Страница:
— Ты можешь сама сказать ему об этом, — произнес Джонатон с деланной беззаботностью. — Он здесь, Лиззи.
…За десять лет Ник добился осуществления поставленной перед собой цели. Это было нелегко, но самая трудная задача — вернуть сердце этой женщины…
— Я знаю, что он здесь, — отмахнулась Элизабет от слов брата. — Уже слышала от тебя же. Ты сказал, что он приехал вчера.
— Я не имею в виду его приезд в Лондон. …И задача самая важная…
— Тогда что же ты имеешь в виду? — вспыхнула Элизабет. — Право, Джонатон, у меня нет времени на глупые игры. Если мне предстоит иметь дело с таким замечательным человеком, как Коллингсуорт, я должна сосредоточить все свои усилия именно на этом и более ни на чем. Что ты хочешь мне сказать?
Ник глубоко вздохнул и покинул свое убежище, обойдя диван.
— Ваш брат, леди Лэнгли, хочет сказать, что я не просто в Лондоне, а здесь, в этой комнате.
Николас Коллингсуорт?
Элизабет втянула в себя воздух и широко раскрыла глаза. Под ложечкой у нее вдруг так заболело, словно ей нанесли удар в живот. Причем сильный удар.
— Джонатон? — с трудом выговорила она.
— Я же говорил тебе, что он здесь, — произнес Джонатон так невозмутимо, словно тот факт, что Николас Коллингсуорт находился в библиотеке и слышал каждое ее слово, не имел ни малейшего значения.
— Леди Лэнгли, я счастлив снова встретить вас, — сказал Николас, приближаясь к ней, будто призрак прошлого.
Элизабет встала, мучительно отыскивая хоть какие-то слова, пусть самые банальные или даже глупые. Она никогда не падала в обморок и никогда этого не хотела, но знавала дам, которые делали это как по команде. В данный момент она им завидовала. Может, хлопнись она сейчас без сознания на пол, самые подходящие к случаю слова пришли бы ей на ум после того, как она очнулась бы.
Николас подошел к ней, взял ту ее руку, с которой она сняла перчатку, и поднес к губам.
— И позвольте добавить, что вы так же очаровательны, как и были.
Губы его, теплые и твердые, коснулись ее кожи; Николас поднял голову, и глаза их встретились.
— Право же, вы ничуть не изменились.
Он тоже не изменился. Те же темные горящие глаза, то же лицо, мужественно-красивое… А его прикосновение так же наэлектризовано, как вспоминалось ей в тайных мечтах. Без всякого предупреждения она была отброшена на десять лет назад, в то время, когда она еще не вышла замуж и не родила двух сыновей.
Она снова стала Лиззи Эффингтон и смотрела в глаза мужчины, которого то ли любила, то ли нет. Чьи поцелуи приводили ее в дрожь. Который разговаривал с ней на равных.
Мужчины, который унизил и смутил ее.
Того самого мужчины, который не разбил ей сердце.
Резким движением она высвободила свою руку:
— Что вы здесь делаете? Джонатон испустил громкий стон. Николас поднял брови:
— Какое очаровательное приветствие. Вижу, годы не изменили вашей привычки говорить не думая. Да, у меня все хорошо, благодарю вас.
— Мне безразлично, хорошо вам или нет. — Она скрипнула зубами. — Я не особенно пекусь о том, живы ли вы или давно умерли и похоронены. Что вы делаете здесь?
— Ну, скажем, я восстанавливаю отношения с моим старым другом.
Он приветливо улыбнулся Джонатону, тот ответил такой же улыбкой и заметил:
— У нас нашлось о чем поговорить.
— Десять лет — немалый срок.
Николас взял стаканчик с бренди со стола и сделал глоток. Он не сводил глаз с Элизабет, даже когда пил. Словно она была бабочкой, приколотой к дощечке булавкой, а он — ученым энтомологом. Ощущение крайне неприятное. Послужившее причиной — само собой, единственной причиной того, что сердце у Лиззи бешено заколотилось.
Еще неприятнее была мысль, появившаяся невольно: каков результат его наблюдений? Находит ли он, что годы и материнство взяли свое? Элизабет никогда не была особо тщеславной и суетной, но сейчас ей ужасно хотелось, чтобы сегодня она надела изумрудно-зеленое платье для прогулок, цвет которого подчеркивал цвет ее глаз, и чтобы корсет был затянут потуже. Разумеется, не ради того, чтобы показаться Николасу привлекательной, вовсе нет, но, как это давно известно, женская красота — такое же сильное оружие, как и ее ум. Быть может, даже более сильное, потому что очень немногие мужчины обращают внимание не только на внешность женщины. Не важно, насколько умен и влиятелен Николас благодаря своему богатству, но вот он здесь во плоти, и она уж как-нибудь сумеет с ним справиться. Ей бы только прийти в себя от смущения, вызванного его неожиданным появлением.
Элизабет вздохнула и постаралась улыбнуться как можно приятнее:
— Простите мою резкость, сэр Николас, у меня сегодня получился долгий и нелегкий день.
— Я так и подумал, — ответил он с усмешкой.
У Элизабет жарко покраснело лицо. Она не краснела вот так, как юная девушка, уже немало лет, и это разозлило ее почти так же сильно, как и все, происходившее сегодня.
— Да, как-то все вышло нескладно, — бросила она небрежным тоном. — Однако могу ли я позволить себе спросить вас, о чем это вы двое вели здесь разговоры?
—Да о многом, Лиззи, — поспешил вмешаться Джонатон. — Николас сделал и повидал так много за время своих странствий. Ты просто представить себе не можешь…
— О вас, миледи, — перебил его Николас. — Мы говорили о вас.
— Ну, не о тебе, то есть я хочу сказать, не только о тебе…
Элизабет не обратила на его слова ни малейшего внимания.
— Продолжайте, сэр Николас. И что именно вы говорили обо мне?
— В точности? — спросил он, и уголки его губ слегка поднялись.
— В точности.
— Я, как понимаю, уже лишний, — буркнул Джонатон и быстро направился к двери.
— Ни шагу далее, Джонатон, — скомандовала Элизабет брату, не отводя тем не менее глаз от Николаса. — Ты ко всему этому весьма причастен.
— К величайшему сожалению, — откликнулся тот.
Позвольте мне припомнить в точности. — Николас с нажимом произнес последнее слово и сдвинул брови, как бы стараясь ничего не упустить. Элизабет не сомневалась, что это лишь уловка, придуманная, чтобы побольше досадить ей. И уловка достигла цели. — Я спросил о здоровье ваших детей, Кристофера и Адама, как я знаю.
— Они оба здоровы, спасибо за внимание, — ответила Элизабет если и не слишком любезно, то более или менее вежливо.
— И наверно, с нетерпением ждут Святок.
— Старшему восемь лет, а младшему шесть, сэр Николас. Мысли и желания у них соответствуют возрасту.
— Надеюсь с ними познакомиться.
— Правда? Значит, вы останетесь на Рождество? — Она хотела удержаться от дальнейшего, но слова сами собой сорвались с языка: — В этом году?
— Помилуй меня Бог, — бормотнул Джонатон. Николас помолчал, потом рассмеялся:
— Хорошо сказано, миледи. Я это заслужил. Считая мои прежние путешествия с дядей и мои собственные странствия, я пропустил Святки в Лондоне тринадцать раз. Это много.
— В самом деле много, — поддакнул Джонатон.
— Признаться, я скучал в чужих краях об этом празднике, — продолжал Николас, — и в эти дни всегда вспоминал о тех, с кем проводил Святки дома, к кому был привязан всей душой. Особенно приятно мне было думать о доме, когда я перечитывал «Рождественскую песнь».
У Элизабет перехватило дыхание.
Николас улыбнулся с самым простодушным видом:
— Вы не согласны со мной, леди Лэнгли?
Она решила не придавать никакого значения тому, что пульс ее участился при упоминании о книге. В конце концов, тысячи и тысячи людей прочитали рождественскую повесть Диккенса после ее опубликования. Это было самое проникновенное описание Рождества, особенно английского. То, что повесть доставляла удовольствие Николасу во время его путешествий, к ней лично не имеет отношения.
— Это чудесная повесть, — сказала она тоном более сухим, чем ей хотелось бы.
— Да, она прекрасна, и хотя я очень благодарен мистеру Диккенсу за то, что он создавал мне иллюзию родного дома в то время, когда я находился в Америке, все же ничто не может заменить настоящие Святки в Лондоне. Как я уже говорил, мне этого очень недоставало.
В его манере говорить и улыбке было нечто столь искреннее, что, исходи эти слова от другого человека, Элизабет была бы тронута. Но то был продуманный план, рассчитанный на преодоление ее обороны при помощи искренности и обаяния. Но ей это не нужно.
— Я убеждена, что лорд Торнкрофт очень скучал по вас, — сказала она.
— Как и все мы, — добавил Джонатон.
— Но мне больше не придется тосковать по Рождеству, — сказал Николас. — Это не кратковременный визит. Годы моих странствий кончены. Я твердо намерен сделать Англию своим домом на всю оставшуюся жизнь.
— Отлично, — расплылся в улыбке Джонатон.
— Как это приятно. Для вашего дяди, — подчеркнула Элизабет, снова ощутив неприятный спазм под ложечкой при мысли о том, что Николас Коллингсуорт возвращается в ее мир.
Дядя ужасно рад, а я чувствую свою вину за то, что пренебрегал своим долгом племянника, не вернувшись домой уже несколько лет назад. — Николас покаянно покачал головой. — Он так рад, что даже решил устроить небольшой званый обед в честь моего возвращения.
— Похоже на притчу о блудном сыне, — самым любезным тоном произнесла Элизабет. — Будет ли принесен в жертву упитанный телец [5]?
Джонатон снова пробормотал что-то себе под нос, но Элизабет рада была, что не расслышала его. Она прекрасно понимала, что ее реакция на возвращение Николаса скорее всего неразумна, но ничего не могла с собой поделать. Этот человек представлял собой угрозу спокойствию ее семьи, ее жизни, а возможно, если она это допустит, и ее сердца.
— Я не думаю, что дядя такой уж любитель упитанных тельцов. — Голос Николаса звучал спокойно и обыденно, однако в глазах промелькнуло обиженное выражение. — Но я предложу ему это. Как знать, может, он и согласится. Завтра вы получите приглашение. Джонатон! — Он обращался к ее брату, но при этом не сводил глаз с Элизабет. — Я надеюсь, что твоя семья почтит нас с дядей своим присутствием.
— Непременно, — отвечал Джонатон.
Боюсь, что я не смогу посетить вас. — Элизабет, как бы извиняясь, пожала плечами. — До Святок осталось уже немного времени, и мои светские обязанности более многочисленны, чем обычно. Перед Рождеством теперь почему-то всем хочется как можно больше развлекаться. То и дело устраивают званые обеды, музыкальные вечера, рауты и так далее. Прошу прощения, но так уж получается.
— Это очень странно и досадно. — Николас сощурился. — Тем более что я не упомянул, в какой именно день дядя собирается устраивать празднование моего возвращения.
— Я уверена, какой бы вечер ни был для этого выбран, я не смогу присутствовать. Я просто не могу втиснуть в свой календарь еще одну строчку.
Глаза их встретились, и Элизабет не удержалась от торжествующей улыбки.
— Посмотрим, — мягко произнес Николас.
— Да, вот именно посмотрим. — Элизабет повернулась к брату. — Ты и сэр Николас обсуждали еще что-нибудь, о чем мне следует знать?
— Мы обсуждали твои финансовые дела, Лиззи. — Джонатон кивком указал на стопку счетных книг на столе. — Тебе приятно будет услышать, что Николас нашел все в полном порядке и решил…
— Я решил, что то, насколько компетентно вы вели дела, позволяет мне считать себя личностью, вполне соответствующей тем обязанностям, которые возложил на меня ваш покойный муж, — спокойно проговорил Николас.
— Что? — изумился Джонатон.
— Компетентно? — переспросила Элизабет. — Вы сказали, компетентно?
— Компетентно, — подтвердил Николас.
— Мой дорогой сэр Николас, мое управление финансами моей семьи было существенно более, чем просто… компетентным. — Она едва не поперхнулась последним словом. — Стоимость практически всех сделанных Чарлзом инвестиций значительно возросла.
— Кажется, что так и есть. Тем не менее… Элизабет ткнула рукой в сторону стопки счетных книг на столе:
— Вы ознакомились с моими отчетами?
— Я проглядел их, однако мне еще предстоит тщательно изучить их. Это чрезвычайно важно для того, чтобы определить ваше финансовое положение и степень моего участия в управлении вашими делами.
— Так возьмите их. — Элизабет обхватила обеими руками кипу солидных гроссбухов и подтолкнула эту кипу по столу ближе к Николасу. — Изучите. Прочтите каждую строчку, вписанную за последние три года. Проверьте все цифры, все подчистки, если вам угодно. А потом уж скажете, было ли мое управление состоянием всего лишь компетентным.
Николас с раздражающей неспешностью отставил в сторону свой стаканчик и придвинул к себе счетные книги.
—Я сделаю именно это. А поскольку в процессе изучения документов у меня неизбежно возникнут вопросы, я позволю себе навестить вас в вашем доме нынче вечером.
— Нынче вечером? — Как самоуверенны эти мужчины! — Возможно, я не сумею…
— Чем скорее мы с этим покончим, тем проще нам будет установить, как организовать дело в дальнейшем.
Он произнес последнюю фразу с возмутительно приятной улыбкой. Элизабет скрестила руки на груди.
— Стало быть, ваши слова насчет того, что вы считаете себя личностью, вполне подходящей для тех обязанностей, какие возложил на вас мой муж, по сути, означают, что вы намерены активно участвовать в управлении моими финансовыми делами?
Он кивнул:
— Вы вправе понимать это именно так. По крайней мере в настоящее время.
— Должен заметить, что я несколько ошарашен, — вставил в их диалог свое слово Джонатон.
— Мне ясно, — резким тоном заговорила Элизабет, — что сэр Николас как типичный представитель своего пола и помыслить не в состоянии, что обыкновенная женщина может справиться со столь сложной материей, как финансы.
— Прости, Лиззи, но это не вполне справедливо, — возразил Джонатон.
— Нет, Джонатон, это вполне справедливо, хотя в сущности своей не совсем верно, — сказал Николас. — Да, большинство мужчин из числа моих знакомых, а к ним относился и покойный лорд Лэнгли, убеждено, что прекрасный пол по уровню своего интеллекта не в состоянии справиться с теми многочисленными сложностями, которые связаны с управлением денежными делами. По общему признанию, это ложная идея, однако я отношусь к тем редким представителям сильного пола, которые верят, что можно встретить, хотя и редко, женщину, способную этим заниматься.
— Как, например, я, — с вызовом бросила Элизабет.
— Докажите мне это.
— А если я докажу?
— Тогда и посмотрим.
Элизабет довольно долго смотрела на него изучающим взглядом, прежде чем заговорить.
— Итак, — начала она, — мне кажется, что вы, поверенные, с которыми я говорила сегодня, и даже Чарлз не оставили мне выбора. — Она глубоко вздохнула. — Я жду вас сегодня вечером.
— Отлично. — Николас улыбнулся той загадочной полуулыбкой, которую она никак не могла забыть. — А сейчас позвольте мне попрощаться.
— Я провожу тебя.
Джонатон бросил быстрый взгляд на сестру и вышел вместе с Николасом из библиотеки.
Как только дверь за мужчинами закрылась, Лиззи буквально рухнула в ближайшее кресло и принялась растирать ладонью лоб.
Господи Боже, она, разумеется, понимала, что их с Николасом дороги когда-нибудь пересекутся, но ей всегда казалось, что это произойдет в старости. В глубокой старости. Тогда она не чувствовала бы слабость в коленях от одного его взгляда, не вздрагивала бы от самого легкого его прикосновения и сердце у нее не колотилось бы как сумасшедшее от его улыбки.
Вопреки ее собственным словам и ее уверенности в себе и своих возможностях в глубине души она вынуждена была признать, что присутствие Николаса выводит ее из равновесия. Она не желала, чтобы он или кто бы то ни было посторонний занимался ее счетами, но теперь, когда Николас вернулся домой насовсем, его присутствие тревожило ее не только потому, что он должен был контролировать ее денежные дела.
Она провела десять лет, убеждая себя, что чувство ее к Николасу не значило ровно ничего. Неосознанные порывы юности, вполне невинная дружба, один или два поцелуя. Она тогда испытала первый всплеск желания. Быть может, даже страсти.
Но желание и страсть не прошли с годами, теперь это ясно.
Откинувшись на спинку кресла, Элизабет безотчетно барабанила пальцами по деревянному подлокотнику кресла…
Ей двадцать девять лет, и она вдова. По ее собственным меркам, она неглупа. По мнению окружающих, видимо, женщина взрослая и опытная. Семь лет была замужем, родила двух детей. Она вполне может совладать со страстью. Своей, и если она верно понимает выражение его глаз, со страстью Николаса тоже.
Дрожь возбуждения пробежала у нее по спине.
Нет, она справится со своим влечением. И с Николасом Коллингсуортом. Хотя это могло бы стать для них обоих радостным приключением, которого она, во всяком случае, никогда не переживала.
А вот с чем ей не справиться в случае с Николасом, это с любовью…
Глава 7
…За десять лет Ник добился осуществления поставленной перед собой цели. Это было нелегко, но самая трудная задача — вернуть сердце этой женщины…
— Я знаю, что он здесь, — отмахнулась Элизабет от слов брата. — Уже слышала от тебя же. Ты сказал, что он приехал вчера.
— Я не имею в виду его приезд в Лондон. …И задача самая важная…
— Тогда что же ты имеешь в виду? — вспыхнула Элизабет. — Право, Джонатон, у меня нет времени на глупые игры. Если мне предстоит иметь дело с таким замечательным человеком, как Коллингсуорт, я должна сосредоточить все свои усилия именно на этом и более ни на чем. Что ты хочешь мне сказать?
Ник глубоко вздохнул и покинул свое убежище, обойдя диван.
— Ваш брат, леди Лэнгли, хочет сказать, что я не просто в Лондоне, а здесь, в этой комнате.
Николас Коллингсуорт?
Элизабет втянула в себя воздух и широко раскрыла глаза. Под ложечкой у нее вдруг так заболело, словно ей нанесли удар в живот. Причем сильный удар.
— Джонатон? — с трудом выговорила она.
— Я же говорил тебе, что он здесь, — произнес Джонатон так невозмутимо, словно тот факт, что Николас Коллингсуорт находился в библиотеке и слышал каждое ее слово, не имел ни малейшего значения.
— Леди Лэнгли, я счастлив снова встретить вас, — сказал Николас, приближаясь к ней, будто призрак прошлого.
Элизабет встала, мучительно отыскивая хоть какие-то слова, пусть самые банальные или даже глупые. Она никогда не падала в обморок и никогда этого не хотела, но знавала дам, которые делали это как по команде. В данный момент она им завидовала. Может, хлопнись она сейчас без сознания на пол, самые подходящие к случаю слова пришли бы ей на ум после того, как она очнулась бы.
Николас подошел к ней, взял ту ее руку, с которой она сняла перчатку, и поднес к губам.
— И позвольте добавить, что вы так же очаровательны, как и были.
Губы его, теплые и твердые, коснулись ее кожи; Николас поднял голову, и глаза их встретились.
— Право же, вы ничуть не изменились.
Он тоже не изменился. Те же темные горящие глаза, то же лицо, мужественно-красивое… А его прикосновение так же наэлектризовано, как вспоминалось ей в тайных мечтах. Без всякого предупреждения она была отброшена на десять лет назад, в то время, когда она еще не вышла замуж и не родила двух сыновей.
Она снова стала Лиззи Эффингтон и смотрела в глаза мужчины, которого то ли любила, то ли нет. Чьи поцелуи приводили ее в дрожь. Который разговаривал с ней на равных.
Мужчины, который унизил и смутил ее.
Того самого мужчины, который не разбил ей сердце.
Резким движением она высвободила свою руку:
— Что вы здесь делаете? Джонатон испустил громкий стон. Николас поднял брови:
— Какое очаровательное приветствие. Вижу, годы не изменили вашей привычки говорить не думая. Да, у меня все хорошо, благодарю вас.
— Мне безразлично, хорошо вам или нет. — Она скрипнула зубами. — Я не особенно пекусь о том, живы ли вы или давно умерли и похоронены. Что вы делаете здесь?
— Ну, скажем, я восстанавливаю отношения с моим старым другом.
Он приветливо улыбнулся Джонатону, тот ответил такой же улыбкой и заметил:
— У нас нашлось о чем поговорить.
— Десять лет — немалый срок.
Николас взял стаканчик с бренди со стола и сделал глоток. Он не сводил глаз с Элизабет, даже когда пил. Словно она была бабочкой, приколотой к дощечке булавкой, а он — ученым энтомологом. Ощущение крайне неприятное. Послужившее причиной — само собой, единственной причиной того, что сердце у Лиззи бешено заколотилось.
Еще неприятнее была мысль, появившаяся невольно: каков результат его наблюдений? Находит ли он, что годы и материнство взяли свое? Элизабет никогда не была особо тщеславной и суетной, но сейчас ей ужасно хотелось, чтобы сегодня она надела изумрудно-зеленое платье для прогулок, цвет которого подчеркивал цвет ее глаз, и чтобы корсет был затянут потуже. Разумеется, не ради того, чтобы показаться Николасу привлекательной, вовсе нет, но, как это давно известно, женская красота — такое же сильное оружие, как и ее ум. Быть может, даже более сильное, потому что очень немногие мужчины обращают внимание не только на внешность женщины. Не важно, насколько умен и влиятелен Николас благодаря своему богатству, но вот он здесь во плоти, и она уж как-нибудь сумеет с ним справиться. Ей бы только прийти в себя от смущения, вызванного его неожиданным появлением.
Элизабет вздохнула и постаралась улыбнуться как можно приятнее:
— Простите мою резкость, сэр Николас, у меня сегодня получился долгий и нелегкий день.
— Я так и подумал, — ответил он с усмешкой.
У Элизабет жарко покраснело лицо. Она не краснела вот так, как юная девушка, уже немало лет, и это разозлило ее почти так же сильно, как и все, происходившее сегодня.
— Да, как-то все вышло нескладно, — бросила она небрежным тоном. — Однако могу ли я позволить себе спросить вас, о чем это вы двое вели здесь разговоры?
—Да о многом, Лиззи, — поспешил вмешаться Джонатон. — Николас сделал и повидал так много за время своих странствий. Ты просто представить себе не можешь…
— О вас, миледи, — перебил его Николас. — Мы говорили о вас.
— Ну, не о тебе, то есть я хочу сказать, не только о тебе…
Элизабет не обратила на его слова ни малейшего внимания.
— Продолжайте, сэр Николас. И что именно вы говорили обо мне?
— В точности? — спросил он, и уголки его губ слегка поднялись.
— В точности.
— Я, как понимаю, уже лишний, — буркнул Джонатон и быстро направился к двери.
— Ни шагу далее, Джонатон, — скомандовала Элизабет брату, не отводя тем не менее глаз от Николаса. — Ты ко всему этому весьма причастен.
— К величайшему сожалению, — откликнулся тот.
Позвольте мне припомнить в точности. — Николас с нажимом произнес последнее слово и сдвинул брови, как бы стараясь ничего не упустить. Элизабет не сомневалась, что это лишь уловка, придуманная, чтобы побольше досадить ей. И уловка достигла цели. — Я спросил о здоровье ваших детей, Кристофера и Адама, как я знаю.
— Они оба здоровы, спасибо за внимание, — ответила Элизабет если и не слишком любезно, то более или менее вежливо.
— И наверно, с нетерпением ждут Святок.
— Старшему восемь лет, а младшему шесть, сэр Николас. Мысли и желания у них соответствуют возрасту.
— Надеюсь с ними познакомиться.
— Правда? Значит, вы останетесь на Рождество? — Она хотела удержаться от дальнейшего, но слова сами собой сорвались с языка: — В этом году?
— Помилуй меня Бог, — бормотнул Джонатон. Николас помолчал, потом рассмеялся:
— Хорошо сказано, миледи. Я это заслужил. Считая мои прежние путешествия с дядей и мои собственные странствия, я пропустил Святки в Лондоне тринадцать раз. Это много.
— В самом деле много, — поддакнул Джонатон.
— Признаться, я скучал в чужих краях об этом празднике, — продолжал Николас, — и в эти дни всегда вспоминал о тех, с кем проводил Святки дома, к кому был привязан всей душой. Особенно приятно мне было думать о доме, когда я перечитывал «Рождественскую песнь».
У Элизабет перехватило дыхание.
Николас улыбнулся с самым простодушным видом:
— Вы не согласны со мной, леди Лэнгли?
Она решила не придавать никакого значения тому, что пульс ее участился при упоминании о книге. В конце концов, тысячи и тысячи людей прочитали рождественскую повесть Диккенса после ее опубликования. Это было самое проникновенное описание Рождества, особенно английского. То, что повесть доставляла удовольствие Николасу во время его путешествий, к ней лично не имеет отношения.
— Это чудесная повесть, — сказала она тоном более сухим, чем ей хотелось бы.
— Да, она прекрасна, и хотя я очень благодарен мистеру Диккенсу за то, что он создавал мне иллюзию родного дома в то время, когда я находился в Америке, все же ничто не может заменить настоящие Святки в Лондоне. Как я уже говорил, мне этого очень недоставало.
В его манере говорить и улыбке было нечто столь искреннее, что, исходи эти слова от другого человека, Элизабет была бы тронута. Но то был продуманный план, рассчитанный на преодоление ее обороны при помощи искренности и обаяния. Но ей это не нужно.
— Я убеждена, что лорд Торнкрофт очень скучал по вас, — сказала она.
— Как и все мы, — добавил Джонатон.
— Но мне больше не придется тосковать по Рождеству, — сказал Николас. — Это не кратковременный визит. Годы моих странствий кончены. Я твердо намерен сделать Англию своим домом на всю оставшуюся жизнь.
— Отлично, — расплылся в улыбке Джонатон.
— Как это приятно. Для вашего дяди, — подчеркнула Элизабет, снова ощутив неприятный спазм под ложечкой при мысли о том, что Николас Коллингсуорт возвращается в ее мир.
Дядя ужасно рад, а я чувствую свою вину за то, что пренебрегал своим долгом племянника, не вернувшись домой уже несколько лет назад. — Николас покаянно покачал головой. — Он так рад, что даже решил устроить небольшой званый обед в честь моего возвращения.
— Похоже на притчу о блудном сыне, — самым любезным тоном произнесла Элизабет. — Будет ли принесен в жертву упитанный телец [5]?
Джонатон снова пробормотал что-то себе под нос, но Элизабет рада была, что не расслышала его. Она прекрасно понимала, что ее реакция на возвращение Николаса скорее всего неразумна, но ничего не могла с собой поделать. Этот человек представлял собой угрозу спокойствию ее семьи, ее жизни, а возможно, если она это допустит, и ее сердца.
— Я не думаю, что дядя такой уж любитель упитанных тельцов. — Голос Николаса звучал спокойно и обыденно, однако в глазах промелькнуло обиженное выражение. — Но я предложу ему это. Как знать, может, он и согласится. Завтра вы получите приглашение. Джонатон! — Он обращался к ее брату, но при этом не сводил глаз с Элизабет. — Я надеюсь, что твоя семья почтит нас с дядей своим присутствием.
— Непременно, — отвечал Джонатон.
Боюсь, что я не смогу посетить вас. — Элизабет, как бы извиняясь, пожала плечами. — До Святок осталось уже немного времени, и мои светские обязанности более многочисленны, чем обычно. Перед Рождеством теперь почему-то всем хочется как можно больше развлекаться. То и дело устраивают званые обеды, музыкальные вечера, рауты и так далее. Прошу прощения, но так уж получается.
— Это очень странно и досадно. — Николас сощурился. — Тем более что я не упомянул, в какой именно день дядя собирается устраивать празднование моего возвращения.
— Я уверена, какой бы вечер ни был для этого выбран, я не смогу присутствовать. Я просто не могу втиснуть в свой календарь еще одну строчку.
Глаза их встретились, и Элизабет не удержалась от торжествующей улыбки.
— Посмотрим, — мягко произнес Николас.
— Да, вот именно посмотрим. — Элизабет повернулась к брату. — Ты и сэр Николас обсуждали еще что-нибудь, о чем мне следует знать?
— Мы обсуждали твои финансовые дела, Лиззи. — Джонатон кивком указал на стопку счетных книг на столе. — Тебе приятно будет услышать, что Николас нашел все в полном порядке и решил…
— Я решил, что то, насколько компетентно вы вели дела, позволяет мне считать себя личностью, вполне соответствующей тем обязанностям, которые возложил на меня ваш покойный муж, — спокойно проговорил Николас.
— Что? — изумился Джонатон.
— Компетентно? — переспросила Элизабет. — Вы сказали, компетентно?
— Компетентно, — подтвердил Николас.
— Мой дорогой сэр Николас, мое управление финансами моей семьи было существенно более, чем просто… компетентным. — Она едва не поперхнулась последним словом. — Стоимость практически всех сделанных Чарлзом инвестиций значительно возросла.
— Кажется, что так и есть. Тем не менее… Элизабет ткнула рукой в сторону стопки счетных книг на столе:
— Вы ознакомились с моими отчетами?
— Я проглядел их, однако мне еще предстоит тщательно изучить их. Это чрезвычайно важно для того, чтобы определить ваше финансовое положение и степень моего участия в управлении вашими делами.
— Так возьмите их. — Элизабет обхватила обеими руками кипу солидных гроссбухов и подтолкнула эту кипу по столу ближе к Николасу. — Изучите. Прочтите каждую строчку, вписанную за последние три года. Проверьте все цифры, все подчистки, если вам угодно. А потом уж скажете, было ли мое управление состоянием всего лишь компетентным.
Николас с раздражающей неспешностью отставил в сторону свой стаканчик и придвинул к себе счетные книги.
—Я сделаю именно это. А поскольку в процессе изучения документов у меня неизбежно возникнут вопросы, я позволю себе навестить вас в вашем доме нынче вечером.
— Нынче вечером? — Как самоуверенны эти мужчины! — Возможно, я не сумею…
— Чем скорее мы с этим покончим, тем проще нам будет установить, как организовать дело в дальнейшем.
Он произнес последнюю фразу с возмутительно приятной улыбкой. Элизабет скрестила руки на груди.
— Стало быть, ваши слова насчет того, что вы считаете себя личностью, вполне подходящей для тех обязанностей, какие возложил на вас мой муж, по сути, означают, что вы намерены активно участвовать в управлении моими финансовыми делами?
Он кивнул:
— Вы вправе понимать это именно так. По крайней мере в настоящее время.
— Должен заметить, что я несколько ошарашен, — вставил в их диалог свое слово Джонатон.
— Мне ясно, — резким тоном заговорила Элизабет, — что сэр Николас как типичный представитель своего пола и помыслить не в состоянии, что обыкновенная женщина может справиться со столь сложной материей, как финансы.
— Прости, Лиззи, но это не вполне справедливо, — возразил Джонатон.
— Нет, Джонатон, это вполне справедливо, хотя в сущности своей не совсем верно, — сказал Николас. — Да, большинство мужчин из числа моих знакомых, а к ним относился и покойный лорд Лэнгли, убеждено, что прекрасный пол по уровню своего интеллекта не в состоянии справиться с теми многочисленными сложностями, которые связаны с управлением денежными делами. По общему признанию, это ложная идея, однако я отношусь к тем редким представителям сильного пола, которые верят, что можно встретить, хотя и редко, женщину, способную этим заниматься.
— Как, например, я, — с вызовом бросила Элизабет.
— Докажите мне это.
— А если я докажу?
— Тогда и посмотрим.
Элизабет довольно долго смотрела на него изучающим взглядом, прежде чем заговорить.
— Итак, — начала она, — мне кажется, что вы, поверенные, с которыми я говорила сегодня, и даже Чарлз не оставили мне выбора. — Она глубоко вздохнула. — Я жду вас сегодня вечером.
— Отлично. — Николас улыбнулся той загадочной полуулыбкой, которую она никак не могла забыть. — А сейчас позвольте мне попрощаться.
— Я провожу тебя.
Джонатон бросил быстрый взгляд на сестру и вышел вместе с Николасом из библиотеки.
Как только дверь за мужчинами закрылась, Лиззи буквально рухнула в ближайшее кресло и принялась растирать ладонью лоб.
Господи Боже, она, разумеется, понимала, что их с Николасом дороги когда-нибудь пересекутся, но ей всегда казалось, что это произойдет в старости. В глубокой старости. Тогда она не чувствовала бы слабость в коленях от одного его взгляда, не вздрагивала бы от самого легкого его прикосновения и сердце у нее не колотилось бы как сумасшедшее от его улыбки.
Вопреки ее собственным словам и ее уверенности в себе и своих возможностях в глубине души она вынуждена была признать, что присутствие Николаса выводит ее из равновесия. Она не желала, чтобы он или кто бы то ни было посторонний занимался ее счетами, но теперь, когда Николас вернулся домой насовсем, его присутствие тревожило ее не только потому, что он должен был контролировать ее денежные дела.
Она провела десять лет, убеждая себя, что чувство ее к Николасу не значило ровно ничего. Неосознанные порывы юности, вполне невинная дружба, один или два поцелуя. Она тогда испытала первый всплеск желания. Быть может, даже страсти.
Но желание и страсть не прошли с годами, теперь это ясно.
Откинувшись на спинку кресла, Элизабет безотчетно барабанила пальцами по деревянному подлокотнику кресла…
Ей двадцать девять лет, и она вдова. По ее собственным меркам, она неглупа. По мнению окружающих, видимо, женщина взрослая и опытная. Семь лет была замужем, родила двух детей. Она вполне может совладать со страстью. Своей, и если она верно понимает выражение его глаз, со страстью Николаса тоже.
Дрожь возбуждения пробежала у нее по спине.
Нет, она справится со своим влечением. И с Николасом Коллингсуортом. Хотя это могло бы стать для них обоих радостным приключением, которого она, во всяком случае, никогда не переживала.
А вот с чем ей не справиться в случае с Николасом, это с любовью…
Глава 7
Чертовски повезло, считал Ник, что ему удалось сегодня заранее просмотреть счетные книги Элизабет. Сидя напротив нее за столом в маленькой домашней библиотеке, он никак не мог сосредоточиться на очень ровных и аккуратно выписанных рядах цифр.
Да и какой нормальный мужчина смог бы? Разве что мертвый не обратил бы внимания на то, как свет газовой лампы золотит светлые волосы Элизабет, или не заметил бы изящный изгиб ее шеи, когда она наклоняется над гроссбухом.
Или то, как сверкают ее зеленые глаза, когда встречаются с его, Николаса, глазами.
Она держалась избранного ею в разговоре подчеркнуто вежливого тона, но у Ника не было сомнения, что она все еще зла на него. С одной стороны, это представляло некоторую проблему: то, что он вынуждает Элизабет вновь впустить его в свою жизнь, было своего рода вызовом. С другой стороны, то, что за десять лет она его не простила, мнилось Николасу добрым признаком. Раз не простила за столь долгое время, возможно, питает к нему те же чувства, что и раньше.
Они провели в этой комнате уже несколько часов и вместе просмотрели все записи и все цифры в счетных книгах. Николас подробно истолковывал каждую запись и каждое предпринятое Элизабет действие. Не то чтобы в этом была особая необходимость: книги были вполне удовлетворительны и говорили сами за себя. Вначале Ник опасался, что в своих расспросах и рассуждениях выглядит простофилей, но вскоре убедился, что его расспросы Элизабет воспринимает не как недостаток у него ума, но как признак его суждения о ней самой. Она держалась по-деловому и была относительно дружелюбна, хоть и соблюдала дистанцию. Это свидетельствовало о ее недюжинном самообладании.
Но вот Элизабет откинулась на спинку кресла и выжидательно посмотрела на Николаса.
— Итак?
— Что значит итак?
— Вы просмотрели все что можно, сэр Николас. — Она отвела упавшую ей на лицо прядь волос усталым движением, видимо, не сознавая, насколько мил и очарователен этот жест. — Пришли вы к определенному умозаключению?
— Даже к нескольким. Но прежде всего я должен принести вам извинения.
— Неужели?
— Да. Ваше управление собственными финансами в самом деле было блестящим. Я одобряю ваши действия. Вы проделали вашу работу, как проделал бы ее мужчина, но далеко не всякий из тех мужчин, кого я знаю, был бы на это способен.
— Ну что же, я принимаю ваши извинения и благодарю вас. — Элизабет глубоко вздохнула. — Значит, вы готовы оставить за мной право самой распоряжаться своими средствами?
Николас ответил ей не сразу — минуту или две он думал, как выйти из создавшегося положения. Думал главным образом о том, что если он откажется от своих обязанностей душеприказчика, то лишит себя поводов видеться с Элизабет. Но с той самой минуты, как он снова увидел ее, Николас понял, что это для него немыслимо.
— Я предоставлю вам должную самостоятельность, — ответил он сугубо деловым тоном.
— Должную самостоятельность? — У Элизабет явно захватило дух от этих его слов. — В чем дело? Вы признаете, что я исполняла свои обязанности выдающимся образом, но можете предложить мне всего лишь «должную самостоятельность»?
— Я готов предложить компромиссное решение, которое вам, быть может, придется по вкусу.
— Сомневаюсь. Не могу представить, что какой бы то ни было компромисс будет равен тому, чтобы вы, как говорится, умыли руки и оставили меня в покое.
— Я так и поступил бы, если бы мог. — Николас удрученно покачал головой. — Но у меня есть обязанности…
— Да, да, я осведомлена о ваших обязанностях, — перебила его Элизабет и устремила свой взгляд в потолок. — Говорите, что это за компромисс.
— Вы продолжите распоряжаться вашими счетами, как делали это до сих пор. Я буду проверять их ежедневно до тех пор, пока не приду к выводу, что в этом нет необходимости.
— Это в высшей степени смешно! — Она скрестила руки на груди. — Я этим занималась в течение трех лет, и никто не заглядывал мне через плечо.
— Тем легче вам это будет делать сейчас.
— А если я откажусь? Он пожал плечами.
— Я лишу вас возможности заниматься бесконтрольной финансовой деятельностью. Наложу на нее запрет. Вы, разумеется, будете получать содержание. Достаточные суммы для ваших личных нужд и особые — для вашего хозяйства.
— Ясно, — как отрезала она. — Я принимаю ваше предложение, но только как меньшее из двух зол. На какой срок, полагаете вы, заключается это компромиссное соглашение?
— До кануна Рождества. До рождественского бала Эффингтонов, — не задумываясь произнес он и поморщился.
Это было первое, что пришло ему в голову, а он уже очень долгое время не говорил первое, что приходило на ум, если речь шла о какой бы то ни было торговой сделке. Элизабет, разумеется, ничуть не походила на тех мужчин, с которыми ему случалось заключать сделки, а теперешний разговор был намного важнее любого бизнеса. К тому же с того вечера в канун Рождества, когда они с Лиззи виделись в последний раз перед его отъездом, прошло десять лет. Трудно найти лучшее время, чем канун Рождества, и лучшее место, чем рождественский бал, для того чтобы возобновить желанные ему отношения. В этом была даже своего рода ирония.
— До кануна Рождества? — Глаза у Элизабет широко распахнулись от изумления. Иронии она явно не оценила. — До рождественского бала?
— Если только это не вызывает у вас возражения.
Николас постарался произнести эту фразу как можно небрежнее, словно не придавал особого значения названной им дате.
— Мне все равно, — ответила Элизабет, дернув плечиком, что противоречило полному обиды выражению ее глаз. — До Рождества осталось всего несколько недель. — Она помолчала, и Николасу казалось, что он видит, как ворочаются винтики и колесики у нее в голове. — Ну хорошо. Я готова с этим согласиться.
— Но у меня есть некоторые условия, — поспешил добавить он.
— Я так и думала, что они будут мне предложены, — произнесла она с недовольной гримаской. — Что же это за условия?
— Во-первых, — собравшись с духом, сказал он, — вы должны позволить мне сопровождать вас на обед в дом моего дяди.
— Я вряд ли…
Николас не дал ей договорить:
— Вы ведь больше не носите траур. Кстати, на вас очаровательное платье. — Он бросил взгляд на ее одеяние из шелка цвета спелого персика. Платье подчеркивало теплые тона кожи Элизабет и оттеняло нежно-розовый румянец. — Оно вам очень идет.
— Я знаю. — Элизабет весело улыбнулась. — Все, что я ношу, мне идет. Хорошо, что благодаря моему умению обращаться с деньгами у меня достаточно средств на приобретение нарядов.
Николас не клюнул на эту приманку и переменил тему разговора:
— Я, разумеется, не первый джентльмен, который готов сопровождать вас после того, как вы овдовели?
— Можете быть совершенно уверены в том, что не первый. — Она негромко рассмеялась понимающим смехом, который не слишком понравился Николасу. — Я вдовею, как вы знаете, сэр Николас, уже несколько лет, но моя жизнь не прекратилась со смертью моего мужа. Я всегда любила развлечения, которые может предложить лондонское высшее общество, а после того как прошел положенный срок траура, я не видела необходимости блюсти его всю оставшуюся жизнь. Лорд Лэнгли мертв, но я вполне жива.
— Что верно, то верно, — сказал Николас скорее самому себе, чем ей.
— В последние два года мне было приятно посещать светские развлечения в сопровождении симпатичных мне джентльменов.
С минуту она смотрела на Николаса испытующе, словно раздумывая, симпатичен он ей или нет.
—Да?
Не ответив ни слова на этот вопрос-междометие, Элизабет встала и прошла через всю комнату к столику, на котором стояли стаканы и графин.
— Вечер был очень долгим, и я полагаю, настало время для бренди.
— Бренди — это прекрасная идея. — Он тотчас последовал за Элизабет к столику. — Но вы уклонились от ответа.
Да и какой нормальный мужчина смог бы? Разве что мертвый не обратил бы внимания на то, как свет газовой лампы золотит светлые волосы Элизабет, или не заметил бы изящный изгиб ее шеи, когда она наклоняется над гроссбухом.
Или то, как сверкают ее зеленые глаза, когда встречаются с его, Николаса, глазами.
Она держалась избранного ею в разговоре подчеркнуто вежливого тона, но у Ника не было сомнения, что она все еще зла на него. С одной стороны, это представляло некоторую проблему: то, что он вынуждает Элизабет вновь впустить его в свою жизнь, было своего рода вызовом. С другой стороны, то, что за десять лет она его не простила, мнилось Николасу добрым признаком. Раз не простила за столь долгое время, возможно, питает к нему те же чувства, что и раньше.
Они провели в этой комнате уже несколько часов и вместе просмотрели все записи и все цифры в счетных книгах. Николас подробно истолковывал каждую запись и каждое предпринятое Элизабет действие. Не то чтобы в этом была особая необходимость: книги были вполне удовлетворительны и говорили сами за себя. Вначале Ник опасался, что в своих расспросах и рассуждениях выглядит простофилей, но вскоре убедился, что его расспросы Элизабет воспринимает не как недостаток у него ума, но как признак его суждения о ней самой. Она держалась по-деловому и была относительно дружелюбна, хоть и соблюдала дистанцию. Это свидетельствовало о ее недюжинном самообладании.
Но вот Элизабет откинулась на спинку кресла и выжидательно посмотрела на Николаса.
— Итак?
— Что значит итак?
— Вы просмотрели все что можно, сэр Николас. — Она отвела упавшую ей на лицо прядь волос усталым движением, видимо, не сознавая, насколько мил и очарователен этот жест. — Пришли вы к определенному умозаключению?
— Даже к нескольким. Но прежде всего я должен принести вам извинения.
— Неужели?
— Да. Ваше управление собственными финансами в самом деле было блестящим. Я одобряю ваши действия. Вы проделали вашу работу, как проделал бы ее мужчина, но далеко не всякий из тех мужчин, кого я знаю, был бы на это способен.
— Ну что же, я принимаю ваши извинения и благодарю вас. — Элизабет глубоко вздохнула. — Значит, вы готовы оставить за мной право самой распоряжаться своими средствами?
Николас ответил ей не сразу — минуту или две он думал, как выйти из создавшегося положения. Думал главным образом о том, что если он откажется от своих обязанностей душеприказчика, то лишит себя поводов видеться с Элизабет. Но с той самой минуты, как он снова увидел ее, Николас понял, что это для него немыслимо.
— Я предоставлю вам должную самостоятельность, — ответил он сугубо деловым тоном.
— Должную самостоятельность? — У Элизабет явно захватило дух от этих его слов. — В чем дело? Вы признаете, что я исполняла свои обязанности выдающимся образом, но можете предложить мне всего лишь «должную самостоятельность»?
— Я готов предложить компромиссное решение, которое вам, быть может, придется по вкусу.
— Сомневаюсь. Не могу представить, что какой бы то ни было компромисс будет равен тому, чтобы вы, как говорится, умыли руки и оставили меня в покое.
— Я так и поступил бы, если бы мог. — Николас удрученно покачал головой. — Но у меня есть обязанности…
— Да, да, я осведомлена о ваших обязанностях, — перебила его Элизабет и устремила свой взгляд в потолок. — Говорите, что это за компромисс.
— Вы продолжите распоряжаться вашими счетами, как делали это до сих пор. Я буду проверять их ежедневно до тех пор, пока не приду к выводу, что в этом нет необходимости.
— Это в высшей степени смешно! — Она скрестила руки на груди. — Я этим занималась в течение трех лет, и никто не заглядывал мне через плечо.
— Тем легче вам это будет делать сейчас.
— А если я откажусь? Он пожал плечами.
— Я лишу вас возможности заниматься бесконтрольной финансовой деятельностью. Наложу на нее запрет. Вы, разумеется, будете получать содержание. Достаточные суммы для ваших личных нужд и особые — для вашего хозяйства.
— Ясно, — как отрезала она. — Я принимаю ваше предложение, но только как меньшее из двух зол. На какой срок, полагаете вы, заключается это компромиссное соглашение?
— До кануна Рождества. До рождественского бала Эффингтонов, — не задумываясь произнес он и поморщился.
Это было первое, что пришло ему в голову, а он уже очень долгое время не говорил первое, что приходило на ум, если речь шла о какой бы то ни было торговой сделке. Элизабет, разумеется, ничуть не походила на тех мужчин, с которыми ему случалось заключать сделки, а теперешний разговор был намного важнее любого бизнеса. К тому же с того вечера в канун Рождества, когда они с Лиззи виделись в последний раз перед его отъездом, прошло десять лет. Трудно найти лучшее время, чем канун Рождества, и лучшее место, чем рождественский бал, для того чтобы возобновить желанные ему отношения. В этом была даже своего рода ирония.
— До кануна Рождества? — Глаза у Элизабет широко распахнулись от изумления. Иронии она явно не оценила. — До рождественского бала?
— Если только это не вызывает у вас возражения.
Николас постарался произнести эту фразу как можно небрежнее, словно не придавал особого значения названной им дате.
— Мне все равно, — ответила Элизабет, дернув плечиком, что противоречило полному обиды выражению ее глаз. — До Рождества осталось всего несколько недель. — Она помолчала, и Николасу казалось, что он видит, как ворочаются винтики и колесики у нее в голове. — Ну хорошо. Я готова с этим согласиться.
— Но у меня есть некоторые условия, — поспешил добавить он.
— Я так и думала, что они будут мне предложены, — произнесла она с недовольной гримаской. — Что же это за условия?
— Во-первых, — собравшись с духом, сказал он, — вы должны позволить мне сопровождать вас на обед в дом моего дяди.
— Я вряд ли…
Николас не дал ей договорить:
— Вы ведь больше не носите траур. Кстати, на вас очаровательное платье. — Он бросил взгляд на ее одеяние из шелка цвета спелого персика. Платье подчеркивало теплые тона кожи Элизабет и оттеняло нежно-розовый румянец. — Оно вам очень идет.
— Я знаю. — Элизабет весело улыбнулась. — Все, что я ношу, мне идет. Хорошо, что благодаря моему умению обращаться с деньгами у меня достаточно средств на приобретение нарядов.
Николас не клюнул на эту приманку и переменил тему разговора:
— Я, разумеется, не первый джентльмен, который готов сопровождать вас после того, как вы овдовели?
— Можете быть совершенно уверены в том, что не первый. — Она негромко рассмеялась понимающим смехом, который не слишком понравился Николасу. — Я вдовею, как вы знаете, сэр Николас, уже несколько лет, но моя жизнь не прекратилась со смертью моего мужа. Я всегда любила развлечения, которые может предложить лондонское высшее общество, а после того как прошел положенный срок траура, я не видела необходимости блюсти его всю оставшуюся жизнь. Лорд Лэнгли мертв, но я вполне жива.
— Что верно, то верно, — сказал Николас скорее самому себе, чем ей.
— В последние два года мне было приятно посещать светские развлечения в сопровождении симпатичных мне джентльменов.
С минуту она смотрела на Николаса испытующе, словно раздумывая, симпатичен он ей или нет.
—Да?
Не ответив ни слова на этот вопрос-междометие, Элизабет встала и прошла через всю комнату к столику, на котором стояли стаканы и графин.
— Вечер был очень долгим, и я полагаю, настало время для бренди.
— Бренди — это прекрасная идея. — Он тотчас последовал за Элизабет к столику. — Но вы уклонились от ответа.