Адамов Аркадий Григорьевич. Последний "бизнес"

   Ах, папа! - Аня нервно сцепила пальцы. - Я сейчас встретила одного человека... Он мне сказал, что один человек - предатель... А этот человек...
   – Постой, постой! - Павел Григорьевич невольно улыбнулся. - Один человек, потом еще один человек... Да не волнуйся так!
   – Я не могу не волноваться! Как ты не понимаешь?!
   – Гм... Ну, допустим, понимаю...
   – Тогда скорей пойдем. Скорее, папа!..
   Аня сама не догадывалась - об этом больше, может быть, догадывался даже Павел Григорьевич, - как много места в ее мыслях и мечтах занимал веседый, красивый и ловкий парень из бригады Вехова, не догадывалась потому, что каждый раз гнала от себя эти мысли и эти мечты. Аня была гордой девушкой, и ей казалось - она была даже убеждена, - что Таран ухаживает за ней просто по привычке, по капризу, так же как он, по слухам, ухаживал за многими другими девчатами. И ей хотелось наказать его за это, ей казалось, что иначе он потом обязательно посмеется над ней. Аня не верила ни одному его слову, ни одному поступку. И даже тогда, когда верила - ну как можно было не поверить, например, тогда, в красном уголке, когда они так упоительно танцевали! - считала это минутным увлечением и боялась, не хотела верить во что-то серьезное, настоящее. И еще Аня старалась уверить себя, что так же легкомысленно и цинично относится Таран ко всему в жизни. А этого в людях она не прощала, это презирала и ненавидела.
   Но в то же время в Таране было что-то такое притягательное, такое хорошее и искреннее, против чего она могла бороться только, когда все кругом помогало ей, - люди, дела, волнения и хлопоты. Чувство беззащитности, охватывавшее ее, когда она оставалась одна, возмущало и оскорбляло ее.
   И Аня мстила себе, говоря о Таране равнодушно, насмешливо, даже обидно. Так она как бы между прочим говорила и отцу, когда разговор у них заходил об инструментальном заводе и бригаде Вехова.
   Но разговор этот заходил почему-то довольно часто.
   А Павел Григорьевич был человеком опытным, наблюдательным и чутким, особенно если дело касалось его Анки...
   Они приехали на инструментальный завод, когда заседание штаба дружины уже началось. В большой комнате за столом сидели Чеходар, старик Проскуряков, инженер Рогов и другие члены штаба. Тут же присутствовали и ребята из бригады Вехова, не было только Тарана.
   Поодаль от всех на стуле сидел Степа Шарунин.
   Лицо его покрылось красными пятнами, он, не отрываясь, смотрел в пол, теребя в руках мятую кепку.
   Вся его тщедушная фигура в старом потертом пиджачке выражала предельное отчаяние и испуг.
   При взгляде на Степу Аня почувствовала и облегчение и острую, режущую жалость.
   Павел Григорьевич поздоровался с сидящими у стола членами штаба, добродушно кивнул ребятам и сел рядом с Чеходаром. Аню поманил к себе Николай. Ее вдруг удивили смущенные глаза, когда он смотрел на нее. Но все происходящее вокруг было так важно и необычно, что Аня тут же забыла об этом.
   Говорил Чеходар:
   – ...Обстановку мы, таким образом, выяснили. Конечно, Шарунин вел себя трусливо, недостойно. Думаю, в этой части все ясно?
   – Куда яснее, - сердито сказал Проскуряков, вертя в руках очки. - Позор, чистый позор на нашу голову.
   – Из дружины придется исключать, - заметил Рогов.
   – Не спешите с выводами, Дмитрий Александрович, - как можно мягче возразил Чеходар. - Парень он молодой, его воспитывать надо. Исключить всегда успеем. И потом... надо учесть и другой аспект этого инцидента. В каком же виде мы предстанем? Лучшая в районе дружина и вдруг...
   Он покосился на Артамонова, но тот сидел с таким невозмутимым видом, что Чеходар при всем желании не смог уловить его реакции на свои последние слова. "Должен же он в конце концов понимать, что и сам окажется в неприглядном положении. Ведь всюду хвалит нас, ставит в пример". И, не вытерпев, Чеходар спросил:
   – Как ваше мнение, товарищ Артамонов?
   Все посмотрели на Павла Григорьевича, и он не спеша ответил:
   – Надо выяснить картину и в другой части.
   – Именно! - запальчиво вставил Коля Маленький и указал на угрюмо молчавшего Куклева. - Вот он кое-что добавит.
   Тот неохотно возразил:
   – Нечего мне добавлять.
   – Как нечего? - взорвался Коля Маленький. - Это он просто его жалеет! - Вовсе я не жалею... - Тогда говори то, что нам сказал. Он, - Коля Маленький указал на Шарунина, знал эту тайну, знаком был. Это факт или фантастика? - грозно обратился он к Степе.
   Тот молчал, взволнованно шмыгая носом и не отрывая глаз от пола.
   – Отвечай, Шарунин, отвечай, - сурово сказал Проскуряков.
   Но Степа продолжал молчать, только по впалым щекам его вдруг потекли слезы.
   – Ну, а что бригада думает? - спросил Чеходар, взглянув на Николая, и мысленно прибавил: "Надеюсь заступитесь за товарища?" - Это вам лучше всего Борис скажет, - хмуро откликнулся Коля Маленький. - Объективнее по крайней мере.
   Никто из посторонних не понял намека. Только Чеходар испытующе и чуть насмешливо посмотрел на Николая. И тот невольно потупился.
   – Мы три фактора увязываем, - как можно спокойнее произнес между тем Борис Нискин, стараясь не глядеть на Шарунина. - Его знакомство с этой шпаной, бегство во время драки и то, что им, по-видимому, стал известен наш план.
   Наступило тягостное молчание.
   Николай с самого начала дал себе слово не вмешиваться. Ребята хотят решать без него - пусть решают. Он видел, что Чеходар пытается спустить вопрос на тормозах, не выносить сор из избы: для него главное - это не портить репутацию дружины в глазах начальства. Еще бы! Это ведь и его собственная репутация. А что от этого пострадает дело, его не волнует. Николай чувствовал, как растет в нем неприязнь к этому человеку. А тут еще и Куклев и даже Борис явно не договаривают. "Увязываем три фактоpa..." А какие выводы из этого делаем? И только Коля Маленький, который так открыто демонстрирует свое новое отношение к нему, Николаю, остается и здесь до конца непримиримым. "Что за парень!" - с невольным восхищением подумал Николай.
   Молчание нарушил стоявший в дверях Огнев, он только что пришел.
   – Я думаю, если Шарунин выдал план, то он должен сознаться! Ведь парень в конце концов свой. Ну, слабость, трусость проявил. Бывает... с некоторыми. Так ведь, Степа, а?
   Но Степка молчал, с шумом втягивая ртом катившиеся по щекам слезы.
   – Я не понимаю, - хмуро произнес Коля Маленький, - мы его уговаривать будем или судить?
   Аня поглядывала на суровые, замкнутые лица ребят. "А еще товарищи! - думала она. - И Николай молчит... И Тарана нет... Почему его нет в такой момент?" Она уже собралась было спросить об этом Николая, даже наклонилась к нему, но вдруг Степа упрямо, с отчаянием произнес, не поднимая головы:
   – Ничего я не выдавал, и... делайте, что хотите...
   – А ребят этих ты все-таки знаешь? - поинтересовался Рогов.
   – Факт это или фантастика, тебя спрашивают? - горячо подхватил Коля Маленький.
   Степа упрямо молчал.
   – Нехорошо ведешь себя, Степан, - покачал головой старик Проскуряков. - Стыдно мне за тебя.
   Ну вот! И этот жалеет, и этот не видит, что произошло. А произошло самое худшее, что могло быть.
   И Николай, не выдержав, хмуро и твердо произнес:
   – Пусть не врет. Он выдал план. А это предательство. И нечего тут крутить.
   Чеходар в упор посмотрел на Николая.
   – У тебя есть доказательства?
   – Это же ясно!
   – Значит, основываешься на интуиции? - усмехнулся Чеходар. - Это, дорогой мой, мало, чтобы человека позорить. Да еще публично.
   – Не надо так ставить вопрос, товарищ Чеходар, - прервал, наконец, свое молчание Артамонов. - Интуиция, между прочим, вещь не плохая. Но здесь еще и логика и кое-какие факты, - и жестко закончил: - Я согласен с Веховым. Полагаю, в дружине Шарунину не место. И пусть это нам всем уроком послужит, - и он мельком взглянул на Чеходара.
   "Все понимает и рубит как надо", - подумал Николай. Аня с удивлением посмотрела на отца: вот он, оказывается, каким бывает!
   С мнением Артамонова согласились все члены штаба. Только Чеходар счел нужным оговориться:
   – В решении отметим, что это частный случай и честь дружины не марает.
   – Ну, это как сказать, - покачал головой Артамонов.
   – Позору теперь не оберешься, - мрачно констатировал Илья Куклев.
   Коля Маленький шумно вздохнул и как-то неопределенно, в пространство произнес:
   – Воспитываем людей, воспитываем, а они...
   – Иди, Шарунин, все, - сухо сказал Чеходар.
   В полной тишине Степа встал и, горбясь, направился к двери. Когда он вышел, Огнев сказал:
   – Имею, товарищи, внеочередную информацию. Даже не то слово... В общем дело есть. Посоветоваться надо.
   – Давай, Алексей Иванович, слушаем тебя, - с видимым облегчением ответил Чеходар. - Да проходи сюда, чего ты дверь подпираешь.
   Огнев подошел к столу и сел на пододвинутый кем-то стул.
   – Дело вот какое, - начал он. - Ровно десять дней назад произошла у нас в районе одна кража. Дерзкая и на первый взгляд странная. Разные у нас мнения о ней сложились. Но я лично полагаю, что дружина здесь большую помощь может оказать. Теперь расскажу все по порядку...
   Но в этот момент в дверь постучались, неуверенно, боязливо.
   – Кто там? - крикнул Чеходар. - Входите же!
   Куклев, сидевший ближе всех к двери, встал и распахнул ее. На пороге появились две женщины и растерянно огляделись.
   Одна из них, высокая, полная, в зеленой вязаной кофточке, беспокойно теребила пальцами накинутую на плечи косынку. Широкое скуластое лицо ее было взволнованно, глаза покраснели от слез.
   Вторая женщина, маленькая, очень худенькая, с измученным, болезненным лицом, волновалась не меньше, чем ее спутница.
   – Дядя Григорий!.. - бросилась высокая женщина к Проскурякову. - К вам мы, дядя Григорий!..
   – Ксеня? - удивился тот и пояснил: - Это же Блохина, Захара Карповича невестка.
   Старого и опытнейшего лекальщика Блохина на заводе знали все.
   – Ну, чего ты? Что случилось-то? - обратился к женщине Проскуряков.
   – Витька мой пропал, ночевать не пришел! - заплакала та. - И вот ее парень тоже, - указала она на вторую женщину. - Ума не приложим, где искать-то!.. Все обегали... В милиции были, в больницах тоже были... К вам вот люди посоветовали...
   – Люди посоветовали!.. - с ударением повторил Проскуряков, обращаясь к окружающим. - Это вам не как-нибудь!
   – Авторитет у дружины высокий, - многозначительно подтвердил Чеходар, покосившись на Артамонова.
   – Куда же Витька ваш мог деться? - заинтересованно спросил Огнев. - Сами-то вы как думаете?
   Женщина ответила не сразу. Она перестала плакать, вытерла концом косынки глаза и вздохнула.
   Потом с сомнением поглядела на Проскурякова.
   – Уж и не знаю, как вам сказать...
   – Говори открыто, - строго сказал Проскуряков. - Свои кругом. Поймем, не бойся.
   Женщина потупилась и неуверенно произнесла:
   – Есть у меня одна думка... Может, он отца разыскал. У него остался. Его наш батя из дому прогнал. Повздорили...
   – Постой! Что-то я тебя не пойму, - забеспокоился Проскуряков и взволнованно затеребил усы. - Захар прогнал? Сына, выходит? Да за что же это он так?
   Не поднимая глаз, женщина смущенно ответила:
   – Я же говорю, повздорили... Выродком его назвал. За то, что на завод работать не шел. Ну, Семен и не стерпел, она уткнулась лицом в косынку и, давясь слезами, зло проговорила: - Жизнь нам всю поломал... И Витька вот... Может... может, через то и пропал... Может, в живых уже нет...
   – Ну, ну! - строго прикрикнул на нее Проскуряков. - Ты это брось! Найдем твоего Витьку! А с твоим что? - обратился он ко второй женщине.
   – Пропал... - тихо ответила та. - Товарищи они. В одном классе учатся.
   – А фамилия, зовут как?
   – Савченко... Гоша...
   – Ну и что ты думаешь об этом? - продолжал спрашивать Проскуряков.
   – Ничего я не думаю... Ищу вот...
   – Да говори уж, Маруся, говори... - махнула рукой Ксения и, обращаясь к Проскурякову, прибавила: - Мужик у нее сильно выпивает, дерется. Вот в тот вечер парень и сбежал.
   – Верно она говорит?
   – Со стороны всегда легче говорить, - сердито ответила женщина. - Больной он. Его лечить надо, а все кругом... Да чего там! - досадливо сказала она. - Не про то сейчас речь.
   – А раз надо, так и лечи, - заметил Чеходар.
   Женщина горестно усмехнулась:
   – Чужую беду - руками разведу, дело известное.
   – Ну вот что, - вздохнув, сказал Проскуряков. - Вы пока идите себе. Мы этим немедля займемся. Так, что ли? - обернулся он к товарищам.
   – Ну, ясно! А как же? - взволнованно откликнулся инженер Рогов. - Святой наш долг!
   – Слыхали? - Проскуряков посмотрел поверх очков на женщин. - Так что будьте спокойны.
   – Ой, спасибо вам, родненькие! - снова заплакала Ксения. - Ой, спасибо!.. Пойдем, Маруся...
   – Спасибо вам, - сдержанно произнесла та.
   Когда женщины ушли, Коля Маленький поднялся со своего места и сказал, обращаясь к Чеходару:
   – У нас к штабу просьба есть.
   – Какая еще просьба?
   – Мы тут посовещались, - Коля Маленький указал на Бориса и Илью Куклева, - и решили. Думаю, что бригадир нас поддержит. Поручите нам найти этих хлопцев. В лепешку расшибемся, но найдем.
   – Вы сначала своего найдите, - проворчал Проскуряков, а потом уже чужих. Где Таран-то?
   – А он болен, - быстро ответил Коля Маленький. - Как раз собираемся идти проведать.
   – Я поддерживаю перед штабом их просьбу, - вмешался Огнев.
   – Ты сначала скажи, какое у тебя дело к нам было, вспомнил Чеходар. - Что там за кража?
   Огнев хмуро усмехнулся.
   – Пока придется отложить. Сейчас меня интересуют те хлопцы, что пропали...
   Заседание штаба закончилось поздно.
   Выйдя на улицу, Николай, ни на кого не глядя, спросил:
   – Ну, а что же все-таки с Васькой? Кто знает?
   – Никто не знает, - ответил Коля Маленький.
   – Надо в самом деле проведать, - предложил Боря Нискин.
   – Ну, счастливо, мальчики, - сказала Аня.
   Коля Маленький ехидно спросил:
   – Папочка ждет?
   – Не болтай глупости, - резко ответила Аня.
   ...Таран жил с матерью недалеко от завода. Ребята дошли до его дома за несколько минут.
   Дверь открыла мать Тарана.
   – Вася? - удивилась она. - Он давно ушел. Сказал, что в штаб, на дежурство.
   Ребята переглянулись.
   – Ну и ну, - присвистнул Коля Маленький. - Вот жизнь пошла. Люди пачками исчезать стали...

Глава VII
"РОК" С ИДЕОЛОГИЕЙ

   В субботу лекции кончались рано, и Валерий Гельтищев немедленно направился домой. До вечера надо многое успеть, а вечером они сделают роскошный "бар". Старики едут на дачу к Федоровым с ночевкой. Отец еще вчера сговаривался по телефону с Иваном Спиридоновичем насчет пульки. Вообще преферанс это просто спасение: старики забывают о времени и, что еще важнее, о собственных детях. Кончается тирания.
   Только бы ничего, у них не поломалось. Погода, слава богу, по-прежнему жаркая, у матери с утра мигрени не было, Федоровы тоже, кажется, в порядке.
   Теперь надо только придумать причину, почему ему самому необходимо задержаться до завтра в городе. Занятия? Не поверят. Проведать в больнице Юрку Назарова? Мать тогда так умилялась. Не пройдет. Юрку позавчера выписали, и он, Валерий, сдуру рассказал дома об этом. - Что же еще? Собрание?
   Ну, это уж совсем пошло. Вечер в институте? Но соседи могут потом трепануть, что у него собирались гости. Уж эти соседи!.. О, идея! Срочный выпуск газеты! На это многое можно навертеть.
   Валерий весело присвистнул и, помахивая небольшим спортивным чемоданчиком с конспектами и книгами, ускорил шаг. Надо спешить.
   С разбегу взлетев на третий этаж, он открыл своим ключом дверь.
   Отец еще не приходил, но мать была дома, сегодня у нее в школе было тоже мало уроков.
   Валерий поспешно чмокнул мать в лоснящуюся щеку и, почувствовав на губах приторный вкус крема, снисходительно улыбнулся.
   – Валерик, мой руки, я накрываю.
   – Папу подождем. Он скоро?
   – Только что звонил. Уже едет. И надо еще успеть все приготовить с собой. На один час дают собственную машину, это же надо додуматься!
   – Не собственную, а бывшую персональную, - засмеялся Валерий. - Бывшую!
   Надежда Викторовна раздраженно отмахнулась.
   – Вечно ты со своими глупыми шутками. Я не собираюсь никого осуждать...
   Вскоре приехал и Евгений Петрович. Вся семья села за стол. Рядом с прибором мужа Надежда Викторовна поставила небольшой графинчик.
   – Великолепно! - Евгений Петрович энергично потер руки. - Ну, так что нового на ниве народного образования? - обратился он к жене.
   – Одни неприятности! - с досадой ответила та, разливая суп. - Из шестого "Г" пропало сразу четверо мальчишек. Прибегали матери. Крик, шум. Это еще счастье, что не из моего класса.
   Евгений Петрович усмехнулся.
   – Муза дальних странствий, наверно. Ничего не поделаешь. Море зовет.
   – Какая там муза! Просто отпетые хулиганы. Безнадзорные.
   Евгений Петрович выпил рюмку, крякнул и принялся за щи.
   Валерий сидел скромно, не вмешиваясь в разговор и выбирая подходящий момент, когда можно будет сообщить о своей задержке в городе.
   – Я договорился с Федоровыми, - сообщил Евгений Петрович. - Мы за ними заедем. Тесновато, правда, будет. Ну, да что поделаешь...
   – Не так уж тесно, - сказал Валерий и с сокрушенным видом добавил: - Мне придется задержаться до завтра. Надо срочно выпускать газету.
   – Гм, - недовольно покрутил головой Евгений Петрович, каждый раз у тебя что-нибудь...
   – Ну конечно! Как с родителями ехать, так дела, - возмутилась Надежда Викторовна. - Совершенно выбиваешься из семьи. И потом, у тебя такой утомленный вид. Нет, я решительно против! Решительно!
   Валерий с улыбкой пожал плечами.
   – Ты хочешь, чтобы я заработал выговор? В конце концов это же моя общественная обязанность.
   Обед закончился в молчании.
   Потом Надежда Викторовна с сердитым и обиженным видом стала укладывать сумки. Евгений Петрович углубился в газету.
   Валерий без дела послонялся по комнате, потом направился к телефону.
   – Я, конечно, попробую, но... Рогов, как вам известно, человек принципиальный.
   Он набрал номер телефона. В трубке раздались продолжительные гудки, потом послышался голос закадычного его приятеля Анатолия Титаренко.
   – Рогов, ты? - спросил Валерий и, не дав Анатолию опомниться, продолжал: - Мне надо уезжать. Давай перенесем редколлегию на ту неделю?
   – Ты что, спятил? - изумился было Анатолий, но тут же рассмеялся. - А-а, ну, валяй, валяй!.. Колоссально получается.
   – Почему невозможно? - возразил между тем Валерий. - Ты всегда выбираешь самое неудобное время! Я поставлю вопрос, на бюро!..
   Он некоторое время горячо спорил, потом с досадой бросил трубку.
   – Ничего не получается! Только нервы треплешь с ним.
   – Ну ладно уж, - ворчливо проговорила Надежда Викторовна. - Только завтра приезжай пораньше.
   Когда родители, наконец, уехали, Валерий облегченно вздохнул. Теперь надо было не терять времени.
   Он торопливо прошел в свою комнату, снял со стен фотографии, запрятал в чемодан под кроватью, а на их место повесил пестрые и головоломные репродукции с картин западных абстракционистов, вырезанные из каких-то иностранных журналов. Несколько этих журналов вперемежку с "Америкой" он небрежно бросил на стол.
   В передней раздался звонок. Пришел Анатолий, толстый, рыжеватый парень, подстриженный под короткий бобрик. Несмотря на жару, Анатолий был в черном костюме с белым галстуком-бабочкой.
   Приятели разложили на столе пачки иностранных сигарет, тонкие пластинки жевательной резины в пестрой глянцевой обертке, потом достали из-за шкафа бутылки с водкой и перелили их содержимое в замысловатые бутылки из-под заграничного коньяка.
   Валерий натянул пеструю рубашку навыпуск с изображением обезьян, пальм и прочей экзотики, и приятели, развалившись на диване, наконец-то закурили.
   – Ожидаются новые персонажи? - спросил Анатолий.
   – Да, - кивнул головой Валерий и иронически добавил: В том числе из самых низов. Кадры нашего "технического директора".
   – Надеюсь, идейно чуждых не будет?
   – Ну, это само собой.
   Шел восьмой час вечера.
   В библиотеке можно было разговаривать только шепотом, и все-таки Андрюше Рогову казалось, что его шепот слышит весь читальный зал, а не только сидящая рядом Марина, столько гнева и боли вкладывал он в свои слова. И еще ему казалось, что если он не убедит Марину, если она все-таки уйдет сейчас из библиотеки и пойдет туда, в этот ненавистный ему дом, то все будет кончено. Из его жизни уйдет самое чудесное и дорогое, что наполняло ее, о чем он так мечтал, чем жил. И все, что он делает, потеряет всякий смысл, всякую радость для него - учеба в университете, стихи, газета, споры и дружба с людьми, семья, дом, небо, море... Андрюша даже не знал в этот момент, что еще вспомнить, что ему еще дорого.
   А Марина улыбалась, слушая его горячий шепот, и отрицательно качала головой. Черт возьми, если бы она еще не была так красива, если бы не шла ей так эта синяя вязаная кофточка и большие, темные, смеющиеся глаза не смотрели бы на него так упрямо и лукаво!
   – А мне с ними весело и интересно, вот и все. И они совсем неглупые, - ответила она. - И, пожалуйста, не командуй. Лучше пойдем вместе.
   – Ни за что! - горячо прошептал Андрюша, краснея от волнения. - И я вовсе не командую. Но они идейно мне чужды, понимаешь? И тебе тоже.
   – А мне нет.
   – Чужды, я знаю! И морально тоже чужды! И потом, это слепое преклонение перед Западом!
   – У них необычная музыка, необычные споры и взгляды на все. Нельзя жить девятнадцатым веком. Пойми, Тургенев уже устарел, даже... даже в любви.
   – В любви?!.
   Андрюша чувствовал, как у него разрывается сердце от переполнявшей его этой самой любви, а она, оказывается, может говорить об этом так спокойно и так несправедливо.
   – Что ты понимаешь в любви! - с тоской прошептал он. Да во все века, если хочешь знать, люди любили одинаково. И... и ревновали тоже. Мне рассказывали в уголовном розыске, как один хороший парень из-за любви...
   Марина тихо рассмеялась.
   – Вот ты где, оказывается, черпаешь сведения о настоящей любви... Ты все-таки очень смешной, Андрюша. Пойдем со мной. Там ты с ними поспоришь.
   – Я с ними не там поспорю, - угрожающе и зло ответил Андрюша. - Не под их дурацкую музыку.
   – Да ты ее не слышал даже.
   – Все равно дурацкая, даже вредная. Для этого ее слышать не надо. Я и так знаю. А ты... Я в тебе очень разочаровываюсь. Все! Иди куда хочешь.
   Он резко отвернулся и уткнулся в книгу.
   – Пожалуйста, - с деланным равнодушием ответила Марина, но в голосе ее все же звучала обида. - Я тебя не просила ни очаровываться, ни разочаровываться. Просто у нас разные взгляды на жизнь.
   Она тоже отвернулась.
   Несколько минут оба пытались читать. Потом Андрюша придвинул к себе тетрадь и принялся что-то поспешно писать на чистом листе. Перечитав, он зачеркнул написанное, подумал и снова стал писатьторопливо, взволнованно и неразборчиво. Марина краешком глаза следила за ним.
   Андрюша в третий или четвертый раз перечеркнул и снова написал что-то, потом вырвал лист и, сложив его вчетверо, придвинул Марине.
   Марина развернула записку и с трудом прочла: "Учти, я к тебе отношусь по-тургеневски. Но твои взгляды я уважаю. Ты, по-моему, очень хорошая. Пожалуйста, я готов пойти с тобой к ним. А примут они меня?"
   Марина поспешно сунула записку в сумочку и обрадованно прошептала:
   – Пойдем, Андрей. Они тебя примут. Ведь ты тоже очень хороший. И там так весело!
   Она встала и принялась собирать книги. Андрюша, красный от волнения, сумрачно поднялся вслед за ней.
   Они сдали книги, и Андрей все так же молча спустился вслед за Мариной по лестнице, чувствуя, что презирает себя за малодушие и беспринципность.
   Наконец он не выдержал и уже в дверях остановился. Марина тревожно оглянулась.
   – Не могу, - мрачно сказал Андрюша, не поднимая глаз. Я все-таки не пойду. Это... это с моей стороны будет подлость.
   – Ну почему же подлость? Ведь ты со мной идешь?
   Марина смотрела на него жалобно и огорченно.
   Андрюша собрал все силы и твердо ответил:
   – Подлость по отношению к самому себе.
   – Как ты все усложняешь, Андрюша! Так невозможно!
   Андрюша грустно покачал головой.
   – По-другому я не могу.
   – Ну и ладно! - рассердилась Марина. - А я пойду.
   Она повернулась и быстро выбежала на улицу.
   Андрюша с тоской посмотрел ей вслед, и ему опять, в который уже раз, показалось, что все рушится в его жизни. И вообще на кой черт ему нужна такая жизнь, без Марины?
   Таран встретился с Червончиком в самом начале улицы Славы, около Приморского бульвара. В густой тени огромного клена он еле различил его тщедушную фигурку. Червончик лихо сдвинул на затылок шляпу и, взяв Тарана под руку, сказал:
   – Полный вперед! Нас уже ждут. А тебя персонально ждет одна очаровательная особа.
   – Откуда она меня знает? - обеспокоенно спросил Таран.
   – Только с моих слов. Такую рекламу выдал, будь здоров, - засмеялся Червончик. - Иначе нельзя. Без паблисити нет просперити!
   – Это что же значит?
   – Американский принцип: без рекламы нет процветания. Здорово?
   – Вообще-то, конечно, - не очень уверенно ответил Таран.
   Ему было не по себе в этот вечер. Впервые он подвел, обманул ребят. Ведь ему надо быть сейчас совсем в другом месте. Там его действительно ждут.
   "В конце концов имею я право на личную жизнь? - убеждал он себя. - Некоторые другие тоже имеют".
   При мысли об Ане его разбирало зло и упреки совести окончательно отступили.