Александр Смоленский. Дефолт совести

   Перед глазами возникло болезненно-жёлтое лицо буквально тающей на глазах матери. Её образ, как только к Павлу вернулось сознание, постоянно вызывал в нем приступы физической боли. В эти мгновения Фролов готов был биться головой о стенку, проклиная себя за то, что так глупо вляпался. Ведь первой, кого бы спасла его установка, была именно мама! Что с ней сейчас? Наверное, в Новосибирске её уже схоронили. Шутка ли, полгода забвения?!
   Все это так – и боль, и надежды, и мама. Но при чём тут Страсбургский суд? Память не посылала на этот счёт даже самого слабенького импульса. Подсознание мучительно искало некое ключевое слово, которое могло бы объяснить и этот фрагмент постепенно воссоздаваемой картины его злоключений и мытарств. Но слово никак не приходило на ум.
   Лишь спустя три месяца после посещения главного, учитывая кроткое поведение обманутого вкладчика, его перевели на общий режим обитания. Незнакомый санитар помог облачиться в стандартную больничную пижаму тоскливо-зелёного цвета и отконвоировал пациента в новый корпус.
   – Вот твоё новое место, дурик. – Санитар указал на одну из коек в палате. – А теперь хиляй в столовку.
   Только от одной мысли, что он видит, наконец, дневной свет, Павлу стало хорошо на душе. Он вдруг вспомнил одну из ранних миниатюр Солженицына – говорили даже, что запрещённых, – где хозяин спустил своего пса с цепи, на которой того почему-то долго держали. И одновременно поставил перед ним миску супа с костями. Но собака даже не притронулась к еде, а ещё долго бегала по глубокому снегу, кувыркаясь в нём и дурачась. Будто всем своим собачьим видом говорила, мол, не надо мне ваших костей, хорошо, что свободу дали. «Кто хотя бы раз не ощутил этого, никогда не поймёт», – мгновенно став ещё серьёзнее, подумал больничный сумасшедший.
   Стоило санитару втолкнуть молодого человека на порог столовки, как раздались громкие одобрительные возгласы. Любому новому пациенту здесь рады. Всё-таки какое-никакое да развлечение. Не успев доесть второе блюдо – омерзительно пахнущие и совершенно безвкусные морковные котлеты, Павел заметил, как в дальнем углу столовой поднялась внушительная фигура седовласого пожилого мужчины, который, ко всему прочему, был облачён в спортивный костюм фирмы «Найк».
   «Это, наверное, и есть тот мужик, про которого говорил Козьмич!» – догадался Фролов. Он встал из-за стола, когда увидел, что пан спортсмен степенным шагом направился прямиком к его столу.
   – Ну, здравствуйте, товарищ Фролов. Павел Васильевич, если не ошибаюсь? Так вот, значит, каков наш бунтарь из Новосибирска! Весьма рад с вами познакомиться, – без тени иронии произнёс мужчина и, загадочно улыбаясь, протянул Павлу руку. – Зовите меня Миронычем.
   – Как-то неудобно получается. Вы меня по имени-отчеству знаете, а я Миронычем буду вас звать?
   – А ты не переживай, если все здесь позволяют себе так меня называть, чего тебе, Павел Васильевич, неудобно?
   Их взгляды встретились, и Павел вдруг с удивлением заметил, что светящиеся каким-то странным, лихорадочным блеском тёмно-карие глаза собеседника абсолютно непроницаемы.
   – Парень, слушай меня внимательно и не перебивай, – неожиданно перейдя на «ты», вполголоса заговорил Мироныч. – Я знаю о тебе больше, чем ты сам о себе. Хотя понятия не имею, кому и чем мог так насолить молодой доктор наук. Но, по моим сведениям, засадили тебя надолго. Но ты не дрейфь, со временем мы поможем тебе выбраться отсюда. Когда всё будет готово, тебе сообщат, что и как надо делать…
   – Кто это мы? – попытался было влезть с вопросом Павел, но сразу пожалел об этом.
   – Я же сказал не перебивать! – неожиданно грубо рявкнул Мироныч. Потом, сделав паузу и строго глядя на Павла, добавил: – Козьмичу можешь довериться полностью и слушайся его беспрекословно, понял? Хотя ты и доктор наук, а он всего лишь санитар в психушке. Не в чинах, юноша, дело.
   С этими словами он резко поднялся и быстрым шагом направился к выходу из столовой.
   …Прошло ещё долгих девять месяцев. Но как-то раз, когда обитатели «дачи» уныло смотрели по телевизору сотни раз виденный фильм о жизни африканских бабочек, в игровую комнату, широко улыбаясь, вошёл Козьмич.
   – Через день тебя выписывают, сынок, – не скрывая радости, прошептал он на ухо Фролову.
   – Шутишь?! – невольно вскрикнул Павел, оставаясь при этом, словно изваяние, сидеть на стуле.
   – Тихо-тихо ты… дурень! Такими вещами не шутят. – Козьмич присел рядом. – Мироныч подсуетился. Уж не обессудь, не знаю через кого да как. Может, сам новый президент поучаствовал, – напустил туману Козьмич. – А что ты так дивишься? Новый – он и есть новый. Ему до всего есть дело. Даже до нашего брата, сумасшедшего. Хотя вряд ли. С этим добром у нас в стране завал. Ну, словом, готовься, сынок. Вот только одна заноза. Что я без тебя буду делать? Прикипел я к тебе, сынок.
   В глазах старика словно завелись соринки. Он прикрыл их широкими ладонями и долго не отрывал от лица.
   Спустя два дня Павел Фролов, одетый во всё новое, так как после побоища почти двухлетней давности в его костюме было стыдно появиться даже на Канатчиковой даче, сидел в кресле самолёта, направляющегося в родной Новосибирск. Всё, что происходило в минувшие два дня – гостиница, машина, еда, было по высшему разряду. Но кем всё это было устроено и, главное, зачем? – вот что было непонятно, а поэтому и непостижимо. Что-что, а прописную истину о том, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, он давно усвоил на «отлично».
   Фролов вспомнил, как, выезжая с «дачи» в присланном за ним чёрном автомобиле, он невольно оглянулся. В зарешеченных окнах жёлтого трёхэтажного здания, где он провёл около двух лет, вслед с безысходной тоской смотрели десятки глаз.
   Мрачного вида водитель, даже не повернув гладко выбритой головы, передал Фролову кейс, коротко объяснив, что в нём лежат все его документы – паспорт, удостоверение, авиабилет, деньги на карманные расходы и адрес гостиницы, где ему был забронирован номер.
   Несмотря на резко наступившую в самолёте расслабуху, Павла мучил единственный вопрос: застанет ли он живой маму? Сердце подсказывало, что вряд ли. Внезапно в сознании молнией сверкнуло то самое ключевое слово, которое он так долго силился вспомнить: «Дефолт!» Ну конечно же дефолт!
   Павел обессиленно откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Чем глубже он погружался в воспоминания, тем явственнее приходило к нему осознание того, что теперь он знает, как поступить. И ещё то, что его борьба за себя и справедливость только начинается.

Прибыльный иск
Лабораторная работа № 2

Страсбург. Незаменимый стряпчий

   Сколько можно безвылазно торчать в четырёх стенах? Павел в очередной раз скосил глаза на электронные цифры под телевизором в номере отеля «Оранжери» в самом центре города. Точь-в-точь, как в изоляторе психушки, в которую его упекли шесть лет назад. Мутные воспоминания о Канатчиковой даче выплыли совсем не случайно. Именно они подспудно заставляли его примириться с безвылазным прозябанием в этом номере и глотать обиду за проявленное неуважение к российскому правдолюбцу, ожидающему назначенной ещё в Новосибирске встречи с немецким адвокатом Куртом Зоммером.
   Завершая очередной, едва ли не сотый круг вынужденного променада по комнате, Павел остановился перед зеркальным шкафом-купе и стал рассматривать своё отображение. Несмотря на то что ему недавно стукнуло тридцать шесть, он всё ещё выглядел красным молодцем. Высокий, плечистый, голубоглазый, с чуть резковатыми, но правильными чертами лица и густой русой шевелюрой, он походил на древнего викинга. Тяжёлый, разделённый ямочкой подбородок выдавал в нём характер сильного мужчины. Правда, слегка с осунувшимся лицом.
   Впрочем, как могло быть иначе?! Есть хотелось невыносимо. Со вчерашнего вечера у него не было во рту маковой росинки. Поэтому сейчас ему казалось, что сможет съесть в одиночку знаменитого страсбургского гуся с не менее знаменитым страсбургским пирогом. Но всё сразу пошло наперекосяк.
   Встреча с адвокатом должна была состояться ещё накануне, но он сам виноват – из-за многочисленных пересадок опоздал. Теперь немец платил той же монетой: упорно не отвечал на его беспрестанные звонки на мобильный телефон.
   От нечего делать Фролов успел наизусть выучить все путеводители, рекламные листки и туристические карты Страсбурга, которые валялись на журнальном столике. Благо вся эта макулатура, помимо того, что, вполне естественно, была на французском языке, также переведена на немецкий и английский, которыми учёный владел в совершенстве. Другое дело – зачем все эти знания ему сейчас были нужны?
   Этот уникальный в своей архитектурной эклектичности город у самой границы с Германией в некотором смысле делил на паях с Брюсселем роль сердца объединённой Европы. Здесь, на крохотном пятачке вдоль местной речушки разместилась знаменитая «триада» – резиденция Евросоюза, здание Европарламента и Европейский Дворец прав человека. Богатая бурными, полными драматизма событиями и перипетиями история самого немецкого из всех французских городов не могла не поразить воображение гостя. Да, этот городишко надо было бы назвать Страстьбургом, невольно усмехнулся Фролов, закончив читать очередной туристический буклет. В соответствии с той ролью, которая ему отведена в Европе. Чудесно знать обо всём этом. Ещё более чудесно сознавать, что воочию можешь увидеть все прелести города. Увы, только не при сложившихся обстоятельствах.
   Поднявшись с кресла, он вышел на балкон с ажурными железными решётками, надеясь хоть отсюда полюбоваться панорамой города, не раз являвшегося яблоком раздора между Францией и Германией. На фоне едва тронутой желтым налётом густой растительности и синего сентябрьского неба Павел угадал лишь остроконечные шпили знаменитого страсбургского Нотр-Дам.
   Чёрт бы побрал этого шваба! Куда всё-таки он делся? Оторвал от дел, заставил прилететь сюда, а сам?! Павел, казалось, и думать забыл о своём иске. За окном уже 2004 год. Тут и начались чудеса в решете: сначала в институт вдруг пришло официальное извещение, что иск принят к рассмотрению, потом позвонил этот самый адвокат Зоммер и на довольно сносном русском языке пригласил в Страсбург. Мол, все расходы будут оплачены Евросудом.
   «Наконец сподобились», – довольно равнодушно отреагировал Фролов на такой поворот событий. Дела давно минувших дней… Он давно потерял веру, что Страсбургский суд когда-нибудь займётся его делом. И тем более всё реже и реже вспоминал про дефолт, сделавший его в одно мгновение практически нищим, кошмарные месяцы в сумасшедшем доме и, что самое главное, ощущение волчьей злости, ослепившей его до такой степени, чтобы через суд добиваться справедливости. Мама, увы, умерла, так и не дождавшись его спасительной технологии, а вместе с её уходом – так ему одно время казалось – всё остальное потеряло смысл. Ну, может быть, просто наука…
   Тяжело вздохнув, Павел покинул балкон и опустился в изрядно потертое плюшевое кресло. Пытаясь вздремнуть, он прикрыл глаза и вновь оказался в плену невесёлых воспоминаний. С чего же началась вся эта история? Фролов вспомнил, словно это было вчера, как пытливый и целеустремленный студент из провинции закончил в Москве с красным дипломом Бауманку и распределился в Дубненский центр прикладных исследований. Спустя три года ему с группой учёных удалось сделать революционное открытие – найти новое вещество «гетероэлектрик», некую основу для создания уникальных «звёздных батарей». Это был реальный прорыв в изыскании высокотехнологичных источников энергии будущего. Там же Павел защитился, и ему сразу была присвоена степень доктора наук. Но диссертацию наглухо засекретили. Вернувшись в Новосибирск, он получил под начало отлично оборудованную лабораторию. Отцы науки связывали с ним немало надежд в оборонке.
   Беда, как часто бывает, пришла неожиданно. У мамы – моложавой, привлекательной и вечно перспективной актрисы местного драмтеатра – врачи обнаружили злокачественную опухоль. Самый родной человек буквально таял на глазах. Павел возил её по всем знаменитым клиникам и больницам страны. Рискнул даже подвергнуть лечению стволовыми клетками. С присущим ему упорством принялся изучать специальную медицинскую литературу. И в итоге стал разбираться в теме не меньше, чем профессиональный врач-онколог. В одном из медицинских журналов он вычитал короткое сообщение о сенсационном открытии японских медиков: если повысить температуру тела до 43–44 градусов по Цельсию, то больные раковые клетки умирают за считаные часы, а человек при этом сохраняет свою жизнеспособность. Только добиться этого было практически невозможно – кровь сворачивается при сорока двух градусах.
   Тем не менее это научное сообщение показалось Павлу светом в конце тоннеля. Используя возможности своей лаборатории, он начал конструировать уникальную термическую установку. И скоро в чертежах она была готова. Но вот на реализацию проекта нужны были немалые деньги.
   Павел вынужден был превратиться в попрошайку, принялся обивать пороги заправил бизнеса. И на кого-то из них идея явно произвела впечатление. Так или иначе, на специальном счёте в банке «Быстрый кредит» появилась сумма в девяносто пять тысяч долларов. Тогда, в начале девяносто восьмого, её было достаточно для создания хотя бы опытного образца «установки Фролова».
   – Я никогда не прощу им этого! – неизвестно к кому обращаясь, зло вскрикнул Павел и очнулся.
   Главной причиной смерти мамы был вовсе не рак, а тот проклятый банк со всеми его президентами, менеджерами, охранниками… Этот простой, но в то же время ко многому обязывающий взгляд всецело заполонил его мысли, вытеснил из сердца иные эмоции. Правда, все это было тогда, в далёком прошлом…
   Резкий звонок телефона прозвучал для Павла мерзкой какафонией.
   – Мсье Фролов, добрый день, – раздался в трубке приятный голос оператора. – В лобби вас ожидает господин Зоммер.
   – Спасибо, сейчас спущусь, – сухо бросил в ответ Павел.
   Своего страсбургского поверенного он узнал сразу, тем более, что в холле отеля было немноголюдно. Адвокат Зоммер вальяжно развалился в кресле напротив стойки бара и листал «Монд». Это был рыжеватый, с редеющими волосами, довольно полный мужчина лет тридцати пяти. Очки с фиолетовым отблеском оптических линз в тонкой золотой оправе придавали его довольно привлекательному холёному облику дополнительную солидность. На адвокате был легкий бежевый пиджак из хлопка и светло-розовая рубашка с бордовой бабочкой в крапинку. В ногах стоял светло-коричневый кейс из крокодиловой кожи.
   «Типичный европейский сноб и наверняка педант до мозга костей, – невольно мелькнуло в голове у Павла. – Такой тип лишний раз и пальцем не шевельнёт без собственной выгоды. Хотя кто его знает, может, и неплохой парень. Поживём – увидим».
   Заметив приближающегося Фролова, адвокат неторопливо, с некоторой ленцой поднялся и с едва заметной улыбкой протянул Павлу руку:
   – Позвольте представиться. Доктор права Курт Зоммер.
   Несмотря на заметный акцент, адвокат изъяснялся на русском без труда.
   – Здравствуйте. А я тот самый Фролов, доктор наук, профессор, без пяти минут нобелевский лауреат, – с изрядной долей сарказма представился сибиряк. – Между прочим, должен вам заметить, господин Зоммер, что точность – это вежливость не только королей, но и, насколько мне помнится, немцев.
   – Надеюсь, вы примете мои искренние извинения. А в дальнейшем давайте не обижаться друг на друга. Иначе как только вступим в процесс, из этого архаизма прошлого века просто не вылезем. – Его бабочка на сорочке как-то лихо дернулась вслед за движением могучей головы, задранной вверх. Зоммер лихо, по-мальчишески подмигнул Павлу и как ни в чём не бывало предложил: – Может, пива? За пивом хорошо говорится. В том числе и о делах.
   Фролову понравилась та искренность, с которой адвокат деликатно предупредил о возможных трудностях общения.
   – Куда ж я денусь? Только если искупать вину, так покрупному. Жутко хочется есть. Особенно страсбургского пирога. Знаете, где его найти?
   – Найдём, – искренне обрадовался адвокат и, одной рукой подхватив свой крокодиловый кейс, а другой – Фролова под ручку, поволок его прочь из отеля.
   Миновав мост через ров в старую часть города, Зоммер с радостью воскликнул:
   – Пришли! – и показал на фронтон накренившегося от старости здания с зазывной рекламой, изображающей гуся. – «Понт Сент-Мартин», – прочитал он. – Очень милое место.
   Стоило им определиться со столиком в ресторанчике и сделать пару серьёзных глотков пива, как Зоммер сразу перешёл к делу:
   – То обстоятельство, господин Фролов, что суд принял предварительное решение рассмотреть ваш иск, вовсе не означает, что мы с вами имеем хорошие перспективы выиграть дело.
   Адвокат в душе надеялся спустить дело Фролова на тормозах, ибо эта «почётная нагрузка», навешанная ему Евросудом и за которую платили сущие гроши, по его глубокому убеждению, не могла принести ни денег, ни славы. Потерянное время…
   Фролов насторожился и удивлённо вскинул брови – что, мол, ещё за новости? Зачем тогда приглашали в Страсбург? Не для того же, чтобы хлебнуть пивка и закусить пирогом.
   Но адвокат словно не заметил реакцию сибиряка и как ни в чём не бывало продолжил:
   – Откровенно говоря, я был крайне удивлён, что суд решил принять к рассмотрению иск российского гражданина, связанный с вашим дефолтом. Тем более шестилетней давности. Такое у нас в Страсбурге произошло впервые…
   – Не моим дефолтом, а банковским, – поправил его Павел. – Кстати, чем вы это можете объяснить?
   – Насколько я понимаю, чисто субъективным фактором. Совершенно неожиданно заинтересованность и завидную настойчивость проявил не кто-нибудь, а сам председатель Судебной палаты, достопочтенный мэтр Конти. Именно он дал мне поручение защищать ваши интересы. Иначе я бы никогда не полез в вашу политику.
   – При чём тут политика, господин Зоммер?
   – Зовите меня Куртом. Так проще и удобней.
   – Тогда вы меня – Павлом.
   – Отлично, Павел! А политика ещё как при чём. В беседе со мной мэтр Конти неожиданно выразил мысль, что ваша личная история, если умело потянуть за ниточку, может дать возможность размотать клубок куда более серьёзных и крупных преступлений в вашей стране. Вот так-то, мой российский доверитель! А мэтр Конти знает, что говорит. Уж поверьте. Он и личность весьма неординарная – бывший генеральный прокурор Италии, непримиримый борец с мафией! Так что у меня и выхода нет. Отказаться от поручения мэтра Конти? Это, признаюсь, может, как говорят русские, подмочить мою репутацию со всеми вытекающими отсюда последствиями. Вот если бы вы согласились…
   Адвокат предусмотрительно не закончил фразы, ибо заметил, как побледнел его визави и до хруста в костяшках сжал внушительного размера кулаки.
   – Позвольте, – Фролов повысил голос так, что на него стали оглядываться с других столов, – но я что-то не понимаю! При чём борец с мафией? При чём тут ваши с ним отношения? При чём, наконец, какие-то преступления? При чём тут вообще политика? Поймите и зарубите себе на носу. Я сужусь с банком. Сужусь из-за денег… – Фролов задумался и неожиданно для самого себя продолжил: – Даже если б они были мне нужны только для игры в казино.
   – Что ты хочешь этим сказать? – Зоммер не заметил, что перешёл на «ты», не спросив, как приличествует, на то разрешения.
   – Ничего!
   Павел принципиально решил не рассказывать о своей установке, болезни и смерти мамы. Словом, ничего эмоционального. Он слишком хорошо помнил, куда в августе 1998 года завёл его космический выброс эмоций.
   – Мне нет дела до проблем страны, кто там и что совершил. Я сегодня – как вы, немцы. Нет ничего важнее денег. Поэтому и пришёл в суд. Ты, кстати, помнишь его название? – Павел сам не заметил, как тоже перешёл на «ты». – Европейский суд по правам человека! А я человек! И хочу, чтобы ты защитил мои права. Понятно излагаю?
   – Более чем, – поспешил успокоить его адвокат. – Я лишь хотел заметить, что дело очень противоречивое.
   – В чём же его противоречивость?
   – А вот в чём, господин Фролов, – назидательно произнёс Зоммер. – Чтобы добиться столь желаемого вами результата, то есть защитить ваши гражданские права путём полного возврата денежных средств из банка «Быстрый кредит»… – Зоммер, вновь перейдя на «вы», опорожнил кружку с пивом, причём сделал это явно с не меньшим удовольствием, с которым собирался сообщить Павлу нечто важное. – Так вот. Чтобы добиться этого, мне необходимо доказать факт ущемления ваших гражданских прав отнюдь не со стороны банка, хотите вы того или нет, а со стороны государства, которое, по сути, и объявило дефолт. И только после этого добиться компенсации понесённых вами убытков.
   Адвокат увидел, что учёный всерьёз задумался. Такой постановки вопроса он и вправду не ожидал и тем более о ней не думал. Судя по всему, его действительно тянут в политику.
   – И что для этого будет нужно? – осторожно спросил Фролов.
   – Прежде всего необходимо найти убедительные свидетельства преднамеренности действий вашего правительства, приведших к дефолту. А если эту преднамеренность каким-то чудом мы докажем, то сие будет означать, что тогдашние представители власти России просто-напросто уголовные преступники. Вы понимаете, чем это пахнет? Думаю, что именно это имел в виду мэтр Конти, когда говорил мне о клубке преступлений.
   – Дорогой господин Зоммер! – неожиданно взорвался Фролов. – В данный момент я понимаю лишь одно: пока что дело пахнет вашим плохо скрываемым желанием добиться от меня отзыва иска. Но учтите, господин адвокат, я не из тех, кто отступает на полпути, и ни за какие коврижки этого не сделаю. Во-первых, слишком много мытарств мне пришлось пережить на родине, пока я добрался до Страсбурга. А во-вторых, поверьте, у меня имеются слишком веские основания и личные мотивы добиться справедливости…
   – Боже упаси, как вы могли такое подумать, господин Фролов?! – вытаращив глаза, произнёс Зоммер. – Я только хотел вас предупредить о том, что для достижения цели вам придётся официально перенаправить свой иск не в адрес банка, а в адрес правительства. Причём, если возможно, поимённо. А мы уже посмотрим, как его повернуть.
   – И всё-таки простите, Курт, но я вам не верю. Не надо юлить, – несколько поостыв, произнёс Павел. – Вы прекрасно понимаете, что к подобному иску я пока не готов. Мне серьёзно надо подумать. Но уверен – лично вы ждёте, что я откажусь. И всё будут в шоколаде.
   – В каком смысле? – не понял адвокат. – Вечно ваши русские словесные образы. Признаюсь, они всегда мне изрядно мешали. Говорите яснее.
   – Куда уж яснее. Вы будете довольны, что от вас отвяжется мэтр Конти, и вы спокойно займётесь более прибыльным делом. Я, испугавшись, тоже залягу на дно. И наконец, с облегчением вздохнут банкиры. Не исключаю, кстати, что они на вас уже вышли и любезно попросили не доводить дело до суда…
   После этих слов любой другой на месте Зоммера мог вспылить и обидеться. Но он лишь откинулся на стуле, как бы отдаляясь от русского.
   – …Так что если дело вас по каким-то причинам не увлекает, сами откажитесь от роли моего поверенного.
   – В том и парадокс, чёрт возьми, что увлекает, – лихорадочно замахал руками Зоммер. – Вы просто находитесь в плену своих постулатов и не слышите меня. Я просто вас предупреждаю. Вы же сами только что сказали, что хотите подумать. Что касается меня, то если дело повернуть в политическом аспекте – хоть это и несколько боязно, – становится интересно. И… денежно! Возможно.
   «Ну и лиса, – подумал Павел и невольно улыбнулся. – Как умело вывернулся! Денежно – вот оно, ключевое для него слово!»
   – Доктор Зоммер, давайте сейчас поставим точку. Если вы в эту минуту искренни, то действительно мяч на моей стороне. Я буду думать. Хорошо, что мы пока все же друг друга поняли. А теперь давайте продолжим пить пиво и заедать его пирогом. И ещё скажите, если не секрет, конечно: где вы так хорошо выучились русскому языку?
   – О, это прелюбопытная история… – Адвокат пустился в объяснения: – В конце восьмидесятых у нас в Кёльне, откуда я родом, по соседству поселилась семья поволжских немцев. Очаровательные люди. Но самой очаровашкой была младшая дочь Наташа. Мне было тогда семнадцать, ей шестнадцать. Вот с Наташи и началось моё увлечение русским языком. Мне особенно нравился Чехов. И сегодня я искренне убёжден, что знание русского языка и русской классики – одно из самых больших моих личных достоинств.
   – А как с Наташей? – не удержавшись, спросил Павел.
   – Что Наташа?! Давно её не видел. Словом, с языком у меня получилось много лучше.
   – Вы интересный человек, герр Зоммер. – То ли под влиянием пива, то ли от состоявшегося разговора Фролову явно начал импонировать этот рыжий шваб. – А где вы учились юриспруденции?
   – Представьте, здесь же, в Страсбургском университете. Кстати, там я впервые и познакомился с мэтром Конти – он читал лекции по уголовному праву. Так что Страсбург – город моей юности, моя вторая родина. Эх, какие были времена… Впрочем, и сейчас для студентов они не хуже, тем более что ныне в аудиториях университета появились русские красавицы…