Валяев Сергей. Миллионер

   — Стоять! — направил ТТ на чрезмерно возбужденного шандыбистого Ш. Пристрелю!
   Молоденький работяга, похожий своей кучерявостью на народного депутата Н-цова, родившегося в эпоху кровавого беспредела, принялся одергивать старшего товарища:
   — Дядя Костя! Дядя Костя! Я посмотрю! Я исправлю!
   Что же выяснилось? Полный отстой! Полный! Оказывается, столичное Правительство дало указание службам вести поголовную борьбу с мышами и крысами, но на современном техническом уровне — аппаратами с низкими частотами под названием «Мелодия». «Мелодия», мать вашу так, против грызунов! Прелестно-прелестно!
   И вот, ёкнувшись о цемент, это стеклянно-частотоея мандо приказало долго жить, Отмелодилось, так сказать.
   Я повинился: мужики, я думал, бомбу закладываете, сами знаете, какие времена буевые, и пошарил в карманах для частичного пожертвования в пользу нищей московской мэрии во главе с неимущим нашим лысым Рамзесом в кепке.
   — Какие крысы, мужики? — молвил я умную речь. — Ставьте так машинку, и будет нормально! Вот все, что есть, — и вручил пострадавшим две отечественные ассигнации на пять бутылок водки.
   Дядя Костя Ш. и кудрявый Н-цов попались с пониманием, мол, что взять с бдительного сукиного сына, да ещё вооруженного до зубов, и на этом наш конфликт был исчерпан.
   Черт знает что?! Разве можно так жить, все время, ожидая летального исхода. Каждый день — как последний!
   Возвращаясь в гнездо родное, слышу трезвон домашнего телефона. Наконец-то! Совершив несколько кенгуровых прыжков, успеваю сорвать трубку.
   — Это картинная галерея художника Дементьева-Пугач? — слышу манерный блядско-дамский голосок.
   — Это мор-р-рг имени Лаванды, — гаркаю некультурно, — Обхуиновны!
   Проклятье! Сколько можно издеваться?! Такое впечатление, что ОН в кремовых облаках резвится в свое благодушное удовольствие.
   И снова телефонный звон: ну, Обхуиновна, погоди, хватаю трубку:
   — Я же сказал, это мор-р-рг!..
   — Мук`а! Ты что там, с утра пораньше жрешь? — слышу голос Антона Татищева. — Есть новости. Гони в магазинчик.
   Я начинаю поспешные сборы — дан старт олимпийскому движению, и, возможно, последнему его этапу. И поэтому надо поспешать, чтобы другие не обошли на финишной прямой.
   Вышел я из дома родного в «рабочем» состоянии: желтые ботинки, васильковые потертые джинсы, красная майка и белая хлопчатобумажная куртка свободного покроя. Плюс кепи с длинным козырьком и солнцезащитные очки. Симпатичнно-вызывающий видок, не так ли? ТТ тиснул под ремень, а мобильник — в карман куртенки. Г-н Стахов убедительно настаивал, чтобы я держал эту коробочку под рукой.
   Пролетарский район жил своей привычной жизнью: с авиационным гулом по проспекту рогатились тучные троллейбусы с темнеющим людским нетто и брутто, на пятачке у продмага кишело неимущее шаркающие население, местные алкаши копошились близ пункта приема стеклотары. Ничего не изменилось. Меняются режимы, а народец как был жалок и убог…
   Рабство — наше национальное богатство; с этим рождаемся, с этим умираем. Так было, так будет. Так будет? Не хочу пополнять ряды покорных и несчастливых. Пистолет — лучшее средство от такой жизни. Пулю в лоб — и никаких вялотекущих проблем, смердящих трупной жижей разложения.
   Однако не будем о грустном. У меня есть миллион $, и я его вырву, даже если придется бить влёт тех, кто считает себя вправе распоряжаться моей замусоренной жизнью.
   Магазин стройматериалов был мне хорошо знаком. До армии я около трех месяцев трудился разнорабочим и знал все его закоулки, где в свободную минутку щупал молоденьких, повизгивающих от удовольствия продавщиц.
   Решив сократить путь, прогулялся дворами и вышел к цели с тыльной, так сказать, стороны. При магазине имелся огромный двор, где хранили во всевозможных видах тары доски, линолеум, обои, банки с краской и прочая утварь, необходимая для тех, кто жаждал приукрасить свой быт. Бетонный забор защищал хозяйственное добро, однако для избранных в нем имелся лаз для удобства хода за горюче-смазочными материалами. По народной тропе я хаживал немало, неизменно возвращаясь с несколькими бутылками общенародной живой воды. Однажды по неопытности даже разбил несколько «мерзавчиков» о бетон, и был осужден старшими товарищами.
   Уверен, все меняется, а подобные лазы остаются. Без них нет полноты душевной в нашем человеке, ей-ей. И сколько бы эти прорехи не бетонировали, они были, есть и будут.
   И оказался прав: за гаражами, в кустах, за картонными коробами… Здравствуй, лазейка моя, прими своего старого знакомого!
   Оказавшись на территории, спокойно потопал в сторону служебного входа, лавируя меж контейнерами, мешками с цементом и ящиками. И был неприметен для тех, кто въезжал в парадные ворота. Это был джип, поплоше, чем у «охотника на людей», но тоже с некими видами на грозный и непобедимый Т-34. Закатив в дворик, внедорожник притормозил у двери с надписью «Посторонним вход запрещен».
   Я, было, решил, что братки прибыли на совет к вору в законе Антею, да вдруг из авто появился… Анатолий Кожевников! Опытный трейдер и добрый мой учитель по валютной бирже. За ним выходили из машины ещё трое граждан в штатском с бесцветными физиономиями любителей ломать через колено чужие судьбы.
   Кого угодно я мог встретить на этом дворовом складе. Может, даже господина президента, пожелавшего от скуки ознакомиться с ассортиментом стройматериалов. Но увидать трейдера, да ещё в такой двусмысленной ситуации?
   Я растерялся до такой степени, что, снимая солнцезащитные очки, вышел из-за контейнеров с распростертыми объятиями:
   — Анатоль! А ты, какими здесь судьб… — и запнулся, увидев его выражения лица, а, увидав его (злобно-пугливое), остановился, как вкопанный, осененный догадкой: ба! вот мой враг № 1!
   Я все ломал голову, кто знает о миллионе долларов, помимо тех, кому положено это знать? И никак не мог подумать о трейдере, который находился тогда рядом с нами. Вот что получается: трейдер на самом деле оказался сексотом. Ну, времена, ну нравы!..
   Это были последние секунды относительно спокойного и растительного моего существования. События, доселе со мной происходящие, не до конца, скажем так, угрожали моей безопасности. Даже когда меня месили прикладами, я был уверен в благополучном исходе. А что теперь?
   Замешательство опытного игрока на поле жизни было недолгим, коротким оно было, как разряд страстной молнии днем. Бесцветный человечек молвил своим спутником нечто, и я понял: надо спасать свою шкуру. Кинувшись под защиту контейнера, услышал характерное цоканье пуль по металлу. Цок-цок-цобе! Ничего себе — встреча друзей?
   Ну, сучьи дети, не я первым начал!..
   Вырвав ТТ, укатился под защиту бруствера из цементных мешков. Мои враги не предполагали, что я способен на адекватные действия. И за это поплатились.
   Тот, кто первым вымахнул из-за контейнера, запнулся о мою пулю. Она тюкнула его в плечо, и отбросила к земле.
   Этот единственный выстрел произвел неизгладимое, как говорится, впечатление. Привыкли не получать отпора, твари невыразительные! Так получите!
   Хорошо ориентируясь на местности, я переместился за штабеля досок, по ним вскарабкался на контейнер и получил возможность сверху контролировать обстановку. Двое тащили окровавленную тушку в джип, а сам г-н Кожевников угадывался в глубине его салона.
   Я прицелился и… нет, слишком просто. Пусть пока живет, иуда, все равно найду и возьму за горловину. Надо расшифровать ситуацию до конца, а пуля для подлеца уже отлита.
   Когда джип в панике убыл, хозяйственный двор ожил: появились испитые работяги, озабоченные покупатели и охранники в пятнистой униформе и с винчестерами в руках. Я выматерился: где раньше были, хреновые ратоборцы? Вот так всегда: мародеры идут вслед за войсками.
   Мое явление взбодрило их необыкновенно: они вскинули свои пукалки и хотели вести прицельный огонек — по мне. Я снова выматерился кучеряво и потребовал Хозяина. И тот вышел из дверей: раздобревший, брюхатый, с напруженным брутальным лицом свекольного цвета.
   — Мук`а! Что тут такое делается?
   — Это, наверняка, по мою душу, — ответил. — С Васей говорил по телефону?
   — Ну.
   — Вот они и прикатили.
   — Зачем?
   — Чтобы выпытать, где он?
   — А кто такие?
   Я отвечаю, что точно пока не знаю, — знаю одно: люди хотят решить свои проблемы за чужой счет. Хуюшки им, залопушки. И требую, чтобы мне, наконец, сообщили, где находится г-н Сухой, которому я мечтаю задать основательной трепки.
   Через минуту я имею адресок дачи под поселком Долгопрудный, подержанный, облезлый «москвичок» и спортивный баул.
   — Вася попросил «гостинец», — объяснился Татищев, вручая сумку.
   Открыв её, обнаруживаю оружейный склад: четыре автомата, десяток рожков к ним, гранаты Ф-1.
   — Хорош «гостинец», — вздыхаю. — Совсем дела плохие?
   — А кому сейчас легко, — отвечает вор в законе. — Я бы помог людишками, да сам держу оборону.
   — Лучшая защита — нападение, — и сажусь в драндулетик. — Доеду на этом гробике-то?
   — Домчишься, — смеется. — Как ветер.
   — Ветер-ветер, на всем белом свете, — и поворачиваю ключ зажигания. Свидимся. Может быть.
   — Едрить, — отвечает в рифму. — Очки натяни, — советует, — а то до первого ГИББДрилы… Уж больно лицом не пригож.
   — На себя посмотри, — огрызаюсь, — буржуй.
   Но следую совету, и мир приобретает золотистые цвета — это единственное, что сейчас утешает.
   Пропахший бензином автоинвалид, поскрипывая суставами, выкатывает из ворот, и у меня возникает чувство, что я ковыляю на войну.
   «Война» — крепко сказано, точнее — на войнушку, где выбор один: убивать или быть убитым.

V

 
   Ох, как я мечтал о встрече со своим лучшим другом Васей Сухим, чтобы, во-первых, сказать все, что о нем думаю, во-вторых, огреть по тупоумному его лбу рифленой рукояткой ТТ, и, в-третьих, наконец, с помощью полукриминального товарища вырвать наш кровный миллион $ из пасти кровожадного, выражусь красиво, зверя ВБ.
   Но для этого надо было, прежде всего, пересечь поперек всю Московскую область. И на чем? На старенькой, попердывающей колымаге, дедушке советского автомобилестроения эпохи первых космических пусков. «Дед» хрипел, стенал и проклинал тот час, когда уродился на свет Божий. Я же проклинал сквалыжного г-на Татищева, не понимая его суровой правоты. Осмыслил это, когда углядел, что бравое ГИБДД тормозит исключительно быстроходные платежеспособные иномарки. А что взять с облупленной отечественной срамоты? Ничего, кроме цветущего геморроя в цветной жопце-це-це.
   Разгадав это, я успокоился, молясь лишь о том, чтобы «дедушка» не откинул колеса меж Москвой и Владивостоком.
   Нет, молодцом: пёх-тёх-пёх, катил не спеша и с неким достоинством, мол, я такой, какой есть, принимайте, а не хотите — отвалите.
   Неторопливая поездка дала возможность ощутить мощное природное дыхание областных лесов и полей. Я сорвал солнцезащитные очки, и естественные цвета радовали глаз: синь небес, зелень листвы, рыжеватость пшеничных полей. Городская маета осталась позади, и все происходящее там казалось никчемным и пустым. Моя мечта о миллионе поблекла и представлялась выцветившей на солнце театральной афишкой. Не закончить ли пьесу под названием «Миллионер» — закончить без финального душевного потрясения для доверчивых, как дети, зрителей и пальбы из ружья, висящего на заднике с первого акта.
   Увы, подобное не в моих силах. Если бы играл на подмостках моноспектакль, плюнул бы на все и удалился за пыльные кулисы кушать водочку. А так — не могу: повязан путами дружбы. Впрочем, Вася способен постоять за себя, а вот как быть с Илюшей Шепотинником? Как быть с ним, играющему в этой невероятной истории по Божьему проведению? Пропадет не за понюшку табака. Тем более враги наши прознали о его небесном даре. Попользуются и выкинут на свалку куском синюшной мертвечины.
   Нет, представление продолжается, господа. Горят софиты, и пьяненький суфлер занял свое место в будке. Публика готова встретить новый выход героев аплодисментами и криками «браво». И каждый из участников этого публичного зрелища питает надежду, что финальная реплика будет за ним.
   Городок Долгопрудный, известный своими прудами и ОПГ, встретил меня садово-огородной тишиной, мелкими домами поселкового типа, базарчиком у ж/д вокзала, гипсовым бюстом В.И. Ленина, мазанным в бронзовую краску. Нужная мне улица имени Матроса Железняка, дом 54 находилась на окраине.
   — Немедля за улицей Инессы Арманд, молодой человек, — объяснился старичок, похожий бородкой и блеющим голоском на экстремиста всех времен Лейбу Бронштейна (Троцкого). — Там поворот направо, кажется.
   — Или налево?
   — Направо-направо. Да-с.
   Я посмеялся: такое впечатление, что время здесь остановилось, как мифический краснопузый бронепоезд на запасном пути. Не хватает аллюром скачущей конницы с Василием Ивановичем Чапаевым впереди на белой кобыле по прозвищу Ибаррури, и картинка героического прошлого будет полная.
   Пропылив по вышеупомянутым улочкам, нахожу на металлическом заборе цифру — 54. Драндулетик тыкается в ворота, издавая с устатку хрипучие звуки: открывайте сразу, засранцы такие и засранцы сякие!
   — Ну я это! Я! — ору. — Васька, сколько можно издеваться? — Отмахиваю кепи. — Он тут бабаем бабаит, а меня бьют! — Выражаюсь куда точнее и народнее, обращаясь в сторону видеокамеры слежения. — Открывайте, еть` вашу мать, поанцы! Я «гостиниц» привез!
   Наконец, признан за своего — тяжелые ворота дачной крепости медленно раскрываются. «Москвичок» закатывает в просторный дворик, покрытый асфальтом, тормозит у знакомого мне серебристого БМВ и двух боевых джипов c тонированными стеклами. Поздравляю «дед», доехали-таки!
   В старых рослых соснах французит современный кирпичный дом-замок с башенками и балкончиками, похожий на бургунское игристое шампанское. На крыше легко-дамской панамкой замечается телевизионная тарелка. У ворот гуляют два бойца в спортивных костюмах, в их руках АКМ, тоже мне хорошо знакомые. Прикладами. А по дальней дорожке вальяжной походочкой сукиного кота приближается Вася. И ещё улыбается самодовольной улыбочкой!
   — Славчик, ты красавчик, — разбрасывает лапы для объятия. — Что с личиком твоим?
   — И ты ещё спрашиваешь, паразит? — взвываю от возмущения. — Игрок херов?
   — Все под контролем, дорогой мой человек, — успокаивает, не забывая улыбаться улыбкой успешного плейбоя.
   — Под контролем? Ты контролируешь, а бьют меня, — разумеется, моя речь снова куда экспрессивнее. — Что за игры патриотов?
   — Ну, прости, — обнимает за плечи. — Мы хотели вскрыть ситуацию, как нарыв?
   — Какую ещё ситуацию?
   — Вокруг Илюхи, помнишь?
   — Мне бы не помнить, — хныкаю. — Весь мой двор в трупах. Ваша работа?
   — Поговорим после, — толкает в спину. — Переведи дух. В баньку сходим.
   — В баньку? — злюсь. — А как Илюша-то? — спрашиваю. — Где он? Черт вас всех возьми!
   Мой приятель заметно мрачнеет и признается, что с нашим товарищем не все в порядке. Хотя какой может быть порядок у сумасшедшего, не так ли?
   — Что такое?
   — Припадки у него начались, — морщится Вася, — орет, все бьет и почти ничего не жрет. Типа бунта, да?
   — Типа бунта? — переспрашиваю. — Ну, вы козлы, ребята, — режу правду. — Нельзя ему менять обстановку и общаться с незнакомыми.
   — Меня-то он знает? — удивляется мой спутник.
   — А ты его понимаешь?
   Вопрос остается без ответа, и я требую, чтобы меня срочно отвели к аутисту. Надеялся, что ситуация прояснится, а все наоборот усложняется. Если Илюша совсем плох на голову, то наши игрища в миллион можно заканчивать. И хер с ним, этим милитаристическим миллионом, от которого одно лихо. Будем жить тырновским огородом и моим честным трудом на плодово-овощной базе имени Клары Цеткин.
   Обстановка буржуйского дома-замка напоминает музейную: эксклюзивная мебель, картины на стенах, напольные вазы в полный человеческий рост, зимний сад с реликтовыми деревцами из хоккуистой Японии. (Хокку — это стихи в несколько строчек, очень красивые, например: «Если в саду посадить звезду — вырастет небо»).
   Я невольно интересуюсь: кто у нас любитель такой поэтической, скажем так, жизни? Василий называет фамилию знаменитого в прошлом боксера N., чемпиона мира в среднем весе, а ныне почетного гражданина города Долгопрудный.
   — Понятно, — говорю, — типа папы местных пацанов?
   — Типа, — недовольно бурчит Василий. — Меня окружают только уважаемые люди.
   — И Галаев тоже уважаемый? — спрашиваю. — Не от большого ли почтения его нукеры хотели из меня отбивную слепить? Тебя искали, между прочим?
   — Ишь как? — качает гиревой головой. — И что?
   — Блядь! Можешь, толком объяснить, что происходит? — нервничаю. Почему бьют меня, а не тебя?
   — Ты оказываешься не в том месте, — довольно смеется. — Не в то время.
   У меня возникает желание вырвать ТТ из-за пояса и воплотить в жизнь свою светлую мечту грохнуть им по васиному лбу, чтобы обладатель этого бесхитростного, как полено, чела больше думал о других, чем о себе.
   Не успеваю — поднявшись на второй этаж, подходим к двери, рядом с которой дежурит пасмурный малый в медицинском халате.
   — Спит, — отвечает он на немой вопрос Василий.
   — И пусть, — потирает руки тот. — Воскреснет, дай знать. А мы в баньку.
   Я требую, чтобы мне дали глянуть мельком на аутиста: может, его уже донельзя замордовали? Г-н Сухой обижается: он, конечно, умом не блещет, однако не настолько, чтобы не понимать: Илюшу надо беречь, как розовую герань в горшке.
   — Мы к нему со всем уважением, — признается, — а от него одни убытки.
   Я настораживаюсь: о каких убытках речь, и догадываюсь:
   — Васек, а не пытался ли ты играть с ним на бирже?
   Друг ситный мнется, как барышня-крестьянка перед барином, возжелавшим неотложного соития на конюшне, потом признается:
   — Ну, пытались.
   — Е`вашу мать! — не выдерживаю всей этой галиматьи. — Плакал мой миллиончик! Как чувствовал! Разве так можно?
   Что же выясняется? Пока я страдал физически, то есть, когда меня лупили все, кому не лень, господин Сухой решил самостоятельно ухватить за хвост птицу счастья сегодняшнего дня. И ничего умного не придумал, как взять у вора в законе Аслана Галаева в долг 1 миллион 500 тысяч виртуальной «зелени», и вместе с аутистом играть на бирже. Гарантия возврата капитала мой миллион и наш Илюша Шепотинник.
   — Что? — не понял, остановившись. — Как это?
   — Я был уверен в победе.
   — Миллион заложил и ещё Илюху? — заорал я. — Идиот! Ты идиотее самого идиотского идиота! Проигрался в пух и прах! — захохотал я. — Теперь понятно, почему чукеры тебя искали? — И вспомнил. — Но били-то меня?
   — Я твой должник, — скромничал товарищ. — Все будет нормально, родной, — успокаивал, но без энтузиазма.
   — Нормально? Все под контролем? — бушевал я. — Наверное, кричал на Илью? — предположил. — Он и сломался, как игрушка.
   — Любую игрушку можно исправить, — ответил. — Как и положение.
   — Вася, — с чувством заключил я, — когда вижу тебя, вижу гильотину. Лично для себя. Почему меня толкнул в лапы ментовской хунты? — И потребовал, чтобы объяснился тотчас же по ситуации, когда трупов было обнаружено немерено.
   И что же узнаю? Все просто, как рождение персидских котят и новых сверхгалактик. Господин Сухой и его «спортивная» команда сразу смекнула, что гениальным провидцем могут заинтересоваться. Деньги не делают людей счастливыми, а делают их богатыми, и поэтому человек, обладающий даром обогащения, всегда привлекает внимание тех, кто этим талантом не обладает, но владеет властью, силой и оружием.
   — Вася, ты умен, как Цицерон, — заметил я.
   — А это кто?
   — Типа пахана древних философов, — отмахнулся и потребовал продолжить признание.
   «Спортсмены» не ошиблись в расчетах: некая бригада «наехала» на мою квартиру и дважды угодила в засаду.
   — В засаду?
   — Конечно. Пока ты хлопал ушами и думал, что никто ничего не знает…
   — И что?
   — Мы решили запустить тебя в дело, — признался. — Во-первых, от тебя пользы было тогда никакой, во-вторых, кто-то же должен был отдуваться за трупняки…
   — Так, — снова остановился под соснами. — Польза от меня была. Трупы были не мои. Попользовались мной, как блядью, — и поинтересовался: — Под дых или по зубам?
   — За что?
   — За подставу, милый мой, за подставу.
   — Бить надо Галаева, это его идея была.
   — А у тебя своя кость есть? — постучал кулаком по васиному лбу, как по двери. — Под дых или по зубам? — повторил.
   В детстве был у нас такой уговор: если кто поступал западл`о, то получал по заслугам: либо удар в солнечное сплетение, либо по сусало. По желанию. И били крепко, от всей оскорбленной души.
   И я не пожалел друга детства — били меня, ударю я! Под дых — так под дых! Сконцентрировав всю обиду в кулак, наношу удар.
   — А-а-а! — такое впечатление, что кулак нарвался на чугунную чушку. Е`! — е`! — е`! — Прыгал по лужайке, жалея руку. — Что у тебя там, еть` твою мать!
   — Броник! — ухмыльнулся аспид рода человеческого, задирая рубаху.
   — Застрелю, — вырвал ТТ. — Или застрелюсь.
   Вася подивился оружию в моих руках и поинтересовался, откуда оно? Я вспомнил агрессивных детей гор и сообщил, что отныне всю ситуацию беру под личный контроль. Тем более обстоятельства настолько изменились, что все наши дворовые игры, редис псовый по сравнению с тем, что нас ждет впереди.
   — Впереди нас банька, — шутил мой друг, считая, что я нахожусь в состоянии аффекта от боли в руке и говорю глупости.
   Наивный полубандит, не понимающий, что бронежилет может выручить от пули-дуры, но спасти от жестокого молоха Системы?..
   Первые бои местного значения, в целом, оказались для нас победными. Но не пиррова ли они? Ошибка Василия и «спортивной» братвы в том, что они посчитали битву завершенной, отстрелив группу претендентов на приз имени Ильи Шепотинника. Решив малую задачу, они перегрызлись меж собой, не видя смертельной опасности со стороны государственной системы, представителями коей является семейство Крутоверцеров. А Система продолжает работать над данной проблемой, это я чувствую. Иного не может быть: Система должна выполнять поставленные задачи, в противном случае, её не будут бояться и, следовательно, уважать. Она превратится в анекдотическое, плохо помнящее, невнятное, спазматическое Оно, напоминающее первого президента РФ, канувшего в лету.
   Зайдя в новую баньку, пропахшую свежим деревом и жарынью, решаю не драматизировать ситуацию. Нам ещё в ней разбираться и разбираться, М`ука. Пока же надо отмыть копоть прошлого, чтобы вступить в настоящее чистыми, как это делали солдаты в Великой Отечественной перед решающими сражениями.
   Начинаю стаскивать куртку, из её кармана выпадает мобильный телефон. Вася замечает: на мою шею повесить золотую цепь и — вылитый браток.
   — Круто, — рассматривает аппарат. — Откуда игрушка?
   — От менхантера, — говорю правду.
   — От кого? — вытягивается лицом.
   — Менхантер — «охотник на людей», невежда.
   Надо ли говорить, что товарищ бандит пришел в некоторое замешательство. Особенно, после того, как услышал историю моей жизни за последние сутки. С ним случился эффект Буратино, когда деревянный человечек увидел праздничный цирк-шапито. Мой же друг детства сидел на лавке в голом виде и глуповато блимкал глазами, как этот самый пиноккио.
   — А ты думал, спрятался от мира, — сделал заключение я, — и все проблемы решены? — И отправился в парилку. — Веничком помахай, Васечка, попросил не без мстительной услады.
   Конечно, я понимал чувства г-на Сухого. Ощущать себя хозяином положения и неожиданно узнать, что госпожа Жизнь держит тебя в качестве мальчика-пажа, главная обязанность которого таскать полы платья корованной особы.
   Участие в настоящей истории подлого опытного трейдера Кожевникова, оказавшегося по совместительству информатором боевой и коммерческой бригады «Алмаз» при ВО (внутренних органах) не очень удивило Василия.
   — Он мне сразу не понравился, — изрек. — У него вид бывшего ментяги.
   — Белки-летяги у него вид, — и рассказал о нашей встречи на складском дворе магазина стройматериалов. — Летает туда-сюда. Как он у Татищева оказался, не понимаю?
   — Телефон слушают, — уверенно ответил мой собеседник. — Хотели взять на прихват Антея и узнать, где я нахожусь.
   — Странно, — задумался я. — Тогда получается, что трейдер работает на семейство Крутоверцеров.
   — На кого работает?
   Мой короткий рассказ о деятельности Маи, сыгравшей в моем освобождении из лап, повторю, хунты не последнюю роль, а также повествование о бомбе близ крематория и последующем знакомстве с государственным деятелем эпохи большого хапка, тоже особенно не удивили друга.
   — Ишь ты, — лишь цокнул языком. — Муж и жена — одна сатана. Она мне сразу…
   — Только не говори, что не понравилась? — вскричал я. — Ты её вообще не видел?
   — Видел много раз. В кабинете у дедушки. Не удивлюсь, что деда любимого она того… замочила.
   — Ты говори-говори, да не заговаривайся.
   — Не она лично, конечно, но при её молчаливом согласии?