Страница:
В составленном в начале нашей эры классическом конфуцианском трактате «Ли Цзи» в качестве координат стабильности социального пространства, наряду с ритуалом, рассматриваются закон и забота о народе: «…Судьба человека зависит от [правильного отношения] к небу, судьба государства зависит от [правильного соблюдения] ритуала. Когда государь высоко чтит ритуал и ценит талантливых людей, он правит [Поднебесной], как совершенный ванн; когда государь высоко чтит законы и любит народ, он правит [Поднебесной], как гегемон; если же государь алчен и лжив, ему грозит опасность; если он коварен, плетет интриги и замышляет козни, он неизбежно погибнет. …Смута порождается неправильным следованием дао, мир и спокойствие возникают, когда это дао полностью [соблюдается]». Также в трактате указывается, что «…тот, кто управляет народом, должен ясно указать ему принципы поведения, а если это указание будет неясным, в Поднебесной воцарится хаос. Ритуал как раз является таким указателем [поведения]; когда нарушают ритуал, наступают мрачные времена…»[17].
В древнекитайском трактате «Книга Правителя области Шан» (Шан Цзюнь Шу) основой стабильности считается прежде всего порядок: «Если порядок в государстве строится на суждениях семьи, [оно] достигнет владычества [в Поднебесной]; если порядок в государстве покоится на суждениях чиновников, оно будет могущественным; если порядок в государстве покоится только на суждениях правителя, оно ослабеет. … Надлежит сократить количество наказаний и ввести [систему] взаимной ответственности»[18].
Стабильность в древнекитайской философии также показана в координатах умеренности и разумной сдержанности, которые предполагают «золотую середину» во всем. Мэн Цзы: «Когда в стране существует Дао, лошади унавоживают землю; когда в стране отсутствует Дао, боевые кони пасутся на полях. Нет большего несчастья, чем незнание границы своей страсти, и нет большей опасности, чем стремление к приобретению [богатств]. Поэтому, кто умеет удовлетворяться, всегда доволен [своей жизнью]»[19]. Следующий шаг делает Чжуан Цзы: «Такой принцип, как «золотая середина», представляет собой наивысший принцип. Люди [уже давно не обладают] им»[20]. Таким образом, исследование проблемы стабильности в социальном пространстве имеет весьма глубокие корни. Древнекитайская и античная философии рассмотрение указанной проблемы связывали с самосохранением общества, его устойчивостью, равновесием и упорядоченностью общественных отношений на основе умеренности, выступая против крайностей богатства и бедности, во главе с мудрым правителем, руководствующимся в своем правлении справедливыми законами. Помимо этого, в качестве координат стабильности социального пространства рассматривалась защита прав и свобод граждан, воспитание чувства ответственности за судьбу своей страны.
В Средние века представление о стабильности социального пространства обусловливалось подчинением общества религиозным законам. Поиску наиболее эффективных средств и методов достижения социального порядка и стабильности были посвящены труды Н. Макиавелли, который считал законодательство важным фактором поддержания единства и стабильности общества. С созданием эффективной законодательной базы, отвечающей интересам большинства населения, связывали проблему стабильности Ш. Монтескье, И. Кант и др. Важным этапом изучения проблемы стабильности социального пространства стал XIX век, когда бурное развитие капиталистических отношений привело к различного рода социальным потрясениям. Образ стабильного развивающегося общества пронизывает эволюционизм О. Конта, Г. Спенсера, Э. Дюркгейма, диалектическую теорию Г. Гегеля и К. Маркса. Сбалансированность и гармония содержания деятельности социальных институтов и интересов людей, высокий уровень интеллектуального развития отдельных индивидов и общества в целом, необходимость динамического равновесия между производительными силами и производственными отношениями рассматривались в качестве основных координат стабильности.
Над вопросом о социальном пространстве размышляли, Р. Декарт, Т. Гоббс, Г. Лейбниц, Ф. Ратцель, Г. Зиммель, Э. Дюркгейм, Р. Парк, Э. Богардус, Л. фон Визе, Е. Спекторский, П. Сорокин и др. По мысли П. Сорокина, «социальное пространство есть некая вселенная, состоящая из народонаселения Земли. Там, где нет человеческих особей или же живет всего лишь один человек, там нет социального пространства (или вселенной), поскольку одна особь не может иметь в мире никакого отношения к другим. Он может находиться только в геометрическом, но не социальном пространстве. Соответственно, определить положение человека или какого-либо социального явления в социальном пространстве означает определить его (их) отношение к другим людям и другим социальным явлениям, взятым за такие «точки отсчета»[21].
В XX и начале XXI века проблема стабильности в социальном пространстве нашла свое отражение в работах зарубежных исследователей: Т. Парсонса, П. А. Сорокина, К. Дойтча, Д. Сингера, Ф. Фукуямы, Д. Хелда, Э. Гидденса, Н. Лумана, Н. Смелзера, П. Штомпки и др. Стабильное состояние трактуется как сложное качество социальной системы, включающее в себя надежность, устойчивость, динамизм и сбалансированность интересов всех ее составных частей, их взаимозависимость, интеграцию, адаптацию и дифференциацию. В качестве критериев и факторов социальной стабильности указываются социальный порядок, превалирование социальной помощи над социальной мобилизацией, высокие темпы экономического развития, равномерное распределение доходов, наличие социального контроля. Однако понятие «социальная стабильность» еще не устоялось в современном обществознании. Так, академик Т. И. Заславская понимает стабильность в социальном пространстве как воспроизводство сложившихся отношений, определенного уровня жизни и т. д.[22]. Ю. Г. Волков, вслед за А. Туреном и Д. Хомансом, говорит о стабильности и предсказуемости (по А. Маслоу, «защищенности») как об одной из фундаментальных человеческих потребностей. Для установления координат стабильности в социальном пространстве он вводит понятие «безопасность», т. е. «состояние, при котором поддерживаются факторы, сохраняющие стабильность и позитивную направленность развития социально-экономической системы»[23]. Термин «стабильный» нередко определяется как «устойчивый, неизменяющийся, прочно утвердившийся»[24], а стабильность, тем самым, трактуется в координатах неизменности.
П. Бергер и Т. Лукман определяли стабильность как внутреннюю потребность человека. Перед лицом хаоса и ненадежности социальной реальности конструируются общества, в интеграции институциональных процессов рождаются «символические универсумы», осмысливающие и дающие определение реальности[25]. «Символический универсум» сам является воплощением стабильности. Л. А. Баев и Н. Н. Моисеев определяют стабильность как неизменность определенных макропараметров (управляющих параметров) системы в русле теории самоорганизации, выводя при этом понятие устойчивости как противоречивого взаимодействия стабильности и новационных тенденций (поиска новых энергий и их рационального использования).
В работах П. Бергера и Т. Лукмана, Т. И. Заславской, Ю. Г. Волкова, С. Г. Кирдиной социальное пространство представлено как нечто неизменное, обладающее неизменяющимся ядром (осью стабильности). Стабильное социальное пространство развивается эволюционно, последовательно именно потому, что некоторые параметры остаются неизменными. Эти неизменные параметры являются осью стабильности. Таким образом, стабильное социальное пространство обладает высокой степенью внешней и внутренней адаптации при неизменяющемся институциональном ядре. В этой связи исследователи выделяют универсальные свойства стабильного социального пространства – сохранение функциональных связей, локализация и мирное разрешение конфликтов между социальными группами, гомеостазис (равновесие), гашение антисистемных импульсов и т. п.[26].
Предлагаемые в политологии интерпретации термина «стабильность» (от лат. stabilis – устойчивый, постоянный) означают упрочение, приведение в постоянное устойчивое состояние или поддержание этого состояния, например обеспечение постоянства каких-либо процессов[27]. Таким образом, в научной литературе термин «стабильность» связывается с динамикой изменений и неизбежностью перемен при достаточно высокой степени их упорядоченности. «Динамическая устойчивость» социального процесса служит для различных государств некой эталонной моделью, дающей возможность эффективно преодолевать кризисы развития и решать актуальные социальные проблемы. В связи с этим большую популярность среди теорий социальной динамики получила в настоящее время концепция так называемого «устойчивого развития» (Sustainable development), успехи в реализации которой демонстрируют развитые страны Европы и Северной Америки[28]. Так, на всемирной встрече на высшем уровне по устойчивому развитию, состоявшейся в Йоханнесбурге (ЮАР) 26 августа – 4 сентября 2002 г., была согласована Йоханнесбургская декларация по устойчивому развитию. Эта встреча подтвердила, что устойчивое развитие является одним из центральных вопросов международной повестки и открывает путь для принятия практических, устойчивых мер, необходимых для решения ряда актуальных мировых проблем. В рамках этой встречи была расширена и усилена концепция устойчивого развития, особенно в отношении взаимосвязей между экономическим и социальным развитием и охраной природных ресурсов[29].
Первым шагом на пути устойчивого развития стала встреча на высшем уровне «Планета Земля» в 1992 году, на которой была выработана повестка дня на XXI век. В повестке дня на XXI век правительства наметили подробный план действий, способный унести мир от его современной модели экономического развития к мерам, обеспечивающим охрану и возобновление ресурсов окружающей среды, от которых зависят экономический рост и стабильное развитие. Эти направления включают защиту атмосферы; борьбу с обезлесением, деградацией почвы и опустыниванием; предотвращение загрязнения воздуха и воды; прекращение истощения рыбных запасов; содействие безопасной утилизации токсичных отходов. Повестка дня на XXI век также рассматривает аспекты развития, создающие напряжение для окружающей среды, в том числе бедность и внешняя задолженность в развивающихся странах; неустойчивая структура производства и потребления; демографический стресс; несимметричная структура международной экономики.
Условия стабильности в ряде исследований представляются спонтанно возникающими независимо от воли людей[30]. Среди социальных потребностей, обусловливающих социальную ценность стабильности, можно назвать потребность в «защите от ужаса» ненадежной социальной реальности, которая способствует формированию стереотипного поведения («хабитулизация» у П. Бергера и Т. Лукмана), а также потребность во всеобъемлющем смысловом мире, безопасном для субъекта. Эти потребности становятся главным условием формирования стабильного «символического универсума»[31]. Спонтанные защитные реакции социальных субъектов конструируют определенные общественные отношения и социальные практики, которые, будучи оформлены и поддержаны государством, становятся основой стабильности в социальном пространстве[32]. Традиционно одним из базовых условий стабильности и одновременно ее производной считается и социальная справедливость.
В современной научной литературе исследуют различные типы, особенности и характеристики социальной стабильности: политическую, социально-экономическую, социально-психологическую и др. В частности, политическая стабильность трактуется как снижение социальной напряженности в обществе и достижение на основе компромисса интересов разных социальных групп национального согласия по вопросам выбора пути развития страны. Социально-экономическую стабильность связывают прежде всего с устойчивым состоянием социальной системы общества, позволяющим ей функционировать и развиваться, своевременно заменяя устаревшие экономические и социальные формы новыми, отвечающими изменившимся общественным потребностям, переменам во внутреннем и внешнем положении страны. Векторы социально-психологической стабильности ориентированы на такое направление развития общества, которое характеризуется прогрессивными изменениями отдельных социальных сообществ, групп и индивидов, непротиворечивостью межгрупповых взаимодействий, переходом от менее совершенного состояния к более совершенному, причем источником этого прогресса выступают человеческие потребности, мотивы и интересы, их удовлетворение.
Научные исследования феномена стабильности в социальном пространстве во многом основываются на социальных представлениях о стабильности, которые предстают как особая форма социального знания, возникающая в результате соотнесения индивидуального и коллективного сознания с реальностью. В связи с этим, обращаясь к результатам ассоциативного эксперимента и транссимволического анализа стабильности, проведенных Л. А. Паутовой в рамках комплексного исследования социального представления о стабильности (2004 г.) с привлечением в качестве респондентов омских студентов и использованием данных ФОМ, можно увидеть, что наиболее частотными являются следующие ассоциации: во-первых, порядок (6,4 % ассоциаций, 10,6 % когнитивных символов), во-вторых, близкие понятия – равновесие, постоянство, покой, неизменность (все эти слова и их синонимы составили 14,9 % всех ассоциаций, 20 % когнитивных символов). Такой важный признак стабильности, как способность возвращаться в состояние равновесия в случае вынужденных отклонений, занимает меньшее место в ассоциациях (4,9 % ассоциаций). Еще меньшее внимание респондентов привлекают динамические, координирующие и управленческие свойства стабильности (2,8, 2, 4,16 % ассоциаций). Очевидно, что для респондентов стабильность – это прежде всего равновесный порядок, неизменность, покой[33].
Анализ ассоциаций позволяет предположить, что большое значение при формировании представления о стабильности имеет чувственный образ устойчивости (А. Н. Леонтьев) или так называемое базисное знание (А. Шюц). Так, мы ощущаем устойчивость/неустойчивость положения автомобиля, обуви на высоких каблуках, роликовых коньков, мебели и т. п., ясно отличая стабильное состояние от нестабильного.
Содержательное наполнение когнитивного уровня осуществляется через категоризацию и последующие символизацию и метафоризацию стабильности. Рассматривая символы стабильности, которые характеризуют ее координаты в социальном пространстве, Л. А. Паутова выделяет основные три группы:
1. Символы, характеризующие «стабильность» как социальное явление. В эту группу отнесены ассоциации, которые связывают стабильность с определенным социальным аспектом – социальным взаимодействием (3,2 % ассоциаций): общество, сплоченность, верность, люди, дружба и др.; семьей (3,6 %): семья, дом, муж, мужчина, родители, мама, дети; политикой (8,1 %): государство, страна, законность, политика и т. д. Эти показатели говорят о том, что представление о стабильности является социально актуализированным.
2. Символы, ассоциирующие стабильность с явлениями природы и предметами (4,5 %): камень, железо, море, вода, свет, солнце, чугун, сталь, дуб, стена, кирпич.
3. Научные символы (2,2 %): константность, инвариантность, континуум, минимум отклонений и др.[34].
Стабильность в общественно-политической мысли XX века на различных этапах рассматривалась в координатах статичности (британский историк А. Тэйлор) и перемен, т. е. статичности, понимаемой как антипод перемен, а также ревизионизма. Определение стабильности как типа движения позволяет рассмотреть ее в соотношении с безопасностью. Если безопасность подразумевает искомое состояние системы, то стабильность – это тип смены ее реальных состояний, которые могут характеризоваться большей или меньшей безопасностью. Согласно другой интерпретации безопасность воплощает отсутствие угроз для выживания, а стабильность – способность компенсировать такие угрозы в случае их возникновения за счет внутренних адаптационных возможностей системы. Третий вариант трактовки соотношения стабильности и безопасности исходит из того, что стабильность – это равномерно отклоняющийся тип движения, средней линией которого можно считать отсутствие угрозы выживанию системы, с которым и отождествляется безопасность. Если обратиться к различным интерпретациям стабильности (от К. Дойтча и Дж. Д. Сингера до К. Уольтца), необходимо отметить, что все они тяготеют к «прикладному» видению стабильности – к ее пониманию как условия безопасности.
В той мере, в какой цель безопасности – выживание системы, она сближается со стабильностью, воплощающей наиболее оптимальный для обеспечения этой выживаемости тип движения. Допустимо полагать, что смысл безопасности состоит в обеспечении стабильности. С оговорками можно сформулировать и обратное: стабильность представляет собой вид саморегулирующегося (самокомпенсирующегося) движения, оптимального с точки зрения выживания системы. Значит, безопасность системы может считаться если не целью, то полюсом тяготения стабильности[35].
Изучение стабильности в координатах безопасности развивалось в русле историко-дипломатического подхода к стабильности, в рамках которого основное внимание уделялось государству как субъекту стабильности социального пространства. В XIX веке и первой половине XX века со стабильностью связывалось представление об идеальной системе международных отношений, в которой основной целью считалось сохранение статус-кво, а главным условием ее реализации – сохранение силового равновесия.
Понятие стабильности в контексте историко-дипломатического подхода реализуется в терминах «баланса сил» и «силового равновесия». «Balance of power» (в переводе на русский язык «равновесие силы», или «силовое равновесие») было одним из ключевых понятий дипломатии Клемента Меттерниха, а в определенный период и Отто фон Бисмарка. Г. Киссинджер в своих поздних работах проводит грань между понятиями «balance of power» (силовое равновесие) и «balance of forces» (что буквально соответствует русскому «баланс сил», «соотношение сил»). Он применяет первое к истории до 1918 года, а второе – например, к нынешней ситуации неустоявшихся соотношений влияния между Германией и ее европейскими соседями[36]. В таком же смысле пользуется термином «balance of forces» Пол Кеннеди, один из наиболее ярких современных исследователей международных отношений. Аналогичная трактовка в работе о теории «циклов силы» и понятиях абсолютной и относительной мощи великих держав принадлежит политологу Чарльзу Дорану[37].
Современный американский специалист в области военно-исторических и политических исследований Марк Трахтенберг подчеркивает, что сращивание значений «стабильность» и «безопасность» было инициировано появлением военно-политической доктрины «стратегической стабильности»[38] (известная также под названием доктрины «взаимно гарантированного уничтожения»), которая была разработана во второй половине 1950-х годов в Лос-Анджелесе, а при президенте Дж. Кеннеди стала теоретической основой американской политики. Ее смысл состоял в признании достигнутого потенциала ядерных арсеналов США и СССР достаточным для уничтожения друг друга независимо от того, с чьей стороны будет исходить первый удар. В данном контексте слово «стабильность», понимаемое в военно-стратегическом ключе, стало восприниматься почти как синонимичное термину «безопасность». Начало этому в 1960-е годы прямо или косвенно положили ученые, причастные к формулированию и популяризации доктрины, – Альберт Уолстеттер, Бернард Броди, Фред Хофман, Томас Шеллинг и др.[39]. Однако динамика международной ситуации актуализировала новые грани стабильности. В связи с этим в рамках развития получило рассмотрение стабильности в координатах порядка, которое нашло свое отражение в концепции «международного порядка». В соответствии с идеями американского исследователя Линна Миллера, главным признаком порядка является присутствие в мировой системе некоего основополагающего принципа, которым руководствовались бы все государства, при этом он делал акцент на динамическом компоненте международных отношений, необходимости присутствия в них наряду с консервирующими, упорядочивающими устремлениями одновременно также и инициирующих импульсов, противоречий и конфликтов (А. Д. Богатуров).
Наряду с историко-дипломатическим подходом получил развитие системный подход к стабильности в социальном пространстве, в рамках которого стабильность рассматривается как состояние системы и как тип движения системы. Системный подход к исследованию стабильности в социальном пространстве исходит из того, что любая система представляет собой сложнейшее в структурном отношении образование, которое может быть по-разному структурировано. Так, Н. Луман формулирует свойства системы, которые оказывают влияние на стабильность социального пространства: 1) комплексность системы; 2) контингентность и относительная невероятность структур системы; 3) потребность в специфической дестабилизации (правительство, сменяемое на выборах); 4) чувствительность к информации; 5) частота или скорость структурных изменений[40]. Механизмы стабильности социального пространства целесообразно рассмотреть в аспекте аутопоэзиса – воспроизводства (самопорождения) системой своих компонентов с целью сохранения своей самотождественности), опираясь на концепцию Н. Лумана. Аутопоэзис является условием для того, чтобы структура могла либо изменяться, либо нет. Благодаря аутопоэзису создаются такие условия, что объект не может изменить свое положение во времени (а может изменить себя либо другой объект). В любом случае объект остается во власти времени и поэтому должен, начиная с определенной степени комплексности, поддерживать себя посредством «аутопоэзиса»[41]. Важным элементом стабильности в социальном пространстве является возможность самоизменения и самоприспособления системы к окружающему миру, устраняющая внутрисистемные трудности, возникающие из неравновесия в соотношениях элементов, т. е. из редукции внутрисистемной комплексности (которая может возникнуть в результате приспособления к окружающему миру). «Любое изменение структуры, приспосабливающее ее к окружающему миру или нет, есть самоизменение в социальных системах; оно возможно лишь через коммуникацию… Однако оно [изменение структуры] требует таких ситуаций в системе, в которых видно, понятно и убедительно, что ожидания меняются»[42].
В древнекитайском трактате «Книга Правителя области Шан» (Шан Цзюнь Шу) основой стабильности считается прежде всего порядок: «Если порядок в государстве строится на суждениях семьи, [оно] достигнет владычества [в Поднебесной]; если порядок в государстве покоится на суждениях чиновников, оно будет могущественным; если порядок в государстве покоится только на суждениях правителя, оно ослабеет. … Надлежит сократить количество наказаний и ввести [систему] взаимной ответственности»[18].
Стабильность в древнекитайской философии также показана в координатах умеренности и разумной сдержанности, которые предполагают «золотую середину» во всем. Мэн Цзы: «Когда в стране существует Дао, лошади унавоживают землю; когда в стране отсутствует Дао, боевые кони пасутся на полях. Нет большего несчастья, чем незнание границы своей страсти, и нет большей опасности, чем стремление к приобретению [богатств]. Поэтому, кто умеет удовлетворяться, всегда доволен [своей жизнью]»[19]. Следующий шаг делает Чжуан Цзы: «Такой принцип, как «золотая середина», представляет собой наивысший принцип. Люди [уже давно не обладают] им»[20]. Таким образом, исследование проблемы стабильности в социальном пространстве имеет весьма глубокие корни. Древнекитайская и античная философии рассмотрение указанной проблемы связывали с самосохранением общества, его устойчивостью, равновесием и упорядоченностью общественных отношений на основе умеренности, выступая против крайностей богатства и бедности, во главе с мудрым правителем, руководствующимся в своем правлении справедливыми законами. Помимо этого, в качестве координат стабильности социального пространства рассматривалась защита прав и свобод граждан, воспитание чувства ответственности за судьбу своей страны.
В Средние века представление о стабильности социального пространства обусловливалось подчинением общества религиозным законам. Поиску наиболее эффективных средств и методов достижения социального порядка и стабильности были посвящены труды Н. Макиавелли, который считал законодательство важным фактором поддержания единства и стабильности общества. С созданием эффективной законодательной базы, отвечающей интересам большинства населения, связывали проблему стабильности Ш. Монтескье, И. Кант и др. Важным этапом изучения проблемы стабильности социального пространства стал XIX век, когда бурное развитие капиталистических отношений привело к различного рода социальным потрясениям. Образ стабильного развивающегося общества пронизывает эволюционизм О. Конта, Г. Спенсера, Э. Дюркгейма, диалектическую теорию Г. Гегеля и К. Маркса. Сбалансированность и гармония содержания деятельности социальных институтов и интересов людей, высокий уровень интеллектуального развития отдельных индивидов и общества в целом, необходимость динамического равновесия между производительными силами и производственными отношениями рассматривались в качестве основных координат стабильности.
Над вопросом о социальном пространстве размышляли, Р. Декарт, Т. Гоббс, Г. Лейбниц, Ф. Ратцель, Г. Зиммель, Э. Дюркгейм, Р. Парк, Э. Богардус, Л. фон Визе, Е. Спекторский, П. Сорокин и др. По мысли П. Сорокина, «социальное пространство есть некая вселенная, состоящая из народонаселения Земли. Там, где нет человеческих особей или же живет всего лишь один человек, там нет социального пространства (или вселенной), поскольку одна особь не может иметь в мире никакого отношения к другим. Он может находиться только в геометрическом, но не социальном пространстве. Соответственно, определить положение человека или какого-либо социального явления в социальном пространстве означает определить его (их) отношение к другим людям и другим социальным явлениям, взятым за такие «точки отсчета»[21].
В XX и начале XXI века проблема стабильности в социальном пространстве нашла свое отражение в работах зарубежных исследователей: Т. Парсонса, П. А. Сорокина, К. Дойтча, Д. Сингера, Ф. Фукуямы, Д. Хелда, Э. Гидденса, Н. Лумана, Н. Смелзера, П. Штомпки и др. Стабильное состояние трактуется как сложное качество социальной системы, включающее в себя надежность, устойчивость, динамизм и сбалансированность интересов всех ее составных частей, их взаимозависимость, интеграцию, адаптацию и дифференциацию. В качестве критериев и факторов социальной стабильности указываются социальный порядок, превалирование социальной помощи над социальной мобилизацией, высокие темпы экономического развития, равномерное распределение доходов, наличие социального контроля. Однако понятие «социальная стабильность» еще не устоялось в современном обществознании. Так, академик Т. И. Заславская понимает стабильность в социальном пространстве как воспроизводство сложившихся отношений, определенного уровня жизни и т. д.[22]. Ю. Г. Волков, вслед за А. Туреном и Д. Хомансом, говорит о стабильности и предсказуемости (по А. Маслоу, «защищенности») как об одной из фундаментальных человеческих потребностей. Для установления координат стабильности в социальном пространстве он вводит понятие «безопасность», т. е. «состояние, при котором поддерживаются факторы, сохраняющие стабильность и позитивную направленность развития социально-экономической системы»[23]. Термин «стабильный» нередко определяется как «устойчивый, неизменяющийся, прочно утвердившийся»[24], а стабильность, тем самым, трактуется в координатах неизменности.
П. Бергер и Т. Лукман определяли стабильность как внутреннюю потребность человека. Перед лицом хаоса и ненадежности социальной реальности конструируются общества, в интеграции институциональных процессов рождаются «символические универсумы», осмысливающие и дающие определение реальности[25]. «Символический универсум» сам является воплощением стабильности. Л. А. Баев и Н. Н. Моисеев определяют стабильность как неизменность определенных макропараметров (управляющих параметров) системы в русле теории самоорганизации, выводя при этом понятие устойчивости как противоречивого взаимодействия стабильности и новационных тенденций (поиска новых энергий и их рационального использования).
В работах П. Бергера и Т. Лукмана, Т. И. Заславской, Ю. Г. Волкова, С. Г. Кирдиной социальное пространство представлено как нечто неизменное, обладающее неизменяющимся ядром (осью стабильности). Стабильное социальное пространство развивается эволюционно, последовательно именно потому, что некоторые параметры остаются неизменными. Эти неизменные параметры являются осью стабильности. Таким образом, стабильное социальное пространство обладает высокой степенью внешней и внутренней адаптации при неизменяющемся институциональном ядре. В этой связи исследователи выделяют универсальные свойства стабильного социального пространства – сохранение функциональных связей, локализация и мирное разрешение конфликтов между социальными группами, гомеостазис (равновесие), гашение антисистемных импульсов и т. п.[26].
Предлагаемые в политологии интерпретации термина «стабильность» (от лат. stabilis – устойчивый, постоянный) означают упрочение, приведение в постоянное устойчивое состояние или поддержание этого состояния, например обеспечение постоянства каких-либо процессов[27]. Таким образом, в научной литературе термин «стабильность» связывается с динамикой изменений и неизбежностью перемен при достаточно высокой степени их упорядоченности. «Динамическая устойчивость» социального процесса служит для различных государств некой эталонной моделью, дающей возможность эффективно преодолевать кризисы развития и решать актуальные социальные проблемы. В связи с этим большую популярность среди теорий социальной динамики получила в настоящее время концепция так называемого «устойчивого развития» (Sustainable development), успехи в реализации которой демонстрируют развитые страны Европы и Северной Америки[28]. Так, на всемирной встрече на высшем уровне по устойчивому развитию, состоявшейся в Йоханнесбурге (ЮАР) 26 августа – 4 сентября 2002 г., была согласована Йоханнесбургская декларация по устойчивому развитию. Эта встреча подтвердила, что устойчивое развитие является одним из центральных вопросов международной повестки и открывает путь для принятия практических, устойчивых мер, необходимых для решения ряда актуальных мировых проблем. В рамках этой встречи была расширена и усилена концепция устойчивого развития, особенно в отношении взаимосвязей между экономическим и социальным развитием и охраной природных ресурсов[29].
Первым шагом на пути устойчивого развития стала встреча на высшем уровне «Планета Земля» в 1992 году, на которой была выработана повестка дня на XXI век. В повестке дня на XXI век правительства наметили подробный план действий, способный унести мир от его современной модели экономического развития к мерам, обеспечивающим охрану и возобновление ресурсов окружающей среды, от которых зависят экономический рост и стабильное развитие. Эти направления включают защиту атмосферы; борьбу с обезлесением, деградацией почвы и опустыниванием; предотвращение загрязнения воздуха и воды; прекращение истощения рыбных запасов; содействие безопасной утилизации токсичных отходов. Повестка дня на XXI век также рассматривает аспекты развития, создающие напряжение для окружающей среды, в том числе бедность и внешняя задолженность в развивающихся странах; неустойчивая структура производства и потребления; демографический стресс; несимметричная структура международной экономики.
Условия стабильности в ряде исследований представляются спонтанно возникающими независимо от воли людей[30]. Среди социальных потребностей, обусловливающих социальную ценность стабильности, можно назвать потребность в «защите от ужаса» ненадежной социальной реальности, которая способствует формированию стереотипного поведения («хабитулизация» у П. Бергера и Т. Лукмана), а также потребность во всеобъемлющем смысловом мире, безопасном для субъекта. Эти потребности становятся главным условием формирования стабильного «символического универсума»[31]. Спонтанные защитные реакции социальных субъектов конструируют определенные общественные отношения и социальные практики, которые, будучи оформлены и поддержаны государством, становятся основой стабильности в социальном пространстве[32]. Традиционно одним из базовых условий стабильности и одновременно ее производной считается и социальная справедливость.
В современной научной литературе исследуют различные типы, особенности и характеристики социальной стабильности: политическую, социально-экономическую, социально-психологическую и др. В частности, политическая стабильность трактуется как снижение социальной напряженности в обществе и достижение на основе компромисса интересов разных социальных групп национального согласия по вопросам выбора пути развития страны. Социально-экономическую стабильность связывают прежде всего с устойчивым состоянием социальной системы общества, позволяющим ей функционировать и развиваться, своевременно заменяя устаревшие экономические и социальные формы новыми, отвечающими изменившимся общественным потребностям, переменам во внутреннем и внешнем положении страны. Векторы социально-психологической стабильности ориентированы на такое направление развития общества, которое характеризуется прогрессивными изменениями отдельных социальных сообществ, групп и индивидов, непротиворечивостью межгрупповых взаимодействий, переходом от менее совершенного состояния к более совершенному, причем источником этого прогресса выступают человеческие потребности, мотивы и интересы, их удовлетворение.
Научные исследования феномена стабильности в социальном пространстве во многом основываются на социальных представлениях о стабильности, которые предстают как особая форма социального знания, возникающая в результате соотнесения индивидуального и коллективного сознания с реальностью. В связи с этим, обращаясь к результатам ассоциативного эксперимента и транссимволического анализа стабильности, проведенных Л. А. Паутовой в рамках комплексного исследования социального представления о стабильности (2004 г.) с привлечением в качестве респондентов омских студентов и использованием данных ФОМ, можно увидеть, что наиболее частотными являются следующие ассоциации: во-первых, порядок (6,4 % ассоциаций, 10,6 % когнитивных символов), во-вторых, близкие понятия – равновесие, постоянство, покой, неизменность (все эти слова и их синонимы составили 14,9 % всех ассоциаций, 20 % когнитивных символов). Такой важный признак стабильности, как способность возвращаться в состояние равновесия в случае вынужденных отклонений, занимает меньшее место в ассоциациях (4,9 % ассоциаций). Еще меньшее внимание респондентов привлекают динамические, координирующие и управленческие свойства стабильности (2,8, 2, 4,16 % ассоциаций). Очевидно, что для респондентов стабильность – это прежде всего равновесный порядок, неизменность, покой[33].
Анализ ассоциаций позволяет предположить, что большое значение при формировании представления о стабильности имеет чувственный образ устойчивости (А. Н. Леонтьев) или так называемое базисное знание (А. Шюц). Так, мы ощущаем устойчивость/неустойчивость положения автомобиля, обуви на высоких каблуках, роликовых коньков, мебели и т. п., ясно отличая стабильное состояние от нестабильного.
Содержательное наполнение когнитивного уровня осуществляется через категоризацию и последующие символизацию и метафоризацию стабильности. Рассматривая символы стабильности, которые характеризуют ее координаты в социальном пространстве, Л. А. Паутова выделяет основные три группы:
1. Символы, характеризующие «стабильность» как социальное явление. В эту группу отнесены ассоциации, которые связывают стабильность с определенным социальным аспектом – социальным взаимодействием (3,2 % ассоциаций): общество, сплоченность, верность, люди, дружба и др.; семьей (3,6 %): семья, дом, муж, мужчина, родители, мама, дети; политикой (8,1 %): государство, страна, законность, политика и т. д. Эти показатели говорят о том, что представление о стабильности является социально актуализированным.
2. Символы, ассоциирующие стабильность с явлениями природы и предметами (4,5 %): камень, железо, море, вода, свет, солнце, чугун, сталь, дуб, стена, кирпич.
3. Научные символы (2,2 %): константность, инвариантность, континуум, минимум отклонений и др.[34].
Стабильность в общественно-политической мысли XX века на различных этапах рассматривалась в координатах статичности (британский историк А. Тэйлор) и перемен, т. е. статичности, понимаемой как антипод перемен, а также ревизионизма. Определение стабильности как типа движения позволяет рассмотреть ее в соотношении с безопасностью. Если безопасность подразумевает искомое состояние системы, то стабильность – это тип смены ее реальных состояний, которые могут характеризоваться большей или меньшей безопасностью. Согласно другой интерпретации безопасность воплощает отсутствие угроз для выживания, а стабильность – способность компенсировать такие угрозы в случае их возникновения за счет внутренних адаптационных возможностей системы. Третий вариант трактовки соотношения стабильности и безопасности исходит из того, что стабильность – это равномерно отклоняющийся тип движения, средней линией которого можно считать отсутствие угрозы выживанию системы, с которым и отождествляется безопасность. Если обратиться к различным интерпретациям стабильности (от К. Дойтча и Дж. Д. Сингера до К. Уольтца), необходимо отметить, что все они тяготеют к «прикладному» видению стабильности – к ее пониманию как условия безопасности.
В той мере, в какой цель безопасности – выживание системы, она сближается со стабильностью, воплощающей наиболее оптимальный для обеспечения этой выживаемости тип движения. Допустимо полагать, что смысл безопасности состоит в обеспечении стабильности. С оговорками можно сформулировать и обратное: стабильность представляет собой вид саморегулирующегося (самокомпенсирующегося) движения, оптимального с точки зрения выживания системы. Значит, безопасность системы может считаться если не целью, то полюсом тяготения стабильности[35].
Изучение стабильности в координатах безопасности развивалось в русле историко-дипломатического подхода к стабильности, в рамках которого основное внимание уделялось государству как субъекту стабильности социального пространства. В XIX веке и первой половине XX века со стабильностью связывалось представление об идеальной системе международных отношений, в которой основной целью считалось сохранение статус-кво, а главным условием ее реализации – сохранение силового равновесия.
Понятие стабильности в контексте историко-дипломатического подхода реализуется в терминах «баланса сил» и «силового равновесия». «Balance of power» (в переводе на русский язык «равновесие силы», или «силовое равновесие») было одним из ключевых понятий дипломатии Клемента Меттерниха, а в определенный период и Отто фон Бисмарка. Г. Киссинджер в своих поздних работах проводит грань между понятиями «balance of power» (силовое равновесие) и «balance of forces» (что буквально соответствует русскому «баланс сил», «соотношение сил»). Он применяет первое к истории до 1918 года, а второе – например, к нынешней ситуации неустоявшихся соотношений влияния между Германией и ее европейскими соседями[36]. В таком же смысле пользуется термином «balance of forces» Пол Кеннеди, один из наиболее ярких современных исследователей международных отношений. Аналогичная трактовка в работе о теории «циклов силы» и понятиях абсолютной и относительной мощи великих держав принадлежит политологу Чарльзу Дорану[37].
Современный американский специалист в области военно-исторических и политических исследований Марк Трахтенберг подчеркивает, что сращивание значений «стабильность» и «безопасность» было инициировано появлением военно-политической доктрины «стратегической стабильности»[38] (известная также под названием доктрины «взаимно гарантированного уничтожения»), которая была разработана во второй половине 1950-х годов в Лос-Анджелесе, а при президенте Дж. Кеннеди стала теоретической основой американской политики. Ее смысл состоял в признании достигнутого потенциала ядерных арсеналов США и СССР достаточным для уничтожения друг друга независимо от того, с чьей стороны будет исходить первый удар. В данном контексте слово «стабильность», понимаемое в военно-стратегическом ключе, стало восприниматься почти как синонимичное термину «безопасность». Начало этому в 1960-е годы прямо или косвенно положили ученые, причастные к формулированию и популяризации доктрины, – Альберт Уолстеттер, Бернард Броди, Фред Хофман, Томас Шеллинг и др.[39]. Однако динамика международной ситуации актуализировала новые грани стабильности. В связи с этим в рамках развития получило рассмотрение стабильности в координатах порядка, которое нашло свое отражение в концепции «международного порядка». В соответствии с идеями американского исследователя Линна Миллера, главным признаком порядка является присутствие в мировой системе некоего основополагающего принципа, которым руководствовались бы все государства, при этом он делал акцент на динамическом компоненте международных отношений, необходимости присутствия в них наряду с консервирующими, упорядочивающими устремлениями одновременно также и инициирующих импульсов, противоречий и конфликтов (А. Д. Богатуров).
Наряду с историко-дипломатическим подходом получил развитие системный подход к стабильности в социальном пространстве, в рамках которого стабильность рассматривается как состояние системы и как тип движения системы. Системный подход к исследованию стабильности в социальном пространстве исходит из того, что любая система представляет собой сложнейшее в структурном отношении образование, которое может быть по-разному структурировано. Так, Н. Луман формулирует свойства системы, которые оказывают влияние на стабильность социального пространства: 1) комплексность системы; 2) контингентность и относительная невероятность структур системы; 3) потребность в специфической дестабилизации (правительство, сменяемое на выборах); 4) чувствительность к информации; 5) частота или скорость структурных изменений[40]. Механизмы стабильности социального пространства целесообразно рассмотреть в аспекте аутопоэзиса – воспроизводства (самопорождения) системой своих компонентов с целью сохранения своей самотождественности), опираясь на концепцию Н. Лумана. Аутопоэзис является условием для того, чтобы структура могла либо изменяться, либо нет. Благодаря аутопоэзису создаются такие условия, что объект не может изменить свое положение во времени (а может изменить себя либо другой объект). В любом случае объект остается во власти времени и поэтому должен, начиная с определенной степени комплексности, поддерживать себя посредством «аутопоэзиса»[41]. Важным элементом стабильности в социальном пространстве является возможность самоизменения и самоприспособления системы к окружающему миру, устраняющая внутрисистемные трудности, возникающие из неравновесия в соотношениях элементов, т. е. из редукции внутрисистемной комплексности (которая может возникнуть в результате приспособления к окружающему миру). «Любое изменение структуры, приспосабливающее ее к окружающему миру или нет, есть самоизменение в социальных системах; оно возможно лишь через коммуникацию… Однако оно [изменение структуры] требует таких ситуаций в системе, в которых видно, понятно и убедительно, что ожидания меняются»[42].