Адамов Аркадий Григорьевич. Злым ветром

   — Здравствуйте. Откуда вы меня знаете?
   — Удивительное совпадение, — говорю я. — Мало того, что меня просила передать вам привет Зиночка Удальцова…
   — Ой, бросьте! — всплескивает руками Инга. — Она вам за меня рассказала?
   — Именно, — с энтузиазмом подтверждаю я.
   — Кошмар какой! Так я хочу сказать с вами два слова.
   Она вскакивает из-за стола, одергивает кофточку и, двумя руками поправляя волосы, говорит одной из женщин:
   — Оксана Петровна, я сейчас. Вот товарищ до меня из Москвы.
   — Вы таки правда москвич или нет? — спрашивает Инга.
   — Правда москвич, — подтверждаю я. — Мы с сестрой приехали отдохнуть к вам сюда на несколько дней. Ну и заодно кое-какие дела, конечно. Пойдемте, я вас познакомлю. Она меня ждет там, во дворе.
   — Ой, да конечно же!
   Мы выходим во двор, и я подвожу Ингу к скамейке, где сидит со своим журналом Лена.
   Девушки секунду с удивлением смотрят друг на друга и вдруг начинают хохотать. Это одинаковые кофточки приводят их в такой восторг. После чего они знакомятся.
   — Мы тут еще с одной вашей подружкой встретились, — говорю я. — Галя Кочерга, знаете?
   Личико Инги неожиданно становится строгим.
   — Ой, ребята. За Галю я ничего не скажу, но вы от нее подальше. И вовсе она мне не подруга, и я уже жалею, что купила у нее вот эту самую кофточку, ей-богу.
   — Но, по-моему… — пытаюсь возразить я.
   — Ай, бросьте! — перебивает меня Инга. — Она таки да, красивая. Но уж вы меня слушайте.
   Я решаю, что сейчас самый подходящий момент оставить девушек одних, и говорю:
   — Ладно. Вы тут поболтайте. А у меня дело. Я сейчас приду.
   Мне надо повидаться еще с Богданом Теляшом. А Лена все, что надо, сделает сама. Я в нее теперь верю. Это способный и надежный работник. А у меня другое, не менее сложное дело.
   Богдана Теляша я отыскиваю тоже довольно легко. Он работает в отделе снабжения.
   Теляш оказывается маленьким юрким рыжеватым человечком неопределенного возраста, в круглых очках и с оттопыренными ушами. Уши его как-то странно двигаются, когда он говорит.
   — У меня к вам дело, — тихо и внушительно говорю я ему, перегибаясь через стол, за которым он сидит.
   Теляш понимающе кивает, и мы выходим покурить в коридор.
   Там я пристально смотрю в его бегающие настороженные глазки за круглыми стеклами очков и сухо говорю:
   — Григорий Макарович вернулся и шлет привет.
   — Мерси, — довольно сдержанно отвечает Теляш.
   Настороженность в его глазах не исчезает.
   — Велено передать, — говорю я. — Дельце с керамзитом считайте только задатком. Теперь найдется кое-что поинтереснее.
   — Знаю, — неожиданно отвечает Теляш.
   Вот это уже совсем странно. Известный ему Григорий Макарович, отсидев два года, действительно вернулся, но работает уже в другом тресте и преступных связей, по нашим сведениям, ни с кем из прежних дружков не поддерживает. А других знакомств в Москве у Теляша не было. Неужели они сейчас появились? И возникла новая преступная цепочка? Но если он знает то, что ему может сообщить человек от Григория Макаровича, то это должна быть все та же, старая цепочка. В прошлом она тянулась от Теляша к Григорию Макаровичу, дальше к Бурлакову и от того уже к Зуриху. Но два средних звена сейчас выпали, хотя Теляш об этом может и не знать. Что же остается? Неужели с ним установил связь сам Зурих? Быть того не может! Слишком уж мелок этот Теляш.
   — У вас был гость? — осторожно спрашиваю я.
   — Или нет, — хитренько усмехается Теляш. — Или я уже ничего не значу, по-вашему? Так вот, представьте, значу.
   Его просто распирает от самодовольства.
   — Был Тема? — называю я первое пришедшее мне на ум имя.
   — Был Сема, — теперь уже весело скалит крупные зубы Теляш.
   — Понятно, — отвечаю я. — Но нужна серьезная встреча для делового разговора. Втроем.
   Теляш быстро осведомляется:
   — Кто третий?
   — Сам, — многозначительно отвечаю я.
   — Сам не придет, — возражает Теляш. — Чтоб мне рубля за всю жизнь не заработать.
   Я насмешливо спрашиваю:
   — Он вам сам это сказал? Или вы такой гениальный прозорливец?
   — Представьте, сам.
   — И давно?
   Я еле сдерживаю волнение.
   — Всего три дня назад, — он загибает пальцы на руке. — Ах нет. Пардон! Четыре.
   — Связь есть? Тогда я кое-что ему передам.
   — Он… будет мне звонить на праздники.
   — Прекрасно. Я тоже буду вам звонить. Ваши телефоны?
   Я напорист, строг и деловит. Я не даю ему ни минуты передышки и подавляю своей осведомленностью.
   Секунду поколебавшись, Теляш называет мне свои телефоны, служебный и домашний. Я записываю.
   — Как вас зовут? — спрашивает он. — Если поинтересуются.
   — Олег Иванович, — снова называю я первое пришедшее мне на ум имя и вдруг соображаю, что оно принадлежит убитому Клячко.
   Вот это уже получилось неудачно. Что это еще за совпадения такие? Между прочим, отдаленно я чем-то похож на беднягу Клячко, разве только выше его ростом. Как бы не подвел он меня на этот раз, мой рост. Ну да ничего уже не поделаешь. Тем заманчивее будет на меня посмотреть.
   — Задаток к вашему новому гонорару передали мне, — говорю я Теляшу напоследок. — Вручу при следующей, более удобной встрече.
   И замечаю, как радостно блеснули глазки у этого прохвоста. До чего же легко купить такую шваль! Теляш заискивающе улыбается, показывая свои лошадиные зубы. Уши его при этом как-то странно сдвигаются назад.
   — К вашим услугам. Чтоб мне не иметь другой радости.
   Мы прощаемся.
   — Михаилу Александровичу нижайший привет.
   — Да, да. О чем вопрос, — суетится Теляш.
   Я наконец удаляюсь.
   Черт возьми, я даже не ожидал такой удачи! Подумать только, ничтожный этот человечек, от встречи с которым я мало что ждал, честно говоря, вдруг столько мне дал. Поистине никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
   Итак, Стась оказался прав. Зурих здесь, в Одессе. Это уже точно. Хотя пока мелькнула передо мной только его тень.
   Да, дело приобретает серьезный характер, и надо быть ко всему готовым. Зурих, это вам не Теляш…
   Я выхожу во двор. Девушки, прощаясь, сговариваются о новой встрече. Они, кажется, понравились друг другу.
   А по дороге Лена мне рассказывает такие новости, что под конец я даже на миг забываю о своем разговоре с Теляшом.
   — Ты знаешь, — говорит Лена, — эта Инга совсем неплохая девушка. Правда, еще недавно она дружила с Галей, но последнее время стала сторониться ее. А сегодня они окончательно поссорились. Из-за одного парня. Утром Галя ей позвонила, сказала, что ей обязательно надо с Ингой поговорить. И вот в обеденный перерыв, то есть часа два назад, они встретились. Все началось с того, что Галя предложила Инге помочь реализовать эти самые кофточки. Их сейчас у Гали, оказывается, много. Причем недавно привезены. Из Москвы. Но самое интересное другое. Галя сказала, что они с Ингой весь доход поделят между собой. Никакой доли никому на этот раз она выделять не собирается. Человек, который привез кофточки, оказался, по ее словам, подлецом, и она собирается раз и навсегда от него избавиться. Она уже знает как. Слушай внимательно, — Лена делает паузу. — Оказывается, в Одессу приехал парень, который по уши в нее влюбился и готов сделать все, что она прикажет. Ты понимаешь, кто этот парень?
   Лена многозначительно смотрит на меня. Я усмехаюсь и киваю головой.
   — О да. Он за нее пойдет в огонь и в воду. Можешь не сомневаться.
   — А я и не сомневаюсь. И тогда будет большая драка. Галя ее подстроит. Тот ее парень, оказывается, умеет здорово драться. Галя уже проверила. А я, представь, и не знала.
   На этот раз Лена смотрит на меня с негодованием.
   — Да, он кое-что умеет, — смущенно бормочу я.
   — Он еще умеет лгать, этот парень, — отчеканивает Лена.
   — Он обо всем доложил Стасю, — оправдываюсь я.
   — Ладно, ладно. Я это запомню, — с угрозой говорит Лена и продолжает: — Так вот. Будет драка. И Галя позаботится, чтобы оба попали в милицию. Ее парню дадут не больше десяти суток. Он вполне порядочный, — тон у Лены в этот момент до невозможности язвителен. — А за тем человеком тянется хвост. И он сядет надолго. Неплохо придумано, а?
   — М-да, — соглашаюсь я. — Неплохо.
   — Вот тут Инга с ней и поссорилась, — продолжает Лена. — Сказала, что это подлость по отношению к тому парню. Ну и все остальное, конечно, тоже. И она не желает в этом участвовать. Ты теперь представляешь, что готовится сегодня вечером?
   Некоторое время мы идем молча. Потом я говорю:
   — А ты знаешь, Галя, очевидно, выводит меня не на Зуриха. Он в драки не лезет. И сам кофточки не возит. Это кто-то другой. А на Зуриха меня выводит Теляш.
   И я рассказываю о своем разговоре с этим типом.
   — …Правда, он что-то, мне кажется, недоговорил. Или даже что-то соврал, — заключаю я. — Он такой. Поручиться за него нельзя. И куда он еще приведет, до конца не ясно.
   — Это, конечно, верно, — соглашается Лена. — Тем важнее для нас линия Гали. Но я очень боюсь твоего сегодняшнего свидания. Если что-нибудь случится, синяками ты не отделаешься.
   — Да, пожалуй…
   Всю остальную часть пути до гостиницы мы обсуждаем план на сегодняшний вечер. И пытаемся все предусмотреть.
   Из гостиницы я звоню Стасю.

   Уже смеркается, когда я подхожу к домику, где живет Галина Кочерга. Все-таки мне удается внимательно рассмотреть низенький палисадник, калитку, небольшой двор, заросший кустарником, два толстенных раскидистых каштана и за ними неказистый одноэтажный домик с застекленной верандой и слегка покосившейся телевизионной антенной на крыше.
   Улица, где он находится, тиха и безлюдна. Тротуары здесь словно тоннели, огромные старые акации раскинулись над ними. В трещинах асфальта растет трава. Еле видная между деревьями мостовая замощена булыжником. Да, здесь, сколько ни вглядывайся, ничего и никого не заметишь.
   Я толкаю калитку. Она оказывается запертой. Без особого труда я перегибаюсь через штакетник и нашариваю рукой длинный крючок, он легко откидывается.
   К дому ведет выложенная плоскими камнями дорожка.
   Но я не успеваю сделать по ней и нескольких шагов, как передо мной вырастает довольно крупный лохматый пес. Странно, что Галя не предупредила меня о нем. Пес злобно лает, но почему-то не кидается на меня. Я миролюбиво говорю:
   — Ладно тебе, старина. Не сердись. Я пришел в гости, понимаешь?
   Но собака продолжает угрожающе рычать. Тогда я медленно и решительно делаю шаг вперед. Пес рычит еще злобнее, но отступает. Я делаю еще шаг, потом еще. Так мы добираемся до крыльца. И тут я наклоняюсь, протягиваю руку и треплю пса по густой гриве. Рычанье сменяется тихим довольным урчанием. Собака меня признала.
   Сам не знаю почему, но собаки вообще со мной дружат, любые. Наверное, чувствуют, что я их не боюсь и люблю. Не было случая, даже в детстве, чтобы какая-нибудь из них меня укусила.
   Итак, я уже спокойно поднимаюсь на крыльцо и стучу. Дверь быстро распахивается, словно кто-то следил за мной из окна. Это, конечно, Галя. На ней открытое нарядное платье, подведенные глаза блестят, на обнаженной руке красивый браслет, а на шее таинственно переливаются гранатовые бусы. Высокая грудь ее порывисто вздымается, словно Галя бежала или очень взволнована. Она хватает меня за руку.
   — Ой, я забыла предупредить тебя о Шалуне.
   — Хорош шалун, — ворчу я. — Это же бандит.
   — Ай, оставь. Он своих не кусает, — Галя улыбается. — Он только лает. И я зараз знаю, что до меня пришел гость.
   Мы проходим в комнату, заставленную всевозможной мебелью, среди которой бросается в глаза широкая горка, набитая сверх всякой меры хрусталем и фарфором. С потолка свисает над круглым столом замысловатая бронзовая люстра, утыканная белыми лампочками-свечками и обвешанная хрусталиками, как льдышками. Чудо, а не люстра, наверное, в полтонны весом. Вслед за Галей я пробираюсь к дивану.
   — Мама сегодня ночует у знакомых, — игриво сообщает она. — Мы будем одни. Ты не возражаешь?
   — Я в восторге.
   Голос мой звучит вполне искренне, и Галя, кажется, довольна.
   — Сейчас будем ужинать, — оживленно говорит она. — Бо я никого больше не жду.
   Это означает, что мы никуда сегодня не пойдем. Значит, задуманная операция откладывается. А сегодня, надо полагать, будет вечер обольщения и «привязывания», чтобы потом, ошалев от любви, я кинулся за нее в любую схватку. И получил бы свои десять суток как «порядочный». Все это не бог весть как оригинально.
   Галя поднимается с дивана, собираясь, видимо, накрыть на стол, но я удерживаю ее за руку. Галя, улыбаясь, уступает.
   — Какое красивое кольцо, — говорю я, рассматривая три бриллиантика, схваченные золотой веткой, на ее пальце.
   — Это подарок, — грустно вздыхает Галя.
   — От того человека?
   — Конечно…
   Она даже не краснеет.
   — Кто же его убил, ты знаешь?
   Галя наклоняется ко мне и почти шепчет:
   — Я тебе покажу, кто это сделал. — Она зябко поводит плечами. — Он здесь, в Одессе. Он теперь приехал до меня…
   — Почему же ты не заявишь в милицию?
   — Что ты! Я… боюсь. Или ты не понимаешь?
   — Глупости.
   — Да, да. Он-таки может убить. Сам увидишь.
   — А где я его увижу?
   — Потом, — Галя вскакивает с дивана. — Я тебе за него все скажу. Но потом. Или мы ужинаем, или что?
   — Или что, — смеюсь я.
   Галя шутливо грозит мне пальцем.
   — Ты очень быстрый мальчик. Но мы, таки да, поужинаем. А потом поговорим за это дело.
   Итак, во всяком случае, сегодня меня не ожидают какие-либо неприятности. И эта бабочка не такая уж дура, чтобы в первую же минуту окунуть меня в свои темные дела. На сегодня запланирована, видимо, только психологическая подготовка.
   Галя между тем торопливо накрывает на стол. Главное место на нем занимает солидный графин с водкой и бутылка коньяка. Легкие напитки программой не предусмотрены. Среди прочих закусок появляется и целое блюдо великолепной жареной скумбрии. Дирекция, очевидно, не останавливается перед расходами.
   Потчует меня Галя с увлечением и энергично подливает водку. Я на ее глазах старательно и очень постепенно хмелею. Так же старательно я демонстрирую и свою растущую влюбленность. Но от слишком горячих излияний Галя, слава богу, вынуждена уклоняться. Как-никак, но она совсем недавно потеряла любимого человека. Это обстоятельство, о котором ей волей-неволей приходится все время помнить, заставляет ее быть хоть отчасти сдержанной. И я уважаю ее чувства.
   Довольно долго у нас идет обычный «треп за жизнь», разговор легкий и бездумный, в котором, однако, улавливаются черточки подлинного Галиного характера.
   — …Ай, брось, — говорит она мне. — Всех будешь жалеть, на себя не хватит. А сама себя не пожалеешь, никто тебя не пожалеет. Своя рубашка у всех ближе к телу, чтоб ты знал!
   — Ну все-таки… — пытаюсь возразить я, желая продлить спор.
   — Или нет! — запальчиво перебивает меня Галя. — Ах, ты еще у меня, таки да, глупенький! Никому не верь, никому. Я уже давно разуверилась. Чтоб ты знал. Есть люди плохие и очень плохие, ну еще никакие, слюнявые, я их называю.
   — А тот, кого ты любила, он какой был?
   — Он? Да никакой. В том и беда. Он был слабый. И меня не послушал. А надо быть сильным и смелым. И любить надо так. Ты умеешь любить? Но знаешь как? Чтобы только любовь у тебя была. Чтобы за любимую с головой в воду. Вот так умеешь?
   — Умею, — отвечаю я с искренней убежденностью.
   Но если бы Галя знала, как далеко я в этот миг от нее. И лишь усилием воли я заставляю себя вернуться в эту комнату.
   — Ах, как это чудесно, — мечтательно и томно шепчет Галя. — Женщине от мужчины больше ничего не надо, чтоб ты знал, милый.
   О да! Я себе представляю, как легко и быстро соблазнил ее Зурих своими деньгами и подарками и сделал еще хуже, чем она была до этого. Он втянул ее в свои темные дела, сделал из нее ловкую спекулянтку, а может быть, что-то еще более опасное. И теперь эта маленькая хищница, видимо, собирается надуть его самого, крупно надуть, на золоте. А заодно прибрать к рукам и партию кофточек. И тут нужен ей я.
   Вот кем стала эта женщина. А раньше, я уверен, была просто дурочкой, хорошенькой, сверхсоблазнительной дурочкой, вокруг которой вились всякие, и свою долю в ее жалкую судьбу они, эти «всякие», тоже внесли. Спросить бы ее о той, прежней ее жизни.
   Но в какой-то момент Галя вдруг становится серьезной и собранной. По-видимому, она решает, что я достаточно выпил и лукавить с ней уже не в состоянии.
   — Ты можешь сделать ради меня одно колоссальное дело. Да или нет? — спрашивает она и умоляюще смотрит мне в глаза, словно пытаясь прочесть в них что-то.
   — Могу, — твердо объявляю я. — Какое дело?
   — Я говорю… за того человека. Он грозит меня тоже… убить.
   Голос у нее прерывается и дрожит. Кажется, она и в самом деле боится этого человека.
   — За что? — спрашиваю я.
   Вопрос поставлен быстро, напористо и как-то неудобно. Галя, я вижу, слегка смешалась и говорит первое, что ей приходит в голову:
   — А я ему отказала во взаимности. Он давно до меня добивается. И убил он из ревности, я знаю.
   — Я ему покажу взаимность, — с угрозой говорю я.
   — Покажи. Покажи обязательно, — горячо и умоляюще шепчет Галя, прижимаясь ко мне и как бы ища защиту. — Ты такой сильный…
   Фу ты! Ну и сценка. А еще говорят, что в жизни такого не бывает. Мне становится смешно, но я держу себя в руках. Ничего не поделаешь.
   — Будь спокойна, — распаляюсь я. — Где этот тип?
   — Завтра, — говорит Галя. — Ах нет. Завтра праздник. Послезавтра мы пойдем в одно место, и я тебе его покажу.
   — Что еще за место? — грубовато спрашиваю я.
   Но сейчас это можно, я все-таки выпил и к тому же взволнован.
   — Есть у нас одно такое местечко, — улыбается Галя. — «У господа бога за пазухой». Не слыхал?
   Я с изумлением смотрю на нее. Галя понимает мое изумление по-своему и звонко смеется.
   …Поздно вечером я ухожу домой. Во дворе мне уже совсем по-приятельски бросается в ноги Шалун и тихо урчит. Я запускаю пальцы в его густую шерсть и бормочу:
   — Ну, приятель, и выбрал же ты себе хозяйку.
   На следующий день внезапно и резко холодает. В воздухе носятся редкие снежинки. Солнце лишь изредка выглядывает между черно-лиловыми тучами. Но одетая в красные полотнища и флаги Одесса все равно веселится и радуется празднику. Многоголосый шум, музыка, песни вливаются в окна гостиницы, бередят и торопят нас.
   Мы с Леной залезаем в свои свитеры и куртки и отправляемся бродить по городу.
   Мы идем по Приморскому бульвару, откуда виден весь порт и расцвеченные флагами белоснежные корабли, по знаменитой Дерибасовской, где шумный и пестрый людской поток льется прямо по мостовой. На пальто и куртках алеют кумачовые ленточки праздничных значков, над головами плывут флаги, портреты, транспаранты, разноцветные воздушные шары.
   Потом мы с Леной выходим на Пушкинскую, пожалуй самую красивую из всех улиц, и в праздничном людском потоке двигаемся в сторону вокзала. Кругом нас столько веселых, смеющихся, удивительно славных лиц. И я чувствую, как влюбляюсь, по-настоящему влюблюсь в Одессу и сам же усмехаюсь над своими сентиментальными мыслями.
   Неожиданно перед нами вырастает Гога. Он в черном кожаном пиджаке и ярком кашне. Он выскакивает из толпы, как черт из коробочки, и мне на секунду становится неприятно. Я сейчас настроен совсем на другую волну.
   — Салют! — кричит Гога, размахивая красным флажком.
   Гога подскакивает ко мне чуть не вплотную и, задрав голову, шепчет в ухо:
   — Следуйте за мной. Я покажу один дом. И ша! Вопросы потом. А пока «мы только знакомы, как странно». Народная песня.
   Затем он галантно раскланивается с Леной и даже целует ей руку. Делать нечего, мы сворачиваем в какую-то тихую улицу и идем вслед за Гогой, который с независимым видом следует впереди нас. Очевидно, по каким-то соображениям он не хочет демонстрировать свое знакомство с нами. Я стараюсь запомнить улицы, по которым мы идем.
   Наконец Гога сворачивает в подворотню какого-то большого и, видимо, старого здания с высокими стрельчатыми окнами и каменным львом у подъезда.
   В большой полутемной подворотне Гога поджидает нас. Когда мы туда заходим, он берет меня под руку, отводит в сторону и указывает в глубину двора, где стоит небольшой деревянный домик.
   — Вон в той доходяге, — тихо говорит Гога и опасливо озирается, — временная резиденция этого типа. Предупреждаю, бандит. Он будет делать Галку. — И, словно спохватившись, торопливо добавляет: — Ша. Я исчезаю. Вы после меня. Ясно? И не сразу.
   Мы возвращаемся к Лене. Гога, обольстительно улыбаясь, прощается с ней.
   — Вы разрешите вечерком вас сфотографировать? — галантно осведомляется он.
   Я незаметно киваю Лене.
   — Заходите, — весело соглашается Лена.
   Гога довольно поспешно и с явным облегчением ретируется. Неужели он так рисковал, приведя нас сюда?
   Мы с Леной, обнявшись, словно влюбленные, нашедшие наконец укромный уголок, стоим еще некоторое время в подворотне. Через голову Лены я внимательно изучаю двор и одинокий домик вдали.
   — Интересно, кто этот тип… — задумчиво говорю я. — Откуда он приехал и кто его позвал.
   — Позвал его Зурих, — убежденно отвечает Лена, пряча лицо у меня на груди. — А вот приехал… может быть, тот самый, из Пунежа, как ты думаешь?
   — Возможно, — соглашаюсь я. — Вполне возможно. Эх, хоть одним бы глазком на него взглянуть.
   — Ничего. Взглянут другие.
   — А может быть, зайдем во двор? — предлагаю я. — Он же нас не знает. Хотя бы поближе рассмотрим эту доходягу.
   — Не надо, — решительно возражает Лена. — На всякий случай не надо. Мало ли что.
   И, к счастью, я ее слушаюсь.
   Мы не спеша возвращаемся в гостиницу. Адрес дома я немедленно сообщаю по телефону Стасю.
   — Все будет сделано, — говорит он. — Вечером жди Леву, как условились. Ты меня понял?
   Лева приезжает к нам под вечер. Одет он подчеркнуто небрежно. Перепачканное в чем-то пальто, мятая старая кепка, под скрученным в жгут сереньким кашне виден расстегнутый ворот заношенной рубашки. Физиономия у него заросла черной щетиной. Словом, Лева выглядит довольно жутковато.
   — Тебе надо соорудить такой же туалет, — застенчиво улыбаясь, говорит он.
   Мы с Леной принимаемся за дело. Этот вариант предусмотрен нами еще в Москве.
   — Велено передать, — говорит между тем Лева, — по этому адресу действительно живет приезжий. Пока только установлено, что он из Москвы.
   Вот тебе и раз! Кто же это может быть? Как хорошо, что мы не зашли во двор.
   Когда мы собираемся наконец уходить, на город уже опускаются сумерки. Напоследок Лева критически осматривает меня.
   — Тебе бы еще роста убавить, и полный порядок, — усмехаясь, говорит он.
   — Чтоб не бросаться в глаза. Первая заповедь в нашем деле.
   — Трудновато, — отвечаю я. — Но если ты велишь…
   — Ай, бросьте, — машет рукой Лева. — Калеки мне тоже не нужны.
   — Мальчики, только будьте осторожны, — говорит Лена и, обращаясь ко мне, добавляет: — Мне еще не хватает, чтобы что-то случилось с тобой.
   — Сестренка, у тебя, кажется, сдают нервы, — ласково говорю я и, словно ребенка, глажу ее по голове. — Ну, ну. Все будет в порядке.
   А Лева, наш застенчивый, немногословный Лева, вдруг выдает целую речь, весьма, кстати, удачную.
   — Чуть не забыл, — говорит он. — Мы сегодня звонили в Москву, в ваше хозяйство. Майор Цветков велел поздравить вас с праздником и передать, чтобы работали спокойно. Ваш друг, капитан Откаленко, чувствует себя нормально. Тоже просил передать вам привет. Через два дня его транспортируют в Москву, к его старикам. Вот так.
   Мы с Леной переглядываемся, и она чуть вымученно улыбается.
   Мы выходим из нашего шикарного номера и торопливо сбегаем по широкой, выложенной ковром лестнице, мимо удивленного нашим видом швейцара в золотых галунах и говорливой толпы иностранных туристов. У подъезда нас дожидается машина.
   Когда мы усаживаемся, Лева говорит:
   — Теперь я тебе обрисую, куда мы идем, — он на секунду умолкает, словно набираясь сил для такого длинного рассказа, потом, закурив, продолжает: — Вообще-то говоря, довольно-таки неказистый пивной бар на Пересах. Но! — Лева предостерегающе поднимает палец. — Директор вполне надежный человек. Это раз! Очень удобное помещение, выходы, подсобки. Это два! Сейчас все увидишь. Но главное — это три! Кое-кого там поят в долг. И кормят тоже. Мировые музыканты. Бывают и «королевы», умереть какие! Ну и всякие нужные и интересные встречи. Словом, реклама идет. Среди этой публики, конечно. Никто из приезжих не минует этой точки. А из своих и подавно. Появляются и весьма опасные. И это их последний загул. Мы между собой так это место и зовем: «Точка, и ша!» Но ни одного мы там не берем. Что ты! Там все чисто и безопасно. Мы их берем далеко и совсем в других местах, когда они уже забыли, что провели вечерок в той точке. Ведь есть и другие места, где они у нас «отметились», — в голосе Левы звучит больше злости, чем лукавства. — Но вот что имей в виду. Между собой они там толкуют и счеты сводят.
   — Галя хочет завтра пойти туда со мной, — говорю я. — Показать кого-то.
   — Во, во. Где же и показывать, как не там, — кивает Лева. — Но сначала мы сами все посмотрим и ты маленько освоишься. — И с ударением добавляет: — Сидеть будем отдельно. Мы не знакомы.
   — Понятно.
   Машина между тем все петляет и петляет по ярко освещенным, шумным улицам. Кругом много народа. И конечно же, всюду смех и веселье. Одесса не может праздновать тихо и чинно, у одесситов не тот темперамент.