Адамов Аркадий Григорьевич. Последний "бизнес"

   Направляясь на работу, он выбирал разные маршруты. Если погода была хорошей, а главное - если требовалось обдумать по дороге что-либо срочное и важное, Алексей Иванович выходил пораньше и шел самым длинным и приятным для себя путемчерез Приморский бульвар, насквозь продуваемый легким бризом и в эти часы непривычно пустынный.
   Внизу, за каменным парапетом, раскинулся порт.
   У причалов толпились корабли, между ними сновали баркасы и легкие юркие катера. На внешнем рейде, как нарисованные, дремали танкеры. А дальше, до самого горизонта, величаво стыло море, золотисто-пепельное в лучах восходящего солнца, изрезанное синими и голубыми стрелами ряби.
   В то раннее утро Алексей Иванович не спеша брел по Приморскому бульвару, пристально, но больше по привычке, чем из любопытства, вглядываясь в редких прохожих и машинально отмечая про себя появление в порту новых судов. Его высокая, чуть сутулая фигура в синем костюме четко вырисовывалась между черными стволами каштанов и кленов.
   Выбранный маршрут свидетельствовал, что Огнева занимает какое-то трудное и важное дело.
   Алексею Ивановичу действительно было о чем подумать. В городе опять появился Иван Баракин по кличке "Резаный", дерзкий, хитрый и опытный вор.
   И появился он не с добрыми намерениями, это ясно, иначе бы не стал передавать через официантку в поезде ту глупую и наглую записку. Одного взгляда на нее Огневу было достаточно, чтобы догадаться, кто ее автор. Уж кого-кого, но Баракина Огнев знал так хорошо, как можно только знать человека, опасный характер и грязную биографию которого изучаешь подробно, кропотливо и отнюдь не ради пустого интереса.
   "Жди подарочек", - припомнил Огнев слова записки и усмехнулся. Что бы это могло значить? Уж не угрожать ли вздумал? Нет, вряд ли. Баракин не дурак и знает Огнева не хуже, чем сам Огнев знает его. Поэтому такая глупая мысль ему в голову не придет. Вот если бы он, наконец, одумался и решил бы потолковать с Огневым о том, как дальше жить? Но это исключено. Об этом говорит весь тон записки - враждебный, нахальный, вызывающий. Зачем же он написал ее? Скорей всего, это обычная дешевка - порисоваться: вот, мол, я какой, ничего не боюсь! - желание подразнить, щегольнуть лихостью.
   Алексей Иванович машинально пригладил взлохматившиеся на ветру светлые, с незаметной, но сильной проседью волосы и невольно поежился: всетаки прохладно еще по утрам, надо было надеть хоть плащ и кепку. Он ускорил шаг, чтобы согреться.
   Бульвар кончился. Огнев свернул налево и двинулся вверх по улице под зеленый шатер акаций.
   Усилившийся ветер с моря теперь порывисто и упруго напирал на него сзади, холодя спину.
   Мысли продолжали вертеться вокруг Баракина.
   Зачем все-таки он появился в городе? Займется прежними делами - кражами в гостиницах и квартирах? Вряд ли. По этим делам его связи известны и в большинстве оборваны, а если и сохранились кое-какие, он не будет ставить их под удар глупым оповещением о своем приезде. Ведь понимает, что теперь Огнев настороже и принимает меры. Против чего? Против таких преступлений Баракина, какими он занимался раньше. Выходит, не боится Баракин этих мер. А почему? Как видно, не собирается он вернуться к прежним делам. Что же такое задумал Баракин, какой опасный номер собирается выкинуть на этот раз?
   Ровно в девять часов утра Алексей Иванович подошел к невысокому красноватому зданию управления городской милиций и поднялся на второй этаж.
   Дверь налево вела в канцелярию и через нее - в кабинет начальника отдела уголовного розыска полковника Ивашова. Направо начинался широкий мрачноватый коридор, куда выходили кабинеты сотрудников отдела, там был и кабинет Огнева. Но прежде всего следовало повидаться с Ивашовым.
   В канцелярии перед деревянным барьером, за которым сидела секретарь отдела Лидочка Влах, как всегда толпились сотрудники, отмечавшие в книге свой приход на работу. Формальность эту любили, потому что появлялась возможность обменяться новостями, пошутить, посмеяться и даже полюбезничать с Лидочкой.
   Когда Огнев вошел в канцелярию, все шумно, наперебой стали здороваться с ним, расспрашивать о Москве.
   Пробравшись, наконец, к барьеру, он спросил Лидочку, кивнув на дверь кабинета Ивашова:
   – Пришел?
   – Пришел, пришел, - ответила та и с напускной строгостью сказала: - Вот я сейчас открою дверь, пусть послушает, какой здесь базар устроили.
   – Лидочка, вам изменяет память, - весело откликнулся кто-то из сотрудников. - Это так же похоже на базар, как вы на знаменитую его королеву по кличке "Резаная шейка". Вы помните эту даму?..
   Огнев усмехнулся и, открыв дверь, зашел в кабинет начальника отдела.
   Ивашов сидел за столом. Это был грузный, еще нестарый человек, на широком мясистом лице под лохматыми бровями светились умные, чуть смешливые глаза, густые черные волосы были гладко зачесаны назад, открывая высокий, с залысинами лоб.
   Он, улыбаясь, встал и неторопливо подошел к Огневу.
   – Ну, здорово, старина! С приездом!
   Чувствовалось, что этих людей связывает большая, не вчера родившаяся дружба.
   Ивашов обнял Алексея Ивановича за плечи и усадил рядом с собой на диван.
   Через час, уже по пути к себе, Огнев заглянул в одну из комнат.
   – Петро, - обратился он к лейтенанту Коваленко, молодому, розовощекому крепышу в щеголеватом коричневом костюме, зайди ко мне.
   В самом конце коридора Огнев своим ключом отпер дверь кабинета, вошел и огляделся. Все стояло на своем месте, привычно, удобно, и Алексею Ивановичу показалось, будто он и никуда не уезжал.
   И Москва с ее шумными улицами, магазинами, театрами, высотными зданиями и метро и уютная квартира брата в новом доме в Черемушках - все вдруг отодвинулось куда-то при взгляде на знакомый до последней царапинки письменный стол, на полукруглое кресло с потертыми ручками и старый, местами облупившийся несгораемый шкаф. Прежние и новые заботы еще плотнее обступили Огнева в этом кабинете, и он, вздохнув, опустился в кресло.
   Постучав, зашел Коваленко. Огнев кивнул ему на стул:
   – Садись.
   Он неторопливо закурил, придвинул пачку через стол Коваленко и сказал:
   – Была у меня интересная встреча по дороге домой, в поезде. Придется кое-что старое поворошить и кое-кого потревожить. И тебе один адресок перепадет.
   Коваленко, вынул блокнот.
   – А вот это уже ни к чему, - заметил Огнев. - Такие вещи в памяти надо держать. Голову, надеюсь, не потеряешь, а с книжечкой всякое может случиться.
   – Понятно, - стараясь скрыть смущение, ответил Коваленко.
   В этот момент в кабинет кто-то неуверенно постучал.
   – Входите! - крикнул Огнев.
   Дверь открылась, и на пороге появился плотный паренек в аккуратном сером костюме и красной тенниске. У него было румяное и нежное, как у девушки, лицо, золотистый пушок спускался от висков на щеки; карие глаза, обычно смешливые и задорные, сейчас смотрели с любопытством и чуть смущенно. В руке он держал серую фетровую шляпу.
   Паренек шагнул в кабинет и неуверенно спросил:
   – Не вы товарищ Огнев?
   – Я. Чем могу быть полезен?
   – Я к вам, - обрадовался паренек. - Моя фамилия Рогов, я из "Ленинской смены", сотрудник редакции, - и, сразу покраснев, добавил: - Внештатный пока. На филфаке еще учусь.
   Огневу гость понравился, и он уже по-другому, добродушно повторил вопрос:
   – Чем же я могу быть вам полезен? Да вы садитесь.
   Андрюша сразу почувствовал перемену в его тоне и, опустившись на стул, начал торопливо излагать свою просьбу.
   – ...Материал нужен необычный, остросюжетный, - закончил он. - И даже, в хорошем смысле, сенсационный. Чтобы все прочли, из рук рвали.
   – Значит, детективный рассказ сочинить хотите? - скептически усмехнулся Огнев.
   Уловив новую интонацию в словах Огнева, Андрюша горячо воскликнул:
   – Вы напрасно иронизируете! Этот жанр в принципе нам очень нужен. Знаете, как его молодежь любит?
   – Да нет, я не возражаю, - засмеялся Огнев.- Пишите на здоровье. Только какое же вам дело дать? А, Петро?
   Коваленко деликатно уточнил:
   – Вам как, с убийством надо? Или просто кражонку можно, квартирную там или государственную?
   – Можно и с убийством, - великодушно согласился Андрей, сам, однако, внутренне содрогнулся от мысли, что ему предстоит узнать, так сказать, из первоисточника о таких делах. Только чтобы в основе лежала какая-нибудь тайна, - просительно добавил он, - что-то непонятное, необъяснимое.
   – Видишь, Петро, - весело сказал Огнев, - оказывается, тайна нужна, да еще необъяснимая.
   Коваленко виновато вздохнул.
   – Насчет этого я не знаю, Алексей Иванович. Какие же тут необъяснимые тайны?
   "Никакого у них воображения нет", - с досадой подумал Андрюша.
   Надо сказать, что уже с первой минуты знакомства сотрудники уголовного розыска разочаровали его. Он шел с мыслью увидеть настоящих сыщиков, людей необыкновенных, какими он воображал их себе, с пронзительными, читающими мысли собеседника глазами, пружинящей походкой, тонко и многозначительно улыбающихся, с пленительными, почти светскими манерами. А перед ним сидели самые простые, совсем обыкновенные люди, ничем не отличающиеся от тех, кого он встречал до сих пор.
   На лице Андрюши отразилось охватившее его разочарование, и, заметив это, Огнев сочувственно спросил:
   – Это у вас первый литературный опыт, или уже что-нибудь печатали?
   – Конечно, печатал, - самолюбиво ответил Андрюша. Стихи, например.
   – Вот как! - изумился Коваленко. - Люблю стихи. Трудно, наверно, их писать?
   – Да, нелегко, - снисходительно согласился Андрюша.
   На столе неожиданно зазвонил один из телефонов. Огнев снял трубку.
   – Огнев слушает. Так... Так... Адрес?.. - Он взял один из карандашей и стал записывать. - Ясно... Сейчас еду!
   Он положил трубку и извиняющимся жестом развел руки.
   – Надо ехать. Неприятное происшествие в Приморском районе. Коваленко, едете со мной.
   Огнев летал, застегивая пиджак. Коваленко стремительно поднялся вслед за ним.
   Невольно вскочил со своего места и Андрюша.
   – А я как же?
   – Вы? - Огнев секунду помедлил. - Если хотите, можете ехать с нами.
   Андрюша, заливаясь от волнения краской, радостно воскликнул:
   – Конечно, хочу! Что за вопрос?
   ..."Победа" с непривычной скоростью неслась по улицам, обгоняя другие машины, трамваи, автобусы. Андрюша, зажатый между Коваленко и еще одним сотрудником, чувствовал, как гулко бьется сердце.
   Машина свернула сначала в одну улицу, затем в другую, стремительно пронеслась вдоль бульвара, потом мимо драматического театра и большого "Гастронома".
   И тут вдруг Андрюша увидел мать. Она выходила из "Гастронома" с сумкой, полной продуктов, в своем стареньком клетчатом пальто с большими пуговицами и черной шляпке - такая домашняя и привычная, что при взгляде на нее Андрюша вдруг с особой остротой ощутил всю необычность событий, в которых он сейчас участвовал. Черт побери, куда его занесло!
   Машина резко затормозила около двухэтажного дома, почти невидимого за зеленой стеной акаций.
   "Городской совет Союза спортивных обществ и организаций", - прочел Андрюша на небольшой, совсем еще новенькой табличке у входа.
   Вслед за Огневым и другими сотрудниками он прошел по коридору, ловя на себе любопытные и взволнованные взгляды.
   Около одной из дверей стоял милиционер. При виде Огнева он отдал честь и открыл дверь. Андрюша вместе с сотрудниками оказался в просторной светлой комнате.
   Кругом царил беспорядок. Ящики всех письменных столов были выдвинуты, в них, очевидно, грубо и торопливо рылись, на полу валялась опрокинутая пишущая машинка, истоптанные, порванные бумаги, папки, под ногами хрустело битое стекло.
   Но не было ни трупов, ни даже следов крови, ни оружия ничего, что втайне, с замиранием сердца ожидал увидеть Андрюша. "Простая кража, - с огорчением подумал он, - и что тут вообще можно украсть? Вот если бы обокрали магазин, да еще ювелирный! На сотни тысяч рублей, это да!"
   Между тем Коваленко уже расположился за одним из столов и, достав бланки, что-то записывал под диктовку другого сотрудника. Андрюша прислушался.
   – Справа от двери, на расстоянии в пятьдесят сантиметров и на высоте метр семьдесят сантиметров, висит пустая вешалка, деревянная, светлая, с тремя металлическими рожками, - диктовал сотрудник, сантиметром измеряя расстояния на стене. - Далее, по часовой стрелке, в тридцати сантиметрах от нее...
   "Какая скука", - подумал Андрюша. Он заметил, что Огнев разговаривает в стороне с каким-то человеком, и подошел к ним. Человек был невысокий, полный, седые волосы зачесаны назад, на щеках и толстом носу - паутинка склеротических жилок. Говорил он взволнованно, все время почему-то потирая руки:
   – ...Теперь, что взяли: во-первых, деньги. Я как раз получил под отчет полторы тысячи и, уходя, запер в стол. Потом вон из того шкафа все кубки, шесть штук, два из них серебряные. Что еще?.. Да, три коробки спортивных значков. А со стен сняли все почетные вымпелы. И, наконец, уже совсем смешные вещи. Вон из радиолы четыре лампы вытащили... А у Павла Семеновича на столе будильник стоял, старый, просто допотопный. Тоже украли! Ну подумайте... Да еще вон у той сотрудницы со стола коробку конфет украли. Знаете, ассорти шоколадное? Была бы еще коробка целая! А то Мария Николаевна тут всех товарищей из нее уже угощала в честь своего дня рождения.
   Огнев слушал внимательно, не перебивая, а когда человек кончил, коротко спросил:
   – Все?
   – По-моему, вполне достаточно, - как будто даже обиженно ответил тот и вдруг, схватившись, воскликнул: - Верно! Забыл! - Он указал на столик в углу: - Макет унесли! Макет нового стадиона!
   – М-да, - задумчиво покачал головой Огнев. - Радиолу оставили, пишущую машинку - тоже, а какой-то макет, который и продать нельзя, унесли.
   – Не какой-то! А дорогой! - запальчиво возразил толстяк.
   – Ну, не будем спорить, - примирительно сказал Огнев. Все, что вы мне сообщили, продиктуйте вон тому товарищу, он указал на Коваленко.И подробно каждую вещь опишите.
   Когда толстяк отошел, Огнев с улыбкой посмотрел на Андрюшу и спросил:
   – Ну как, интересно?
   – В принципе, конечно, да. Но в общем-то самая простая кража, - немного разочарованно ответил Андрюша, - и совсем не крупная.
   – Простая? - усмехнулся Огнев. - Не сказал бы. Кража странная.
   "На деньги они наткнулись случайно, - подумал он, - это ясно. А вот остальное... непонятно!" И убежденно повторил: Очень странная кража.

Глава IV
"ЖЕРТВА СОБСТВЕННОЙ НЕОСТОРОЖНОСТИ"

   В большом читальном зале городской библиотеки, начиная с середины дня, уже трудно найти свободное место. Вдоль длинных столов с лампами под зеленым стеклянным абажуром сидят люди: одни пишут, другие читают, третьи что-то сосредоточенно подсчитывают на черновиках. Две девушки, обнявшись, читают одну книгу. Напротив взлохмаченный паренек в очках что-то шепотом объясняет товарищу, водя карандашом по маленькому, наспех сделанному чертежу. Рядом седой человек, обложившись толстыми книгами в потертых кожаных переплетах с бесчисленными закладками, делает выписки, недовольно поглядывая на своих беспокойных соседей.
   В воздухе стоит шелест переворачиваемых страниц и ровный, приглушенный гул голосов.
   Было половина третьего дня, когда Николай, запыхавшись, появился в переполненном читальном зале.
   У кафедры выдачи книг совсем небольшая очередь, всего три человека, значит Машу можно на минуту отозвать в сторонку. Николай хотел только предупредить ее, что он не успеет в восемь часов, когда Маша кончит работать, встретить ее.
   Эх, а как он ждал вечера! Не так-то часто выдается он свободным. Николай учится в вечерней школе, кончает девятый класс - это уже три вечера в неделю! А контрольно-комсомольские посты, за работу которых он отвечает? Это же идет одна "молния" за другой! Дня не проходит спокойно. Николай, кажется, никогда не забудет - и не он один! - историю с четырехгранными пластинками к резцам, из-за отсутствия которых его собственная бригада снизила производительность в три раза. "Молния" помогла вверх дном перевернуть весь заводской склад. Не нашли! Поехали в совнархоз. Там попробовали было отмахнуться. Тогда договорились с их комитетом комсомола и повесили "молнию" прямо перед кабинетом начальника управления, дописав в нее и его фамилию. Что было! Начались поиски этих проклятых пластинок по всем предприятиям города. Нет! Написали в Госплан республики. "Молнию" опубликовали в газете. И ведь все это - время, время! Тогда Николай не видел Машу целую неделю, несмотря на то, что за пластинками в командировку ездил не он, а Борис.
   И вот теперь прибавилась еще дружина.
   ...В обеденный перерыв Николая вызвали в партком. Там он застал еще нескольких комсомольских активистов.
   Молодой инженер Алексей Федорович Чеходар, высокий, поджарый и смуглый, точно прокаленный на огне, с копной прямых иссиня-черных волос, порывисто поднялся из-за стола.
   – Мне поручено возглавить штаб народной дружины на нашем заводе, - решительно и немного торжественно сообщил он. - Районный штаб рекомендует создать ее в количестве трехсот человек. Есть мнение значительно превзойти эту цифру. Наш коллектив должен показать пример другим предприятиям района. Собрание сегодня. Надеюсь, товарищи, не подкачаем?
   – Можно, конечно...
   – Ясно, не подкачаем...
   Послышались голоса.
   – Вот только собрание отложить бы малость...
   – Ни в коем случае! - Чеходар с силой рубанул воздух рукой. - Мы и тут должны быть впереди! Списки по цехам уже подготовлены, - он указал на секретаря комитета комсомола Валю Жукова, и тот кивнул в ответ. - Мы их сейчас огласим. А вы хлопцев подготовьте. Чтобы ни одного отказа не было! Теперь так...
   Чеходар вынул из папки листок и, пробежав его глазами, сказал:
   – Мы тут прикинули список, кто выступит на собрании. Ты, Вехов, первый. От имени своей бригады, с призывом, так сказать. Только горячо говори, с подъемом!
   – Уж как сумею, - смущенно усмехнулся Николай. - Такое дело программировать трудно.
   В тот же вечер состоялось собрание. Чеходар вел его так умело и энергично, что отказов действительно не было. Отсутствовавших избрали заочно. Вся бригада Николая Вехова была целиком включена в состав дружины.
   – Оформились, - не то иронически, не то удовлетворенно констатировал после собрания Василий Таран. - И рекомендаций не потребовали, и биографию рассказывать не пришлось.
   – Чеходар - мужик деловой, - одобрительно заметил Николай. - Будь здоров, дружину отгрохал.
   Завод первым в районе отрапортовал о создании народной дружины, численность ее значительно превзошла первоначальные наметки. Об этом ребята с гордфстью прочли на следующий день в газете.
   И вот сегодня предстоит, наконец, настоящее дело. Кто его знает, как оно еще обернется. Но одно ясно: свидание с Машей опять откладывается.
   В это время у кафедры появилась улыбающаяся девушка со стопкой книг и журналов в руках. Высокая, тоненькая, в аккуратном синем халатике. Крупные волны каштановых, с бронзовым отливом волос, легкий, с изломом разлет бровей и большие, такие ясные и чистые серые глаза. Маша! Какая она все-таки красивая!
   А Маша уже увидела его, кивнула головой и улыбнулась ему, только ему одному. И сразу, как по волшебству, волна радости подхватила его, все кругом засверкало, заискрилось, все стало другим. Удивительную, сказочную власть имеет такая улыбка.
   Маша между тем пошепталась с другой девушкой в синем халате, и та стала за кафедру. А Маша, улыбаясь, уже шла к Николаю.
   – Здравствуй, Коля.
   Николай осторожно пожал теплую маленькую руку.
   – Ты что так рано?
   – Да вот в штабе дружины вечером надо быть. - Николай махнул рукой. - Дело тут одно затевается.
   В глазах Маши мелькнула грусть, а потом появилось беспокойство. Ох, как научился читать в этих глазах Николай!
   – Ну, чего ты? - грубовато и ласково спросил он.
   – Какое же вы дело затеваете?
   – Да так, - с напускной небрежностью ответил Николай. Паренька одного там... в общем обидели. Разобраться надо.
   – Как так обидели? Где?
   В больших Машиных глазах теперь стоял испуг.
   – На вечере одном. Да ты не пугайся! С ним все в порядке, выздоравливает уже.
   – Выздоравливает?
   Николай почувствовал, что окончательно запутался в несвойственной ему попытке скрыть что-то от Маши, и с облегчением понял, что теперь уже можно говорить все напрямик.
   – В общем какая-то шпана драку там затеяла, ну и порезала его... слегка.
   – И вы туда пойдете?
   – Надо.
   Маша опустила глаза, будто боясь, что Николай прочтет в них что-то такое, чего ему не следует знать, и тихо спросила:
   – Ты мне потом все расскажешь, да?
   – Ну, ясное дело, расскажу, - улыбнулся Николай.
   Маша минуту помолчала, потом, казалось без всякой связи с предыдущим, сказала:
   – Я очень интересную книгу прочла. Она тебе понравится. Про капитана Невельского. И жена у него тоже смелая была.
   – О Невельском знаю, - кивнул головой Николай. - Его именем бухта на Сахалине названа. Дикое место. Скалы кругом, об них волны, как пушки, бьют. А за скалами - горы и леса. Там народ такой - айны - живет. Длинные бороды носят.
   – Ой, откуда ты это знаешь? - всплеснула руками Маша.
   – Действительную в тех местах служил, - почему-то смущенно ответил Николай.
   – И ничего мне не рассказывал!
   – Просто случая не было.
   – Обязательно расскажешь, - улыбаясь одними глазами, строго сказала Маша.
   – Слушаюсь, - в тон ей шутливо произнес Николай и добавил: - Книгу эту ты мне отложи. И потом еще Гейне, кажется... Помнишь, ты мне рассказывала? Про медведя. Как он с ярмарки убежал.
   – "Атта Троль"? - засмеялась Маша и мягко добавила: Конечно, это Гейне.
   Николай покраснел.
   – Ну, вот что, - он вдруг вспомнил, что ему надо спешить, посмотрел на часы. - Мне пора, Маша.
   – Что ж делать, иди... - Она опять опустила глаза, но Николай успел заметить в них искру тревоги.
   – Да не бойся! Полный порядок будет, - с вновь обретенной уверенностью сказал он.
   Выходя из зала, он оглянулся. Маша стояла на прежнем месте и, встретив его взгляд, улыбнулась.
   Штаб помещался в сером четырехэтажном здании заводоуправления. У входа прибили табличку: "Штаб добровольной народной дружины завода".
   В этот час в просторной комнате народа почти не было: назначенные в патруль дружинники должны были собраться вечером.
   За небольшим, покрытым куском красного сатина столом сидел дежурный член штаба старик Проскуряков в очках и новом костюме и о чем-то негромко разговаривал с сидевшим напротив него, спиной к двери, человеком.
   В стороне на стульях расположилась вся бригада Вехова. Борис Нискин и Таран играли в карманные шахматы, а Коля Маленький громко, не стесняясь, говорил Куклеву и Степе Шарунину: - Вот, значит, один наш ученый и предположил: а может, такую площадку построили эти космонавты, чтобы обратно улететь к себе домой? Такой, значит, ракетодром. А почему нет?
   – А почему да? - неторопливо спросил Илья Куклев. - Где доказательства?
   – А кто же еще мог построить? Я же тебе объясняю, ей миллион лет! Человечество еще в обезьянах ходило. А плиты в тысячи тонн весом каждая и отшлифованы.
   Таран сделал ход и, подняв голову, лукаво сказал:
   – Обезьяны все могут. Я знаю.
   – Ты как пошел? - сердито спросил его Борис. - Я же делаю вилку. Обезьяна и та увидела бы.
   Коля Маленький не привык спускать насмешек.
   – Так то обезьяна... - ядовито вставил он, - а то наш Вася Таран. Две, как говорят, разницы.
   Илья Куклев задумчиво произнес:
   – А может, и в самом деле другие миры есть? Может, и прилетал кто оттуда?
   – Мы так же далеки еще от великих тайн вселенной, важно объявил Коля Маленький, - как первая обезьяна от кибернетики. Но путь этот мы пройдем быстрее.
   Он явно где-то вычитал это. Но ребята, и Куклев, и Степа Шарунин не обратили внимания на книжность его слов. Даже Борис оторвался от шахмат и минуту задумчиво глядел куда-то в пространство, потом, вздохнув, заметил:
   – Не может пока человеческий разум вместить все это.
   Но Коля Маленький быстро возразил:
   – А все-таки до Луны мы уже добрались. Значит, до Марса, например, добраться - это уже дело техники. Я так полагаю, это наш разум не может вместить, а ученые небось уже вместили.
   – Между прочим, чем темнее человек, тем все ему кажется проще, - насмешливо заметил Таран.
   Но его не поддержали. А Коля Маленький мечтательно произнес:
   – Эх, я бы полетел, скажем, на Марс. Только бы разрешили. Честное слово, полетел!
   В этот момент в дверях показался запыхавшийся Николай. Старик Проскуряков поглядел на него поверх очков и постучал пальцем по своим часам.
   – Опаздываешь, Вехов. А хлопцы ждут.
   – Мы ему все прощаем, - немедленно отозвался Коля Маленький. - Обождем своего бригадира.
   Таран лукаво подмигнул.
   – У него, дядя Григорий, уважительная причина. В библиотеке его задержали.
   Ребята добродушно заулыбались.
   – А вы - цыц! Заступники! - строго прикрикнул Проскуряков и, обращаясь к Николаю, тем же тоном добавил: - Иди сюда.
   Сидевший у стола человек оглянулся.