Страница:
— Что-нибудь выпьешь? — Он указал на бар, привинченный к переборке.
— Нет, сэр, спасибо. Так рано не пью.
— Я тоже.
Контр-адмирал поздравил его с успешно выполненным заданием и заговорил о близкой дружбе с Порохом Россом. Потом они помянули добрым словом покойного Аллена.
— Один я остался из нашей неразлучной троицы! — вздохнул пожилой офицер. — Как тебе известно, мы вместе служили здесь во время правления… мм… командования Макартура. И вместе работали над историей американских военно-морских операций. Наша группа собрала и систематизировала все материалы, а Морисон поставил только свое имя на всех пятнадцати томах. Но в каком-то смысле это был пик нашей карьеры.
— Вы ведь, кажется, в восемьдесят первом вышли в отставку?
— Да, Брент. Но в восемьдесят седьмом меня отозвали, когда разразился мировой нефтяной кризис. Начальник штаба сказал, что ВМР буквально задыхается без людей. Я говорил им, что старый боевой конь не в силах разобраться в компьютерных шифрах. Но меня послали на срочные курсы — и вот я здесь. — Он нервно забарабанил пальцами по столу, добавив новый звук к гулу вентиляторов и грохоту ремонтного дока.
Брент понял, что старик чем-то взволнован, но расспрашивать не стал: пускай сам выскажется.
— Видишь ли, мой мальчик, у меня к тебе вопрос личного свойства… деликатный, что называется. И ты вправе отказаться обсуждать со мной тему, не имеющую никакого отношения к войне.
На лице столь же дорогом ему, как черты покойного Марка Аллена и как воспоминания об отце, написана нешуточная озабоченность.
— Сэр, я готов обсудить с вами любую тему.
— Ты… говорят, хорошо знаком с агентом ЦРУ Дэйл Макинтайр?
Брент на миг растерялся, но взял себя в руки и молча кивнул.
— Мы были довольно близки… особенно в Нью-Йорке.
Старик потряс головой; седая прядь упала ему на лоб. Но он раздраженным жестом поправил ее.
— Мы знаем.
— Кто это — мы?
— Разве непонятно, Брент?
— Иными словами, ВМР неусыпно следит за мной!
Избегая его пристального взгляда, Уайтхед уставился на копию известной картины: крейсер «Лос-Анджелес» упрямо режет волну.
— Не только ВМР. ФБР и ЦРУ тоже.
Брент почувствовал, как вверх по шее поднялась горячая волна и обожгла щеки.
— Надо же, какая милая компания! Может, в квартире Дэйл установлены прослушивающая аппаратура и скрытые камеры?
— Твой сарказм неуместен, Брент. — Контр-адмирал наклонился к молодому человеку. — Вы оба участвуете в операциях особой важности и секретности. Кеннет Розенкранц и Вольфганг Ватц специально приезжали в Нью-Йорк, чтобы встретиться с тобой и адмиралом Алленом.
— Да, сэр, я прекрасно помню нашу стычку у здания ООН.
— Разумеется, мы за вами следили. И тебя, и ее могли похитить, взять заложниками. Или просто устроить засаду и убить.
— Я никакой слежки не заметил.
Уайтхед улыбнулся.
— Мы работаем чисто.
— Не понимаю, адмирал, зачем весь этот разговор? Дэйл — честный, преданный агент. Она никогда не скажет лишнего — ни мне, ни кому-либо другому. У нас были… чисто личные отношения.
— Я понимаю… Но у Дэйл очень серьезные проблемы. По всей видимости, она на грани срыва. Мне сообщили о ее поведении здесь, на корабле, и, насколько я понял, ЦРУ хочет ее отозвать и отправить в длительный отпуск.
— Но почему?
— Тебе известно, что она разведена?
— Конечно. Когда это было!
— И про ее сына знаешь?
— Про сына?
— Не знаешь, стало быть.
Брент молча помотал головой.
Старик вздохнул и откинулся на спинку стула.
— Эдвард Джеймс Макинтайр. Дэйл родила его в девятнадцать. Он воспитывался в Филадельфии у деда с бабкой, поскольку мать была занята своей карьерой в ЦРУ.
— А отец?
— Тому вообще дела нет. Бегает за юбками, и больше ничто его не волнует. Дэйл ежемесячно посылала родителям сумму на содержание Эдди, а видела сына крайне редко. Но парень видно, способный, его приняли в Пенсильванский университет, когда ему было всего семнадцать. — Уайтхед сжал виски, как при сильной головной боли. — Но попал в дурную компанию, стал пить, потом пристрастился к наркотикам.
— Боже! — Брент поежился. — Бедная Дэйл!
— Да, бедная Дэйл. Месяц назад он принял повышенную дозу. Его нашли на обочине дороги, завернутым в тряпье…
— Ужас!
— Дэйл убита горем и чувством вины. На нее теперь нельзя положиться. Она опускается, Брент.
— А вы, судя по всему, принимаете в ней участие.
Уайтхед грустно улыбнулся.
— А как же иначе? Она моя племянница.
— Нет, сэр, спасибо. Так рано не пью.
— Я тоже.
Контр-адмирал поздравил его с успешно выполненным заданием и заговорил о близкой дружбе с Порохом Россом. Потом они помянули добрым словом покойного Аллена.
— Один я остался из нашей неразлучной троицы! — вздохнул пожилой офицер. — Как тебе известно, мы вместе служили здесь во время правления… мм… командования Макартура. И вместе работали над историей американских военно-морских операций. Наша группа собрала и систематизировала все материалы, а Морисон поставил только свое имя на всех пятнадцати томах. Но в каком-то смысле это был пик нашей карьеры.
— Вы ведь, кажется, в восемьдесят первом вышли в отставку?
— Да, Брент. Но в восемьдесят седьмом меня отозвали, когда разразился мировой нефтяной кризис. Начальник штаба сказал, что ВМР буквально задыхается без людей. Я говорил им, что старый боевой конь не в силах разобраться в компьютерных шифрах. Но меня послали на срочные курсы — и вот я здесь. — Он нервно забарабанил пальцами по столу, добавив новый звук к гулу вентиляторов и грохоту ремонтного дока.
Брент понял, что старик чем-то взволнован, но расспрашивать не стал: пускай сам выскажется.
— Видишь ли, мой мальчик, у меня к тебе вопрос личного свойства… деликатный, что называется. И ты вправе отказаться обсуждать со мной тему, не имеющую никакого отношения к войне.
На лице столь же дорогом ему, как черты покойного Марка Аллена и как воспоминания об отце, написана нешуточная озабоченность.
— Сэр, я готов обсудить с вами любую тему.
— Ты… говорят, хорошо знаком с агентом ЦРУ Дэйл Макинтайр?
Брент на миг растерялся, но взял себя в руки и молча кивнул.
— Мы были довольно близки… особенно в Нью-Йорке.
Старик потряс головой; седая прядь упала ему на лоб. Но он раздраженным жестом поправил ее.
— Мы знаем.
— Кто это — мы?
— Разве непонятно, Брент?
— Иными словами, ВМР неусыпно следит за мной!
Избегая его пристального взгляда, Уайтхед уставился на копию известной картины: крейсер «Лос-Анджелес» упрямо режет волну.
— Не только ВМР. ФБР и ЦРУ тоже.
Брент почувствовал, как вверх по шее поднялась горячая волна и обожгла щеки.
— Надо же, какая милая компания! Может, в квартире Дэйл установлены прослушивающая аппаратура и скрытые камеры?
— Твой сарказм неуместен, Брент. — Контр-адмирал наклонился к молодому человеку. — Вы оба участвуете в операциях особой важности и секретности. Кеннет Розенкранц и Вольфганг Ватц специально приезжали в Нью-Йорк, чтобы встретиться с тобой и адмиралом Алленом.
— Да, сэр, я прекрасно помню нашу стычку у здания ООН.
— Разумеется, мы за вами следили. И тебя, и ее могли похитить, взять заложниками. Или просто устроить засаду и убить.
— Я никакой слежки не заметил.
Уайтхед улыбнулся.
— Мы работаем чисто.
— Не понимаю, адмирал, зачем весь этот разговор? Дэйл — честный, преданный агент. Она никогда не скажет лишнего — ни мне, ни кому-либо другому. У нас были… чисто личные отношения.
— Я понимаю… Но у Дэйл очень серьезные проблемы. По всей видимости, она на грани срыва. Мне сообщили о ее поведении здесь, на корабле, и, насколько я понял, ЦРУ хочет ее отозвать и отправить в длительный отпуск.
— Но почему?
— Тебе известно, что она разведена?
— Конечно. Когда это было!
— И про ее сына знаешь?
— Про сына?
— Не знаешь, стало быть.
Брент молча помотал головой.
Старик вздохнул и откинулся на спинку стула.
— Эдвард Джеймс Макинтайр. Дэйл родила его в девятнадцать. Он воспитывался в Филадельфии у деда с бабкой, поскольку мать была занята своей карьерой в ЦРУ.
— А отец?
— Тому вообще дела нет. Бегает за юбками, и больше ничто его не волнует. Дэйл ежемесячно посылала родителям сумму на содержание Эдди, а видела сына крайне редко. Но парень видно, способный, его приняли в Пенсильванский университет, когда ему было всего семнадцать. — Уайтхед сжал виски, как при сильной головной боли. — Но попал в дурную компанию, стал пить, потом пристрастился к наркотикам.
— Боже! — Брент поежился. — Бедная Дэйл!
— Да, бедная Дэйл. Месяц назад он принял повышенную дозу. Его нашли на обочине дороги, завернутым в тряпье…
— Ужас!
— Дэйл убита горем и чувством вины. На нее теперь нельзя положиться. Она опускается, Брент.
— А вы, судя по всему, принимаете в ней участие.
Уайтхед грустно улыбнулся.
— А как же иначе? Она моя племянница.
9
Дело близилось к вечеру, когда Брент постучал в дверь ее номера. До отеля «Империал» его, как в прошлый раз, проводили два охранника с винтовками, пистолетами и тесаками. На обоих была форма одежды номер два: стальная каска, на ремне подсумок с патронами, краги, обернутые вокруг штанов. Один занял боевой пост у дверей лифта, второй проводил Брента до двери номера. Обслуга и клиенты отеля испуганно косились на них.
Еще с порога Брент заметил, как она осунулась. В одной руке стакан виски, другой она махнула, приглашая его войти.
— Заходи, малыш. Кодировщик тебя ждет. — Голос резкий, отрывистый, но вчерашней враждебности и след простыл.
Брент молча опустился на диван, упершись коленями в роскошный мраморный столик. Глянул в широкое окно на грандиозную — может быть, даже слишком — панораму города: Гинза с ее шикарными магазинами, сияющий огнями императорский дворец, респектабельный жилой квартал, где теснятся особняки, которые, случись землетрясение, обрушатся на голову обитателей и не причинят им ни малейшего вреда — такие они хрупкие, вдали лес небоскребов, испещренных непристойно яркими неоновыми рекламами, а за всем этим тянется гавань с длинными рядами причалов, складских помещений, десятками тяжело груженных барж, стоящих на приколе.
По-прежнему со стаканом в руке, Дэйл молча остановилась у столика и в упор посмотрела на Брента. Одета в зеленый атласный пиджак, такого же цвета блузку и облегающие брюки. Материя великолепно обрисовывает фигуру. Волосы распущены и неудержимым золотым потоком струятся по плечам. Но вид измученный; глаза опухли, незаметные прежде морщинки проступили в уголках губ и глаз. Сразу видно: женщине плохо.
Брент не стал ходить вокруг да около.
— Я знаю про твоего сына.
Дэйл дернулась, будто через нее пропустили ток.
— Откуда?
— От контр-адмирала Уайтхеда.
— Дядя… Он что, здесь?
— Прибыл на «Йонагу» вместо адмирала Аллена.
Она осушила свой стакан.
— Налить чего-нибудь?
Брент кивнул. Дэйл подошла к небольшому бару, отделяющему гостиную от кухни, и вскоре вернулась, наполнив два стакана.
— Виски с лимонным соком, — доложила она, подавая ему коктейль и усаживаясь на диван.
— У тебя хорошая память.
— Дается практикой. — Она отхлебнула виски и поморщилась. — У дяди слишком длинный язык.
— Почему ты сама ничего мне не рассказывала?
Дэйл усмехнулась, но в глазах блеснули слезы.
— Эдди был всего на несколько лет моложе тебя.
— Ну и что?
— Как ну и что? Старая шлюха путается с мальчишкой, ровесником сына! По-твоему, это мелочь?
— Не говори так.
Она будто не слышала.
— Бедный мой Эдди! Я его бросила, забыла, убила! — Она уткнулась лицом в кулак; сгорбившиеся плечи затряслись от рыданий.
Брент обхватил их одной рукой, прижал ее к себе.
— Неправда! Слышишь, Дэйл, это неправда. Теперь такое на каждом шагу случается.
Несколько раз судорожно всхлипнув, она сумела овладеть собой и заговорила низким, словно бы шедшим из самой глубины, голосом.
— Я ненавижу войну и смерть. Но пусть «Йонага», после того как покончит с арабами, отправится в Центральную и Южную Америку. Вот где идет настоящая война.
— Буду жив — займусь этим.
Она потянулась и ласково провела пальцами по его лбу, щеке, сильной шее.
— Милый мой, хороший мальчик. Прости, вчера я вела себя по-свински.
— Я понимаю.
— Нет, не понимаешь. Я презираю твоего Фудзиту и все, за что он ратует.
Брент вздрогнул, как от удара.
— Ты… Ты на себя наговариваешь.
— Честное слово! Он неисправимый националист и женоненавистник.
— Неправда. К тебе он отнесся с уважением.
— Не ко мне, а к сведениям, которые я доставила. Ему нужна поддержка ЦРУ, а в тот момент я была ЦРУ.
— Ты нарочно настроила его против себя?
Она отпила из стакана и поставила его на стол.
— Ну, не то что б у меня был какой-то дьявольский план… но в общем — да, мне с первой встречи хотелось воздать ему по заслугам. А когда умер Эдди, точно с цепи сорвалась. Внутренний голос все время нашептывал мне: «Какого черта с ними церемониться?»
— Чтобы понять адмирала, надо знать его поколение. Он — типаж из прошлого века.
Она горько рассмеялась.
— Поколение лицемеров! Мнят о себе Бог знает что, а сами топчут ногами своих женщин. Скажи, чем они лучше арабов, которых так ненавидят?
— Во всяком случае, они не отрезают женщинам клиторы и не гонят в поле вместо себя.
Дэйл слегка побледнела.
— Когда это было! В средние века.
— Нет, это практикуется по сей день — женщины-евнухи и прочее.
— Я не верю.
— Они и нас хотят загнать в рабство с помощью главного божества — нефти.
— К черту арабов, Брент. Я тебя вчера оскорбила. — Она взяла его большую руку в свои, перевернула и поцеловала раскрытую ладонь. — Мальчик мой, я хотела разом покончить со всем. Играла, как Бет Дейвис в мелодраме тридцатых годов. Старое-престарое шоу в оживших красках. — Губы ее горестно сжались, она еще выпила. — Знаешь, когда я похоронила Эдди, ты словно бы ушел от меня вместе с ним. Вы так похожи!
— Ты говорила, что любишь меня.
— Порой трудно удержаться. Ты умеешь свести женщину с ума.
— Это не я, это в тебе страсть так и клокочет.
— Правда. Я наслаждалась юным любовником, внушала себе, что молодость можно вернуть. Ты пробудил к жизни старую шлюху на пороге климакса.
— Не глупи. Никакая ты не старая…
— Старая, и все это было обречено с самого начала. — Она выпустила его руку и отвернулась. — Надо смотреть правде в глаза. Я слишком стара для тебя, Брент. Наш роман закончился, еще не начавшись.
— Да ты девчонка!
— Ой, не надо, Брент, ничего не выйдет. Скоро я стану дряхлой подружкой молодого мужчины. Представляешь, каково мне будет видеть, как ты смотришь вслед другим женщинам?
Брент вздохнул и понял, что спорить бесполезно, надо покориться судьбе.
— Ладно. Я больше не стану тебя тревожить. — Он сделал большой глоток виски.
Дэйл заплакала, и он еще крепче обнял ее.
Немного успокоившись, она промокнула глаза платком.
— Я завтра улетаю. Меня отправляют в отпуск. Уже прислали замену. Его зовут Хорейс Мэйфилд.
— Впервые слышу.
— Хороший парень, Фудзите понравится. Для него главное, чтоб яйца были. — Она допила остатки и вновь двинулась к бару. Вернувшись, села поближе к Бренту, посмотрела на него через край стакана. Зеленые глаза так и буравили его, будто она пыталась читать у него в душе. Он неловко повел плечами и хлебнул для храбрости.
— Что влечет тебя туда, Брент?
— Куда?
Она махнула на окно в сторону гавани, и Брент удивился столь резкому повороту.
— Туда. Сражаться, убивать, охотиться за смертью. Гоняешься за своим белым китом, да? Неужели смерть такая соблазнительница, что может отвлечь мужчин от всего — от семьи, от детей, от любимых?
Говорить о долге нелепо, подумал Брент, и вообще, что тут скажешь!
— Не знаю. Честно, не знаю. Знаю только, что это надо сделать, и если не я, то кто же?
— Мужчины испокон веку это говорят, уходя на свою дурацкую войну… — Она помедлила, собираясь с мыслями. — Мир никогда не был вашим призванием.
Брент опять осушил стакан.
— Оливер Уэнделл Холмс[26] в юбке!
— Он был не так глуп.
— Он не понимал, что нами управляет будущее.
— Я не согласна. Будущее темно, Брент. Нам не дано его увидеть. Впрочем, попытайся. Хотя бы не о чем будет жалеть. Все сожаления остаются в прошлом.
— Всем нам будет о чем жалеть, если мы не остановим Каддафи и его безумную свору.
Настала ее очередь покориться неизбежности.
— Бесполезно, не так ли?
— Боюсь, что да. — Он поднялся. — Где кодировщик?
Она быстро прошла в спальню и вынесла оттуда пластмассовый ящичек.
— «Зеленый Гамма» записан в ПЗУ.
Он запихнул ящичек во внутренний карман, подписал протянутую ему расписку и направился к двери. У порога она прижалась к нему, обвила руками шею.
— Мальчик мой милый! Если б только…
Он приложил палец к ее губам.
— Ничего не говори, Дэйл. Мы еще увидимся.
— Конечно, дорогой. Конечно, увидимся.
Оба понимали, что это ложь, потому стиснули друг друга в объятиях и слились в жадном, всепоглощающем поцелуе — так целуются лишь на прощанье.
Брент вышел в коридор; часовой щелкнул каблуками и проследовал за лейтенантом к лифту. Нажимая кнопку, Брент услышал, как тихо затворилась дверь номера.
Еще с порога Брент заметил, как она осунулась. В одной руке стакан виски, другой она махнула, приглашая его войти.
— Заходи, малыш. Кодировщик тебя ждет. — Голос резкий, отрывистый, но вчерашней враждебности и след простыл.
Брент молча опустился на диван, упершись коленями в роскошный мраморный столик. Глянул в широкое окно на грандиозную — может быть, даже слишком — панораму города: Гинза с ее шикарными магазинами, сияющий огнями императорский дворец, респектабельный жилой квартал, где теснятся особняки, которые, случись землетрясение, обрушатся на голову обитателей и не причинят им ни малейшего вреда — такие они хрупкие, вдали лес небоскребов, испещренных непристойно яркими неоновыми рекламами, а за всем этим тянется гавань с длинными рядами причалов, складских помещений, десятками тяжело груженных барж, стоящих на приколе.
По-прежнему со стаканом в руке, Дэйл молча остановилась у столика и в упор посмотрела на Брента. Одета в зеленый атласный пиджак, такого же цвета блузку и облегающие брюки. Материя великолепно обрисовывает фигуру. Волосы распущены и неудержимым золотым потоком струятся по плечам. Но вид измученный; глаза опухли, незаметные прежде морщинки проступили в уголках губ и глаз. Сразу видно: женщине плохо.
Брент не стал ходить вокруг да около.
— Я знаю про твоего сына.
Дэйл дернулась, будто через нее пропустили ток.
— Откуда?
— От контр-адмирала Уайтхеда.
— Дядя… Он что, здесь?
— Прибыл на «Йонагу» вместо адмирала Аллена.
Она осушила свой стакан.
— Налить чего-нибудь?
Брент кивнул. Дэйл подошла к небольшому бару, отделяющему гостиную от кухни, и вскоре вернулась, наполнив два стакана.
— Виски с лимонным соком, — доложила она, подавая ему коктейль и усаживаясь на диван.
— У тебя хорошая память.
— Дается практикой. — Она отхлебнула виски и поморщилась. — У дяди слишком длинный язык.
— Почему ты сама ничего мне не рассказывала?
Дэйл усмехнулась, но в глазах блеснули слезы.
— Эдди был всего на несколько лет моложе тебя.
— Ну и что?
— Как ну и что? Старая шлюха путается с мальчишкой, ровесником сына! По-твоему, это мелочь?
— Не говори так.
Она будто не слышала.
— Бедный мой Эдди! Я его бросила, забыла, убила! — Она уткнулась лицом в кулак; сгорбившиеся плечи затряслись от рыданий.
Брент обхватил их одной рукой, прижал ее к себе.
— Неправда! Слышишь, Дэйл, это неправда. Теперь такое на каждом шагу случается.
Несколько раз судорожно всхлипнув, она сумела овладеть собой и заговорила низким, словно бы шедшим из самой глубины, голосом.
— Я ненавижу войну и смерть. Но пусть «Йонага», после того как покончит с арабами, отправится в Центральную и Южную Америку. Вот где идет настоящая война.
— Буду жив — займусь этим.
Она потянулась и ласково провела пальцами по его лбу, щеке, сильной шее.
— Милый мой, хороший мальчик. Прости, вчера я вела себя по-свински.
— Я понимаю.
— Нет, не понимаешь. Я презираю твоего Фудзиту и все, за что он ратует.
Брент вздрогнул, как от удара.
— Ты… Ты на себя наговариваешь.
— Честное слово! Он неисправимый националист и женоненавистник.
— Неправда. К тебе он отнесся с уважением.
— Не ко мне, а к сведениям, которые я доставила. Ему нужна поддержка ЦРУ, а в тот момент я была ЦРУ.
— Ты нарочно настроила его против себя?
Она отпила из стакана и поставила его на стол.
— Ну, не то что б у меня был какой-то дьявольский план… но в общем — да, мне с первой встречи хотелось воздать ему по заслугам. А когда умер Эдди, точно с цепи сорвалась. Внутренний голос все время нашептывал мне: «Какого черта с ними церемониться?»
— Чтобы понять адмирала, надо знать его поколение. Он — типаж из прошлого века.
Она горько рассмеялась.
— Поколение лицемеров! Мнят о себе Бог знает что, а сами топчут ногами своих женщин. Скажи, чем они лучше арабов, которых так ненавидят?
— Во всяком случае, они не отрезают женщинам клиторы и не гонят в поле вместо себя.
Дэйл слегка побледнела.
— Когда это было! В средние века.
— Нет, это практикуется по сей день — женщины-евнухи и прочее.
— Я не верю.
— Они и нас хотят загнать в рабство с помощью главного божества — нефти.
— К черту арабов, Брент. Я тебя вчера оскорбила. — Она взяла его большую руку в свои, перевернула и поцеловала раскрытую ладонь. — Мальчик мой, я хотела разом покончить со всем. Играла, как Бет Дейвис в мелодраме тридцатых годов. Старое-престарое шоу в оживших красках. — Губы ее горестно сжались, она еще выпила. — Знаешь, когда я похоронила Эдди, ты словно бы ушел от меня вместе с ним. Вы так похожи!
— Ты говорила, что любишь меня.
— Порой трудно удержаться. Ты умеешь свести женщину с ума.
— Это не я, это в тебе страсть так и клокочет.
— Правда. Я наслаждалась юным любовником, внушала себе, что молодость можно вернуть. Ты пробудил к жизни старую шлюху на пороге климакса.
— Не глупи. Никакая ты не старая…
— Старая, и все это было обречено с самого начала. — Она выпустила его руку и отвернулась. — Надо смотреть правде в глаза. Я слишком стара для тебя, Брент. Наш роман закончился, еще не начавшись.
— Да ты девчонка!
— Ой, не надо, Брент, ничего не выйдет. Скоро я стану дряхлой подружкой молодого мужчины. Представляешь, каково мне будет видеть, как ты смотришь вслед другим женщинам?
Брент вздохнул и понял, что спорить бесполезно, надо покориться судьбе.
— Ладно. Я больше не стану тебя тревожить. — Он сделал большой глоток виски.
Дэйл заплакала, и он еще крепче обнял ее.
Немного успокоившись, она промокнула глаза платком.
— Я завтра улетаю. Меня отправляют в отпуск. Уже прислали замену. Его зовут Хорейс Мэйфилд.
— Впервые слышу.
— Хороший парень, Фудзите понравится. Для него главное, чтоб яйца были. — Она допила остатки и вновь двинулась к бару. Вернувшись, села поближе к Бренту, посмотрела на него через край стакана. Зеленые глаза так и буравили его, будто она пыталась читать у него в душе. Он неловко повел плечами и хлебнул для храбрости.
— Что влечет тебя туда, Брент?
— Куда?
Она махнула на окно в сторону гавани, и Брент удивился столь резкому повороту.
— Туда. Сражаться, убивать, охотиться за смертью. Гоняешься за своим белым китом, да? Неужели смерть такая соблазнительница, что может отвлечь мужчин от всего — от семьи, от детей, от любимых?
Говорить о долге нелепо, подумал Брент, и вообще, что тут скажешь!
— Не знаю. Честно, не знаю. Знаю только, что это надо сделать, и если не я, то кто же?
— Мужчины испокон веку это говорят, уходя на свою дурацкую войну… — Она помедлила, собираясь с мыслями. — Мир никогда не был вашим призванием.
Брент опять осушил стакан.
— Оливер Уэнделл Холмс[26] в юбке!
— Он был не так глуп.
— Он не понимал, что нами управляет будущее.
— Я не согласна. Будущее темно, Брент. Нам не дано его увидеть. Впрочем, попытайся. Хотя бы не о чем будет жалеть. Все сожаления остаются в прошлом.
— Всем нам будет о чем жалеть, если мы не остановим Каддафи и его безумную свору.
Настала ее очередь покориться неизбежности.
— Бесполезно, не так ли?
— Боюсь, что да. — Он поднялся. — Где кодировщик?
Она быстро прошла в спальню и вынесла оттуда пластмассовый ящичек.
— «Зеленый Гамма» записан в ПЗУ.
Он запихнул ящичек во внутренний карман, подписал протянутую ему расписку и направился к двери. У порога она прижалась к нему, обвила руками шею.
— Мальчик мой милый! Если б только…
Он приложил палец к ее губам.
— Ничего не говори, Дэйл. Мы еще увидимся.
— Конечно, дорогой. Конечно, увидимся.
Оба понимали, что это ложь, потому стиснули друг друга в объятиях и слились в жадном, всепоглощающем поцелуе — так целуются лишь на прощанье.
Брент вышел в коридор; часовой щелкнул каблуками и проследовал за лейтенантом к лифту. Нажимая кнопку, Брент услышал, как тихо затворилась дверь номера.
10
Еще до завтрака его вызвали в каюту адмирала Фудзиты. Старый моряк был один, сидел на обычном месте, за тиковым столом.
Усаживаясь напротив, Брент ощутил неловкость, неизменно охватывавшую его в присутствии адмирала. И неудивительно, ведь этот человек наделен сверхъестественной силой, способной проникать в твой ум, читать твои мысли, предсказывать твои реакции и даже управлять ими. Брент понимал свое безрассудство, но ничего не мог с собой поделать. Странное, тревожащее чувство всякий раз появлялось снова, и, видимо, он в этом смысле не исключение.
— Рад, что вы опять на борту, Брент-сан, — начал Фудзита.
— Я тоже рад, адмирал.
Брент догадался, что разговор пойдет о «женщинах» и о том, что они должны знать свое место. Впрямую обсуждать его связь с Дэйл Макинтайр старик, разумеется, не станет, хотя ему известно и об их буйстве в Нью-Йорке, и о том, что Дэйл с заранее обдуманным намерением разыграла сцену в его каюте.
Насмешливо приподняв остатки единственной белоснежной брови, старик вымолвил:
— Порой легче победить вражеское соединение, чем разгадать тайны женского ума.
Брент улыбнулся.
— Да, сэр. Этот урок был мне преподан уже не раз.
Адмирал сморщил лоб, и смешливое выражение исчезло.
— Нет ли у вас ощущения, что ваши личные проблемы могут помешать выполнению ваших обязанностей?
— Нет, сэр.
Следующие слова Фудзиты потрясли его до глубины души.
— А то я мог бы устроить вам перевод в Нью-Йорк.
Молодой человек выпрямился, стиснул зубы.
— Мое место здесь, адмирал. И мне весьма неприятны предположения о том, что ради личных дел я могу уклониться от служебного долга.
— Вы сильный человек, Брент-сан. — Адмирал потеребил волосок на подбородке. — Нам всем надо учиться у индусов.
— У индусов?
Старик устремил взгляд в потолок и заговорил медленно и размеренно:
— Согласно законам Ману, человек, умеющий блюсти свою речь, ум и тело, обуздывать свой гнев и свою похоть, достигнет высшего духовного освобождения. Мудрые слова, бальзам для слуха самурая.
Брента ничуть не удивило обращение Фудзиты к законам Ману, столь же древним, как учение Христа, и оказавшим огромное влияние на азиатский склад ума. Это свод основных предписаний о правилах поведения индуса в частной и общественной жизни в соответствии с древней религией, этикой, традициями, нормами. Он охватывает широкий круг проблем — от космических истоков жизни, до судебных наказаний и обязанностей женщины в доме. Все восточные верования переплетаются, заимствуют что-то друг у друга, расходятся, смыкаются, но все руководствуются главным философским принципом единства природы. Концепция «реки жизни» является краеугольным камнем законов Ману и вступает в разительное противоречие с христианским пониманием природы, четко разграничивающим макро— и микрокосм.
За время, проведенное на «Йонаге», Брент научился принимать как данность жизнь, полную конфликтов и противоречий. Эта способность является типично азиатской чертой. Азиаты убеждены, что противоречия закаляют волю и характер.
— Я умею управлять своими чувствами, адмирал. По-моему, вы уже имели случай в этом убедиться.
— Вы разрешили свои проблемы с этой женщиной?
— Все кончено.
Старик удовлетворенно кивнул и, по обыкновению, резко сменил тему.
— Подполковник Такуя Ивата просит, чтобы я определил вас бортстрелком в эскадрилью «Айти D3A». Он слышал о том, как вы владеете пулеметом.
— Я предпочел бы служить дьяволу, но если это необходимо «Йонаге», выполню любое задание.
Пергаментная кожа пошла морщинами, что следовало принять за довольную улыбку.
— Орлиный глаз, ум ученого и сердце самурая. Вы на всех постах верно служили «Йонаге» — как дежурный офицер на мостике, как бортстрелок, как старший помощник командира подводной лодки. Пальцы выбили по столу дробь, означавшую новый поворот в потоке мыслей. — Между подполковником Иватой и лейтенантом Уильямсом наметилось несогласие, и, судя по всему, вы принимаете брошенный лейтенанту вызов на свой счет.
— Не терплю расистов!
Старик вздохнул.
— Он хороший офицер. Но вы же слышали, я посулил разжаловать его, если он еще раз позволит себе оскорбить лейтенанта Уильямса.
Брент улыбнулся.
— До разжалования может не дойти: в следующий раз от него потрохов не останется.
— Ивата — самурай, последователь Юкио Мисимы и очень смелый человек. Он не побоится сказать льву, что у него изо рта дурно пахнет.
— Вопрос в том, что на это ответит лев.
Японец похлопал по «Хага-куре» и процитировал уже знакомое Бренту изречение:
— «Если человек двадцать четыре часа в сутки без устали носит на одном плече верность и сыновнее почтение, а на другом смелость и преданность долгу, значит, он настоящий самурай». — Он заглянул Бренту в глаза. — Подполковник Ивата обладает всеми этими качествами. Я взял его в команду по личной рекомендации императора Акихито.
Вот оно что. Фудзита признает единственную власть на земле — власть сто двадцать пятого прямого потомка Аматэрасу; он чтит Акихито так же, как чтил его отца Хирохито, деда Йосихито, прадеда Муцухито. Значит, у Иваты прочное положение. Брент закусил губу, припоминая недавний разговор с Йоси Мацухарой.
— Простите мне мою смелость, адмирал. Согласно Бодхидхарме, душа в телесной оболочке может выступать в трех ипостасях: добро, равнодушие и зло. Подполковник Ивата уже продемонстрировал мне две последние. И только решающая битва покажет, способен ли он на первую.
— Для своих лет вы изрядно начитаны, и мне приятно сознавать, что вы штудируете дзэн.
Глядя на лицо мумии с неуместно живыми черными глазами, Брент прочитал в них гордость и теплоту. Странно, что они появляются, лишь когда старик смотрит на него. Отчего живая легенда, обломок прошлого, воин без страха и упрека так хорошо к нему относится? Может, он, как уверяет Йоси, и впрямь напоминает Фудзите давно обратившегося в прах Казуто. Нет, дело не только в этом. Он оправдал себя в бою — вот что главное для реликта прошлого века, для ходячего воплощения кодекса бусидо.
Голос Фудзиты прервал его раздумья:
— Помните, мой юный друг, самурай всегда остается верен своей судьбе, но делает все возможное, чтобы управлять ею — знает, когда жить, а когда умирать.
— Согласен, сэр, — ответил Брент. — Так вы назначаете меня на бомбардировщик? — Он ткнул пальцем в потолок. — Там будет мое место жить и умирать? Йоси сказал, что лучше места для смерти нет, поскольку в небе человек ближе к богам.
— Когда-то, сочтя себя виновным в гибели машиниста Ацумы Куросу, вы просили разрешения совершить сеппуку. Это желание до сих пор живет в вашем сердце?
— Нет, адмирал. Но каждый самурай, — он указал на «Хага-куре», — «будучи поставлен перед выбором — умереть или остаться в живых, предпочтет смерть». Однажды, перед моим вылетом в Тель-Авив, вы мне сказали: «Если вам суждено умереть, встречайте смерть лицом к лицу».
Старик устало провел ладонью по лбу.
— Вы хорошо усвоили кодекс бусидо, Брент-сан.
— Так я полечу?
— Вы ведь любите летать. — И вновь это был не вопрос, а утверждение.
— Да.
— Адмирал Уайтхед сможет выполнять обязанности связного ВМР, а ваши подчиненные на БИП тоже весьма расторопны. Возможно, я и назначу вас на бомбардировщик, если нам будет не хватать стрелков. Кстати, лейтенант Йодзи Каи тоже подал на вас запрос в качестве хвостового пулеметчика «Накадзима B5N».
— Я популярен, точно королева бала выпускников.
Он с удивлением услышал надтреснутый смех старика.
— Слышали об этой традиции, сэр?
— А как же! Я в юности учился в Университете Южной Калифорнии. Все их традиции усвоил, даже вместе с другими студентами раскладывал большой костер в Лос-Анджелесе. — Он пожал плечами. — Уже не помню, то ли огонь должен был поднять их дух перед экзаменами, то ли призвать богов, чтобы помогли им одержать победу на спортивных состязаниях с соседним колледжем.
Брент вдруг расхохотался.
— Чему смеетесь, лейтенант?
— А знаете, ведь у вас с Уильямсом одна альма-матер.
— Он тоже там учился?
— Да. — Брент умерил свою веселость. — Вы являетесь выпускниками одного и того же учебного заведения.
— Хм. Он хороший командир. Может быть, в этом и причина.
Теперь оба засмеялись, но смех оборвался от настойчивого стука в дверь. Вошел Йоси Мацухара. Глаза его горели от возбуждения. Фудзита пригласил летчика сесть, но тот остался стоять, уцепившись обеими руками за спинку.
— Адмирал, только что с «Накадзимы» поступили новые «Сакаэ-43». Называются «Тайфун». Я уже распорядился, чтобы техники начали установку. Через неделю, с вашего разрешения, хочу провести испытательный полет. — Он взглянул на Брента. — Представь, Брент-сан, у них мощность три тысячи двести лошадиных сил.
— Мы уже обсуждали достоинства этого мотора, — промолвил Фудзита. — Сколько можно вам напоминать, что проектная мощность двигателя для «Зеро» — девятьсот двадцать?
— Но ведь вы знаете, адмирал, что корпус усилен специально для сорок второй модели.
— Которая тянет всего на две тысячи лошадиных сил. А ваше чудовище — на тысячу двести больше.
— Внесем необходимые изменения. Мы разработали схему дальнейшего укрепления моторного отсека и основной силовой балки крыла и рулей новым титановым сплавом. К тому же укрепим шарниры элеронов и зализы крыльев. Запчасти изготовлены на «Мицубиси» уже несколько месяцев назад и хранятся на складе в Токийском аэропорту.
Фудзита дернул себя за волос.
— Как удалось «Накадзиме» втиснуть так много лошадиных сил в один двигатель?
— «Тайфун» работает по схеме райтовского «Циклона R—3350» с подачей раствора метилового спирта.
Фудзита еще раз продемонстрировал дотошное знание истории Второй мировой войны.
— Того самого, что был установлен на В—29? «Боинг Суперфортресс». Прежде вы мне об этом не говорили.
Брент и Йоси ошарашенно переглянулись.
— Я сам не знал, — пробормотал Мацухара. — Мне только что сообщили, что «Накадзима» нанял для разработки конструкторов с «Боинга».
Старик забарабанил костяшками по столу.
— Там было два блока цилиндров, всего восемнадцать. Не понимаю, каким образом вы собираетесь поместить этого монстра в носу «Зеро».
— Двигатель очень компактен, весит всего двести пятьдесят килограммов. — На двести фунтов больше, чем мой «Сакаэ-42».
— За счет чего они так сократили вес? — удивился Брент.
— За счет применения магния и титана. Магний легче алюминия, а титан — стали.
— И все же слишком большой вес на носу, — покачал головой Фудзита.
— Он будет сбалансирован утяжеленным фюзеляжем и более мощным посадочным гаком. Поставим лонжероны и шпангоуты потолще и заменим деревянные стрингера на алюминиевые. Кроме того, фюзеляжные баки заменим на большие, заодно и дальность вырастет.
— И такую коренную модификацию вы рассчитываете провести за неделю?
— Конечно, адмирал.
— Сомневаюсь, что вы уложитесь.
— Время все равно есть. Даже если это займет десять дней — две недели.
Фудзиту явно не убедили его доводы. Узкие глаза недоверчиво поблескивали.
— Я читал, что у «Циклона R—3350» есть тенденция к перегреву и возгоранию. Двигатель слишком компактный и не обеспечивает хорошей циркуляции воздуха для охлаждения. В сорок третьем главный летчик-испытатель «Боинга» и десять конструкторов совершали экспериментальный полет и все погибли, когда от двигателя загорелся лонжерон крыла.
В ответ на такую осведомленность Йоси тоже не ударил в грязь лицом.
— Так ведь то был самый первый опыт. Мотор значительно усовершенствовали, магний картера заменили алюминиевым сплавом. А еще смонтировали систему принудительного охлаждения мотора.
— И что, работает?
— На испытаниях поглядим.
— Вращающий момент, Йоси-сан. Он может погубить вас.
— Ничего, я буду одной рукой держаться за триммер. — Он подался вперед. — Так вы даете разрешение?
Усаживаясь напротив, Брент ощутил неловкость, неизменно охватывавшую его в присутствии адмирала. И неудивительно, ведь этот человек наделен сверхъестественной силой, способной проникать в твой ум, читать твои мысли, предсказывать твои реакции и даже управлять ими. Брент понимал свое безрассудство, но ничего не мог с собой поделать. Странное, тревожащее чувство всякий раз появлялось снова, и, видимо, он в этом смысле не исключение.
— Рад, что вы опять на борту, Брент-сан, — начал Фудзита.
— Я тоже рад, адмирал.
Брент догадался, что разговор пойдет о «женщинах» и о том, что они должны знать свое место. Впрямую обсуждать его связь с Дэйл Макинтайр старик, разумеется, не станет, хотя ему известно и об их буйстве в Нью-Йорке, и о том, что Дэйл с заранее обдуманным намерением разыграла сцену в его каюте.
Насмешливо приподняв остатки единственной белоснежной брови, старик вымолвил:
— Порой легче победить вражеское соединение, чем разгадать тайны женского ума.
Брент улыбнулся.
— Да, сэр. Этот урок был мне преподан уже не раз.
Адмирал сморщил лоб, и смешливое выражение исчезло.
— Нет ли у вас ощущения, что ваши личные проблемы могут помешать выполнению ваших обязанностей?
— Нет, сэр.
Следующие слова Фудзиты потрясли его до глубины души.
— А то я мог бы устроить вам перевод в Нью-Йорк.
Молодой человек выпрямился, стиснул зубы.
— Мое место здесь, адмирал. И мне весьма неприятны предположения о том, что ради личных дел я могу уклониться от служебного долга.
— Вы сильный человек, Брент-сан. — Адмирал потеребил волосок на подбородке. — Нам всем надо учиться у индусов.
— У индусов?
Старик устремил взгляд в потолок и заговорил медленно и размеренно:
— Согласно законам Ману, человек, умеющий блюсти свою речь, ум и тело, обуздывать свой гнев и свою похоть, достигнет высшего духовного освобождения. Мудрые слова, бальзам для слуха самурая.
Брента ничуть не удивило обращение Фудзиты к законам Ману, столь же древним, как учение Христа, и оказавшим огромное влияние на азиатский склад ума. Это свод основных предписаний о правилах поведения индуса в частной и общественной жизни в соответствии с древней религией, этикой, традициями, нормами. Он охватывает широкий круг проблем — от космических истоков жизни, до судебных наказаний и обязанностей женщины в доме. Все восточные верования переплетаются, заимствуют что-то друг у друга, расходятся, смыкаются, но все руководствуются главным философским принципом единства природы. Концепция «реки жизни» является краеугольным камнем законов Ману и вступает в разительное противоречие с христианским пониманием природы, четко разграничивающим макро— и микрокосм.
За время, проведенное на «Йонаге», Брент научился принимать как данность жизнь, полную конфликтов и противоречий. Эта способность является типично азиатской чертой. Азиаты убеждены, что противоречия закаляют волю и характер.
— Я умею управлять своими чувствами, адмирал. По-моему, вы уже имели случай в этом убедиться.
— Вы разрешили свои проблемы с этой женщиной?
— Все кончено.
Старик удовлетворенно кивнул и, по обыкновению, резко сменил тему.
— Подполковник Такуя Ивата просит, чтобы я определил вас бортстрелком в эскадрилью «Айти D3A». Он слышал о том, как вы владеете пулеметом.
— Я предпочел бы служить дьяволу, но если это необходимо «Йонаге», выполню любое задание.
Пергаментная кожа пошла морщинами, что следовало принять за довольную улыбку.
— Орлиный глаз, ум ученого и сердце самурая. Вы на всех постах верно служили «Йонаге» — как дежурный офицер на мостике, как бортстрелок, как старший помощник командира подводной лодки. Пальцы выбили по столу дробь, означавшую новый поворот в потоке мыслей. — Между подполковником Иватой и лейтенантом Уильямсом наметилось несогласие, и, судя по всему, вы принимаете брошенный лейтенанту вызов на свой счет.
— Не терплю расистов!
Старик вздохнул.
— Он хороший офицер. Но вы же слышали, я посулил разжаловать его, если он еще раз позволит себе оскорбить лейтенанта Уильямса.
Брент улыбнулся.
— До разжалования может не дойти: в следующий раз от него потрохов не останется.
— Ивата — самурай, последователь Юкио Мисимы и очень смелый человек. Он не побоится сказать льву, что у него изо рта дурно пахнет.
— Вопрос в том, что на это ответит лев.
Японец похлопал по «Хага-куре» и процитировал уже знакомое Бренту изречение:
— «Если человек двадцать четыре часа в сутки без устали носит на одном плече верность и сыновнее почтение, а на другом смелость и преданность долгу, значит, он настоящий самурай». — Он заглянул Бренту в глаза. — Подполковник Ивата обладает всеми этими качествами. Я взял его в команду по личной рекомендации императора Акихито.
Вот оно что. Фудзита признает единственную власть на земле — власть сто двадцать пятого прямого потомка Аматэрасу; он чтит Акихито так же, как чтил его отца Хирохито, деда Йосихито, прадеда Муцухито. Значит, у Иваты прочное положение. Брент закусил губу, припоминая недавний разговор с Йоси Мацухарой.
— Простите мне мою смелость, адмирал. Согласно Бодхидхарме, душа в телесной оболочке может выступать в трех ипостасях: добро, равнодушие и зло. Подполковник Ивата уже продемонстрировал мне две последние. И только решающая битва покажет, способен ли он на первую.
— Для своих лет вы изрядно начитаны, и мне приятно сознавать, что вы штудируете дзэн.
Глядя на лицо мумии с неуместно живыми черными глазами, Брент прочитал в них гордость и теплоту. Странно, что они появляются, лишь когда старик смотрит на него. Отчего живая легенда, обломок прошлого, воин без страха и упрека так хорошо к нему относится? Может, он, как уверяет Йоси, и впрямь напоминает Фудзите давно обратившегося в прах Казуто. Нет, дело не только в этом. Он оправдал себя в бою — вот что главное для реликта прошлого века, для ходячего воплощения кодекса бусидо.
Голос Фудзиты прервал его раздумья:
— Помните, мой юный друг, самурай всегда остается верен своей судьбе, но делает все возможное, чтобы управлять ею — знает, когда жить, а когда умирать.
— Согласен, сэр, — ответил Брент. — Так вы назначаете меня на бомбардировщик? — Он ткнул пальцем в потолок. — Там будет мое место жить и умирать? Йоси сказал, что лучше места для смерти нет, поскольку в небе человек ближе к богам.
— Когда-то, сочтя себя виновным в гибели машиниста Ацумы Куросу, вы просили разрешения совершить сеппуку. Это желание до сих пор живет в вашем сердце?
— Нет, адмирал. Но каждый самурай, — он указал на «Хага-куре», — «будучи поставлен перед выбором — умереть или остаться в живых, предпочтет смерть». Однажды, перед моим вылетом в Тель-Авив, вы мне сказали: «Если вам суждено умереть, встречайте смерть лицом к лицу».
Старик устало провел ладонью по лбу.
— Вы хорошо усвоили кодекс бусидо, Брент-сан.
— Так я полечу?
— Вы ведь любите летать. — И вновь это был не вопрос, а утверждение.
— Да.
— Адмирал Уайтхед сможет выполнять обязанности связного ВМР, а ваши подчиненные на БИП тоже весьма расторопны. Возможно, я и назначу вас на бомбардировщик, если нам будет не хватать стрелков. Кстати, лейтенант Йодзи Каи тоже подал на вас запрос в качестве хвостового пулеметчика «Накадзима B5N».
— Я популярен, точно королева бала выпускников.
Он с удивлением услышал надтреснутый смех старика.
— Слышали об этой традиции, сэр?
— А как же! Я в юности учился в Университете Южной Калифорнии. Все их традиции усвоил, даже вместе с другими студентами раскладывал большой костер в Лос-Анджелесе. — Он пожал плечами. — Уже не помню, то ли огонь должен был поднять их дух перед экзаменами, то ли призвать богов, чтобы помогли им одержать победу на спортивных состязаниях с соседним колледжем.
Брент вдруг расхохотался.
— Чему смеетесь, лейтенант?
— А знаете, ведь у вас с Уильямсом одна альма-матер.
— Он тоже там учился?
— Да. — Брент умерил свою веселость. — Вы являетесь выпускниками одного и того же учебного заведения.
— Хм. Он хороший командир. Может быть, в этом и причина.
Теперь оба засмеялись, но смех оборвался от настойчивого стука в дверь. Вошел Йоси Мацухара. Глаза его горели от возбуждения. Фудзита пригласил летчика сесть, но тот остался стоять, уцепившись обеими руками за спинку.
— Адмирал, только что с «Накадзимы» поступили новые «Сакаэ-43». Называются «Тайфун». Я уже распорядился, чтобы техники начали установку. Через неделю, с вашего разрешения, хочу провести испытательный полет. — Он взглянул на Брента. — Представь, Брент-сан, у них мощность три тысячи двести лошадиных сил.
— Мы уже обсуждали достоинства этого мотора, — промолвил Фудзита. — Сколько можно вам напоминать, что проектная мощность двигателя для «Зеро» — девятьсот двадцать?
— Но ведь вы знаете, адмирал, что корпус усилен специально для сорок второй модели.
— Которая тянет всего на две тысячи лошадиных сил. А ваше чудовище — на тысячу двести больше.
— Внесем необходимые изменения. Мы разработали схему дальнейшего укрепления моторного отсека и основной силовой балки крыла и рулей новым титановым сплавом. К тому же укрепим шарниры элеронов и зализы крыльев. Запчасти изготовлены на «Мицубиси» уже несколько месяцев назад и хранятся на складе в Токийском аэропорту.
Фудзита дернул себя за волос.
— Как удалось «Накадзиме» втиснуть так много лошадиных сил в один двигатель?
— «Тайфун» работает по схеме райтовского «Циклона R—3350» с подачей раствора метилового спирта.
Фудзита еще раз продемонстрировал дотошное знание истории Второй мировой войны.
— Того самого, что был установлен на В—29? «Боинг Суперфортресс». Прежде вы мне об этом не говорили.
Брент и Йоси ошарашенно переглянулись.
— Я сам не знал, — пробормотал Мацухара. — Мне только что сообщили, что «Накадзима» нанял для разработки конструкторов с «Боинга».
Старик забарабанил костяшками по столу.
— Там было два блока цилиндров, всего восемнадцать. Не понимаю, каким образом вы собираетесь поместить этого монстра в носу «Зеро».
— Двигатель очень компактен, весит всего двести пятьдесят килограммов. — На двести фунтов больше, чем мой «Сакаэ-42».
— За счет чего они так сократили вес? — удивился Брент.
— За счет применения магния и титана. Магний легче алюминия, а титан — стали.
— И все же слишком большой вес на носу, — покачал головой Фудзита.
— Он будет сбалансирован утяжеленным фюзеляжем и более мощным посадочным гаком. Поставим лонжероны и шпангоуты потолще и заменим деревянные стрингера на алюминиевые. Кроме того, фюзеляжные баки заменим на большие, заодно и дальность вырастет.
— И такую коренную модификацию вы рассчитываете провести за неделю?
— Конечно, адмирал.
— Сомневаюсь, что вы уложитесь.
— Время все равно есть. Даже если это займет десять дней — две недели.
Фудзиту явно не убедили его доводы. Узкие глаза недоверчиво поблескивали.
— Я читал, что у «Циклона R—3350» есть тенденция к перегреву и возгоранию. Двигатель слишком компактный и не обеспечивает хорошей циркуляции воздуха для охлаждения. В сорок третьем главный летчик-испытатель «Боинга» и десять конструкторов совершали экспериментальный полет и все погибли, когда от двигателя загорелся лонжерон крыла.
В ответ на такую осведомленность Йоси тоже не ударил в грязь лицом.
— Так ведь то был самый первый опыт. Мотор значительно усовершенствовали, магний картера заменили алюминиевым сплавом. А еще смонтировали систему принудительного охлаждения мотора.
— И что, работает?
— На испытаниях поглядим.
— Вращающий момент, Йоси-сан. Он может погубить вас.
— Ничего, я буду одной рукой держаться за триммер. — Он подался вперед. — Так вы даете разрешение?