Страница:
Зоммер подмигнул Фролову.
– Да вы, как я погляжу, дамский угодник! – не скрывая иронии, воскликнул Павел.
– Не то чтобы угодник, но поклонник это точно, – рассмеялся в ответ адвокат. – Поэтому до сих пор и не женился. – Затем он уже серьёзным тоном добавил, опять перейдя на «ты»: – Давай, Павел, я повожу тебя по ночному Страсбургу, увидишь все его красоты. Разреши хоть чем-то компенсировать моё столь неучтивое опоздание.
– С удовольствием разрешаю, – ответил Павел.
Экскурсия, во время которой адвокат проявил себя весьма эрудированным гидом, завершилась за стаканом виски в баре отеля «Оранжери», где русский учёный и немецкий адвокат выпили на брудершафт.
– Теперь мы окончательно на «ты», – зафиксировал события Павел.
– Меня это полностью увлекает, – констатировал Курт опьяневшим голосом.
– Ты хотел сказать «устраивает», Курт. Ты сейчас хорошенько проспись, иначе русский язык забудешь, – падая от усталости и принятого на грудь поправил его Павел. – Короче, мэтр, я буду думать, а на тебя надеюсь. Понимаешь, справедливость должна восторжествовать, иначе на кой хрен ты столько лет учился?
– Да, действительно, на кой хрен?! – в тон повторил вопрос Зоммер и, удивлённо посмотрев на Павла, явно задумался над прозвучавшим вопросом. – Ты знаешь, за что я вас, русских, уважаю? За то, что вы умеете ставить самые каверзные и острые вопросы. Но ответы на них вы почемуто всегда требуете от других.
– Прошу тебя, Курт, не задевай моё национальное достоинство, иначе врежу тебе своим сибирским истеблишментом… – слегка покачиваясь из стороны в сторону, шутливо пригрозил адвокату Фролов.
– А что, он у тебя большой?
– Ты о чем? – не понял Павел. – Ах, об этом? Так я о другом. Ну всё, я пошёл спать…
После «содержательного» диалога, продолжавшегося ещё немало минут, подружившиеся доверитель и поверенный договорились, что завтра утром Курт лично доставит Павла в аэропорт и с честью проводит на родину. Правда, Фролов все же опасался, что Зоммер по понятным причинам может не сдержать обещания. Но опасения были напрасны – ровно в восемь адвокат уже ждал Фролова в своей машине у выхода из отеля.
По дороге в аэропорт они ещё раз обменялись всеми возможными телефонами и адресами электронной почты.
– Как что-то решишь – сразу звони. Ну и прилетай, естественно, – сказал на прощание адвокат, как бы ненавязчиво напоминая о деле.
Ни один, ни другой тогда ещё даже не подозревали, в эпицентре какой опасной игры вскоре окажутся против своей воли.
Флорида. Корсар с острова Костей
– Да вы, как я погляжу, дамский угодник! – не скрывая иронии, воскликнул Павел.
– Не то чтобы угодник, но поклонник это точно, – рассмеялся в ответ адвокат. – Поэтому до сих пор и не женился. – Затем он уже серьёзным тоном добавил, опять перейдя на «ты»: – Давай, Павел, я повожу тебя по ночному Страсбургу, увидишь все его красоты. Разреши хоть чем-то компенсировать моё столь неучтивое опоздание.
– С удовольствием разрешаю, – ответил Павел.
Экскурсия, во время которой адвокат проявил себя весьма эрудированным гидом, завершилась за стаканом виски в баре отеля «Оранжери», где русский учёный и немецкий адвокат выпили на брудершафт.
– Теперь мы окончательно на «ты», – зафиксировал события Павел.
– Меня это полностью увлекает, – констатировал Курт опьяневшим голосом.
– Ты хотел сказать «устраивает», Курт. Ты сейчас хорошенько проспись, иначе русский язык забудешь, – падая от усталости и принятого на грудь поправил его Павел. – Короче, мэтр, я буду думать, а на тебя надеюсь. Понимаешь, справедливость должна восторжествовать, иначе на кой хрен ты столько лет учился?
– Да, действительно, на кой хрен?! – в тон повторил вопрос Зоммер и, удивлённо посмотрев на Павла, явно задумался над прозвучавшим вопросом. – Ты знаешь, за что я вас, русских, уважаю? За то, что вы умеете ставить самые каверзные и острые вопросы. Но ответы на них вы почемуто всегда требуете от других.
– Прошу тебя, Курт, не задевай моё национальное достоинство, иначе врежу тебе своим сибирским истеблишментом… – слегка покачиваясь из стороны в сторону, шутливо пригрозил адвокату Фролов.
– А что, он у тебя большой?
– Ты о чем? – не понял Павел. – Ах, об этом? Так я о другом. Ну всё, я пошёл спать…
После «содержательного» диалога, продолжавшегося ещё немало минут, подружившиеся доверитель и поверенный договорились, что завтра утром Курт лично доставит Павла в аэропорт и с честью проводит на родину. Правда, Фролов все же опасался, что Зоммер по понятным причинам может не сдержать обещания. Но опасения были напрасны – ровно в восемь адвокат уже ждал Фролова в своей машине у выхода из отеля.
По дороге в аэропорт они ещё раз обменялись всеми возможными телефонами и адресами электронной почты.
– Как что-то решишь – сразу звони. Ну и прилетай, естественно, – сказал на прощание адвокат, как бы ненавязчиво напоминая о деле.
Ни один, ни другой тогда ещё даже не подозревали, в эпицентре какой опасной игры вскоре окажутся против своей воли.
Флорида. Корсар с острова Костей
Было шесть утра, когда Блейк почти на ощупь добрался до двери своего рабочего кабинета в дальней части дома.
– Куда, черт возьми, она делась? – пробормотал он. – Вроде я оставлял её на столе.
Проверить свое предположение старик не успел. Голова вновь затрещала, как старый пустой сундук, по которому сильно ударили палкой, будто это не сундук, а большой барабан в руках туземца из джунглей.
Он, собственно, и проснулся от очередного приступа нестерпимой головной боли. Но стоило по выработанной давно привычке присесть в постели и почувствовать позади спинку высокой дубовой кровати, как приходило некоторое облегчение. Увы, ненадолго. Не успел Блейк встать на ноги, как голова, ко всему прочему, ещё и закружилась. Мир медленно поплыл вокруг него, старика шатнуло так, что он чуть не опустился на пол. Тем не менее, схватившись за спинку кровати, старик не испугался. За годы болезни он адаптировался к этому неустойчивому состоянию и научился быстро из него выходить.
Сейчас, не зацикливаясь на собственных хворях, старик был поглощён только одним: поисками листка бумаги, который так его взволновал перед самым сном. Наверное, оставил среди бумаг в кабинете, резонно предположил он. Осторожно опираясь на кресла, стоявшие по всей длине коридора, он добрался до лестницы. Вцепившись в деревянные перила, Блейк поднялся прямо к дверям кабинета. Он хотел сразу добраться до стола и немедленно найти бумагу, но, передумав, вышел на веранду.
Тропическая ночь на островке дышала желанной прохладой. Воздев глаза к высокому, темному, мерцающему мириадами звёзд небу, старик невольно сравнил его с чёрным бархатом, щедро усеянным бриллиантами. Он отвёл глаза от небесного свода и посмотрел туда, где метрах в ста начинался безбрежный, шепчущий волнами прибоя океан. Лунная дорожка смотрелась на его глади, как загадочный путь в бесконечность. Отсюда хорошо было видно начало знаменитой автострады «Оверсис хайвэй», убегающей к Майами. Освещённая бесконечными рядами лампионов, она была похожа на гигантскую гусеницу, хвост которой уходил за горизонт.
– Бог мой! – во весь голос воскликнул старик. – Неужели вся эта красота будет не для меня?
Но устыдившись собственного крика, который посчитал проявлением слабости и малодушия, старик замолчал. Хотя внутри всё продолжало кричать: не хочу умирать! Хочу бессмертия здесь, на земле, а не на небесах. Хочу быть здесь, а не там…
Почему ему, великому и могущественному магнату, финансовому гению, безоговорочно признанному сильными мира сего, способного при желании сдвинуть с орбиты Землю, не дано права купить бессмертие? Он ведь столько сделал для человечества! Но теперь на пороге небытия чувствует себя таким же жалким рабом судьбы, как и последний наркоман из нью-йоркских трущоб. Ну почему такая немилость? Какая всё-таки чудовищная несправедливость к нему, великому Дэйву Блейку! И это на пороге восемьдесят седьмого дня рождения?!
Он зябко поёжился и поспешил в кабинет. Здесь Блейку некогда было философствовать и пытаться говорить с Богом. Здесь дела вытесняли остальной мир.
– Мне надо срочно отыскать эту бумаженцию. – Как бы подстёгивая себя, старик упал в кресло за письменным столом.
Первым делом он зажёг старинную, с зелёным абажуром настольную лампу и в некой растерянности огляделся. «А ведь со всем этим тоже придётся прощаться», – подумал он со щемящей грустью.
Именно в этот момент Блейк смотрел на антикварное чудо – часы некой знаменитой фирмы. Зловеще зашипев и защёлкав, они пробили семь раз гулким колокольным звоном. Уже прошёл почти час, как он встал с постели, а так ничего не сделал. Так бездарно распоряжаться временем на пороге смерти?! Блейк перевёл взгляд на портрет отца. Он бы точно не одобрил.
В его кабинете не было никаких электронных средств общения с миром. Даже телевизора. Блейк так и не прикипел к чудесам высоких технологий, хотя сам охотно вкладывал деньги в их создание и развитие. Даже мобильным телефоном он пользовался крайне редко. Всё оргтехническое хозяйство империи Блейка, включая спутниковую систему навигации и средства наблюдения, располагалось в соседнем доме. Его верхние три этажа на самом деле были лишь подобием айсберга, ибо ещё шесть этажей этого уникального информационного центра, напичканного суперсовременной аппаратурой, находилось под землёй. Именно здесь денно и нощно за немалое вознаграждение на Блейка трудились десятки референтов.
Зато в личном кабинете он почти всегда находился в одиночестве. Потому что именно здесь, в окружении дорогих его сердцу предметов, он снова чувствовал себя молодым и защищённым, словно дух отца всё ещё витал в этих стенах и дарил ему отчётливое ощущение тепла и надёжности родного очага.
Но только не сегодня. Не сейчас. И виной тому всё та же вчерашняя депеша.
Всё! Хватит сантиментов! Пора работать! Бумага должна быть где-то здесь.
Но вместо неё на столе лежали три изрядно поистершиеся от времени кожаные папки зелёного, синего и красного цветов. «Триптих Блейка» – так метко окрестили их острословы из окружения магната.
– Да-да, где-то здесь.
Он не стал открывать зелёную папку, в которой содержались сведения о состоянии дел непосредственно в его собственной империи, насчитывающей более двенадцати тысяч объектов. Сейчас эта папка была ему неинтересна. Впрочем, как и вчера, и месяц, и год назад. В его империи уже давно не случалось никаких катаклизмов.
В синей аккумулировались оперативные сводки о котировках акций на биржах, курсах валют, индексах экономического роста в разных странах, состоянии фондовых рынков, сообщения о других важнейших событиях в мире бизнеса.
И наконец, красная папка содержала особо конфиденциальную информацию. Это были отчёты о состоянии различных секретных счетов, в том числе и Фонда Будущих поколений в офшорах. В папке также находилась заслуживающая внимания информация политического характера, которую слали ему персонально несколько десятков личных осведомителей – высококвалифицированных агентов, прошедших школу спецслужб в самых разных странах. С особым вниманием Блейк следил за сообщениями агентов из Восточной Европы, где в последние годы он наиболее успешно плодил свои капиталы. Но особенно его мысли поглощала Россия. Даже после распада СССР старик продолжал считать её «империей зла» и самым главным препятствием в достижении мировой гармонии. «Злой, ортодоксальный, но умный монстр» – именно так некогда окрестил он эту далёкую страну, выходцем из которой являлся. Но именно за это себя ещё больше ненавидел.
Именно с Россией в сознании Блейка была связана депеша, про которую он вспомнил, как только проснулся. В ней было нечто крайне важное. Но вот что именно? «В 87 лет просто стыдно не иметь склероза. – Блейку очень нравилась собственная шутка, которая вновь пришла в голову. – Хоть голова и болит, шуткам волю даёт. Жаль, не с кем поделиться».
Начинку «триптиха» вышколенные референты обязаны были обновлять не менее двух раз в сутки. Блейк не доверял ни прессе, ни телевидению, ни даже Интернету. Ибо по собственному опыту хорошо знал, что за всеми этими игрушками гласности и свободы стоят интересы их владельцев, а посему они не способны предоставлять объективную информацию.
Тренированным глазом он быстро перебрал вечернюю почту, но то, что искал, в ней не нашёл. Странно! Бумага должна быть именно в красной папке, – настаивала интуиция. Откинувшись на спинку кресла, хозяин принялся реконструировать события минувшего вечера. Но то ли от напряжения, то ли потому, что он ещё не принял обязательную порцию лекарств, старика затошнило. С удивительной для нынешнего утра прытью он отправился в ванную комнату и упал перед унитазом на колени. Болезнь все больше и больше делала его беспомощным.
Когда приступ рвоты прошёл, он тщательно умылся и внимательно оглядел себя в огромном зеркале. Но тут же боковым зрением увидел в зеркале отражение каких-то бумаг, спокойно лежащих поверх бронзового контейнера для мусора, и мгновенно всё вспомнил. Ну конечно! Накануне, уже собираясь покидать кабинет, он предусмотрительно посетил туалет, захватив с собой несколько непрочитанных файлов. Доставшаяся, как видно, по наследству привычка читать в интимном месте была настолько сильна, что Блейк давным-давно перестал с ней бороться.
Вот она, эта депеша! – Старик чуть не подпрыгнул от радости. – Но почему из Франции?! Почему вчера показалось, что из России? Но стоило ему тут же, в туалете, вчитаться в лаконичный текст информатора, как всё встало на свои места.
Европейский суд по правам человека впервые в своей истории, – сообщал информатор, – намерен принять к рассмотрению жалобу российского гражданина Фролова к банку «Быстрый кредит», обанкротившегося в результате дефолта 1998 года в России. Такое решение на днях приняла палата Евросуда по правам человека.
Вчера же в Страсбурге в ресторане «Понт СентМартин» состоялась встреча некого адвоката Зоммера, которому поручено представлять интересы Фролова в суде, со своим доверителем. Обращаю внимание на то, что во время встречи (распечатка записи разговора прилагается) защитник убеждал русского перенаправить претензии в адрес российского правительства.
Перечитав сообщение дважды, магнат задумался. Если уж агент обратил внимание на подобное событие, то Блейк тем более не мог остаться к нему равнодушным. Он нутром почуял, какую бурю при определённых обстоятельствах может поднять не столько даже само судебное разбирательство, сколько весь ход следствия. Кто даст гарантии, что оно не наткнётся на то, на что натыкаться никак не следует? – невольно спросил себя Блейк и так же стремительно, как вошёл в туалет, покинул его. И только сейчас заметил, что охранник, находясь при исполнении, дремал в закутке за приоткрытой дверью. И даже не пошевелился.
– Вот надейся на них, – пробурчал старик. – И за что я только плачу им деньги? Чтобы эти гориллы могли спокойно дрыхнуть, когда я бодрствую?
– Мистер исполин, дуб стоеросовый! – буквально рявкнул он в ухо охраннику. – Срочно ко мне твоего шефа!
Блейк тяжело развернулся в своих домашних тапочках, которые при каждом шаге спадали с ног, и прикрыл за собой дверь кабинета.
В былые времена Корсар взревел бы от гнева, но сейчас ему почему-то не захотелось поднимать шум. При чём, в конце концов, этот охранник?! Если уж и устраивать кому разнос, так это шефу собственной безопасности.
В ближайшем окружении столь странное прозвище принадлежало Блейку с незапамятных времен. Старик отлично знал об этом и даже втайне, как ребёнок, им гордился. Считалось, что Корсаром его прозвали друзья после того, как он поведал о том, что в детстве искал на острове Ки Уэст сокровища, якобы зарытые там пиратами. Впоследствии друзья часто подшучивали над тем, что свои сказочные богатства Блейку суждено было добыть тоже почти пиратским путём. Чем и заслужил прозвище Корсар.
Империя магната, которую он собрал за свою долгую жизнь, была огромной. Сколько бы он мысленно ни пытался охватить разом свои владения, стопроцентного результата никогда не получалось. Всякий раз выяснялось, что о чём-то он так и не вспомнил. Владения Корсара охватывали мыслимые и немыслимые сферы бизнеса: банки, инвестиционные фонды, производственные компании, медиахолдинги, научно-исследовательские центры, казино, сетевые отели и предприятия торговли. И тем не менее все эти сокровища современного пирата мало волновали его воображение. Короткое сообщение из красной папки, сумевшее каким-то чудом удалить головную боль, было напрямую связано с одной из доминирующих идей всей его бесконечно тянущейся жизни. Если формулировать максимально коротко, идея звучала бы так: уничтожить Россию. Речь не шла о каком-нибудь физическом воздействии над её народами типа того, что в прошлом веке пытались совершить нацисты. В отличие от этих величайших злодеев, Блейк даже по-своему любил ту далёкую и непостижимую страну. Если бы кто-то подсчитал, сколько денег он инвестировал в Россию, наверняка счёл бы Блейка сумасшедшим. Тем более что это было единственное место на земле, где все его инвестиции сгорели, не оставив даже пепла от тех костров.
В ожидании начальника службы безопасности Пита Гудвина Корсар знал, что будет делать. Та самая распечатка разговора, о которой упомянул информатор из Франции, покоилась на его рабочем столе и теперь ни на секунду не позволяла забыть о себе. Сухими скрюченными пальцами старик осторожно взял первую страницу. Интересно, на каком она языке? Блейк удовлетворённо крякнул, когда понял, что перед ним русский текст. Всякий раз, когда он имел возможность вспомнить родной язык ближайших предков, Блейк испытывал ни с чем не сравнимое чувство. Вот он, совсем маленький мальчик, идёт с папой по Бруклину и крепко держит его за руку. На папе большая черная шляпа, закрывающая половину лица, но маленькому Давидке и не надо заглядывать под шляпу. Он и без того знает, что папа, как всегда в такие минуты, чем-то жутко недоволен.
– Нет, сынок, это не Киев, – с досадой в голосе говорит он, оглядываясь по сторонам. – И даже не Конотоп.
В руке папа несёт сумку с продуктами.
– Папочка, кто «топ»? Это лошадка?
– Ты о чём, сынок? – Сначала папа не понимает, а потом грустно смеётся. – Ты о Конотопе? Это такое местечко под нашим Киевом. Там тоже нет Бессарабки, как нет её в Бруклине… Ты ж понимаешь…
– А что такое «Бессарабка», папа?
– Это не «что», а «кто»! Это королева! Твой дедушка и твоя бабушка жили рядом. И я там жил, когда был маленьким. Чтоб я так жил сейчас, сынок! Ты полагаешь, что в той лавке мы сейчас купили помидоры? Или мы купили брынзу? Если б ты хоть раз попробовал помидоры и брынзу с нашей королевы всех базаров мира – это я на минуточку про Бессарабку, сынок, – то этот товар ты бы уже не стал есть. Это не то. Но мы едим, холера его возьми. Потому что Бессарабку с Киева с собой не увезешь… А эти обормоты – папа твоего приятеля Пинхаса и его мама туда же – они в своей лавке даже не пытаются повторить нашу Бессарабку. Ты ж понимаешь, сынок…
При нахлынувших воспоминаниях Блейку стало уютно и тепло, будто папа все ещё держал его руку в своей. Он ещё крепче зажмурился от удовольствия, но продолжения не последовало. Как не последовало его в Киеве, когда он очень давно приехал в Советский Союз и пришёл на эту самую Бессарабку.
Бездушный интеграл, вот ты кто такой, Дэйв Блейк.
Он на какое-то мгновение задумался. Раньше, когда он ещё не был глубоким стариком, Блейк наверняка решительно прервал бы свои походы в прошлое. Но с годами это самое прошлое становилось все объёмнее и объёмнее, и тем чаще старик позволял себе подолгу задерживаться в нём.
Вот он в тридцать третьем году. Ему шестнадцать лет, и его ещё зовут Давидом Гольдбергом. Он стоит на веранде этого самого дома, в котором сейчас вспоминается прошлое. Глядя на падающие звёзды, загадывает заветное желание. Боже! Какими смешными тогда были его заветные желания. Он тогда мечтал о велосипеде. Мечтал, чтоб кудряшка Грейс обратила, наконец, на него внимание. И что бы вы думали? Чудо свершилось – он получил в подарок велосипед, а Грейс в тот же день на вечеринке танцевала только с ним. А через четыре года даже вышла за него замуж. Дурак, как же он раньше её не разглядел?
Его папа, царство ему небесное, Соломон Гольдберг, некогда известный в Киеве провизор и фармацевт, был мудр и проницателен – он, кстати, отговаривал сына жениться на Грейс, поэтому, когда начались еврейские погромы, он не стал дожидаться худого и вовремя эмигрировал в Америку. Поселившись в Нью-Йорке, папа первым делом стал зваться Солом, а вторым – успешно наладил производство дамской косметики. Сол предусмотрительно женился на скромной, статной англо-саксонке из Пенсильвании по имени Патриция Блейк, которая и родила ему сына Давида – здорового, розовощёкого крепыша с данными американского ковбоя, но с еврейскими мозгами.
В годы Великой депрессии бывший аптекарь умудрился не только уцелеть, но и нажить немалый капитал, ибо одним из первых наладил в стране производство сухого молока и яичного порошка, что в годы Второй мировой войны обернулось баснословными прибылями.
Обладавший уникальной интуицией – только с годами Дэйв оценил, в чем величие папы, – он понял, что армии и войне потребны не только оружие и боеприпасы, но и сухие пайки, мыло, дезодоранты, пена для бритья и зубной порошок. Позже из таких «мелочей» выросли его нефтяные вышки в Техасе, на Аляске и даже в Саудовской Аравии, а вслед за этим предприятия, производящие запрещённые ныне виды химического и биологического оружия.
В те же годы папе удалось почти задаром приобрести на Ки Уэсте этот добротный, построенный в стиле средневекового дворца особняк. И в придачу к нему большой-большой сад. И тогда семья Гольдбергов переехала из сумасбродного Нью-Йорка в этот тихий райский уголок на южной оконечности Флориды.
На Ки Уэсте тогда жили в основном рыбаки, писатели и художники, а чуть позже неподалёку от дома Гольдбергов появилась летняя резиденция президента США. Тогда им был Рузвельт. Это место журналисты сразу же окрестили Малым Белым домом. Примерно тогда же всегда предусмотрительный Сол Гольдберг – шутка ли, соседствует с президентом? – заботясь о будущей судьбе единственного наследника, принял решение сменить свою фамилию на фамилию жены, и юный Давид Гольдберг вслед за отцом стал Дэйвом Блейком.
Старик ясно представил лицо папы – улыбчивое и доброе. Красивые, с поволокой, ежевичного цвета глаза таили некую ироничность и хитринку. Но на сей раз Корсару показалось, что они грустны как никогда. Папа пристально глядит на него, будто пытаясь что-то сказать важное, значительное.
Невольно Блейк отыскал взглядом свою копилку, которую с маниакальным упорством пополнял, сколько себя помнил. Она была подарком папы на Новый год и представляла собой большой старый корабельный бочонок из-под рома объёмом галлонов в пятьдесят. Копилка превратилась для него в своеобразный талисман.
– Ни дня без цента, мой мальчик! – сказал Сол, преподнося сыну бочонок и первым опустил в прорезь серебряный доллар. – Пусть это будет твоим резервным фондом на черный день. С ним ты будешь чувствовать себя увереннее, ибо, запомни, деньги есть не что иное, как отчеканенная свобода и право подчинять себе других.
Наивный старый еврейский папа. Его сыну теперь нужно только здоровье, а не деньги. Но, увы, здоровья не накопишь ни в какой копилке.
Что это его потянуло не в ту сторону? Видно, и впрямь конец близок. Усилием воли Блейк заставил себя прочитать бумагу, лежащую перед ним. И незамедлительно понял, что правильно сделал. Вот что ему нужно! Вот какое лекарство поставит его на ноги! Так что нужно стремительно действовать. А он тут нюни распустил. Тоже мне Корсар…
Когда шеф службы безопасности Пит Гудвин, облачённый в безупречный тёмно-синий костюм появился на пороге рабочего кабинета босса, старик успел окончательно прийти в себя. Тренированным глазом Пит заметил, что Корсар просматривает какие-то записи и делает пометки. Рядом лежал открытый толстенный, переплетённый кожей фолиант. Это был личный дневник босса, который Корсар вёл с незапамятных времён и куда записывал то, что считал для себя самым главным. «Наверное, босс изучает что-то важное, если рядом лежит дневник», – сделал вывод Гудвин.
Наконец Блейк оторвался от бумаг и пристально поглядел на шефа безопасности.
– А, это ты, мой мальчик, – вымолвил он таким тоном, будто Пит напросился в начале девятого утра к Корсару на приём.
Гудвин, высокий, седовласый, спортивного телосложения мужчина с ледяным взором серых глаз, внешне напоминал боссу знаменитого киноактёра Пола Ньюмена, с которым он даже некогда был на короткой ноге. На вид Гудвину было лет под пятьдесят, хотя на самом деле он уже два года как разменял шестой десяток. Бывший сотрудник ЦРУ, уволенный оттуда за «неподобающее поведение», в детали которого Блейк никогда не вникал, был не просто шефом безопасности. По существу Пит был правой рукой Корсара и его доверенным лицом. Прежде всего он координировал работу всей агентурной сети империи Блейка. Наконец, он как нянька выхаживал Корсара, когда ему совсем становилось невмоготу. Достаточно сказать, что помимо врачей Пит был единственным человеком, который знал все о болезни босса.
– Доброе утро, Дэйв. Что-нибудь стряслось? Такая рань, – с присущей весёлостью и здоровой энергетикой поинтересовался Гудвин.
– Тебе, когда ни позови, все рань и рань. Я, между прочим, уже с шести утра на ногах, – не зло, а скорее по привычке пробурчал Блейк. – По глазам вижу, что оторвал тебя от очередной куколки.
Гудвин не стал его разочаровывать, тем более что босс любил пройтись по щекотливой теме отношения полов.
– Так что случилось, сэр? Если вы даже знаете, чем я занимался, и все же позвали…
Корсар молча протянул Гудвину лист с текстом сообщения из Франции, а затем добавил листки распечатки магнитофонной записи.
Быстро пробежав глазами все страницы, Гудвин удивлённо вскинул густые брови. Уж кто-кто, а он отлично знал, что подавляющее большинство международных организаций, включая даже криминальные синдикаты, были практически подконтрольны Корсару. Но вот Страсбургский суд по правам человека к их числу явно не относился.
– Что, суд прижал к стенке? – с ухмылкой спросил он.
– Говори, да не заговаривайся, приятель. Когда этот суд прижимал меня хоть к стенке, хоть к грелке? Ну, имелись у меня проблемы с этим самым мэтром Конти, который сейчас там председательствует. Ты встретил его имя в распечатке и, наверное, решил, что дело в нём. Не угадал.
Пока босс говорил, Пит уже и сам понял, что не угадал и почему задёргался его всемогущий босс.
– Тогда российский дефолт? Хотя странно – спустя столько лет начать махать кулаками?!
– Теперь ближе, сынок, – удовлетворённо заметил Блейк. – Правда, сам дефолт меня тоже не волнует. Сам, как говорится, руку приложил.
Ставший в последние годы скрипучим, как старая лестница, голос Корсара становился особо значительным, стоило ему коснуться серьёзной темы. Это напоминало игру актёров в шекспировских спектаклях, когда герои сначала накапливали в себе страсть или негодование, а потом, когда наступал момент, выплескивали всё это на зрителей. Однако Гудвин всё ещё не понимал причину возникающего накала босса.
– Что они там, совсем с ума посходили? Вздумали засунуть палку в такой муравейник?! Россия ещё не готова. Ни к вопросам, ни к ответам на них. Вчинить иск правительству?! Сосунки, – продолжал расходиться магнат. – Кто им дал на это право? Задавать вопросы и отвечать могу только я…
– Куда, черт возьми, она делась? – пробормотал он. – Вроде я оставлял её на столе.
Проверить свое предположение старик не успел. Голова вновь затрещала, как старый пустой сундук, по которому сильно ударили палкой, будто это не сундук, а большой барабан в руках туземца из джунглей.
Он, собственно, и проснулся от очередного приступа нестерпимой головной боли. Но стоило по выработанной давно привычке присесть в постели и почувствовать позади спинку высокой дубовой кровати, как приходило некоторое облегчение. Увы, ненадолго. Не успел Блейк встать на ноги, как голова, ко всему прочему, ещё и закружилась. Мир медленно поплыл вокруг него, старика шатнуло так, что он чуть не опустился на пол. Тем не менее, схватившись за спинку кровати, старик не испугался. За годы болезни он адаптировался к этому неустойчивому состоянию и научился быстро из него выходить.
Сейчас, не зацикливаясь на собственных хворях, старик был поглощён только одним: поисками листка бумаги, который так его взволновал перед самым сном. Наверное, оставил среди бумаг в кабинете, резонно предположил он. Осторожно опираясь на кресла, стоявшие по всей длине коридора, он добрался до лестницы. Вцепившись в деревянные перила, Блейк поднялся прямо к дверям кабинета. Он хотел сразу добраться до стола и немедленно найти бумагу, но, передумав, вышел на веранду.
Тропическая ночь на островке дышала желанной прохладой. Воздев глаза к высокому, темному, мерцающему мириадами звёзд небу, старик невольно сравнил его с чёрным бархатом, щедро усеянным бриллиантами. Он отвёл глаза от небесного свода и посмотрел туда, где метрах в ста начинался безбрежный, шепчущий волнами прибоя океан. Лунная дорожка смотрелась на его глади, как загадочный путь в бесконечность. Отсюда хорошо было видно начало знаменитой автострады «Оверсис хайвэй», убегающей к Майами. Освещённая бесконечными рядами лампионов, она была похожа на гигантскую гусеницу, хвост которой уходил за горизонт.
– Бог мой! – во весь голос воскликнул старик. – Неужели вся эта красота будет не для меня?
Но устыдившись собственного крика, который посчитал проявлением слабости и малодушия, старик замолчал. Хотя внутри всё продолжало кричать: не хочу умирать! Хочу бессмертия здесь, на земле, а не на небесах. Хочу быть здесь, а не там…
Почему ему, великому и могущественному магнату, финансовому гению, безоговорочно признанному сильными мира сего, способного при желании сдвинуть с орбиты Землю, не дано права купить бессмертие? Он ведь столько сделал для человечества! Но теперь на пороге небытия чувствует себя таким же жалким рабом судьбы, как и последний наркоман из нью-йоркских трущоб. Ну почему такая немилость? Какая всё-таки чудовищная несправедливость к нему, великому Дэйву Блейку! И это на пороге восемьдесят седьмого дня рождения?!
Он зябко поёжился и поспешил в кабинет. Здесь Блейку некогда было философствовать и пытаться говорить с Богом. Здесь дела вытесняли остальной мир.
– Мне надо срочно отыскать эту бумаженцию. – Как бы подстёгивая себя, старик упал в кресло за письменным столом.
Первым делом он зажёг старинную, с зелёным абажуром настольную лампу и в некой растерянности огляделся. «А ведь со всем этим тоже придётся прощаться», – подумал он со щемящей грустью.
Именно в этот момент Блейк смотрел на антикварное чудо – часы некой знаменитой фирмы. Зловеще зашипев и защёлкав, они пробили семь раз гулким колокольным звоном. Уже прошёл почти час, как он встал с постели, а так ничего не сделал. Так бездарно распоряжаться временем на пороге смерти?! Блейк перевёл взгляд на портрет отца. Он бы точно не одобрил.
В его кабинете не было никаких электронных средств общения с миром. Даже телевизора. Блейк так и не прикипел к чудесам высоких технологий, хотя сам охотно вкладывал деньги в их создание и развитие. Даже мобильным телефоном он пользовался крайне редко. Всё оргтехническое хозяйство империи Блейка, включая спутниковую систему навигации и средства наблюдения, располагалось в соседнем доме. Его верхние три этажа на самом деле были лишь подобием айсберга, ибо ещё шесть этажей этого уникального информационного центра, напичканного суперсовременной аппаратурой, находилось под землёй. Именно здесь денно и нощно за немалое вознаграждение на Блейка трудились десятки референтов.
Зато в личном кабинете он почти всегда находился в одиночестве. Потому что именно здесь, в окружении дорогих его сердцу предметов, он снова чувствовал себя молодым и защищённым, словно дух отца всё ещё витал в этих стенах и дарил ему отчётливое ощущение тепла и надёжности родного очага.
Но только не сегодня. Не сейчас. И виной тому всё та же вчерашняя депеша.
Всё! Хватит сантиментов! Пора работать! Бумага должна быть где-то здесь.
Но вместо неё на столе лежали три изрядно поистершиеся от времени кожаные папки зелёного, синего и красного цветов. «Триптих Блейка» – так метко окрестили их острословы из окружения магната.
– Да-да, где-то здесь.
Он не стал открывать зелёную папку, в которой содержались сведения о состоянии дел непосредственно в его собственной империи, насчитывающей более двенадцати тысяч объектов. Сейчас эта папка была ему неинтересна. Впрочем, как и вчера, и месяц, и год назад. В его империи уже давно не случалось никаких катаклизмов.
В синей аккумулировались оперативные сводки о котировках акций на биржах, курсах валют, индексах экономического роста в разных странах, состоянии фондовых рынков, сообщения о других важнейших событиях в мире бизнеса.
И наконец, красная папка содержала особо конфиденциальную информацию. Это были отчёты о состоянии различных секретных счетов, в том числе и Фонда Будущих поколений в офшорах. В папке также находилась заслуживающая внимания информация политического характера, которую слали ему персонально несколько десятков личных осведомителей – высококвалифицированных агентов, прошедших школу спецслужб в самых разных странах. С особым вниманием Блейк следил за сообщениями агентов из Восточной Европы, где в последние годы он наиболее успешно плодил свои капиталы. Но особенно его мысли поглощала Россия. Даже после распада СССР старик продолжал считать её «империей зла» и самым главным препятствием в достижении мировой гармонии. «Злой, ортодоксальный, но умный монстр» – именно так некогда окрестил он эту далёкую страну, выходцем из которой являлся. Но именно за это себя ещё больше ненавидел.
Именно с Россией в сознании Блейка была связана депеша, про которую он вспомнил, как только проснулся. В ней было нечто крайне важное. Но вот что именно? «В 87 лет просто стыдно не иметь склероза. – Блейку очень нравилась собственная шутка, которая вновь пришла в голову. – Хоть голова и болит, шуткам волю даёт. Жаль, не с кем поделиться».
Начинку «триптиха» вышколенные референты обязаны были обновлять не менее двух раз в сутки. Блейк не доверял ни прессе, ни телевидению, ни даже Интернету. Ибо по собственному опыту хорошо знал, что за всеми этими игрушками гласности и свободы стоят интересы их владельцев, а посему они не способны предоставлять объективную информацию.
Тренированным глазом он быстро перебрал вечернюю почту, но то, что искал, в ней не нашёл. Странно! Бумага должна быть именно в красной папке, – настаивала интуиция. Откинувшись на спинку кресла, хозяин принялся реконструировать события минувшего вечера. Но то ли от напряжения, то ли потому, что он ещё не принял обязательную порцию лекарств, старика затошнило. С удивительной для нынешнего утра прытью он отправился в ванную комнату и упал перед унитазом на колени. Болезнь все больше и больше делала его беспомощным.
Когда приступ рвоты прошёл, он тщательно умылся и внимательно оглядел себя в огромном зеркале. Но тут же боковым зрением увидел в зеркале отражение каких-то бумаг, спокойно лежащих поверх бронзового контейнера для мусора, и мгновенно всё вспомнил. Ну конечно! Накануне, уже собираясь покидать кабинет, он предусмотрительно посетил туалет, захватив с собой несколько непрочитанных файлов. Доставшаяся, как видно, по наследству привычка читать в интимном месте была настолько сильна, что Блейк давным-давно перестал с ней бороться.
Вот она, эта депеша! – Старик чуть не подпрыгнул от радости. – Но почему из Франции?! Почему вчера показалось, что из России? Но стоило ему тут же, в туалете, вчитаться в лаконичный текст информатора, как всё встало на свои места.
Европейский суд по правам человека впервые в своей истории, – сообщал информатор, – намерен принять к рассмотрению жалобу российского гражданина Фролова к банку «Быстрый кредит», обанкротившегося в результате дефолта 1998 года в России. Такое решение на днях приняла палата Евросуда по правам человека.
Вчера же в Страсбурге в ресторане «Понт СентМартин» состоялась встреча некого адвоката Зоммера, которому поручено представлять интересы Фролова в суде, со своим доверителем. Обращаю внимание на то, что во время встречи (распечатка записи разговора прилагается) защитник убеждал русского перенаправить претензии в адрес российского правительства.
Перечитав сообщение дважды, магнат задумался. Если уж агент обратил внимание на подобное событие, то Блейк тем более не мог остаться к нему равнодушным. Он нутром почуял, какую бурю при определённых обстоятельствах может поднять не столько даже само судебное разбирательство, сколько весь ход следствия. Кто даст гарантии, что оно не наткнётся на то, на что натыкаться никак не следует? – невольно спросил себя Блейк и так же стремительно, как вошёл в туалет, покинул его. И только сейчас заметил, что охранник, находясь при исполнении, дремал в закутке за приоткрытой дверью. И даже не пошевелился.
– Вот надейся на них, – пробурчал старик. – И за что я только плачу им деньги? Чтобы эти гориллы могли спокойно дрыхнуть, когда я бодрствую?
– Мистер исполин, дуб стоеросовый! – буквально рявкнул он в ухо охраннику. – Срочно ко мне твоего шефа!
Блейк тяжело развернулся в своих домашних тапочках, которые при каждом шаге спадали с ног, и прикрыл за собой дверь кабинета.
В былые времена Корсар взревел бы от гнева, но сейчас ему почему-то не захотелось поднимать шум. При чём, в конце концов, этот охранник?! Если уж и устраивать кому разнос, так это шефу собственной безопасности.
В ближайшем окружении столь странное прозвище принадлежало Блейку с незапамятных времен. Старик отлично знал об этом и даже втайне, как ребёнок, им гордился. Считалось, что Корсаром его прозвали друзья после того, как он поведал о том, что в детстве искал на острове Ки Уэст сокровища, якобы зарытые там пиратами. Впоследствии друзья часто подшучивали над тем, что свои сказочные богатства Блейку суждено было добыть тоже почти пиратским путём. Чем и заслужил прозвище Корсар.
Империя магната, которую он собрал за свою долгую жизнь, была огромной. Сколько бы он мысленно ни пытался охватить разом свои владения, стопроцентного результата никогда не получалось. Всякий раз выяснялось, что о чём-то он так и не вспомнил. Владения Корсара охватывали мыслимые и немыслимые сферы бизнеса: банки, инвестиционные фонды, производственные компании, медиахолдинги, научно-исследовательские центры, казино, сетевые отели и предприятия торговли. И тем не менее все эти сокровища современного пирата мало волновали его воображение. Короткое сообщение из красной папки, сумевшее каким-то чудом удалить головную боль, было напрямую связано с одной из доминирующих идей всей его бесконечно тянущейся жизни. Если формулировать максимально коротко, идея звучала бы так: уничтожить Россию. Речь не шла о каком-нибудь физическом воздействии над её народами типа того, что в прошлом веке пытались совершить нацисты. В отличие от этих величайших злодеев, Блейк даже по-своему любил ту далёкую и непостижимую страну. Если бы кто-то подсчитал, сколько денег он инвестировал в Россию, наверняка счёл бы Блейка сумасшедшим. Тем более что это было единственное место на земле, где все его инвестиции сгорели, не оставив даже пепла от тех костров.
В ожидании начальника службы безопасности Пита Гудвина Корсар знал, что будет делать. Та самая распечатка разговора, о которой упомянул информатор из Франции, покоилась на его рабочем столе и теперь ни на секунду не позволяла забыть о себе. Сухими скрюченными пальцами старик осторожно взял первую страницу. Интересно, на каком она языке? Блейк удовлетворённо крякнул, когда понял, что перед ним русский текст. Всякий раз, когда он имел возможность вспомнить родной язык ближайших предков, Блейк испытывал ни с чем не сравнимое чувство. Вот он, совсем маленький мальчик, идёт с папой по Бруклину и крепко держит его за руку. На папе большая черная шляпа, закрывающая половину лица, но маленькому Давидке и не надо заглядывать под шляпу. Он и без того знает, что папа, как всегда в такие минуты, чем-то жутко недоволен.
– Нет, сынок, это не Киев, – с досадой в голосе говорит он, оглядываясь по сторонам. – И даже не Конотоп.
В руке папа несёт сумку с продуктами.
– Папочка, кто «топ»? Это лошадка?
– Ты о чём, сынок? – Сначала папа не понимает, а потом грустно смеётся. – Ты о Конотопе? Это такое местечко под нашим Киевом. Там тоже нет Бессарабки, как нет её в Бруклине… Ты ж понимаешь…
– А что такое «Бессарабка», папа?
– Это не «что», а «кто»! Это королева! Твой дедушка и твоя бабушка жили рядом. И я там жил, когда был маленьким. Чтоб я так жил сейчас, сынок! Ты полагаешь, что в той лавке мы сейчас купили помидоры? Или мы купили брынзу? Если б ты хоть раз попробовал помидоры и брынзу с нашей королевы всех базаров мира – это я на минуточку про Бессарабку, сынок, – то этот товар ты бы уже не стал есть. Это не то. Но мы едим, холера его возьми. Потому что Бессарабку с Киева с собой не увезешь… А эти обормоты – папа твоего приятеля Пинхаса и его мама туда же – они в своей лавке даже не пытаются повторить нашу Бессарабку. Ты ж понимаешь, сынок…
При нахлынувших воспоминаниях Блейку стало уютно и тепло, будто папа все ещё держал его руку в своей. Он ещё крепче зажмурился от удовольствия, но продолжения не последовало. Как не последовало его в Киеве, когда он очень давно приехал в Советский Союз и пришёл на эту самую Бессарабку.
Бездушный интеграл, вот ты кто такой, Дэйв Блейк.
Он на какое-то мгновение задумался. Раньше, когда он ещё не был глубоким стариком, Блейк наверняка решительно прервал бы свои походы в прошлое. Но с годами это самое прошлое становилось все объёмнее и объёмнее, и тем чаще старик позволял себе подолгу задерживаться в нём.
Вот он в тридцать третьем году. Ему шестнадцать лет, и его ещё зовут Давидом Гольдбергом. Он стоит на веранде этого самого дома, в котором сейчас вспоминается прошлое. Глядя на падающие звёзды, загадывает заветное желание. Боже! Какими смешными тогда были его заветные желания. Он тогда мечтал о велосипеде. Мечтал, чтоб кудряшка Грейс обратила, наконец, на него внимание. И что бы вы думали? Чудо свершилось – он получил в подарок велосипед, а Грейс в тот же день на вечеринке танцевала только с ним. А через четыре года даже вышла за него замуж. Дурак, как же он раньше её не разглядел?
Его папа, царство ему небесное, Соломон Гольдберг, некогда известный в Киеве провизор и фармацевт, был мудр и проницателен – он, кстати, отговаривал сына жениться на Грейс, поэтому, когда начались еврейские погромы, он не стал дожидаться худого и вовремя эмигрировал в Америку. Поселившись в Нью-Йорке, папа первым делом стал зваться Солом, а вторым – успешно наладил производство дамской косметики. Сол предусмотрительно женился на скромной, статной англо-саксонке из Пенсильвании по имени Патриция Блейк, которая и родила ему сына Давида – здорового, розовощёкого крепыша с данными американского ковбоя, но с еврейскими мозгами.
В годы Великой депрессии бывший аптекарь умудрился не только уцелеть, но и нажить немалый капитал, ибо одним из первых наладил в стране производство сухого молока и яичного порошка, что в годы Второй мировой войны обернулось баснословными прибылями.
Обладавший уникальной интуицией – только с годами Дэйв оценил, в чем величие папы, – он понял, что армии и войне потребны не только оружие и боеприпасы, но и сухие пайки, мыло, дезодоранты, пена для бритья и зубной порошок. Позже из таких «мелочей» выросли его нефтяные вышки в Техасе, на Аляске и даже в Саудовской Аравии, а вслед за этим предприятия, производящие запрещённые ныне виды химического и биологического оружия.
В те же годы папе удалось почти задаром приобрести на Ки Уэсте этот добротный, построенный в стиле средневекового дворца особняк. И в придачу к нему большой-большой сад. И тогда семья Гольдбергов переехала из сумасбродного Нью-Йорка в этот тихий райский уголок на южной оконечности Флориды.
На Ки Уэсте тогда жили в основном рыбаки, писатели и художники, а чуть позже неподалёку от дома Гольдбергов появилась летняя резиденция президента США. Тогда им был Рузвельт. Это место журналисты сразу же окрестили Малым Белым домом. Примерно тогда же всегда предусмотрительный Сол Гольдберг – шутка ли, соседствует с президентом? – заботясь о будущей судьбе единственного наследника, принял решение сменить свою фамилию на фамилию жены, и юный Давид Гольдберг вслед за отцом стал Дэйвом Блейком.
Старик ясно представил лицо папы – улыбчивое и доброе. Красивые, с поволокой, ежевичного цвета глаза таили некую ироничность и хитринку. Но на сей раз Корсару показалось, что они грустны как никогда. Папа пристально глядит на него, будто пытаясь что-то сказать важное, значительное.
Невольно Блейк отыскал взглядом свою копилку, которую с маниакальным упорством пополнял, сколько себя помнил. Она была подарком папы на Новый год и представляла собой большой старый корабельный бочонок из-под рома объёмом галлонов в пятьдесят. Копилка превратилась для него в своеобразный талисман.
– Ни дня без цента, мой мальчик! – сказал Сол, преподнося сыну бочонок и первым опустил в прорезь серебряный доллар. – Пусть это будет твоим резервным фондом на черный день. С ним ты будешь чувствовать себя увереннее, ибо, запомни, деньги есть не что иное, как отчеканенная свобода и право подчинять себе других.
Наивный старый еврейский папа. Его сыну теперь нужно только здоровье, а не деньги. Но, увы, здоровья не накопишь ни в какой копилке.
Что это его потянуло не в ту сторону? Видно, и впрямь конец близок. Усилием воли Блейк заставил себя прочитать бумагу, лежащую перед ним. И незамедлительно понял, что правильно сделал. Вот что ему нужно! Вот какое лекарство поставит его на ноги! Так что нужно стремительно действовать. А он тут нюни распустил. Тоже мне Корсар…
Когда шеф службы безопасности Пит Гудвин, облачённый в безупречный тёмно-синий костюм появился на пороге рабочего кабинета босса, старик успел окончательно прийти в себя. Тренированным глазом Пит заметил, что Корсар просматривает какие-то записи и делает пометки. Рядом лежал открытый толстенный, переплетённый кожей фолиант. Это был личный дневник босса, который Корсар вёл с незапамятных времён и куда записывал то, что считал для себя самым главным. «Наверное, босс изучает что-то важное, если рядом лежит дневник», – сделал вывод Гудвин.
Наконец Блейк оторвался от бумаг и пристально поглядел на шефа безопасности.
– А, это ты, мой мальчик, – вымолвил он таким тоном, будто Пит напросился в начале девятого утра к Корсару на приём.
Гудвин, высокий, седовласый, спортивного телосложения мужчина с ледяным взором серых глаз, внешне напоминал боссу знаменитого киноактёра Пола Ньюмена, с которым он даже некогда был на короткой ноге. На вид Гудвину было лет под пятьдесят, хотя на самом деле он уже два года как разменял шестой десяток. Бывший сотрудник ЦРУ, уволенный оттуда за «неподобающее поведение», в детали которого Блейк никогда не вникал, был не просто шефом безопасности. По существу Пит был правой рукой Корсара и его доверенным лицом. Прежде всего он координировал работу всей агентурной сети империи Блейка. Наконец, он как нянька выхаживал Корсара, когда ему совсем становилось невмоготу. Достаточно сказать, что помимо врачей Пит был единственным человеком, который знал все о болезни босса.
– Доброе утро, Дэйв. Что-нибудь стряслось? Такая рань, – с присущей весёлостью и здоровой энергетикой поинтересовался Гудвин.
– Тебе, когда ни позови, все рань и рань. Я, между прочим, уже с шести утра на ногах, – не зло, а скорее по привычке пробурчал Блейк. – По глазам вижу, что оторвал тебя от очередной куколки.
Гудвин не стал его разочаровывать, тем более что босс любил пройтись по щекотливой теме отношения полов.
– Так что случилось, сэр? Если вы даже знаете, чем я занимался, и все же позвали…
Корсар молча протянул Гудвину лист с текстом сообщения из Франции, а затем добавил листки распечатки магнитофонной записи.
Быстро пробежав глазами все страницы, Гудвин удивлённо вскинул густые брови. Уж кто-кто, а он отлично знал, что подавляющее большинство международных организаций, включая даже криминальные синдикаты, были практически подконтрольны Корсару. Но вот Страсбургский суд по правам человека к их числу явно не относился.
– Что, суд прижал к стенке? – с ухмылкой спросил он.
– Говори, да не заговаривайся, приятель. Когда этот суд прижимал меня хоть к стенке, хоть к грелке? Ну, имелись у меня проблемы с этим самым мэтром Конти, который сейчас там председательствует. Ты встретил его имя в распечатке и, наверное, решил, что дело в нём. Не угадал.
Пока босс говорил, Пит уже и сам понял, что не угадал и почему задёргался его всемогущий босс.
– Тогда российский дефолт? Хотя странно – спустя столько лет начать махать кулаками?!
– Теперь ближе, сынок, – удовлетворённо заметил Блейк. – Правда, сам дефолт меня тоже не волнует. Сам, как говорится, руку приложил.
Ставший в последние годы скрипучим, как старая лестница, голос Корсара становился особо значительным, стоило ему коснуться серьёзной темы. Это напоминало игру актёров в шекспировских спектаклях, когда герои сначала накапливали в себе страсть или негодование, а потом, когда наступал момент, выплескивали всё это на зрителей. Однако Гудвин всё ещё не понимал причину возникающего накала босса.
– Что они там, совсем с ума посходили? Вздумали засунуть палку в такой муравейник?! Россия ещё не готова. Ни к вопросам, ни к ответам на них. Вчинить иск правительству?! Сосунки, – продолжал расходиться магнат. – Кто им дал на это право? Задавать вопросы и отвечать могу только я…