Однако покупатели не слишком спешили заходить в лавку. Поглазев на витрину и повздыхав, люди неторопливо переходили к соседней, более привычной для них. Там они тоже останавливались, рассматривали товары, хотя так же почти ничего не покупали. Ивашка с плохо скрываемой досадой шипел им вслед, и в глазах его вспыхивали злобные огоньки.
   С унылым видом он подошел к прилавку, ощущая слабость во всем теле.
   – Не извольте беспокоиться, Иван Ильич, – подал голос Егор Мехельсон. – Дело вовсе не в том, что наша лавка хуже других, и даже не в том, что мы будто бы торговать не умеем. Покупатели нынче бедны, как мыши церковные…
   Время приближалось к полудню. Людей на рынке становилось все меньше, а лавка скопцов имела выручки с гулькин нос.
   – Эдак дело не пойдет, – заявил с понурым видом Ивашка. – Надо искать иные пути добычи денег.
   – Еще только полдень, к чему печалиться, – попытался успокоить его Мехельсон.
   Но охваченный тоской Сафронов прошелся взад-вперед по лавке, перебирая в памяти все способы, с помощью которых можно было бы дать толчок бизнесу. Но подобрать что-нибудь подходящее оказалось не так-то просто. Упадок чувствовался не только в торговле – обнищали все.
   Однако Ивашка не терял надежды. Он искренне верил, что пусть не сегодня, так завтра дела все одно пойдут в гору. Люди есть люди, всем хочется есть, пить и хорошо одеваться. А у них товары дешевле, чем у других.
   Последняя мысль несколько воодушевила Сафронова. Он подозвал к себе Егора Мехельсона и Аверьяна.
   – Вот што, голуби мои, – сказал он им заговорщическим тоном. – Теперь поступим вот эдак, и никак боля.
   Егор и Аверьян непонимающе переглянулись.
   – Отныне эта вот лавка и доход с нее ложатся на ваши широкие плечи, – продолжил Ивашка. – Вы в ней днюете и ночуете! Товар тожа сами продаете.
   – А радения как же? – высказался удивленно Егор, которому не понравился замысел кормчего.
   – Поочередно приходить будете, – ответил тот. – Ваську ешо в помощь вам придам. Вот втроем и потянете лямку торговую. Егор ужо опыт в том имеет и тебя, Аверька, торговому ремеслу зараз обучит.
   – Позволь спросить тебя, Иван Ильич? – обратился Мехельсон. – Ты еще что-то задумал, так ведь?
   – А энто ужо не вашева ума дело! – нахмурился, отвечая, Сафронов и нехорошо покосился на Аверьяна. – То, что я задумал, токо одново меня и касается. Так што делайте свое дело, а в моё носы не суйте. Знайте одно, што на одну казну все работаем, и усердствуйте, не ленясь, штоб мозги зараз жиром не обросли.
* * *
   Они встретились на берегу реки Самары. Произошел короткий, но многозначительный разговор.
   – А ты хоть раз навестил жену и детей, Аверьян? – спросила Анна. – Как им живется, знаешь?
   – Разве нынешнюю жизнь можно назвать жизнью, – посетовал он тогда. – Едва концы с концами сводят. Стешу в мастерские на работу шуряк пристроил, а мальцов в станицу к сродственникам свезли.
   – Она тебе сама о бедах своих рассказала?
   – Ни в коем разе. Я ей на глаза не показываюся, токо издали наблюдаю. Хотя и не узнает теперь она меня. Я ужо скоко знакомых повстречал, но ни один не признал Аверьяна Калачева.
   – А может, тебя как раз сейчас семье и не хватает?
   – Могет и эдак быть, – согласился Аверьян, горько вздыхая. – Токо вот… на кой ляд я им таперя нужон? Я ж не мужик и не баба. Я ж таперя калека никудышный, и сам не ведаю, пошто Хосподь мне жизнь сохранил, а хозяйства мужицкова напрочь лишил?
   – Да разве щас супруге твоей до «хозяйства» твоего? – усмехнулась Анна. – Она как прожить думает да деток на ноги поставить.
   – Ей брат Игнат подсобляет, червяк пронырливый.
   – Твой брат?
   – Ееный. Мое все братья и сестры, сказывают, с Дутовым в Китай подались. А сродственники Стешки завсегда голодранцами были. Им с новой властью делить нечаво. Мое стали врагами и бандитами, значится, а ееные все во власть пролезли! Из грязи в князи, значится. А Игнашка, подлюга, щас, говорят, в ЧК до начальника какова-то дослужился.
   – А как он к деткам твоим относится?
   – Никак, – нахмурился Аверьян. – Смертным боем лупцует вражина. На двор, сказывали, вывел и давай с плеча нагайкой стегать! Мальчонки криком кричат, а он… Ладно Стешка вовремя подоспела, а то энто рыло пьяное до смерти бы мальцов забило!
   Аннушка слушала с широко открытыми глазами, в которых застыли боль и страдание. Она взяла Калачева за руку и взволнованно спросила:
   – Ты хотел бы жить в своей семье, Аверьян?
   – Ежели бы я токо мог! – с жаром ответил он.
   Взгляд девушки стал задумчив, на губах блуждала вялая улыбка, лицо омрачено. Хотя всю минувшую неделю Аверьян думал об одном и том же, сейчас он с трудом собрался с мыслями.
   – Анна, – начал Калачев, превозмогая нерешительность, – ты ведаешь, для чево я сюды тебя пригласил?
   – И да, и нет, – ответила девушка, глядя на реку.
   – Как энто? – не понял он.
   – Думаю, что на сердце слишком много грязи накипело, – предположила Анна. – Видать, вылить захотелось?
   Аверьян озабоченно нахмурил лоб.
   – Обспросить тебя кое об чем хочу я, – сказал он, глядя поверх головы девушки. – Ты вот как к скопцам приблудилася?
   Хотя над городом уже сгустились сумерки, Аверьян заметил, как смутилась и густо покраснела его собеседница.
   – Не желаю я говорить об том, – сказала она наконец, поежившись. – Из Тамбова пришли мы. Шли в Саратов, а пришли в степи оренбургские. А што? Ивану Ильичу тута понравилось. Он навсегда здесь обосноваться мыслит!
   – Знать, мало из тебя Ивашка кровушки попил, раз ты ево все ешо по отчеству величаешь, – усмехнулся Аверьян.
   – Еще бы, – вздохнула Анна. – Иван Ильич в Тамбове почитаемым человеком был! Купцом первой гильдии! В своем доме он и скопцам приют давал. Много их у него тогда проживало. Многие «голуби» тогда все богатства свои Ивану Ильичу доверяли. По завещаниям тоже все ему опосля отписывали. А когда слуги царя-супостата все у скопцов поотнимали, а самих в Сибирь сослали, то… Все, больше не хочу говорить о том! – девушка нахмурилась, подняла с земли камень и с силой запустила его в реку.
   – А ты? Как же ты с ними повязалася? – настаивал Аверьян. – Но не может быть тово, што подобру и согласию?
   – Я все время у Ивана Ильича в прислужницах была, – нехотя пояснила девушка. – Привыкла я к нему и привязалася. А куда сиротке деваться? Теперь куда Иван Ильич, туда и я, горемычная.
   – Тогда почему он оскопил тебя, милая? – удивился Аверьян. – Столько времени за собой таскал, а оскопил совсем недавно?
   – Все, замолчь, уйду а то, – зло прошептала Анна. – Больше не хочу болтать об этом!
   – А Агафья и Акулина с вами пришли? А Стахей, Савва, Авдей?
   – Тожа с нами.
   – И пошто тады Ивашка меня от смерти спас?
   – Никогда он не говорил об этом. Сам у него спроси, если интересно.
   Анна замолчала и ушла в себя. Сколько Аверьян ни задавал ей вопросов, она угрюмо отмалчивалась и отводила взгляд. Только когда наступило время прощаться, девушка вдруг взяла его за руку и посмотрела в глаза.
   – Иван Ильич человек хороший и добрый, ты не думай, – сказала она. – Только вот невзлюбил он тебя. Ума не приложу почему, но он готов тебя со свету изжить!
   – Меня? За што? – удивился Аверьян.
   – Лучше не спрашивай, а поберегись, – ответила Анна, собираясь уходить. – Чую я, что он чего-то супротив тебя замысливает, вот только что? Ума не приложу.
   Она повернулась и ушла, оставив Аверьяна на берегу реки в полном недоумении.
* * *
   Прошло две недели. Все это время Аверьян, Егор и его племянник провели в торговой лавке. Питались они там же, радения посещали поочередно.
   Каждое утро начиналось с того, что Егор Мехельсон вставал у двери и любезным взглядом встречал и провожал горожан, проходивших мимо. Если вдруг кто-то останавливался перед входом, он готов был из кожи вон вылезти, скаля угодливо зубы и приговаривая:
   – Зайди внутрь, мил человек, и выбери товар, достойный тебя! В нашей лавке все недорого, только зайди и убедись сам!
   Если человек, поддавшись уговорам, заходил в лавку, чтобы приглядеться, Мехельсон тут же развивал бурную деятельность. Он и Васька ловко и настырно обхаживали покупателя, следя за каждым его жестом. Еврей то и дело окликал Аверьяна, который из подсобки подносил товары и раскладывал их на прилавке.
   В подобных хлопотах проходили дни. Худо-бедно, а дело потихонечку набиралао обороты. Егор Мехельсон хоть и выматывался за день, но к вечеру ликовал. Он открывал кассу, извлекал из нее конторские книги и долго щелкал на счетах. Затем хмурился и вздыхал, причитая, что торговля могла бы идти значительно лучше.
   – Слишком дешево, – вздыхал Егор, убирая счеты. – Если продавать по ценам нынешним, лучше, конечно, пойдет. Но надо сначала помалу завлечь покупателя, а потом незаметно поднять и нашу цену. Вот тогда все наладится!
   Его заманчивые прожекты прервал неожиданно появившийся в лавке Ивашка. Взгляды Аверьяна и «Христа» встретились. Калачеву ничего не оставалось, как выйти из подсобки навстречу кормчему.
   – А-а-а, Иван Ильич, родненький! Никак не ожидали вашего сегодняшнего посещения! – Егор ткнул локтем в бок племянника, и тот быстро поднес хозяину табурет.
   Ивашка присел перед прилавком и, сложив на груди руки, выжидательно посмотрел на Мехельсона. Тот схватил товарную книгу и трясущимися руками поднес хозяину. Егор пошевелил губами, собираясь что-то сказать, но Ивашка уже раскрыл ее.
   – Торговля налаживается, Иван Ильич, – проговорил вкрадчиво Мехельсон, пытаясь прочесть на лице хозяина настроение. – Мало-помалу, но…
   – Да, да, судя по записям, дело сдвинулось с мертвой точки, – Ивашка водил указательным пальцем по исписанной странице. При этом он все время поджимал губы, будто ему очень трудно было говорить.
   Мехельсон метнулся к кассе, выбрал из нее дневную выручку и передал её Сафронову. При виде того, с каким усердием Ивашка пересчитывает наличность и, весь дрожа от жадности, убирает ее в кожаный кошель, Аверьян не мог удержаться от вздоха отвращения.
   – Ты вот што, – сказал Ивашка, поманив Егора пальцем. – Ты научил ево торговать? – он кивнул в сторону Аверьяна.
   – Когда я продавал, он всегда рядом был, – ответил Мехельсон, недоуменно глядя на хозяина.
   – Как мыслишь, без тебя справится?
   Егор пожал плечами:
   – Если только племяш подсобит…
   – Я тебе другое дельце приготовил. Там твоя жидовская хватка нужна. Давай передавай товар Ваське и Аверьяну, а сам айда за мной…
* * *
   Наступил август.
   Торговля в лавке начала давать хорошие результаты. Ежедневная прибыль, невзирая на надвигающийся голод, составляла внушительные суммы. Аверьян удачливо и ловко работал за прилавком, а Васька носился в подсобку за товаром. Вытирая вспотевший лоб, весь возбужденный, он восхищенно спрашивал:
   – На скоко севодня продали, дядя Аверьян?
   А когда тот отвечал, паренек весь светился от радости и приговаривал:
   – Ну ты даешь, дядя Аверьян! Егор вон, дядяка мой, хоть с малолетства торговлишкой промышляет, но ему за тобой не угнаться!
   А сегодня малец спросил такое… Хотя у Аверьяна по случаю оживленной торговли не сходила с лица дежурная улыбка, сердце изнывало от непонятной тревоги из-за васькиного вопроса: «Аверьян, а ты веришь ли в Бога, которому православные поклоняются?». Те несколько месяцев, которые он провел в секте скопцов, Калачев не был уверен в этом, а теперь почувствовал необходимость в пересмотре этого мнения. Сегодня он вдруг увидел в себе другого человека – не одураченного учением секты, одинокого и пропащего, а думающего о Боге и искренне верящего в Него.
   У Аверьяна появилось ощущение пребывания в нескольких шагах от истины – оставалось только пройти их, чтобы постичь ее. Он не понимал, что на него нашло. Может быть, благодать небесная? Жизнь среди скопцов и влияние Ивашки изменили его. Поддавшись однажды им, он удалился от Бога истинного, настоящего, и страстно возжелал раскаяться и вернуться к ясности.
   У него на лице заблестели капельки пота. Вся жизнь промчалась перед глазами, как у человека, собравшегося умирать. Он увидел ее так ясно, будто произошедшее вчера. Все потеряно… Аверьян почувствовал невероятную физическую усталость. Чтобы поднять дух и разогнать кровь, он решил прогуляться.
   – Пойду пройдусь, – сказал он Ваське. – На душе штой-то муторно.
   Калачев привычно побрел в сторону реки, прохожие бросали на него любопытные взгляды. «Я, наверное, гляжусь, как пугало», – подумал он. Эта мысль доставила ему сейчас некоторое успокоение.
   Его сердце забилось сильнее, когда он остановился у ворот своего дома. Аверьян долго наблюдал за крыльцом и окнами, желая увидеть хотя бы издали жену и детей. Он долго никак не мог решиться на этот шаг, но сегодня…
   – Эй, горемыка, чево у моей избы топчешься? – услышал Калачев недружелюбный окрик. – Ты чево здесь вынюхиваешь? А может, избу купить хочешь?
   – Нет, нет, – ответил он незнакомцу в кожаной куртке. – Я ужо ухожу. Не серчай Христа ради.
   – Нет уж, теперь обожди, тля огородная, – ухмыльнулся тот, обходя Аверьяна и преграждая ему путь к отходу. – Щас мы документики твои поглядим и ближе познакомимся.
   Он посмотрел по сторонам – нет ли поблизости любопытных, выхватил из кабуры маузер и приставил ствол к горлу Аверьяна.
   – Токо не ори! – предупредил зловещим шепотом налетчик. – Отдай мне деньги, и с тобой ничево не случится. Только быстро соображай, мешочник, не то…
   Аверьян не шевельнулся. Неожиданность нападения ошеломила его, даже голова слегка закружилась.
   Бандит для убедительности надавил стволом пистолета ему на горло.
   – Деньги отдай, проклятый! Думаешь, я не знаю, сколько ты в своей лавке на рынке заколачиваешь? Я упрашивать тебя не собираюся, – заверил он. – Хлопну как врага народа и одежку твою обыщу!
   – Спрячь пистоль, Игнаша, – сказал Аверьян, немало не напуганный действиями налетчика. – У меня нет при себе ничего ценного. Так што стоит ли грех на душу за непонюх табаку брать?
   – Ты откель меня знаешь, торгаш недобитый?! – Игнат пришел в ярость, он явно не узнавал зятя. – Нам не о чем с тобою судачить, контра недобитая. Документ давай, коли денег нету, и не дури, без шалостей, ежели не хотишь пулю в бошку!
   Свободной рукой он схватил Калачева за пиджак и так рванул его на себя, что отлетели пуговицы. Аверьян, позабыв о привычной уже покорности, резким движением перехватил руку с маузером у своего горла. Игнат растерялся. Он не ожидал такой прыти от «торгаша и буржуя недобитого». А между тем зять завернул ему руку и легко, как у ребенка игрушку, отобрал пистолет.
   – А я слыхал, што ты в ЧК служишь, шуряк, а ты вона… разбоем промышляешь, паскуда!
   К Аверьяну перед лицом опасности явились былая отвага и уверенность, так долго подавляемые в нем Сафроновым. Он снова обрел себя, пусть хотя бы на время.
   Калачев все еще держал Игната за вывернутую руку.
   – Хосподи, да отпусти ты меня! – взмолился негодяй. – Разве не видно, што пошутил я?!
   Аверьян посмотрел на его искаженное болью и страданиями лицо.
   – Што ты хотишь от меня, оборотень? Пошто эдак мучаешь?
   Куртка Игната распахнулась, и Аверьян успел заметить за поясом штанов рукоятку еще одного пистолета.
   – Наган? – спросил он.
   – Нет, браунинг.
   Желая поскорее прекратить мучения, Игнат выдернул из-за пояса оружие и бросил его под ноги Аверьяна.
   – Вот и ево забери, товарищ. Токо руку отпусти Христа ради!
   – Подними и мне отдай, – потребовал Аверьян.
   Игнат присел на корточки, схватил браунинг и протянул его Аверьяну. Тот взял.
   – Я могу убить тебя, Игнашка, – сказал он с некоторой отрешенностью и даже ленью.
   Тот закрыл глаза и стал покорно ждать. Но Аверьян не выстрелил.
   – И убил бы, не будь ты, дерьмо собачье, братом моей Стешки! – он развернулся и пошел.
   Держась за плетень у ворот, Игнат проводил его долгим взглядом, после чего, словно спохватившись, начал громко кричать, размахивать руками и материться. Он не отдавал себе отчета в своем диком приступе ярости.
   – Аверьян! – воскликнул он наконец членораздельно. – Как ты изменился, сучья рожа! Но теперь все, тебе от меня никуда не деться, выкидыш песий!
* * *
   На следующий день Аверьян не вышел к покупателям. Пока Васька Носов занимался торговлей, он отлеживался в подсобке и размышлял о своем.
   Ближе к полудню в лавке не осталось ни одного покупателя. Мальчонка отпросился куда-то на пару часов и ушел.
   Несколько минут в лавке не было слышно ни звука. Открылась дверь, раздался стук каблучков.
   – Хто там? – крикнул Аверьян, подскакивая на лежанке.
   – Это я, – послышался знакомый женский голос. – Позволишь войти?
   – Ты осмелилась прийти ко мне днем? – удивился Аверьян и тут же поправился: – Мне казалось, што тебе не можно отлучаться с «корабля»?
   – Так и есть, нельзя, но бывает, что и можно! – ухмыльнулась не слишком-то весело Анна. – Может, ты закроешь лавку на время? Или будем разговаривать с оглядками?
   Аверьян запер дверь. Девушка вымученно улыбнулась и, не дожидаясь приглашения, присела, не спуская с Аверьяна настороженного взгляда.
   – Ты уж не взыщи, что я вот так вот, не спросясь, приперлася, – сказала она, ничего конкретно не имея в виду. – Просто мне кое-что сказать тебе захотелось, а потом сам суди – что да как!
   – Есть хотишь? – спросил Аверьян, указывая на стол. – Я в самый раз перекусить малеха собирался.
   На столе лежало несколько картофелин в мундире, луковица, соль, пучок укропа и кусок черствого хлеба… Аверьян смотрел, как девушка очищает картофелину от кожуры, подсаливает ее, ест. То, что он чувствовал, глядя на нее, напоминало панику. Ему хотелось спрятать это чувство, чтобы не выглядеть дурнем.
   Они поговорили о том, о сем. Девушка, похоже, была чем-то смущена и никак не решалась высказать то, с чем пришла.
   – О-о-о, – сказала она наконец. – Я, наверное, говорю много лишнего?
   – Ты севодня… Я вообще не вразумляю, в какую дуду дуешь.
   Анна вскочила и поспешила к выходу. Аверьян увидел, идя следом, как она нервно дергает задвижку. Он подошел к ней.
   – Обожди, не суетися, – сказал он, глядя на спину гостьи. – Чево зашла-то? Пошто рвешь и мечешь, бутто обсердилась на что?
   – Не на тебя я злюся, – залилась слезами Анна. – Иван Ильич… он… он…
   – Уж не помер ли часом? – спросил Калачев с надеждой.
   Девушка всхлипнула:
   – Он… он…
   – Да што он, дуреха?! – прикрикнул Аверьян. – С ума спятил али ешо што непотребное выкинул?
   – Он… он… он полюбовницу новую завел! – ошарашила его невероятным ответом Анна.
   У Аверьяна аж рот открылся от изумления. Он смотрел на плачущую гостью не мигая и не верил своим ушам.
   – Видать, ты спятила, Аннушка? – выдавил из себя Калачев, поглядывая на нее недоверчиво. – Ведь быть такова не могет?!
   Вместо ответа девушка зарыдала еще громче. Размазывая по щекам слезы, она воскликнула:
   – Разве до шуток мне теперь? Он… он… он снова за старое взялся. А ведь обещал! Клятвенно!
   – Ежели не он и не ты спятили, то, выходит, рехнулся я! – Аверьян задыхался от волнения. – Да он же оскопленный? Да он же кастрат, как и все мы, без мужских причиндалов?! Да он…
   – Это вы все дурни оскопленные! – истерично взвизгнула Анна. – Иван Ильич все «причиндалы» при своем теле содержит! Так-то вот!
   – Постой, – закричал на нее Аверьян. – Ты бреши-бреши, да меру знай! Ивашка не могет быть неоскопленным! Он же есть сам «Христос на корабле скопцовом»?
   – Да он никогда скопцом и не был, дураки вы набитые! – нервно рассмеялась девушка. – Он всегда был купцом и уважаемым человеком, верховодил скопческим кораблем на Тамбовщине, хотя других оскоплял с превеликим удовольствием!
   – Так значится, – прохрипел Аверьян сорванным от сильнейшего волнения голосом. – Но для чево он людей калечил?
   – Для тово, чтоб «Христосом» промеж них слыть и подчинить всех своему влиянию! – ответила Анна с ожесточением. – Если люди стремились на «корабль» скопцов, чтобы выжить, то Иван Ильич оставался на нем, чтобы стать сильнее и богаче! Скопцы завещали свое имущество, и купец Сафронов обогащался! Вот как!
   Аверьян едва удержался на ослабевших ногах.
   – Ты хотишь сказать, што Ивашка богат немеряно?! – спросил он, бледнея.
   – Да, – ответила Аннушка. – С его деньжищами… – она вдруг осеклась и замолчала, видимо, боясь сболтнуть лишнее.
   Но Аверьяна не волновали несметные богатства лжепророка. Ему вдруг захотелось узнать как можно больше о нем самом и почему это он вдруг…
   – Выходит, Иван оскоплял людей, себе подчинял, бошки им дурачил, а сам… – Аверьян вдруг посмотрел на девушку страшным, не обещающим ничего хорошего взглядом: – Постой, а для чево ты мне все энто порассказала, Анна?
   – Захотела, чтобы знал ты, – призналась она, опуская глаза в пол.
   – Кроме Ивашки еще неоскопленные в секте есть?
   – Все оскопленные, кроме него.
   – А кроме меня ешо хто знает об том, что ты мне поведала?
   – Все знают, хто с нами из Тамбова прибыл.
   – И не возмущаются?
   – А кому это надобно – голос возвышать на руку дающую?
   Аверьян, чтобы устоять на ногах, оперся на прилавок. Голова гудела, пот струился по лицу, язык прилип к нёбу. Он во все глаза смотрел на бледное лицо гостьи, пытаясь отыскать на нем хоть намек на подвох. Но как ни старался, так и не увидел и тени затаенной насмешки. Весь ее опустошенный вид говорил, как далека она от каких-либо шуток.
   – Когда Иван Ильич тебя по дороге подобрал, – неожиданно прервала молчание Анна, – все уверены были, что не жилец ты. Вот он и решил из тебя осколок вынуть, а заодно и оскопить. Боялся позабыть, как это делается, вот и решил…
   – А я вот взял и выжил, – скрипнув зубами, прошептал злобно Аверьян.
   – Иван Ильич всем сказал, что он сотворил чудо, – продолжила Анна. – Всех убедил, что если бы не оскопил тебя, то ты бы обязательно помер.
   – Выходит, я ему еще и подыграл, – еще громче и злее проговорил Калачев. – Помощь Хоспода Бога истинного он записал на свой счет?
   Анна всплеснула руками.
   – Хосподи, Аверьян, ты только Ивану Ильичу о сеем не говори, – зашептала она взволнованно. До нее, видимо, только дошло, что она наговорила-таки лишнего. – Он… он…
   – Ничево не скажу никому, не трясися, – заверил ее Аверьян.
   Они помолчали.
   – Мыслю, ты явилася предложить мне што-то? – спросил Аверьян, посмотрев на притихшую девушку. – Или мне сее почудилося?
   Та кивнула.
   – И што же, дозволь узнать?
   – Язык не поворачивается.
   – Убить Ивашку задумала?
   – Упаси Хосподи! – ужаснулась Анна.
   – Тады што? Может, кастрировать, как он всех нас?
   – Да.
   – Ишь ты. А пошто ко мне с эдакой просьбой обратилася?
   – Потому, что только ты сделать это сможешь!
   – И ты для тово мне все понарассказывала, штоб привлечь на свою сторону?
   – Да.
   – Но с чево ты взяла, што я соглашуся на энто?
   – Потому што сыновей твоих он оскопить собирается, – ответила девушка, видя, как потемнело лицо Аверьяна. – И еще жену твою, Стешу, полюбовницей делает. Ежели не хотишь мне помочь, то…
   – Я убью ево! – взревел Аверьян. – Я ему не токо яйца отрежу, я ему все, што промеж ног болтается, с корнем выдеру! Я…
   Аверьян вдруг увидел на пороге Ваську, и оставшиеся угрозы застряли у него в горле.
   – Как ты вошел? – спросил он. – Дверь ведь была закрыта?
   – Ты что-то путаешь, дядя Аверьян, – улыбнулся мальчуган. – Когда я подходил к лавке, из нее покупатель вышел… А может, это вор был, дядя Аверьян?
   – Я, пожалуй, пойду, – засобиралась Анна. – Вы уж без меня тут разберетеся, кто тут заходил в лавку.
   – Хоть убей, но я ничего не слышал, – нахмурился Аверьян. – А ежели хто и заходил, то пошто бутто вор тайно и скрытно?
   Проводив девушку, Аверьян и Васька переглянулись.
   – Што делать будем? – спросил первым подросток.
   – Ясно што, пропажу искать, – ответил Аверьян задумчиво.
   – Но в руках у нево ничаво не было…
   Аверьян задумался. Не верить Ваське у него оснований не имелось. Но как этот человек открыл снаружи внутренний засов и незаметно проник в лавку? Он даже, видимо, не побоялся быть пойманным. И зачем?
   – Слышь, Васек? – обратился он к мальчику. – А как тот покупатель одет был, не запомнил?
   – Как же, запомнил, – ответил Васька, хмуря озабоченно брови. – Пинжак кожаный на нем и фуражка тоже из кожи.
   Больше вопросов мальчику Аверьян не задавал.

5

   Откровение Анны повергло Аверьяна в трясину жесточайшей депрессии.
   – Хорошо хоть живой ешо, – озабоченно рассуждал Васька Носов, глядя на Ивашку Сафронова, зашедшего навестить больного в лавке. – Почитай всю ноченьку горел, как сковородка на керогазе.
   – А што будет, ежели он скопытится прямо здесь? – спросил озабоченно Савва.
   – В лавке его оставим или в больницу свезем? – поинтересовался Мехельсон, озабоченно вертя по сторонам хитрыми глазками. – Если люди прознают, что в лавке хворый, да еще умирающий – конец торговле!
   – Нам он эдакий тожа не нужон, – пробубнил Савва. – А вдруг позаражает нас всех?
   – Не в больницу, а к нам ево перевезем и знахарку позовем, – подвел черту под разногласиями своим веским словом Ивашка. – Оскопленный он, аль запамятовали вы об том? Поглядят на нево дохтора больничные, опосля слава об нас дурная пойдет, бутто своех адептов в беде и хвори бросаем!