Страница:
тенциальной склонности к антисталинизму названного колхозника или высокопоставленного министра. Члены партии с членами партии, парткомы с парткомами, области с областями, республики с республиками соревновались в выявлении "врагов народа". О крепости и идейной преданности партии Ленина-Сталина той или иной парторганизации судилось по количеству выявленных и разоблаченных "врагов народа". Ордена на грудь и знаки в петлицах прибавлялись лишь у тех чекистов, на счету которых числилась наибольшая сумма арестованных "врагов народа". В гражданских и партийных чинах поднимались лишь те, кто имел наиболее часто упоминаемое имя в агентурных списках НКВД. Доносы приняли характер чумы и размах стахановский. На доносы толкали всех: брата на брата, сына на отца, жену на мужа, всех на одного, одного на всех. Поэтому самые различные возрасты и ранги оказались подверженными этой специфической советской болезни - всеобщей "доносомании": одни - как профессионалы, другие - для "самостраховки", третьи - по принуждению. На конференции Краснопресненского района Москвы в 1937 г. один из делегатов хвалился тем, что он "собственноручно" разоблачил за четыре месяца более 100 "врагов народа". Два сексота НКВД на "философском фронте" Митин и Юдин сумели лишь одним заявлением посадить в подвал всю Коммунистическую академию при ЦИК СССР, считавшуюся ранее теоретической лабораторией ЦК ВКП(б).
Но если в столице события все же развивались согласно "таблицам о признаках", то в провинции "доносомания" переросла в "доносохаос". Так как местные аппараты партии и НКВД не справлялись не только с обработкой, но и систематизацией этих доносов, ЦК вынужден был командировать в "помощь" местам особые бригады "специалистов" из ЦК и НКВД. Они имели инструкцию как в деле наведения порядка в "партийном хозяйстве", так и по присмотру на месте за самими партийными хозяевами. Но местные организации вовсе не думали отставать от столицы. Некоторые из них уже имели собственные "таблицы признаков", о которых Жданов говорил на XVIII партийном съезде, подводя итоги "массовым избиениям членов партии" (Жданов). Одна из этих организаций, по словам того же Жданова, решила выйти из хаоса доносов собственными средствами и в интересах справедливости классифицировать врагов по категориям, согласно количеству поданных на каждого доносов. Были
установлены категории: 1) враг, 2) вражок, 3) вражонок, 4) вражоночек. Соответственно были оформлены дела на подлежащих аресту. Самая интенсивная и, надо сказать, главная работа по выявлению и учету "врагов народа" шла все-таки не в парткомах, а в кабинетах НКВД. К каждому местному НКВД были прикомандированы "особоуполномоченные" всесоюзного НКВД и Комиссии безопасности, которые только и знали, в чем задача и цель предстоящей "генеральной операции". В их карманах находились мандаты, подписанные Сталиным и Ежовым, дающие им чрезвычайные права на все, вплоть до ареста любого местного - областного, краевого, республиканского партийного начальника и чекистского комиссара. Районные, областные и краевые НКВД должны были представить ему и его штабу списки, составленные согласно "таблицам о признаках" на все категории лиц, предусмотренные в этих таблицах.
Для проведения такой большой и чрезвычайной операции Ежов пользовался столь же большой и чрезвычайной властью. Он был теперь секретарем ЦК, председателем комиссии партконтроля (партийный суд), членом Оргбюро ЦК и наркомом внутренних дел СССР. Выше него стоял лишь один Сталин, хотя Сталин сам юридически и не входил тогда в состав правительства.
Назначение Ежова, еще год тому назад совершенно неизвестного человека в стране и малоизвестного в партии, было встречено в народе с чувством облегчения. Когда же через непродолжительное время по стране прокатилась весть, что Ежов посадил в тюрьму старого и ненавистного инквизитора Г. Ягоду, то народ ликовал. На сомнения пессимистов - "как бы хуже не стало!"оптимисты отвечали:
- Ну уж, знаете, хуже и быть не может!
Ежов жестоко разочаровал оптимистов: уголовные возможности сталинизма воистину оказались неограниченными... На Ежова, на основе вышеприведенного плана, утвержденного Политбюро, возложены были следующие четыре задачи:
1. Создать "антисоветский троцкистский центр" во главе со старыми большевиками и членами ЦК: Ю. Пятаковым, К. Радеком, Г. Сокольниковым, Л. Серебряковым и другими - и провести процесс.
2. Создать "антисоветский военный центр" во главе с полководцами гражданской войны: маршалом Тухачевским, командармами Якиром, Уборевичем, Корком, Эйдеманом и другими - и провести их закрытый процесс. 3. Создать "антисоветский право-троцкистский блок" во главе с бывшими членами Политбюро Бухариным и Рыковым, бывшим шефом НКВД Г. Ягодой, с бывшими членами ЦК партии (которые, по свидетельству Хрущева, даже не были исключены из ЦК партии)- Крестинским, Розенгольцем, Ивановым, Черновым, Гринько, Зеленским, Икрамовым, Ходжаевым и другими - и провести процесс.
4. Провести по областям и республикам массовые аресты людей, в осуществление указанного выше плана, и пропустить их через чрезвычайные "тройки НКВД".
К осуществлению этих задач Ежов приступил в весьма неблагоприятных оперативно-технических условиях: сам Ежов все-таки не был по профессии чекистом, весь аппарат НКВД был сверху донизу разгромлен после ареста Ягоды в порядке чистки от его людей, новые работники из аппарата партии и из школ были малоопытными в полицейской технике. Тем не менее, Ежов за два с половиной года своего управления (1936-1938 гг.) развернул такой террор, какого не разворачивали НКВД-ЧК-ОГПУ за двадцать лет своего существования. Сам Хрущев признался: "Достаточно сказать, что число арестов по обвинению в контрреволюционных преступлениях возросло в 1937 году, по сравнению с 1936 годом, больше чем в десять раз"154. Хрущев почему-то не добавил, что это число в 1938 году по сравнению с 1937 годом выросло в геометрической прогрессии.
Подсчет арестованных членов партии легко произвести, что я и делаю в другом месте. Однако нет никакой возможности подсчитать, сколько же было арестовано людей беспартийных.
Однако известно, что в июле 1937 года ЦК партии разослал местным партийным комитетам, органам НКВД и прокуратуры строго секретную инструкцию, подписанную Сталиным, Ежовым и Вышинским о порядке и масштабе проведения акции "по изъятию остатков враждебных классов". В инструкции буквально указывались нормы (в процентах), которые давались каждой республике или области для арестов. Они для того времени были довольно скромными - от трех до четырех процен
154 Н. С. Хрущев. "Доклад на закрытом заседании XX съезда КПСС", стр. 22.
тов к общему населению. Если брать весь СССР, то это означало ликвидацию около 5 000 000 человек.
Я уверен, что этот "план заготовок людей" был значительно перевыполнен. С арестованными поступали просто: одних ссылали в концлагерь решением "троек НКВД" на местах (начальник НКВД, секретарь обкома и прокурор области), других расстреливали группами по заочному приговору тех же "троек". Родственники в этом случае получали устную справку: "Сослан на десять лет без права переписки".
Если Ежов образцово справился с проведением всенародной чистки "по изъятию остатков враждебных классов" (тут и работа была несложная - аресты, заочные суды по спискам "троек", групповые расстрелы и массовые отправки в концлагерь), то процессы в Москве прошли не так гладко, хотя подсудимые (группа Пятакова - Радека - январь 1937 г.) на первом ежовском процессе по-прежнему признавалась. Признавались ли военные, осталось тайной, так как их судили при закрытых дверях. Но самый важный ежовский процесс - процесс Бухарина и Рыкова - удался лишь по форме, а по существу это был скандальный провал (об этом в следующей главе - "процесс Бухарина"). Все полагали, что этот неудачный процесс отучит, если не Ежова, то Сталина от дальнейших судебных трагикомедий. Уже за границей начали писать, что все эти судебные инсценировки - сплошные фальшивки, а "чистосердечные признания подсудимых" фантазии. Народ внутри СССР этим фантазиям не верил с самого начала. Ввиду этого и так как Сталин уже и физически покончил со своими бывшими конкурентами за власть, было основание полагать, что чистка кончается. Такое ожидание оказалось ошибочным. Сталин поставил перед Ежовым теперь две новые задачи:
1. Создать "параллельный бухаринский центр" во главе с людьми, которые все еще сидели рядом со Сталиным в Политбюро,- Косиором, Чубарем, Эйхе, Рудзутаком, Постышевым, Петровским (как раз те члены и кандидаты Политбюро-, которые в сентябре 1936 года голосовали против суда над бухаринцами) - и судить их.
2. Создать "параллельный военный центр" во главе с маршалами Егоровым, Блюхером и др. и судить их.На этих двух "центрах" и потерпел неудачу Ежов. Он не создал ни того, ни другого. Вопрос о том, почему он провалился здесь, тесно связан со следственной техникой и личными качествами вновь арестованных, иначе говоря, с эффективностью физических методов допроса и реакцией арестованных.
В первой части данной книги я говорил в общих словах о следственной технике НКВД. Вообще говоря, о том, почему подсудимые признавались на московских процессах (как, впрочем, потом на послевоенных процессах титоистов в "народных демократиях"), существуют две теории: одна говорит, что под тяжестью моральных и физических мук и с целью спасения своих друзей и семьи люди давали любые показания; другая даже утверждает, что старые большевики продолжали и на суде служить делу революции (например, Рубашов у Артура Кестлера). Мне кажется, что обе эти теории верны лишь в определенных и конкретных случаях, но не как правило и, конечно, не как закон. Людей, которые давали под пытками желательные Сталину показания, мы видели на московских процессах, но Рубашовых там не было, хотя не было и врагов советской власти. Рубашовы все-таки встречались, встречал их я сам, но на среднем этаже элиты. Это были люди политически ограниченные. "Революции без жертв не бывает, в интересах социализма я выполню приказ партии и буду подтверждать на суде свои показания!"- так рассуждали они. Таких простачков чекисты спокойно пускали на суд и так же спокойно расстреливали их после суда. Так же поступали и с теми, кто сдавался, не выдержав пыток. Однако мы видели только десятки таких людей на процессах, но мы не видели сотен и тысяч других, которых Сталин не допустил до открытого суда. Из среды большевистской гвардии, из самого ЦК партии мы видели на процессах только тех, кто еще недавно открыто боролся со Сталиным и его руководством в разных оппозициях, но мы не видели ни одного, кто раньше в оппозициях не участвовал. Они тоже сидели, их ведь тоже расстреляли. Хрущев рассказал нам: "Было установлено что из 139 членов и кандидатов ЦК партии, избранных на XVII съезде, 98 человек, то есть 70%, были арестованы и расстреляны (большинство в 1937-1938 гг.)"155. Но из них через суд прошел лишь один десяток, другие были расстреляны либо через закрытый суд, либо вообще без всякого суда, хотя среди них были и вышеназванные члены и кандидаты сталинского Политбюро. Разве они не признавались на предварительном следствии? Многие признавались, но как только их допускали до суда, они
155 Там же, стр. 17.
единодушно заявляли, что все их показания сделаны ими под пытками и избиениями и вымышлены от начала до конца. Хрущев приводит несколько таких примеров, связанных с попыткой Сталина и Ежова, а потом и Берия, создать "параллельный бухаринский центр". Они настолько ярки и характерны, что стоит остановиться на них:
а) Дело Эйхе156:
"Примером злостной провокации, возмутительной фальсификации и преступного нарушения революционной законности является дело бывшего кандидата в члены Политбюро, одного из виднейших работников партии и советского правительства товарища Эйхе, члена партии с 1905 г... Товарищ Эйхе был арестован 29 апреля 1938 года... Эйхе был вынужден под пыткой подписать заранее заготовленный следователями протокол его признания, в котором он и некоторые другие видные партийные работники обвинялись в антисоветской деятельности. 1 октября 1939 г. Эйхе послал заявление Сталину, в котором он категорически отрицал свою вину и просил расследования своего дела... Сохранилось и второе заявление Эйхе, которое он писал Сталину 27 октября 1939 года... Эйхе писал: "25 октября этого года мне сообщили, что следствие по моему делу закончено... Если бы я был виновен хотя бы в сотой доле тех преступлений, в которых меня обвиняли, я никогда не посмел бы посылать Вам это предсмертное заявление; но я не виновен ни в одном из этих преступлений... Я еще никогда не лгал Вам, и теперь, стоя одной ногой в могиле, я тоже не лгу. Все мое дело - это типичный пример провокации, клеветы... Моя вина - это мое признание в контрреволюционной деятельности... Но положение было таково: я не смог вынести тех пыток, которым подвергали меня Ушаков и Николаев, особенно первый из них - он знал о том, что мои поломанные ребра еще не зажили и, используя это знание, причинял при допросах страшную боль... Если в той легенде, которую сфабриковал Ушаков и которую я подписал, что-либо не совпадало, меня вынуждали подписывать новые варианты этой легенды. Так же поступили и с Рухимовичем... Так же поступили с руководителем запасной сети, будто бы созданной Бухариным в 1935 году" (курсив мой.- А. А.).
Чем же кончилось это дело?
156 Там же, стр. 23-24.
Хрущев говорит:
"2 февраля 1940 года Эйхе судили... Он сказал следующее: "Во всех моих так называемых признаниях нет ни слова правды; подписи, которые я поставил под этими признаниями,- вымучены... Я никогда не был виновен в каком-либо заговоре. Я умру, веря в правильность политики партии, как я верил в нее в течение всей моей жизни". 4 февраля Эйхе был расстрелян".
б) Дело членов и кандидатов Политбюро Косиора. Рудзутака, Чубаря, Постышева и члена Оргбюро Косарева.
Хрущев говорит158:
"Рудзутак, кандидат Политбюро, член партии с 1905 года, человек, который провел 10 лет на царской каторге, категорически отказался перед судом от вынужденного от него признания. В протоколе сессии Военной коллегии Верховного суда есть следующее заявление Рудзутака: "Единственная просьба, с которой он обращается к суду, это сообщить ЦК ВКП (б), что в НКВД есть еще не ликвидированный Центр, ловко фабрикующий дела и заставляющий невинных людей сознаваться в преступлениях, которых они не совершали; у обвиняемых нет возможности доказать, что они не участвовали в преступлениях, о которых говорится в таких признаниях, вымученных от различных лиц. Методы следствия таковы, что они вынуждают людей лгать и клеветать на невинных, не замешанных ни в чем людей... Он просит суд разрешить ему сообщить об этом ЦК ВКП (б) в письменной форме. Он заверяет суд, что он лично никогда не имел никаких враждебных намерений по отношению к политике нашей партии, потому что всегда был согласен с партийной линией..." В течение двадцати минут был вынесен приговор и Рудзутак был расстрелян... Так же были сфабрикованы "дела" против видных партийных и государственных деятелей: Косиора, Чубаря, Постышева, Косарева и других...
НКВД стал применять преступный метод заготовления списков лиц, дела которых попадали под юрисдикцию коллегий военных трибуналов. При этом приговоры заготавливались заранее (курсив мой.- А. А.). Ежов обычно посылал эти списки лично Сталину, который утверждал предложенную меру наказания. В 1937-1938 гг. Сталину было направлено 383 таких списка с именами
157 Та м же, стр. 25.
158 Там же, стр. 25-28.
тыс}.ч партийных, советских, комсомольских, военных и хозяйственных работников. Он утверждал эти списки", в) Дело военных. Хрущев говорит159: "Очень прискорбные последствия, особенно в начале войны, были вызваны ликвидацией Сталиным многих лиц из числа командного состава... В эти годы репрессиям были подвергнуты определенные слои военных кадров, начиная, буквально, с командиров рот и батальонов и кончая руководителями высших воинских соединений... Мы имели превосходные военные кадры, которые были безусловно преданы партии и родине. Достаточно сказать, что те из них, которым удалось выжить, несмотря на суровые пытки, которым они подвергались в тюрьмах, с первых же дней войны проявили себя настоящими патриотами и героически сражались во славу родины. Я имею в виду таких товарищей, как Рокоссовский... Горбатов, Мерецков (делегат настоящего съезда), Подлас (замечательный командир, погибший на фронте) и многие, многие другие. Однако много подобных командиров погибло в лагерях и тюрьмах..."
В ноябре 1938 года Ежов был снят с должности в НКВД и назначен наркомом (министром) водного транспорта. Последний раз его видели на открытии XVIII съезда партии в марте 1939 года. Прямо с этого съезда он бесследно исчез расстреляли ли его по суду или по "списку", неизвестно. Хрущев об этом тоже ничего не сообщил. Он взял его даже некоторым образом под защиту, явно стараясь, по своему излюбленному методу, всю вину свалить на одного Сталина. Хрущев говорит160:
"Мы совершенно правы, обвиняя Ежова в низких методах 1937 года. Но нужно дать ответ на вопрос: мог ли Ежов... сам решать такие вопросы, как судьба таких выдающихся партийцев? Нет, было бы наивно считать, что это было дело одного Ежова. Совершенно ясно, что эти вопросы решал Сталин и что без его приказаний и его одобрения Ежов этого сделать не мог".
Укажем в связи с этим еще на два характерных штриха: ни одного раза во всем докладе Хрущев не прибегает к персональным выпадам по адресу Ежова, тогда как Сталина и Берия он щедро награждает всякими "титулами"; Ежова Хрущев выставляет как человека, который
159 Т а м же, стр. 35.
160 Т а м же, стр. 28.
был лишь простым орудием Сталина, но когда Хрущев переходит к разбору преступлений Берия, то сам Сталин выставляется как орудие террористической практики Л. Берия.
Итак, Сталин снимает Ежова в ноябре 1938 года, причем снимает сам, лично, так как "такие вопросы решал сам Сталин", без Политбюро, которое, по словам Хрущева, существовало лишь по названию. В чем же причины опалы столь заслуженного палача?
В свете анализа тех данных, которые приводит Хрущев, можно прийти только к одному выводу: Ежов сносно провел процесс Пятакова-Радека, далеко не удачно - процесс Бухарина-Рыкова, но совершенно провалился на попытках создать "параллельный бухаринский центр" из членов и кандидатов Политбюро и ЦК и "параллельный военный центр" из маршалов и генералов Блюхера, Егорова, Гамарника, Рокоссовского, Мерецкова, Горбатова и других. Как бы Ежов ни бил на допросах, как бы он ни ломал ребра, как бы он ни изощрялся в фальсификациях, но после бухаринского процесса люди не только не признавались даже на закрытых судах в своих мнимых преступлениях, но, наоборот, прямо из камер НКВД Ежова писали разоблачительные письма о практике Сталина- Ежова самому Сталину и тому же номинальному Политбюро. Короче говоря, Ежов не справился со своей задачей, он должен был уйти, но уйти он мог только в могилу, так как слишком много знал.
IX. Л. БЕРИЯ
Деятельность Берия в 1939-1940 годах подтверждает этот вывод. Берия, отказавшись от предыдущей практики групповых процессов, начал расстреливать членов ЦК и верховного руководства армии через закрытые индивидуальные процессы, независимо от того, отказывались подсудимые от своих вынужденных показаний или нет. Более того, он их расстреливал и в том случае, когда сам же чекистский суд вынужден бывал выносить тем или иным обвиняемым оправдательный приговор. Хрущев привел в своем докладе один документ потрясающей силы как в отношении политической трагедии большевистских фанатиков в большевистской тюрьме, так и беспредельной аморальности сталинцев из Политбюро. Старый большевик Кедров писал своему личному другу, тогда
секретарю ЦК партии по Комиссии партийного контроля и члену Политбюро А. А. Андрееву (Андреев сейчас член ЦК и член Президиума Верховного Совета СССР)161:
"Я обращаюсь к Вам за помощью из мрачной камеры Лефортовской тюрьмы. Пусть этот крик отчаяния достигнет Вашего слуха; не оставайтесь глухи к этому зову; возьмите меня под свою защиту; прошу Вас, помогите прекратить кошмар этих допросов и покажите, что все это было ошибкой. Я страдаю безо всякой вины. Пожалуйста, поверьте мне. Время докажет истину. Я - не агент-провокатор царской охранки; я - не шпион; я - не член антисоветской организации, как меня обвиняют на основании доносов. Я не виновен и в других преступлениях перед партией и правительством. Я - старый незапятнанный ничем большевик. Почти сорок лет я честно боролся в рядах партии за благо и процветание страны... Сегодня мне, шестидесятидвухлетнему старику, следователи грозят еще более суровыми, жестокими и унизительными методами физического воздействия... Они пытаются оправдать свои действия, рисуя меня закоренелым и ожесточенным врагом, и требуют все новых, более жестоких пыток. Но пусть партия знает, что я не виновен и что нет такой силы, которая могла бы превратить верного сына партии в ее врага, до его последнего дыхания. У меня нет выхода. Я не могу отвратить от себя грозящие мне новые и еще более сильные удары. Но все имеет свои пределы. Мои мучения дошли до предела. Мое здоровье сломлено, мои силы и энергия тают, конец приближается. Умереть в советской тюрьме, заклейменным как низкий изменник Родины - что может быть более чудовищным для честного человека. Как страшно все это! Беспредельная боль и горечь переполняют мое сердце. Нет! Нет! Этого не будет! Этого не может быть!- восклицаю я. Ни партия, ни советское правительство, ни народный комиссар Л. П. Берия не допустят этой жестокой и непоправимой несправедливости... Я глубоко верю, что истина и правосудие восторжествуют. Я верю. Я верю".
Хрущев поясняет: "Военная коллегия нашла, что старый большевик товарищ Кедров был невиновен... Но он был расстрелян по приказу Берия"162. С другими старыми большевиками поступали еще проще: например, Голубев
161 Там же, стр. 47-48.
162 Там же, стр. 48.
и Батурин "были расстреляны без суда, а приговор был вынесен уже после их казни"163.
Таким образом, Сталин добивался и добился через Берия того, чего он не смог добиться при Ежове - продолжая физические пытки, но уже не особенно церемонясь с судебными формальностями, Сталин и Берия расстреляли остальных членов ЦК. Когда в начале 1939 года местные партийные организации начали недоумевать по поводу продолжающихся и после Ежова пыток в НКВД, Сталин отправил 20 января 1939 года, по свидетельству Хрущева, шифрованную телеграмму секретарям обкомов и крайкомов, ЦК коммунистических партий республик, народным комиссарам внутренних дел и начальникам органов НКВД. В этой телеграмме говорилось164: "ЦК ВКП(б) поясняет, что применение методов физического воздействия в практике НКВД, начиная с 1937 г., было разрешено ЦК ВКП(б) (фактически они применялись и раньше, например, в 1936 г.- А. А.)... ЦК ВКП(б) считает, что методы физического воздействия должны, как исключение, и впредь применяться по отношению к известным и отъявленным врагам народа и рассматриваться в этом случае, как допустимые и правильные методы".
Но если в столице события все же развивались согласно "таблицам о признаках", то в провинции "доносомания" переросла в "доносохаос". Так как местные аппараты партии и НКВД не справлялись не только с обработкой, но и систематизацией этих доносов, ЦК вынужден был командировать в "помощь" местам особые бригады "специалистов" из ЦК и НКВД. Они имели инструкцию как в деле наведения порядка в "партийном хозяйстве", так и по присмотру на месте за самими партийными хозяевами. Но местные организации вовсе не думали отставать от столицы. Некоторые из них уже имели собственные "таблицы признаков", о которых Жданов говорил на XVIII партийном съезде, подводя итоги "массовым избиениям членов партии" (Жданов). Одна из этих организаций, по словам того же Жданова, решила выйти из хаоса доносов собственными средствами и в интересах справедливости классифицировать врагов по категориям, согласно количеству поданных на каждого доносов. Были
установлены категории: 1) враг, 2) вражок, 3) вражонок, 4) вражоночек. Соответственно были оформлены дела на подлежащих аресту. Самая интенсивная и, надо сказать, главная работа по выявлению и учету "врагов народа" шла все-таки не в парткомах, а в кабинетах НКВД. К каждому местному НКВД были прикомандированы "особоуполномоченные" всесоюзного НКВД и Комиссии безопасности, которые только и знали, в чем задача и цель предстоящей "генеральной операции". В их карманах находились мандаты, подписанные Сталиным и Ежовым, дающие им чрезвычайные права на все, вплоть до ареста любого местного - областного, краевого, республиканского партийного начальника и чекистского комиссара. Районные, областные и краевые НКВД должны были представить ему и его штабу списки, составленные согласно "таблицам о признаках" на все категории лиц, предусмотренные в этих таблицах.
Для проведения такой большой и чрезвычайной операции Ежов пользовался столь же большой и чрезвычайной властью. Он был теперь секретарем ЦК, председателем комиссии партконтроля (партийный суд), членом Оргбюро ЦК и наркомом внутренних дел СССР. Выше него стоял лишь один Сталин, хотя Сталин сам юридически и не входил тогда в состав правительства.
Назначение Ежова, еще год тому назад совершенно неизвестного человека в стране и малоизвестного в партии, было встречено в народе с чувством облегчения. Когда же через непродолжительное время по стране прокатилась весть, что Ежов посадил в тюрьму старого и ненавистного инквизитора Г. Ягоду, то народ ликовал. На сомнения пессимистов - "как бы хуже не стало!"оптимисты отвечали:
- Ну уж, знаете, хуже и быть не может!
Ежов жестоко разочаровал оптимистов: уголовные возможности сталинизма воистину оказались неограниченными... На Ежова, на основе вышеприведенного плана, утвержденного Политбюро, возложены были следующие четыре задачи:
1. Создать "антисоветский троцкистский центр" во главе со старыми большевиками и членами ЦК: Ю. Пятаковым, К. Радеком, Г. Сокольниковым, Л. Серебряковым и другими - и провести процесс.
2. Создать "антисоветский военный центр" во главе с полководцами гражданской войны: маршалом Тухачевским, командармами Якиром, Уборевичем, Корком, Эйдеманом и другими - и провести их закрытый процесс. 3. Создать "антисоветский право-троцкистский блок" во главе с бывшими членами Политбюро Бухариным и Рыковым, бывшим шефом НКВД Г. Ягодой, с бывшими членами ЦК партии (которые, по свидетельству Хрущева, даже не были исключены из ЦК партии)- Крестинским, Розенгольцем, Ивановым, Черновым, Гринько, Зеленским, Икрамовым, Ходжаевым и другими - и провести процесс.
4. Провести по областям и республикам массовые аресты людей, в осуществление указанного выше плана, и пропустить их через чрезвычайные "тройки НКВД".
К осуществлению этих задач Ежов приступил в весьма неблагоприятных оперативно-технических условиях: сам Ежов все-таки не был по профессии чекистом, весь аппарат НКВД был сверху донизу разгромлен после ареста Ягоды в порядке чистки от его людей, новые работники из аппарата партии и из школ были малоопытными в полицейской технике. Тем не менее, Ежов за два с половиной года своего управления (1936-1938 гг.) развернул такой террор, какого не разворачивали НКВД-ЧК-ОГПУ за двадцать лет своего существования. Сам Хрущев признался: "Достаточно сказать, что число арестов по обвинению в контрреволюционных преступлениях возросло в 1937 году, по сравнению с 1936 годом, больше чем в десять раз"154. Хрущев почему-то не добавил, что это число в 1938 году по сравнению с 1937 годом выросло в геометрической прогрессии.
Подсчет арестованных членов партии легко произвести, что я и делаю в другом месте. Однако нет никакой возможности подсчитать, сколько же было арестовано людей беспартийных.
Однако известно, что в июле 1937 года ЦК партии разослал местным партийным комитетам, органам НКВД и прокуратуры строго секретную инструкцию, подписанную Сталиным, Ежовым и Вышинским о порядке и масштабе проведения акции "по изъятию остатков враждебных классов". В инструкции буквально указывались нормы (в процентах), которые давались каждой республике или области для арестов. Они для того времени были довольно скромными - от трех до четырех процен
154 Н. С. Хрущев. "Доклад на закрытом заседании XX съезда КПСС", стр. 22.
тов к общему населению. Если брать весь СССР, то это означало ликвидацию около 5 000 000 человек.
Я уверен, что этот "план заготовок людей" был значительно перевыполнен. С арестованными поступали просто: одних ссылали в концлагерь решением "троек НКВД" на местах (начальник НКВД, секретарь обкома и прокурор области), других расстреливали группами по заочному приговору тех же "троек". Родственники в этом случае получали устную справку: "Сослан на десять лет без права переписки".
Если Ежов образцово справился с проведением всенародной чистки "по изъятию остатков враждебных классов" (тут и работа была несложная - аресты, заочные суды по спискам "троек", групповые расстрелы и массовые отправки в концлагерь), то процессы в Москве прошли не так гладко, хотя подсудимые (группа Пятакова - Радека - январь 1937 г.) на первом ежовском процессе по-прежнему признавалась. Признавались ли военные, осталось тайной, так как их судили при закрытых дверях. Но самый важный ежовский процесс - процесс Бухарина и Рыкова - удался лишь по форме, а по существу это был скандальный провал (об этом в следующей главе - "процесс Бухарина"). Все полагали, что этот неудачный процесс отучит, если не Ежова, то Сталина от дальнейших судебных трагикомедий. Уже за границей начали писать, что все эти судебные инсценировки - сплошные фальшивки, а "чистосердечные признания подсудимых" фантазии. Народ внутри СССР этим фантазиям не верил с самого начала. Ввиду этого и так как Сталин уже и физически покончил со своими бывшими конкурентами за власть, было основание полагать, что чистка кончается. Такое ожидание оказалось ошибочным. Сталин поставил перед Ежовым теперь две новые задачи:
1. Создать "параллельный бухаринский центр" во главе с людьми, которые все еще сидели рядом со Сталиным в Политбюро,- Косиором, Чубарем, Эйхе, Рудзутаком, Постышевым, Петровским (как раз те члены и кандидаты Политбюро-, которые в сентябре 1936 года голосовали против суда над бухаринцами) - и судить их.
2. Создать "параллельный военный центр" во главе с маршалами Егоровым, Блюхером и др. и судить их.На этих двух "центрах" и потерпел неудачу Ежов. Он не создал ни того, ни другого. Вопрос о том, почему он провалился здесь, тесно связан со следственной техникой и личными качествами вновь арестованных, иначе говоря, с эффективностью физических методов допроса и реакцией арестованных.
В первой части данной книги я говорил в общих словах о следственной технике НКВД. Вообще говоря, о том, почему подсудимые признавались на московских процессах (как, впрочем, потом на послевоенных процессах титоистов в "народных демократиях"), существуют две теории: одна говорит, что под тяжестью моральных и физических мук и с целью спасения своих друзей и семьи люди давали любые показания; другая даже утверждает, что старые большевики продолжали и на суде служить делу революции (например, Рубашов у Артура Кестлера). Мне кажется, что обе эти теории верны лишь в определенных и конкретных случаях, но не как правило и, конечно, не как закон. Людей, которые давали под пытками желательные Сталину показания, мы видели на московских процессах, но Рубашовых там не было, хотя не было и врагов советской власти. Рубашовы все-таки встречались, встречал их я сам, но на среднем этаже элиты. Это были люди политически ограниченные. "Революции без жертв не бывает, в интересах социализма я выполню приказ партии и буду подтверждать на суде свои показания!"- так рассуждали они. Таких простачков чекисты спокойно пускали на суд и так же спокойно расстреливали их после суда. Так же поступали и с теми, кто сдавался, не выдержав пыток. Однако мы видели только десятки таких людей на процессах, но мы не видели сотен и тысяч других, которых Сталин не допустил до открытого суда. Из среды большевистской гвардии, из самого ЦК партии мы видели на процессах только тех, кто еще недавно открыто боролся со Сталиным и его руководством в разных оппозициях, но мы не видели ни одного, кто раньше в оппозициях не участвовал. Они тоже сидели, их ведь тоже расстреляли. Хрущев рассказал нам: "Было установлено что из 139 членов и кандидатов ЦК партии, избранных на XVII съезде, 98 человек, то есть 70%, были арестованы и расстреляны (большинство в 1937-1938 гг.)"155. Но из них через суд прошел лишь один десяток, другие были расстреляны либо через закрытый суд, либо вообще без всякого суда, хотя среди них были и вышеназванные члены и кандидаты сталинского Политбюро. Разве они не признавались на предварительном следствии? Многие признавались, но как только их допускали до суда, они
155 Там же, стр. 17.
единодушно заявляли, что все их показания сделаны ими под пытками и избиениями и вымышлены от начала до конца. Хрущев приводит несколько таких примеров, связанных с попыткой Сталина и Ежова, а потом и Берия, создать "параллельный бухаринский центр". Они настолько ярки и характерны, что стоит остановиться на них:
а) Дело Эйхе156:
"Примером злостной провокации, возмутительной фальсификации и преступного нарушения революционной законности является дело бывшего кандидата в члены Политбюро, одного из виднейших работников партии и советского правительства товарища Эйхе, члена партии с 1905 г... Товарищ Эйхе был арестован 29 апреля 1938 года... Эйхе был вынужден под пыткой подписать заранее заготовленный следователями протокол его признания, в котором он и некоторые другие видные партийные работники обвинялись в антисоветской деятельности. 1 октября 1939 г. Эйхе послал заявление Сталину, в котором он категорически отрицал свою вину и просил расследования своего дела... Сохранилось и второе заявление Эйхе, которое он писал Сталину 27 октября 1939 года... Эйхе писал: "25 октября этого года мне сообщили, что следствие по моему делу закончено... Если бы я был виновен хотя бы в сотой доле тех преступлений, в которых меня обвиняли, я никогда не посмел бы посылать Вам это предсмертное заявление; но я не виновен ни в одном из этих преступлений... Я еще никогда не лгал Вам, и теперь, стоя одной ногой в могиле, я тоже не лгу. Все мое дело - это типичный пример провокации, клеветы... Моя вина - это мое признание в контрреволюционной деятельности... Но положение было таково: я не смог вынести тех пыток, которым подвергали меня Ушаков и Николаев, особенно первый из них - он знал о том, что мои поломанные ребра еще не зажили и, используя это знание, причинял при допросах страшную боль... Если в той легенде, которую сфабриковал Ушаков и которую я подписал, что-либо не совпадало, меня вынуждали подписывать новые варианты этой легенды. Так же поступили и с Рухимовичем... Так же поступили с руководителем запасной сети, будто бы созданной Бухариным в 1935 году" (курсив мой.- А. А.).
Чем же кончилось это дело?
156 Там же, стр. 23-24.
Хрущев говорит:
"2 февраля 1940 года Эйхе судили... Он сказал следующее: "Во всех моих так называемых признаниях нет ни слова правды; подписи, которые я поставил под этими признаниями,- вымучены... Я никогда не был виновен в каком-либо заговоре. Я умру, веря в правильность политики партии, как я верил в нее в течение всей моей жизни". 4 февраля Эйхе был расстрелян".
б) Дело членов и кандидатов Политбюро Косиора. Рудзутака, Чубаря, Постышева и члена Оргбюро Косарева.
Хрущев говорит158:
"Рудзутак, кандидат Политбюро, член партии с 1905 года, человек, который провел 10 лет на царской каторге, категорически отказался перед судом от вынужденного от него признания. В протоколе сессии Военной коллегии Верховного суда есть следующее заявление Рудзутака: "Единственная просьба, с которой он обращается к суду, это сообщить ЦК ВКП (б), что в НКВД есть еще не ликвидированный Центр, ловко фабрикующий дела и заставляющий невинных людей сознаваться в преступлениях, которых они не совершали; у обвиняемых нет возможности доказать, что они не участвовали в преступлениях, о которых говорится в таких признаниях, вымученных от различных лиц. Методы следствия таковы, что они вынуждают людей лгать и клеветать на невинных, не замешанных ни в чем людей... Он просит суд разрешить ему сообщить об этом ЦК ВКП (б) в письменной форме. Он заверяет суд, что он лично никогда не имел никаких враждебных намерений по отношению к политике нашей партии, потому что всегда был согласен с партийной линией..." В течение двадцати минут был вынесен приговор и Рудзутак был расстрелян... Так же были сфабрикованы "дела" против видных партийных и государственных деятелей: Косиора, Чубаря, Постышева, Косарева и других...
НКВД стал применять преступный метод заготовления списков лиц, дела которых попадали под юрисдикцию коллегий военных трибуналов. При этом приговоры заготавливались заранее (курсив мой.- А. А.). Ежов обычно посылал эти списки лично Сталину, который утверждал предложенную меру наказания. В 1937-1938 гг. Сталину было направлено 383 таких списка с именами
157 Та м же, стр. 25.
158 Там же, стр. 25-28.
тыс}.ч партийных, советских, комсомольских, военных и хозяйственных работников. Он утверждал эти списки", в) Дело военных. Хрущев говорит159: "Очень прискорбные последствия, особенно в начале войны, были вызваны ликвидацией Сталиным многих лиц из числа командного состава... В эти годы репрессиям были подвергнуты определенные слои военных кадров, начиная, буквально, с командиров рот и батальонов и кончая руководителями высших воинских соединений... Мы имели превосходные военные кадры, которые были безусловно преданы партии и родине. Достаточно сказать, что те из них, которым удалось выжить, несмотря на суровые пытки, которым они подвергались в тюрьмах, с первых же дней войны проявили себя настоящими патриотами и героически сражались во славу родины. Я имею в виду таких товарищей, как Рокоссовский... Горбатов, Мерецков (делегат настоящего съезда), Подлас (замечательный командир, погибший на фронте) и многие, многие другие. Однако много подобных командиров погибло в лагерях и тюрьмах..."
В ноябре 1938 года Ежов был снят с должности в НКВД и назначен наркомом (министром) водного транспорта. Последний раз его видели на открытии XVIII съезда партии в марте 1939 года. Прямо с этого съезда он бесследно исчез расстреляли ли его по суду или по "списку", неизвестно. Хрущев об этом тоже ничего не сообщил. Он взял его даже некоторым образом под защиту, явно стараясь, по своему излюбленному методу, всю вину свалить на одного Сталина. Хрущев говорит160:
"Мы совершенно правы, обвиняя Ежова в низких методах 1937 года. Но нужно дать ответ на вопрос: мог ли Ежов... сам решать такие вопросы, как судьба таких выдающихся партийцев? Нет, было бы наивно считать, что это было дело одного Ежова. Совершенно ясно, что эти вопросы решал Сталин и что без его приказаний и его одобрения Ежов этого сделать не мог".
Укажем в связи с этим еще на два характерных штриха: ни одного раза во всем докладе Хрущев не прибегает к персональным выпадам по адресу Ежова, тогда как Сталина и Берия он щедро награждает всякими "титулами"; Ежова Хрущев выставляет как человека, который
159 Т а м же, стр. 35.
160 Т а м же, стр. 28.
был лишь простым орудием Сталина, но когда Хрущев переходит к разбору преступлений Берия, то сам Сталин выставляется как орудие террористической практики Л. Берия.
Итак, Сталин снимает Ежова в ноябре 1938 года, причем снимает сам, лично, так как "такие вопросы решал сам Сталин", без Политбюро, которое, по словам Хрущева, существовало лишь по названию. В чем же причины опалы столь заслуженного палача?
В свете анализа тех данных, которые приводит Хрущев, можно прийти только к одному выводу: Ежов сносно провел процесс Пятакова-Радека, далеко не удачно - процесс Бухарина-Рыкова, но совершенно провалился на попытках создать "параллельный бухаринский центр" из членов и кандидатов Политбюро и ЦК и "параллельный военный центр" из маршалов и генералов Блюхера, Егорова, Гамарника, Рокоссовского, Мерецкова, Горбатова и других. Как бы Ежов ни бил на допросах, как бы он ни ломал ребра, как бы он ни изощрялся в фальсификациях, но после бухаринского процесса люди не только не признавались даже на закрытых судах в своих мнимых преступлениях, но, наоборот, прямо из камер НКВД Ежова писали разоблачительные письма о практике Сталина- Ежова самому Сталину и тому же номинальному Политбюро. Короче говоря, Ежов не справился со своей задачей, он должен был уйти, но уйти он мог только в могилу, так как слишком много знал.
IX. Л. БЕРИЯ
Деятельность Берия в 1939-1940 годах подтверждает этот вывод. Берия, отказавшись от предыдущей практики групповых процессов, начал расстреливать членов ЦК и верховного руководства армии через закрытые индивидуальные процессы, независимо от того, отказывались подсудимые от своих вынужденных показаний или нет. Более того, он их расстреливал и в том случае, когда сам же чекистский суд вынужден бывал выносить тем или иным обвиняемым оправдательный приговор. Хрущев привел в своем докладе один документ потрясающей силы как в отношении политической трагедии большевистских фанатиков в большевистской тюрьме, так и беспредельной аморальности сталинцев из Политбюро. Старый большевик Кедров писал своему личному другу, тогда
секретарю ЦК партии по Комиссии партийного контроля и члену Политбюро А. А. Андрееву (Андреев сейчас член ЦК и член Президиума Верховного Совета СССР)161:
"Я обращаюсь к Вам за помощью из мрачной камеры Лефортовской тюрьмы. Пусть этот крик отчаяния достигнет Вашего слуха; не оставайтесь глухи к этому зову; возьмите меня под свою защиту; прошу Вас, помогите прекратить кошмар этих допросов и покажите, что все это было ошибкой. Я страдаю безо всякой вины. Пожалуйста, поверьте мне. Время докажет истину. Я - не агент-провокатор царской охранки; я - не шпион; я - не член антисоветской организации, как меня обвиняют на основании доносов. Я не виновен и в других преступлениях перед партией и правительством. Я - старый незапятнанный ничем большевик. Почти сорок лет я честно боролся в рядах партии за благо и процветание страны... Сегодня мне, шестидесятидвухлетнему старику, следователи грозят еще более суровыми, жестокими и унизительными методами физического воздействия... Они пытаются оправдать свои действия, рисуя меня закоренелым и ожесточенным врагом, и требуют все новых, более жестоких пыток. Но пусть партия знает, что я не виновен и что нет такой силы, которая могла бы превратить верного сына партии в ее врага, до его последнего дыхания. У меня нет выхода. Я не могу отвратить от себя грозящие мне новые и еще более сильные удары. Но все имеет свои пределы. Мои мучения дошли до предела. Мое здоровье сломлено, мои силы и энергия тают, конец приближается. Умереть в советской тюрьме, заклейменным как низкий изменник Родины - что может быть более чудовищным для честного человека. Как страшно все это! Беспредельная боль и горечь переполняют мое сердце. Нет! Нет! Этого не будет! Этого не может быть!- восклицаю я. Ни партия, ни советское правительство, ни народный комиссар Л. П. Берия не допустят этой жестокой и непоправимой несправедливости... Я глубоко верю, что истина и правосудие восторжествуют. Я верю. Я верю".
Хрущев поясняет: "Военная коллегия нашла, что старый большевик товарищ Кедров был невиновен... Но он был расстрелян по приказу Берия"162. С другими старыми большевиками поступали еще проще: например, Голубев
161 Там же, стр. 47-48.
162 Там же, стр. 48.
и Батурин "были расстреляны без суда, а приговор был вынесен уже после их казни"163.
Таким образом, Сталин добивался и добился через Берия того, чего он не смог добиться при Ежове - продолжая физические пытки, но уже не особенно церемонясь с судебными формальностями, Сталин и Берия расстреляли остальных членов ЦК. Когда в начале 1939 года местные партийные организации начали недоумевать по поводу продолжающихся и после Ежова пыток в НКВД, Сталин отправил 20 января 1939 года, по свидетельству Хрущева, шифрованную телеграмму секретарям обкомов и крайкомов, ЦК коммунистических партий республик, народным комиссарам внутренних дел и начальникам органов НКВД. В этой телеграмме говорилось164: "ЦК ВКП(б) поясняет, что применение методов физического воздействия в практике НКВД, начиная с 1937 г., было разрешено ЦК ВКП(б) (фактически они применялись и раньше, например, в 1936 г.- А. А.)... ЦК ВКП(б) считает, что методы физического воздействия должны, как исключение, и впредь применяться по отношению к известным и отъявленным врагам народа и рассматриваться в этом случае, как допустимые и правильные методы".