— Должна признаться, — сказала она, — что мне трудно это понять, мисс Белленден. Прошло уже много месяцев, как вы согласились стать женой моего брата, а между тем вы все время откладываете исполнение своего обещания, как будто в этом браке для вас заключается нечто позорное и бесконечно тягостное. Позволю себе заявить от имени лорда Эвендела, что он не станет домогаться руки женщины против ее желания, и хоть я только его сестра, все же берусь утверждать, что ему нет ни малейшей нужды неволить кого бы то ни было совершать насилие над своими чувствами. Простите меня, мисс Белленден, но ваше теперешнее отчаяние не предвещает счастья Эвенделу, и я считаю нужным добавить, что он отнюдь не заслуживает всех этих горестей и сожалений, — они мне кажутся странным вознаграждением за его длительную привязанность, которую он столько раз доказал вам на деле.
— Вы правы, леди Эмили, — сказала Эдит, вытирая слезы и стараясь принять свой обычный вид, хотя ее все еще выдавали дрожащий голос и бледные щеки, — вы совершенно правы: лорд Эвендел не заслуживает подобного отношения ни от кого, и меньше всего от той, кого он подарил своим драгоценным вниманием. Но если я теперь в последний раз поддалась охватившему меня чувству, то меня утешает то, что ваш брат, леди Эмили, знает причину моей нерешительности, я ничего от него не скрыла, и он по крайней мере не имеет оснований бояться, что найдет в Эдит Белленден жену, недостойную его привязанности. Но вы все же правы: уступив на мгновение этой бесплодной печали и тяжелым воспоминаниям, я заслужила ваш выговор. Этого больше не будет, я связала свою судьбу с Эвенделом и буду делить ее с ним. Он ни на что не сможет пожаловаться, и его близким не на что будет сердиться; праздные воспоминания о былом не помешают мне внимательно и преданно исполнять мой долг; никакие пустые иллюзии не вызовут сожаления о минувшем…
Произнося эти слова, она медленно подняла глаза, которые до того закрывала рукой, на приоткрытое решетчатое окно, испустила ужасный крик и потеряла сознание. Леди Эмили взглянула туда же и увидела тень мужчины, мелькнувшую у окна. Испуганная больше состоянием Эдит, чем привидением, которое она видела собственными глазами, она принялась звать на помощь. Вскоре на ее крики прибежал лорд Эвендел и вместе с ним священник и Дженни Деннисон. Однако, чтобы привести мисс Белленден в сознание, потребовались сильные средства. Даже после того как она пришла наконец в себя, речь ее была дикой и бессвязной.
— Больше не принуждайте меня, — сказала она, обращаясь к лорду Эвенделу, — это невозможно; небо и земля… живые и мертвые — все против этого не предвещающего добра союза. Возьмите все, на что я способна, возьмите мою преданность, мою дружбу. Я вас буду любить, как сестра, я вам буду служить, как крепостная, но никогда больше не говорите со мною о браке.
Нетрудно представить себе удивление лорда Эвендела.
— Эмили, — сказал он сестре, — это все ты наделала! Будь проклято то мгновение, когда я решил тебя вызвать; какая-нибудь твоя безрассудная выходка довела ее до безумия!
— Честное слово, брат, — сказала леди Эмили, — довольно и тебя одного, чтобы свести с ума всех женщин Шотландии. Твоя возлюбленная намерена водить тебя за нос, а ты нападаешь ни с того ни с сего на сестру, которая для тебя же старалась и уже совсем ее убедила, как вдруг в окно заглянул какой-то мужчина; она, с ее болезненной фантазией, приняла его за тебя или кого-то другого и бесплатно разыграла перед нами великолепную трагическую сцену.
— Какой мужчина? Какое окно? — раздраженно воскликнул лорд Эвендел. — Мисс Белленден не способна дурачить меня, и, что бы тут ни случилось…
— Тише, тише! — сказала Дженни, у которой были свои причины добиваться прекращения дальнейших расспросов. — Ради самого неба, милорд, говорите потише, потому что миледи, кажется, приходит в себя.
Едва оправившись после обморока, Эдит слабым голосом попросила, чтобы ее оставили наедине с лордом Эвенделом. Все вышли из комнаты: Дженни — со своим обычным видом всегда готового услужить простодушия, священник и леди Эмили — с выражением любопытства.
Как только они удалились, Эдит показала лорду Эвенделу место рядом с собой на диване; следующим движением, несмотря на его удивление и противодействие, она поднесла его руку к губам, потом она соскользнула с дивана и обхватила его колени.
— Простите меня, милорд! — вскричала она. — Простите меня! Я должна поступить очень нечестно по отношению к вам и отказаться от своего торжественного обета. Вам принадлежит моя дружба, мое глубочайшее уважение, моя искренняя благодарность… Вы располагаете большим — моим словом и моим обещанием… Но простите меня. Я не виновата. Я не люблю вас и не могу выйти за вас, не впадая в грех!
— Вы бредите, дорогая Эдит! — сказал лорд Эвендел в полном смятении. — Вы позволяете своему воображению обманывать вас; ведь это какой-то призрак, порожденный вашей фантазией; тот, кого вы предпочли мне, давно уже в лучшем мире, куда не могут проникнуть ваши бесплодные сожаления, а если бы и проникли, то лишь нарушили бы блаженство, которое он там вкушает.
— Вы ошибаетесь, лорд Эвендел, — сказала Эдит торжественно. — Я не лунатик и не сошла с ума. Нет, я бы сама не поверила, если бы не видела собственными глазами. Но я его видела, я не могу не верить своим глазам.
— Вы его видели! Кого же? — спросил в волнении лорд Эвендел.
— Генри Мортона, — отвечала Эдит, произнося эти слова так, точно они были последними в ее жизни, и едва не теряя сознания.
— Мисс Белленден, — сказал лорд Эвендел, — вы обращаетесь со мной как с глупцом или малым ребенком. Если вы раскаиваетесь в своей помолвке со мною, — продолжал он негодующим тоном, — я не таков, чтобы принуждать вас вопреки вашим склонностям, но прошу вас, разговаривайте со мной как с мужчиной, и давайте оставим эти неуместные шутки.
Он собрался было уйти, но, взглянув на нее и заметив блуждающий взор и бледные щеки, понял, что она его не обманывала и действительно чем-то очень напугана. Он переменил тон и употребил все свое красноречие, чтобы ее успокоить и дознаться истинной причины этого страха и возбуждения.
— Я его видела, — говорила она. — Я видела Генри Мортона, он стоял у этого окна и смотрел в комнату в тот самый момент, когда я готова была отречься от него навсегда. Его лицо осунулось и побледнело; на нем был походный плащ и надвинутая на глаза шляпа; выражение лица было такое же, как в тот страшный день, когда допрашивал его в Тиллитудлеме Клеверхауз. Спросите вашу сестру, спросите леди Эмили, разве она не видела его так же отчетливо, как видела его я. Я знаю, что вызвало его из могилы, — он пришел, чтобы укорить меня, потому что в то время, когда сердце мое было с ним в глубоком и безжизненном море, я собиралась отдать свою руку другому. Милорд, между мною и вами все кончено; будь что будет — та, чей брак тревожит покой мертвецов, не может выйти замуж.
— Боже милостивый! — шагая по комнате, воскликнул лорд Эвендел, сам почти обезумевший от изумления и досады. — Ее ум совсем помутился оттого, что она заставляла себя согласиться на мою несвоевременную, хотя и бескорыстную просьбу. Если не дать ей отдыха и не окружить ее неусыпной заботой, она навеки потеряет здоровье.
В этот момент отворилась дверь, и в комнату влетел Том Хеллидей, который, оставив вместе с лордом Эвенделом во время революции полк, сделался его слугою и чем-то вроде адъютанта. Его лицо было мертвенно бледно и искажено ужасом.
— Что еще, Хеллидей? — вскричал его господин, вскакивая со стула.
— Какие-нибудь новости о…
Он овладел собой и остановился на половине опасной фразы.
— Нет, сэр, — сказал Хеллидей, — нет, сэр, не это, совсем другое: я видел призрак!
— Призрак! Безнадежный болван! — сказал лорд Эвендел, окончательно потеряв терпение. — Кажется, все человечество решило спятить с ума, чтобы увлечь и меня за собой. Какой призрак, ну, отвечай, простофиля?
— Призрак Генри Мортона, начальника вигов во время битвы на Босуэлском мосту, — ответил Хеллидей. — Он промелькнул мимо меня, точно молния, когда я находился в саду.
— Это какое-то наваждение, — сказал лорд Эвендел, — или чьи-то злонамеренные проделки. Дженни, проводите леди в ее комнату, а я попробую расследовать эту историю.
Розыски лорда Эвендела оказались, однако, тщетными. Дженни, которая могла бы, если бы захотела, объяснить происшедшее, имела свой расчет не раскрывать тайны. Дело в том, что, с тех пор как Дженни получила в свою безраздельную собственность деятельного и любящего супруга, ее кокетство бесследно исчезло, но зато расчет стал главной побудительной причиной всех ее действий. Воспользовавшись первыми минутами всеобщего замешательства, она привела в порядок ту комнату по соседству с гостиной, где ночевал Мортон, и уничтожила все признаки его ночного пребывания в ней. Она умудрилась даже затереть следы под окном, в которое, прежде чем покинуть сад, заглянул Мортон, чтобы еще раз увидеть ту, которую он так долго любил и теперь терял навсегда. Было совершенно ясно, что это он пронесся по саду мимо Хеллидея; от старшего мальчика, которому она велела оседлать коня незнакомца и держать его наготове, ей стало известно, что Мортон вбежал в конюшню, бросил мальчику золотой, вскочил на коня и со страшной быстротой помчался по направлению к Клайду. Таким образом, тайна пребывала в лоне ее семейства, и Дженни решила, что там ей надлежит и остаться.
«Конечно, — рассуждала она про себя, — миледи и Хеллидей узнали мистера Мортона, но то было днем, а это совсем не значит, что я также должна была узнать его в сумерки или при свете свечи. И к тому же он все время прятал лицо от Кадди и от меня».
Поэтому на вопросы лорда Эвендела она ответила, что ей ровно ничего не известно. Что касается Хеллидея, то он упорно продолжал стоять на своем, утверждая, что, войдя в сад, встретился с промелькнувшим мимо него привидением, лицо которого выражало гнев и печаль. Хеллидей говорил, что знает Мортона достаточно хорошо: ведь он не раз его охранял, и именно ему было поручено перечислить его приметы, если бы он бежал из-под стражи. А такие лица, как у мистера Мортона, попадаются не так уж часто. Но что заставило его посетить места, где он не был ни повешен, ни расстрелян, — этого он, Хеллидей, не может уразуметь.
Леди Эмили подтвердила, что видела в окне мужское лицо, но на этом и кончались ее показания. Джон Гьюдьил заявил, что nihil novit in causa note 37. Он кончил свою работу в саду и пошел приложиться к утренней чарочке как раз в то самое время, когда было замечено привидение. Слуга леди Эмили ожидал приказаний на кухне, и на четверть мили кругом больше никого не было.
Лорд Эвендел вернулся озабоченный и расстроенный: план, выполнение которого, принимая во внимание особые обстоятельства, он считал не менее необходимым в интересах Эдит, чем для достижения собственного счастья, рушился теперь без видимых и объяснимых причин.
Зная характер Эдит, он не мог подозревать ее в том, что, изменив внезапно решение, она придумала в свое оправдание этот мнимый призрак. Он объяснил бы эту историю игрою ее расстроенного воображения, возбужденного обстоятельствами, в которых она неожиданно оказалась, но показание Хеллидея в точности совпадало с ее словами, а ведь этот последний не имел никаких причин думать о Мортоне больше, чем о ком-либо другом, и к тому же ничего не знал о привидении мисс Эдит, когда сам возвестил о своем собственном. С другой стороны, было в высшей степени невероятно, чтобы Мортон, так долго и тщетно разыскиваемый и, по всей вероятности, утонувший на «Свободе», пошедшей ко дну вместе со всем своим экипажем и пассажирами, был цел и невредим и скрывался в стране, где мог бы появиться в открытую, так как новое правительство покровительствовало приверженцам его партии. Когда же лорд Эвендел с большой неохотой поделился своими соображениями со священником, чтобы узнать его мнение, он принужден был выслушать пространную лекцию по демонологии, в которой, сославшись на Дельрио, Бортхуга и Деланкра, писавших о привидениях, а также на различных знатоков гражданского и общего права, рассуждавших о природе свидетельских показаний, ученый джентльмен заявил, что, по его решительному и окончательному суждению, это был или подлинный дух покойного Генри Мортона, возможность чего он, как лицо духовное и как философ, не может ни утверждать, ни оспаривать, или что вышепоименованный Генри Мортон, все еще пребывая in rerum natura note 38, появился сегодня утром во плоти и крови, или, наконец, что глаза мисс Белленден и Томаса Хеллидея были введены в заблуждение каким-нибудь поразительным deceptio visus note 39, если не исключительным сходством во внешности. Какая из этих гипотез наиболее правдоподобна, ученый муж не брался решать, но ручался своей головой, что вся утренняя суматоха была следствием одной из перечисленных выше причин.
Вскоре, вдобавок ко всем этим тревогам, лорду Эвенделу сообщили, что мисс Белленден тяжело заболела.
— Я не уеду отсюда, — воскликнул он, — пока ее здоровье не перестанет внушать опасения! Я не могу и не должен ее покидать, ибо каков бы ни был непосредственный повод ее болезни, затеяв этот злосчастный разговор, я был первой ее причиною.
Он остался гостем в Фери-ноу. В глазах общества это было вполне естественно и не нарушало приличий, так как в усадьбе находились его сестра и леди Маргарет Белленден, которая, узнав о болезни внучки, потребовала, несмотря на свой ревматизм, чтобы ее немедленно к ней доставили. Он с нетерпением ожидал, когда, без ущерба для здоровья Эдит, можно будет окончательно объясниться с нею и вслед за тем выехать в лагерь восставших.
«Она не должна, — думал благородный молодой человек, — смотреть на свою помолвку как на насильственное принуждение вступить в брак, одна мысль о котором сводит ее с ума».
ГЛАВА XXXIX
О поле, о любезный дол,
О рощи сень густая,
Здесь годы детства я провел,
Еще невзгод не зная.
«Вид издали на Итонский колледж»
Не только недуги и потребности плоти уравнивают даже самых одаренных людей со всеми остальными. Бывают минуты душевных волнений, когда самый сильный из смертных равен слабейшему из своих собратий. В такие мгновения, уступая своей человеческой сущности, он усугубляет свалившееся на него горе сознанием, что, предаваясь печали, он нарушает те предписания религии и философии, которым стремился подчинять свои страсти и свои действия.
Именно в таком состоянии духа несчастный Мортон покидал Фери-ноу. Знать наверно, что Эдит, которую он любил так давно и которую все еще любит, Эдит, чей образ наполнял его душу долгие годы, готова выйти замуж за соперника дней его юности и что этот соперник имеет все права на ее сердце, так как она, в сущности, не может ему отказать после стольких оказанных им услуг, — это было ему много горше, чем томиться, как до сих пор, в неизвестности, хотя и не явилось для него неожиданностью.
За годы своего пребывания за границей он однажды писал Эдит. Он прощался с нею навеки и заклинал забыть о его существовании. Он просил не отвечать на письмо, но все же долгое время надеялся, что его просьба не будет исполнена. Его письмо не дошло до той, которой было направлено, и Мортон, не знавший об этом, должен был заключить, что он забыт в соответствии с его собственной исполненной самоотречения просьбой. Все, что, возвратившись в Шотландию, он слышал о мисс Белленден, подготовило его к мысли, что он должен видеть в ней невесту лорда Эвендела. Впрочем, будь она даже свободна от каких бы то ни было обязательств, Мортон, при благородстве своего характера, не стал бы расстраивать их предполагаемый брак, притязая на восстановление своих прав, утраченных в долгой разлуке, не закрепленных за ним согласием ее близких и встречавших тысячу препятствий со стороны множества обстоятельств. Почему же он посетил усадьбу, в которой после своего разорения нашли для себя приют леди Маргарет и ее внучка? Он уступил — и мы вынуждены это признать — неразумному влечению, которое в его положении могло бы захватить и многих других.
Направляясь в родные места, он случайно узнал, что обе леди, мимо усадьбы которых ему предстояло проехать, были в отсутствии. Услышав, что Кадди с женой — их доверенные слуги, он не устоял пред искушением и остановился у порога их хижины, чтобы выяснить, насколько мисс Белленден — увы! теперь уже не его Эдит — отвечает чувствам лорда Эвендела. Мы уже рассказали, к чему повел этот рискованный шаг: покидая Фери-ноу, Мортон знал, что Эдит все еще его любит, но долг и честь принуждали его оставить ее навсегда. С какими чувствами должен был он воспринимать разговор лорда Эвендела с мисс Эдит, большую часть которого невольно подслушал, пусть читатель представит себе в меру своего воображения, так как мы не решаемся их описывать. Сколько раз порывался он вбежать в комнату, где они находились, или крикнуть: «Эдит, я жив! », но он тотчас же вспоминал, что она связана словом, а он обязан вечною благодарностью лорду Эвенделу (чьим влиянием на Клеверхауза он справедливо объяснял свое избавление от пытки и казни). Все это удерживало его от опрометчивых действий, которые внесли бы разлад в отношения между Эдит и ее женихом, но ничем не могли бы способствовать его счастью. Он поборол свои чувства, хотя в нем каждый нерв содрогался от этой муки.
«Нет, Эдит, — поклялся он мысленно, — я не стану бередить твои раны. Да будет так, как предназначено небом. И я не стану добавлять хотя бы крупицу моей личной скорби к тому бремени, которое ты несешь. Я был мертв для тебя, когда ты связывала себя обещанием, и ты никогда не узнаешь, что Генри Мортон, твой Генри, жив».
Приняв это решение, но не доверяя себе и стремясь обрести ту душевную твердость, которая, пока до его слуха долетал голос Эдит, могла быть поколеблена в любое мгновение, он поспешно покинул комнату и, пройдя через маленький кабинет и стеклянную дверь, вышел в сад.
Сколько ни уверял он себя, что его решение окончательно, он не мог оставить это место, где до него продолжали доноситься звуки ее милого голоса, не воспользовавшись возможностью посмотреть хотя бы украдкой в окно и увидеть ее в последний раз. Когда он подошел и заглянул в окно, Эдит сидела с опущенными глазами. Она внезапно их подняла и увидела Мортона. Едва ее душераздирающий крик оповестил об этом предмет ее столь постоянной и столь роковой любви, как Мортон пустился бежать, точно за ним гнались разъяренные фурии. В саду он натолкнулся на Хеллидея, но не узнал или даже вовсе его не заметил. Он вскочил на коня и — скорее инстинктивно, чем намеренно — свернул на первую встретившуюся ему тропу, избегая проезжей дороги, что вела в Гамильтон.
Это, видимо, и помешало Эвенделу убедиться в существовании реального Мортона. После известия о решительной победе горцев при Килликрэнки было установлено тщательное наблюдение за всеми дорогами и переправами, чтобы предупредить возможное выступление якобитов Нижней Шотландии. Не забыли выставить часовых и на Босуэлском мосту, и так как эти люди не видели ни одного путешественника, проезжавшего в западном направлении, а их товарищи в деревне Босуэл столь же решительно утверждали, что никто не проезжал и с запада на восток, то призрак, в существовании которого были так твердо убеждены Эдит и Хеллидей, стал для лорда Эвендела еще большей загадкой, и он в конце концов начал склоняться к мысли, что разгоряченное и расстроенное воображение Эдит создало фантастический образ, а Хеллидей, что, впрочем, непостижимо, оказался во власти той же галлюцинации.
Между тем тропа, по которой Мортон мчался со всей быстротой, доступной его сильному и выносливому коню, в несколько секунд привела его к берегу Клайда, где было много конских следов, так как сюда водили на водопой лошадей. Конь, все время шедший галопом, не задерживаясь ни на мгновение, бросился в реку и вскоре достиг быстрины. Он поплыл, и Мортон, движения которого были до этого машинальными, почувствовал, что погружается в холодную воду по самую грудь. Это напомнило ему, что нужно позаботиться о себе и о благородном животном, которое было под ним. Он отличался во всем, что требовало отваги и ловкости, и переправляться на коне вплавь было для него таким же простым и обычным делом, как скакать по полям и лугам.