Адамов Аркадий Григорьевич. Последний "бизнес"

   В это время Коля Маленький о чем-то допытывался у Огнева. И тот, наконец, ответил:
   – Магазин этот нашли. Да жаль, поздно.
   – Это как понять? Ну, не тяните душу, Алексей Иванович! Кажется, народ здесь свой. Доверять можно.
   – Конечно, можно, - улыбнулся Огнев. - Так вот, сегодня я еще раз с Федором толковал. Ночью-то он пьяный был, да и я спешил. Оказывается, общий наш знакомый магазин ограбил и... - он вздохнул, - сторожа убил.
   – Убил?!
   – Да. А путь к нему пока только один - через того самого Уксуса. А к Уксусу - через ваших ребят, вернее - через Блохина Витьку. А его-то вот и нет.
   Огнев досадливо махнул рукой.
   – Нет, так будет! - воскликнул Коля Маленький. - Чтоб я не родился!
   Артамонов озабоченно сказал:
   – Наверное, в школе что-то случилось. Родителей мы предупредили.
   – А как узнать? - спросил Огнев,
   – В школу надо позвонить, - ответил Николай. - Ольгу Ивановну, их классного руководителя, вызвать, или еще там учитель есть, Игорь Афанасьевич.
   Коля Маленький весело отозвался:
   – Его, его! Это такой старик, обсмеешься!
   – Почему обсмеешься? Старик что надо, - возразил Николай и, обращаясь к Артамонову, добавил: - Он Витьку Блохина хорошо знает и с нами дома у него был. С дедом его, знаете, какие разговоры о воспитании вел? Заслушаешься!
   Артамонов позвонил в школу, но никого из учителей там уже не было.
   Когда Игорь Афанасьевич возвратился домой, он с удивлением обнаружил, что жена и дочь тоже дома и обедать собираются вместе с ним.
   – Ну, знаете... не ожидал... - обрадованно заявил он, Усаживаясь к столу и по старой привычке засовывая салфетку за ворот. - За последние дни просто одичал. Мы же, например, с дочкой и двух слов не сказали.
   – Очень много работы в библиотеке, - вздохнула Маша.
   Лицо Игоря Афанасьевича неожиданно приобрело тревожное выражение, и он взволнованно сказал:
   – Ты вообще преступно относишься к своему здоровью. Когда ты, наконец, пойдешь к врачу? У тебя слабые легкие, больное сердце, повышенная утомляемость. И целый день без воздуха! Надо что-то предпринимать в конце концов! Я просто не знаю, чем это все может кончиться... Ты окончательно погубишь здоровье и тогда...
   – Папочка, оставь Машу в покое, - вмешалась Софья Борисовна, худенькая, энергичная и жизнерадостная женщина лет сорока пяти. - Она вполне здорова и заболеть может только от твоих причитаний.
   – Сколько раз я тебе говорил! - вскипел Игорь Афанасьевич. - Во-первых, я тебе не папочка, я ей папочка! - и он ложкой указал на Машу. - Во-вторых, это не причитания. Вы обе абсолютно неразумны. Думаешь, ты очень здоровый человек? А печень?
   – А! - беззаботно махнула рукой Софья Борисовна. - Подумаешь, печень!
   Игорь Афанасьевич пожал плечами и развел руками.
   – Ну, знаете!.. Это просто ужасно! Живу среди каких-то... каких-то варваров!
   По многолетнему своему опыту Софья Борисовна поняла, что надо срочно переводить разговор на другую тему, иначе обед будет сорван.
   – Папочка, - ласково и кротко сказала она, - ты бы лучше рассказал Маше о своем недавнем знакомстве. Ей это будет интересно.
   С лица Игоря Афанасьевича мгновенно слетело выражение тревоги и негодования. Из-под очков разбежались к вискам лукавые морщинки. Он многозначительно поднял палец и с видом заговорщика подмигнул дочери.
   – Да, да. Ей это будет интересно.
   Маша удивленно посмотрела сначала на мать, потом на отца.
   – Что это за знакомство, папа?
   – Один молодой человек, - лукаво произнес Игорь Афанасьевич, - который, кажется, нам нравится.
   Маша невольно покраснела. "Это, наверно, Валерий Гельтищев, - подумала она. - Его мать работает с папой в одной школе, и Валерий к ней зашел".
   – Он мне вовсе не нравится, - возразила Маша.
   – Но, но! - погрозил пальцем Игорь Афанасьевич. - Кажется, с отцом можно быть откровенной. Ты уже не маленькая и имеешь право влюбиться. Да, да, это вполне естественно. Надо только уметь разбираться в людях. А ты такая, доверчивая. И какой-нибудь негодяй... подумать страшно!..
   – Папа, я же тебе говорю: я не только не влюбилась, но он мне даже не нравится.
   – Ну, знаете... - Игорь Афанасьевич обиженно развел руками и пожал плечами. - Я этого не заслужил. Такое недоверие... Кажется, я не чужой тебе человек, и я тебя люблю не меньше, чем мама. Но почему-то ей...
   – Папочка, - весело объявила Софья Борисовна, - не лезь в бутылку.
   – Я не папочка! - Игорь Афанасьевич даже покраснел от гнева. - То есть я папочка, но не тебе! И вообще, что за выражения! Это называется научный работник? Кандидат?!
   Но тут уже вмешалась Маша.
   – Ты мой, мой папочка, - она нежно положила свою руку на руку отца. - И, пожалуйста, так не волнуйся. Ну, а тебе самому он понравился?
   Ласка дочери действовала на Игоря Афанасьевича, как бальзам. Он мгновенно успокоился и уже совсем добродушно сказал:
   – Представь, да. Он чудесный парень. Уж я кое-что понимаю в людях.
   – Чудесный?
   – Да, да, - подтвердил Игорь Афанасьевич. - Конечно, он не очень образован. Тут мама права. Но у него есть душа и характер. А это самое важное. Да, да, самое важное! - повторил он, с вызовом поглядев на жену. - "Пер Гюнта" он мог не читать... но я уверен, он его прочтет.
   – Что?.. "Пер Гюнта"? - изумленно повторила Маша и с неожиданной тревогой спросила: - Папа, как же его зовут?
   – Ах, ты уже забыла? Очень интересно! Что ж, вспоминай, - и он строго погрозил жене пальцем. - Только ты, пожалуйста, молчи.
   Софья Борисовна с улыбкой тряхнула головой.
   – Нет! Это уж выше моих сил, - и, обращаясь к дочери, торжественно добавила: - Ты только подумай, он встретил Николая!
   Игорь Афанасьевич покраснел от возмущения.
   – Ну, знаете!.. Если я прошу молчать...
   Но в этот момент в дверь постучали, и из коридора донесся голос соседки:
   – Игорь Афанасьевич, вас к телефону!
   Маша проводила взглядом отца и, когда дверь закрылась за ним, тихо спросила:
   – Мама, как же это все случилось?
   ...Когда Игорь Афанасьевич вернулся в комнату, Маша, улыбаясь, сказала:
   – Папа, ты, оказывается, чудесный агитатор. Даже мама...
   Игорь Афанасьевич строгим тоном перебил дочь:
   – Прошу быстрее кончать обед. Сейчас к нам приедут.
   – Кто приедет?! - одновременно воскликнули Софья Борисовна и Маша.
   Игорь Афанасьевич ответил со скромной гордостью:
   – Из штаба народной дружины. За консультацией.
   Женщины переглянулись, не в силах сдержать улыбки.
   – Папочка, - озабоченно заметила Софья Борисовна, но в глазах ее светились лукавые искорки, - мне кажется, ты становишься чересчур воинственным.
   – Я попросил бы... - строго оглядев жену и дочь, начал Игорь Афанасьевич, но тут же досадливо махнул рукой. - Ах, ну давайте же скорее второе!
   ...Маша едва успела собрать со стола посуду и заменить скатерть, когда в передней раздалось три звонка.
   Игорь Афанасьевич сам открыл дверь.
   – Прошу, товарищи, прошу. Вот сюда.
   Маша оглянулась и увидела Николая, сначала только Николая, хотя он и вошел в комнату последним. Первым с Машей поздоровался Артамонов, потом Коля Маленький.
   – Моя супруга... Моя дочь... - церемонно представил женщин Игорь Афанасьевич. - Прошу садиться. Так чем могу быть полезен?
   Николай сел на краешек стула и, не поднимая глаз, смущенно, даже как-то деловито принялся мять в руках кепку. Коля Маленький чувствовал себя свободнее и с любопытством оглядывался вокруг. Рассказал о цели их прихода Артамонов, рассказал, как всегда, коротко и деловито.
   – Так, так... вот оно, оказывается, в чем дело, - кивнул головой Игорь Афанасьевич. - Понятно, - и неожиданно прибавил: - Я бы, между прочим, на его месте тоже не пришел.
   – Почему? - удивленно поднял брови Артамонов.
   Даже Николай оторвал взгляд от кепки. В глазах Коли Маленького зажглись лукавые огоньки, и, наклонившись к Николаю, он восхищенно прошептал:
   – Сейчас он выдаст... чтоб я не родился!
   – Почему? - замявшись, переспросил между тем Игорь Афанасьевич. - Дело в том... э-э, что классный их руководитель не очень... как бы это сказать?.. не очень чуток. Я Блохина встретил в коридоре... и с Ольгой Ивановной говорил... Она его, извольте ли видеть, с урока удалила. Записки он, мол, не принес и домашних заданий не выполнил. Ну, знаете... - он по привычке пожал плечами и развел руками. - Это абсолютно антипедагогично, абсолютно! Я так и сказал, и на меня, конечно обиделись.
   – Эх, всю музыку нам испортила! - воскликнул Коля Маленький, но тут же осекся под строгим взглядом Артамонова.
   – Досадно, - заметил Павел Григорьевич. - Весьма. Теперь вернуть доверие к нам трудно.
   Игорь Афанасьевич сделал протестующий жест.
   – Почему вернуть? Вы его не теряли. И я, кстати говоря, тоже. Он парень справедливый и неглупый. Идея! - вдруг обрадованно воскликнул Игорь Афанасьевич. - Или я ничего не понимаю, и тогда... тогда меня надо гнать, или я для него кое-что значу.
   Он подбежал к письменному столу у окна, нашел там чистый листок бумаги и стоя торопливо набросал несколько строк.
   – Вот! - Игорь Афанасьевич вернулся к Артамонову. Пусть он, Николай, сейчас же идет к Блохину. У него это получится, он умеет. И передаст эту записку. Ручаюсь, Блохпн все поймет и все, что надо, сделает. У этого мальчика при всех наследственных и благоприобретенных недостатках есть душа. Да, да, есть! - с вызовом повторил он и от волнения снял и опять надел очки.
   Николай ушел, так и не успев даже двух слов сказать Маше. Он был настолько ошеломлен открытием, что Игорь Афанасьевич - отец Маши, что в первый момент, еще в штабе, чуть не смалодушничал и решил было не ходить к старому учителю. Но тут уже вмешался Артамонов.
   И надо же было познакомиться с Машиными родными и побывать у нее дома именно тогда, когда в их отношениях начался разлад. Правда... Николай решился взглянуть на Машу только перед самым уходом, когда прощался, а взглянув, вдруг подметил в ее глазах смущение и какой-то новый интерес к себе.
   Что бы это могло означать?
   Занятый своими мыслями, он не заметил, как пришел в штаб. Там его ждал Огнев. Оказывается, он специально зашел еще раз, чтобы узнать, чем кончился визит к старому учителю.
   – Очень меня эти мальцы интересуют, - пояснил он. Особенно Вктька Блохин.
   Услышав, что Николай собирается к нему и даже несет письмо, Огнев задумался.
   – Раз уж вы над этими парнишками такое шефство взяли, сказал он, - то надо вам о них все знать. Слушай внимательно...
   Когда он кончил, Николай запальчиво сказал:
   – Что ж, берем ответственность на себя! - И, вспомнив слова Артамонова, прибавил: - Народная дружина - это сила, Алексей Иванович.
   Огнев усмехнулся.
   – Добре. Попробую вашей силе поверить.
   ...Было уже около шести часов вечера, когда Николай появился, наконец, на улице Славы. У высоких ворот с длинными скамейками по бокам, как обычно, отдыхали несколько женщин.
   Николай вошел в темный пустынный двор и направился к домику, где жили Блохины. В окнах его горел свет.
   Дверь открыла мать Витьки.
   – Дома, дома, заходите, - приветливо и грустно сказала она, узнав Николая. - Может, хоть вы его разговорите. Чистое наказание, а не парень.
   Витька встретил нежданного гостя угрюмо и настороженно. Волчонком посмотрел на мать и бабку, и те молча вышли из комнаты. Дед был на заводе.
   – Ну, брат, дело у меня к тебе серьезное, - сообщил Николай и, подмигнув, добавил: - Знаешь пословицу: "Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе"?
   – Знаю, - на всякий случай буркнул Витька, хотя слышал ее впервые. Но намек он прекрасно понял и почувствовал неловкость: мужчина должен держать слово, что бы ни случилось.
   – Так вот, - удовлетворенно продолжал Николай. - Первонаперво, вот тебе письмо, - и он протянул удивленному Витьке конверт.
   Стараясь изо всех сил сохранить на лице выражение равнодушия и солидности, Витька прочел записку.
   "Виктор, - писал Игорь Афанасьевич, - учти, я лично поручился за тебя перед штабом потому, что знаю тебя и верю тебе. Не осрами же меня, старика, да и себя тоже. Люди эти хорошие и справедливые, не то что некоторые. Можешь им верить, как мне.
   Твой Игорь Афанасьевич".
   Никогда еще в жизни не получал Витька таких писем. Он был поражен. Самый уважаемый, самый любимый им учитель, в которого Витька верил, "как в бога", - если бы Витька вообще верил в бога! - обращался к нему с такими словами, будто он взрослый, будто он лучший его друг. Выходит, и эти люди из штаба тоже его друзья? А маленькое его сердце, затравленное, испуганное и исстрадавшееся, так жаждало дружбы, теплоты и участия!..
   Но ведь они, все они, не знали самого главного, самого страшного, что случилось в Витькиной жизни!
   Николай как будто и не заметил, как задрожали худые Витькины руки, грязные и исцарапанные. Он спокойно, как бы между прочим, как велел ему Огнев, сказал:
   – Ну, а насчет того дела не волнуйся больше. Если пойдете на откровенность - все уладим. Наше слово здесьмного значит. Народная дружина - это тебе, брат, не шутка!
   – Какого дела? - замирая от страха, спросил Витька.
   – Да этого, с Союзом спортивных обществ. Конфеты вы, конечно, слопали, ну, а остальное сами вернете.
   "Все знают, - с ужасом и какой-то отчаянной надеждой подумал Витька. - Знают и... и неужто уладят? А может, врет? Может, нарочно?.. Выпытать все хочет, а потом..." Но Витьке так хотелось верить, так хотелось все-все рассказать...
   – А пока, - невозмутимо продолжал Николай, будто и не замечая, что творится в Витькиной душе, - пока надо найти Уксуса. К нему у милиции особый счет. И ты помоги, будь другом. Где он сейчас может быть, как думаешь?
   – Не знаю... честное слово вот, не знаю, - ответил Витька и, указав на свое разбитое, в запекшихся ссадинах лицо, неожиданно прибавил, как бы отметая даже мысль о том, что он может скрывать Уксуса: - Это он меня так.
   – Да-а, - сочувственно покачал головой Николай. - За что же?
   Глаза Витьки сузились от ненависти, и он стукнул маленьким грязным кулаком по коленке.
   – Потому что гад он!..
   – А разыскал-то он тебя где?
   – В одном... - Витька внезапно умолк, опасливо огляделся по сторонам и, заговорщически понизив голос, закончил: в... в одном тайном месте.
   – Да ну? - тоже понизил голос Николай. - И никто про него не знает?
   Витька решительно мотнул головой.
   – Ни.
   Глаза его внезапно загорелись, и он лихорадочно прошептал:
   – Хочешь, покажу? Пошли!
   Николай на секунду даже опешил от неожиданности.
   – Прямо сейчас?
   – А чего ждать-то?
   – Сейчас нельзя. За ребятами надо зайти, а они, брат, кто где, - и, уловив тревогу в Витькиных глазах, добавил: То свои ребята, надежные. Будь спокоен.
   – Когда ж тогда?
   – А вот сейчас сообразим.
   Николай задумался. Коля Маленький должен быть уже на занятиях, его Илья еле-еле небось загнал туда. Сам Куклев, наверное, на комиссии по смотру технической грамотности, у них сегодня - кузнечный цех.
   И тут вдруг Николай вспомнил, что в этом цехе уже несколько дней висит "молния" об утечке воздуха из пневматической аппаратуры. Надо срочно проверить, что сделано руководством цеха по этому сигналу. Эх, черт возьми! Ну, нет времени на все.
   А Валька Жуков, пожалуй, сдержит слово, поставит вопрос на комитете.
   Но как быть с Витькой? Парень пошел, наконец, на откровенность, разве можно оттолкнуть его в такой момент? Другого, может, и не будет. И потом действительно интересно, да и полезно, между прочим, узнать это тайное место.
   Нет, что-то надо сделать, но на этот вечер освободить ребят от других дел. Впрочем, часа через полтора у Коли Маленького кончатся занятия, а Николай за это время успеет побывать в кузнечном цехе. Но где еще Таран и Борис?
   – Вот что, друг, - сказал, наконец, Николай, - сделаем так. Сейчас, - он посмотрел на часы, - полседьмого. Встречаемся здесь, в вашем дворе, ровно через два часа. Договорились?
   Витька ответил нетерпеливо и энергично:
   – Ага! Буду как штык!
   ...Когда добрались до ограды судоремонтного завода, уже совсем стемнело. По улице разлилось голубое сияние неоновых ламп.
   Витька критически оглядел своих спутников и впервые пожалел, что согласился на такое расширение состава экспедиции. Ну как они пролезут вот в эту щель? Взгляд его остановился на Куклеве.
   Николая в это время тоже одолевали сомнения.
   Все-таки неловко дружинникам красться в темноте по территории завода. Правда, все получилось так неожиданно, что уже нет времени действовать официальным путем. Да и не хотелось подводить Витьку, ведь он доверил им свою тайну.
   Заглушая все свои сомнения, Николай бодро спросил, указывая на щель:
   – Нам сюда?
   – Ага, - кивнул Витька и извиняющимся тоном добавил: Только мы на таких дяденек не расчитывали.
   Таран, усмехнувшись, добавил:
   – В крайнем случае Илья унесет на себе ползабора. Только и всего.
   – Им все шуточки, - проворчал Илья и первым стал протискиваться в узкую щель.
   Забор жалобно заскрипел, потом что-то громко треснуло, и Илья, чертыхаясь, провалился в темноту, выломав плечом соседнюю доску.
   – Ой, услышат же! - испуганно прошептал Витька.
   Но все обошлось благополучно.
   Ребята вошли во вкус и, старательно прячась за ящики и бунты канатов, последовали за Витькой.
   Короткими перебежками добрались, наконец, до парохода и залегли за штабелями досок, напряженно прислушиваясь перед последним броском.
   И тут Боря Нискин вдруг огорченным тоном сообщил:
   – Ребята, я, кажется, потерял очки.
   – Что значит кажется? - прошипел Коля Маленький. - Тебе в темноте не видно?
   – Не остри, пожалуйста. Тут не до этого, - обиделся Борис.
   – Тоже мне компания собралась, - не унимался Коля Маленький. - Один ломает заборы, другой теряет очки... - Он вытащил фонарик. - Посветить, что ли?
   – Ни! - испугался Витька. - Заметят враз.
   Николай подполз к Борису и охлопал его карманы.
   – Да вот же они! - досадливо произнес он. - Сам спрятал...
   Инцидент был исчерпан. Все снова прислушались, потом вслед за Витькой один за другим перебежали по наклонным доскам на пароход и начали спускаться по железному трапу.
   Здесь можно было зажечь фонари. Стараясь не очень греметь железными листами ветхих переборок, ребята уже без всяких задержек добрались до нужного коридора.
   Но тут Витька, шедший впереди, неожиданно махнул рукой и застыл на месте, к чему-то прислушиваясь. Николай и Коля Маленький погасили фонари. В наступившей кромешной тьме откуда-то донеслись неясные голоса людей.
   – Наших тут нет, - дрогнувшим голосом сообщил Витька.
   – А кто может быть?
   – Не знаю.
   – Давай вперед, - скомандовал Николай. - Только тихо.
   Ребята стали осторожно красться вдоль железной переборки. Голоса становились все явственней. Судя по бессвязным выкрикам, ругани, звону посуды и обрывкам песни, где-то рядом шла попойка.
   Вскоре лишь тонкая переборка отделяла ребят от шумной компании. Минуту или две они стояли молча, не шевелясь, стараясь понять, сколько там людей и кто они такие.
   – А ну, по последней! - перекрывая шум, раздался из-за переборки чей-то зычный голос. - Мне пора!..
   – И нам пора, - тихо скомандовал Николай. - Пошли, хлопцы, посмотрим...
   От сильного удара с визгом распахнулась на ржавых петлях металлическая дверь. В большой каюте с заколоченными иллюминаторами разом смолкли голоса.
   Ребята огляделись. На перевернутом ящике лежала закуска, стояли бутылки из-под водки. Фонарь "летучая мышь", висевший под потолком, тускло освещал фигуры нескольких парней.
   Один из них, развалившийся у стены на матрасе, внезапно вскочил, и Николай узнал Уксуса.
   Между тем Коля Маленький весело сказал, щелкая по одной из бутылок:
   – Кто здесь пьет, кто гуляет?
   – А кого тебе надо? - угрюмо спросил один из парней, рыжеволосый, с подергивающейся щекой.
   – Братцы! - заорал вдруг Уксус, остервенело рванув на себе засаленный ворот ковбойки. - Дружина!.. Бей!..
   Он тоже узнал своих давних врагов.
   Все парни, как по команде, вскочили на ноги.
   В руках у некоторых блеснули ножи.
   – Пусть сперва скажут, чего им здесь надо, - угрожающе произнес рыжий.
   Но Уксус уже подскочил к Николаю.
   – А ну, пропусти, - оттолкнул он его, дохнув в лицо водочным перегаром. - Меня дела ждут.
   Николай покачнулся и снова загородил Уксусу дорогу.
   – Погоди. Говорить, так всем вместе.
   Прямо перед ним было сейчас худое, искаженное ненавистью лицо Уксуса. Большого усилия стоило Николаю удержаться от прямого удара в челюсть, какой показывал ему на днях Куклев. Но... нельзя.
   Главное: удержать этого гада, любой ценой приволочь его в штаб.
   Но и Уксус понимал, что любой ценой ему надо вырваться отсюда. Тем более что его действительно ждали. Он сунул руку в карман, где обычно лежал нож. Но пальцы нащупали совсем другое. Пистолет!
   Уксус мгновенно отскочил в сторону, и Таран, заметивший что-то неладное, не успел схватить его за руку.
   Обстановка накалялась.
   – Так что же, будем разговаривать или как? - миролюбиво спросил Коля Маленький, зорко поглядывая по сторонам.
   – Пусть он сперва... - начал было один из парней, кивнув на Тарана.
   Но в этот момент Уксус заметил прятавшегося за спиной Куклева Витьку. Лицо его побелело от ярости, и, уже не владея собой, он бросился вперед.
   – Вот кто продал!.. Убью!..
   Илья прямым ударом отшвырнул его назад.
   – Наших бьют!.. Полундра!.. - заорал один из парней, бросаясь с ножом на Колю Маленького. Тот увернулся, и парень с разбегу налетел на Борю Нискина. Оба упали, нож со звоном ударился о металлическую переборку.
   Началась драка.
   Но Уксус помнил только об одном: надо уходить.
   Он кинулся к двери, обходя дерущихся, но его схватил Николай. Николай был сильнее, но Уксус вывернулся из его рук, и тут, поняв, что иначе ему не уйти, он выхватил из кармана пистолет и поднял его над головой.
   – Разойдись!.. Убью!.. - исступленно завопил он.
   И в ту же минуту, заглушая крики и шум борьбы, грохнул выстрел.
   Все невольно шарахнулись в сторону.
   И только рыжий парень по кличке Петух зло крикнул:
   – Брось пистоль! Слышь, брось!..
   В ответ снова грохнул выстрел. Пуля ударила в стальную балку на потолке. Раздался чей-то отчаянный крик.
   – Что делаешь, гад!. - заорал рыжий и метнулся к Уксусу.
   Но его опередили Таран и Николай.
   Николай подскочил первый и ударил Уксуса по руке. Пистолет упал на пол. Его подхватил Таран.
   В этот момент Уксус сделал отчаянный прыжок.
   Около самой двери он со злобой ударил Куклева и бросился бежать по темному коридору.
   За ним выскочили Коля Маленький, Таран и Николай. Два луча света от карманных фонариков ударили Уксусу в спину. Таран вскинул пистолет, но Николай резко отвел его руку.
   – А нам стрелять не обязательно, - тяжело дыша, произнес он.
   Невредимый Уксус, затравленным волком кидаясь из стороны в сторону по узкому коридору, взлетел по железному трапу и исчез.
   Ребята вернулись в каюту.
   Раненым оказался один из участников попойки.
   Над ним склонился рыжий. Кругом в мрачном молчании собрались все остальные. О драке уже забыли.
   – Ушел... - мрачно сообщил Николай.
   Рыжий поднял голову, щека его подергивалась.
   Он злобно ответил:
   – Далеко не уйдет. Еще встретимся...
   Раненый, не переставая, стонал. Пуля попала в грудь.
   Его дружно и бережно подняли с пола и, неловко толкая друг друга, понесли к выходу.
   – Вот, хлопцы, как оно бывает... - горестно произнес Николай. - Чужой он, этот Уксус. Всем чужой. Теперь поняли?.. - И, обращаясь к рыжему, который шел рядом и не отводил глаз от раненого, спросил: - Пойдешь с нами?
   – Куда еще?
   – Ловить этого...
   Рыжий парень пристально поглядел в глаза Николая, щека его снова задергалась.
   – Пойду... За друга я ему, знаешь, что сделаю?..
   – Знаю... - усмехнулся Николай. - А парень ты в общем свой.
   Рыжего парня по кличке Петух звали Костя, фамилия была Петухов. Отец его погиб в войну, когда Косте было четыре года. С тех пор у него сменился не один отчим: мать "искала счастья". Но каждый раз ее очередное увлечение кончалось трагедией и слезами. Костя с испугом наблюдал эти сцены, жадно прислушивался к осуждающему шепоту соседей. От отца он унаследовал характер горячий, вспыльчивый и самолюбивый, а от матери - ее беспечность и неумение упорно трудиться. Словом, это был трудный характер, а с годами он становился все труднее.
   После шестого класса Костя, не спросив мать - ее он уже давно ни во что не ставил, бросил школу и некоторое время болтался без дела с такими же, как и он, по соседним дворам, научился курить, ругаться и делал это со смаком, видя в том особую мужскую доблесть. Потом поступил учеником в какую-то артель. Однако вскоре нагрубил мастеру, поссорился, и его уволили. С тех пор он переменил много мест, но профессии не приобрел.
   С Уксусом он познакомился сравнительно недавно и очень быстро попал под его влияние.
   Костю привлекли в этом парне отчаянная, беззастенчивая лихость, полная независимость и глубокое презрение к правилам и порядкам, кем-то и для чего-то установленным, привлекли наглая и жестокая беспечность, с какой жил Уксус, его грубость и злость в отношениях со всеми людьми вообще, ибо все люди, как казалось Косте, тоже злы и враждебны ему. Наконец, его привлекли кутежи и беспутство со всеми легкими соблазнами, которые он не мог да и не стремился побороть.
   Но все же какая-то невидимая граница отделяла его от Уксуса, через какую-то черту Костя переступить не мог. За ней, за этой чертой, он угадывал преступления, угадывал такой цинизм, на который сам он не был способен, которого подсознательно боялся.