Александер Виктория. Визит сэра Николаса

   — Да, в этом все дело, — произнесла Лиззи со вздохом облегчения.
   — Ах вот оно что! Но ведь обычно они весьма пунктуальны, — с некоторой озабоченностью произнесла герцогиня. — Пожалуй, это объясняет оживленность и самозабвенность вашего разговора.
   — Мы как раз говорили о том, не послать ли кого-нибудь выяснить, в чем дело, — сообщила Элизабет.
   — Хорошая мысль, мои дорогие девочки. — Герцогиня приятно улыбнулась. — Но я полагаю, что «Фортнум и Мейсон» не могут принять заказ на счет, выплаты по которому приостановлены.
   — Ох, извините, мне машет тетя Джослин. Мы с ней не виделись целую вечность. Пойду поговорить с ней, — сказала Жюль и направилась было к тетушке, но Лиззи схватила сестру за руку и вернула на место.
   — Что вы имеете в виду, мама? — спросила она, глядя прямо в глаза герцогине Роксборо.
   Та в ответ лишь очень выразительно подняла брови. Лиззи поставила вопрос по-иному:
   — Откуда вы узнали, мама?
   — Твой брат намекнул на это вашему отцу, но тот потребовал изложить всю историю в полном объеме, а потом, естественно, рассказал мне.
   — Что же рассказал Джонатон? — спросила Элизабет, переглянувшись с сестрой.
   — Он сообщил о пункте завещания, в котором Чарлз поручает контроль над твоими финансами сэру Николасу. Я должна признаться, Лиззи, что совершенно разочаровалась в твоем покойном муже. — Герцогиня негодующе тряхнула головой. — Смешно было думать, что ты не сумеешь управиться со своими делами самостоятельно.
   Спасибо, мама. — Именно такую реакцию матери и ожидала Элизабет, но услышать об этом из ее собственных уст все равно было приятно. — Джонатон говорил о чем-то еще?
   — Только о том, что ты и сэр Николас не сошлись во мнениях насчет управления им твоими средствами после его возвращения в Англию. Кульминация вроде бы произошла, когда ты позволила себе непродуманные траты, а он приостановил выплату по счетам. — Герцогиня, прищурившись, немного подумала. — Кажется, больше ничего, или есть еще что-то?
   — Ничего серьезного, мама.
   — Он хочет жениться на ней, — добавила Жюль.
   — С такой сестрой и таким братом я, кажется, вообще утратила право на что-нибудь сугубо личное, — процедила Элизабет.
   — Правда? Как это чудесно! — с восторженной улыбкой воскликнула герцогиня. — Я всегда любила Николаса Коллингсуорта. В юности он был очень уж серьезным, даже чересчур, как мне казалось. Но теперь я нахожу его просто восхитительным.
   — Я, право, не знаю, хочу ли я вновь выходить замуж, — произнесла Элизабет.
   — Она похожа на мать, — негромко произнесла тетя Ребекка, но слова ее были слышны всем.
   Элизабет подняла глаза и едва не застонала: она так погрузилась в разговор с матерью, что не заметила, как в гостиной воцарилась полная тишина. И не заметила, что внимание всех и каждой леди сосредоточено на ней.
   — Я легко могу понять твои чувства, дорогая, — говорила герцогиня. — Я сама не хотела выходить замуж. Строила планы увлекательных приключений. Твоему отцу я задала хорошую гонку. — Она улыбнулась своим воспоминаниям. — Я помню, как это было забавно. — Лицо герцогини приняло серьезное выражение, и она взяла руки дочери в свои. — Дорогая моя, ты должна устроить свою жизнь. Чарлз ушел от нас, и ты не можешь оплакивать его вечно.
   — Она не оплакивает Чарлза, мама, — вмешалась Жюль. — Она просто не хочет терять независимость, которую получила после его смерти.
   — Это, безусловно, можно понять, — заметила тетя Джиллиан.
   — Ничего подобного, это полная чепуха, — возразила тетя Джослин. — Сэр Николас имеет огромное состояние, он унаследует высокий титул, он исключительно хорош собой. Она должна выйти за него немедленно.
   Замечания посыпались со всех сторон, и в мгновение ока гостиная превратилась в место оживленных дебатов между сторонницами брака Элизабет и Николаса и его противницами. Ни одна тетушка или кузина не упустила возможности высказать свое мнение, не слушая никого другого, и в гостиной стоял сплошной гул голосов.
   — Я нахожу это весьма забавным, — высказалась Элизабет с самым мрачным видом. — Каждая из присутствующих здесь женщин считает, что именно она знает, как мне следует жить. Вы не можете остановить их, мама?
   — Что ты, милая, ведь они так славно проводят время! — Герцогиня окинула взглядом гостиную и усмехнулась. — Смею сказать, что ты устроила для членов нашей семьи самое замечательное в их жизни рождественское чаепитие. Нет ничего увлекательнее на свете, чем обсуждать, как должен жить тот или иной человек.
   Элизабет вздохнула:
   — Да, я представляю, но…
   — И я подозреваю, что развлечение только начинается.
   Мать легонько толкнула Элизабет и кивком указала на дверь.
   Николас стоял в дверном проеме и со слегка насмешливой улыбкой наблюдал за женщинами семейства Эффингтон. Встретив взгляд Элизабет, он улыбнулся ей.
   «Я люблю тебя, любил и уверен, что никогда не переставал тебя любить».
   Мать наклонилась и, понизив голос настолько, чтобы ее услышала только дочь, сказала:
   — Брак — это не всегда увлекательное приключение, моя девочка. — Герцогиня смотрела дочери в глаза так, будто понимала, что ее брак с Чарлзом не был таким совершенным, каким казался. — Но брак с тем, кого ты любишь, может оказаться величайшим из приключений. — Она повернулась лицом к двери и повысила голос: — Сэр Николас, как чудесно видеть вас снова.
   Николас направился к ним. Гомон голосов в комнате тотчас утих, и все взгляды обратились на высокого, красивого мужчину — рыцаря! — устремившегося к Элизабет. Теперь ей было особенно ясно, почему столь многие из ее родственниц считают, что она сделает глупость, если упустит его.
   — Ваша милость. — Николас поцеловал руку герцогине, бережно и почтительно поднеся ее к губам. — Вы, как всегда, прекрасно выглядите.
   — Очень хорошо, сэр Николас. У вас много общего с моим сыном. Подозреваю, что вы сообща учились хорошим манерам в юности.
   Николас рассмеялся:
   — Только ради того, чтобы вы могли нами гордиться, ваша милость.
   — Я и горжусь вами обоими.
   — Для меня это очень много значит, мэм.
   — Я подозреваю, что вы сюда явились не просто со светским визитом.
   — Не вполне. — Николас улыбнулся Элизабет быстрой и решительно нахальной улыбкой, но ее это, как ни странно, ничуть не обеспокоило. — Я должен, однако, извиниться за опоздание. Оно, увы, было неизбежным.
   Он повернулся к двери и кивнул. И тотчас в гостиную промаршировала шеренга официантов от «Фортнума и Мейсона», каждый с подносом.
   — Бог мой, — пробормотала герцогиня.
   — Хорошо сделано, сэр Николас, — одобрила Жюль. — Очень хорошо.
   На подносах были тонкие ломтики утятины в тесте, салат из омаров, нарезанное кусочками мясо куропаток и трюфели в желе. На других подносах возвышались сложенные горкой изысканные пирожные, бисквиты и фигурный шоколад, а также свежие ягоды, безумно дорогие в это время года.
   — Я услышал о дилемме леди Лэнгли, — начал Николас, потом откашлялся и продолжил: — и подумал, что мог бы оказать посильную помощь.
   — Это и в самом деле посильная помощь, если учесть… — начала Элизабет, но ее перебила герцогиня:
   Я думаю, это замечательно. Вы очень заботливы. К тому же это красиво подано. — Она ласково улыбнулась Николасу, который проявил корректность хотя бы в том, что не изображал самодовольство. — А ведь я была бы готова пари держать, причем на крупную сумму, что ни один джентльмен не имеет представления о том, что следует подавать на приемах для дам.
   — Не могу принять всю честь на себя — мне была оказана всяческая помощь при неограниченных средствах. То и другое сотворило настоящие чудеса за самый короткий срок. Мне было бы крайне грустно, если бы ваш рождественский чай не удался.
   Герцогиня поблагодарила сэра Николаса еще раз и обратилась к младшей дочери:
   — Идем попробуем лакомства, доставленные стараниями сэра Николаса, пока там есть что пробовать. На Святках у всех разыгрывается неимоверный аппетит, и я тоже в числе тех, кто грешит чревоугодием.
   Николас усмехнулся, но мудро придержал язык. Герцогиня кивнула и вместе с младшей дочерью присоединилась к остальным гостям. Николас подошел к Элизабет и окинул взором дело рук своих.
   — Ну что? Выдержал ли я испытание?
   Он был вправе иметь самодовольный вид: гостиную оглашали восторженные охи и ахи, пир шел горой.
   — Бесспорно. —Ну и?
   — И что?
   — Я полагаю, вполне уместны были бы слова благодарности. Нечто в этом роде.
   — Я очень признательна. Вернее, была бы признательна, если бы вы не наложили арест на мои счета просто ради того, чтобы показать свою власть.
   Лиззи изобразила самую сладкую улыбочку. Ответная улыбка Николаса выглядела не менее сладкой.
   — Это был прямой ответ на вашу попытку создать превратное представление о вашем характере при помощи лишенных всякого смысла трат.
   — Они разговаривают так, будто давно поженились, — прозвучала реплика одной из теток.
   Элизабет опять не заметила, как в гостиной воцарилась тишина. Лицо у нее вспыхнуло огнем. Николас наклонился к ней со словами:
   — Я бы сказал, что это становится неотвратимым. Она увидела в его темных глазах радость и что-то еще, более глубокое, более важное… вечное.
   И леди в комнате и сама комната как бы исчезли, остались только его глаза и гулкие удары ее сердца. В эту минуту Элизабет подчинилась тому, что было и вправду неотвратимым и единственно верным. Впервые за десять лет она всей душой поняла, что любила его тогда, любит теперь и не перестанет любить никогда. Он всегда был ее судьбой. Ее великой страстью.
   — Вероятно, есть вещи, которым быть суждено, — проговорила она и увидела, как темные глаза Николаса загорелись радостным изумлением. Казалось, он готов заключить ее в объятия, но он только поднес к губам ее руку и произнес так, чтобы слышала она и никто больше:
   — Прошу вас отужинать сегодня со мной, леди Лэнгли. Где-нибудь в половине девятого, если это удобно для вас.
   Этот ужин… Элизабет понимала, что он будет началом того, чему быть суждено. Великой страсти. Великого безумия.
   — Лучше не придумаешь, сэр Николас, — мягко ответила она.
   — Не могу разобрать ни слова, — донеслось с некоторого расстояния бормотание одной из кузин. — О чем это они говорят?
   — Не имею представления, — послышался чей-то ответ. — Но судя по выражению их лиц, пари держу, о чем-то хорошем.
   Николас улыбнулся Элизабет, а она рассмеялась; ей было безразлично, кто и что об этом подумает.
   — В таком случае до вечера, — сказал он, отпустил ее руку и обратился к герцогине: — Мне пора идти, ваша милость.
   — Разве вы не присоединитесь к нам? — В глазах у матери промелькнула веселая искорка. — За чаем?
   — Думаю, мне этого делать не следует. У вас поистине примечательное собрание гостей. Боюсь, я выглядел бы волком, пробравшимся в стадо ягнят.
   — Николас, вы просто восхитительны. — Герцогиня рассмеялась. — Сказать по правде, это был бы не совсем обыкновенный случай — присутствие в стаде волка, который боится ягнят.
   — Вы попали в точку, мэм. — Николас повернулся к дамам и отвесил общий весьма почтительный поклон. — Леди, примите мои поздравления с началом сезона и пошли вам Бог веселые Святки.
   — Увидим мы вас на рождественском балу Эффингтонов? — спросила герцогиня.
   — Я не пропущу его ни за что в мире. Всего доброго, ваша милость. — Николас повернулся к Элизабет: — Всего доброго, леди Лэнгли.
   — Всего доброго, сэр Николас, — сдержанно попрощалась Элизабет, у которой внутри все дрожало от предвкушения событий сегодняшнего вечера.
   Николас направился к двери. Элизабет смотрела ему вслед. К нему же были прикованы взгляды всех дам, которые вполголоса судили и рядили о том, как обаятелен, внимателен и заботлив сэр Николас.
   — Любопытно, кто ему помогал, — послышался у Элизабет за спиной голос Жюль.
   — Разумеется, люди «Фортнума и Мейсона», но это не имеет особого значения, — заметила герцогиня. — Самое главное, что он пришел на помощь Элизабет, показав себя с хорошей стороны.

Глава 16

   Ник откинулся на спинку кресла, в котором сидел за письменным столом, и невидящим взглядом уставился на дверь библиотеки.
   Что, черт побери, ему с этим делать?
   Он машинально побарабанил пальцами по крышке стола. Элизабет настаивала на искренности между ними, но искренность — понятие расплывчатое и ускользающее, подверженное чисто личностной интерпретации. Какого рода искренность Лиззи имела в виду? Хотела ли она что-то узнать о его прошлом? Но прошлое есть прошлое, и его откровенность по этому поводу может причинить ей боль, и даже глубокую боль.
   Что, если — при всяческом уважении к искренности как таковой — скрыть от нее это? Могут ли они с Элизабет начинать совместную жизнь, имея друг от друга тайны.
   Он посмотрел на венские часы на каминной полке. Помещенная в нижней части часов забавная механическая игрушка — движущаяся фигурка сапожника, который своим молоточком отбивал секунды, — обычно вызывала улыбку у Николаса, но сейчас его интересовало только время. У него оставалось больше часа до приезда Элизабет. Более чем достаточно времени, чтобы переодеться к ужину, но слишком мало, чтобы все-таки найти ответ на мучивший его вопрос.
   Проклятие, ответа, кажется, не существует. Во всяком случае, удовлетворительного ответа. Ник испустил долгий тяжелый вздох. Давно уже он не чувствовал себя до такой степени неуверенным. Да, любовь, вне всякого сомнения, дело тяжкое. Она туманит голову и лишает возможности мыслить хоть сколько-нибудь рационально.
   Он не знал, как ей сказать, но понимал, что если умолчит, а она выяснит все сама, то не поверит, что он всего лишь хотел защитить ее. И не простит никогда.
   Нет, он определенно должен ей рассказать. Но вовсе не обязательно делать это сегодня. Николасу сразу стало легче. И не обязательно завтра. Он усмехнулся. Почему бы не отложить до пятой годовщины свадьбы, а еще лучше — до десятой. Даже до двадцатой. Иметь в приятной перспективе. По крайней мере есть шанс, что с течением времени она сочтет его признание не более чем отчасти любопытным.
   В дверь громко постучали, и сразу вслед за этим на пороге появился Эдварде:
   — Простите, сэр, леди Лэнгли приехала.
   —Уже?
   Ник вскочил. Либо часы врут, либо… Он обрадовался. Если Элизабет приехала раньше назначенного времени, значит, она очень хотела его поскорее увидеть и с трудом дождалась, когда разъедутся гости. Он, разумеется, больше всего на свете хотел быть с ней. Заключить ее в объятия. Выслушать милые слова благодарности за то, что он помог ей устроить ошеломительное чаепитие…
   — Николас.
   Элизабет не вошла, а ворвалась в комнату. Небрежно кивнула, после чего ее подбородок поднялся на предельную для него высоту, плечи развернулись, а грудь со всей четкостью обозначилась под тканью платья.
   — Ты рано…
   — Я не могла дождаться.
   Слова были те самые, но тон Элизабет…
   — Твои гости остались довольны? —Да.
   Николас пригляделся к ней. Она явно чем-то раздражена. Или за что-то обижена на него. Он покопался в памяти, но ничего тревожного не обнаружил.
   — Элизабет, — начал он, стараясь говорить как можно спокойнее и размереннее, — не произошло ли…
   — У тебя есть что мне сказать? — произнесла она деланно беззаботным тоном. Глаза ее были устремлены на Николаса, а рукой она нашарила и подняла маленький кувшинчик времен династии Мин.
   — Что ты собираешься с этим делать?
   Она посмотрела на кувшинчик с таким выражением, словно не осознавала, что у нее в руках.
   — Я считала, что уже избавилась от этой привычки. — Элизабет сдвинула брови. — До твоего возвращения.
   — От какой привычки? — спросил он с некоторой опаской.
   Я повадилась бить вазы, Николас, — ответила она, пожав плечами, как будто держала в руке черепок от дешевого глиняного горшка, а не бесценное изделие древних мастеров.
   — Да, я обратил на это внимание. — Он смотрел на кувшинчик. — Ты бьешь только вазы?
   — По преимуществу да, но иногда подворачивается под руку горшок, чашка, какое-нибудь блюдо, иногда стеклянный стакан. Я даже не припомню точно, когда это началось. Думаю, желание разбить что-нибудь достаточно увесистое возникает в результате неудовлетворенности жизнью. — Она перебросила кувшинчик из руки в руку, как мальчик перебрасывает мячик. Николасу очень хотелось, чтобы больше она этого не делала. — У этой вещицы вес достаточный, кстати говоря.
   — Эта вещица очень ценная. — Николас вышел из-за стола. — Редчайшая и очень, очень старая.
   — У тебя много денег.
   — Эта вещь не восстановима, другой такой не существует.
   — А, ну тогда очень жаль. — Она стала рассматривать кувшинчик. — Кажется, это началось, когда родился Кристофер. Я даже не припомню, по какому поводу я грохнула первую вазу, но чувство удовлетворения и облегчения помню хорошо. И понимаю, почему предпочла бить именно вазы.
   — Я, признаться, этого не понимаю, — заметил Ник.
   — Стаканы, например, особенно хрустальные, слишком легкие и потому не дают должного удовлетворения. Не то что хорошая ваза.
   — Терракотовый кувшинчик, — поправил он. — Что же спровоцировало тебя на сей раз?
   — Кувшинчик подвернулся под руку. — Лиззи вызывающе прищурилась. — Так тебе нечего мне сказать?
   — Вроде ничего особенного, — ответил он, думая про себя, что хорошо бы уберечь кувшинчик.
   — Совсем ничего?
   Он недоуменно пожал плечами.
   — О мисс Годвин?
   — О Тедди? — У Николаса упало сердце. Она что-то узнала или это просто подозрение? — С чего ты взяла…
   — Перестань, Николас. — Она полыхнула на него глазами. — Я видела, как она уходила. Не более чем десять минут назад. Я не желаю оказаться в таком положении снова. Я не стану это терпеть.
   Он несколько секунд молча глядел на нее, испытывая невероятное облегчение. И наконец произнес с широкой улыбкой:
   — Так ты ревнива.
   — Да, вероятно… Да, ревнива.
   — Как это замечательно!
   — Ничего замечательного в этом нет, — огрызнулась Элизабет. — Ревность может свести с ума. Я не знала ревности раньше. Ни одного дня.
   — Чарлза ты не ревновала?
   — Никогда. Может, и ревновала бы, если бы узнала о его делишках, но ведь я не знала… Какие у тебя отношения с мисс Годвин?
   — Когда ты взревновала в прошлый раз, я тебе сказал, что Тедди — мой старинный и добрый друг. Сегодня она помогла мне с заказом у «Фортнума и Мейсона». У нее просто талант на такие вещи. — Он сложил руки на груди и присел на край письменного стола. — Без нее я ни за что не справился бы.
   Лиззи смотрела на него с явным подозрением.
   — И она находилась здесь все время, пока ты был у меня, и после этого?
   — Не совсем так. Если хочешь знать, мы встретились сегодня утром. Она помогла мне выбрать все необходимое для предстоящего чая и сумела уговорить хозяев магазина выполнить заказ немедля. Ее умение убеждать и мои деньги обеспечили успех твоему чаепитию. Ведь оно прошло успешно?
   — Потрясающе. Но зачем она была здесь вечером?
   — Господи, да ты ужасно ревнива! Это так привлекательно. Тедди заехала по дороге в театр, чтобы убедиться, что все прошло хорошо. — Это было правдой постольку-поскольку, потому что он не видел необходимости именно теперь говорить о большем.
   Элизабет поставила кувшинчик на место.
   — Я чувствую себя ужасно глупо, — сказала она. — Еще раз.
   — Бывает, ведь ревность в сочетании со слишком поспешными заключениями к этому и приводит.
   — Пусть так, но это неизвестная мне до сих пор часть моего существа, и мне она не нравится.
   — Я, однако, нахожу твою ревность и твои глупости очаровательными.
   — Мне нужно будет послать мисс Годвин благодарственное письмо, — сказала Лиззи. — С извинениями к тому же.
   — Нет необходимости в чем бы то ни было извиняться, — поспешил отговорить ее Ник. Он не мог себе представить чего-либо столь опасного, как внезапная дружба между Элизабет и Тедди. Нет, в интересах заинтересованных сторон лучше всего держать этих двух женщин подальше одна от другой. — Она ничего не знает о твоих ошибочных подозрениях, и ты можешь ее смутить.
   — Вероятно. Но коротенькое письмецо с выражением благодарности…
   — Будет вполне уместным. Так вот. — Николас решил, что пора оставить в покое Тедди и перевести разговор на более важную тему. — Что касается проблемы с твоей ревностью…
   — У меня нет никаких проблем с ревностью. Вся моя проблема — ты.
   — Вот как?
   Николас подавил желание подойти к ней.
   — Да, понимаешь ли… — Она сжала руки и обвела комнату взглядом, тщательно избегая смотреть на Николаса. — Так сказать…
   —Да?
   — Я очень серьезно все обдумала. Как говорится, по зрелом размышлении…
   — Продолжай, прошу тебя.
   — И я решила. Ну… — Лиззи глубоко вздохнула и наконец посмотрела Нику в глаза. — Я выйду за тебя замуж, Николас.
   — Выйдешь? — медленно выговорил он.
   То были слова, которые он так хотел услышать. Слова, которых он ждал. Почему же они не доставили ему радости?
   — Да, выйду.
   — Почему?
   В эту секунду Николас осознал, что чего-то ему не хватает. Это самое что-то пряталось в глубине сознания и причиняло боль.
   — Почему? — В глазах у Лиззи появилось величайшее недоумение. — Что это значит? Ты привел мне несколько доводов, почему я должна выйти за тебя замуж. В чем же дело?
   — Я думаю, — начал он, сам не веря тому, что произнесет сейчас столь странные слова, — что брак между нами, заключи мы его сейчас, мог бы стать ошибкой.
   — Что?! — воскликнула Элизабет, и в этом коротеньком слове прозвучал страх, почти ужас.
   — Я не вполне уверен, что мы поступим разумно, вступив в брак именно теперь.
   — Почему же неразумно? Ты сам этого хотел.
   — Да, это так, и я по-прежнему хочу, чтобы мы поженились.
   — В таком случае…
   — Ты слишком поспешно пришла к заключению, что между мной и Тедди что-то есть.
   — Так вот в чем дело? Право, большинству мужчин это бы польстило. — Лиззи повысила голос. — И как же мне не ревновать, Николас? Она красивая, привлекательная женщина, а ты…
   —Да?
   — А ты — мужчина, обладающий всем, чего только может пожелать любая женщина.
   — Благодарю. И тем не менее не думаю, что ты захотела бы выйти замуж за человека, которому не веришь.
   — Чепуха, Николас. Я могла не верить тебе изначально. Ведь ты разбил мне сердце, а женщине нелегко забыть такое. Но теперь ты показал мне, и очень убедительно, что ты за человек.
   — Я разбил тебе сердце? — очень тихо спросил он.
   — Мне понадобилось десять лет, чтобы осознать это, но да, так оно и было. Зато теперь я вижу, что ты человек, которому я могу верить всю оставшуюся жизнь.
   — Сможешь ли? Ты сказала, что никогда не знала ревности, а ведь подумала самое плохое, увидев, что из моего дома выходит другая женщина.
   — Просто потому, что мысль о твоих отношениях с другой женщиной мне невыносима.
   Он медленно покачал головой:
   — Я не желаю расплачиваться за грехи другого человека.
   — Как? — Лиззи явно растерялась. — За чьи грехи?
   — Всего несколько минут назад, когда ты подумала, будто отношения между Тедди и мной более чем дружеские, ты заявила, что не хочешь еще раз оказаться в таком положении.
   — Ясно. — Она кивнула. — И вполне закономерно. Ты не вправе винить меня за это.
   — Я и не виню. Если я говорю, что был тебе верен в сердце своем все прошедшие годы, то говорю правду, как бы банально это ни звучало. Я никогда не любил другую женщину. Когда мы встретились снова несколько недель назад, я спросил тебя, пребываешь ли ты в мире. Ты не ответила.
   — Потому что это был глупый вопрос.
   — Потому что ты не пребываешь в мире. Во всяком случае, с Чарлзом.
   — Чарлз умер. — Она скрестила руки на груди. — Умер и похоронен. Его больше нет.
   — И у тебя не было возможности выяснить с ним отношения. Втайне от тебя он делил свою жизнь с другой женщиной в течение более чем половины твоего с ним совместного существования. И ты не сможешь убедить меня, что у тебя нет вопросов по поводу этой его связи.
   — Само собой, они есть. Хотя бы простое любопытство…
   Ник перебил ее:
   — Заявляя вслух, что ты простила его, себе самой ты говоришь, что он — неоконченная глава твоей жизни.
   — Даже если так…
   — Он предал тебя.
   — Мне это известно, — резко возразила она. — А ты разбил мне…
   — Проклятие, Элизабет, я сделал то, что считал наилучшим для тебя, твоего будущего и твоего счастья, и я устал просить за это прощения. Это была величайшая ошибка моей жизни и вместе с тем благороднейшее из дел, какие я совершил.
   — Но ты ошибся!
   — Только в ретроспективе. Годы доказали, что поступок мой был ошибочным, но, попади я в такие же обстоятельства, сделал бы то же самое. Ради тебя! И ошибки, совершенные мною, были не только моими!
   — Чарлз не был…
   — Я говорю не о Чарлзе, я говорю о тебе.
   — Но не хочешь же ты сказать, что я…
   — Хочу! Ты могла поспорить со мной. Ты могла опровергнуть мой эдикт. Ты могла бороться со мной — ради меня, ради нас обоих! Черт побери, Элизабет, ты могла последовать за мной!
   — Не будь смешным! Не существовало хоть сколько-нибудь мыслимого способа… Я не знала… Я не была уверена… — Она умолкла, и Ник по глазам ее видел, что она вспоминает тот далекий вечер. — Я была слишком молода.