Страница:
Меня охватила волна бешенства. Не потому, что я так уж вправду был обеспокоен судьбой падавшего человека (и ему самому, и всем присутствующим жить оставалось несколько минут, потому что всех их ждало уничтожение целого города), но по той причине, что я оказался столь беспомощным в ситуации, в которой - как мне до сих пор казалось - я мог сделать так много. Я был уверен, что только шнур или подпорка, выполненные из материала, принадлежащего окаменевшему городу, могли бы выдержать вес мужчины. Но даже если бы я и обнаружил что-либо подходящее, то мне не удалось бы ничего перенести к этому месту. Глаза мои были залиты потом. У меня не было сил даже на то, чтобы преодолевать сопротивление воздуха. Я глянул на свои часы. Они показывали шестнадцать минут после полуночи. Я неподвижно завис в пространстве над головами сидящих. Мышцы полностью отказывались слушаться.
Проходили десятые доли секунды. Графинчик с частью не разлитой по рюмкам водки, который перед моим прибытием сюда перекатился к самому краю стола, а потом задержался на нем словно приваренный - теперь уже висел сантиметрах в пяти ниже поверхности столешницы. Он находился в своем необычно замедленном, но неумолимо длящемся падении на пол. Тому же самому закону подчинялся и человек, перегнувшийся над пропастью улицы. На что же, собственно, я затратил столько энергии, раз ничего не сделал? Где скрывалась причина моего полнейшего упадка сил? Я осматривался по сторонам: над пепельницами стояли серые столбики кружащегося в медленном темпе пепла, сдутые моими перемещениями не догоревшие спички замусорили всю скатерть, еще выше кружилось несколько смятых бумажных салфеток; волосы присутствующих волновались в потоках воздуха.
Мой взгляд остановился на лице падающего. На нем я не заметил практически никакой перемены. Из щеки торчала какая-то заноза. Я глядел на нее не совсем сознательно, думая о чем-то совершенно другом, и вдруг мне сделалось нехорошо. В этой занозе я узнал притащенную мною шпильку для волос. Для них движение этой шпильки было равнозначно полету стрелы. Шпилька глубоко вонзилась в щеку, пробив ее навылет. Я оказал несчастному медвежью услугу.
И что я тут, собственно говоря, вытворял, а прежде всего - зачем? Тут до меня как-то сразу дошло, где я нахожусь, и что там - в комнате теней, с нацеленным в зеркало излучателем меня ждет посланец Механизма, точно такое же, как и я сам, его орудие, мужчина с бритой головой. Идя на поводу любопытства, как видно, более сильного, чем страх, я довел себя до состояния, граничащего с потерей сознания и должен был встать перед исполнителем приговора (уже наверняка выписанного) совершенно обессиленным, неспособным сражаться за собственную жизнь. Судьба падающего человека была уже предначертана - его никто и ничто уже не могло спасти. Я погасил излучатель и закрыл глаза. Пока что, о возвращении в канал не могло быть и речи. Бессильные руки и ноги свисали в пространстве рядом с медленно поворачивающимся телом. К счастью, кислородный аппарат работал великолепно.
Я пытался ни о чем не думать, и мне даже удалось немного вздремнуть. Только этот полусон был нездоровым, мучимым кошмарами и внутренними напряжениями. Я слышал доходившие откуда-то шорохи и глухие раскаты грома. Все время где-то рядом храпели и фыркали какие-то сдавленные отзвуки, беспокоили ухания нереальных басов. Я казался сам себе маленьким и слабым; лишенное чувств око пространства уставилось на меня.
Когда я очнулся, то почувствовал себя хоть чуточку, но лучше; во всяком случае, я уже более-менее мог двигаться. Я зажег свой "прожектор". Мои часы показывали двадцать восемь минут второго ночи. Лица нескольких статуй были направлены вверх, глаза - то ли несколько изумленные, толи перепуганные всматривались в какую-то точку на потолке. Только через какое-то время я понял, почему они туда уставились: это было место моего отдыха, и я находился в нем около часа. Падающий графинчик являлся для меня - до сих пор - самой лучшей меркой идущего в этом месте времени. Он уже сталкивался с полом, застыв в первой фазе процесса разбивания. Расколовшееся дно уже запало вглубь цилиндра, поверхность которого пересекали серебристые зигзаги трещин. Я обернулся. На торчащей в оконной раме руке блестело несколько капелек крови, а замершие в полете осколки разбитого стекла висели уже над самым подоконником. Вместо всей фигуры падающего мужчины теперь я видел только подошвы его обуви.
Я выплыл из комнаты. Со стороны улицы все это выглядело как-то странно: как будто бы мужчина просто стоял на внешней стене здания. Пятки еще опирались о парапет, широко разложенные руки искали несуществующей опоры. Я глядел вниз - в глубину зияющей под нами пропасти - и мороз проходил по коже. Неужто и вправду для него не было никакого спасения - подумал я еще раз. Тридцать шесть этажей - это около ста двадцати пяти метров высоты. Я быстренько вспомнил формулу движения свободно падающего тела: получилось около пяти секунд в полете.
Я нырнул наискось и вниз, в сторону видневшегося на мостовой красного халата Тены. Преодоление разделявшего нас пространства забрало у меня довольно много заполненного беспокойством времени. Раз за разом поглядывал я на часы, все время воображая, что вот-вот наступит катастрофа. Ведь, в соответствии с текущим в городе временем, она должна была наступить уже через несколько минут. У самого вылета канала я очутился только в четверть третьего. Я никак не мог довериться пересчету времени, сделанному на пальцах. Таким же Фомой неверующим я был даже тогда, когда добрался до Тены и увидал ее, стоящую обеими ногами на мостовой, практически в том же месте, где ее и оставил; при этом я настолько смазал пятки в своем бегстве, что даже не глянув по сторонам, юркнул головой вниз прямо в отверстие люка. При этом я предпочитал даже столкнуться с Рекрутом, если тот до сих пор еще не потерял терпения, чем встать лицом к лицу с непредставимой угрозой.
Только любопытство, в конце концов, победило, и я еще раз вернулся на уровень улицы, задержавшись возле Тены. Теперь - уже с источником света в руке - я мог хорошенько присмотреться к ней. Также я обратил внимание на фигуру, которая, вместе с несколькими другими лицами, стояла неподалеку от нас на пути у бегущей Тены. Сильно откинувшийся назад мужчина держал у лица фотоаппарат, целясь объективом прямо в ночное небо над головой. Может он фотографировал падающего? Глупость, потому что вот к этому он никак приготовиться не мог; опять же, тот находился на противоположной стороне улицы. Тут я вспомнил, что во время, непосредственно предшествующее катастрофе (в соответствии с информацией, содержащейся в дневнике) над городом висел какой-то громадный светящийся шар. Именно его - вероятнее всего - и фотографировал этот человек. Даже в столь ужасный момент нашелся кто-то, кто забивал себе голову заботой о том, чтобы оставить документ на память. А может он ожидал, что его снимок, на случай отмены тревоги, станет уникальным и неповторимым свидетельством?
Но он должен был бы повторить этот снимок, если желал иметь хороший негатив, потому что я подсветил ему сверху в объектив, одновременно заслоняя его головой. Я не сделал этого исключительно ради хулиганской выходки, но лишь для того, чтобы воспользоваться единственной в своем роде способностью произвести точное измерение. Дело в том, что точно в тот самый момент, когда я заглядывал в объектив, палец фотографа освободил затвор. В глубине аппарата я увидел быстро расширявшуюся шторку затвора, открывшую кадр пленки. Я глянул на часы и замерил время экспозиции. Она длилась сто восемь секунд, а затвор - что я с легкостью мог прочесть на кольцах объектива - был выставлен на одну сотую секунды. Наконец-то у меня имелась точная связь между временем города и моим собственным временем. Результат мог бы заинтересовать и обитателей укрытия; в конце концов, там я занимал место физика Порейры и от его имени мог похвастаться перед Уневорисом полученным соотношением, которое могло очень многое значить. Результат пересчета был такой: одной секунде, проходящей в городе, точно соответствовали три наших часа.
В какой-то миг - к сожалению, лишь сейчас, когда я уже намеревался покинуть это место - меня охватило сомнение, не вредит ли присутствующим в городе людям свет, исходящий от моего излучателя. Тут у меня никакой уверенности не было, и под влиянием данной мысли я погасил свой "прожектор". Перед тем в подобной ситуации я попадал в абсолютную темноту. И сейчас мрак вокруг меня царил не менее полный, за одним исключением: где-то в глубине улице светилось одинокое окно. Вообще-то, светилось оно довольно слабо, как будто внутри помещения горела одна свечка, а не электрическая лампа - но, все же, светилось, что, в сопоставлении с приобретенным знанием о городе, мне показалось весьма странным. К старым загадкам прибавилась еще одна.
Уже погрузившись по пояс в дыре канала, я не мог удержаться, чтобы не бросить последний взгляд в сторону падавшего. Неумолимый закон, которому этот человек подчинялся, прогрессировал, что видно было даже издали. Человек набирал скорость; теперь он находился ниже на целый этаж. Какая-нибудь стальная переборка - размышлял я - переправленная из укрытия толстая плита или что-нибудь в этом роде, если бы удалось закрепить ее к стене сразу же под ним, на максимально высоком этаже, возможно, и была бы способна остановить его разгон. Только реализация подобного рода идеи требовала бы применения исключительных средств: подъемного крана - кто знает, насколько мощного! - опять же, даже и в том случае, если бы этот кран должен был бы поднять веревку, найденную где-нибудь в городе, чтобы падавшего обвязать или хотя бы подать ему в руку - так что данное предприятие требовало мобилизации большой группы небезразличных людей, а кроме того, обнаружения оборудования, которым укрытие наверняка не располагало. Так уж, к несчастью, сложилось, что именно здесь, в необычном месте, где возникала неповторимая возможность спасти кого-то, уже обреченного в нормальных условиях, не хватало необходимых средств, присутствующих в избытке в каком-то другом месте.
Я отбился от края отверстия и вплыл в средину канала. Внутренность его оказалась довольно мелким, облицованным кирпичами колодцем. По ведущим вниз ступенькам можно было попасть в единственное его горизонтальное ответвление, где на расстоянии пары десятков метров в закрывавшей путь переборке находилось прямоугольное зеркало. У меня не было никаких сомнений в том, что с другой стороны зеркала находится комната теней. В зеркало я погрузился без малейших опасений, тем болезненней ощутил удар о что-то твердое, во что налетел головой с другой стороны. Я лежал на потолке, который, с той сторны зеркала, оказался полом. На границе двух миров вертикаль явно поменяла свое направление.
Все это меня настолько запутало, что я даже забыл про ожидавшую меня здесь опасность в виде вооруженного излучателем Рекрута. К счастью - то ли для меня, то ли для него - либо у него не оказалось терпения следить за зеркалом в течение трех с половиной часов, то ли - что более правдоподобно он сразу посчитал меня за покойника, когда я исчез у него с глаз. Рекрут испарился вместе с излучателем, захватив с собой и кислородный аппарат.
Весь изломанный и болящий, полуживой, в первую очередь, от усталости, по пустому коридору я поволокся к себе в комнату.
9. ПРЕОБРАЗОВАНИЯ
Я не понимал, как могло такое произойти, что я его не заметил сразу. Возможно, что охваченный лишь одной мыслью: желанием улечься в каком-либо уголке, в комнату я вошел с закрытыми глазами, столь утешительной, столь сладкой казалась мне уверенность, что уже никто и ничто не сможет отобрать у меня настоящего отдыха, потому что его присутствие я открыл лишь за мгновение до того, как свалиться на топчан, стоя уже раздетый донага, со стянутой рубашкой в руках, я заметил вначале темное пятно на подушке, пятно его головы, и только лишь потом - грязное лицо, покрытое темной щетиной, с багрово-синей полосой свежей раны на лбу - лицо мне совершенно чуждое, к которому я приблизил свое - лицо обманутой, бездомной собаки. Я никак не мог поверить в то, что в моей кровати спит незнакомый мужчина.
Вайс вернулся - ну кто еще другой, как не он сам, мог здесь расположиться; ну действительно, раз уж спасся, раз сумел вырваться из недоступной людям укрытия конструкции Механизма, было совершенно естественным, что он вернулся сюда, пришел, чтобы снова здесь поселиться и жить.
Так что пришлось мне надеть старую одежду, а его костюм я повесил на вешалку. Как тяжко мне было расставаться с этим местом, с постелью, на которой почти и не спал. Положив руку на дверную ручку, я поглядел на незнакомца еще раз. Ну что мне еще оставалось? Коридор? Я толкнул дверь. Она ужасно заскрипела. Мужчина же даже не вздрогнул, только широко раскрыл глаза. Он совершенно не казался человеком, которого вырвали из объятий сна. Он глядел на меня так, как будто следил за всеми моими движениями с самого начала, но видел при этом не чужака, но обитателя этого дома, так что глядел чуть ли не с безразличием, ну разве что с некоторым раздражением относительно того, что тот шастает по комнате, когда другие спят.
Я возвратился вовнутрь. Ведь нужно же было как-то объясниться с этим мужчиной, в противном случае, он мог принять меня за вора.
- Я должен оправдаться перед вами.
- Нэт, - шепнул тот, не обращая внимания на мои слова. - Ты почему крадешься?
Снова та же самая история - подумал я. Теперь еще и этот желает перетащить меня в другую шкуру, навязать мне очередное воплощение. Вот только я уже не дам на это обмануться. Мне достаточно было и одной мистификации, начатой тем, что я выдавал себя за Асурмара. Сейчас, в роли физика Порейры, я как-то еще мог справиться. Но не было ни малейшей причины, чтобы, ни с того, ни с сего, мне выдавать себя за кого-то третьего. Сегодня этим третьим был какой-то Нэт, а завтра... кто знает, к чему это приведет.
Мужчина уже совершенно изумленно пялился на меня.
- Ну, и что это ты язык проглотил? - спросил он.
- Вы наверное меня с кем-то спутали. Просто мы не знакомы, да и откуда.
- Так мы уже и не знакомы?
- Не "уже", но "еще". Я заглянул сюда, потому что Гонед предоставил мне эту комнату. Это его дело, если полковник ошибся, не предусматривая вашего возвращения. Ведь я же разговариваю с господином Людовиком Вайсом?
- Ага!
Он с размахом мотнул головой, пародируя жест полнейшего понимания, и тут же приподнялся на локте, чтобы взять сигареты. После этого он протянул пачку в мою сторону. У меня появилось чувство, будто что-то здесь не так. Поскольку говорить было не о чем, я направился к выходу. Мужчина скривил голову набок и выпустил в мою сторону клуб белого дыма. Шепотом, как бы обязательным в царящей повсюду тишине, он остановил меня в полуоткрытой двери:
- И чего это ты строишь из себя дурака, Нэт?
- Хватит этого! Моя фамилия Порейра, и я не имею ничего общего ни с каким Нэтом. Видимо, вам что-то приснилось, отсюда и все недоразумение. Я прибыл к вам сюда вчера, из сегмента генерала Лендона...
- Эта памятка, - указал мужчина на рану, - несколько мешает мышцам на когда-то прекрасном лице. Очччень жаль! Ведь если бы не этот временный, будем надеяться, дефект, ты бы увидел, лис недоделанный, все богатство впечатлений на моей роже. Тогда бы не пришлось все объяснять на словах. Было бы на что посмотреть. Заверяю тебя, что редко когда у меня имелась возможность похвастаться перед тобой искусством строить рожи, как теперь. Ну и надо же такому случиться, что временная рана парализует мне лицо. А знаешь, чего это я лопаюсь от смеха, видя такого надутого сукина сына, которым оказался?
- Еще раз заверяю вас со всей ответственностью за слова...
- Нет! Вовсе не потому, что у меня имеется намерение веселым вступлением предшествовать центральной части программы, наполненной плачем над собой. Вчера тебе не удалось меня очаровать. К счастью, у меня солидная защита. И не потому я весь трясусь, словно клоун, которого щекочут в пятки, чтобы ты, прислуга у Аглера, да, да! - перепугал меня до такой степени, чтобы я потерял мозги в тот момент, когда ты от меня отрекаешься. Все эти ваши связи здесь, внизу мне прекрасно известны не с сегодняшнего дня. Когда же начался весь этот шум относительно дела по удалению предыдущих кротов, я уже знал, что и ты съедешь на дно. Я спрашиваю про одно простейшее дело: может ты репетируешь новую роль? Здесь же никого нет. Или кто-то подслушивает под дверью? Или где-то в уголке присел Раниэль? Так как?
Наша беседа принимала совсем уже неприятный для меня оборот. Мужчина не был похож на сумасшедшего, но один из нас двоих таковым обязательно должен был являться. Я последовательно держался избранного пути, и вот какой получил результат. Не было бы удобней немедленно выйти отсюда... или же было бы лучше молча слушать его монолог, который приоткрывал передо мной кулисы постоянно усложняющейся ситуации?
- Ну ладно, давай наконец-то расставим все точки над "i", - продолжал незнакомец, - давай откроем все карты. Как мне титуловать тебя при чужих? Магистром Нэтом Порейрой, полным именем и фамилией, потому что просто "Нэта" уже недостаточно, так?
Я чувствовал себя в полнейшем замешательстве, к счастью, лишь внутренне. Раньше или позже, но что-то подобное должно было произойти. Замыкание было неизбежным. Только вот я представлял это совсем иначе. Я рассуждал очень просто: в любой момент меня может демаскировать кто-то, кто знает настоящего Порейру. (А кто мог знать, что его зовут Нэтом?) Так вот, он покажет на меня пальцем и скажет: это мошенник, вы с ним поосторожней, а еще лучше - немедленно арестуйте его, потому что, возможно, он настоящего убил. Я все время считался с подобной возможностью и знал, что вот тогда мне наступит конец. Но вот чтобы во мне, приблуде ниоткуда, кто-то распознал настоящего Нэта Порейру, да еще и как своего доброго знакомого, именно во мне, который со всем сознанием разыгрываемой мистификации подшился под его личность, пользуясь первой попавшейся оказией, подсунутой мне хитрюгой-судьбой, ведь нужно же было мне опереться на чем-то, ведь мне предстояло действовать в обществе личностей с определенными именами и функциями - нет, вот такого я не был в состоянии ни понять, ни, тем более, предусмотреть.
Больше я уже даже не смел глядеть на гостя моей комнаты и, не говоря ни слова, вышел в коридор. Оглупевший по причине неожиданного окончания нашей встречи, я шел мимо рядов узких дверей с одной лишь мыслью в голове: как можно скорее потерять его с глаз, сбежать от этого человека как можно подальше. И по пути меня все время давило один раз уже засеянное подозрение. Я никак не мог от него освободиться. Как же это так? - продолжал я размышлять. Я, BER-66 - неужто я являюсь реальным Нэтом Порейрой? И все, возможно, в этом убеждены, с одним маленьким таким исключением? Я что, действительно физик из какого-то там сегмента генерала Лендона, прислуга или приспешник некоего Аглера, высланный сюда, на самое дно агент, крот и элемент в сложных связях, которых никак не мог понять?
Глупость! Вайс просто насмеялся надо мной. Ну кто еще другой, кроме меня самого, мог знать лучше, кто я такой? Такого осла позволил из себя сделать. Серьезно воспринял его искусное представление, трясясь от святой веры, тем временем, как он сам вроде бы тоже сотрясался, потрясенный цинизмом моего поведения, якобы предсказанием будущего предательства, словно хороший актер по заказу он бледнел у меня на глазах, чтобы теперь, в одиночестве потирать руки от утехи при мысли о той панике, в которую он меня с легкостью загнал по только одному ему известной причине.
Я повернул на ближайшей развилке и поднял глаза: столовая. В средине никого не было. Ну правильно, сейчас ведь три часа ночи - дошло до меня. Я поставил четыре стула в ряд и улегся на них. Если бы они, по крайней мере, имели мягкие сидения; стонали, кряхтели - я вновь глянул на часы. В конце концов я перебрался на пол; понятно, что тут не было мягче, но хоть было тихо. Я уже почти что засыпал, когда по моей груди что-то пробежало. Я схватился с места. Три крысы ворвались в кухню из дыры под окошком для раздачи блюд. Пришлось опереться спиной о стенку, чтобы, по крайней мере, иметь их в виду. Какой-то предмет продолжал врезаться мне в тело. Из заднего кармана штанов я вынул большой, оправленный в кожу блокнот. Я был настолько сонным, что мне даже не хотелось поразмыслить над его происхождением. Тупо глядя на собственные ноги, лишь после значительных умственных усилий я смог догадаться, что на вешалке остался только пиджак Вайса, а его брюки остались на мне.
Какое-то время я вслушивался в мертвую тишину укрытия. Его обитатели изо всех сил держались перенесенной из других мест привычки спать в строго определенные периоды. Осмелившись моей неподвижностью, крысы вновь вылезли из норы и начали искать по полу. По-видимому, в последнее время у них были трудности с нахождением отбросов, потому что выглядели они паршиво. Зато наглости у них было сколько угодно. Их присутствие как-то не вдохновляло меня на то, чтобы закрыть глаза. Раскладушка Вайса мне бы сейчас ой как пригодилась. Утром - подумал я - обращусь к Гонеду с просьбой выделить мне хоть какую-нибудь кровать. Опять же, нужно будет напомнить ему и про талоны на питание. Раз уж я выполнял здесь явно определенную роль, навязанную мне работу по обязательному проведению исследований над статуями, которыми, кроме меня самого, как-то никто особой охоты заниматься не проявлял, потому что всем на них было плевать, по крайней мере, в той конкретной форме, которую представляли собой статуи из комнаты теней - так что раз я был пригоден к чему-то, выполняя легальную - хотя бы официально - функцию ученого, то со своей стороны я тоже мог требовать, чтобы мне обеспечили хотя бы элементарные условия существования.
Осознание существования так и не объясненной тайны статуй появилось во мне так же неожиданно, как неожиданно оно покинуло меня во время разговора с Вайсом. А может время, предназначенное на сбор информации о здешних статуях, было определено генералом каким-то кратким сроком. Кто-нибудь мог прийти сюда утром, требуя подать подробнейший рапорт. Тогда что, в подобном случае, мог я сообщить Лендону относительно черных фигур, если бы он спросил меня об этом прямо сейчас? Как раз сейчас было самое время для того, чтобы составить резюме накопленных наблюдений.
Как я узнал из адресованного Вайсу письма, комната теней не была единственным местом, в котором, неизвестно сколь давно, появились эти таинственные фигуры. Относительно них уже должна была существовать какая-нибудь, более или менее расходящаяся с истиной, теория. Отправленное женщиной письмо как раз содержало ее скупые моменты; в определенной степени, содержащаяся в письме информация покрывалась с официальной, заявленной руководством укрытия попыткой объяснения загадки, а в какой-то другой части - она отражала передаваемую из уст в уста, развивающуюся в совершенном замешательстве, да еще и искажаемую различными факторами легенду. Как следовало понимать загадочный фрагмент письма, в котором жена или любовница Вайса уговаривала его пассивно ожидать решения руководства? Такое решение по словам письма - должно было состоять в передаче знака согласия. Не важно пока, кому это согласие должно быть выражено. Вопрос в другом: согласие на что? На то, чтобы принять такую же, как и они (то есть, статуи!) форму. Сколько же было несчастной надежды в подобной постановке вопроса! Ну да продолжал размышлять я - какая-то часть обитателей укрытия (и кто знает, насколько значительная?) представляет, будто бы в критической ситуации, когда при исчерпавшихся запасах всем грозит неизбежная смерть, единственной надеждой на спасение становится подсовываемое под самый нос уже сломавшихся людей, не совсем правда ясное, но насколько же искушающее предложение перенестись в неопределенное более точно пространство с необычно замедленным временем, понятное дело, вместе с крайне малыми запасами воздуха и пищи, равно как и другими необходимыми для жизни предметами, перенесенными тем же самым волшебным способом - то есть, шанс перенестись в условия, в которых все преждевременные проблемы автоматически перестают существовать. Понятно, что порции пищи или же воздуха, достаточной в укрытии на один день - там, в мире замедления совершенно всех и всяких процессов, хватит на десять тысяч восемьсот дней, а за столь долгий период с поверхности земли, где время идет с нормальной скоростью, придут наконец долгожданная помощь и спасение.
И все это было даже осмысленно продумано. К сожалению, требовало вмешательства и основы на необыкновенных возможностях тех (существ, якобы существовавших внутри Земли), которые и должны были весь этот переезд реализовать. Если не обращать внимания на уже упомянутую сложность, я должен был признать авторам подобной концепции, что их надежды на спасение подобным путем не были полностью лишены смысла, и я уже не удивлялся их расчетам, тем более, в данный момент, после посещения фрагмента города, обогащенный многочисленными наблюдениями, которые вынес оттуда, в настоящий момент когда у меня уже не было никаких сомнений, что все законы природы, обязательные для горожан, были идентичны аналогичным законам природы, в соответствии с которыми здесь, в укрытии, мне довелось все время жить.
Проходили десятые доли секунды. Графинчик с частью не разлитой по рюмкам водки, который перед моим прибытием сюда перекатился к самому краю стола, а потом задержался на нем словно приваренный - теперь уже висел сантиметрах в пяти ниже поверхности столешницы. Он находился в своем необычно замедленном, но неумолимо длящемся падении на пол. Тому же самому закону подчинялся и человек, перегнувшийся над пропастью улицы. На что же, собственно, я затратил столько энергии, раз ничего не сделал? Где скрывалась причина моего полнейшего упадка сил? Я осматривался по сторонам: над пепельницами стояли серые столбики кружащегося в медленном темпе пепла, сдутые моими перемещениями не догоревшие спички замусорили всю скатерть, еще выше кружилось несколько смятых бумажных салфеток; волосы присутствующих волновались в потоках воздуха.
Мой взгляд остановился на лице падающего. На нем я не заметил практически никакой перемены. Из щеки торчала какая-то заноза. Я глядел на нее не совсем сознательно, думая о чем-то совершенно другом, и вдруг мне сделалось нехорошо. В этой занозе я узнал притащенную мною шпильку для волос. Для них движение этой шпильки было равнозначно полету стрелы. Шпилька глубоко вонзилась в щеку, пробив ее навылет. Я оказал несчастному медвежью услугу.
И что я тут, собственно говоря, вытворял, а прежде всего - зачем? Тут до меня как-то сразу дошло, где я нахожусь, и что там - в комнате теней, с нацеленным в зеркало излучателем меня ждет посланец Механизма, точно такое же, как и я сам, его орудие, мужчина с бритой головой. Идя на поводу любопытства, как видно, более сильного, чем страх, я довел себя до состояния, граничащего с потерей сознания и должен был встать перед исполнителем приговора (уже наверняка выписанного) совершенно обессиленным, неспособным сражаться за собственную жизнь. Судьба падающего человека была уже предначертана - его никто и ничто уже не могло спасти. Я погасил излучатель и закрыл глаза. Пока что, о возвращении в канал не могло быть и речи. Бессильные руки и ноги свисали в пространстве рядом с медленно поворачивающимся телом. К счастью, кислородный аппарат работал великолепно.
Я пытался ни о чем не думать, и мне даже удалось немного вздремнуть. Только этот полусон был нездоровым, мучимым кошмарами и внутренними напряжениями. Я слышал доходившие откуда-то шорохи и глухие раскаты грома. Все время где-то рядом храпели и фыркали какие-то сдавленные отзвуки, беспокоили ухания нереальных басов. Я казался сам себе маленьким и слабым; лишенное чувств око пространства уставилось на меня.
Когда я очнулся, то почувствовал себя хоть чуточку, но лучше; во всяком случае, я уже более-менее мог двигаться. Я зажег свой "прожектор". Мои часы показывали двадцать восемь минут второго ночи. Лица нескольких статуй были направлены вверх, глаза - то ли несколько изумленные, толи перепуганные всматривались в какую-то точку на потолке. Только через какое-то время я понял, почему они туда уставились: это было место моего отдыха, и я находился в нем около часа. Падающий графинчик являлся для меня - до сих пор - самой лучшей меркой идущего в этом месте времени. Он уже сталкивался с полом, застыв в первой фазе процесса разбивания. Расколовшееся дно уже запало вглубь цилиндра, поверхность которого пересекали серебристые зигзаги трещин. Я обернулся. На торчащей в оконной раме руке блестело несколько капелек крови, а замершие в полете осколки разбитого стекла висели уже над самым подоконником. Вместо всей фигуры падающего мужчины теперь я видел только подошвы его обуви.
Я выплыл из комнаты. Со стороны улицы все это выглядело как-то странно: как будто бы мужчина просто стоял на внешней стене здания. Пятки еще опирались о парапет, широко разложенные руки искали несуществующей опоры. Я глядел вниз - в глубину зияющей под нами пропасти - и мороз проходил по коже. Неужто и вправду для него не было никакого спасения - подумал я еще раз. Тридцать шесть этажей - это около ста двадцати пяти метров высоты. Я быстренько вспомнил формулу движения свободно падающего тела: получилось около пяти секунд в полете.
Я нырнул наискось и вниз, в сторону видневшегося на мостовой красного халата Тены. Преодоление разделявшего нас пространства забрало у меня довольно много заполненного беспокойством времени. Раз за разом поглядывал я на часы, все время воображая, что вот-вот наступит катастрофа. Ведь, в соответствии с текущим в городе временем, она должна была наступить уже через несколько минут. У самого вылета канала я очутился только в четверть третьего. Я никак не мог довериться пересчету времени, сделанному на пальцах. Таким же Фомой неверующим я был даже тогда, когда добрался до Тены и увидал ее, стоящую обеими ногами на мостовой, практически в том же месте, где ее и оставил; при этом я настолько смазал пятки в своем бегстве, что даже не глянув по сторонам, юркнул головой вниз прямо в отверстие люка. При этом я предпочитал даже столкнуться с Рекрутом, если тот до сих пор еще не потерял терпения, чем встать лицом к лицу с непредставимой угрозой.
Только любопытство, в конце концов, победило, и я еще раз вернулся на уровень улицы, задержавшись возле Тены. Теперь - уже с источником света в руке - я мог хорошенько присмотреться к ней. Также я обратил внимание на фигуру, которая, вместе с несколькими другими лицами, стояла неподалеку от нас на пути у бегущей Тены. Сильно откинувшийся назад мужчина держал у лица фотоаппарат, целясь объективом прямо в ночное небо над головой. Может он фотографировал падающего? Глупость, потому что вот к этому он никак приготовиться не мог; опять же, тот находился на противоположной стороне улицы. Тут я вспомнил, что во время, непосредственно предшествующее катастрофе (в соответствии с информацией, содержащейся в дневнике) над городом висел какой-то громадный светящийся шар. Именно его - вероятнее всего - и фотографировал этот человек. Даже в столь ужасный момент нашелся кто-то, кто забивал себе голову заботой о том, чтобы оставить документ на память. А может он ожидал, что его снимок, на случай отмены тревоги, станет уникальным и неповторимым свидетельством?
Но он должен был бы повторить этот снимок, если желал иметь хороший негатив, потому что я подсветил ему сверху в объектив, одновременно заслоняя его головой. Я не сделал этого исключительно ради хулиганской выходки, но лишь для того, чтобы воспользоваться единственной в своем роде способностью произвести точное измерение. Дело в том, что точно в тот самый момент, когда я заглядывал в объектив, палец фотографа освободил затвор. В глубине аппарата я увидел быстро расширявшуюся шторку затвора, открывшую кадр пленки. Я глянул на часы и замерил время экспозиции. Она длилась сто восемь секунд, а затвор - что я с легкостью мог прочесть на кольцах объектива - был выставлен на одну сотую секунды. Наконец-то у меня имелась точная связь между временем города и моим собственным временем. Результат мог бы заинтересовать и обитателей укрытия; в конце концов, там я занимал место физика Порейры и от его имени мог похвастаться перед Уневорисом полученным соотношением, которое могло очень многое значить. Результат пересчета был такой: одной секунде, проходящей в городе, точно соответствовали три наших часа.
В какой-то миг - к сожалению, лишь сейчас, когда я уже намеревался покинуть это место - меня охватило сомнение, не вредит ли присутствующим в городе людям свет, исходящий от моего излучателя. Тут у меня никакой уверенности не было, и под влиянием данной мысли я погасил свой "прожектор". Перед тем в подобной ситуации я попадал в абсолютную темноту. И сейчас мрак вокруг меня царил не менее полный, за одним исключением: где-то в глубине улице светилось одинокое окно. Вообще-то, светилось оно довольно слабо, как будто внутри помещения горела одна свечка, а не электрическая лампа - но, все же, светилось, что, в сопоставлении с приобретенным знанием о городе, мне показалось весьма странным. К старым загадкам прибавилась еще одна.
Уже погрузившись по пояс в дыре канала, я не мог удержаться, чтобы не бросить последний взгляд в сторону падавшего. Неумолимый закон, которому этот человек подчинялся, прогрессировал, что видно было даже издали. Человек набирал скорость; теперь он находился ниже на целый этаж. Какая-нибудь стальная переборка - размышлял я - переправленная из укрытия толстая плита или что-нибудь в этом роде, если бы удалось закрепить ее к стене сразу же под ним, на максимально высоком этаже, возможно, и была бы способна остановить его разгон. Только реализация подобного рода идеи требовала бы применения исключительных средств: подъемного крана - кто знает, насколько мощного! - опять же, даже и в том случае, если бы этот кран должен был бы поднять веревку, найденную где-нибудь в городе, чтобы падавшего обвязать или хотя бы подать ему в руку - так что данное предприятие требовало мобилизации большой группы небезразличных людей, а кроме того, обнаружения оборудования, которым укрытие наверняка не располагало. Так уж, к несчастью, сложилось, что именно здесь, в необычном месте, где возникала неповторимая возможность спасти кого-то, уже обреченного в нормальных условиях, не хватало необходимых средств, присутствующих в избытке в каком-то другом месте.
Я отбился от края отверстия и вплыл в средину канала. Внутренность его оказалась довольно мелким, облицованным кирпичами колодцем. По ведущим вниз ступенькам можно было попасть в единственное его горизонтальное ответвление, где на расстоянии пары десятков метров в закрывавшей путь переборке находилось прямоугольное зеркало. У меня не было никаких сомнений в том, что с другой стороны зеркала находится комната теней. В зеркало я погрузился без малейших опасений, тем болезненней ощутил удар о что-то твердое, во что налетел головой с другой стороны. Я лежал на потолке, который, с той сторны зеркала, оказался полом. На границе двух миров вертикаль явно поменяла свое направление.
Все это меня настолько запутало, что я даже забыл про ожидавшую меня здесь опасность в виде вооруженного излучателем Рекрута. К счастью - то ли для меня, то ли для него - либо у него не оказалось терпения следить за зеркалом в течение трех с половиной часов, то ли - что более правдоподобно он сразу посчитал меня за покойника, когда я исчез у него с глаз. Рекрут испарился вместе с излучателем, захватив с собой и кислородный аппарат.
Весь изломанный и болящий, полуживой, в первую очередь, от усталости, по пустому коридору я поволокся к себе в комнату.
9. ПРЕОБРАЗОВАНИЯ
Я не понимал, как могло такое произойти, что я его не заметил сразу. Возможно, что охваченный лишь одной мыслью: желанием улечься в каком-либо уголке, в комнату я вошел с закрытыми глазами, столь утешительной, столь сладкой казалась мне уверенность, что уже никто и ничто не сможет отобрать у меня настоящего отдыха, потому что его присутствие я открыл лишь за мгновение до того, как свалиться на топчан, стоя уже раздетый донага, со стянутой рубашкой в руках, я заметил вначале темное пятно на подушке, пятно его головы, и только лишь потом - грязное лицо, покрытое темной щетиной, с багрово-синей полосой свежей раны на лбу - лицо мне совершенно чуждое, к которому я приблизил свое - лицо обманутой, бездомной собаки. Я никак не мог поверить в то, что в моей кровати спит незнакомый мужчина.
Вайс вернулся - ну кто еще другой, как не он сам, мог здесь расположиться; ну действительно, раз уж спасся, раз сумел вырваться из недоступной людям укрытия конструкции Механизма, было совершенно естественным, что он вернулся сюда, пришел, чтобы снова здесь поселиться и жить.
Так что пришлось мне надеть старую одежду, а его костюм я повесил на вешалку. Как тяжко мне было расставаться с этим местом, с постелью, на которой почти и не спал. Положив руку на дверную ручку, я поглядел на незнакомца еще раз. Ну что мне еще оставалось? Коридор? Я толкнул дверь. Она ужасно заскрипела. Мужчина же даже не вздрогнул, только широко раскрыл глаза. Он совершенно не казался человеком, которого вырвали из объятий сна. Он глядел на меня так, как будто следил за всеми моими движениями с самого начала, но видел при этом не чужака, но обитателя этого дома, так что глядел чуть ли не с безразличием, ну разве что с некоторым раздражением относительно того, что тот шастает по комнате, когда другие спят.
Я возвратился вовнутрь. Ведь нужно же было как-то объясниться с этим мужчиной, в противном случае, он мог принять меня за вора.
- Я должен оправдаться перед вами.
- Нэт, - шепнул тот, не обращая внимания на мои слова. - Ты почему крадешься?
Снова та же самая история - подумал я. Теперь еще и этот желает перетащить меня в другую шкуру, навязать мне очередное воплощение. Вот только я уже не дам на это обмануться. Мне достаточно было и одной мистификации, начатой тем, что я выдавал себя за Асурмара. Сейчас, в роли физика Порейры, я как-то еще мог справиться. Но не было ни малейшей причины, чтобы, ни с того, ни с сего, мне выдавать себя за кого-то третьего. Сегодня этим третьим был какой-то Нэт, а завтра... кто знает, к чему это приведет.
Мужчина уже совершенно изумленно пялился на меня.
- Ну, и что это ты язык проглотил? - спросил он.
- Вы наверное меня с кем-то спутали. Просто мы не знакомы, да и откуда.
- Так мы уже и не знакомы?
- Не "уже", но "еще". Я заглянул сюда, потому что Гонед предоставил мне эту комнату. Это его дело, если полковник ошибся, не предусматривая вашего возвращения. Ведь я же разговариваю с господином Людовиком Вайсом?
- Ага!
Он с размахом мотнул головой, пародируя жест полнейшего понимания, и тут же приподнялся на локте, чтобы взять сигареты. После этого он протянул пачку в мою сторону. У меня появилось чувство, будто что-то здесь не так. Поскольку говорить было не о чем, я направился к выходу. Мужчина скривил голову набок и выпустил в мою сторону клуб белого дыма. Шепотом, как бы обязательным в царящей повсюду тишине, он остановил меня в полуоткрытой двери:
- И чего это ты строишь из себя дурака, Нэт?
- Хватит этого! Моя фамилия Порейра, и я не имею ничего общего ни с каким Нэтом. Видимо, вам что-то приснилось, отсюда и все недоразумение. Я прибыл к вам сюда вчера, из сегмента генерала Лендона...
- Эта памятка, - указал мужчина на рану, - несколько мешает мышцам на когда-то прекрасном лице. Очччень жаль! Ведь если бы не этот временный, будем надеяться, дефект, ты бы увидел, лис недоделанный, все богатство впечатлений на моей роже. Тогда бы не пришлось все объяснять на словах. Было бы на что посмотреть. Заверяю тебя, что редко когда у меня имелась возможность похвастаться перед тобой искусством строить рожи, как теперь. Ну и надо же такому случиться, что временная рана парализует мне лицо. А знаешь, чего это я лопаюсь от смеха, видя такого надутого сукина сына, которым оказался?
- Еще раз заверяю вас со всей ответственностью за слова...
- Нет! Вовсе не потому, что у меня имеется намерение веселым вступлением предшествовать центральной части программы, наполненной плачем над собой. Вчера тебе не удалось меня очаровать. К счастью, у меня солидная защита. И не потому я весь трясусь, словно клоун, которого щекочут в пятки, чтобы ты, прислуга у Аглера, да, да! - перепугал меня до такой степени, чтобы я потерял мозги в тот момент, когда ты от меня отрекаешься. Все эти ваши связи здесь, внизу мне прекрасно известны не с сегодняшнего дня. Когда же начался весь этот шум относительно дела по удалению предыдущих кротов, я уже знал, что и ты съедешь на дно. Я спрашиваю про одно простейшее дело: может ты репетируешь новую роль? Здесь же никого нет. Или кто-то подслушивает под дверью? Или где-то в уголке присел Раниэль? Так как?
Наша беседа принимала совсем уже неприятный для меня оборот. Мужчина не был похож на сумасшедшего, но один из нас двоих таковым обязательно должен был являться. Я последовательно держался избранного пути, и вот какой получил результат. Не было бы удобней немедленно выйти отсюда... или же было бы лучше молча слушать его монолог, который приоткрывал передо мной кулисы постоянно усложняющейся ситуации?
- Ну ладно, давай наконец-то расставим все точки над "i", - продолжал незнакомец, - давай откроем все карты. Как мне титуловать тебя при чужих? Магистром Нэтом Порейрой, полным именем и фамилией, потому что просто "Нэта" уже недостаточно, так?
Я чувствовал себя в полнейшем замешательстве, к счастью, лишь внутренне. Раньше или позже, но что-то подобное должно было произойти. Замыкание было неизбежным. Только вот я представлял это совсем иначе. Я рассуждал очень просто: в любой момент меня может демаскировать кто-то, кто знает настоящего Порейру. (А кто мог знать, что его зовут Нэтом?) Так вот, он покажет на меня пальцем и скажет: это мошенник, вы с ним поосторожней, а еще лучше - немедленно арестуйте его, потому что, возможно, он настоящего убил. Я все время считался с подобной возможностью и знал, что вот тогда мне наступит конец. Но вот чтобы во мне, приблуде ниоткуда, кто-то распознал настоящего Нэта Порейру, да еще и как своего доброго знакомого, именно во мне, который со всем сознанием разыгрываемой мистификации подшился под его личность, пользуясь первой попавшейся оказией, подсунутой мне хитрюгой-судьбой, ведь нужно же было мне опереться на чем-то, ведь мне предстояло действовать в обществе личностей с определенными именами и функциями - нет, вот такого я не был в состоянии ни понять, ни, тем более, предусмотреть.
Больше я уже даже не смел глядеть на гостя моей комнаты и, не говоря ни слова, вышел в коридор. Оглупевший по причине неожиданного окончания нашей встречи, я шел мимо рядов узких дверей с одной лишь мыслью в голове: как можно скорее потерять его с глаз, сбежать от этого человека как можно подальше. И по пути меня все время давило один раз уже засеянное подозрение. Я никак не мог от него освободиться. Как же это так? - продолжал я размышлять. Я, BER-66 - неужто я являюсь реальным Нэтом Порейрой? И все, возможно, в этом убеждены, с одним маленьким таким исключением? Я что, действительно физик из какого-то там сегмента генерала Лендона, прислуга или приспешник некоего Аглера, высланный сюда, на самое дно агент, крот и элемент в сложных связях, которых никак не мог понять?
Глупость! Вайс просто насмеялся надо мной. Ну кто еще другой, кроме меня самого, мог знать лучше, кто я такой? Такого осла позволил из себя сделать. Серьезно воспринял его искусное представление, трясясь от святой веры, тем временем, как он сам вроде бы тоже сотрясался, потрясенный цинизмом моего поведения, якобы предсказанием будущего предательства, словно хороший актер по заказу он бледнел у меня на глазах, чтобы теперь, в одиночестве потирать руки от утехи при мысли о той панике, в которую он меня с легкостью загнал по только одному ему известной причине.
Я повернул на ближайшей развилке и поднял глаза: столовая. В средине никого не было. Ну правильно, сейчас ведь три часа ночи - дошло до меня. Я поставил четыре стула в ряд и улегся на них. Если бы они, по крайней мере, имели мягкие сидения; стонали, кряхтели - я вновь глянул на часы. В конце концов я перебрался на пол; понятно, что тут не было мягче, но хоть было тихо. Я уже почти что засыпал, когда по моей груди что-то пробежало. Я схватился с места. Три крысы ворвались в кухню из дыры под окошком для раздачи блюд. Пришлось опереться спиной о стенку, чтобы, по крайней мере, иметь их в виду. Какой-то предмет продолжал врезаться мне в тело. Из заднего кармана штанов я вынул большой, оправленный в кожу блокнот. Я был настолько сонным, что мне даже не хотелось поразмыслить над его происхождением. Тупо глядя на собственные ноги, лишь после значительных умственных усилий я смог догадаться, что на вешалке остался только пиджак Вайса, а его брюки остались на мне.
Какое-то время я вслушивался в мертвую тишину укрытия. Его обитатели изо всех сил держались перенесенной из других мест привычки спать в строго определенные периоды. Осмелившись моей неподвижностью, крысы вновь вылезли из норы и начали искать по полу. По-видимому, в последнее время у них были трудности с нахождением отбросов, потому что выглядели они паршиво. Зато наглости у них было сколько угодно. Их присутствие как-то не вдохновляло меня на то, чтобы закрыть глаза. Раскладушка Вайса мне бы сейчас ой как пригодилась. Утром - подумал я - обращусь к Гонеду с просьбой выделить мне хоть какую-нибудь кровать. Опять же, нужно будет напомнить ему и про талоны на питание. Раз уж я выполнял здесь явно определенную роль, навязанную мне работу по обязательному проведению исследований над статуями, которыми, кроме меня самого, как-то никто особой охоты заниматься не проявлял, потому что всем на них было плевать, по крайней мере, в той конкретной форме, которую представляли собой статуи из комнаты теней - так что раз я был пригоден к чему-то, выполняя легальную - хотя бы официально - функцию ученого, то со своей стороны я тоже мог требовать, чтобы мне обеспечили хотя бы элементарные условия существования.
Осознание существования так и не объясненной тайны статуй появилось во мне так же неожиданно, как неожиданно оно покинуло меня во время разговора с Вайсом. А может время, предназначенное на сбор информации о здешних статуях, было определено генералом каким-то кратким сроком. Кто-нибудь мог прийти сюда утром, требуя подать подробнейший рапорт. Тогда что, в подобном случае, мог я сообщить Лендону относительно черных фигур, если бы он спросил меня об этом прямо сейчас? Как раз сейчас было самое время для того, чтобы составить резюме накопленных наблюдений.
Как я узнал из адресованного Вайсу письма, комната теней не была единственным местом, в котором, неизвестно сколь давно, появились эти таинственные фигуры. Относительно них уже должна была существовать какая-нибудь, более или менее расходящаяся с истиной, теория. Отправленное женщиной письмо как раз содержало ее скупые моменты; в определенной степени, содержащаяся в письме информация покрывалась с официальной, заявленной руководством укрытия попыткой объяснения загадки, а в какой-то другой части - она отражала передаваемую из уст в уста, развивающуюся в совершенном замешательстве, да еще и искажаемую различными факторами легенду. Как следовало понимать загадочный фрагмент письма, в котором жена или любовница Вайса уговаривала его пассивно ожидать решения руководства? Такое решение по словам письма - должно было состоять в передаче знака согласия. Не важно пока, кому это согласие должно быть выражено. Вопрос в другом: согласие на что? На то, чтобы принять такую же, как и они (то есть, статуи!) форму. Сколько же было несчастной надежды в подобной постановке вопроса! Ну да продолжал размышлять я - какая-то часть обитателей укрытия (и кто знает, насколько значительная?) представляет, будто бы в критической ситуации, когда при исчерпавшихся запасах всем грозит неизбежная смерть, единственной надеждой на спасение становится подсовываемое под самый нос уже сломавшихся людей, не совсем правда ясное, но насколько же искушающее предложение перенестись в неопределенное более точно пространство с необычно замедленным временем, понятное дело, вместе с крайне малыми запасами воздуха и пищи, равно как и другими необходимыми для жизни предметами, перенесенными тем же самым волшебным способом - то есть, шанс перенестись в условия, в которых все преждевременные проблемы автоматически перестают существовать. Понятно, что порции пищи или же воздуха, достаточной в укрытии на один день - там, в мире замедления совершенно всех и всяких процессов, хватит на десять тысяч восемьсот дней, а за столь долгий период с поверхности земли, где время идет с нормальной скоростью, придут наконец долгожданная помощь и спасение.
И все это было даже осмысленно продумано. К сожалению, требовало вмешательства и основы на необыкновенных возможностях тех (существ, якобы существовавших внутри Земли), которые и должны были весь этот переезд реализовать. Если не обращать внимания на уже упомянутую сложность, я должен был признать авторам подобной концепции, что их надежды на спасение подобным путем не были полностью лишены смысла, и я уже не удивлялся их расчетам, тем более, в данный момент, после посещения фрагмента города, обогащенный многочисленными наблюдениями, которые вынес оттуда, в настоящий момент когда у меня уже не было никаких сомнений, что все законы природы, обязательные для горожан, были идентичны аналогичным законам природы, в соответствии с которыми здесь, в укрытии, мне довелось все время жить.