Сабрина вздохнула и задумалась. Ей раньше было неведомо такое чувство. Ни с Джеком, ни с кем-то другим. Она не представляла себе, что страсть обладает такой могущественной силой. Страсть заставляла ее не замечать печальной действительности: Николас не был человеком, способным ответить на ее любовь. Он пользовался словом «любовь» как дешевой приправой, чтобы придать остроту и вкус блюду, не думая о самой пище. Может быть, достаточно того, что она его любит?
   Она не спускала с него глаз, удивляясь, почему Николас до сих пор не приходит в себя. Саймон говорил, что он поправится, если нет никаких серьезных повреждений. Пригладив ему волосы, она задумчиво смотрела на него. Ему досталось не больше, чем Мэтту, а он все еще без сознания. Если только…
   Сабрина осторожно приподняла его голову и пощупала затылок и сразу же нашла то, чего и боялась, — огромную шишку на затылке. Этот удар он получил не в драке, а от падения, подстроенного ею.
   Она поняла свою вину и растерянно смотрела на неподвижное тело.
   — Боже мой, Николас. Прости меня, Я совсем не хотела этого. Ты должен поправиться. — Она понизила голос и взволнованно зашептала: — Между нами еще так много невысказанного. Я не позволю тебе покинуть меня, когда нам столько надо еще решить. Честно предупреждаю, муж мой, я тебя из-под земли достану, если не вернешься ко мне.
   Сабрина порывисто наклонилась к нему и дотронулась губами до его губ. Она намочила полотенце, отжала покрасневшую воду и прикладывала к его лбу, не переставая говорить, перескакивая с одного на другое, делясь своими мыслями, рассказывая о своих снах и желаниях, о своем прошлом и об их общем будущем.
   День сменился ночью, снова настал день, а Сабрина не отходила от него. Саймон, время от времени заходивший к ним, согласился с Сабриной, что эта шишка на голове, скорее всего и является причиной того, что до сих пор к нему не вернулось сознание. Она мало спала, обтирала его лицо и тело, не переставая шептать слова ободрения, огорчения, заботы и любви, прекрасно понимая, что он не слышит ни слова. Но ей хотелось верить, что, может быть, каким-то образом он понимает ее.
 
   Где-то в глубине его мозга пробуждалось сознание. Влажный, холодный, тяжелый воздух давил на кожу. Соленый пряный запах моря щекотал ноздри. До него смутно доносились рев океана и плеск волн. Глухо… издалека. Непрестанные удары волн раздавались вдали. Все вокруг было окутано непроницаемой мглой. Что это — сон? Или смерть? Николас пытался выбраться из темноты, всплыть со дна моря небытия. Он тряхнул головой, и горячая волна боли пронзила его. Боль! Знакомая, но непонятная. Разрывавшая голову и терзавшая тело. Он попытался открыть глаза, но это ему не удалось. Неужели он слишком слаб? Или у него завязаны глаза? Вокруг слышались голоса, но только один доходил до его сознания.
   Голос женщины звучал тихо, чуть хрипловато. Возможно, из-за сырости в воздухе, возможно, она всегда говорила так, но он с удивлением заметил, что от этого голоса кровь быстрее побежала по его жилам. Вопреки неуместности и абсурдности его неожиданного желания ему больше всего на свете захотелось обладать ею.
   Кто была эта женщина, которую он желал? Смутные образы проносились в его голове. Мысли и воспоминания, сливаясь в калейдоскоп неясных чувств, то вспыхивали временами, то пропадали, заглушенные болью.
   Нежные пальцы прикоснулись к его груди. Прохладные, нежные пальцы, легкие и волнующие прикосновения.. Он почувствовал на своем лице влажную мягкую ткань. Снова это нежное прикосновение… Теплые губы прижались к его губам, и он вздохнул. Дрожь восторга пробежала по его телу от этого неожиданного поцелуя. Но ничто не могло прогнать жгучего отчаяния, наполнившего каждую клеточку его существа.
   Он снова ощутил на своем лице ее дыхание, и снова ее губы нежно коснулись его губ. Он вздрогнул и невольно потянулся к ней. Ее губы раскрылись, она провела языком по внутренней стороне его губ. Кровь забурлила в его венах, мысли лихорадочно проносились в голове. Какая женщина может целовать так смело, как эта? Возможно… но это уже не имело значения. Что больше не имело значения? Отчаяние охватило его. Почему он не может вспомнить? Кто она? Сабрина! Он ухватился за всплывшее в памяти имя, как за спасательный круг. Бри. Она была… кем? Слабый пряный аромат повеял на него. Ее аромат, откуда это воспоминание? Из вчерашнего дня? Из вечности?
   Его жена, вот что, она была его женой! Всплывали какие-то обрывки в памяти. Не той покорной, скучной женой-ребенком из его молодости, а другой женщиной, которой можно было наслаждаться, дорожить ею и даже любить. Он покорил ее, не так ли? Или хотя бы предъявил права на нее. Это его величайшее торжество или… его самое тяжелое поражение? Он этого не знал.
   Сабрина… Бри… Леди Би. Имена, впечатления и чувства, ароматы и звуки из настоящего и смутные воспоминания далекого прошлого проносились и путались в его голове. Мечты и фантазии переплелись с воспоминаниями и реальностью, задавая мучительную загадку. Он снова погрузился во тьму, его усталый мозг уступил телу, требовавшему целительного сна. Какая-то неясная, неуловимая мысль не покидала его. Он пытался поймать ее, чувствуя что это — ключ к объяснению всех тайн, которые он надеялся узнать в будущем.
   Николас, напрягая всю свою волю, открыл глаза. Туман перед глазами рассеялся, и он увидел над собой балки низкого потолка. Где он? Стараясь вспомнить, он наморщил лоб и попытался сесть. Острая боль пронзила его голову и пробежала по всему телу. Он застонал и, упав на постель, закрыл глаза, прячась от боли.
   — Добро пожаловать обратно, — произнес низкий волнующий голос Сабрины.
   Он медленно открыл глаза. Над собой он увидел ее лицо.
   — Где я? — прохрипел он, горло у него пересохло и распухло.
   — Там, где тебе и положено сейчас быть, в постели. — Она озабоченно нахмурилась. — В своей каюте. На корабле. Теперь вспомнил?
   Корабль? Конечно. Он не помнил подробностей, но не забыл кулачный бой с этим надменным американцем.
   — Как ты себя чувствуешь?
   — Просто ужасно!
   Голова у Николаса разрывалась от боли, он с трудом шевелился. Даже дышать было трудно. Если он в таком состоянии, то Мэтт наверняка уже умер.
   — Мэдисон почти так же плох, — словно прочитав его мысли, сказала Сабрина. — Нельзя сказать, что вы этого не заслужили.
   Николас свел брови, стараясь все вспомнить. Постепенно туман в его голове рассеялся. Драка на палубе… последний удар… падение.
   — Я бы выбил из него дух, если б не споткнулся.
   — Да… ты споткнулся, и все закончилось.
   Было ясно, что она не хочет продолжать эту тему. Ему очень хотелось узнать, как он дрался по сравнению с Мэдисоном, но от Сабрины он вряд ли этого добьется. В ее глазах он видел только тревогу и сочувствие.
   — Знаешь ли, Николас, ты более суток был без сознания и ужасно ослаб. Тебе обязательно надо что-нибудь съесть или, по крайней мере, выпить. Ты сможешь?
   Горло у него горело, а желудок сводило от голода, еда и питье были бы кстати.
   — Думаю, что да, — он вздохнул, — если не придется двигаться.
   — Прекрасно! — Она наградила его улыбкой и шагнула к двери. — Лежи и отдыхай. Тебе это необходимо, Я сейчас вернусь.
   Дверь тихо закрылась.
   Лежа на спине, он смотрел в потолок. Николас попробовал двигаться, сначала согнул и разогнул руки, затем ноги, ладони, ступни. Если не считать боли во всем теле, он чувствовал себя относительно здоровым. Медленными, осторожными движениями он приподнялся и сел. Боль в голове не ослабела, но и не возросла.
   Он не испытывал такой боли… с каких пор? С того времени, когда последний раз получил удар по голове, от которого потерял сознание. С того времени, когда очнулся один на пустынном берегу неподалеку от английской деревушки, после того как контрабандисты, за которыми он охотился, скрылись. Почему-то эти воспоминания казались ему сейчас очень важными. Потому что ему надо было…
   — Что это ты делаешь? — раздался с порога голос Сабрины.
   Он повернул к ней голову, и у него потемнело в глазах от пронзительной боли. Николас согнулся, сжима голову руками, как будто это могло облегчить его страдания.
   — Пожалуйста, если у тебя в душе есть капля жалости пожалей меня и не говори так громко, — даже шепотом произнесенные слова усилили его боль. Он застонал, — у меня болит голова так, словно я в одиночку выпил несколько бочонков не очень хорошего виски.
   Она подошла к столу и поставила поднос. Затем подложила ему под спину несколько подушек, а сама устроилась на краешке постели.
   Он посмотрел на кружку и суповую миску, от которой шел пар.
   — Что это?
   — Всего лишь бульон. — Она усмехнулась. — Не стоит быть таким подозрительным. Я не собираюсь отравить тебя.
   — А ты могла бы стать богатой вдовой. — Николас опустил руки и сердито посмотрел на ничем не провинившийся суп.
   — А ты прав. — Она сделала большие глаза, словно раздумывая над его словами. — Какая интересная мысль!
   — Сабрина, — возмутился он. — В таком состоянии лучше меня не дразнить!
   — Как жаль, — небрежно заметила она. — Ну, так как, ты будешь есть сам или покормить тебя, как ребенка?
   Он откинулся на подушки и посмотрел на нее. Она казалась усталой. Внезапно он понял, что она, должно быть, провела около него все время, пока он спал, и мало спала сама. Она показалась ему хрупкой, неземной и беззащитной, но бесконечно привлекательной. Он почувствовал непреодолимое желание защитить ее, заботиться о ней.
   Он, не отрываясь, смотрел ей в глаза. Неожиданно обоих охватило волнение. Улыбка исчезла с ее лица. Ему стало трудно дышать. В ясной сверкающей глубине ее изумрудных глаз светилась ее душа, взывавшая к нему, манившая переполнявшей ее страстью. Желание защитить ее сменилось другим, более сильным, более настойчивым и неукротимым.
   — Накорми меня, — попросил он. Ее лицо вспыхнуло, и она растерянно опустила глаза, пытаясь взять себя в руки. Это было невероятно! Не могла же она выдать проснувшееся в ней чувство, когда он лежал без сознания и она не боялась, что он услышит ее? Тогда почему его черные глаза, выразительные и почти угрожающие, стараются проникнуть в тайные уголки ее души?
   Она глубоко вздохнула и взяла ложку. Рука дрожала, и Сабрине пришлось собрать всю свою волю, чтобы подавить эту дрожь. Она поднесла ложку с бульоном к его рту, но он не разжал губ, и она удивленно посмотрела на него.
   Его взгляд обжег ее, и она чуть не пролила бульон.
   — Открой рот, — спокойно и настойчиво произнесла она, скрывая волнение.
   — С удовольствием.
   Она влила бульон ему в рот, и он, не спуская с нее глаз, проглотил его. За первой ложкой последовала вторая. Суповая чашка постепенно пустела, ее волнение возрастало. Она избегала смотреть ему в глаза, но было невозможно кормить его, не глядя на его губы. Полные, чувственные, они не просто раскрывались навстречу ложке, но вбирали ее ласкающим, осторожным движением. Она завороженно смотрела на эти губы, вспоминая, как они прикасались к ее губам, как целовали ее шею и грудь, вновь ощущая сладкую боль от этих поцелуев.
   — Я поел.
   — Что? — Она оторвала взгляд от его губ и посмотрела на пустую чашку. Как это она не заметила? — Я принесу тебе еще, или хочешь что-нибудь другое?
   — Я бы предпочел что-нибудь другое.
   В его голосе она услышала страстные нотки. Она вздрогнула от радости и страха. Расправив плечи и подняв голову, смело взглянула на него.
   — Что же ты хочешь?
   Он протянул руку и взял ее за подбородок. Осторожно потянул ее к себе, пока их губы не соприкоснулись в легком, как дуновение ветерка, поцелуе. Он нежно провел горячими и гладкими как шелк губами по ее губам.
   Ее глаза закрылись, и она раскрыла губы. Прильнула к нему, ожидая большего, чем этот намек, это слабое обещание продолжения этих ласк. Николас резко отстранился от нее и испытующе посмотрел ей в глаза:
   — Сабрина, я хочу знать…
   В его горящих глазах она увидела немой вопрос, он смутился. Ее обострившиеся чувства помогли ей понять его. Он хотел убедиться, что их желания совпадают. Этот человек, который, как она знала, берет от женщины все, что хочет, явно интересовался ее чувствами. Это было так на него непохоже, что привело ее в восхищение. Она поняла, что где-то в самых дальних уголках своего сердца он был к ней неравнодушен. И если он уже неравнодушен, то наступит день, когда он полюбит ее.
   — Если тебя беспокоит нарушение одного из условий нашего брака… — она пожала плечами, — то я переоценила право на личную жизнь.
   Он некоторое время смотрел на нее, словно не понимая смысла сказанного. Затем его лицо прояснилось. Одним движением руки он сбросил поднос на пол, раздался звон металла и разбитой посуды. Другой рукой он обнял и, притянув к себе, крепко прижал ее грудь к своей обнаженной груди. Одеяло покрывало его лишь до пояса, но и через одеяло и свою одежду она почувствовала его возбуждение.
   Сабрина ахнула и посмотрела ему в глаза.
   — А как же твоя голова? Разве она не болит?
   — По-моему, другая боль заглушила ее, — усмехнулся он, поцеловав ее шею. — От этой боли можно избавиться самым приятным способом.
   Забыв обо всем, она обхватила его шею руками, и их губы слились в жарком поцелуе. Страсть проснулась, неукротимая и ненасытная. Она отвечала на его ласки, покоряясь не ему, а лишь собственной воле и желанию. Его губы впивались в нее, заставляя уступить, признать поражение.
   Он приподнял ее, и она оказалась сидящей на нем верхом. Нетерпеливой рукой он стянул с нее мужскую рубашку и с жадностью обхватил руками ее обнажившееся тело чуть ниже грудей. Взяв в ладони ее груди, он стал массировать налившиеся от сжигавшего ее желания соски. Она громко застонала, откинув назад голову.
   — Николас! — задыхаясь, простонала она, уронив голову на грудь.
   Одним быстрым движением он повернулся, сел лицом к ней и начал ласкать ее обнаженные груди губами, языком, покусывая их зубами, пока ей не стало казаться, что эта утонченная пытка сведет ее с ума. Внезапно, не выпуская ее из своих объятий, он перевернулся, и теперь она оказалась лежащей под ним. Подняв на него глаза, она увидела в яростном взгляде его черных глаз отражение собственного изумления, страсти и нетерпения. Она запустила пальцы в его густые темные волосы и, притянув его голову к своим губам, погрузилась в глубокое море эротического наслаждения.
   Его руки, губы, язык не пропускали ни одного уголка ее тела, спускаясь от груди все ниже и ниже. Он просунул руку между ее ног и почувствовал жар таинственного места, все еще скрытого под ее бриджами. Сквозь ее одежду он прикоснулся к этому пылавшему очагу, трепещущему от желания.
   Николас нащупал пояс туго натянутых на плоский живот бриджей и пытался развязать шнуровку. Сабрина напряглась, возбужденная жаром его тела, прижимавшегося к ней. Она ухватила его за плечи, стремясь сохранить это ощущение, и желание как пружина все туже и туже сжималось внутри ее.
   — Сабрина, — прошептал он.
   — О Боже, Николас, пожалуйста!
   Почему он не овладеет ею прямо сейчас? Зачем он продолжает эту сладкую невыносимую пытку? Она чуть не разрыдалась от мучительного желания, жажды его близости, угрожавшей свести ее с ума.
   — Я не могу развязать эту чертову штуку.
   — Что? — Она почти не понимала его слов.
   — Эти чертовы штаны. — Он схватился за голову и сердито посмотрел на нее. — Мне никогда еще не приходилось снимать с кого-нибудь штаны, и, боюсь, я затянул узел.
   Он наклонился, чтобы рассмотреть узлы. Его близости было достаточно, чтобы Сабрину охватила дрожь. Он покачал головой:
   — Сабрина, я не знаю…
   — Николас, за последний день я многое поняла. Это не просто минута слепой страсти. — Она схватила его за плечо. — Я не легко отдаю себя. У меня была возможность, но я не ложилась в постель с мужчиной… тринадцать лет. — Она опустила глаза, затем настойчиво потребовала: — А теперь сними с меня эти проклятые штаны!
   Чудовищность ее признания, казалось, поразила его решимость блеснула в глазах. Спустив ноги на пол, он в два прыжка подбежал к своим вещам и начал что-то искать в мешке.
   Несмотря на свое разочарование, она заметила мощь его обнаженного тела. Бронзовая кожа блестела. Ноги длинные и сухощавые. На спине выступали мускулы, и в Сабрине снова вспыхнуло желание. Она сжала кулаки, закрыла глаза и открыла их, когда он неожиданно, подхватив ее под локоть, рывком поставил на ноги.
   — Это твой последний шанс. — В его черных глазах она заметила блеск обещания и страсти. — Ты доверяешь мне?
   Доверяла ли она? Она хотела его. Он был нужен ей. Но доверять? Она не доверила ему ни один из своих секретов. Могла ли она всем сердцем доверять ему? И она солгала:
   — Всей своей жизнью!
   Он засмеялся. Она не обманула его, он верил ее словам не больше, чем она сама. Он притянул ее к себе так, что ее обнаженные груди касались жестких волос на его груди. В другой руке он держал кинжал.
   Сабрина ахнула.
   — Николас, ты не… ты не сделаешь этого! Подожди. Ты не понимаешь. Я так долго берегла эти бриджи. У меня их всего две пары.
   — Прекрасно, значит, обойдешься без этих.
   — Но я…
   Он поцелуем заставил ее замолчать. У нес перехватило дыхание и подогнулись колени. Он мог делать с ее штанами все, что ему захочется, и со всем остальным тоже. Тупое лезвие ножа прижалось к ее животу, и она поморщилась. Шнуровка лопнула. Николас мгновенно перерезал ее и спустил бриджи вниз, пока они не упали к ногам Сабрины.
   Она, обхватив руками его спину, всем обнаженным телом прижалась к нему, чувствуя упругую мощную v его страсти. Он поднял ее на руки и осторожно положил на постель. В ней было все, о чем он мечтал, все, чего он желал: крепкие полные груди, розовые возбужденные соски, тонкая талия, переходившая в соблазнительные бедра. Золотистые волоски, преграждавшие вход туда, где его ожидало наслаждение. Это не шло ни в какое сравнение с его прежним любовным опытом. Это было нечто большее,
   Она соблазняюще — полуприкрытыми глазами, блестящими от страсти, — смотрела на него.
   Он со стоном опустился на постель рядом с ней, желая только одного — овладеть ею. Сейчас же! Грубо и быстро. Но она так долго не знала мужчины. Он доставит ей наслаждение, пока она не достигнет вершины экстаза, и только после этого утолит свое желание. Медленно, осторожными ласками он доведет ее до высшего предела страсти. Да, он будет сдерживать себя, даже если это убьет его. Он прижался к ее губам, и все его самообладание исчезло от яростной страстности ее поцелуя. Он гладил ее пышное тело, и она извивалась от его прикосновений, разжигая его страсть. Казалось, жар ее тела проникал в самую его душу, и он чуть не задохнулся от невыносимого желания овладеть ею.
   Словно исследователь неведомых земель, он открывал все тайны ее тела, пока его пальцы не добрались до спутанных вьющихся волос и скользнули внутрь долины блаженства. Он чувствовал мягкие нежные складки плоти, влажные от ожидания, трепещущие от страсти, и осторожно ласкал этот чудный цветок ее женственности. Она задыхалась от неожиданного наслаждения, и он взял в губы сосок ее груди. Зубами и языком он повторял движения своих пальцев, и она стонала от невероятного блаженства, охватившего ее. Она притянула к себе его голову и приникла к его губам.
   — Возьми меня, Николас! Возьми меня, муж!
   Он колебался, но больше не мог противостоять собственному желанию. Медленно он все глубже и глубже входил в жаркую глубину, пока полностью не погрузился в трепещущее пламя внутри ее. Он старался продлить сладостное предвкушение, но его движения становились все более настойчивыми и быстрыми.
   Ее бедра поднялись, и они оба поддались этому не измеряемому временем ритму. Она выкрикивала его имя снова и снова в безумном приступе страсти и жажды обладания. Он шептал слова восторга и изумления, прижавшись к ее пылающему телу. Она была его владелицей и одновременно его рабыней. Он был побежден и одновременно чувствовал себя победителем. Соединившие их силы, яростные и могучие, возносили на недосягаемые вершины. Последним мощным рывком он достиг всей глубины, Сабрина вскрикнула, сжатая пружина внутри ее разогнулась, и волны невыразимого экстаза поглотили ее. Тело Николаса содрогнулось, и у него хватило сил лишь выдохнуть ее имя:
   — Сабрина… Бри!

Глава 12

   Сабрину одолевал смех. Она уткнулась ему в шею, чтобы заглушить непреодолимое желание рассмеяться, и прикусила губу.
   — Сабрина? — Николас крепче прижал ее к себе и с беспокойством в голосе спросил: — С тобой все в порядке?
   — Все хорошо, даже прекрасно, — заверила она.
   — Сабрина. — Николас отодвинулся и с тревогой пристально посмотрел на нее. — Ты жалеешь о том, что произошло между нами?
   — Жалею? — изумленно переспросила она.
   Темный синяк расплывался на его скуле. Нахмуренные брови пересекал шрам от раны над глазом. Его встревоженный, обеспокоенный и испуганный вид настолько не соответствовал тому, что чувствовала она, что это выглядело почти комично. Смех, до того с успехом сдерживаемый ею, вырвался наружу, и она весело расхохоталась. Николас с недоумением смотрел на нее. Быстро менявшееся выражение его лица еще больше рассмешило ее. Тревога, затем смущение и удивление наконец сменились выражением неудовольствия.
   — Знаешь, дорогая, другой мужчина не увидел бы ничего забавного в том, что произошло между нами, и не счел бы твой смех комплиментом.
   Насмешливое замечание Николаса вызвало лишь новый взрыв смеха.
   — О, Николас, прости меня, — ее глаза искрились весельем, — я просто… я чувствую себя восхитительно!
   — Восхитительно? — На его лице появилась улыбка, — Мне как-то не пришло в голову, но «восхитительно», пожалуй, очень точное определение.
   Он лежал на боку, опершись на локоть. Она посмотрела на него с лукавой улыбкой.
   — Так что же, я все еще «безупречный и праведный образец добродетели»?
   Откинув назад голову, он от души расхохотался.
   — Ты, бесспорно, придала новый смысл этой фразе. — Он стал серьезным и задумчиво провел длинным смуглым пальцем по ее щеке. — Почему ты это делала, Сабрина?
   — Делала что? — спросила она, удивленная неожиданным вопросом.
   — Пряталась, притворялась все эти годы.
   Она с беспокойством посмотрела на него:
   — Что ты хочешь этим сказать?
   Он пожал плечами, продолжая гладить ее щеку и шею.
   — Я хочу сказать, ты создавала впечатление тихой, сдержанной женщины. Очень степенной и очень порядочной. Ты совсем не такая, как я предполагал. И с первой же минуты этого путешествия каждое твое слово, каждый поступок убеждали меня, что твоя жизнь в Лондоне была сплошным притворством. Почему ты скрывала эту смелую, очаровательную женщину, которую мне посчастливилось найти?
   Она отвела взгляд и смотрела куда-то вдаль, словно видела что-то за стенами каюты. Любовь к нему требовала, чтобы она была с ним откровенной, по крайней мере, до определенной степени. Вполне возможно, что они проведут оставшиеся годы вместе, и это больше не огорчало ее. В ее прошлой жизни было много такого, о чем она никогда бы не сказала ему, но о некоторых вещах он должен знать. Сабрина посмотрела ему в глаза.
   — Это ради Белинды. Когда после смерти Джека мы вернулись в Лондон, я поняла, что не могу, как раньше, позволять себе опрометчивые поступки. Свет, вероятно, принял бы меня, но что стало бы с моей дочерью, когда она вырастет и должна будет занять свое место в этом обществе? Ей всегда бы напоминали о матери, носившей клеймо легкомысленной и пренебрегающей условностями женщины и еще бог весть какой. — Она покачала головой. — Я не могла допустить, чтобы мое дитя расплачивалось за мои грехи, какими бы незначительными они ни были. — Она вздохнула. — Поэтому я стала добродетельной, появляясь в обществе не чаще, чем это было необходимо, и стараясь особенно не привлекать к себе внимания.
   Его пальцы добрались до ложбинки на ее груди, и она задрожала от его прикосновения.
   — Значит, ты не жила, а существовала.
   Она наморщила нос.
   — У тебя это звучит ужасно. Но было не так уж плохо. Нельзя сказать, что я жила отшельницей. И, кроме того, у меня были… другие интересы, мне было чем заняться. Но в целом это было довольно…
   — Скучно и уныло. — Он наклонился и поцеловал кончик ее носа. — Обещаю, что твоя жизнь никогда больше не будет скучной.
   Она обняла его.
   — И как же, дорогой супруг, ты собираешься это сделать?
   — Я постараюсь как можно больше времени тратить на то, чтобы придумывать все больше и больше интересных и захватывающих занятий, чтобы скука не прокралась в твою жизнь.
   Он скрепил свое обещание страстным поцелуем, от которого у нее перехватило дыхание. Ее губы раскрылись, и они оба очутились во власти желания. Николас покрывал поцелуями шею, все сильнее возбуждая ее. Она прикусила краешек его уха и, дотронувшись языком до его шеи, почувствовала тонкий, почти незаметный шрам. В те времена такая рана была опасна для жизни.
   — Николас, откуда у тебя на шее этот шрам?
   Теперь он целовал ее плечи. Прижимаясь к ее нежной коже, он пробормотал:
   — Ерунда. Неудачная мальчишеская шалость.
   — Неудачная мальчишеская шалость?
   Она чуть не ахнула от внезапного озарения. Бог мой! Николас был тем самым агентом правительства, которого она перехитрила тогда, много лет назад! Она вышла замуж за единственного человека, который представлял угрозу ее будущему. Тот самый человек, который преследовал ее во сне и в мечтах, а теперь согревал ее постель.