Страница:
Глава 5
Коммюнике
Пенкина не участвовала в общей пьянке, потому что Биков засадил ее за коммюнике. Он обещал Пересу коммюнике к вечеру.
Ольга никогда не писала коммюнике. Ей было интересно.
Они устроились в том же зале, где проходила пресс-конференция. Биков вел себя суетливо, зачем-то закрыл дверь на ключ, часто вытирал пот.
– Зачем дверь закрыл? – прямо спросила Ольга.
– Секретность, Пенкина, секретность... – озабоченно проговорил Биков и принялся опускать жалюзи.
За окном уже выносили из банкетного зала первых перепившихся министров и Алексея Заблудского. Их несли в правительственную деревню, располагавшуюся неподалеку, в парке.
В пресс-холле стало полутемно и лирично. Биков включил музыку и достал из холодильника ликер «Амаретто». Пенкина с интересом смотрела на эти приготовления к коммюнике.
Биков разлил ликер в рюмки и поднес одну Пенкиной. Та взяла осторожно, чтобы не расплескать, поскольку Биков наполнил рюмочку до краев.
Сам Дмитрий, будто этого и ждал, поставил свою рюмку на стол и внезапно грохнулся перед Пенкиной на колени. При этом уткнулся лбом ей в бедро. Пенкина не могла отбить атаку, ибо держала переполненную рюмочку и боялась пролить на голову Бикову.
– Оля! Оленька! – глухо взывал Биков, в промежутках покрывая бедро поцелуями и стремясь расширить их зону. – Я увидел тебя – и погиб! Здесь нет ни одной женщины! Кругом сельва и пьяные члены кабинета! Ты одна можешь меня спасти!
Ольга улучила момент и одним махом влила в себя рюмку. Одна из проблем была решена. Ольга отбросила рюмку и вцепилась пальцами в кудрявую шевелюру Бикова, стремясь оторвать его голову от своей ноги.
– Давай... писать... коммюнике... – с усилием выговорила она, ибо Биков был силен, как молодой бугаек.
– Давай... Только... сначала... любовь... – также в борьбе отвечал ей министр.
– Где... ты... предлагаешь?.. – полюбопытствовала Ольга, держа тяжелую голову навесу.
– Где... угодно... На столе... Я микрофоны... уберу... – тяжело дышал Биков.
– Да уж... давай... с микрофонами... – пыхтела Ольга.
Он оторвался от желанного бедра, вскочил, схватил ее на руки и понес к столу, где только что восседали делегации. Пенкина была увесиста, и Биков едва донес ее до стола, где бухнул достаточно неаккуратно.
Пенкина уселась на столе и, недолго думая, влепила Бикову увесистую оплеуху.
– За что? Вот они, микрофоны! – обиделся Биков.
– Я люблю другого, – заявила Пенкина.
– И люби. Кто тебе мешает?
– У тебя несерьезные намерения.
– Хорошо. Давай с намерениями. Выходи за меня, Перес нас распишет, будем выпускать журнал, – с готовностью предложил Дмитрий.
– Так ты небось женат.
Биков потупился. Было видно, что ему тяжело говорить правду, но иначе он как честный журналист не может.
– Женат. Семь раз, – сказал он.
– Сколько?! – вытаращила глаза Ольга. – Ты что – с пеленок женился? Тебе же тридцати нет!
– Двадцать семь, – подтвердил Биков. – Понимаешь, я искренний! – принялся искренне объяснять он. – Каждый раз на одном и том же попадаюсь. Иду с девушкой в ЗАГС, а она приводит подружку-свидетельницу! И я в нее тут же – бух! – и влюбляюсь! Семь раз так было.
– А я восьмой буду, да?
– Это навеки. Точно. Во-первых, свидетельниц нет, кроме доньи Исидоры, а она Пересова. Во-вторых, отсюда не убежишь. Если уж попал – как в зону на пожизненную каторгу. В-третьих, я ведь тебя люблю!
– Навеки? – задумалась Ольга. – Нет, навеки лучше дома. А тебя зачем сюда принесло?
Биков объяснил, что после гонений и судебных преследований, когда Пен-клуб спас его от тюрьмы, он решил эмигрировать ввиду невозможности печатно применять непечатные слова.
– А тебе это очень нужно? – вставила Ольга.
– Вообще-то можно и обойтись. Я ради принципа, – ответил Дмитрий.
Выбор был богатый: Штаты, Франция, Израиль... Но Биков выбрал Касальянку. Здесь сразу давали должность министра и жилье, вдобавок его друг, поэт-авангардист, эмигрировавший в Касальянку два года назад, написал ему, что житье райское и чертовски духовное.
– А он по какой статье сидел, этот друг? – спросила Пенкина.
– Он не сидел. Его сажать абсолютно не за что. Он ничего никогда не делал. Только стихи писал из точек и запятых.
– Значит, просто наркоман, – решила она.
– Чего вы все привязались! – взвился Биков. – Почему наркотики? В Касальянке колония добра и света, а вы про наркотики. Я наркотиков в глаза не видел.
– А Интерпол видел. И наши ребята видели. С той же эмблемой, что на вашем флаге.
– Странно, – задумался Биков. – Как же коммюнике писать? Про добро и свет или про наркотики?
– А на фига нам это коммюнике?
– Точно! Лучше любовь! – воспрянул Биков и полез на стол.
Ольга оправила юбку.
– Нет. Любви тоже не будет.
Опечаленный Биков подошел к окну и поднял жалюзи. За окном двигалась процессия солдат-метисов. Они несли министров домой за руки и за ноги. Впереди трое несли огромного министра обороны, следом тащили его начальника штаба, далее транспортировали бесчувственных гостей Вадима и Ивана, потом всех остальных, включая старенького министра торговли.
Все были пьяны в хлам.
– Банкет удался! – сказал Биков, и тут в дверь постучали.
Он открыл. На пороге стоял капрал и четверка солдат. Ни слова не говоря, двое солдат подхватили Бикова и понесли прочь. Оставшиеся двое взялись за Ольгу.
– Я не пил! – орал Биков. – Я коммюнике составлял! Пустите!
– У нас приказ: отнести членов кабинета и гостей в деревню, – сказал капрал по-испански.
Биков затих и только беззвучно и ненормативно матерился, глядя в бездонное небо над Касальянкой.
Ольга никогда не писала коммюнике. Ей было интересно.
Они устроились в том же зале, где проходила пресс-конференция. Биков вел себя суетливо, зачем-то закрыл дверь на ключ, часто вытирал пот.
– Зачем дверь закрыл? – прямо спросила Ольга.
– Секретность, Пенкина, секретность... – озабоченно проговорил Биков и принялся опускать жалюзи.
За окном уже выносили из банкетного зала первых перепившихся министров и Алексея Заблудского. Их несли в правительственную деревню, располагавшуюся неподалеку, в парке.
В пресс-холле стало полутемно и лирично. Биков включил музыку и достал из холодильника ликер «Амаретто». Пенкина с интересом смотрела на эти приготовления к коммюнике.
Биков разлил ликер в рюмки и поднес одну Пенкиной. Та взяла осторожно, чтобы не расплескать, поскольку Биков наполнил рюмочку до краев.
Сам Дмитрий, будто этого и ждал, поставил свою рюмку на стол и внезапно грохнулся перед Пенкиной на колени. При этом уткнулся лбом ей в бедро. Пенкина не могла отбить атаку, ибо держала переполненную рюмочку и боялась пролить на голову Бикову.
– Оля! Оленька! – глухо взывал Биков, в промежутках покрывая бедро поцелуями и стремясь расширить их зону. – Я увидел тебя – и погиб! Здесь нет ни одной женщины! Кругом сельва и пьяные члены кабинета! Ты одна можешь меня спасти!
Ольга улучила момент и одним махом влила в себя рюмку. Одна из проблем была решена. Ольга отбросила рюмку и вцепилась пальцами в кудрявую шевелюру Бикова, стремясь оторвать его голову от своей ноги.
– Давай... писать... коммюнике... – с усилием выговорила она, ибо Биков был силен, как молодой бугаек.
– Давай... Только... сначала... любовь... – также в борьбе отвечал ей министр.
– Где... ты... предлагаешь?.. – полюбопытствовала Ольга, держа тяжелую голову навесу.
– Где... угодно... На столе... Я микрофоны... уберу... – тяжело дышал Биков.
– Да уж... давай... с микрофонами... – пыхтела Ольга.
Он оторвался от желанного бедра, вскочил, схватил ее на руки и понес к столу, где только что восседали делегации. Пенкина была увесиста, и Биков едва донес ее до стола, где бухнул достаточно неаккуратно.
Пенкина уселась на столе и, недолго думая, влепила Бикову увесистую оплеуху.
– За что? Вот они, микрофоны! – обиделся Биков.
– Я люблю другого, – заявила Пенкина.
– И люби. Кто тебе мешает?
– У тебя несерьезные намерения.
– Хорошо. Давай с намерениями. Выходи за меня, Перес нас распишет, будем выпускать журнал, – с готовностью предложил Дмитрий.
– Так ты небось женат.
Биков потупился. Было видно, что ему тяжело говорить правду, но иначе он как честный журналист не может.
– Женат. Семь раз, – сказал он.
– Сколько?! – вытаращила глаза Ольга. – Ты что – с пеленок женился? Тебе же тридцати нет!
– Двадцать семь, – подтвердил Биков. – Понимаешь, я искренний! – принялся искренне объяснять он. – Каждый раз на одном и том же попадаюсь. Иду с девушкой в ЗАГС, а она приводит подружку-свидетельницу! И я в нее тут же – бух! – и влюбляюсь! Семь раз так было.
– А я восьмой буду, да?
– Это навеки. Точно. Во-первых, свидетельниц нет, кроме доньи Исидоры, а она Пересова. Во-вторых, отсюда не убежишь. Если уж попал – как в зону на пожизненную каторгу. В-третьих, я ведь тебя люблю!
– Навеки? – задумалась Ольга. – Нет, навеки лучше дома. А тебя зачем сюда принесло?
Биков объяснил, что после гонений и судебных преследований, когда Пен-клуб спас его от тюрьмы, он решил эмигрировать ввиду невозможности печатно применять непечатные слова.
– А тебе это очень нужно? – вставила Ольга.
– Вообще-то можно и обойтись. Я ради принципа, – ответил Дмитрий.
Выбор был богатый: Штаты, Франция, Израиль... Но Биков выбрал Касальянку. Здесь сразу давали должность министра и жилье, вдобавок его друг, поэт-авангардист, эмигрировавший в Касальянку два года назад, написал ему, что житье райское и чертовски духовное.
– А он по какой статье сидел, этот друг? – спросила Пенкина.
– Он не сидел. Его сажать абсолютно не за что. Он ничего никогда не делал. Только стихи писал из точек и запятых.
– Значит, просто наркоман, – решила она.
– Чего вы все привязались! – взвился Биков. – Почему наркотики? В Касальянке колония добра и света, а вы про наркотики. Я наркотиков в глаза не видел.
– А Интерпол видел. И наши ребята видели. С той же эмблемой, что на вашем флаге.
– Странно, – задумался Биков. – Как же коммюнике писать? Про добро и свет или про наркотики?
– А на фига нам это коммюнике?
– Точно! Лучше любовь! – воспрянул Биков и полез на стол.
Ольга оправила юбку.
– Нет. Любви тоже не будет.
Опечаленный Биков подошел к окну и поднял жалюзи. За окном двигалась процессия солдат-метисов. Они несли министров домой за руки и за ноги. Впереди трое несли огромного министра обороны, следом тащили его начальника штаба, далее транспортировали бесчувственных гостей Вадима и Ивана, потом всех остальных, включая старенького министра торговли.
Все были пьяны в хлам.
– Банкет удался! – сказал Биков, и тут в дверь постучали.
Он открыл. На пороге стоял капрал и четверка солдат. Ни слова не говоря, двое солдат подхватили Бикова и понесли прочь. Оставшиеся двое взялись за Ольгу.
– Я не пил! – орал Биков. – Я коммюнике составлял! Пустите!
– У нас приказ: отнести членов кабинета и гостей в деревню, – сказал капрал по-испански.
Биков затих и только беззвучно и ненормативно матерился, глядя в бездонное небо над Касальянкой.
Глава 6
Правительственная деревня
Утром проснулись и обнаружили себя в двух соседних коттеджах, а точнее, дачных летних домиках. У каждого было по комнатке со всем необходимым: койка, стол, стул, тумбочка. Обстановка лагеря улучшенного режима.
Кстати, проснулись от того, что за окном свистал соловьем Биков. Свежий, как огурец. Будто не было вчера никакого коммюнике.
Ольга распахнула окно.
– Чего тебе? – не слишком любезно спросила она.
– Экскурсия в программе. Перес велел показать деревню и познакомить с членами кабинета.
– Так они ж вчера знакомились.
– Никто ничего про вчера не помнит. С утра надо знакомиться, – резонно возразил Биков.
Офицеры привели себя в порядок, то есть побрились и глотнули по сто граммов из бутылки Заблудского, которую тот украл вчера со стола на полном автопилоте, и вышли на свежий воздух.
В сельве ухали какаду. Где-то вдали перекликались гамадрилы.
Биков повел гостей по деревне.
Вся она состояла из однотипных дачных домиков, живописно разбросанных между деревьями. К дверям каждого домика были прикреплены таблички «Министерство юстиции», «Министерство самолетостроения», «Министерство сельского хозяйства» и тому подобные. После вчерашнего банкета министры находились на своих рабочих местах и приводили себя в порядок кто чем.
– ...А здесь – министерство торговли, – указал на коттедж Дмитрий. – Министр – бывший директор овощебазы. Проворовался, получил восемь лет с конфискацией, посидел, попал под амнистию, эмигрировал... Очень толковый специалист.
Он постучал в дверь. На пороге появился пожилой печальный еврей в лапсердаке.
– Здравствуйте, Илья Захарыч, – сказал Биков, пожимая ему руку. – Знакомлю гостей, так сказать...
– Охотно отвечу на ваши вопросы, – сказал старик.
– Как идет торговля? – тут же спросила Ольга.
– Я не торгую. В Касальянке нет ни одного магазина, – скорбно сказал старик.
– А с другими странами?
– Это спросите в министерстве внешней торговли. Второй поворот направо, – указал он.
– А как же население? Жители? – не унималась Ольга.
– Все распределяет Яков Вениаминыч. Ну, а мне спокойней. Не проворуешься, отчетность упрощается... Впрочем, у меня есть маленькая лавочка. Для души, – сказал он таинственно, делая приглашающие знаки.
Ольга вошла в коттедж первой, за нею Вадим и Иван. Остальные не поместились, толпились в дверях.
Старик указал на миниатюрный прилавок с витриной, зашел за него, надел черные нарукавники.
– У вас какая валюта? – спросил он.
Интерполовцы переглянулись.
– У меня есть три франка, Исидора дала, – сказала Ольга.
– Прекрасно! – просиял старик. – По официальному курсу это соответствует тридцати бабкам. У нас деньги называются бабками, это Перес ввел... Давайте я вам обменяю.
Он отсчитал Ольге шесть бумажек по пять бабок. На каждой был портрет Переса.
– А теперь – покупайте, покупайте! Я уступлю, – старик засуетился, заулыбался – видно, давно не занимался профессией.
Ольга склонилась над витриной.
– Так. Мне, пожалуйста, зубную пасту, щетку, мыло...
– Оля, сигарет, – жалобно попросил Иван.
– И сигарет. Вот этих. Две пачки.
– Двадцать восемь бабок. У вас еще две бабки, – сказал старик.
– Попридержи, – распорядился Иван. – Пригодятся.
Они поблагодарили старика, вышли из министерства и тут же поспешно закурили. Биков благодушно наблюдал за ними, он был некурящий.
Прошли мимо министерства обороны, где, судя по звукам, банкет еще продолжался, но как-то тяжело, угрюмо. Все время что-то падало – то тело, то посуда. Туда не пошли.
– Почему Перес назначил военным министром Федора, а не Максима? – спросил Вадим. – Максим явно интеллигентней.
При этом покосился на Ивана. Но Иван тонкостью не отличался, пропустил мимо ушей.
– Федор суворовское училище кончал, – пояснил Биков.
Алексей Заблудский бочком-бочком отделился от компании и исчез в густых зарослях тропических кустарников.
Он пошел наугад, что-то выискивая. Наконец продрался через колючки и вышел к домику, на котором было написано «Министерство финансов», а чуть ниже рукописное объявление: «Рубли на бабки не меняем!»
Алексей взошел на крыльцо, постучал в дверь, роясь в кармане куртки левой рукой.
– Войдите! – раздался голос изнутри.
Заблудский вытащил из кармана деньги – гонорар чилийской сборной – и решительно вошел в министерство. Из всех интерполовцев он один был при деньгах, почему и отделился от товарищей в надежде потихоньку поменять валюту.
На кровати в одних трусах, положив ноги в кроссовках на спинку, лежал молодой, чрезвычайно загорелый человек с бородкой.
– Вы министр финансов? – спросил Алексей.
– Бабки понадобились? – осведомился тот. – Что меняете?
– Франки.
– Курс – один к пятидесяти, – сказал министр.
– Надо же, в министерстве торговли поменяли один к десяти! – удивился Алексей.
– Илья Захарович вас надул. Это курс прошлого месяца. Я его за это оштрафую, – сказал министр, доставая из тумбочки жестяную коробку для чая. – Сколько будете брать?
– На пять франков. А какая здесь цена водки?
– Полбанки за полбабки можно купить.
Заблудский просиял. Такая цена его устраивала.
– Двести пятьдесят бабок... – министр отсчитал банкноты. – Скажите, чего вы сюда приперлись? Будете наниматься к Пересу?
– Не знаю... – замялся Заблудский.
– По какой статье сидели?
– Не понимаю... Я из комитета по культуре...
– Место председателя комитета вакантно, учтите. Жаль, что не сидели, опыта мало.
– А вы... сидели? – робко спросил Алексей.
– Обижаете! Статья восемьдесят восьмая, незаконные валютные операции. Пять лет с конфискацией.
Заблудский пересчитал деньги, поблагодарил и, уходя, уже в дверях обернулся.
– Скажите, а где народ? Кругом одни министры...
– Черт его знает! Народа я не видел, – сказал министр, плюхаясь на койку и принимая прежнее положение. – Да не больно он нужен! Говорят, где-то за лесом... – махнул он рукой в сторону.
Кстати, проснулись от того, что за окном свистал соловьем Биков. Свежий, как огурец. Будто не было вчера никакого коммюнике.
Ольга распахнула окно.
– Чего тебе? – не слишком любезно спросила она.
– Экскурсия в программе. Перес велел показать деревню и познакомить с членами кабинета.
– Так они ж вчера знакомились.
– Никто ничего про вчера не помнит. С утра надо знакомиться, – резонно возразил Биков.
Офицеры привели себя в порядок, то есть побрились и глотнули по сто граммов из бутылки Заблудского, которую тот украл вчера со стола на полном автопилоте, и вышли на свежий воздух.
В сельве ухали какаду. Где-то вдали перекликались гамадрилы.
Биков повел гостей по деревне.
Вся она состояла из однотипных дачных домиков, живописно разбросанных между деревьями. К дверям каждого домика были прикреплены таблички «Министерство юстиции», «Министерство самолетостроения», «Министерство сельского хозяйства» и тому подобные. После вчерашнего банкета министры находились на своих рабочих местах и приводили себя в порядок кто чем.
– ...А здесь – министерство торговли, – указал на коттедж Дмитрий. – Министр – бывший директор овощебазы. Проворовался, получил восемь лет с конфискацией, посидел, попал под амнистию, эмигрировал... Очень толковый специалист.
Он постучал в дверь. На пороге появился пожилой печальный еврей в лапсердаке.
– Здравствуйте, Илья Захарыч, – сказал Биков, пожимая ему руку. – Знакомлю гостей, так сказать...
– Охотно отвечу на ваши вопросы, – сказал старик.
– Как идет торговля? – тут же спросила Ольга.
– Я не торгую. В Касальянке нет ни одного магазина, – скорбно сказал старик.
– А с другими странами?
– Это спросите в министерстве внешней торговли. Второй поворот направо, – указал он.
– А как же население? Жители? – не унималась Ольга.
– Все распределяет Яков Вениаминыч. Ну, а мне спокойней. Не проворуешься, отчетность упрощается... Впрочем, у меня есть маленькая лавочка. Для души, – сказал он таинственно, делая приглашающие знаки.
Ольга вошла в коттедж первой, за нею Вадим и Иван. Остальные не поместились, толпились в дверях.
Старик указал на миниатюрный прилавок с витриной, зашел за него, надел черные нарукавники.
– У вас какая валюта? – спросил он.
Интерполовцы переглянулись.
– У меня есть три франка, Исидора дала, – сказала Ольга.
– Прекрасно! – просиял старик. – По официальному курсу это соответствует тридцати бабкам. У нас деньги называются бабками, это Перес ввел... Давайте я вам обменяю.
Он отсчитал Ольге шесть бумажек по пять бабок. На каждой был портрет Переса.
– А теперь – покупайте, покупайте! Я уступлю, – старик засуетился, заулыбался – видно, давно не занимался профессией.
Ольга склонилась над витриной.
– Так. Мне, пожалуйста, зубную пасту, щетку, мыло...
– Оля, сигарет, – жалобно попросил Иван.
– И сигарет. Вот этих. Две пачки.
– Двадцать восемь бабок. У вас еще две бабки, – сказал старик.
– Попридержи, – распорядился Иван. – Пригодятся.
Они поблагодарили старика, вышли из министерства и тут же поспешно закурили. Биков благодушно наблюдал за ними, он был некурящий.
Прошли мимо министерства обороны, где, судя по звукам, банкет еще продолжался, но как-то тяжело, угрюмо. Все время что-то падало – то тело, то посуда. Туда не пошли.
– Почему Перес назначил военным министром Федора, а не Максима? – спросил Вадим. – Максим явно интеллигентней.
При этом покосился на Ивана. Но Иван тонкостью не отличался, пропустил мимо ушей.
– Федор суворовское училище кончал, – пояснил Биков.
Алексей Заблудский бочком-бочком отделился от компании и исчез в густых зарослях тропических кустарников.
Он пошел наугад, что-то выискивая. Наконец продрался через колючки и вышел к домику, на котором было написано «Министерство финансов», а чуть ниже рукописное объявление: «Рубли на бабки не меняем!»
Алексей взошел на крыльцо, постучал в дверь, роясь в кармане куртки левой рукой.
– Войдите! – раздался голос изнутри.
Заблудский вытащил из кармана деньги – гонорар чилийской сборной – и решительно вошел в министерство. Из всех интерполовцев он один был при деньгах, почему и отделился от товарищей в надежде потихоньку поменять валюту.
На кровати в одних трусах, положив ноги в кроссовках на спинку, лежал молодой, чрезвычайно загорелый человек с бородкой.
– Вы министр финансов? – спросил Алексей.
– Бабки понадобились? – осведомился тот. – Что меняете?
– Франки.
– Курс – один к пятидесяти, – сказал министр.
– Надо же, в министерстве торговли поменяли один к десяти! – удивился Алексей.
– Илья Захарович вас надул. Это курс прошлого месяца. Я его за это оштрафую, – сказал министр, доставая из тумбочки жестяную коробку для чая. – Сколько будете брать?
– На пять франков. А какая здесь цена водки?
– Полбанки за полбабки можно купить.
Заблудский просиял. Такая цена его устраивала.
– Двести пятьдесят бабок... – министр отсчитал банкноты. – Скажите, чего вы сюда приперлись? Будете наниматься к Пересу?
– Не знаю... – замялся Заблудский.
– По какой статье сидели?
– Не понимаю... Я из комитета по культуре...
– Место председателя комитета вакантно, учтите. Жаль, что не сидели, опыта мало.
– А вы... сидели? – робко спросил Алексей.
– Обижаете! Статья восемьдесят восьмая, незаконные валютные операции. Пять лет с конфискацией.
Заблудский пересчитал деньги, поблагодарил и, уходя, уже в дверях обернулся.
– Скажите, а где народ? Кругом одни министры...
– Черт его знает! Народа я не видел, – сказал министр, плюхаясь на койку и принимая прежнее положение. – Да не больно он нужен! Говорят, где-то за лесом... – махнул он рукой в сторону.
Глава 7
Расчеты доньи
Исидора провела бессонную ночь. Сначала не давал спать Перес, который требовал любви, что было весьма затруднительно при его загипсованной ноге. Только колоссальный опыт доньи и некоторые инженерные ухищрения позволили кое-как исполнить супружеские обязанности, причем Исидоре все время казалось, что она трахается с дорической колонной. Это мешало получить кайф.
Наконец Перес успокоился и заснул, положив гипсовую ногу на Исидору. Она дождалась, пока он захрапит, выбралась из-под ноги и ушла на свою половину. Повалившись на кровать, донья несколько минут смотрела в потолок и прислушивалась к своим ощущениям.
Переса она не любит, это ясно. Дело не в ноге, кости срастутся, а любовь – нет. Донья отчетливо понимала, что уже вступила на путь борьбы с Пересом, перевербовав Бранко. Правда, еще не очень понятно, что из этого получится. Выпускник ВПШ с его редким умением взрывать не того, кого надо, мог опять все перепутать. Но Перес уже не муж и не любовник, а противник.
Иван? Кто он теперь, отвергнувший море цветов и любви? Донья задумалась, вспомнила Пенкину, сатиновые трусы Ивана, его черные носки, а главное, плавающий посреди моря матрас, с которого вертолетом снимали любовников. Именно тогда что-то надломилось в душе доньи, когда она увидела в реальности то, к чему стремилась. Донья всегда подходила к любви эстетически; чистота движений и поз, музыкальность ритмов, изящество ласк и даже благозвучность издаваемых криков ценились ею больше, чем примитивный оргазм. Здесь же она увидела, извините за выражение, трахающееся картофельное пюре. Тюх-тюх-тюх – не поймешь, где Пенкина, где Иван, просто какой-то клубок рук и ног. Отвратительно.
Нет, Ивана она тоже не любит. Но относится к нему как к другу.
Донья впервые обратила мысленный взор на Заблудского, вспомнив его рассказ в вертолете о рекорде Гиннеса. Что ж, это впечатляет. Но после десяти лет в пуэрториканском квартале Нью-Йорка такие рассказы попахивают дилетантизмом.
Оставался Вадим... Донья прислушалась к себе и поняла, что думает о нем скорее с нежностью и печалью, чем с отвращением. Два дюйма в рабочем состоянии, дюйм на холостом ходу. Но при этом элегантность, чистота линий и врожденная интеллигентность. Разве это не является достаточной компенсацией? Да и стоит ли говорить о компенсации после сонмища пуэрториканских фаллосов? Они ей поперек горла стоят. Теперь можно уйти на заслуженный отдых. А захочется физической любви... Разве донья не придумает способа? Она знала по крайней мере три, когда можно обойтись без всяких дюймов.
К пяти часам утра донья поняла, что любит Вадима.
Из этого следовали чисто практические выводы. Прежде всего это касалось судьбы чека на миллион долларов.
Чек пока не разменян, нужно долететь до какого-нибудь банка, чтобы получить наличные и расплатиться за вертолет. Останется девятьсот пятьдесят тысяч... Какая часть из них принадлежит Ивану? По любви – все, а по расчету? Прежде всего следовало оценить услугу по спасению чека. По существу, оценить моральные и материальные затраты доньи, когда она трахалась с этим скупердяем в берете. Тут никакие деньги не покажутся слишком большими.
«Половину», – решила донья. Так будет справедливо. Без ее героических усилий Иван имел бы шиш с маслом, а сейчас ему отвалят полмиллиона!
Правда, не совсем полмиллиона, продолжала считать донья. Интерполовцы предполагали разделить приз поровну. Значит, по сто двадцать пять тысяч на брата, из которых следует еще вычесть стоимость вертолета в расчете на каждого (тут донья считала и себя, но не считала Бранко, находящегося в служебной командировке). Авиабилет на человека обходился в десять тысяч. В результате этих сложных расчетов, которые донья провела в уме без всякого калькулятора, у нее получилось:
Исидоре – 490 000,
остальным – по 115 000.
Донья на секунду усомнилась, не следует ли вычесть с Ивана и Ольги стоимость их спасения вертолетом, но решила проявить благородство.
Таким образом, на обзаведение семьи и обустройство ранчо в Техасе с Вадимом у них оставалось 605 тысяч баксов!
По 300 тысяч с копейками на каждый дюйм!
«Если бы их было десять... – подумала донья, уже засыпая, – ...это было бы три миллиона долларов!..»
Наконец Перес успокоился и заснул, положив гипсовую ногу на Исидору. Она дождалась, пока он захрапит, выбралась из-под ноги и ушла на свою половину. Повалившись на кровать, донья несколько минут смотрела в потолок и прислушивалась к своим ощущениям.
Переса она не любит, это ясно. Дело не в ноге, кости срастутся, а любовь – нет. Донья отчетливо понимала, что уже вступила на путь борьбы с Пересом, перевербовав Бранко. Правда, еще не очень понятно, что из этого получится. Выпускник ВПШ с его редким умением взрывать не того, кого надо, мог опять все перепутать. Но Перес уже не муж и не любовник, а противник.
Иван? Кто он теперь, отвергнувший море цветов и любви? Донья задумалась, вспомнила Пенкину, сатиновые трусы Ивана, его черные носки, а главное, плавающий посреди моря матрас, с которого вертолетом снимали любовников. Именно тогда что-то надломилось в душе доньи, когда она увидела в реальности то, к чему стремилась. Донья всегда подходила к любви эстетически; чистота движений и поз, музыкальность ритмов, изящество ласк и даже благозвучность издаваемых криков ценились ею больше, чем примитивный оргазм. Здесь же она увидела, извините за выражение, трахающееся картофельное пюре. Тюх-тюх-тюх – не поймешь, где Пенкина, где Иван, просто какой-то клубок рук и ног. Отвратительно.
Нет, Ивана она тоже не любит. Но относится к нему как к другу.
Донья впервые обратила мысленный взор на Заблудского, вспомнив его рассказ в вертолете о рекорде Гиннеса. Что ж, это впечатляет. Но после десяти лет в пуэрториканском квартале Нью-Йорка такие рассказы попахивают дилетантизмом.
Оставался Вадим... Донья прислушалась к себе и поняла, что думает о нем скорее с нежностью и печалью, чем с отвращением. Два дюйма в рабочем состоянии, дюйм на холостом ходу. Но при этом элегантность, чистота линий и врожденная интеллигентность. Разве это не является достаточной компенсацией? Да и стоит ли говорить о компенсации после сонмища пуэрториканских фаллосов? Они ей поперек горла стоят. Теперь можно уйти на заслуженный отдых. А захочется физической любви... Разве донья не придумает способа? Она знала по крайней мере три, когда можно обойтись без всяких дюймов.
К пяти часам утра донья поняла, что любит Вадима.
Из этого следовали чисто практические выводы. Прежде всего это касалось судьбы чека на миллион долларов.
Чек пока не разменян, нужно долететь до какого-нибудь банка, чтобы получить наличные и расплатиться за вертолет. Останется девятьсот пятьдесят тысяч... Какая часть из них принадлежит Ивану? По любви – все, а по расчету? Прежде всего следовало оценить услугу по спасению чека. По существу, оценить моральные и материальные затраты доньи, когда она трахалась с этим скупердяем в берете. Тут никакие деньги не покажутся слишком большими.
«Половину», – решила донья. Так будет справедливо. Без ее героических усилий Иван имел бы шиш с маслом, а сейчас ему отвалят полмиллиона!
Правда, не совсем полмиллиона, продолжала считать донья. Интерполовцы предполагали разделить приз поровну. Значит, по сто двадцать пять тысяч на брата, из которых следует еще вычесть стоимость вертолета в расчете на каждого (тут донья считала и себя, но не считала Бранко, находящегося в служебной командировке). Авиабилет на человека обходился в десять тысяч. В результате этих сложных расчетов, которые донья провела в уме без всякого калькулятора, у нее получилось:
Исидоре – 490 000,
остальным – по 115 000.
Донья на секунду усомнилась, не следует ли вычесть с Ивана и Ольги стоимость их спасения вертолетом, но решила проявить благородство.
Таким образом, на обзаведение семьи и обустройство ранчо в Техасе с Вадимом у них оставалось 605 тысяч баксов!
По 300 тысяч с копейками на каждый дюйм!
«Если бы их было десять... – подумала донья, уже засыпая, – ...это было бы три миллиона долларов!..»
Глава 8
Проводы
Вертолет как бы нехотя начал раскручивать лопасти пропеллера, поднимая пыль над аэродромом.
В стороне, под сенью ипопекуаны, Ольга и Исидора прощались с Иваном и Вадимом.
Они стояли парами, как в кинофильме «Сердца четырех»: Иван с Ольгой, донья с Вадимом.
– Ванечка, ты уж себя береги. Никаких коммюнике с Пересом не подписывай. Он тебя объегорит, – давала наставления Ольга.
– Правда, хороший здесь климат? – говорил он. – Мы ему ультиматум выложим и прилетим к тебе.
– А если он вас убьет?
– Не должен... Интеллигентный человек, слыхала? Тунгусами занимался, – сказал Иван.
– Ты мой хороший! – умилилась она, целуя Ивана. – Метеоритами!
– Один черт, – сказал Иван.
У другой пары происходил следующий диалог.
– Пересу не верь! – шептала Исидора.
– Да я никому не верю. Это у меня профессиональное, – сказал Вадим.
– Он вас убить хочет, – сказала Исидора.
– Все просчитано, – возразил он. – Сам он убивать не будет, чтобы не осложнять международную обстановку. Поручит Бранко. А тот пока профессионалом станет... Это ему не марксизм-ленинизм. Тут опыт нужен.
– И все же стереги себя, – сказала она.
– Исидора, скажи... – Он замялся, потупил глаза. – Кого ты считаешь командиром группы?
– Твой, – сказала она твердо.
Вадим просиял.
– Правда? – Он поднял ее за локти и закружил.
Улле выглянул из кабины вертолета.
– Господа, у меня не так много горючего! – прокричал он по-английски, перекрикивая шум двигателя.
Иван и Вадим поспешили к вертолету, ведя своих дам.
В вертолете уже томился Биков, выпросивший у Переса разрешение сопровождать женщин к народу. Перспектива остаться с одними мужиками была ему явно не по душе.
По летному полю к вертолету бежал Максим в генеральской форме с саблей на боку. Он отдувался, вытирал на бегу пот.
– Приказано сопровождать, – переведя дух, доложил он Ивану.
– Кем приказано? – вскинулся Вадим. – Я старший группы.
Иван ничего не сказал, лишь посмотрел на товарища с горечью.
– Министром обороны приказано! Федькой! – плаксиво пожаловался Максим. – Я только пива попить собрался...
Путешественники забрались в вертолет, дверца захлопнулась.
Вертолет оторвался от площадки и взял курс в сторону сельвы. Иван и Вадим, помахав вслед руками, пошли к президентскому дворцу.
– Вадим, ты бы того, полегче... – заметил Иван. – Старший-то в группе – я...
– Знаешь... – начал Вадим, но не окончил, а указал товарищу вдаль: – Смотри!
Мимо президентского дворца по дорожке ехала повозка, запряженная осликом. В повозке сидел Бранко Синицын, погоняя животное прутом.
Интерполовцы кинулись наперерез террористу.
Повозка Бранко была доверху набита оружием и взрывчаткой.
– Отоварился? – укоризненно произнес Иван. – Эх, ты! Мы думали – ты перековался.
Бранко сильно смутился, натянул поводья.
– Тпрру! Товарищи... – начал он жалобно.
– Тамбовский волк тебе товарищ! – заявил Иван, и они с Вадимом, круто повернувшись, зашагали к деревне.
– При чем здесь тамбовский волк? – пожал плечами Бранко. – Я сюрприз им готовлю... Пошел! – стеганул он ослика.
Интерполовцы же через пять минут оказались в деревне.
– Надо срочно сообщить в Москву, – сказал Вадим. – Сталинист слишком круто экипировался. Может ненароком угробить.
– Как сообщить? Рация в вертолете, а он улетел, – сказал Иван.
– Должна быть радиостанция. В комитете по радиовещанию.
Они пошли искать комитет по радиовещанию.
По дороге наткнулись на заколоченный домик комитета госбезопасности, на двери которого болталась табличка «Требуется председатель».
Они остановились перед табличкой, переглянулись. Возникла пауза.
– Ты что подумал?! Что я товарищей могу предать?! Что я страну могу предать?! – вдруг накинулся Вадим на Ивана.
– Я подумал – когда ты еще у нас дослужишься... – признался Иван.
Вадим обиделся, зашагал дальше один. Иван виновато поплелся следом.
Вадим толкнул дверь с надписью «Комитет по радиовещанию» и вошел внутрь. За столом сидел тот самый долговязый, что возился с микрофонами. Он что-то паял. Стол был завален радиодеталями.
– Привет, – сказал Вадим. – Мне с Москвой нужно связаться.
– Всем нужно, – сказал министр. – Продали родину не за понюх табаку.
– Отставить идеологию, – сказал Вадим. – Где передатчик?
– Может, тебе еще и телевизор? Я передатчик не умею паять. Я монтажник радиоприемной аппаратуры.
Вадим подсел к нему, уставился в схему, которая лежала на столе перед монтажником.
– Сидел за что? – устало спросил Вадим.
– Хищение социалистической... Резисторы с завода выносил. Два года общего режима, – министр припаял детальку. – Да если б знал, какая гнида этот Перес, ни за что к нему в министры бы не пошел!
– А что так? – заинтересовался Вадим.
– Говорят, знаешь... – Министр понизил голос. – У него кабаре в Европе есть...
– Это правда, – кивнул Вадим.
– И еще... Будто наркоман он. Наркотой торгует.
– А вот это надо проверить, – сказал Вадим.
– Народ-то у нас верит ему, – горько продолжал министр. – Народ у нас золотой. Я был один раз... у народа. Утюги чинил. Такой народ – нигде такого нету!
– Это точно, – кивнул Вадим.
– Да не в России, а здесь! У вас я знаю, какой народ. Вор на воре сидит, вором погоняет.
– Ну, ты не очень... – неуверенно сказал Вадим.
– Вот сейчас допаяю – «Маяк» послушаем. Что там у нас творится...
– Нет, я пойду. – Вадим поднялся.
– Слушай, чего скажу. – Министр поманил его пальцем, и Вадим наклонился к нему. – Чаю не пейте у Переса. Водку пейте, а чаю не пейте, – шепотом сказал он.
– Чай – наркотик? – удивился Вадим.
– Ну, наркотик не наркотик... Разное говорят. Если его прижучить хотите – чаю не пейте. Народ водку не пьет, чай хлещет. Потому такой смирный...
В стороне, под сенью ипопекуаны, Ольга и Исидора прощались с Иваном и Вадимом.
Они стояли парами, как в кинофильме «Сердца четырех»: Иван с Ольгой, донья с Вадимом.
– Ванечка, ты уж себя береги. Никаких коммюнике с Пересом не подписывай. Он тебя объегорит, – давала наставления Ольга.
– Правда, хороший здесь климат? – говорил он. – Мы ему ультиматум выложим и прилетим к тебе.
– А если он вас убьет?
– Не должен... Интеллигентный человек, слыхала? Тунгусами занимался, – сказал Иван.
– Ты мой хороший! – умилилась она, целуя Ивана. – Метеоритами!
– Один черт, – сказал Иван.
У другой пары происходил следующий диалог.
– Пересу не верь! – шептала Исидора.
– Да я никому не верю. Это у меня профессиональное, – сказал Вадим.
– Он вас убить хочет, – сказала Исидора.
– Все просчитано, – возразил он. – Сам он убивать не будет, чтобы не осложнять международную обстановку. Поручит Бранко. А тот пока профессионалом станет... Это ему не марксизм-ленинизм. Тут опыт нужен.
– И все же стереги себя, – сказала она.
– Исидора, скажи... – Он замялся, потупил глаза. – Кого ты считаешь командиром группы?
– Твой, – сказала она твердо.
Вадим просиял.
– Правда? – Он поднял ее за локти и закружил.
Улле выглянул из кабины вертолета.
– Господа, у меня не так много горючего! – прокричал он по-английски, перекрикивая шум двигателя.
Иван и Вадим поспешили к вертолету, ведя своих дам.
В вертолете уже томился Биков, выпросивший у Переса разрешение сопровождать женщин к народу. Перспектива остаться с одними мужиками была ему явно не по душе.
По летному полю к вертолету бежал Максим в генеральской форме с саблей на боку. Он отдувался, вытирал на бегу пот.
– Приказано сопровождать, – переведя дух, доложил он Ивану.
– Кем приказано? – вскинулся Вадим. – Я старший группы.
Иван ничего не сказал, лишь посмотрел на товарища с горечью.
– Министром обороны приказано! Федькой! – плаксиво пожаловался Максим. – Я только пива попить собрался...
Путешественники забрались в вертолет, дверца захлопнулась.
Вертолет оторвался от площадки и взял курс в сторону сельвы. Иван и Вадим, помахав вслед руками, пошли к президентскому дворцу.
– Вадим, ты бы того, полегче... – заметил Иван. – Старший-то в группе – я...
– Знаешь... – начал Вадим, но не окончил, а указал товарищу вдаль: – Смотри!
Мимо президентского дворца по дорожке ехала повозка, запряженная осликом. В повозке сидел Бранко Синицын, погоняя животное прутом.
Интерполовцы кинулись наперерез террористу.
Повозка Бранко была доверху набита оружием и взрывчаткой.
– Отоварился? – укоризненно произнес Иван. – Эх, ты! Мы думали – ты перековался.
Бранко сильно смутился, натянул поводья.
– Тпрру! Товарищи... – начал он жалобно.
– Тамбовский волк тебе товарищ! – заявил Иван, и они с Вадимом, круто повернувшись, зашагали к деревне.
– При чем здесь тамбовский волк? – пожал плечами Бранко. – Я сюрприз им готовлю... Пошел! – стеганул он ослика.
Интерполовцы же через пять минут оказались в деревне.
– Надо срочно сообщить в Москву, – сказал Вадим. – Сталинист слишком круто экипировался. Может ненароком угробить.
– Как сообщить? Рация в вертолете, а он улетел, – сказал Иван.
– Должна быть радиостанция. В комитете по радиовещанию.
Они пошли искать комитет по радиовещанию.
По дороге наткнулись на заколоченный домик комитета госбезопасности, на двери которого болталась табличка «Требуется председатель».
Они остановились перед табличкой, переглянулись. Возникла пауза.
– Ты что подумал?! Что я товарищей могу предать?! Что я страну могу предать?! – вдруг накинулся Вадим на Ивана.
– Я подумал – когда ты еще у нас дослужишься... – признался Иван.
Вадим обиделся, зашагал дальше один. Иван виновато поплелся следом.
Вадим толкнул дверь с надписью «Комитет по радиовещанию» и вошел внутрь. За столом сидел тот самый долговязый, что возился с микрофонами. Он что-то паял. Стол был завален радиодеталями.
– Привет, – сказал Вадим. – Мне с Москвой нужно связаться.
– Всем нужно, – сказал министр. – Продали родину не за понюх табаку.
– Отставить идеологию, – сказал Вадим. – Где передатчик?
– Может, тебе еще и телевизор? Я передатчик не умею паять. Я монтажник радиоприемной аппаратуры.
Вадим подсел к нему, уставился в схему, которая лежала на столе перед монтажником.
– Сидел за что? – устало спросил Вадим.
– Хищение социалистической... Резисторы с завода выносил. Два года общего режима, – министр припаял детальку. – Да если б знал, какая гнида этот Перес, ни за что к нему в министры бы не пошел!
– А что так? – заинтересовался Вадим.
– Говорят, знаешь... – Министр понизил голос. – У него кабаре в Европе есть...
– Это правда, – кивнул Вадим.
– И еще... Будто наркоман он. Наркотой торгует.
– А вот это надо проверить, – сказал Вадим.
– Народ-то у нас верит ему, – горько продолжал министр. – Народ у нас золотой. Я был один раз... у народа. Утюги чинил. Такой народ – нигде такого нету!
– Это точно, – кивнул Вадим.
– Да не в России, а здесь! У вас я знаю, какой народ. Вор на воре сидит, вором погоняет.
– Ну, ты не очень... – неуверенно сказал Вадим.
– Вот сейчас допаяю – «Маяк» послушаем. Что там у нас творится...
– Нет, я пойду. – Вадим поднялся.
– Слушай, чего скажу. – Министр поманил его пальцем, и Вадим наклонился к нему. – Чаю не пейте у Переса. Водку пейте, а чаю не пейте, – шепотом сказал он.
– Чай – наркотик? – удивился Вадим.
– Ну, наркотик не наркотик... Разное говорят. Если его прижучить хотите – чаю не пейте. Народ водку не пьет, чай хлещет. Потому такой смирный...
Глава 9
Стол переговоров
Перес стукнул костылем по полу и провозгласил:
– Внести стол переговоров!
Солдаты-метисы вкатили круглый старинный стол и поставили его в центре зала, руководствуясь указаниями Переса, который прыгал на одной ноге, размахивая костылями, как дирижер палочками.
– Кресла сюда! Стулья туда!
Солдаты сервировали стол рюмками, чашками, тарелками с фруктами. Капрал внес громадный тульский самовар и водрузил на стол.
Перес оглядел стол, остался доволен.
– Пригласить делегации! – приказал он.
Открылись двери, и в зал вступили интерполовцы в сопровождении вооруженных карабинами метисов. Из противоположных дверей вышли министр обороны и Бранко Синицын, которого успели тоже обрядить в форму майора, отчего Бранко окончательно стал похож на партизана.
– Прошу вас, господа товарищи, – пригласил Перес к столу.
Все расселись.
– Наливайте кто чего хочет.
Капрал, прислуживавший у самовара, принялся разливать чай.
Чашки были поставлены лишь перед интерполовцами. Вадим многозначительно взглянул на Ивана. Тот еле заметно кивнул: уговор помнил.
Алексей потянулся к бутылке виски, налил себе и товарищам. То же сделал министр обороны, обслужив президента. Перес поднял рюмку.
– За встречу! Как говорится, не думали, не гадали!
Все выпили, не чокаясь.
– Значит, так, господа, – с расстановкой начал Перес. – Мне известно, с какой целью вы сюда прибыли. Сами понимаете, что я могу вас запросто расстрелять или повесить...
– На каком основании? – с вызовом спросил Вадим.
– На любом основании. Хоть на пальме, хоть на перекладине, – грубо пошутил Перес. – Здесь закон – сельва! Хоть три дня скачи, ни до какого города не доскачешь.
– Короче, Яков Вениаминович, – сказал Вадим.
Это была домашняя заготовка: дать Пересу понять, что о нем много известно.
Перес и вправду удивился:
– О! Вы знаете мое мирское имя? Исидоре голову откручу! Бороться, как вы понимаете, со мною невозможно. Мне можно только служить, что я вам и предлагаю.
– Ваши условия? – вдруг довольно развязно вступил Заблудский, наливая себе еще виски.
Вадим покосился на товарища.
– Министерство внутренних дел – Ивану, Комитет госбезопасности – Вадиму, а вам – комитет по культуре.
– Министерство культуры! – хлопнул ладошкой по столу Заблудский, и только тут все заметили, что он крепко под шафе.
– Ты где успел нализаться, гад? – прошептал Иван.
– Я тут полбанки за полбабки купил, – сознался Заблудский. – В госагропроме.
– Тьфу ты! – не выдержал Вадим. – Позоришь делегацию.
– Ну, так как же? – напомнил Перес.
– Я отказываюсь, – сказал Вадим.
– Я тоже отказываюсь, – сказал Иван и, подумав, добавил: – С негодованием.
– А я нет! – заявил Заблудский. – Согласен быть министром культуры. Я вне политики. У меня есть программа.
– Скотина! – выругался Вадим.
– Вы поосторожней с моими министрами, – заметил Перес. – Я это в протокол занесу.
– Внести стол переговоров!
Солдаты-метисы вкатили круглый старинный стол и поставили его в центре зала, руководствуясь указаниями Переса, который прыгал на одной ноге, размахивая костылями, как дирижер палочками.
– Кресла сюда! Стулья туда!
Солдаты сервировали стол рюмками, чашками, тарелками с фруктами. Капрал внес громадный тульский самовар и водрузил на стол.
Перес оглядел стол, остался доволен.
– Пригласить делегации! – приказал он.
Открылись двери, и в зал вступили интерполовцы в сопровождении вооруженных карабинами метисов. Из противоположных дверей вышли министр обороны и Бранко Синицын, которого успели тоже обрядить в форму майора, отчего Бранко окончательно стал похож на партизана.
– Прошу вас, господа товарищи, – пригласил Перес к столу.
Все расселись.
– Наливайте кто чего хочет.
Капрал, прислуживавший у самовара, принялся разливать чай.
Чашки были поставлены лишь перед интерполовцами. Вадим многозначительно взглянул на Ивана. Тот еле заметно кивнул: уговор помнил.
Алексей потянулся к бутылке виски, налил себе и товарищам. То же сделал министр обороны, обслужив президента. Перес поднял рюмку.
– За встречу! Как говорится, не думали, не гадали!
Все выпили, не чокаясь.
– Значит, так, господа, – с расстановкой начал Перес. – Мне известно, с какой целью вы сюда прибыли. Сами понимаете, что я могу вас запросто расстрелять или повесить...
– На каком основании? – с вызовом спросил Вадим.
– На любом основании. Хоть на пальме, хоть на перекладине, – грубо пошутил Перес. – Здесь закон – сельва! Хоть три дня скачи, ни до какого города не доскачешь.
– Короче, Яков Вениаминович, – сказал Вадим.
Это была домашняя заготовка: дать Пересу понять, что о нем много известно.
Перес и вправду удивился:
– О! Вы знаете мое мирское имя? Исидоре голову откручу! Бороться, как вы понимаете, со мною невозможно. Мне можно только служить, что я вам и предлагаю.
– Ваши условия? – вдруг довольно развязно вступил Заблудский, наливая себе еще виски.
Вадим покосился на товарища.
– Министерство внутренних дел – Ивану, Комитет госбезопасности – Вадиму, а вам – комитет по культуре.
– Министерство культуры! – хлопнул ладошкой по столу Заблудский, и только тут все заметили, что он крепко под шафе.
– Ты где успел нализаться, гад? – прошептал Иван.
– Я тут полбанки за полбабки купил, – сознался Заблудский. – В госагропроме.
– Тьфу ты! – не выдержал Вадим. – Позоришь делегацию.
– Ну, так как же? – напомнил Перес.
– Я отказываюсь, – сказал Вадим.
– Я тоже отказываюсь, – сказал Иван и, подумав, добавил: – С негодованием.
– А я нет! – заявил Заблудский. – Согласен быть министром культуры. Я вне политики. У меня есть программа.
– Скотина! – выругался Вадим.
– Вы поосторожней с моими министрами, – заметил Перес. – Я это в протокол занесу.