Страница:
3
Первый этап тысячемильного вояжа прошел при хорошей погоде. Пятидюймовое орудие закрепили тросами по осевой линии лодки. Замыкание в проводах нашли там, где и предсказывал младший лейтенант Брукс Данлэп, и питание было наконец восстановлено. Но течь в цистерне главного балласта устранить не удалось, поэтому насосы работали денно и нощно. При такой ситуации лодка не могла давать больше шестнадцати узлов, к тому же приходилось выискивать сравнительно гладкий путь в фарватере эсминца, идущего на пятьсот ярдов впереди.
Командир до середины дня не вставал с койки. На лбу у него была глубокая, до кости, рана, санитары наложили шестьдесят семь швов — неудивительно, что теперь Уильямса изводили дикие головные боли. Тисато Ясуда дал ему сильное успокоительное, и похоронным обрядом на рассвете руководил Брент.
Перед ним лежали пять завернутых в брезент тел, но он произносил надгробную речь по девяти (троих из орудийного расчета пятидюймовки и одного впередсмотрящего смыло волной). Среди погибших были японцы, и, к удивлению стоящих на карауле по бокам от него, Брент прочел на память и христианские, и буддистские молитвы. Христианам посвятил псалмы 106, 23, 24 и 25, традиционно читаемые по «отправляющимся на кораблях в море… что видят дела Господа и чудеса Его в пучине». А цитаты из Проповеди Будды о «четырех благородных истинах» стали последним обрядом по буддистам. Для прощальных панегириков времени не было; по прочтении молитв тела быстро предали волнам.
После обеда Реджинальд Уильямс немного пришел в себя и принялся, точно призрак, бродить по судну, видно, решил продемонстрировать команде, что все еще способен отдавать приказы. С Брентом он разговаривал только по делу. Лицо его при этом оставалось каменным, но в глазах Брент явственно читал ненависть и презрение. Наверно, никогда не сойтись ему с этим человеком.
А Файт, между прочим, добил не всех уцелевших. Четверых подобрал. Зачем, непонятно. Неужели хочет допросить? Но от арабов толку не добьешься. Темные, невежественные, они не разбираются ни в тактике, ни уж тем более — в стратегии. Впрочем, если найти к ним подход, они могут сообщить кое-какие сведения о своих воинских подразделениях и о силах союзников, но на большее неспособны… Кроме того, все они лживы и двуличны — самый гнусный народ на земле. Нет, лучше убивать их на месте.
С лодкой дела плохи. Катастрофически не хватает людей. Тринадцать человек личного состава убиты, трое ранены. С управлением поредевшая команда худо-бедно совладает, а если опять надо будет защищаться? Правда, есть у них и небольшое пополнение. Брент своими ушами слышал, как Уиллард-Смит просил Уильямса о назначении пулеметчиком и впередсмотрящим в одну из вахт. Несмотря на размолвку, англичанин ему нравится. И, кажется, его симпатия взаимна. Оба постарались загладить неприятный инцидент и ни разу больше не упоминали о расстреле шестерых на плоту. Зато в свободные от вахты часы вели долгие разговоры в офицерской кают-компании. О чем?.. О чем могут беседовать двое мужчин, сто лет не бывавших дома. О женщинах, друзьях, любимых городах — Лондоне, Ливерпуле, Париже, Саутгемптоне, Нью-Йорке или Лос-Анджелесе, — о ночных клубах, барах, бабах, о хорошей еде и выпивке.
До Токийского залива оставалось меньше двух суток ходу, когда с Файтом связался морской комендант района высадки. Вскоре на горизонте появился грациозный моноплан, похожий на чайку, и совершил широкий разведывательный облет обоих судов, не входя в зону досягаемости их зенитных установок. Люди набились на мостик и на корму главной палубы; все вымокли насквозь, но продолжали махать и кричать. Они видели в небе и на море столько врагов, что теперь появление своего стало для всех истинным счастьем. Видя, как его приветствуют, пилот спустился к поверхности воды и оглушил их рокотом двигателей. Впередсмотрящих он чуть не задел по головам; они разом присели, чем вызвали громовой хохот на мостике.
Новая радость их посетила, когда связист второго класса Гороку Кумано починил SPS—10 и у лодки словно бы открылись глаза. Брент смотрел на вращающуюся антенну и чувствовал себя увереннее. Невидимый луч прочесывает небо и море в радиусе восьмидесяти миль. Жаль, рация не работает — ее, видно, уже не починишь.
За день до Токийского залива лодку в открытом море застиг шторм. И не то чтобы уж очень сильный для этих широт, но при таких повреждениях, при такой низкой осадке любой шторм опасен для «Блэкфина». А разразился он во время дневного дежурства Брента.
Сперва темная тень наползла на северный горизонт, — именно там и зарождается большинство штормов в этой части океана. Громады кучевых облаков двинулись к югу, словно вспугнутое стадо антилоп. Снизу облака были темно-серые, сверху, где их подсвечивало солнце, радужно-белые. Очень быстро они заполнили пустое небо над лодкой. Море приобрело свинцовый оттенок и вспенилось; волны бесконечным строем, растянувшимся от горизонта до горизонта, атаковали подлодку.
Солнце сначала приобрело сатанински-багровый цвет, потом стало отливать синюшностью разлагающегося трупа, и, наконец, день совсем померк. Тьма наполнила каждый кубический дюйм воздуха. Моряки всех рас и верований боятся этой адовой тьмы. Брент огляделся вокруг и прочел в глазах суеверный ужас. Даже Уиллард-Смит, по привычке бывалого пилота, беспокойно вертел головой.
— Еще одна встряска, — заметил он с показной беспечностью и туго затянул шнуровку капюшона.
Ветер все отчаяннее оплакивал моряков; затем яростными порывами хлынул ливень. Идущий впереди эсминец скрылся из виду. Направление волн вскоре изменилось: теперь они с тем же упорством осаждали правый борт. Рожденные на семидесятой широте ветра несли с собой полярный холод, не давали дышать, хлестали в лицо дождем, смешанным с ледяной пылью.
Нос отяжелел, и лодка уже не справлялась с натиском валов. В корпусе обычных кораблей заложена способность слегка пружинить, а подлодка — жесткая стальная труба, предназначенная для морских глубин, поэтому море, как игрушку, перекатывало ее с боку на бок. Брент отозвал впередсмотрящих с площадки перископа и задраил люк рулевой рубки.
Одетый в теплое обмундирование на мостик, шатаясь, вышел Реджинальд Уильямс. Брент сообщил ему курс и скорость. Уильямс кивнул и скривился, схватившись за голову.
— Черт, как трещит! — пожаловался он. — Никогда такого со мной не было!
Брент понял, что рана гораздо серьезнее, чем казалось; к тому же у командира сильное сотрясение мозга.
Брент вытянул руку к северу и наклонился к Уильямсу, стараясь перекричать рев ветра.
— Правый борт заливает! Я бы взял ноль-ноль-ноль, сэр.
Уильямс лишь прикрыл глаза в знак согласия, и Брент отдал распоряжение стоящему у штурвала Тацунори Харе. Тот переложил руль; качка стала чуть потише. В коротком просвете Брент разглядел, что и Файт сменил курс; видимо, узкий в бимсах эсминец тоже изрядно болтало.
Валы с грохотом разбивались о мостик. Вся конструкция трещала и стонала. Перископы гнулись, как деревья на ветру. Встревоженный Брент прокричал в микрофон:
— Что на анемометре?
— Девять, сэр, — откликнулся голос Каденбаха.
Девять по шкале Бофорта означало сильный ветер до пятидесяти четырех миль в час — это превосходит его ожидания. До максимума в двенадцать и скорости более ста тридцати в час ветер не дотянул, но все равно опасность велика.
— Командир, боюсь, корпус между сорок шестым и сорок седьмым шпангоутами не выдержит, и клапан цистерны главного балласта может совсем выбить. По-моему, надо сбрасывать скорость до восьми узлов. Если уменьшить давление на корпус, лодка будет лучше слушаться руля.
— Это мысль, старпом, — ответил Уильямс и осторожно коснулся виска. — А я и не дотумкал.
«Блэкфин» сбросил скорость, об этом сообщили Файту, и он откликнулся уменьшением хода. Ему это, разумеется, создаст проблемы, но для подлодки иное решение могло оказаться гибельным. Обе посудины, каждая на свой лад, продолжали бороться со штормом. Порой настоящие водяные горы нависали над лодкой, и лавиной обрушивались вниз. Но изворотливое суденышко всякий раз умудрялось вскарабкаться на тысячетонный гребень.
Бренту было страшно, и вместе с тем он ощущал подспудную гордость, сознавая, что именно от него зависит исход схватки со стихией. Наверно, не легче противостоять глубинным бомбам, самолетам, артиллерии противника. Как все, кому приходилось участвовать в морских боях, Брент жил полной жизнью, лишь, когда глядел в лицо смерти.
— Командир, — прокричал он, — предлагаю до отказа поднять носовые рули!
В глазах Уильямса он увидел уже не враждебность, а растерянность человека, понимающего, что в одиночку ему не выжить.
— Снесет ведь, старпом.
— Может, сэр, но я не вижу выхода. — Он указал на волны.
— Ладно.
Брент отдал приказ.
— Мостик! — окликнул из рулевой рубки связист Кумано. — На экране радара сильные электрические помехи.
— Черт! — выплюнул Уильямс. — Эсминец-то хоть видишь?
— Да, сэр.
— И на том спасибо. А то мы потеряли его за шквалом.
Из репродуктора послышался голос матроса Берта Нельсона:
— Сэр, младший лейтенант Данлэп просит вас спуститься на пост управления энергетической установкой.
Уильямс вновь заскрежетал зубами от боли и прохрипел:
— Иду.
Брент и Уиллард-Смит подскочили с двух сторон и помогли ему пролезть в люк, а оттуда уже тянулись руки, чтобы поддержать его на трапе. Перед тем как закрыть крышку, он в упор взглянул на Брента.
— Иногда я ненавижу вас всеми потрохами, старпом, но должен сказать, что вы дьявол, а не моряк. Хотя такого врагу не пожелаешь, я все же прошу вас оставаться на мостике до окончания шторма. — Он захлопнул люк, прежде чем Брент успел ответить.
— Да, лейтенанта здорово зацепило, — высказался Уиллард-Смит. — Ему бы лучше не вставать… Знаете, он всецело доверяет вам, старина… И я тоже. — Летчик хлопнул Брента по плечу и вернулся к своему «Браунингу».
Брент будто хватил хорошую порцию виски — так тепло стало внутри. Несмотря ни на что, его уважают. Блаженство вдруг сменилось нервной дрожью. Уильямс фактически возложил на него ответственность за жизнь команды. Он встал рядом с Харой и уцепился за леер.
— Мостик! — протрещал в репродукторе голос Берта Нельсона. — Конраду Шахтеру и этому… как его… эль Сахди зверски плохо. Всю столовую заблевали. Гауптман требует, чтоб его выпустили на мостик воздуху глотнуть. Талдычит что-то насчет Женевской конвенции…
Брент в ответ прокричал:
— Спроси гауптмана, не желает ли он, согласно конвенции Брента Росса, проветриться верхом на торпеде.
Даже сквозь жуткий вой ветра Брент расслышал хохот в рулевой рубке, после того как Нельсон повторил приказание. Больше от пленных жалоб не поступало.
Еще около часа они держали избранный курс. Вахтенные сменились; вместо Хары вышел старший матрос Джей Оверстрит. А Уиллард-Смит остался. Ветер не ослабевал, но и не усиливался. Должно быть, на небе уже появились звезды, но их за тучами не видно, и темноту рассеивает лишь красное свечение гирокомпаса. Килевая качка по-прежнему сильна, но рулевой мастерски одолевает ее.
Временами ветер утихал, и в душе Брента мелькала надежда, что наконец все кончилось, но ее тут же опрокидывал новый, свирепый порыв, бросая ему в лицо соленые брызги и окатывая мостик. Лодка смело бросалась в борьбу, вода хлестала из стоков и шпигатов, — словом, все повторялось сызнова.
Наверно, было часов девять (Брент потерял счет времени), когда шторм устроил им впечатляющее пиротехническое представление. Они проходили в эпицентре, и грозовое облако, поднявшееся на шестьдесят тысяч футов, осыпало их режущими глаз молниями и канонадой грома. Вихревые потоки порождали сотни тысяч вольт электрической энергии.
Уиллард-Смит пальцем прочертил круг над головой, потом ткнул вверх.
— Гроза! Должно быть, это сердце шторма. Теперь наверняка пойдет на убыль.
— Будем надеяться, — уныло откликнулся Брент.
Капитан авиации не ошибся. Через тридцать минут ветер понемногу начал стихать, а еще через полчаса на северном горизонте проглянули звезды. Море великодушно сглаживало бортовую и килевую качку.
— А ведь вы были правы, черт бы вас побрал! — радостно воскликнул Брент.
Уиллард-Смит засмеялся.
— Благодарю!
— Мостик! — окликнул Уильямс из репродуктора.
— Здесь мостик!
— Каденбах рекомендует вернуться на основной курс три-три-ноль. Согласны?
Брент запрокинул голову к небу. Звезды уже рассыпались по всему северному полушарию.
— Неплохо бы, командир.
— Запросите Файта световым сигналом.
— Есть!
Через несколько минут оба судна повернули к Токийскому заливу.
Командир до середины дня не вставал с койки. На лбу у него была глубокая, до кости, рана, санитары наложили шестьдесят семь швов — неудивительно, что теперь Уильямса изводили дикие головные боли. Тисато Ясуда дал ему сильное успокоительное, и похоронным обрядом на рассвете руководил Брент.
Перед ним лежали пять завернутых в брезент тел, но он произносил надгробную речь по девяти (троих из орудийного расчета пятидюймовки и одного впередсмотрящего смыло волной). Среди погибших были японцы, и, к удивлению стоящих на карауле по бокам от него, Брент прочел на память и христианские, и буддистские молитвы. Христианам посвятил псалмы 106, 23, 24 и 25, традиционно читаемые по «отправляющимся на кораблях в море… что видят дела Господа и чудеса Его в пучине». А цитаты из Проповеди Будды о «четырех благородных истинах» стали последним обрядом по буддистам. Для прощальных панегириков времени не было; по прочтении молитв тела быстро предали волнам.
После обеда Реджинальд Уильямс немного пришел в себя и принялся, точно призрак, бродить по судну, видно, решил продемонстрировать команде, что все еще способен отдавать приказы. С Брентом он разговаривал только по делу. Лицо его при этом оставалось каменным, но в глазах Брент явственно читал ненависть и презрение. Наверно, никогда не сойтись ему с этим человеком.
А Файт, между прочим, добил не всех уцелевших. Четверых подобрал. Зачем, непонятно. Неужели хочет допросить? Но от арабов толку не добьешься. Темные, невежественные, они не разбираются ни в тактике, ни уж тем более — в стратегии. Впрочем, если найти к ним подход, они могут сообщить кое-какие сведения о своих воинских подразделениях и о силах союзников, но на большее неспособны… Кроме того, все они лживы и двуличны — самый гнусный народ на земле. Нет, лучше убивать их на месте.
С лодкой дела плохи. Катастрофически не хватает людей. Тринадцать человек личного состава убиты, трое ранены. С управлением поредевшая команда худо-бедно совладает, а если опять надо будет защищаться? Правда, есть у них и небольшое пополнение. Брент своими ушами слышал, как Уиллард-Смит просил Уильямса о назначении пулеметчиком и впередсмотрящим в одну из вахт. Несмотря на размолвку, англичанин ему нравится. И, кажется, его симпатия взаимна. Оба постарались загладить неприятный инцидент и ни разу больше не упоминали о расстреле шестерых на плоту. Зато в свободные от вахты часы вели долгие разговоры в офицерской кают-компании. О чем?.. О чем могут беседовать двое мужчин, сто лет не бывавших дома. О женщинах, друзьях, любимых городах — Лондоне, Ливерпуле, Париже, Саутгемптоне, Нью-Йорке или Лос-Анджелесе, — о ночных клубах, барах, бабах, о хорошей еде и выпивке.
До Токийского залива оставалось меньше двух суток ходу, когда с Файтом связался морской комендант района высадки. Вскоре на горизонте появился грациозный моноплан, похожий на чайку, и совершил широкий разведывательный облет обоих судов, не входя в зону досягаемости их зенитных установок. Люди набились на мостик и на корму главной палубы; все вымокли насквозь, но продолжали махать и кричать. Они видели в небе и на море столько врагов, что теперь появление своего стало для всех истинным счастьем. Видя, как его приветствуют, пилот спустился к поверхности воды и оглушил их рокотом двигателей. Впередсмотрящих он чуть не задел по головам; они разом присели, чем вызвали громовой хохот на мостике.
Новая радость их посетила, когда связист второго класса Гороку Кумано починил SPS—10 и у лодки словно бы открылись глаза. Брент смотрел на вращающуюся антенну и чувствовал себя увереннее. Невидимый луч прочесывает небо и море в радиусе восьмидесяти миль. Жаль, рация не работает — ее, видно, уже не починишь.
За день до Токийского залива лодку в открытом море застиг шторм. И не то чтобы уж очень сильный для этих широт, но при таких повреждениях, при такой низкой осадке любой шторм опасен для «Блэкфина». А разразился он во время дневного дежурства Брента.
Сперва темная тень наползла на северный горизонт, — именно там и зарождается большинство штормов в этой части океана. Громады кучевых облаков двинулись к югу, словно вспугнутое стадо антилоп. Снизу облака были темно-серые, сверху, где их подсвечивало солнце, радужно-белые. Очень быстро они заполнили пустое небо над лодкой. Море приобрело свинцовый оттенок и вспенилось; волны бесконечным строем, растянувшимся от горизонта до горизонта, атаковали подлодку.
Солнце сначала приобрело сатанински-багровый цвет, потом стало отливать синюшностью разлагающегося трупа, и, наконец, день совсем померк. Тьма наполнила каждый кубический дюйм воздуха. Моряки всех рас и верований боятся этой адовой тьмы. Брент огляделся вокруг и прочел в глазах суеверный ужас. Даже Уиллард-Смит, по привычке бывалого пилота, беспокойно вертел головой.
— Еще одна встряска, — заметил он с показной беспечностью и туго затянул шнуровку капюшона.
Ветер все отчаяннее оплакивал моряков; затем яростными порывами хлынул ливень. Идущий впереди эсминец скрылся из виду. Направление волн вскоре изменилось: теперь они с тем же упорством осаждали правый борт. Рожденные на семидесятой широте ветра несли с собой полярный холод, не давали дышать, хлестали в лицо дождем, смешанным с ледяной пылью.
Нос отяжелел, и лодка уже не справлялась с натиском валов. В корпусе обычных кораблей заложена способность слегка пружинить, а подлодка — жесткая стальная труба, предназначенная для морских глубин, поэтому море, как игрушку, перекатывало ее с боку на бок. Брент отозвал впередсмотрящих с площадки перископа и задраил люк рулевой рубки.
Одетый в теплое обмундирование на мостик, шатаясь, вышел Реджинальд Уильямс. Брент сообщил ему курс и скорость. Уильямс кивнул и скривился, схватившись за голову.
— Черт, как трещит! — пожаловался он. — Никогда такого со мной не было!
Брент понял, что рана гораздо серьезнее, чем казалось; к тому же у командира сильное сотрясение мозга.
Брент вытянул руку к северу и наклонился к Уильямсу, стараясь перекричать рев ветра.
— Правый борт заливает! Я бы взял ноль-ноль-ноль, сэр.
Уильямс лишь прикрыл глаза в знак согласия, и Брент отдал распоряжение стоящему у штурвала Тацунори Харе. Тот переложил руль; качка стала чуть потише. В коротком просвете Брент разглядел, что и Файт сменил курс; видимо, узкий в бимсах эсминец тоже изрядно болтало.
Валы с грохотом разбивались о мостик. Вся конструкция трещала и стонала. Перископы гнулись, как деревья на ветру. Встревоженный Брент прокричал в микрофон:
— Что на анемометре?
— Девять, сэр, — откликнулся голос Каденбаха.
Девять по шкале Бофорта означало сильный ветер до пятидесяти четырех миль в час — это превосходит его ожидания. До максимума в двенадцать и скорости более ста тридцати в час ветер не дотянул, но все равно опасность велика.
— Командир, боюсь, корпус между сорок шестым и сорок седьмым шпангоутами не выдержит, и клапан цистерны главного балласта может совсем выбить. По-моему, надо сбрасывать скорость до восьми узлов. Если уменьшить давление на корпус, лодка будет лучше слушаться руля.
— Это мысль, старпом, — ответил Уильямс и осторожно коснулся виска. — А я и не дотумкал.
«Блэкфин» сбросил скорость, об этом сообщили Файту, и он откликнулся уменьшением хода. Ему это, разумеется, создаст проблемы, но для подлодки иное решение могло оказаться гибельным. Обе посудины, каждая на свой лад, продолжали бороться со штормом. Порой настоящие водяные горы нависали над лодкой, и лавиной обрушивались вниз. Но изворотливое суденышко всякий раз умудрялось вскарабкаться на тысячетонный гребень.
Бренту было страшно, и вместе с тем он ощущал подспудную гордость, сознавая, что именно от него зависит исход схватки со стихией. Наверно, не легче противостоять глубинным бомбам, самолетам, артиллерии противника. Как все, кому приходилось участвовать в морских боях, Брент жил полной жизнью, лишь, когда глядел в лицо смерти.
— Командир, — прокричал он, — предлагаю до отказа поднять носовые рули!
В глазах Уильямса он увидел уже не враждебность, а растерянность человека, понимающего, что в одиночку ему не выжить.
— Снесет ведь, старпом.
— Может, сэр, но я не вижу выхода. — Он указал на волны.
— Ладно.
Брент отдал приказ.
— Мостик! — окликнул из рулевой рубки связист Кумано. — На экране радара сильные электрические помехи.
— Черт! — выплюнул Уильямс. — Эсминец-то хоть видишь?
— Да, сэр.
— И на том спасибо. А то мы потеряли его за шквалом.
Из репродуктора послышался голос матроса Берта Нельсона:
— Сэр, младший лейтенант Данлэп просит вас спуститься на пост управления энергетической установкой.
Уильямс вновь заскрежетал зубами от боли и прохрипел:
— Иду.
Брент и Уиллард-Смит подскочили с двух сторон и помогли ему пролезть в люк, а оттуда уже тянулись руки, чтобы поддержать его на трапе. Перед тем как закрыть крышку, он в упор взглянул на Брента.
— Иногда я ненавижу вас всеми потрохами, старпом, но должен сказать, что вы дьявол, а не моряк. Хотя такого врагу не пожелаешь, я все же прошу вас оставаться на мостике до окончания шторма. — Он захлопнул люк, прежде чем Брент успел ответить.
— Да, лейтенанта здорово зацепило, — высказался Уиллард-Смит. — Ему бы лучше не вставать… Знаете, он всецело доверяет вам, старина… И я тоже. — Летчик хлопнул Брента по плечу и вернулся к своему «Браунингу».
Брент будто хватил хорошую порцию виски — так тепло стало внутри. Несмотря ни на что, его уважают. Блаженство вдруг сменилось нервной дрожью. Уильямс фактически возложил на него ответственность за жизнь команды. Он встал рядом с Харой и уцепился за леер.
— Мостик! — протрещал в репродукторе голос Берта Нельсона. — Конраду Шахтеру и этому… как его… эль Сахди зверски плохо. Всю столовую заблевали. Гауптман требует, чтоб его выпустили на мостик воздуху глотнуть. Талдычит что-то насчет Женевской конвенции…
Брент в ответ прокричал:
— Спроси гауптмана, не желает ли он, согласно конвенции Брента Росса, проветриться верхом на торпеде.
Даже сквозь жуткий вой ветра Брент расслышал хохот в рулевой рубке, после того как Нельсон повторил приказание. Больше от пленных жалоб не поступало.
Еще около часа они держали избранный курс. Вахтенные сменились; вместо Хары вышел старший матрос Джей Оверстрит. А Уиллард-Смит остался. Ветер не ослабевал, но и не усиливался. Должно быть, на небе уже появились звезды, но их за тучами не видно, и темноту рассеивает лишь красное свечение гирокомпаса. Килевая качка по-прежнему сильна, но рулевой мастерски одолевает ее.
Временами ветер утихал, и в душе Брента мелькала надежда, что наконец все кончилось, но ее тут же опрокидывал новый, свирепый порыв, бросая ему в лицо соленые брызги и окатывая мостик. Лодка смело бросалась в борьбу, вода хлестала из стоков и шпигатов, — словом, все повторялось сызнова.
Наверно, было часов девять (Брент потерял счет времени), когда шторм устроил им впечатляющее пиротехническое представление. Они проходили в эпицентре, и грозовое облако, поднявшееся на шестьдесят тысяч футов, осыпало их режущими глаз молниями и канонадой грома. Вихревые потоки порождали сотни тысяч вольт электрической энергии.
Уиллард-Смит пальцем прочертил круг над головой, потом ткнул вверх.
— Гроза! Должно быть, это сердце шторма. Теперь наверняка пойдет на убыль.
— Будем надеяться, — уныло откликнулся Брент.
Капитан авиации не ошибся. Через тридцать минут ветер понемногу начал стихать, а еще через полчаса на северном горизонте проглянули звезды. Море великодушно сглаживало бортовую и килевую качку.
— А ведь вы были правы, черт бы вас побрал! — радостно воскликнул Брент.
Уиллард-Смит засмеялся.
— Благодарю!
— Мостик! — окликнул Уильямс из репродуктора.
— Здесь мостик!
— Каденбах рекомендует вернуться на основной курс три-три-ноль. Согласны?
Брент запрокинул голову к небу. Звезды уже рассыпались по всему северному полушарию.
— Неплохо бы, командир.
— Запросите Файта световым сигналом.
— Есть!
Через несколько минут оба судна повернули к Токийскому заливу.
4
На рассвете радар поймал первых ласточек Японии. Острова Микура, Мияке, Ниидзима, Тосима и Осима вытянулись на экране яркой прямой линией, точно стрела, указывающая усталому моряку путь к дому. Чистое утреннее небо словно бы манило сыновей в родные пределы. На борту лодки воцарилась атмосфера счастливого ожидания.
Над ними начали барражировать самолеты. Посланца коменданта района сменил еще один разведчик. Затем показалось звено из трех «Зеро». Пилоты махали им, высовываясь из открытых фонарей; вахтенные на мостике отвечали с не меньшим воодушевлением. Брент и Колин были разочарованы, не увидев среди них истребителя Мацухары.
К десяти часам первый остров остался по левому борту на расстоянии шести миль. Теперь на радаре появился мыс Ирозаки к востоку и Нодзимазаки к западу от береговой линии, открывающей доступ в огромную гавань. Нос лодки был направлен прямо по центру канала, к еще не видимому Токийскому заливу. В полдень они увидели берег и прошли входной буй. Из пролива Урага уже открывался хороший вид на побережье: полуостров Ханто на западе, Босо — на востоке, весь в зелени лесистых холмов. «Первый» эсминец по-прежнему держал дистанцию в пятьсот ярдов.
Уильямс вышел на мостик, но командования не принял.
— Вы уж много лет бороздите эти воды, так ведите нас и теперь, старпом.
Хотя тон небрежный, а глаза все еще стеклянно поблескивают, однако Брент уловил в холодном тоне оттенок уважения. Командир он хороший, что ни говори. Умный, храбрый, а главное никогда не позволяет личным чувствам влиять на деловые решения. Брент отдавал себе отчет в том, что за эти дни и сам больше зауважал негра. Видно, как он мучается: боль то и дело туманит глаза, но, превозмогая ее, держится на ногах.
С эсминца замелькал прожектор, и сигнальщик Доран стал диктовать послание писарю Холлистеру. С первых же слов стало ясно, что кэптен передает им полученную радиограмму: «Ком. „Йонаги“ (старший офицер авианосца „Йонага“) — „Блэкфину“. Следуйте на базу в Йокосуке, четвертый причал, третий пирс. Командиру и старшему помощнику немедленно явиться для доклада. Благодарю за службу».
— Передай ему, — сказал Уильямс Дорану, — у нас трое тяжелораненых, серьезные повреждения лодки и двое пленных. К тому же на борту капитан авиации Уиллард-Смит.
Правая рука Дорана проворно защелкала шторками прожектора, похожими на жалюзи. Брент улыбнулся. Опытный сигнальщик способен передавать и принимать около пятнадцати слов в минуту. Доран явно перекрывает этот рекорд, а Уильямс все равно выказывает нетерпение. Наконец Доран передал «вас понял» и повернулся к командиру, даже не продиктовав послание писарю.
— Белено привезти англичанина и пленных с собой на «Йонагу». «Скорая» будет ждать в доке. Как только освободится первый сухой док, лодку поставят туда.
— Как только освободится! Нам он сейчас нужен, немедленно! Передай, нам нужен док с мощным насосом, чтоб выкачать воду из балластной цистерны. Если наши насосы не сдюжат, «Блэкфин» затонет.
Снова над морем полетели световые сигналы, затем наступила пауза: видимо, Файт по рации передавал сообщение на «Йонагу». Наконец прожектор эсминца вновь заговорил.
— Док будет готов завтра, — сообщил Доран. — В гавани будут ждать два новых насоса.
— Хорошо, — кивнул Уильямс. — Передай «слушаюсь».
Доран повернулся к прожектору и через секунду объявил:
— Он передает «конец связи».
— О'кей.
— Прошли сотую изобату, командир, — доложил Нельсон из рулевой рубки.
— Так. Мы сидим в воде почти на семнадцать футов. Проблемы есть, мистер Росс?
— Нет, сэр. — Брент обвел рукой сужающийся пролив. — Вода хорошая на всем пути, так что никаких проблем.
— Отлично, старпом… то есть защитник. Можно считать, что матч вами выигран.
С эсминца опять донеслись световые сигналы.
— «Следуйте своим курсом», — сообщил Доран.
— Есть. — Брент глянул в дальномер, потом на репитер и повернулся к рулевому Оверстриту. — Право на угол ноль-два-семь, малый ход.
Оверстрит чуть переложил руль, и под колокольный перезвон дизели замедлили работу.
— Иди по центру, на пятьдесят ярдов от световых буев.
— Вас понял, сэр.
— Эхолот! — крикнул Брент в люк.
— Десять саженей под килем, — отозвался вахтенный на лоте.
— Доложить, если глубина уменьшится до шести футов.
— Слушаюсь, сэр!
Из рубки подал голос главный старшина-электрик Момо Кенкюся:
— Четверо свободных от вахты просят разрешения подняться на палубу, сэр.
Уильямс хмыкнул. Понятно, японцам не терпится взглянуть на родной берег. Обхватив голову руками, он наклонился над люком и проговорил:
— Все свободные от вахты могут подняться. — Он глянул на низко сидящий в воде нос и добавил: — Если ноги не боитесь промочить.
Старшины Кенкюся, Юйдзи Итиока, Масаойри Фудзивара и матрос Тацунори Хара, грохоча ботинками, поднялись по трапу, отвесили поклоны, отдали честь командиру и бегом бросились к борту, не обращая внимания на хлюпающую под ногами воду. Они стояли, сбившись тесной кучкой, смеялись, указывали на берег, хлопали друг друга по спине. Они живы, хотя давно распрощались с надеждой увидеть вновь свои прекрасные острова. Брент полностью разделял их бьющую через край радость.
Лодка вползла в самую узкую часть канала, между мысом Урага и полуостровом Босо. Уже показались редкие дома, но в основном земля была покрыта хвойными и лиственными лесами. При виде сухопутной красоты оттаивали сердца моряков. Брент невольно задумался об этой странной земле, ставшей его второй родиной.
Здесь человека ценят не за постоянство, а за умение ни под каким видом не отступать от своих противоречий. Молодой американец привык на каждом шагу сталкиваться с парадоксами: гости не снимают шляпы, но снимают ботинки; спиртное подают не охлажденным, а подогретым; рыбу едят сырой, даже фугу, что очень опасно; люди дочиста отскабливают тело прежде чем сесть в ванну; скорбящие одеваются в белое; император, сто двадцать четвертый потомок богини Аматэрасу, подтвердил свое бессмертие тем, что преставился; человек появляется на свет по синтоистскому обряду и во всем повинуется жрецам буддизма; самая образованная нация в мире говорит и читает на странном языке без алфавита, основанном на двух тысячах иероглифах, которые имеют столько же значений, сколько читателей.
Мысли, как всегда, переключились на женщин. Здесь он познакомился с капитаном Сарой Арансон, агентом израильской разведки. Оба сгорали от страсти в ее токийской и тель-авивской квартирах. Потом появилась Маюми Хатия, невинная, ангельски красивая, тонкая, как фата невесты, и страстная, как пантера. Здесь же на «Йонаге» он впервые увидел сотрудника ЦРУ Дэйл Макинтайр, которую очень тревожит близкий «сороковник». «Слишком я стара для тебя, Брент», — твердила она, проводя его в свою спальню, где они занимались такой сексуальной акробатикой, какая ему и во сне не снилась.
Здесь ему встретилась и предательница, шпионка Кэтрин Судзуки. В памяти она неизменно ассоциируется с «черной вдовой», паучихой. После эротической схватки на Гавайях она дважды пыталась его убить. Сперва привела в засаду, потом сама чуть не подорвала «Йонагу» в доке Йокосуки, сидя за рулем грузовика, полного пластиковых бомб. После того как пулемет остановил грузовик, она лежала навзничь и смотрела на него. Брент никогда не забудет той минуты, когда пистолет дернулся у него в руке и на лбу Кэтрин, прямо в центре, появилось маленькое алое отверстие. Как извивались конечности и все тело, когда пуля, выпущенная из ствола, прошла навылет через череп и выпустила мозги. Как потом Кэтрин затихла. Но странное дело — он до сих пор испытывает к ней влечение, хотя она сто раз заслужила смерть, и товарищи высоко оценили его поступок — в особенности адмирал Фудзита.
Едва они миновали мыс Урага, перед ними открылось обширное пространство Токийского залива. Все на мостике разом подняли бинокли. Иокогама — крупнейший морской порт Японии — вытянулась перед ними уродливым коричневым пятном вдоль северо-западного побережья. На севере виднеется Кавасаки, а громада Токио еще скрыта за дальним горизонтом. Зловоние большого города составляет разительный контраст с девственно-чистым небом. Сквозь вонючие коричневые наслоения гордо пробивается вдалеке снежная вершина Фудзиямы.
Переводя бинокль на запад, Брент увидел огромную морскую базу Йокосуки всего в пяти милях по левому борту. Глядя на репитер, он приказал Оверстриту:
— Лево руля. Курс два-восемь-один.
После повтора команды, подлодка не спеша взяла новый курс. Техник по ремонту электронного оборудования Мэтью Данте подал голос от SPS—10.
— У меня на радаре столпотворение, сэр. Множество маленьких яхт.
Брент как раз углядел вдали массивную надстройку и трубу «Йонаги», а сообщение Данте заставило его опустить взгляд. И впрямь десятки ярко раскрашенных суденышек толпятся на небольшом пространстве между ними и эсминцем.
Уильямс, сияя улыбкой, оборотился к Бренту и заметил:
— Группа приветствия, старпом. — У него как будто сразу улучшилось самочувствие. — Они нам рады.
— Да, сэр, большинство. Как сказал бы адмирал Фудзита: «Они рады всякому, кто не выпускает газы из „Хонды“.
— А старик, видать, циник.
— Мудрец, капитан.
Уильямс озадаченно почесал подбородок.
— Вы сказали — большинство. Что это значит?
— Некоторые могут быть из «Ренго Секигун».
Уильямс, Уиллард-Смит и Оверстрит недоуменно посмотрели на старшего помощника. А двое японцев впередсмотрящих, напротив, обменялись понимающими взглядами.
— «Японская красная армия», — пояснил Брент.
Уильямс кивнул.
— Террористы, значит.
— Вполне способны нагрузить яхту пластиковыми бомбами и подорвать нас, как ливанские бандиты подорвали в аэропорту Бейрута двести сорок наших морских пехотинцев.
— Ваши предложения, мистер Росс? Может, на всякий случай расстрелять их всех из пулемета?
Все взоры обратились к Бренту.
На миг он растерялся. Потом внутри вспыхнули гневом и обидой, от которых потемнели голубые глаза.
— Неуместная ирония!
— Позвольте мне самому решать, что уместно, а что нет. — Помолчав, Уильямс снисходительно добавил: — Впрочем, я не хотел вас обидеть.
Дрожа от ярости, Брент буркнул что-то в ответ на неуклюжую попытку извинения и насупился. Не извинения, а новая насмешка. В душе у него бурлил огромный котел. Ладно, возьми себя в руки, скоро будешь на борту «Йонаги» и наконец избавишься от ненавистного командира. А до той поры надо обуздывать свой темперамент, а то, чего доброго, порушишь всю карьеру. Уильямс уже не раз доводил тебя до потери самоконтроля, хватит, больше у него этот номер не пройдет. Наберись терпения, когда-нибудь вы сойдетесь один на один и разрешите все наболевшие вопросы. Препятствий никаких: звание одно.
Сквозь сумятицу мыслей пробился голос Уилларда-Смита:
— Чтоб мне провалиться, наш эскорт нацелил на яхты вспомогательную артиллерию!
Брент взглянул на приближающуюся флотилию яхт. Некоторые уже миновали эсминец. Глядя в бинокль, Уильямс вдруг резко выпрямился.
— И верно! Файт навел на них все пулеметы.
Выпятив толстую нижнюю губу, он прикусил ее ровными белыми зубами. Кадык на шее ходил ходуном. Потом командир вдруг отрывисто бросил в микрофон:
— К надводному готовсь! Лейтенант Росс, шифровальщик Ромеро, старший писарь Итиока, старшина-артиллерист Боумен — к пятидесятым! Закрыть и задраить люки, кроме рулевой рубки! Два «Томпсона» — на мостик!
Брент и Кром встали к пулеметам пятидесятого калибра. Хамфри Боумен и Юйдзи Итиока вытянулись наготове у ящиков с боеприпасами. Сторджис заменил у штурвала Оверстрита, и матрос скрылся в люке рулевой рубки. Другие матросы вынесли на палубу два старинных автомата сорок пятого калибра системы «Томпсон» и едва не столкнулись с четырьмя японцами, проворно спускавшимися с мостика в люк. Уильямс взял один автомат себе, другой подал Уилларду-Смиту.
— Это делается вот так, пока не услышите девять щелчков. — Он повернул пятидесятизарядный барабан, затем сдвинул рычажок затвора, поставил на предохранитель и резко оттянул рукоятку, загнав пулю в коробку.
Уиллард-Смит в точности повторил его действия.
— Надо же, — удивился он, — как игрушечный!
— Поаккуратнее с ним, — предупредил Брент, — на длинных очередях слишком сильная отдача. Лучше бить короткими. С этой штуковиной даже у Аль-Капоне были проблемы, — вяло пошутил он.
У командира вырвался нервный смешок, а Брент сразу сменил тон на официальный:
Над ними начали барражировать самолеты. Посланца коменданта района сменил еще один разведчик. Затем показалось звено из трех «Зеро». Пилоты махали им, высовываясь из открытых фонарей; вахтенные на мостике отвечали с не меньшим воодушевлением. Брент и Колин были разочарованы, не увидев среди них истребителя Мацухары.
К десяти часам первый остров остался по левому борту на расстоянии шести миль. Теперь на радаре появился мыс Ирозаки к востоку и Нодзимазаки к западу от береговой линии, открывающей доступ в огромную гавань. Нос лодки был направлен прямо по центру канала, к еще не видимому Токийскому заливу. В полдень они увидели берег и прошли входной буй. Из пролива Урага уже открывался хороший вид на побережье: полуостров Ханто на западе, Босо — на востоке, весь в зелени лесистых холмов. «Первый» эсминец по-прежнему держал дистанцию в пятьсот ярдов.
Уильямс вышел на мостик, но командования не принял.
— Вы уж много лет бороздите эти воды, так ведите нас и теперь, старпом.
Хотя тон небрежный, а глаза все еще стеклянно поблескивают, однако Брент уловил в холодном тоне оттенок уважения. Командир он хороший, что ни говори. Умный, храбрый, а главное никогда не позволяет личным чувствам влиять на деловые решения. Брент отдавал себе отчет в том, что за эти дни и сам больше зауважал негра. Видно, как он мучается: боль то и дело туманит глаза, но, превозмогая ее, держится на ногах.
С эсминца замелькал прожектор, и сигнальщик Доран стал диктовать послание писарю Холлистеру. С первых же слов стало ясно, что кэптен передает им полученную радиограмму: «Ком. „Йонаги“ (старший офицер авианосца „Йонага“) — „Блэкфину“. Следуйте на базу в Йокосуке, четвертый причал, третий пирс. Командиру и старшему помощнику немедленно явиться для доклада. Благодарю за службу».
— Передай ему, — сказал Уильямс Дорану, — у нас трое тяжелораненых, серьезные повреждения лодки и двое пленных. К тому же на борту капитан авиации Уиллард-Смит.
Правая рука Дорана проворно защелкала шторками прожектора, похожими на жалюзи. Брент улыбнулся. Опытный сигнальщик способен передавать и принимать около пятнадцати слов в минуту. Доран явно перекрывает этот рекорд, а Уильямс все равно выказывает нетерпение. Наконец Доран передал «вас понял» и повернулся к командиру, даже не продиктовав послание писарю.
— Белено привезти англичанина и пленных с собой на «Йонагу». «Скорая» будет ждать в доке. Как только освободится первый сухой док, лодку поставят туда.
— Как только освободится! Нам он сейчас нужен, немедленно! Передай, нам нужен док с мощным насосом, чтоб выкачать воду из балластной цистерны. Если наши насосы не сдюжат, «Блэкфин» затонет.
Снова над морем полетели световые сигналы, затем наступила пауза: видимо, Файт по рации передавал сообщение на «Йонагу». Наконец прожектор эсминца вновь заговорил.
— Док будет готов завтра, — сообщил Доран. — В гавани будут ждать два новых насоса.
— Хорошо, — кивнул Уильямс. — Передай «слушаюсь».
Доран повернулся к прожектору и через секунду объявил:
— Он передает «конец связи».
— О'кей.
— Прошли сотую изобату, командир, — доложил Нельсон из рулевой рубки.
— Так. Мы сидим в воде почти на семнадцать футов. Проблемы есть, мистер Росс?
— Нет, сэр. — Брент обвел рукой сужающийся пролив. — Вода хорошая на всем пути, так что никаких проблем.
— Отлично, старпом… то есть защитник. Можно считать, что матч вами выигран.
С эсминца опять донеслись световые сигналы.
— «Следуйте своим курсом», — сообщил Доран.
— Есть. — Брент глянул в дальномер, потом на репитер и повернулся к рулевому Оверстриту. — Право на угол ноль-два-семь, малый ход.
Оверстрит чуть переложил руль, и под колокольный перезвон дизели замедлили работу.
— Иди по центру, на пятьдесят ярдов от световых буев.
— Вас понял, сэр.
— Эхолот! — крикнул Брент в люк.
— Десять саженей под килем, — отозвался вахтенный на лоте.
— Доложить, если глубина уменьшится до шести футов.
— Слушаюсь, сэр!
Из рубки подал голос главный старшина-электрик Момо Кенкюся:
— Четверо свободных от вахты просят разрешения подняться на палубу, сэр.
Уильямс хмыкнул. Понятно, японцам не терпится взглянуть на родной берег. Обхватив голову руками, он наклонился над люком и проговорил:
— Все свободные от вахты могут подняться. — Он глянул на низко сидящий в воде нос и добавил: — Если ноги не боитесь промочить.
Старшины Кенкюся, Юйдзи Итиока, Масаойри Фудзивара и матрос Тацунори Хара, грохоча ботинками, поднялись по трапу, отвесили поклоны, отдали честь командиру и бегом бросились к борту, не обращая внимания на хлюпающую под ногами воду. Они стояли, сбившись тесной кучкой, смеялись, указывали на берег, хлопали друг друга по спине. Они живы, хотя давно распрощались с надеждой увидеть вновь свои прекрасные острова. Брент полностью разделял их бьющую через край радость.
Лодка вползла в самую узкую часть канала, между мысом Урага и полуостровом Босо. Уже показались редкие дома, но в основном земля была покрыта хвойными и лиственными лесами. При виде сухопутной красоты оттаивали сердца моряков. Брент невольно задумался об этой странной земле, ставшей его второй родиной.
Здесь человека ценят не за постоянство, а за умение ни под каким видом не отступать от своих противоречий. Молодой американец привык на каждом шагу сталкиваться с парадоксами: гости не снимают шляпы, но снимают ботинки; спиртное подают не охлажденным, а подогретым; рыбу едят сырой, даже фугу, что очень опасно; люди дочиста отскабливают тело прежде чем сесть в ванну; скорбящие одеваются в белое; император, сто двадцать четвертый потомок богини Аматэрасу, подтвердил свое бессмертие тем, что преставился; человек появляется на свет по синтоистскому обряду и во всем повинуется жрецам буддизма; самая образованная нация в мире говорит и читает на странном языке без алфавита, основанном на двух тысячах иероглифах, которые имеют столько же значений, сколько читателей.
Мысли, как всегда, переключились на женщин. Здесь он познакомился с капитаном Сарой Арансон, агентом израильской разведки. Оба сгорали от страсти в ее токийской и тель-авивской квартирах. Потом появилась Маюми Хатия, невинная, ангельски красивая, тонкая, как фата невесты, и страстная, как пантера. Здесь же на «Йонаге» он впервые увидел сотрудника ЦРУ Дэйл Макинтайр, которую очень тревожит близкий «сороковник». «Слишком я стара для тебя, Брент», — твердила она, проводя его в свою спальню, где они занимались такой сексуальной акробатикой, какая ему и во сне не снилась.
Здесь ему встретилась и предательница, шпионка Кэтрин Судзуки. В памяти она неизменно ассоциируется с «черной вдовой», паучихой. После эротической схватки на Гавайях она дважды пыталась его убить. Сперва привела в засаду, потом сама чуть не подорвала «Йонагу» в доке Йокосуки, сидя за рулем грузовика, полного пластиковых бомб. После того как пулемет остановил грузовик, она лежала навзничь и смотрела на него. Брент никогда не забудет той минуты, когда пистолет дернулся у него в руке и на лбу Кэтрин, прямо в центре, появилось маленькое алое отверстие. Как извивались конечности и все тело, когда пуля, выпущенная из ствола, прошла навылет через череп и выпустила мозги. Как потом Кэтрин затихла. Но странное дело — он до сих пор испытывает к ней влечение, хотя она сто раз заслужила смерть, и товарищи высоко оценили его поступок — в особенности адмирал Фудзита.
Едва они миновали мыс Урага, перед ними открылось обширное пространство Токийского залива. Все на мостике разом подняли бинокли. Иокогама — крупнейший морской порт Японии — вытянулась перед ними уродливым коричневым пятном вдоль северо-западного побережья. На севере виднеется Кавасаки, а громада Токио еще скрыта за дальним горизонтом. Зловоние большого города составляет разительный контраст с девственно-чистым небом. Сквозь вонючие коричневые наслоения гордо пробивается вдалеке снежная вершина Фудзиямы.
Переводя бинокль на запад, Брент увидел огромную морскую базу Йокосуки всего в пяти милях по левому борту. Глядя на репитер, он приказал Оверстриту:
— Лево руля. Курс два-восемь-один.
После повтора команды, подлодка не спеша взяла новый курс. Техник по ремонту электронного оборудования Мэтью Данте подал голос от SPS—10.
— У меня на радаре столпотворение, сэр. Множество маленьких яхт.
Брент как раз углядел вдали массивную надстройку и трубу «Йонаги», а сообщение Данте заставило его опустить взгляд. И впрямь десятки ярко раскрашенных суденышек толпятся на небольшом пространстве между ними и эсминцем.
Уильямс, сияя улыбкой, оборотился к Бренту и заметил:
— Группа приветствия, старпом. — У него как будто сразу улучшилось самочувствие. — Они нам рады.
— Да, сэр, большинство. Как сказал бы адмирал Фудзита: «Они рады всякому, кто не выпускает газы из „Хонды“.
— А старик, видать, циник.
— Мудрец, капитан.
Уильямс озадаченно почесал подбородок.
— Вы сказали — большинство. Что это значит?
— Некоторые могут быть из «Ренго Секигун».
Уильямс, Уиллард-Смит и Оверстрит недоуменно посмотрели на старшего помощника. А двое японцев впередсмотрящих, напротив, обменялись понимающими взглядами.
— «Японская красная армия», — пояснил Брент.
Уильямс кивнул.
— Террористы, значит.
— Вполне способны нагрузить яхту пластиковыми бомбами и подорвать нас, как ливанские бандиты подорвали в аэропорту Бейрута двести сорок наших морских пехотинцев.
— Ваши предложения, мистер Росс? Может, на всякий случай расстрелять их всех из пулемета?
Все взоры обратились к Бренту.
На миг он растерялся. Потом внутри вспыхнули гневом и обидой, от которых потемнели голубые глаза.
— Неуместная ирония!
— Позвольте мне самому решать, что уместно, а что нет. — Помолчав, Уильямс снисходительно добавил: — Впрочем, я не хотел вас обидеть.
Дрожа от ярости, Брент буркнул что-то в ответ на неуклюжую попытку извинения и насупился. Не извинения, а новая насмешка. В душе у него бурлил огромный котел. Ладно, возьми себя в руки, скоро будешь на борту «Йонаги» и наконец избавишься от ненавистного командира. А до той поры надо обуздывать свой темперамент, а то, чего доброго, порушишь всю карьеру. Уильямс уже не раз доводил тебя до потери самоконтроля, хватит, больше у него этот номер не пройдет. Наберись терпения, когда-нибудь вы сойдетесь один на один и разрешите все наболевшие вопросы. Препятствий никаких: звание одно.
Сквозь сумятицу мыслей пробился голос Уилларда-Смита:
— Чтоб мне провалиться, наш эскорт нацелил на яхты вспомогательную артиллерию!
Брент взглянул на приближающуюся флотилию яхт. Некоторые уже миновали эсминец. Глядя в бинокль, Уильямс вдруг резко выпрямился.
— И верно! Файт навел на них все пулеметы.
Выпятив толстую нижнюю губу, он прикусил ее ровными белыми зубами. Кадык на шее ходил ходуном. Потом командир вдруг отрывисто бросил в микрофон:
— К надводному готовсь! Лейтенант Росс, шифровальщик Ромеро, старший писарь Итиока, старшина-артиллерист Боумен — к пятидесятым! Закрыть и задраить люки, кроме рулевой рубки! Два «Томпсона» — на мостик!
Брент и Кром встали к пулеметам пятидесятого калибра. Хамфри Боумен и Юйдзи Итиока вытянулись наготове у ящиков с боеприпасами. Сторджис заменил у штурвала Оверстрита, и матрос скрылся в люке рулевой рубки. Другие матросы вынесли на палубу два старинных автомата сорок пятого калибра системы «Томпсон» и едва не столкнулись с четырьмя японцами, проворно спускавшимися с мостика в люк. Уильямс взял один автомат себе, другой подал Уилларду-Смиту.
— Это делается вот так, пока не услышите девять щелчков. — Он повернул пятидесятизарядный барабан, затем сдвинул рычажок затвора, поставил на предохранитель и резко оттянул рукоятку, загнав пулю в коробку.
Уиллард-Смит в точности повторил его действия.
— Надо же, — удивился он, — как игрушечный!
— Поаккуратнее с ним, — предупредил Брент, — на длинных очередях слишком сильная отдача. Лучше бить короткими. С этой штуковиной даже у Аль-Капоне были проблемы, — вяло пошутил он.
У командира вырвался нервный смешок, а Брент сразу сменил тон на официальный: