Адамов Аркадий Григорьевич. Последний "бизнес"

   Однако всем, чем была наполнена его жизнь до сих пор, что стояло по эту сторону черты, Уксус распоряжался самовластно, уверенно, и Костя бездумно шел за ним от одной безобразной затеи к другой.
   И только сейчас, когда этот человек ранил его лучшего, самого лучшего друга, Вальку Хитрована, Костя вдруг впервые подумал о своей жизни, о том, кем же он стал и кем ему надо быть.
   Он пробыл в больнице всю ночь, и всю ночь был с ним рядом высокий молчаливый парень из дружины.
   Прямо из больницы, даже не заходя домой, Николай привел Костю на завод, в отдел кадров.
   – Ко мне в бригаду, седьмым, - коротко сказал он там.
   Случай был исключительный, спорить и доказывать не потребовалось. Косте лишь пришлось сбегать домой за документами.
   В тот же день он появился в цехе.
   Ребята из бригады Вехова - в тот день они все работали в одной смене - встретили его спокойно и дружески, так, как будто ничего особенного и не произошло, как будто они давно этого ждали и иначе быть не могло.
   Коля Маленький, подмигнув, сказал ему вполголоса:
   – Я, брат, тоже в седьмой класс перешел, теперь вместе зубрить будем. А то тяжело, в случае чего и списать не у кого.
   Таран запросто угостил его папиросой и подарил свой новый берет.
   – Носи. Волосы здорово держит и вообще... мода пошла. Тебе, между прочим, даже идет.
   А Борис Нискин, как всегда серьезный и чуть застенчивый, указав на железную тумбочку у своего станка, предложил:
   – Ты, что надо, сюда клади. Только вон шахматы гляди не поцарапай.
   Обучать Костю взялся Илья Куклев, пообещав:
   – Через месяц ты им всем прикурить дашь, душа из меня винтом!
   И только молчаливый, тихий Степка Шарунин лишь издали испуганно и удивленно поглядывал на Костю, так и не решившись заговорить с ним. Впрочем, он старался не заговаривать и со всеми другими в бригаде. Это Костя заметил сразу.
   А после окончания смены Костя, не раздумывая, пошел за Николаем в штаб дружины. Он впервые за этот день вспомнил об Уксусе, и щека его задергалась от волнения.
   В штабе собралась вся их бригада. Был здесь и Огнев.
   Костя рассказал об Уксусе:
   – Шоферяга он. На грузовой ездит. Где живет, не знаю. К нам во двор всегда приходил. А вчера там, на пароходе, ночевал, говорил, домой ему нельзя, заметут.
   – А куда это он вчера вечером собирался? - спросил Николай.
   Костя нахмурился и сцепил на коленях руки.
   – Здесь дело темное. Впрямую он ничего не говорил. Но мы так поняли, что встреча у него будет с одним человеком. А послал его другой.
   Огнев внимательно слушал. Еще вчера ребята из дружины принесли ему пистолет Уксуса. Баллистическая экспертиза установила, что из него был сделан выстрел и в комиссионном магазине. Неужели Уксус был там и грабил магазин? Нет, конечно.
   Он шофер. Его машина ждала в переулке Баракина, тот и отдал ему пистолет. Значит, Уксус связан с Баракиным по последнему преступлению. И он, конечно, знает, где Баракин сейчас скрывается. Мало этого, он выполняет какое-то его поручение. Какое?..
   Что сейчас больше всего может беспокоить Баракина? Сбыт! Сбыт краденого. К кому же он послал для этого Уксуса?
   И Огнев спросил:
   – А насчет заграничных вещей он ничего не говорил?
   Костя исподлобья взглянул на него и мрачно кивнул головой.
   – Говорил. Выгодное, мол, дело предстоит. Целую партию загнать можно одному человеку. Студент он вроде...
   Куривший в стороне Таран вдруг поперхнулся ды-мом и мучительно закашлялся.
   – О, среди них есть, к сожалению, большие охотники до таких дел! - взволнованно воскликнул инженер Рогов. - Мне Андрей мой рассказывал.
   – А вы бы, товарищ Рогов, поговорили с ним, - посоветовал старик Проскуряков.
   Огнев с симпатией посмотрел на полного розовощекого инженера с седыми висками. "Так это же его отец", - догадался он, вспомнив Андрюшу Рогова, который как раз сегодня заходил к ним в ОУР.
   Огнев усмехнулся. Хороший паренек. Загорелся рассказом об уголовном розыске для своей газеты.
   И, кажется, кое-что понял в их работе. Во всяком случае, рассказ получается правдивым: Андрей читал им сегодня первый вариант. Но насчет этого дела разговаривать с Андреем нельзя. Так Огнев и сказал:
   – Нельзя. Одно неосторожное слово - и спугнем. Тогда сразу оборвем цепочку. А цепочка не простая - к убийству ведет, - он задумчиво потер подбородок. - Нет, тут что-то другое надо придумать.
   – Я... я знаю, кто это, - вдруг каким-то чужим, сдавленным голосом произнес Таран.
   Все удивленно обернулись. Василий стоял, низко опустив голову, и нервно мял в пальцах потухшую папиросу. Из-под щегольского синего берета свисала кудрявая прядь волос, на лице выступили красные пятна.
   Нет, он больше не мог молчать! Будь что будет!
   Но предателем он, Василий, никогда не станет.
   А скрывать сейчас все, что он знал, означало предательство. Это Василий вдруг очень ясно понял.
   – Что ж, рассказывай, коли знаешь, - предложил в наступившей тишине старик Проскуряков.
   И Таран рассказал все, от первого до последнего своего шага, с того самого часа, когда он погнался за Червончиком и, поймав, отпустил его.
   Он говорил, не поднимая головы, с трудом подбирая слова, не смея взглянуть в глаза стоявшим вокруг людям.
   Когда он кончил, Проскуряков, нахмурившись, строго спросил:
   – Что будем делать, товарищи?
   Он сурово взглянул поверх очков на Николая, на сгрудившихся вокруг него ребят из бригады.
   Николай, подавив вздох, ответил:
   – Судить. Судом чести.
   И при этом невольно подумал: "Хорошо, что нет Чеходара. Опять бы кричал, что доброе имя свое мараем".
   – Верно, - согласился инженер Рогов, председатель недавно созданного суда чести дружины.
   – Судить его, чтоб я не родился! - в отчаянии воскликнул Коля Маленький. - И что это за разнесчастная бригада у нас такая!
   А Илья Куклев растроенно проворчал:
   – Надо же, душа из него винтом...
   Василий понимал: все правильно, другого не могло быть. И вдруг с тоской и неприязнью подумал: "А ведь сегодня вечером еще с Кирой надо в кино идти". Ни на кого не глядя, он хотел было протиснуться к двери, уйти, но Николай крепко взял его за руку повыше локтя и хмуро бросил:
   – Куда? Никто пока не исключал тебя из дружины.
   И Таран, такой своенравный, порывистый, смолчал и покорно остался стоять рядом со своим бригадиром.
   – Ну, а что будем делать с тем студентом, с Жорой? спросил Огнев. - Тоже надо подумать.
   – По-моему... - неожиданно вступил в разговор Борис Нискин, - я его характер немного знаю... Однажды в шахматы с ним играл...
   – Как же, помню, - улыбнулся Огнев.
   – Так вот. Он, знаете, легко паникует и сразу делает неверный, даже глупый ход. На этом его и надо ловить.
   – Гм. Интересно. Но главное в таком случае - неожиданность. Надо выбрать момент...
   Огнев по привычке потер подбородок.
   – Идея! - вдруг воскликнул Рогов. - Ей-богу, неплохая идея! Андрей мне говорил, что завтра у них на факультете необычный диспут. Ожидается большая драка. И факультет бурлит страстями. Это можно использовать...
   В это время в районном штабе дружин - большой, просторной комнате на первом этаже здания райисполкома - сидели двое: Артамонов и Чеходар.
   Последний выглядел взволнованным и сердитым.
   – Как хотите, но я буду жаловаться! - запальчиво говорил он. - Что это за практика? Сначала вы нас возносите, хвалите всюду, ставите в пример, а теперь хотите с грязью смешать? Не выйдет! Если вы своим добрым именем не дорожите, ваше дело! Но мы свое пачкать не дадим!
   – Вы кончили? - спокойно осведомился Артамонов.
   – Нет, не кончил! И в чем мы, собственно, ошиблись? Патрули формировали неверно? Учет не точный? Поправьте! Это ваше право. Но вы же всю работу зачеркнуть хотите! Этого никто вам не позволит! Я буду говорить лично с товарищем Сомовым. В конце концов начальник районного штаба он, а не вы.
   – Правильно. Давайте в самом деле с ним и поговорим, все так же спокойно проговорил Артамонов.
   Он снял трубку телефона и начал набирать номер.
   Чеходар беспокойно заерзал на стуле.
   – Подождите! Сначала я хотел бы этот вопрос выяснить до конца с вами, - поспешно сказал он.
   – Пожалуйста...
   Артамонов повесил трубку.
   – Буду откровенным, - проникновенно начал Чеходар. Мне кажется, дело не в том, о чем вы мне сейчас говорили.
   – А в чем же?
   – Вы лично настроены против меня. И я знаю, кто вас настроил.
   – Вы так думаете? - усмехнулся Артамонов.
   – Я уверен. Вам что-то наговорил Вехов. И я просто удивлен, как вы, человек умный и опытный, так легко приняли на веру слова этого мальчишки, этого начинающего склочника, которого даже его собственная бригада...
   Павел Григорьевич нахмурился и приподнял руку.
   – Вот что. Вы уже много говорили, и я вас внимательно слушал. Теперь послушайте меня.
   – Пожалуйста...
   Удивительно разными казались даже со стороны эти два человека. Чеходар, худой, поджарый, с черными длинными волосами, которые поминутно падали ему на глаза, и он нервным движением руки откидывал их назад. Разговаривая, он все время энергично и немного театрально жестикулировал, непрерывно курил.
   Павел Григорьевич сидел неподвижно, упершись локтями в стол, и серые глаза его смотрели на собеседника понимающе и чуть иронически.
   "Зачем так волноваться, зачем так дергаться?" - как будто говорили они.
   Когда Чеходар сказал: "Пожалуйста...", Артамонов задумчиво потер подбородок и вдруг усмехнулся: вспомнил, что так делает Огнев.
   – Так вот, - начал он. - Вы тут кое-что исказили. Во-первых, я не собираюсь зачеркивать всю работу дружины. Это было бы несправедливо. Вовторых, насчет формирования патрулей и учета. Это не ошибки, как вы выразились. Это сознательное очковтирательство.
   – Да как вы можете так утверждать?! - вскипел Чеходар.
   Артамонов остановил его движением руки.
   – Могу. Я привык называть вещи своими именами. Теяерь, втретьих. Да, я настроен и лично против...
   Пока Артамонов говорил, Чеходар сидел в напряженной позе, перекинув ногу на ногу и сцепив руки на колене. Глаза его пристально смотрели в одну точку на столе, широкие, вразлет черные брови нервно вздрагивали.
   – И все-таки это ошибки, которые вы обязаны поправить в рабочем порядке, а не создавать вокруг этого нездоровый шум, - упрямо покачал головой он. - А ко мне лично вы можете относиться как угодно, но я старался для дела...
   Артамонов строго поправил:
   – Не для дела...
   – Ну да, да, - торопливо перебил его Чеходар. - Я вашу точку зрения понял.
   – Согласны с ней?
   – Нет!
   – Ладно. Перенесем этот разговор.
   – Пожалуйста!
   Чеходар заметно оправился от охватившего его было смущения и теперь говорил с прежним апломбом.
   – Не думайте, что бюро райкома вас поддержит, - добавил он со скрытой угрозой. - У товарища Сомова свой взгляд на нашу дружину.

Глава XI
ВОЗЗВАНИЕ К ТАРАСОВЦАМ

   В тот день Андрюша Рогов поздно явился в редакции газеты "Ленинская смена". Вид у него был хотя и усталый, но довольный, даже чуточку гордый. Лучистые карие глаза его смотрели на всех с таким плохо сдерживаемым ликованием, что Халатов сочувственно осведомился:
   – Ты, голубчик, никак опять стихи ночью кропал?
   – И не думал даже, - солидным тоном объявил Андрюша. Я, между прочим, ваше задание выполнил. Вот, пожалуйста, - и он торжественно положил на стол рукопись. - Детективный рассказ.
   Халатов усмехнулся и настороженно, но с явным интepecoм перелистал страницы.
   – Называется "Будильник звонит тревогу". Любопытно. Чего он так звонит? Ну-с, а теперь... - он отложил в сторону рукопись, - рассказывай. Что увидел? Что понял? Кошмарный случай описал, конечно, с тремя убийствами, погонями и перестрелкой?
   – Таких теперь у нас в городе не бывает, - авторитетно сказал Андрюша. - И вообще... У меня, понимаете, был выбор... За это время - два преступления. Одно - это неквалифицированная кража из Союза спортивных обществ. Ее совершили мальчишки, а раскрыть помогли дружинники. Второе...
   Незаметно вокруг Андрюши и Халатова собралась чуть не половина редакции. Всем, оказывается, было интересно послушать "уголовные байки Рогова", как с наигранным пренебрежением выразился Саша Дерюбин, довольно энергично тем не менее проталкиваясь поближе к рассказчику.
   – ...Второе, - продолжал Андрюша, - это очень опасное преступление, совершенное опытным рецидивистом. Убийство сторожа и ограбление комиссионного магазина. С проломом потолка, с машиной и так далее. Я выбрал для рассказа первый случай.
   – Правильно, - одобрил Дерюбин. - Нечего народ пугать. А нам второй случай расскажи. И поподробнее, пожалуйста.
   Андрюша досадливо махнул рукой.
   – Не в том дело, что народ пугать. Здесь же какая проблема воспитания! В семье, в школе. Дружинники тоже... И потом, характеры какие!
   – Да, но все это... - кто-то прищелкнул пальцем, скучновато. Между нами говоря, убийство есть убийство. И, как о нем ни пиши, оно всегда волнует.
   – Примитив! - авторитетно откликнулся Саша Дерюбин. Не тем волновать надо. Истинная художественность, дитя мое, заключается...
   Халатов взъерошил седые волосы и с досадливой иронией произнес:
   – Вас не туда повело, мальчики. Перегрелись. Что значит скучновато? И что значит примитив? Это значит, что и в том и в другом случае вещь плохо написана. Плохо! Неталантливо! Вот и все! О воспитании писал Макаренко в "Педагогической поэме". Это что, скучновато? Об убийстве писал, например, Достоевский. Что это, примитивно? Так о чем речь?
   Андрюша подумал, что сейчас от этих великих примеров Халатов перейдет к его рассказу, и ему стало не по себе. Успокаивала, правда, мысль, что рассказа Халатов все-таки еще не читал и поэтому разносить его вроде бы рано. Правда, Халатов все может...
   И, как бы подтверждая это мнение, Халатов обратился к Андрюше:
   – К тебе один вопрос. Самих этих ребят видел? С дружинниками говорил? Где вообще был, кроме угрозыска? Так сказать, два слова о творческой лаборатории.
   – Для будущего биографа, - вставил Саша Дерюбин.
   Из довольно сбивчивого рассказа Андрюши выяснилось, что ни у ребят, совершивших преступление, ни у дружинников он не был.
   – Плохо, - констатировал Халатов. - Я тебя, кажется, не торопил. Возьми свой рассказ и еще подумай.
   Выйдя из редакции, Андрюша в сомнении потоптался перед подъездом, потом, взглянув на часы, решительно направился к остановке троллейбуса.
   В штабе народной дружины инструментального завода жизнь шла уже своим чередом.
   За столом дежурный член штаба Григорий Степанович Проскуряков то сварливо, то с шуточками инструктировал старших по патрулям.
   – Опять, как прошлый раз, по одному да по два посылать будете? - недовольно спросил кто-то. - Не пойду я так больше.
   – Я, кажется, еще не сказал, как вам идти, - строго ответил ему Проскуряков. - Я, может, и сам этот порядок не признаю.
   – А кто ж тогда до него додумался?
   – Кто додумался, тот пусть и посылает, - сердито насупился Проскуряков. - По пять человек пойдете, как положено.
   В ответ все тот же парень ядовито заметил:
   – Маловато патрулей получится. Отчетность пострадает.
   А другой с откровенной насмешкой сказал словами Чеходара, которые уже стали в дружине как присказка:
   – "Что ж, мы свое доброе имя будем пачкать? Тень на коллектив бросать?" - и вдруг с нескрываемой досадой прибавил: - И так уже половина дружины разбежалась.
   – Оно и к лучшему, - сварливо ответил Проскуряков. Сами вернутся, когда мы порядок у себя наведем.
   – Наведем, когда рак свистнет...
   – А потому все, что набрали в дружину кого ни попадя, вмешался третий парень. - Вехов точно тогда сказал, а ему рот заткнули.
   – Ничего, ничего, придет время - скажет, - многозначительно заметил Проскуряков. - Не на такого напали. В ближайшее время собрание соберем.
   В ответ раздались возмущенные голоса:
   – Во, во! Перцу там дадим...
   – Молчать не станем...
   На улице, у входа в штаб, в коридоре и в самом помещении штаба толпились дружинники, наперебой обсуждая всех взволновавшее известие: в субботу состоится первое заседание суда чести дружины, разбор дела Василия Тарана из четвертого цеха.
   Самого Василия в штабе уже не было.
   У окна беседовали Огнев, инженер Рогов и Николай.
   Невдалеке, поджидая своего бригадира, играли в шахматы Борис Mискин и Коля Маленький. У их столика собралось несколько молодых парней. Собственно, партия уже закончилась, и теперь Борис разыгрывал варианты. Поблескивая стеклами очков, он небрежным тоном говорил:
   – Конь на бе четыре не даст форсированного выигрыша. Пусть не брешут. Черные отвечают слон эф два...
   Кто-то попытался возразить:
   – А пешка там на что?
   Борис снисходительно посмотрел на говорившего.
   – Милый! Первым ходом черные берут эту пешку ладьей. Надо же помнить ходы.
   Оппонент сконфуженно умолк. А Коля Маленький, оглянувшись, толкнул Николая и с лукавой гордостью сказал:
   – Могучий талант воспитали!
   – Ты лучше расскажи, как вы Тарана воспитали, - ядовито заметил один из дружинников. - За что его судить будут?
   Коля Маленький насупился.
   – Начальству виднее.
   – Брось вилять!
   – А я на пресс-конференцию согласия не давал, - попытался отшутиться Коля Маленький.
   Про себя он горячо и бесповоротно осуждал Тарана. Предельно правдивый и искренний, он не представлял себе, как это можно было так обмануть и подвести всю бригаду, так опозорить ее. Но с другими Коля Маленький не был расположен делиться своими переживаниями.
   – И на вечер вопросов и ответов тоже не было согласия, - решительно добавил он.
   – Просто не желаете сора из избы выносить. Знаменитая бригада!..
   Стоявший тут же Илья Куклев мрачно посоветовал:
   – Шуточки на этот счет лучше оставить. Ясно?
   Всем стало очевидно, что настроение у Ильи неважное, и это не сулило ничего приятного любому, кто попытался бы эти самые "шуточки" продолжать.
   Хотя и было ясно, что Куклев не позволит себе продемонстрировать даже часть своих способностей, но на присутствующих действовала неизбежная инерция от впечатлений о его последнем выступлении на заводском ринге. А потому щекотливый разговор как-то сам собою иссяк.
   Инженер Рогов между тем обратился к Николаю:
   – Значит, решено? Выступать будете вы?
   – Страшно, - признался Николай и виновато улыбнулся. Народ там, сами знаете, какой... И тема у них тоже...
   – Поможем, - бодро откликнулся Коля Маленький. - У нас же какие мыслители кругом, - он указал на товарищей и скромно добавил: - Лично я кое в чем тоже помогу. По вопросам космоса, например. Очень интересуюсь.
   В этот момент Рогов, оглянувшись на дверь, удивленно воскликнул:
   – Смотрите-ка, Андрей! Что ему здесь надо?
   – Собирает материал для газеты, - предположил Огнев, очень кстати.
   – Не сказал бы, - проворчал Дмитрий Александрович. - Я вовсе не собираюсь афишировать дома свою деятельность. И если жена узнает...
   Между тем Андрей уже заметил их. Подойдя, он, как старым знакомым, пожал каждому руку и, улыбаясь, сказал отцу:
   – Папа? Не ожидал. Ты прогрессируешь на глазах.
   – Об этом мы еще поговорим, - сухо отозвался Дмитрий Александрович. - К тебе тут есть дело.
   – Ко мне? А что такое?
   – Завтра на диспуте надо будет дать слово вот ему, Рогов указал на Николая.
   Андрюша насторожился.
   – Пожалуйста. Только... почему об этом просите вы, а не он сам?
   – Разве это имеет значение? - усмехнулся Огнев.
   В ответ Андрюша хитро подмигнул.
   – Я недаром столько дней ходил к вам. Появилось оперативное чутье. Разве нет?
   – А выдержка появилась?
   – Еще какая!
   – Тогда не задавайте лишних вопросов.
   Андрюша засмеялся.
   – Все. Обезоружили. Ну, а из другой оперы вопросы можно задать?
   – Из другой - можно.
   Андрюша деловито достал ручку и блокнот.
   – Меня интересуют дружинники, которые помогли милиции раскрыть кражу в Союзе спортивных обществ.
   Все невольно заулыбались. Андрюша смутился, лицо его залилось краской.
   – Вы что?
   – Тебе повезло, - продолжая улыбаться, сказал Дмитрий Александрович. - Вот он, Вехов, как раз и помогал со своими товарищами.
   – Ага! Идемте в сторонку, поговорим, - оживился Андрюша. - Мне нужны важные детали.
   Он увлек Николая за собой.
   В это время в штабе появился Чеходар. Он вошел озабоченный и возбужденный, еще не успев остыть после разговора с Артамоновым. Увидев Николая, он зло прищурился и поспешно отвел глаза.
   Подойдя к Проскурякову, Чеходар деловито сказал:
   – Завтра соберем членов штаба. Кое-что обговорить надо.
   – Что именно? - хмуро осведомился тот.
   Чеходар наклонился и вполголоса сказал:
   – На бюро райкома нас слушать будут.
   – Нас, милый, вся дружина хочет послушать.
   – Это успеется, - махнул рукой Чеходар. - Со своими всегда столкуемся. А вот там...
   – Не столкуемся, - перебил его Проскуряков, - если ты прежнюю линию гнуть будешь. Помнишь, инструктор райкома у нас на днях был? Думаешь, он поговорил и ушел? Нет, милый. Он вчера на заседании парткома был и под конец вдруг о нашей дружине вопрос поставил. Остро поставил! Партком теперь специально нашей дружиной займется. Надо будет и там ответ держать. Вот так-то, милый.
   Чеходар резко выпрямился и пристально, с враждой посмотрел на старика.
   – Ах, так? Ну, посмотрим!..
   К ним подошел инженер Рогов.
   – Я вам не помешаю?
   – Ну что вы, Дмитрий Александрович! - приветливо откликнулся Чеходар. - Вы мне тоже нужны. Давайте отойдем в сторонку.
   – Ишь ты, - проворчал Проскуряков им вслед. - Как рассыпался! Индивидуальной обработкой решил заняться.
   Домой отец и сын Роговы возвращались вместе.
   – Я тебя попрошу, Андрей, - строго и вместе с тем несколько смущенно сказал Дмитрий Александрович, - не рассказывать маме о моей общественной работе. Сам знаешь, у нее слабое сердце и... вообще она все это не так поймет. Пойдут всякие страхи...
   Андрюша, смеясь одними глазами, торжественно обещал:
   – Клянусь, ни звука. - И, помолчав, в свою очередь, спросил: - Но зачем все-таки будет выступать Вехов, а, папа?
   В тоне Андрюши сквозило нестерпимое любопытство. Дмитрий Александрович подозрительно покосился на сына и сварливо ответил:
   – Это наше дело, понятно? И не бойся, он вам музыки не испортит. У него есть что сказать, и весьма важное. Лучше думай о своем докладе.
   Андрюша вздохнул.
   – Думаю. И чем больше думаю, тем труднее его готовить. Вчера, например, на комитете тезисы обсуждали. Говорят, негативно.
   – Это почему же?
   – А вот я тебе почитаю то место.
   Они уже подходили к дому.
   Перед тем как открыть ключом дверь квартиры, Дмитрий Александрович бросил на сына предостерегающий взгляд, и тот в ответ понимающе кивнул головой.
   После ужина Андрюша разложил на освободившемся столе страницы доклада. Рядом уселся Дмитрий Александрович.
   Мария Спиридоновна, мать Андрюши, возилась на кухне, домывая посуду. Ей помогала Верочка, десятиклассница, хохотушка и болтунья, к которой Андрюша относился со снисходительным добродушием старшего брата, много уже повидавшего на своем веку и даже несколько утомленного обилием жизненных впечатлений.
   – Мамочка, скорее, - щебетала на кухне Верочка. - Андрей будет сейчас про рок-н-ролл читать. Это жутко интересно, правда? Девочки велели все-все запомнить!..
   Наконец женщины появились в столовой, и Верочка умоляюще произнесла:
   – Андрюша, только читай помедленней, а то я не запомню.
   – Чего ты не запомнишь? - подозрительно осведомился Андрюша, раскладывая перед собой исписанные листы.
   – Ну надо же, наконец, понять, что такое рок-нролл и что такое буги-вуги! Мы их вечно путаем, - с подкупающим простодушием сказала Верочка.
   – Ты что думаешь, - вспылил Андрюша, - я тебе инструкцию буду читать? Пропагандировать буду эти... - он досадливо махнул рукой. - И не надейся!
   Верочка смущенно пожала плечами.
   – Я и не надеялась.
   – Андрей, читай наконец, - вмешалась Мария Спиридоновка. - А то на плите суп.
   – Суп, суп... Главное у вас в жизни - это суп, - проворчал Андрюша, принимаясь за чтение.
   Доклад состоял из трех разделов: современная буржуазная упадочническая литература, музыка и живопись, и назывался "О вкусах, взглядах и цели жизни". Так же назывался и сам диспут. Доклад, как заранее оговорился Андрей, не претендовал на исчерпывающий анализ исторических и социальных корней, различных течений и их представителей. Нет, докладчик старался коротко, но в самых едких и бичующих выражениях охарактеризовать главные особенности изобличаемого явления и на конкретных примерах, взятых из газет и личных наблюдений, показать, к чему ведет увлечение подобными явлениями.
   – Значит, я прочту о музыке, - сказал Андрей и, обращаясь к отцу, как самому серьезному из слушателей, предупредил: - Я беру только танцевальную музыку, поскольку именно ею кое-кто и увлекается.
   – Правильно, это самое интересное! - горячо откликнулась Верочка. - Наши девочки...
   – Слушай, по-моему, у тебя какой-то нездоровый интерес к моему докладу, - строго сказал Андрей.
   – Нет, здоровый!
   Андрей досадливо махнул рукой и принялся читать.
   Речь шла о рок-н-ролле как о танце психопатическом, патологическом и безнравственном, который будит в людях самые низменные инстинкты, лишен благородства, изящества, веселья - всего того, что делает жизнь красивой и радостной. Музыка эта лишь бьет по нервам, толкает на дикие выходки, заставляет человека забыть, что он разумное существо, забыть о достоинстве, об эстетическом наслаждении. Недаром на Западе молодежь после этих танцев в зверином экстазе громит помещения, затевает кровавые драки. Недаром у нас этим танцем увлекаются те молодые люди, которым чужды и все остальные наши интересы, наши идеалы, взгляды, наши цели в жизни.