Страница:
– Не станем терпеть! – загорланила разъяренная толпа.
– Кончать их всех за Хоспода нашева!
– Оторвать башку поганцу! – истошно заревела толпа и двинулась на лавку.
Камни, обломки деревьев, комья грязи градом посыпались на дверь. Призывая в помощь «Хоспода», Васька забился в угол под прилавок. Разъяренная толпа была уже готова разнести лавку, и тут…
– А ну назад! – загремел голос Игната Брынцева. – Хто не отойдет, застрелю именем Революции!
Выглядывавший из-за двери Аверьян увидел, что глаза шурина сверкают, как у свирепой рыси, усы топорщатся, грудь вздымается от гнева.
Толпа в нерешительности остановилась, затем отступила.
– Назад, говорю вам! Чтоб всех вас разорвало в клочья! Сами вон на Хоспода уповаете, а што вытворяете? Чево вам надо от энтова горемыки-торгаша, что он вам сделал, чево беситесь? А ну разойдитеся подобру-поздорову, а хто не внял моем увещеваниям, тому душонку вышибу!
Ошеломленные окриком человека с маузером люди на мгновение притихли. Однако при виде спешившего на подмогу вооруженного патруля толпа снова забесновалась и пришла в движение.
– А хто этот хрен в кожанке?
– Долой его!
– Бей его каменями, чтоб пистолем не размахивал!
Кто-то метнул в Игната камень, который едва не угодил тому в голову. Брынцев поднял вверх руку и выстрелил в воздух. Затем направил ствол маузера в сторону того человека, который бросил в него камень…
Подоспевшие бойцы патруля стали протискиваться сквозь возбужденную толпу.
– Что здесь происходит? Какие черти в вас вселилися? – кричал их командир, рослый мужчина, размахивая наганом и расталкивая локтями скопище народа. – А ну расходитеся по-хорошему, пока не применили силу!
Видя, что вооруженные бойцы настроены не менее решительно, чем их командир, толпа стала редеть.
– Давно бы так, – бросил Игнат им вслед.
Подошедшему командиру патруля он протянул мандат. Но тот убрал револьвер в кобуру:
– А ты, товарищ Брынцев, знай, что я доложу о твоих действиях начальству!
– Поступай, как знаешь, – ухмыльнулся Игнат, и глаза его презрительно сузились.
Он повернулся спиной к командиру и, насвистывая что-то под нос, вошел в лавку, где его дожидался все еще бледный от пережитого волнения Аверьян.
– Очам своем не верю, – прошептал он, глядя на шурина с нескрываемым уважением. – Я ужо мыслил, все… разнесут меня вместе с лавкой в клочья.
– И разнесли бы, не проходи я мимо, – без ложной скромности заявил Игнат. – Щас люди, что волки лютые. Жрать нечево и церкви закрывают. Еще немного, и они от сектантов мокрова места не оставят. – Он посмотрел на Аверьяна и строго добавил: – Слухай, зятек, настает твой черед, об котором мы уговаривалися, помнишь?
– Не запамятовал ешо.
– Тогда мы уговаривались, что ты исполнишь все, что я ни попрошу, не так ли? Вот и хорошо, коли эдак! А давеча я в самый раз и шел к тебе, чтоб об обещании твоем зараз напомнить!
Аверьян оцепенел и окончательно пал духом, еле выговорив:
– Што я должен делать, Игнатка?
– Запри дверь.
– Но ты мне об семье моей ничаво…
– Все в порядке с ними, не сумлевайся. Дело сделаем и…
– Давай говори, што надо. Токо грех смертоубийства на душу не возьму, заранее упреждаю.
– А тебе энтова делать и не придется, кишка тонка. Айда-ка ближе, бери табурет, гони из лавки Ваську, а сам слухай да запоминай…
Теперь она счастлива. Петр чуть ли не пылинки с нее сдувает! Он внимательный, обходительный и покладистый. Правда, старше Аверьяна раза в два, но Стеша не замечает этого. Зато он только и знает, что хвалит ее.
– Радость ты моя! – говорит он, любуясь ею. – Нарадоваться не могу, што тебя встретил!..
Ей всегда хотелось любви, но родители, вопреки ее воле, сговорились с родителями Аверьяна и решили судьбы детей. После свадьбы она смирилась и научилась, как все казачки, трезво смотреть на жизнь. Стеша поняла, что едва ли сможет достигнуть своей мечты. Трудно было ей с нелюбимым мужем. Зато теперь ее жизнь изменилась как в сказке и бурлит, чуть ли не выплескиваясь через край. Месяцы и годы бок о бок с Аверьяном кажутся ей кошмарным сном.
Однако сейчас Стеша переживала за свое благополучие, сомневаясь в его устойчивости. Росло счастье, росло и сомнение в душе. Стеша никак не могла поверить, что все это происходит с ней, а не с другой женщиной. Она даже расстраивалась из-за пустяков, боясь, что Петр бросит ее и счастье рухнет в один момент, словно его никогда и не было.
– Не тужи без меня, я скоро, – предупредил он, уходя утром из избы. – Дня через три возвернусь…
В дверь постучали. Стеша встрепенулась.
– Хто там? Входи, не заперто! – крикнула она.
В избу вошла красивая девушка.
– Здеся проживает иногда Иван Ильич Сафронов? – спросила она. В ее голосе и взгляде было что-то странное, пугающее и даже отталкивающее.
– Нет, – ответила Стеша незваной гостье, и у нее почему-то задрожали руки от плохого предчувствия.
– Странно, а я видела, как он из этого дома частенько выходит, – оглядываясь кругом, сказала незнакомка.
– Нет. Здеся проживаю я с детьми и ешо Петр Евстафьевич Коновалов, – поспешила заверить гостью Стеша.
– А ты хто ему? Полюбовница али «сестра»?
– А тебе-то што с тово? – возмутилась Стеша, слегка поежившись под пристальным взглядом гостьи.
– Есть дело, – холодно хмыкнула та и, настраиваясь на боевой лад, подбоченилась. – А ты не бойся, не трону. Сейчас кое об чем посудачим и распростимся навсегда.
Стеша растерянно смотрела на незнакомку. Молода, хороша собой. Круглолица, глаза насмешливые – чернее переспелой черемухи.
– Я пришла сюда для того, чтобы объясниться по-доброму, – начала гостья. – Конечно, я могла бы подкараулить на улице и выцарапать твои зенки лубошные. Но так вот, с глазу на глаз, по-моему, мы лучше поймем друг дружку.
Стеша облизнула пересохшие губы. Волнение усиливалось.
– Будь по-твоему, ежели хошь, – прошептала она. – Теперь выкладывай все, с чем приперлася.
– Только будем серьезны, – предупредила девушка. – Я говорить пришла не потому, что язык чешется, а потому, что свое возвернуть хочу. Скажи, ты когда со своим полюбовником снюхаться успела?
– Ты што, белены объелась, курва полоумная? – закричала вне себя Стеша. – Ты што энто себе позволяешь?
– Садись, живо! – спокойно, но требовательно произнесла незнакомка. – Я к тебе не лаяться пожаловала, так что уймись и слушай.
Стеша смотрела на нее в упор, стиснув зубы, с горькой ненавистью. От напряжения ее лицо начало покрываться капельками пота:
– Скажи мне, што ты попуталася и не в ту избу нос свой сунула! – взмолилась она, еле сдерживаясь. – Ты не ко мне шла, так ведь?
– Не дождешься, – последовал ответ. – Я пришла сказать тебе, что живешь ты во грехе не с Петром Коноваловым, а с Иваном Ильичем Сафроновым!
Это было уже слишком. Стеша вскипела и забушевала.
– Ты што припорола ко мне, профура? – истерически закричала она. – Петю маво от меня отлучить? Может, сама на нево глаз положила?
Гостья покачала головой:
– Нет, я тебя, дуру, уберечь от несчастья пришла. Выслушаешь и поймешь, не пропадешь тогда. Но, а слухать и вразумлять не станешь, всю оставшуюся жизнь себя проклинать будешь!
Подобрав тяжелораненого Калачева в степи, кормчий мыслил слепить из найденыша послушного и преданного последователя! Но жизнь показала, что он сделал ставку не на того. Окончательно уяснив, что из Аверьяна ничего путного не выйдет, Ивашка решил порвать с ним все отношения.
Сафронов не был храбрецом и боролся с неугодными исподтишка, отступая только в тех случаях, когда его проискам давали решительный отпор; слабака же, не поморщившись, растаптывал. Человек с пистолетом неожиданно вступился за Аверьяна, и это озадачило Ивашку, тем более что «защитничка» он не раз видел во время радений.
В душе «Христа» скопцов поселились тревога и плохое предчувствие. И все же, когда он пытался рассуждать трезво, ему становилось очевидно – если и угрожает какая-то опасность ему и секте, то только не от безвольного увальня Аверьяна, а со стороны таких людей, которые пока предпочитают не высовываться.
Недавно он думал, что секта не может существовать без него ни единого дня, даже ни одного часа. И вот – постепенно убеждается, что власть над кастратами ускользает из рук, заведенные традиции отмирают, а на смену им… уже ничего не приходит, и это очень злит и настораживает! Горожане раздражены закрытием храмов и мечетей. А молельный дом скопцов их сильно раздражает. Может разразиться катастрофа, если не укрепить свой еще не угасший авторитет, пока его имя окружено ореолом «святости» и пользуется уважением сектантов.
Теперь он уже раскаивался, что в свое время, ослепленный амбициями, не ушел за рубеж с немалым богатством. А самое глупое было то, что он, перебравшись в Оренбургский край из Тамбова, снова взялся за возрождение секты. Он понадеялся, что ему удастся сделать это в глуши, но все получилось наоборот. Как оказалось, большевики не только на Тамбовщине, в Питере и Москве, но и повсеместно объявили войну «опиуму для народа».
Эти тревожные мысли весь остаток ночи не выходили у Ивашки из головы. С вечера у него в ушах слышалось: «Все бросай и беги, пока не поздно!». Он открыл глаза и посмотрел в потолок. Сон окончательно улетучился, время остановилось.
А тут еще из соседней комнаты донеслось всхлипывание, что окончательно взбесило Ивашку. Это рыдала от боли недавно оскопленная им женщина. Сафронов постучал кулаком в стену и громко крикнул:
– Перестань рыдать, Прасковья, без тебя нынче тошно!
Рыдания смолкли, а он бессильно растянулся на кровати, крепко зажмурив глаза и незаметно для себя задремав. Его сон был тревожен: он бежал от огня, а за ним гналась стая злобных собак. Спасаясь, Сафронов угодил в жуткое болото и сразу же стал тонуть в вонючей мутной тине…
Он проснулся весь в поту. Вскочил с кровати и обхватил голову руками. Из соседней комнаты тянулся надрывный стон. Ивашка прислушался. «Беги, пока не поздно!» – снова услышал он.
– Черт знает, какая ерунда в башку лезет, – прошептал он удрученно и отер с лица холодный пот.
День прошел спокойно, а вот вечером… Когда городские скопцы стали стекаться на радения, на Ивашку снова нахлынула хандра. Поручив Савве Ржанухину провести радения без него, он набросил на плечи пальто и вышел на улицу.
Немного прогулявшись, он заглянул в кабак. Выпив несколько рюмок водки без закуски, он пошел туда, где, как он был уверен, его ожидала теплая постель и… жена Аверьяна Стеша.
Одинокая покладистая женщина отнюдь не пленяла его своей красотой, но… Соблазнив и принудив к сожительству чужую жену, таким образом он мстил Аверьяну. Подло? Да. Именно это радовало и возбуждало Ивашку, как злого и капризного ребенка, у которого боль другого вызывала восторг и удовольствие.
– А у меня праздник севодня, душенька! – пьяно ухмыльнулся Ивашка, передавая ей пальто. – Жизнь хороша, вот и праздную!
Стеша улыбнулась.
– Ни сном ни духом я не ведала про твой праздник, – повела она оголенными плечами. – Да и не ждала я тебя нынче.
– Ты не ждала, а я вот он весь, – пробормотал Ивашка, уставясь помутневшими глазами на женщину.
Чего греха таить, ему нравилась Стеша. Молодая и соблазнительная, к тому же умеет распалить страсть. Как переспевшая ягодка, она возбуждала зверский аппетит у Ивашки. Он знал, что роман с ней не продлится долго, а потому брал от ее влюбленности все, что было возможно, как вурдалак – кровь из своей жертвы.
– Стеша, скорее в постель! Всё во мне бурлит и играет! – весело крикнул он и захохотал.
– Да ведь грешно любить замужнюю? – кокетничала женщина.
– Не все эдак мыслят, – обнимая ее, сказал Ивашка. – Грех – он что орех! Завсегда разгрызть ево приятно!..
Ранним утром Ивашка разлепил глаза и ужаснулся, увидев себя лежащим на кровати и связанным. Рядом Стеша и Анна, сурово хмуря брови, разглядывали его и плотоядно, как голодные хищницы, скалились.
– А теперь уточним кое-какие детали, – сказал Игнат, закуривая папиросу. – «Наверху» принято решение разогнать секту скопцов к чертовой матери. В Оренбургской губернии нет места церковникам, сектантам и их приспешникам!
– Дык деть-то их всех куды?! – ужаснулся Аверьян, бледнея. – Неушто расстрелять всех прикажут?
– Опять ты за свое, башка тупая, – нахмурился шурин. – Сколько можно говорить: погрузим в повозки, вывезем в бор, запретим возвращаться и… скатертью дорога!
– А вещи? Вещи ихние себе прикарманите?
– Реквизируем, – уточнил Игнат и тут же добавил: – Не все, конечно. Оставим скопцам самое необходимое и пиндалей под задницы надаем.
– А я? Ихняя участь и меня постигнет?
– Да-а-а, тебе не яйца надо было отрезать, зятек, а помело, что во рту болтается. Сколько разов можно тебе вталдычивать, что ты сейчас под моей защитой?!
Аверьян смотрел мимо Брынцева. Он помнил брата жены совершенно другим человеком. Взбалмошный, задиристый и любивший погулять казак в прошлом являл полную противоположность настоящему Игнату.
– Секту разгонят однозначно, – продолжил шурин с ухмылочкой. – Но нам до скопцов нет дела. Нам нужен их «Христос», и мы им займемся!
– Ты сказал «мы», Игнашка? – насторожился Аверьян.
– Ну конечно, – ответил тот, позевывая. – Из дела государственного мы сделаем чуток «семейное», чтобы никому обидно не было! Сечешь, зятек?
Аверьян задрожал от зародившейся надежды. Пусть она пока еще ничем не подтверждалась, но и отказываться от нее не было оснований.
– Я тебе верю, Игнашка! – сказал он возбужденно. – Как велишь, эдак и сделаю. Могешь не сумлеваться, шуряк.
Калачев перевел дыхание. От облегчения все окружающее поплыло у него перед глазами.
– Ночью, после радения, мы Ивашку захватим! – быстро заговорил Игнат, заговорщически глядя на насторожившегося зятя. – Чтоб никто ево случаем пальцем не коснулся! Аверьян, ты за ним приглядывать будешь. Как зеницу ока беречь! Ясно?
– А для че он нам сдался? – запальчиво воскликнул Аверьян, красный от возбуждения.
– Опосля обскажу, – небрежно бросил Игнат. – Твое дело приглядывать за супостатом издали, штоб не сбег ненароком.
Слушая шурина, Аверьян одобрительно кивал, холодный пот леденил спину. Его удивляла значительная перемена в поведении шурина, он не понимал Игната, но и противоречить не собирался.
– А для че он нам сдался, Ивашка-то? – в который раз он задал один и тот же вопрос, будто позабыв, что шурин уже отвечал на него.
Игнат смотрел на него полным сожаления взглядом и с важностью.
– Ты когда отупеть успел, зятек? – спросил он, укоризненно качая головой. – Что с тобой? Ежели оскопленные такие вот тупицы, то я начинаю понимать вражину Сафронова.
Игнат резанул зятя косым насмешливым взглядом. Аверьян, в свою очередь, мельком взглянул на него. От шурина несло потом, как от жеребца, и дышал он, точно перегруженный тяжеловоз. Калачев, не шевелясь ожидал, что тот скажет.
– Не гляди на меня эдак, зятек, – нахмурился Игнат. – И не жалей этих… Как вы там зоветеся… «Голуби на корабле»? Ничаво не поделаешь, все когда-нибудь помирают, а корабли тонут!
– Об чем ты? – испугался Аверьян, и его взгляд сделался жалобным. – Ты же токо што… Ведь об ихней смерти не велося речи? – обомлел Аверьян. – Ты же уверял, што их в бор сосновый и все на том?
– Заткнись, надоел, – отмахнулся шуряк. – Все будет так, как начальство мне велит. Нам бы вот Ивашку Сафронова, ежели што, от пули отвести. И от начальства скрыть понадежнее.
7
– Кончать их всех за Хоспода нашева!
– Оторвать башку поганцу! – истошно заревела толпа и двинулась на лавку.
Камни, обломки деревьев, комья грязи градом посыпались на дверь. Призывая в помощь «Хоспода», Васька забился в угол под прилавок. Разъяренная толпа была уже готова разнести лавку, и тут…
– А ну назад! – загремел голос Игната Брынцева. – Хто не отойдет, застрелю именем Революции!
Выглядывавший из-за двери Аверьян увидел, что глаза шурина сверкают, как у свирепой рыси, усы топорщатся, грудь вздымается от гнева.
Толпа в нерешительности остановилась, затем отступила.
– Назад, говорю вам! Чтоб всех вас разорвало в клочья! Сами вон на Хоспода уповаете, а што вытворяете? Чево вам надо от энтова горемыки-торгаша, что он вам сделал, чево беситесь? А ну разойдитеся подобру-поздорову, а хто не внял моем увещеваниям, тому душонку вышибу!
Ошеломленные окриком человека с маузером люди на мгновение притихли. Однако при виде спешившего на подмогу вооруженного патруля толпа снова забесновалась и пришла в движение.
– А хто этот хрен в кожанке?
– Долой его!
– Бей его каменями, чтоб пистолем не размахивал!
Кто-то метнул в Игната камень, который едва не угодил тому в голову. Брынцев поднял вверх руку и выстрелил в воздух. Затем направил ствол маузера в сторону того человека, который бросил в него камень…
Подоспевшие бойцы патруля стали протискиваться сквозь возбужденную толпу.
– Что здесь происходит? Какие черти в вас вселилися? – кричал их командир, рослый мужчина, размахивая наганом и расталкивая локтями скопище народа. – А ну расходитеся по-хорошему, пока не применили силу!
Видя, что вооруженные бойцы настроены не менее решительно, чем их командир, толпа стала редеть.
– Давно бы так, – бросил Игнат им вслед.
Подошедшему командиру патруля он протянул мандат. Но тот убрал револьвер в кобуру:
– А ты, товарищ Брынцев, знай, что я доложу о твоих действиях начальству!
– Поступай, как знаешь, – ухмыльнулся Игнат, и глаза его презрительно сузились.
Он повернулся спиной к командиру и, насвистывая что-то под нос, вошел в лавку, где его дожидался все еще бледный от пережитого волнения Аверьян.
– Очам своем не верю, – прошептал он, глядя на шурина с нескрываемым уважением. – Я ужо мыслил, все… разнесут меня вместе с лавкой в клочья.
– И разнесли бы, не проходи я мимо, – без ложной скромности заявил Игнат. – Щас люди, что волки лютые. Жрать нечево и церкви закрывают. Еще немного, и они от сектантов мокрова места не оставят. – Он посмотрел на Аверьяна и строго добавил: – Слухай, зятек, настает твой черед, об котором мы уговаривалися, помнишь?
– Не запамятовал ешо.
– Тогда мы уговаривались, что ты исполнишь все, что я ни попрошу, не так ли? Вот и хорошо, коли эдак! А давеча я в самый раз и шел к тебе, чтоб об обещании твоем зараз напомнить!
Аверьян оцепенел и окончательно пал духом, еле выговорив:
– Што я должен делать, Игнатка?
– Запри дверь.
– Но ты мне об семье моей ничаво…
– Все в порядке с ними, не сумлевайся. Дело сделаем и…
– Давай говори, што надо. Токо грех смертоубийства на душу не возьму, заранее упреждаю.
– А тебе энтова делать и не придется, кишка тонка. Айда-ка ближе, бери табурет, гони из лавки Ваську, а сам слухай да запоминай…
* * *
После того как она встретила Петра и согласилась жить с ним под одной крышей, жизнь с каждым днем все больше открывала перед Стешей свои радости. Она даже не представляла, как жила бы одна, с двумя детьми на шее в этом мире. Не помнила, как мучилась без мужика, не чувствуя его грубых ласк. Но сейчас муж ушел из ее сердца безвозвратно, и его место прочно занял Петр. Если бы Стешу разлучили с любимым, она, наверное, руки бы на себя наложила.Теперь она счастлива. Петр чуть ли не пылинки с нее сдувает! Он внимательный, обходительный и покладистый. Правда, старше Аверьяна раза в два, но Стеша не замечает этого. Зато он только и знает, что хвалит ее.
– Радость ты моя! – говорит он, любуясь ею. – Нарадоваться не могу, што тебя встретил!..
Ей всегда хотелось любви, но родители, вопреки ее воле, сговорились с родителями Аверьяна и решили судьбы детей. После свадьбы она смирилась и научилась, как все казачки, трезво смотреть на жизнь. Стеша поняла, что едва ли сможет достигнуть своей мечты. Трудно было ей с нелюбимым мужем. Зато теперь ее жизнь изменилась как в сказке и бурлит, чуть ли не выплескиваясь через край. Месяцы и годы бок о бок с Аверьяном кажутся ей кошмарным сном.
Однако сейчас Стеша переживала за свое благополучие, сомневаясь в его устойчивости. Росло счастье, росло и сомнение в душе. Стеша никак не могла поверить, что все это происходит с ней, а не с другой женщиной. Она даже расстраивалась из-за пустяков, боясь, что Петр бросит ее и счастье рухнет в один момент, словно его никогда и не было.
– Не тужи без меня, я скоро, – предупредил он, уходя утром из избы. – Дня через три возвернусь…
В дверь постучали. Стеша встрепенулась.
– Хто там? Входи, не заперто! – крикнула она.
В избу вошла красивая девушка.
– Здеся проживает иногда Иван Ильич Сафронов? – спросила она. В ее голосе и взгляде было что-то странное, пугающее и даже отталкивающее.
– Нет, – ответила Стеша незваной гостье, и у нее почему-то задрожали руки от плохого предчувствия.
– Странно, а я видела, как он из этого дома частенько выходит, – оглядываясь кругом, сказала незнакомка.
– Нет. Здеся проживаю я с детьми и ешо Петр Евстафьевич Коновалов, – поспешила заверить гостью Стеша.
– А ты хто ему? Полюбовница али «сестра»?
– А тебе-то што с тово? – возмутилась Стеша, слегка поежившись под пристальным взглядом гостьи.
– Есть дело, – холодно хмыкнула та и, настраиваясь на боевой лад, подбоченилась. – А ты не бойся, не трону. Сейчас кое об чем посудачим и распростимся навсегда.
Стеша растерянно смотрела на незнакомку. Молода, хороша собой. Круглолица, глаза насмешливые – чернее переспелой черемухи.
– Я пришла сюда для того, чтобы объясниться по-доброму, – начала гостья. – Конечно, я могла бы подкараулить на улице и выцарапать твои зенки лубошные. Но так вот, с глазу на глаз, по-моему, мы лучше поймем друг дружку.
Стеша облизнула пересохшие губы. Волнение усиливалось.
– Будь по-твоему, ежели хошь, – прошептала она. – Теперь выкладывай все, с чем приперлася.
– Только будем серьезны, – предупредила девушка. – Я говорить пришла не потому, что язык чешется, а потому, что свое возвернуть хочу. Скажи, ты когда со своим полюбовником снюхаться успела?
– Ты што, белены объелась, курва полоумная? – закричала вне себя Стеша. – Ты што энто себе позволяешь?
– Садись, живо! – спокойно, но требовательно произнесла незнакомка. – Я к тебе не лаяться пожаловала, так что уймись и слушай.
Стеша смотрела на нее в упор, стиснув зубы, с горькой ненавистью. От напряжения ее лицо начало покрываться капельками пота:
– Скажи мне, што ты попуталася и не в ту избу нос свой сунула! – взмолилась она, еле сдерживаясь. – Ты не ко мне шла, так ведь?
– Не дождешься, – последовал ответ. – Я пришла сказать тебе, что живешь ты во грехе не с Петром Коноваловым, а с Иваном Ильичем Сафроновым!
Это было уже слишком. Стеша вскипела и забушевала.
– Ты што припорола ко мне, профура? – истерически закричала она. – Петю маво от меня отлучить? Может, сама на нево глаз положила?
Гостья покачала головой:
– Нет, я тебя, дуру, уберечь от несчастья пришла. Выслушаешь и поймешь, не пропадешь тогда. Но, а слухать и вразумлять не станешь, всю оставшуюся жизнь себя проклинать будешь!
* * *
Сафронов сам организовал нападение на лавку. Аверьян, на которого он первоначально возлагал большие надежды, разочаровал его и просто стал не нужен «на корабле».Подобрав тяжелораненого Калачева в степи, кормчий мыслил слепить из найденыша послушного и преданного последователя! Но жизнь показала, что он сделал ставку не на того. Окончательно уяснив, что из Аверьяна ничего путного не выйдет, Ивашка решил порвать с ним все отношения.
Сафронов не был храбрецом и боролся с неугодными исподтишка, отступая только в тех случаях, когда его проискам давали решительный отпор; слабака же, не поморщившись, растаптывал. Человек с пистолетом неожиданно вступился за Аверьяна, и это озадачило Ивашку, тем более что «защитничка» он не раз видел во время радений.
В душе «Христа» скопцов поселились тревога и плохое предчувствие. И все же, когда он пытался рассуждать трезво, ему становилось очевидно – если и угрожает какая-то опасность ему и секте, то только не от безвольного увальня Аверьяна, а со стороны таких людей, которые пока предпочитают не высовываться.
Недавно он думал, что секта не может существовать без него ни единого дня, даже ни одного часа. И вот – постепенно убеждается, что власть над кастратами ускользает из рук, заведенные традиции отмирают, а на смену им… уже ничего не приходит, и это очень злит и настораживает! Горожане раздражены закрытием храмов и мечетей. А молельный дом скопцов их сильно раздражает. Может разразиться катастрофа, если не укрепить свой еще не угасший авторитет, пока его имя окружено ореолом «святости» и пользуется уважением сектантов.
Теперь он уже раскаивался, что в свое время, ослепленный амбициями, не ушел за рубеж с немалым богатством. А самое глупое было то, что он, перебравшись в Оренбургский край из Тамбова, снова взялся за возрождение секты. Он понадеялся, что ему удастся сделать это в глуши, но все получилось наоборот. Как оказалось, большевики не только на Тамбовщине, в Питере и Москве, но и повсеместно объявили войну «опиуму для народа».
Эти тревожные мысли весь остаток ночи не выходили у Ивашки из головы. С вечера у него в ушах слышалось: «Все бросай и беги, пока не поздно!». Он открыл глаза и посмотрел в потолок. Сон окончательно улетучился, время остановилось.
А тут еще из соседней комнаты донеслось всхлипывание, что окончательно взбесило Ивашку. Это рыдала от боли недавно оскопленная им женщина. Сафронов постучал кулаком в стену и громко крикнул:
– Перестань рыдать, Прасковья, без тебя нынче тошно!
Рыдания смолкли, а он бессильно растянулся на кровати, крепко зажмурив глаза и незаметно для себя задремав. Его сон был тревожен: он бежал от огня, а за ним гналась стая злобных собак. Спасаясь, Сафронов угодил в жуткое болото и сразу же стал тонуть в вонючей мутной тине…
Он проснулся весь в поту. Вскочил с кровати и обхватил голову руками. Из соседней комнаты тянулся надрывный стон. Ивашка прислушался. «Беги, пока не поздно!» – снова услышал он.
– Черт знает, какая ерунда в башку лезет, – прошептал он удрученно и отер с лица холодный пот.
День прошел спокойно, а вот вечером… Когда городские скопцы стали стекаться на радения, на Ивашку снова нахлынула хандра. Поручив Савве Ржанухину провести радения без него, он набросил на плечи пальто и вышел на улицу.
Немного прогулявшись, он заглянул в кабак. Выпив несколько рюмок водки без закуски, он пошел туда, где, как он был уверен, его ожидала теплая постель и… жена Аверьяна Стеша.
Одинокая покладистая женщина отнюдь не пленяла его своей красотой, но… Соблазнив и принудив к сожительству чужую жену, таким образом он мстил Аверьяну. Подло? Да. Именно это радовало и возбуждало Ивашку, как злого и капризного ребенка, у которого боль другого вызывала восторг и удовольствие.
– А у меня праздник севодня, душенька! – пьяно ухмыльнулся Ивашка, передавая ей пальто. – Жизнь хороша, вот и праздную!
Стеша улыбнулась.
– Ни сном ни духом я не ведала про твой праздник, – повела она оголенными плечами. – Да и не ждала я тебя нынче.
– Ты не ждала, а я вот он весь, – пробормотал Ивашка, уставясь помутневшими глазами на женщину.
Чего греха таить, ему нравилась Стеша. Молодая и соблазнительная, к тому же умеет распалить страсть. Как переспевшая ягодка, она возбуждала зверский аппетит у Ивашки. Он знал, что роман с ней не продлится долго, а потому брал от ее влюбленности все, что было возможно, как вурдалак – кровь из своей жертвы.
– Стеша, скорее в постель! Всё во мне бурлит и играет! – весело крикнул он и захохотал.
– Да ведь грешно любить замужнюю? – кокетничала женщина.
– Не все эдак мыслят, – обнимая ее, сказал Ивашка. – Грех – он что орех! Завсегда разгрызть ево приятно!..
Ранним утром Ивашка разлепил глаза и ужаснулся, увидев себя лежащим на кровати и связанным. Рядом Стеша и Анна, сурово хмуря брови, разглядывали его и плотоядно, как голодные хищницы, скалились.
* * *
Игнат снова пришел в лавку. По его требованию Аверьян выпроводил Ваську и запер дверь.– А теперь уточним кое-какие детали, – сказал Игнат, закуривая папиросу. – «Наверху» принято решение разогнать секту скопцов к чертовой матери. В Оренбургской губернии нет места церковникам, сектантам и их приспешникам!
– Дык деть-то их всех куды?! – ужаснулся Аверьян, бледнея. – Неушто расстрелять всех прикажут?
– Опять ты за свое, башка тупая, – нахмурился шурин. – Сколько можно говорить: погрузим в повозки, вывезем в бор, запретим возвращаться и… скатертью дорога!
– А вещи? Вещи ихние себе прикарманите?
– Реквизируем, – уточнил Игнат и тут же добавил: – Не все, конечно. Оставим скопцам самое необходимое и пиндалей под задницы надаем.
– А я? Ихняя участь и меня постигнет?
– Да-а-а, тебе не яйца надо было отрезать, зятек, а помело, что во рту болтается. Сколько разов можно тебе вталдычивать, что ты сейчас под моей защитой?!
Аверьян смотрел мимо Брынцева. Он помнил брата жены совершенно другим человеком. Взбалмошный, задиристый и любивший погулять казак в прошлом являл полную противоположность настоящему Игнату.
– Секту разгонят однозначно, – продолжил шурин с ухмылочкой. – Но нам до скопцов нет дела. Нам нужен их «Христос», и мы им займемся!
– Ты сказал «мы», Игнашка? – насторожился Аверьян.
– Ну конечно, – ответил тот, позевывая. – Из дела государственного мы сделаем чуток «семейное», чтобы никому обидно не было! Сечешь, зятек?
Аверьян задрожал от зародившейся надежды. Пусть она пока еще ничем не подтверждалась, но и отказываться от нее не было оснований.
– Я тебе верю, Игнашка! – сказал он возбужденно. – Как велишь, эдак и сделаю. Могешь не сумлеваться, шуряк.
Калачев перевел дыхание. От облегчения все окружающее поплыло у него перед глазами.
– Ночью, после радения, мы Ивашку захватим! – быстро заговорил Игнат, заговорщически глядя на насторожившегося зятя. – Чтоб никто ево случаем пальцем не коснулся! Аверьян, ты за ним приглядывать будешь. Как зеницу ока беречь! Ясно?
– А для че он нам сдался? – запальчиво воскликнул Аверьян, красный от возбуждения.
– Опосля обскажу, – небрежно бросил Игнат. – Твое дело приглядывать за супостатом издали, штоб не сбег ненароком.
Слушая шурина, Аверьян одобрительно кивал, холодный пот леденил спину. Его удивляла значительная перемена в поведении шурина, он не понимал Игната, но и противоречить не собирался.
– А для че он нам сдался, Ивашка-то? – в который раз он задал один и тот же вопрос, будто позабыв, что шурин уже отвечал на него.
Игнат смотрел на него полным сожаления взглядом и с важностью.
– Ты когда отупеть успел, зятек? – спросил он, укоризненно качая головой. – Что с тобой? Ежели оскопленные такие вот тупицы, то я начинаю понимать вражину Сафронова.
Игнат резанул зятя косым насмешливым взглядом. Аверьян, в свою очередь, мельком взглянул на него. От шурина несло потом, как от жеребца, и дышал он, точно перегруженный тяжеловоз. Калачев, не шевелясь ожидал, что тот скажет.
– Не гляди на меня эдак, зятек, – нахмурился Игнат. – И не жалей этих… Как вы там зоветеся… «Голуби на корабле»? Ничаво не поделаешь, все когда-нибудь помирают, а корабли тонут!
– Об чем ты? – испугался Аверьян, и его взгляд сделался жалобным. – Ты же токо што… Ведь об ихней смерти не велося речи? – обомлел Аверьян. – Ты же уверял, што их в бор сосновый и все на том?
– Заткнись, надоел, – отмахнулся шуряк. – Все будет так, как начальство мне велит. Нам бы вот Ивашку Сафронова, ежели што, от пули отвести. И от начальства скрыть понадежнее.
7
Выйдя замуж, Стеша полагала, что счастье любой семьи покоится на незыблемом фундаменте и не поддается никаким испытаниям жизненных стихий. Но когда Аверьян ушел с армией Дутова и пропал, Стеша отчетливо поняла, что любовь между ними так и не завязалась, а кажущееся счастье было построено на зыбком песке.
Теперь Стеша пугалась, представляя, как ей одной поднимать малолетних детей. Вот если бы кто позаботился о ней…
Однажды к ней заглянул брат Игнат:
– Есть у меня на примете один балбес, в самый раз для тебя сойдет, хоть и не молод годами. А чтобы заполучить его, придется похлопотать нам обоим!
– Похлопотать? – удивилась Стеша. – Энто поухаживать што ль за ним?
– В самую точку угодила, – согласился брат. – И следует поспешить, сеструха! Жаних хоть и немолод, но богат! Из купцов, говорят, бывших! Эдакий буржуй долго в жанихах не заваляется!
Чего греха таить, Стеша была еще довольно привлекательной женщиной. Поклонников у нее хватало всегда, хотя она, как женщина семейная, не подавала никому поводов для ухаживаний. Но сейчас, когда Аверьян сгинул невесть где, ей почудилось, что перед ней вдруг распахнулись врата счастья. С неожиданной для себя смелостью Стеша взялась мертвой хваткой за указанного братом человека. И тот легко позволил себя «охмурить».
Петр, новый знакомый, рассказал, что служит снабженцем и совершенно одинок! Стеша еще настырнее взялась за дело. Она боялась упустить шанс, который выпадает далеко не каждой женщине в голодное послевоенное время.
Надежды на свадьбу рухнули сразу, как только Стеша увидела у церкви пропавшего Аверьяна. Муж, которого она уже привыкла считать безвозвратно сгинувшим, вдруг повстречался ей в центре города. Его мучения, как видела Стеша, были сильны. Выглядел он неважно без привычных для казака усов и бороды. Несвежая щетина казалась серой, а лицо носило отпечатки страданий. Его взгляд таил в себе просьбу о прощении. Разговор у них не получился. Видимо, слишком разными людьми они стали вдруг после нескольких месяцев разлуки.
Стеша тяжело переживала эту встречу. Она всячески проклинала мужа и свою судьбу, преподнесшую ей такой нежелательный сюрприз. Ее отчаянное положение скрасил всегда неунывающий и находчивый брат Игнат. Когда женщина рассказала ему о встрече с Аверьяном и крушении в связи с этим своих надежд, Игнат успокоил ее:
– Ну и что с тово? Жив Аверьян, и то отрадно. И ты когда увидела его, глаза ведь не лопнули?
– Глаза-то не лопнули, – посетовала Стеша. – Токо вот как я при живом муже сызнова под венец пойду?
– А тебе-то кака в том нужда приспичила? – рассмеялся Игнат. – Нынешняя власть советская и религию всякую отменила! Так что не найдешь теперь венца, под который мужика тащить надо! Щас вас в книгу в Совете запишут, и все – ни церквей тебе, ни венцов! Теперя и царские, и церковные законы недействительны! Стало быть, вы с Аверьяном не жанаты!
Стеша поняла, что ничем не привязана к Аверьяну, и, пользуясь случаем, всецело отдалась завоеванию сердца Петра. Сыновья не особенно отягощали ее: Игнат «сплавил» мальчиков в станицу Верхне-Озерная к прабабушке на неопределенное время.
Однако старания Стеши выскочить за Петра замуж ощутимых результатов не приносили. Петр вначале проявлял интерес к Стеше, затем охладел к ней, а вскоре и вовсе стал избегать ее. Стеша пыталась разыгрывать из себя обиженную страдалицу, чтобы привязать Петра к себе покрепче.
Видимо, разгадав ее намерения, Петр все реже оставался на ночлег в ее избе. Все чаще, ссылаясь на служебные дела, исчезал в «длительные командировки». К ней же наведывался теперь зачастую в нетрезвом состоянии, и Стеша внутренним женским чутьем безошибочно улавливала, что Петр к ней безразличен.
Явившаяся гостья еще больнее травмировала душу Стеши сногсшибательной новостью. Как оказалось, у «ее Петра» есть взрослая дочь, которая проживает где-то в Тамбове. Так что теперь Стеша обратила свой гнев на гостью: та наговорила ей столько плохого про Петра, что голова шла кругом.
– Ты заявилась испохабить мою жизнь! – кричала она девушке. – Сознайся, што оговариваешь Петеньку маво?
Гостья, назвавшаяся Анной, тоже не на шутку рассердилась. Она вцепилась пальцами в горло Стеши и, ненавидяще глядя в глаза, злобно прошептала:
– Он вообще-то любил тебя хоть когда-нибудь, курица? – Ее глаза были холодны и жестоки. Этим своим отпором Анна заставила Стешу прикусить язык и умолкнуть. – Тебе, женщине замужней, – беспощадно наседала девушка, – не пристало быть изменщицей и дурой наивной, ясно?
Успокаивая нервы, Анна прошлась по избе. Она шагала тихо, почти неслышно, как хищная кошка, подбирающаяся к добыче. Вновь голос ее уже зазвучал шипением змеи, готовящейся к атаке.
– Не пытайся разозлить меня, Стешка непутевая. Мне наплевать на тебя. Я хочу оградить от твоей прилипучести пророка сектантов-скопцов.
Стеша, услышав, для чего в ее дом явилась эта «негодница», притихла, забилась в угол у печи, угрюмо вытирая слезы.
– Странно, почему он на сей раз выбрал тебя, развалюху старую, да еще с двумя «хвостами», а не девушку помоложе? – вздохнула Анна. – Хотя какая теперь разница. Все одно он ни с кем вязать свою судьбу не собирается.
– Типун тебе на язык! – Стеша снова вспыхнула, подавшись вперед, словно тигрица, готовая вцепиться в лицо своей противницы. – Он любит меня, а я ево. Так што не больно-то верти хвостом, вертихвостка!
– Он не любит, акромя себя, никово, – остудила ее пыл девушка. – Даже меня… Но спасать от таких, как ты, прилипалок, я его обязана. А теперь просьба к тебе имеется. Подсоби мне Ивана Ильича образумить?
– Хто? Я? – не поверила своим ушам Стеша. – Ты што от ревности умом повредилася? Для че мне тебе подсоблять спасать сектанта энтова, греховодника брехливова?
Анна злорадно ухмыльнулась.
– Вот и вся ты как на ладони, – сказала она. – А куда подевалась любовь твоя? Ладно, быть посему, оставим это словоблудие. Так скажи ты мне на милость, душа сучья, подсобишь в просьбе моей или самой управляться дозволишь?
– А што ты с Петенькой сотворить замышляшь, змеюка подколодная? – спросила Стеша, глядя на девушку исподлобья.
– Усыпишь ево, когда явится, и в постель затащишь, – ответила Анна. – Свяжем мы его опосля. Я думаю, что больше ты мне не понадобишься. Дальше я и без тебя обойдуся.
Однако сегодня кормчий не чувствовал себя хозяином положения. Он ненавидел свою беспомощность и острее чувствовал свой возраст! Невыносимо было осознавать себя слабеющим. Внешне он пока еще здоров и крепок, но сотни мелких недугов и хворей свили в его теле настоящее гнездо. Редкий день проходил без раздражения от того, что какая-нибудь из болячек не заявляла о себе, и Ивашка все больше и больше злился на стареющее тело. А ведь худшее еще впереди…
Ивашка вспомнил отца. Тот лежал на кровати за печью. Страшная болезнь разлагала его внутренности и приковала к постели, но голова несчастного оставалась светла, как у юноши. Он ворочался словно в бреду и цитировал Евангелие, именно главы о смерти и загробной жизни. Отец был убежденным православным христианином. Он свято верил в Иисуса Христа и в то, что любой богобоязненный человек способен одержать победу над силами зла. Даже умирая, Илья Иванович славил Господа.
Спустя год после похорон отца в доме появился некий Карп Сурков. Среди домочадцев он вел себя скромно и даже смиренно, хотя и невооруженным взглядом было видно, что тот обладает очень большим влиянием на матушку. Тихо, ненавязчиво он частенько внушал домочадцам, что отца погубил злой дух, ибо покойный погряз «во грехе и разврате»!
И так было вплоть до того рокового дня, когда Карп от непонятных Ивашке проповедей вдруг перешел к делу. Сурков заманил подростка в баню и едва не оскопил его. Тогда Ивашке показалось, что он встретился лицом к лицу с тем злым духом, который и погубил отца.
В тот раз они разошлись мирно. Унаследовавший от отца могучую силу Ивашка одолел хилого Карпа и остался неоскопленным, но извлек из скопцовской веры кое-что «эдакое», что позволяло ему верховодить над сектой и быть для адептов всем на свете!
С тех пор минуло уже много лет. И вот сейчас…
Ивашка обернулся к двери. Анна стояла у порога и молча смотрела на него. Эта сильная и своенравная девушка обладала какими-то способностями, объяснить которые было невозможно.
Когда она родилась, умерла ее мать Кланя, привязанность к которой Ивашка пронес через всю свою жизнь. Девочка росла замкнутой и нелюдимой. Говорить начала поздно, хотя была на редкость смышленой и все понимала. Ивашка начал даже подумывать, что она немая, но он ошибся.
Девочка заговорила, когда ей исполнилось три года. Первые ее фразы были не чем иным, как предсказанием страшного события, которое не замедлило произойти. Анна напророчила матери Ивашки смерть от укуса бешеной лисы. Так и случилось: матушка умерла в страшных мучениях…
Теперь Стеша пугалась, представляя, как ей одной поднимать малолетних детей. Вот если бы кто позаботился о ней…
Однажды к ней заглянул брат Игнат:
– Есть у меня на примете один балбес, в самый раз для тебя сойдет, хоть и не молод годами. А чтобы заполучить его, придется похлопотать нам обоим!
– Похлопотать? – удивилась Стеша. – Энто поухаживать што ль за ним?
– В самую точку угодила, – согласился брат. – И следует поспешить, сеструха! Жаних хоть и немолод, но богат! Из купцов, говорят, бывших! Эдакий буржуй долго в жанихах не заваляется!
Чего греха таить, Стеша была еще довольно привлекательной женщиной. Поклонников у нее хватало всегда, хотя она, как женщина семейная, не подавала никому поводов для ухаживаний. Но сейчас, когда Аверьян сгинул невесть где, ей почудилось, что перед ней вдруг распахнулись врата счастья. С неожиданной для себя смелостью Стеша взялась мертвой хваткой за указанного братом человека. И тот легко позволил себя «охмурить».
Петр, новый знакомый, рассказал, что служит снабженцем и совершенно одинок! Стеша еще настырнее взялась за дело. Она боялась упустить шанс, который выпадает далеко не каждой женщине в голодное послевоенное время.
Надежды на свадьбу рухнули сразу, как только Стеша увидела у церкви пропавшего Аверьяна. Муж, которого она уже привыкла считать безвозвратно сгинувшим, вдруг повстречался ей в центре города. Его мучения, как видела Стеша, были сильны. Выглядел он неважно без привычных для казака усов и бороды. Несвежая щетина казалась серой, а лицо носило отпечатки страданий. Его взгляд таил в себе просьбу о прощении. Разговор у них не получился. Видимо, слишком разными людьми они стали вдруг после нескольких месяцев разлуки.
Стеша тяжело переживала эту встречу. Она всячески проклинала мужа и свою судьбу, преподнесшую ей такой нежелательный сюрприз. Ее отчаянное положение скрасил всегда неунывающий и находчивый брат Игнат. Когда женщина рассказала ему о встрече с Аверьяном и крушении в связи с этим своих надежд, Игнат успокоил ее:
– Ну и что с тово? Жив Аверьян, и то отрадно. И ты когда увидела его, глаза ведь не лопнули?
– Глаза-то не лопнули, – посетовала Стеша. – Токо вот как я при живом муже сызнова под венец пойду?
– А тебе-то кака в том нужда приспичила? – рассмеялся Игнат. – Нынешняя власть советская и религию всякую отменила! Так что не найдешь теперь венца, под который мужика тащить надо! Щас вас в книгу в Совете запишут, и все – ни церквей тебе, ни венцов! Теперя и царские, и церковные законы недействительны! Стало быть, вы с Аверьяном не жанаты!
Стеша поняла, что ничем не привязана к Аверьяну, и, пользуясь случаем, всецело отдалась завоеванию сердца Петра. Сыновья не особенно отягощали ее: Игнат «сплавил» мальчиков в станицу Верхне-Озерная к прабабушке на неопределенное время.
Однако старания Стеши выскочить за Петра замуж ощутимых результатов не приносили. Петр вначале проявлял интерес к Стеше, затем охладел к ней, а вскоре и вовсе стал избегать ее. Стеша пыталась разыгрывать из себя обиженную страдалицу, чтобы привязать Петра к себе покрепче.
Видимо, разгадав ее намерения, Петр все реже оставался на ночлег в ее избе. Все чаще, ссылаясь на служебные дела, исчезал в «длительные командировки». К ней же наведывался теперь зачастую в нетрезвом состоянии, и Стеша внутренним женским чутьем безошибочно улавливала, что Петр к ней безразличен.
Явившаяся гостья еще больнее травмировала душу Стеши сногсшибательной новостью. Как оказалось, у «ее Петра» есть взрослая дочь, которая проживает где-то в Тамбове. Так что теперь Стеша обратила свой гнев на гостью: та наговорила ей столько плохого про Петра, что голова шла кругом.
– Ты заявилась испохабить мою жизнь! – кричала она девушке. – Сознайся, што оговариваешь Петеньку маво?
Гостья, назвавшаяся Анной, тоже не на шутку рассердилась. Она вцепилась пальцами в горло Стеши и, ненавидяще глядя в глаза, злобно прошептала:
– Он вообще-то любил тебя хоть когда-нибудь, курица? – Ее глаза были холодны и жестоки. Этим своим отпором Анна заставила Стешу прикусить язык и умолкнуть. – Тебе, женщине замужней, – беспощадно наседала девушка, – не пристало быть изменщицей и дурой наивной, ясно?
Успокаивая нервы, Анна прошлась по избе. Она шагала тихо, почти неслышно, как хищная кошка, подбирающаяся к добыче. Вновь голос ее уже зазвучал шипением змеи, готовящейся к атаке.
– Не пытайся разозлить меня, Стешка непутевая. Мне наплевать на тебя. Я хочу оградить от твоей прилипучести пророка сектантов-скопцов.
Стеша, услышав, для чего в ее дом явилась эта «негодница», притихла, забилась в угол у печи, угрюмо вытирая слезы.
– Странно, почему он на сей раз выбрал тебя, развалюху старую, да еще с двумя «хвостами», а не девушку помоложе? – вздохнула Анна. – Хотя какая теперь разница. Все одно он ни с кем вязать свою судьбу не собирается.
– Типун тебе на язык! – Стеша снова вспыхнула, подавшись вперед, словно тигрица, готовая вцепиться в лицо своей противницы. – Он любит меня, а я ево. Так што не больно-то верти хвостом, вертихвостка!
– Он не любит, акромя себя, никово, – остудила ее пыл девушка. – Даже меня… Но спасать от таких, как ты, прилипалок, я его обязана. А теперь просьба к тебе имеется. Подсоби мне Ивана Ильича образумить?
– Хто? Я? – не поверила своим ушам Стеша. – Ты што от ревности умом повредилася? Для че мне тебе подсоблять спасать сектанта энтова, греховодника брехливова?
Анна злорадно ухмыльнулась.
– Вот и вся ты как на ладони, – сказала она. – А куда подевалась любовь твоя? Ладно, быть посему, оставим это словоблудие. Так скажи ты мне на милость, душа сучья, подсобишь в просьбе моей или самой управляться дозволишь?
– А што ты с Петенькой сотворить замышляшь, змеюка подколодная? – спросила Стеша, глядя на девушку исподлобья.
– Усыпишь ево, когда явится, и в постель затащишь, – ответила Анна. – Свяжем мы его опосля. Я думаю, что больше ты мне не понадобишься. Дальше я и без тебя обойдуся.
* * *
Иван Сафронов сидел перед окном второй день, наблюдая, как наступает ночь. Он даже привык, что его руки и ноги связаны, и не обращал на это внимания. Он не возмущался, не угрожал, не требовал, всецело полагаясь на судьбу, которая, в общем-то, всегда благоволила к нему. Ивашка верил в свою исключительность на земле.Однако сегодня кормчий не чувствовал себя хозяином положения. Он ненавидел свою беспомощность и острее чувствовал свой возраст! Невыносимо было осознавать себя слабеющим. Внешне он пока еще здоров и крепок, но сотни мелких недугов и хворей свили в его теле настоящее гнездо. Редкий день проходил без раздражения от того, что какая-нибудь из болячек не заявляла о себе, и Ивашка все больше и больше злился на стареющее тело. А ведь худшее еще впереди…
Ивашка вспомнил отца. Тот лежал на кровати за печью. Страшная болезнь разлагала его внутренности и приковала к постели, но голова несчастного оставалась светла, как у юноши. Он ворочался словно в бреду и цитировал Евангелие, именно главы о смерти и загробной жизни. Отец был убежденным православным христианином. Он свято верил в Иисуса Христа и в то, что любой богобоязненный человек способен одержать победу над силами зла. Даже умирая, Илья Иванович славил Господа.
Спустя год после похорон отца в доме появился некий Карп Сурков. Среди домочадцев он вел себя скромно и даже смиренно, хотя и невооруженным взглядом было видно, что тот обладает очень большим влиянием на матушку. Тихо, ненавязчиво он частенько внушал домочадцам, что отца погубил злой дух, ибо покойный погряз «во грехе и разврате»!
И так было вплоть до того рокового дня, когда Карп от непонятных Ивашке проповедей вдруг перешел к делу. Сурков заманил подростка в баню и едва не оскопил его. Тогда Ивашке показалось, что он встретился лицом к лицу с тем злым духом, который и погубил отца.
В тот раз они разошлись мирно. Унаследовавший от отца могучую силу Ивашка одолел хилого Карпа и остался неоскопленным, но извлек из скопцовской веры кое-что «эдакое», что позволяло ему верховодить над сектой и быть для адептов всем на свете!
С тех пор минуло уже много лет. И вот сейчас…
Ивашка обернулся к двери. Анна стояла у порога и молча смотрела на него. Эта сильная и своенравная девушка обладала какими-то способностями, объяснить которые было невозможно.
Когда она родилась, умерла ее мать Кланя, привязанность к которой Ивашка пронес через всю свою жизнь. Девочка росла замкнутой и нелюдимой. Говорить начала поздно, хотя была на редкость смышленой и все понимала. Ивашка начал даже подумывать, что она немая, но он ошибся.
Девочка заговорила, когда ей исполнилось три года. Первые ее фразы были не чем иным, как предсказанием страшного события, которое не замедлило произойти. Анна напророчила матери Ивашки смерть от укуса бешеной лисы. Так и случилось: матушка умерла в страшных мучениях…