Аксеничев Олег. Шеломянь

   Кметь оказался на месте, именно там, где его оставил Миронег. Он так и не слез с коня, выделяясь большим черным пятном на фоне ночного неба. Для предрассветной поры небо было на удивление темным.
   ОСТАНЬСЯ
   Миронег снова услышал внутри себя голос Фрейи. Хозяйка, верно, не смирилась с отказом и решила попытаться еще раз.
   «Не могу», – подумал Миронег, рассчитывая быть услышанным.
   Я НЕ ПРОШУ – ТРЕБУЮ
   Бесстрастный голос Хозяйки был особенно убедителен. Миронег не знал, что нужно сказать, чтобы Фрейя успокоилась, но Хозяйка сама решила за них обоих.
   ТЕБЕ ПРИДЕТСЯ ВЕРНУТЬСЯ
   Один из столбов, на которых стояла изба, потянулся, словно живой, из земли. За многие годы, что он простоял в неподвижности, успели отрасти корни, и сейчас они с треском рвались в глубине. Оказавшись на поверхности, корни шевелились, причудливо изгибаясь, словно оглаживая весенний воздух. В этом было что-то отвратительное, как будто из столба выползали огромные дождевые черви.
   Вырвавшись из земли, столб перегнулся посередине, так нога сгибается в колене, только изгиб был назад, как у кузнечика.
   С невероятной скоростью столб рванулся в сторону Миронега, и лекарь с недоумением увидел, как он непостижимым образом растет, преодолевая разделяющее их расстояние.
   «Не безумствуй! – раздался пушистый голос. – Оставь его, хозяйка!»
   Столб застыл в движении, и изба стала напоминать курицу над навозной кучей, нашедшую непереваренные зерна овса. Лишившись одной из опор, изба должна была завалиться на сторону, тем не менее она непоколебимо стояла на втором столбе, не замечая перемен.
   «Оставь его!»
   Оказывается, Пес Бога никуда не пропадал, просто в мире за стенами избы он снова обрел невидимость. Холодный нос уткнулся в ладонь Миронега. Хранильник бессознательно похлопал рукой по морде Пса.
   ВЕРНИСЬ
   «Оставь его!»
   В голосе Пса появились новые, повелительные нотки, и Миронегу показалось, что собачьими устами заговорил его хозяин.
   Иначе как понять, что собака, пусть и говорящая, осмеливается приказывать богине?! Никак не понять…
   ТВАРЬ
   Миронег ощутил ненависть, которую испытывала Хозяйка к Псу и его неведомому господину. И еще он почувствовал страх перед хозяином Пса, страх и вынужденное повиновение.
   ПЕС
   Что в этом слове? Вопрос? Ярость? Просьба?..
   «Я здесь, Хозяйка. Что тебе нужно от меня?»
   НЕ ОТ ТЕБЯ ОТ ХОЗЯИНА
   «Говори!»
   Точно, это говорил уже не Пес. Глухой усталый голос принадлежал его хозяину, неведомому богу, которого и Хозяйка, и сам Пес явно боялись называть по имени.
   Я ДОЛЖНА БЫТЬ С НИМ
   «А как же Мученик?»
   ИГГДРАСИЛЬ ЕМУ ВАЖНЕЕ
   «А кто будет хранить Проход?»
   Миронег сел прямо на холодную землю. Разговор, происходивший внутри него, вытягивал силы, и лекарь опасался, что не сможет больше удерживать равновесие.
   При упоминании о Проходе, которым, видимо, и была изба, Хозяйка замолчала. Молчал, выжидая, и господин Пса.
   ЧТО ЖЕ ДЕЛАТЬ
   Миронега скрутило кольцом, такая мука выплеснулась из Хозяйки.
   Я ДОЛЖНА БЫТЬ С НИМ ЭТО ВАЖНО ВАЖНО-ВАЖНО-ВАЖНО-ВАЖНО
   «Замолчи! Я думаю».
   ДОЛЖНА БЫТЬ С НИМ
   «Решено. Пусть свершится предначертанное!»
   ДОЛЖНА-ДОЛЖНА ВАЖНО-ВАЖНО-ВАЖНО
   «Ты будешь с ним. И ты останешься хранить Проход».
   Миронег вздохнул. Оскорбительно, когда твоего мнения не спрашивают, унизительно, даже если твою судьбу решают боги. Хозяйка манила и пугала одновременно. Покинув избу, Миронег надеялся навсегда забыть ее или хотя бы больше с ней не встречаться.
   Плавно поднялся в воздух один из черепов, висевших на заборе. Череп был прекрасно виден в ночи, подсвечивая сам себя. Из глазниц истекал голубоватый свет, такой бывает, когда в печи выгорают дрова и празднично змеятся искры, обожающие тонкий аромат не ощущаемого нами угарного газа. Череп выбелили годы дождей и снега, ветра и солнца. Тем не менее нижняя челюсть отчего-то держалась, хотя на ней не осталось даже следа мускулов и сухожилий.
   Череп завертелся вокруг своей оси, и вращение ускорялось от витка к витку. Слились в белое пятно детали, и мертвая голова стала похожа на небольшой шар из моржовой кости. Такие шары везли от диких племен, что жили на полночь у вечно замерзшего океана.
   Не прекращая вращения, шар подплыл по воздуху к Миронегу. По пути он сжимался больше и больше, уменьшившись в итоге до размера камня для пращи.
   Маленький шарик подлетел к лицу Миронега, вращение замедлилось, и глазницы черепа безучастно уставились в глаза хранильника. Голубоватые искорки поблескивали, словно в глазницах чудом осталась частица души давно умершего хозяина.
   ТЕПЕРЬ МЫ БУДЕМ ВМЕСТЕ ТЫ РАД
   НЕТ ТЫ НЕ РАД И МНЕ НЕВЕСЕЛО
   НО МЫ НЕ РАССТАНЕМСЯ
   ТАК НАДО
   «Что мне с тобой делать?» – спросил Миронег у разговорчивого черепа.
   Я БУДУ У ТЕБЯ В СУМЕ
   Я НЕ ПОТЕРЯЮСЬ
   НИКОГДА-НИКОГДА-НИКОГДА
   «Я счастлив», – подумал Миронег и пожалел об этом.
   Череп обиделся, почувствовав неискренность.
   Изба, так и застывшая с полусогнутой лапой, медленно оседала в землю. Оглянувшись, Миронег увидел, как уходит вниз стена, где незадолго до этого находился вход, охраняемый острыми клыками.
   В это время Миронег услышал голос давно молчавшего кметя:
   – Я и не заметил, как ты вылез оттуда! А с избушкой-то что? Сломалась? Оно и правильно, тут гнилье одно!
   Миронег не смог выдавить из себя ни слова.
   – Не молчи же! – сердился кметь. – Я же тебе только что говорил, не молчи, тебя же сложно разглядеть… Случаем, тебя бревном не задело? От гнилушек плохие раны, заживают долго…
   – Только что? – удивился Миронег. – Сколько же времени я провел за забором?
   – Да самую малость. У меня в животе от голода пробурчать не успело, как избушка стала заваливаться.
   – Самую малость…
   Миронег только покачал головой.
   Возможно, все, что с ним приключилось, – просто морок?
   Но шевелящийся в заплечной суме говорящий череп, пытающийся устроиться поудобнее, опровергал такие мысли.
   Просто боги живут иначе.
   И время бога не совпадает со временем человеческим.
   – Едем обратно, – сказал кметь. – Тут делать больше нечего, а в лагере как бы все без нас не подъели!
   – Едем, – ответил Миронег. – Князь, верно, уже волнуется.
   – Князь? Волнуется? Гы!
   Улыбка кметя на миг осветила ночь.
 
   За последние недели в тмутараканском святилище произошли серьезные перемены. Жители города убрали накопившиеся за десятилетия полного забвения каменные обломки и мусор, вынесли закрывшие плиты пола землю и пыль. Статуя неведомого бога, скромно стоявшая в дальнем углу святилища, была перенесена на почетное место в центр и установлена на новый постамент. Никто не мог объяснить, зачем это делается, но все точно знали, что так надо.
   Изредка по утрам на истертом жертвеннике у ног бога первые из пришедших в святилище находили плохо затертые следы крови. Но никто не связал эти находки с участившимися исчезновениями людей.
   А по вечерам жрецы в темных накидках служили идолу, бормоча заклинания на странном языке, который не слышал ранее никто из жителей Тмутаракани, даже, казалось, повидавшие все купцы.
   Никто не решался предположить, что же представлял собой неведомый бог, был ли он человекоподобен или схож со зверем. Поэтому не заметили, как на каменном стертом лице появилась сама собой хищная злая улыбка, открылись маленькие глаза – по одному на привычном для нас месте, по сторонам носа и еще два на лбу над переносицей.
   Бог видел, только не глазами, а чувствами своих слуг, возродивших рабское служение господину. Видел он и того, кто должен был принести богу освобождение и в итоге изменить и уничтожить мир.
   Видел бог и магический кодекс, без которого перемены будут невозможны. Там, на страницах, сделанных из человеческой кожи, кровью жертв были написаны страшные заклинания и формулы опасных составов, нарисованы демоны и амулеты, дающие над ними власть.
   Только находился этот кодекс совсем в ином месте, чем считал слуга бога.
   Бог почувствовал нечто, что человек расценил бы как волнение.
   Но бог не может волноваться.
   А надеяться?

7. Новгород-Северский – Путивль.
Конец апреля 1185 года

   Звонили колокола в Новгороде-Северском. Следом загудело за городом, от Спасо-Преображенского монастыря, где рядом с добротной деревянной колокольней недавно был заложен каменный собор.
   Князь Святослав Киевский последний раз обернулся и помахал рукой оставшемуся у старого моста через Десну Игорю Святославичу. Северские дружинники уже потянулись обратно, в Курские ворота.
   Старые глаза киевского князя не видели, как невесел был Игорь Святославич. Даже если бы Святослав и заметил это, то решил бы, что плохое настроение двоюродного брата объясняется недолгой встречей и скорым расставанием. Князь киевский торопился на окраину своего княжества, в городок Корачев под Брянском. Оттуда, как он рассказал под большим секретом князю Игорю, пришли неприятные слухи о военных приготовлениях Всеволода Суздальского. Шевеление Мономашичей традиционно воспринималось потомками Олега Святославича как угроза, и Игорь Святославич соглашался, что киевский князь был просто обязан лично проверить готовность пограничной сторожи.
   Но яд недоверия не давал князю Игорю успокоения. Святослав Киевский был слишком стар и слаб для того, чтобы, как в молодости, бросаться в дальний путь по первому непроверенному угрожающему слуху. Кроме того, странно выглядело поведение киевских бояр, не пожелавших уберечь своего князя от тяжелого перехода в начале весеннего разлива рек, когда растаявший снег превращает дороги в непроходимые ленты грязи.
   Святослав лгал, и делал это не убедительно. Игорь Святославич прекрасно понял, что киевский князь просто изобрел повод, чтобы зачем-то проехать по черниговским и северским землям.
   Только зачем? Князь Игорь надеялся на то, что истина не запоздает и не разочарует.
   Колокола ударили еще раз, только теперь уже не в знак прощания, а с призывом на очередную молитву. Князь Игорь был равнодушен к церковной службе, и его свита тоже не жаловала тоскливые для воина молебны. В храме бояре и дружинники говорили в полный голос, зачастую заглушая пение хора. Дьякон Алимпий, обладавший великолепным густым басом, орал, бывало, на богохульников, место которым даже не в аду, а непосредственно в брюхе дьявола. Алимпий очень убедительно расписывал, каким образом грешник туда попадет, и прихожане искренне веселились, внимая гневным словам Божьего слуги.
   Сборы в дорогу и сегодня помешают Игорю и его людям зайти в церковь, а вот завтра отмахнуться от службы не получится. Начало сватовства без Божьего благословения – дурной знак, и раз Христос принял на себя тяжкий труд покровительства над Русью, то пусть отрабатывает.
   Кованые копыта боевых коней прогрохотали по отсыревшим за весну доскам моста, и князь Игорь с дружинниками вернулись обратно в город. Взбудораженные неожиданным визитом киевского князя посадские толпились по краям уличных настилов. Новгород-Северский гудел от пересудов. Под ноги коней летели скорлупки каленых лесных орехов, и хруст под подковами напоминал Игорю Святославичу звук огненных хлопушек, любимой забавы хана Кончака, привозимой купцами из Срединной Империи.
   Передав поводья конюшему, Игорь быстро поднялся по ступенькам на высокое крыльцо своего терема.
   – Ждет?.. – осведомился он у привратника.
   – Он в гриднице, – с поклоном ответил слуга.
   В гриднице князя Игоря ждал тысяцкий Рагуйла. Круглое добродушное лицо и обширная лысина, оставившая редкие пучки волос над ушами, никак не говорили о том, что перед князем стоял лучший воин пограничья, доказавший свою доблесть и прозорливость во многих сечах.
   – Здрав будь, князь! – сказал тысяцкий, склонив голову.
   – Привет тебе, тысяцкий, – кивнул в ответ Игорь Святославич. – Давно ждешь?
   – Бывало дольше, – уклончиво заметил Рагуйла. – Раз зван, значит, нужен… Не так ли, князь?
   – Так, тысяцкий! Есть дело, и без тебя, Рагуйла, не обойдусь.
   Игорь помолчал, затем продолжил:
   – Я уеду из города. Точнее – из княжества. Внешне все это будет выглядеть так, словно я отправляюсь на охоту или еду с проверкой приграничных крепостей – еще не придумал точно… И мне нужен человек, способный в мое отсутствие сохранить в княжестве мир и покой.
   – Князь киевский, стало быть, этого не знает? – взгляд Рагуйлы обшаривал лицо князя.
   – Нет.
   – А князь Святослав Ольгович Рыльский едет с вами… на охоту?
   – Вот именно – на охоту!
   – Проверка крепостей выглядит лучше, – заметил Рагуйла. – Какая уж охота по весне?
   – Пожалуй, неважная, – улыбнулся Игорь. – Как быть с моей просьбой, тысяцкий?
   – Какой просьбой? – с неподдельным изумлением спросил Рагуйла. – Одно ответь, князь: когда ждать обратно?
   – Дней через двадцать, возможно – тридцать, не более того.
   – Кого оставишь со мной в городе?
   – Всех и оставлю. Со мной едет сотня мечников, да у князя Рыльского дружина в сорок копий.
   – Прости за любопытство, князь! Но все же не через Путивль ли путь держишь?
   Рагуйла смотрел на Игоря, прищурив левый глаз.
   – Путивль – тоже крепость, – задумчиво сказал Игорь Святославич.
   Рагуйла согнулся в поясном поклоне.
   – Дозволь отбыть, князь, – сказал он. – Время готовиться к отъезду.
   – Ступай!
   Рагуйла дошел до двери гридницы, там обернулся и тихо сказал:
   – Поздравь от меня сына, князь. А тебе Бог дай скорее стать дедом!
   Игорь взмахнул правой рукой, и жест этот можно было истолковывать по-разному. То ли князь недоумевал, отчего это тысяцкий лезет со странными поздравлениями. То ли он благодарил за доброе слово, не желая при этом раскрывать свои планы и намерения.
   Игорь ничего не сказал тысяцкому.
   Но и безмолвие может многое рассказать.
 
   Ехать собирались с рассветом, но одна встреча задержала Игоря на полчаса.
   К князю, внимательно наблюдавшему, как седлают его коня, подвели смуглого невысокого человека с восточными чертами лица. Одет человек был в темную длинную одежду, напоминавшую монашескую рясу, но на поясе висел меч в истертых заслуженных ножнах, значит, пришелец не мог быть христианским священником.
   – Просил о встрече, – пояснил сопровождавший незнакомца дружинник. И добавил, несколько виновато: – Сильно просил…
   – Кто такой? – спросил князь Игорь, смерив взглядом незваного гостя.
   – Богумил, – ответил тот. – Я болгарин.
   – Что ты хочешь от меня, Богумил? Говори скорее, я тороплюсь!
   – Прошу взять меня с собой, светлый князь! Один я не доберусь до Дешт-и-Кипчак, а это необходимо.
   – Куда?
   – Дешт-и-Кипчак… Половецкое поле, по-вашему. Мне необходимо туда попасть…
   – При чем тут я?
   – Я знаю, куда ты едешь, князь, и наш путь совпадает. Возьми меня с собой, прошу тебя! Обузой не буду. Я могу готовить, врачевать, да и в бою не стану лишним.
   – Знаешь, куда еду? Куда же?
   – В Дешт-и-Кипчак, конечно!
   – Кто же тебе это сказал?
   Игорь Святославич обвел тяжелым взглядом своих дружинников, и они сжались в ожидании княжеского гнева. Сечи не так боялись, как княжей немилости.
   – Кто же со своим языком совладать не смог?
   Вопрос князя относился и к болгарину, и к воинам.
   – Дружина тут ни при чем, – заторопился с ответом Богумил. – Это она!
   Он протянул к Игорю небольшую медную иконку, истертую настолько, что изображение можно было только угадать, а не разглядеть.
   – Что – она? – не понял Игорь.
   – Она уже давно является мне во снах… Ты ведь веришь в вещие сны, князь?.. Она и рассказала, куда я должен отправиться, к кому обратиться за помощью…
   – Кто – она? – переспросил Игорь.
   – Богородица, конечно, – с некоторым раздражением ответил болгарин. – Мне открылось, что в городе, который вы называете Тмутаракань, хранится не узнанная христианами часть платка Девы Марии, которым она утирала свои святые слезы и смертный пот, выступивший на теле Господа нашего Иисуса Христа после распятия. Я должен разыскать его, и я знаю, что ты поможешь мне, князь!
   – Это ты тоже во сне увидел? – спросил Игорь Святославич.
   – Это не просто сон, это видение!
   – На коне хорошо ездишь?
   – Надеюсь, что да.
   – Хорошо. Поедешь с нами. Только учти, будешь отставать – бросим. Возиться нам с тобой некогда!
   – Благодарю тебя, князь! Богоугодное дело совершаешь!
   – Возможно. Но зачем Христу кусок старого платка?
   Болгарин ничего не ответил, только покраснел, от гнева или от стыда – неведомо.
 
   Дорога на Путивль была привычна и знакома. Во многом из-за этого Игорю со спутниками удалось добраться до города засветло, хотя раскисшая земля хватала коней за ноги, а разлившиеся речушки прятали места бродов. Холодный, еще совсем зимний ветер пробирал до костей, и всадники зябко поеживались, покачиваясь во влажных седлах.
   Лучше всего чувствовали себя вьючные лошади. Для них два-три десятка килограммов груза, состоявшего из оружия и доспехов, казались легкой пуховой периной по сравнению с весом всадников, закутанных в тяжелые плотные одежды.
   Позади отряда скромно держался болгарин, старавшийся не попадаться лишний раз на глаза Игорю Святославичу. Еще дальше, в арьергарде, ехали три дружинника, присматривавшие одновременно за тропой и Богумилом.
   На забрале путивльских стен издали были видны фигуры людей, для которых визит Игоря не был тайной. В лучах закатного солнца поблескивали золотые украшения на головном уборе княгини Ефросиньи Ярославны. Острые глаза Игоря разглядели рядом с Ярославной мужчин в княжеских одеждах. Владимир Путивльский и Владимир Галицкий ждали – один отца, другой благодетеля.
   Ворота детинца были заранее открыты, подъездная решетка поднята, и небольшой отряд из Новгород-Северского вскоре промчался через высокую арку воротной башни и оказался внутри города. С забрала вниз по крутой лестнице к спешивающимся всадникам спешила княгиня Ярославна, и под руки ее поддерживали два Владимира – князь и княжич. Цепью у крыльца растянулась путивльская дружина.
   Неуверенно ударили колокола путивльских церквей, ударили и замолчали. Звонари резонно рассудили, что неожиданно появившийся князь Игорь все равно предпочтет храму баню, так зачем же тратить зря силы и пугать ворон?
   Колокольным благовестом в Путивле, как и в других городах на Руси, встречали в то время в основном купеческие караваны. Торговец по роду своей деятельности привыкал к постоянным переговорам и компромиссам и старался договориться по-хорошему не только с людьми, но и с богами. И подношения в храм шли в основном именно от купцов, а священники закрывали глаза и затыкали уши, чтобы ничего не знать о слухах и фактах, что не меньшие дары те же люди приносили языческим волхвам.
   – Здрав будь, князь! – склонилась Ярославна перед мужем.
   Игорь подошел к ней, распрямил, взяв за плечи, и расцеловал в обе щеки. Не привыкшая к частым ласкам княгиня зарделась, а северские и переяславские дружинники переглянулись с понимающими усмешками.
   Продолжая обнимать левой рукой жену, князь Игорь правой сгреб в охапку сына, путивльского князя Владимира. Кивком головы не забыл поприветствовать и галицкого княжича, отметив про себя, что тот стал выглядеть заметно свежее и здоровее по сравнению с последней встречей. Путивльский воздух явно шел на пользу сыну Ярослава Осмомысла.
   – Не прогонишь гостей? – спросил, улыбаясь, князь Игорь у сына.
   – Прогоню, – так же с улыбкой ответил Владимир Путивльский. – Непременно прогоню. Вечером у нас холодно, так что милости прошу пройти в дом. Найдется место и для дружины.
   – А для меня? – подошел князь Святослав Ольгович Рыльский.
   – Если только сеновал… – неуверенно протянул князь путивльский и неожиданно попытался ткнуть его кулаком в бок.
   Святослав легко и изящно уклонился от удара и чувствительно, а главное, громко щелкнул хозяина Путивля по лбу.
   – В детстве не наигрались, – с веселой укоризной сказал Игорь Святославич.
   – Ничего, – неожиданно рассудительно заметил Владимир. – До свадьбы не грех и подурачиться.
   – Только до свадьбы? – огорченно спросил Святослав Ольгович, с удовлетворением поглядывая на лоб князя Владимира, где медленно проявлялся розоватый след от щелчка.
   Игорь Святославич подтолкнул молодых забияк к дверям княжеского терема.
   Из кухонной подклети доносились умопомрачительные запахи, но с дороги важнее было другое.
   Баня.
   Вымоченные и распаренные березовые веники уже ждали в берестяных ведерках, от которых шел густой душистый пар. Богатые одежды были небрежно сброшены на пол, куда до этого уже полетели забрызганные грязью сапоги. Их, пока гости будут париться вместе с хозяевами, должны вычистить слуги.
   Вместе с мужчинами скинула одежду и прошла в парную княгиня Ярославна. Стыдливость, отвращение к собственному телу, старательно прививаемые христианством, еще не прижились на Руси. Мылись все вместе, и единственное, что могло вызвать огорчение, – это неудовольствие, оправданное или нет, как уж сложится, собственным телом в сравнении с другими.
   Но Ярославне не за что было краснеть. Молодое упругое тело, стройное и соразмерное, походило на статуи, созданные греками в дохристианские времена. Под гладкой розовой кожей перекатывались, появляясь и исчезая, мускулы, выдавая немаленькую для женщины силу. При этом в теле княгини не было ничего схожего с перегруженной мышечной массой фигурой современной культуристки, такой неуместной для женщины, созданной для любви и материнства.
   Густой жаркий пар пробирал до костей, снимая путевую грязь и усталость. Веники нещадно били по обнаженным телам, и для княгини не делалось исключения. Ярославна не оставалась в долгу, и Игорь только кряхтел, перепоясанный в очередной раз истертым до голых веток березовым веником.
   Смыв первую грязь и пот, путники расселись на полки, наслаждаясь теплом и отдыхом.
   – Надо поговорить, – негромко произнес князь Игорь, стряхивая с тела обрывки березовых листьев. – Здесь-то уж точно никто не подслушает…
   – Опять тайны? – спросил Владимир Путивльский. – Послезавтра – в путь, неужели кто-то еще сможет нам помешать?
   – К сожалению, это возможно, – ответил Игорь. – В Новгороде-Северском несколькими днями раньше побывал князь киевский…
   – Ох, – сказала Ярославна.
   Привыкшая в родном Галиче к непрестанным интригам, она опасалась, и часто – обоснованно, любого проявления интереса со стороны верховной власти. Тем более если речь шла о Святославе Киевском, презревшем ради великокняжеского престола родственные связи.
   – Это был странный визит, – продолжил Игорь Святославич. – Святослав Киевский отправился на проверку пограничья в самое неудобное время, причем моя разведка утверждает, что никакой особой угрозы для княжества просто нет. Мне показалось, что великий князь просто выведывал что-то.
   – Что же? – спросил князь Рыльский. – Неужели он вызнал о готовящемся походе?
   – Исключено! – заволновался Владимир Путивльский. – Тайна была доверена небольшому кругу абсолютно верных людей. Среди них не может быть предателей!
   – Предатели могут быть везде, – сказал галицкий княжич. – Даже среди нас… Прошу не воспринимать это как оскорбление, я просто не верю в неразгаданные секреты. Неосторожное слово, перехваченное письмо – кто знает, что могло оказаться в распоряжении киевских шпионов? Князя не купишь, а вот его слуг и приближенных – вполне. В Чернигове я говорил с Кузьмищем Кияниным, слугой убиенного князя Суздальского Андрея. Вот кто знает о предательстве все!.. На князя Андрея замыслили самые близкие к нему люди – кто за деньги, кто из чувства мести. С отрубленной рукой убитого князя его жена ходила по палатам, выкрикивая при этом благодарственную молитву… В нашем же случае речь идет не об убийстве, а только о желании рассказать невинный, в общем-то, секрет, причем за хорошую плату.
   – Надо доверять людям, – заметил Владимир Рыльский.
   – Надо доверять только себе, и то не всегда, – возразил галицкий княжич.
   – Уже поздно думать, отчего в Киеве стали подозревать нас в тайных приготовлениях, – прервал пререкания князь Игорь. – Надо решить, как прикрыть Путивль. Он на границе, по нему, ежели что, и первый удар будет.
   – В городе остаемся мы с братом, – заметила Ярославна. – Нам уже приходилось сидеть в осаде. Бог даст, отобьемся…
   – Из Чернигова должны приехать ковуи, – сообщил Игорь Святославич. – Половину я оставлю здесь. Они незаменимы как пригородная сторожа и, надеюсь, не пропустят появления врага, откуда бы он ни ударил.
   – Прикрывать лучше запад, – заметил князь путивльский. – Переяславцы – вот кто сейчас опаснее всего!
   – Прикрывать надо все! – В руках Игоря хрустнули ветки веника. – От Половецкого поля возможен удар диких орд Гзака. Его отогнали от Курска, и теперь он ищет слабину в обороне наших границ. И главное, опасным стало северное направление. К сожалению, возможно нападение суздальцев или… киевлян. Ярослав Черниговский уже начал укреплять крепости на пути к Днепру.
   – Мне холодно, – сказала Ярославна и вышла в предбанник, где ожидавшие служанки закутали ее в большой вышитый рушник.