Между тем все три коэффициента и показатели энтропии работают вместе с оценками силы отклонений и дают достаточно надежную для аргументации картину[40]. Кроме того, здесь возникает фундаментальное предположение, косвенно подтверждаемое падением и возрастанием значений энтропии среди незанятого в народном хозяйстве населения города и среди двух типов производственных общностей (переходящих на новую систему работы и работающих по старой). Дело в том, что энтропия – линейная функция и ее значения, показывая своего рода меру рассеяния данного континуума предметностей по массе населения, позволяют предполагать, что метрика социального пространства ограничена функциональным горизонтом общностей. И чем меньше общность, тем меньше значение энтропии (при прочих равных условиях пронизывания систем деятельности формами силовых линий социальных институтов). Это предположение нуждается в соответствующей экспериментальной проверке.
Наконец, надо сказать об аппроксимации кривых распределений (кумулят, «гауссиан» и «огив»-кривых «Парето»). Первые полтора десятка из них были получены автором в начале 80-х гг. Тогда они были встречены коллегами «в штыки», но теперь многие говорят о нормальных распределениях в социологических замерах. Программная и электронная базы, однако, не были готовы в то время еще к такому анализу[41]. Однако появление новой серии машин «Pentium», последних версий программного пакета «SPSS», двух версий «TableCurve 2D» и «TableCurve 3D», позволяющих апробированно заниматься аппроксимацией кривых, зависимостей и построением форм пространственно-временной конфигурации общества в трехмерной графике, позволило, наконец, решить поставленные еще 30 лет назад задачи[42].
Информационная база исследования
Кое-что сказано уже во Введении, и это избавляет от повторений. В общем и целом, в этой книге интерпретируется информация около 200 исследований, из которых отобрано 135 массивов, представленных в Приложении 1. Здесь 19 Всесоюзных исследований (одно из них Всероссийское по селу) и 116 региональных. Их характеристики следуют из описания в Приложении. Отметим две особенности, которые в описании не указаны, а упомянуты косвенно.
1. Стихийный характер производства социологической информации в нашем обществе приводил и приводит к тому, что в каждом отдельно взятом исследовании рассматривались (зачастую несмотря на системный «замах») узко определенные области социального и их взаимосвязи. В одном исследовании, например, это владение товарами длительного пользования, спрос на них, сбережения населения и ориентация на формы досуга, – широкий спектр, но нет информационной и политической подсистем. В другом они как раз и представлены, а в вопросе о количестве имеющихся детей[43] фиксируется важный показатель процесса рождаемости, но показателей благосостояния нет. В некоторый общесоюзных исследованиях можно поэтому рассматривать взаимосвязи только отдельных подсистем, сопоставляя их на временном ряду и выясняя динамику взаимосвязи их форм. В минимальной степени эта «ограниченность» присуща исследованиям «Образа жизни», но и там показатели подсистемы потока информации от населения во власть и показатели межличностного общения несколько сужены. Показатели информированности отсутствуют вообще, а попытка построить их косвенным образом не удалась. Зато здесь хорошо разработаны показатели обыденных жизненных представлений населения и проведено блестящее «лонгитюдное» исследование. Но так или иначе эти ограничения ставили проблему, которую надо было снять. С этой целью автором и было проведено в 1990 – 91 гг. последнее Всесоюзное исследование, в котором удалось зафиксировать практически все стороны процесса «деятельность – сознание – деятельность», сняв у личности характеристики развертки ее активности как на уровне макроструктуры общественного организма, так и на других: информированности, осознанных отношений, психолингвистическом (семиотические группы), психическом (аналог теста Люшера), установочно-этническом[44]. Было получено больше 10 000 документов и среднее число ответов на одно интервью в 150 вопросов составило около 750. Здесь был зафиксирован и процесс приема информации в естественных условиях, и уровень семиотической подготовки личности в приеме информации (способности понимать смысл текста на тот или иной лад), и дальнейшее использование элементов текста в практике, и многое другое, необходимое для работы[45]. Вычищенный от недостоверной информации массив составил 9672 документа интервью (с 3608 переменными в версии SPSS), которые дали поле частот в 7,5 млн. (вместе с перевалившими за 60 тыс. контактов с сообщениями «АиФ», «Правды», «Комсомольской правды» и «Советской России»). Общество было взято в самый критический момент точки перехода из одного состояния в другое, а методики обеспечивали стыковку этого массива информации со всеми предыдущими исследованиями по всем существенным параметрам. В дальнейшем можно было проводить только локальные точечные замеры.
2. Отдельные исследования, часто объединенные в единые массивы, как это упомянуто во Введении и описано в Приложении, интерпретируются теперь с точки зрения последних результатов анализа. Очевидно, что социальные карты и слепки деятельности, которые приведены в данной главе для представления применяемых подходов, а также обнаруженные ранее зависимости, совершенно иначе будут интерпретироваться и пониматься после анализа последних результатов, представленных в главе 2. Даже постоянство среднего числа принятых сообщений за 40-летний период получает совершенно неожиданное освещение после получения фигуры пространственно-временной конфигурации социальной системы и рассмотрения развертки поведения системы на временном ряду.
Все данные, зависимости и геометрические фигуры, представленные в книге, получены с помощью упомянутых выше статистических пакетов: «SPSS» от 6.0 до 12.0, двух версий программ «TableCurve 2D» и «TableCurve 3D»[46].
1. Стихийный характер производства социологической информации в нашем обществе приводил и приводит к тому, что в каждом отдельно взятом исследовании рассматривались (зачастую несмотря на системный «замах») узко определенные области социального и их взаимосвязи. В одном исследовании, например, это владение товарами длительного пользования, спрос на них, сбережения населения и ориентация на формы досуга, – широкий спектр, но нет информационной и политической подсистем. В другом они как раз и представлены, а в вопросе о количестве имеющихся детей[43] фиксируется важный показатель процесса рождаемости, но показателей благосостояния нет. В некоторый общесоюзных исследованиях можно поэтому рассматривать взаимосвязи только отдельных подсистем, сопоставляя их на временном ряду и выясняя динамику взаимосвязи их форм. В минимальной степени эта «ограниченность» присуща исследованиям «Образа жизни», но и там показатели подсистемы потока информации от населения во власть и показатели межличностного общения несколько сужены. Показатели информированности отсутствуют вообще, а попытка построить их косвенным образом не удалась. Зато здесь хорошо разработаны показатели обыденных жизненных представлений населения и проведено блестящее «лонгитюдное» исследование. Но так или иначе эти ограничения ставили проблему, которую надо было снять. С этой целью автором и было проведено в 1990 – 91 гг. последнее Всесоюзное исследование, в котором удалось зафиксировать практически все стороны процесса «деятельность – сознание – деятельность», сняв у личности характеристики развертки ее активности как на уровне макроструктуры общественного организма, так и на других: информированности, осознанных отношений, психолингвистическом (семиотические группы), психическом (аналог теста Люшера), установочно-этническом[44]. Было получено больше 10 000 документов и среднее число ответов на одно интервью в 150 вопросов составило около 750. Здесь был зафиксирован и процесс приема информации в естественных условиях, и уровень семиотической подготовки личности в приеме информации (способности понимать смысл текста на тот или иной лад), и дальнейшее использование элементов текста в практике, и многое другое, необходимое для работы[45]. Вычищенный от недостоверной информации массив составил 9672 документа интервью (с 3608 переменными в версии SPSS), которые дали поле частот в 7,5 млн. (вместе с перевалившими за 60 тыс. контактов с сообщениями «АиФ», «Правды», «Комсомольской правды» и «Советской России»). Общество было взято в самый критический момент точки перехода из одного состояния в другое, а методики обеспечивали стыковку этого массива информации со всеми предыдущими исследованиями по всем существенным параметрам. В дальнейшем можно было проводить только локальные точечные замеры.
2. Отдельные исследования, часто объединенные в единые массивы, как это упомянуто во Введении и описано в Приложении, интерпретируются теперь с точки зрения последних результатов анализа. Очевидно, что социальные карты и слепки деятельности, которые приведены в данной главе для представления применяемых подходов, а также обнаруженные ранее зависимости, совершенно иначе будут интерпретироваться и пониматься после анализа последних результатов, представленных в главе 2. Даже постоянство среднего числа принятых сообщений за 40-летний период получает совершенно неожиданное освещение после получения фигуры пространственно-временной конфигурации социальной системы и рассмотрения развертки поведения системы на временном ряду.
Все данные, зависимости и геометрические фигуры, представленные в книге, получены с помощью упомянутых выше статистических пакетов: «SPSS» от 6.0 до 12.0, двух версий программ «TableCurve 2D» и «TableCurve 3D»[46].
Глава 2
Пространственно-временная конфигурация социума
Вектор и скорость изменений в общем поле социальной среды
Статистические предпосылки константы на макроуровне
Проясним возможности сопоставления активности в различных подсистемах и выявления присущих нашему обществу областей дисбаланса времени в обмене результатами деятельности. Втабл. 2.1, часть которой создана еще в 1978 г., показан такой дисбаланс между рождаемостью и степенью активности женщин в информационной и общественной деятельности.
Данные говорят, что в масштабах нашего общества в целом затраты времени в самой плодовитой когорте женщин в процессе замещения поколений через воспитание примерно одного ребенка были в 70 – 80-е гг. эквивалентны времени затрат на включенность примерно в 10 институционализированных форм общественной жизни.
Здесь стандартное отклонение выступает мерой разброса затрат времени по активности людей в тех или иных формах обмена деятельностями от основной массы, сосредоточенной в типической комбинации форм предметно-институциональной структуры социальной системы. Эта структура выступает здесь в качестве кристаллической решетки «предметно закрепленных общественных сил» (Мамардашвили), в «полях тяготения» которых развертывается обмен свойствами и способностями индивидуумов. Среднее время для обмена свойствами с целью коллективного воспроизводства жизни в социальной системе в цикле замещения поколений при совместном мирном сосуществовании трехпоколенной структуры должно быть очень устойчивым и диктовать разброс по формам системы в целом и различных подсистем, близкий к нормальному[47]. Обмен носит предметный характер и, следовательно, масса его актов распределена по нормальному закону в силу своей колоссальной величины и исторически бесконечного атрибутивно, но конкретной эпохой ограниченного разнообразия форм социальной жизни. Поэтому в отдельно взятой выборке массовое явление должно отразить свойства этого обмена. С другой стороны, распределение индивидуальных временных затрат на обмен имеет нижний предел в виде времени, общественно необходимого для физического воспроизводства «индивидуальной» и в то же время общественной, родовой жизни. Без живой, развивающейся и реально свободной в выборе действий личности система мертва, а для нормального замещения поколений, при прочих равных условиях достигнутых к определенному моменту цивилизацией, необходим минимальный уровень рождений в 2,6 ребенка на семейную пару[48]. Здесь объективно фиксируется относительная величина времени, общественно необходимого для воспроизводства жизни системы. Если обмен не сбалансирован, то в различных подсистемах неизбежно выделяются очаги дисбаланса, которые мы пока увидели в соотношениях затрат на нормальное замещение поколений, и затрат на массовые формы производственной, информационной, общественно-политической и досуговой деятельности. Это противоречие между материальным и духовным производствами и воспроизводством населения, а на уровне дисфункций различных общностей – дисбаланс обмена между трудом и капиталом на полях общностей семья и производственная общность. И существо дела не меняется, будь последняя сельскохозяйственным или заводским коллективом, «семьей» бизнесменов или правительством, выступающим в качестве государственной корпорации по производству золотовалютных резервов, нефтегазовых потоков или казначейских билетов без гарантий обеспечения.
* При конструировании числа форм общей активности в целях экономии ряд однородных форм общественной работы и межличностной коммуникации объединялся.
В когорте 25 – 29 лет подсистемой, наиболее сильно дифференцирующей процесс рождаемости, является информационно-политическая, часть форм которой, с одной стороны, пронизывала трудовые коллективы, а с другой – представляла систему форм прямой и обратной связи и информационных потоков между населением и органами власти. Мы уже увидели, что эта подсистема представляла собой общественные формы массового идеологического процесса, включенность в которые была сильно связана с социальной стратификацией. Вне форм подсистемы в 1977 и 1981 гг. оставалось около 25 человек на каждую тысячу населения с избирательным правом, а в 1991 г. – 10 человек на 1000. Системных замеров нынешней ситуации нет, но некоторые исследования 1996 – 2004 гг. говорят, что, хотя эти формы и изменились и перешли на пространства других, более широких общностей, их социальное содержание и функции остались прежними. Клише-идеологемы сменили форму и знак, но не социальное назначение[49].
Характерными фактами к данным таблицы являются, во-первых, довольно высокая взаимная сопряженность степеней активности в указанной подсистеме форм с активностью в сферах досуга и высоким уровнем благосостояния и, во-вторых, некоторые мировоззренческие и психологические установки, выявившиеся при детальном рассмотрении групп с разной детностью[50]. Эти установки говорят о порожденном социальным развитием механизмов обмена и их регуляторов водоразделе родового и индивидуализированного мировоззрений. К 1990 – 91 гг. в младшем поколении до 32 лет женщины и мужчины с двумя-тремя детьми резко увеличивают трудовую активность; в табл. 2.1 об этом косвенно говорит «+» в пятой колонке. Но люди не знают, что их ожидает полное разрушение институциональных структур и форм жизни производственных коллективов и территориально-производственных агломераций. Их энергия на этом поле активности будет уничтожена[51].
Обратная связь активности в различных подсистемах нашего общества и репродуктивной активности населения – факт, установленный многими исследованиями. И, таким образом, если в 60 – 80-е гг. дисбаланс общественно необходимого времени фиксировался как противоречие между потребностями развития подсистем материального производства и воспроизводства населения – развитием мира вещей и нормального замещения поколений (между производственным коллективом и семьей, семьей и территориально-производственной агломерацией), – то теперь, после ликвидации институтов производственных общностей, этот дисбаланс уже не «стушеван» ничем и принял форму открытого антагонизма между воспроизводственными функциями семьи и государственной политикой в целом. Пенять больше не на кого, так как сук, на котором сидели, сами же в кураже и срубили. Индивид может рассчитать ресурс своего времени только в затратах на воспроизводство своей индивидуальной или родовой жизни. Объективно этот выбор поставлен так социальной системой. Возможность присвоения времени другого человека и тем самым обмен с ним свойствами и способностями сокращается в атомизированном обществе «свободного» индивидуализма. Но стихийно складывающийся баланс цикла жизни общественной системы отражается и чувствуется индивидуально. Широкие слои населения ясно видят бесперспективность решения проблем неадекватным социальным управлением и отвечают, чем могут. Они «свободны» на поле семьи – последней имеющейся в их распоряжении общности. Пронаталистская политика 80-х годов имела успех не только за счет резонанса с демографически структурно обусловленным подъемом детности (имевшим, кстати, место и недавно), но и потому, что она носила ресурсосберегающий характер для проявления своих общественных функций женщиной-матерью и мужчиной-отцом на семейном пространстве. Это очень хорошо видно из табл. 2.1, где у самой социально активной части когорты женщин 25 – 29 лет в 1981 г. самая высокая за 14 лет средняя рожденных детей. Этот «подъем» сработает потом в 2002 – 2004 гг., когда поколения, рожденные в стабильный период, сами начнут создавать семью. Однако в целом норма детности уменьшалась, и этот «частный успех» не принесет результата на общем фоне. Информационные средства будут в 2004 г. захлебываться в раже от восторженных сообщений о подъеме рождаемости, хотя это будет, во-первых, эхо пронаталистской политики начала 80-х, а во-вторых, реализацией последних по возможным срокам отложенных рождений старших когорт. «Повзросление» рождаемости свидетельствует о глубокой общественной социально-экономической разбалансировке, а вовсе не о долгожданном выходе из мертвящей стагнации.
В то же время следует отметить очень важный факт: то, что дифференциация по активности скорее фиксирует не личные свойства индивидуума, а общественные нормы и механику устройства «снятия» социальной системой свойств личности. Это общественные формы присвоения личностью жизненного поля активности, которые она застает, вступая в жизнь. И это и есть своего рода отражение социально-исторического, в марксистских терминах формационного, «генома» той или иной этно-социальной аппликации. И он неизбежно должен выкристаллизоваться из объективных «карт» и «слепков» деятельности социальной системы, если мы хотя бы в первом приближении, хотя бы на девять десятых замкнем предметно-институциональную структуру активности и для начала рассмотрим ее внутренние связи.
Таким образом, в нашей работе социальное пространство – это суммарная масса актов обмена, поле событий взаимодействия в подсистеме обмена свойствами и способностями индивидуумов в процессе реализации общественно-необходимых форм активности. Здесь мы сталкиваемся с фактом, который обычно забывается в идеологии. Первый, очевидный и базовый факт, лежащий в основе разделения труда в обществе, перешел из природной составляющей: это объективное природно-социальное разделение труда между полами.
Данные говорят, что в масштабах нашего общества в целом затраты времени в самой плодовитой когорте женщин в процессе замещения поколений через воспитание примерно одного ребенка были в 70 – 80-е гг. эквивалентны времени затрат на включенность примерно в 10 институционализированных форм общественной жизни.
Здесь стандартное отклонение выступает мерой разброса затрат времени по активности людей в тех или иных формах обмена деятельностями от основной массы, сосредоточенной в типической комбинации форм предметно-институциональной структуры социальной системы. Эта структура выступает здесь в качестве кристаллической решетки «предметно закрепленных общественных сил» (Мамардашвили), в «полях тяготения» которых развертывается обмен свойствами и способностями индивидуумов. Среднее время для обмена свойствами с целью коллективного воспроизводства жизни в социальной системе в цикле замещения поколений при совместном мирном сосуществовании трехпоколенной структуры должно быть очень устойчивым и диктовать разброс по формам системы в целом и различных подсистем, близкий к нормальному[47]. Обмен носит предметный характер и, следовательно, масса его актов распределена по нормальному закону в силу своей колоссальной величины и исторически бесконечного атрибутивно, но конкретной эпохой ограниченного разнообразия форм социальной жизни. Поэтому в отдельно взятой выборке массовое явление должно отразить свойства этого обмена. С другой стороны, распределение индивидуальных временных затрат на обмен имеет нижний предел в виде времени, общественно необходимого для физического воспроизводства «индивидуальной» и в то же время общественной, родовой жизни. Без живой, развивающейся и реально свободной в выборе действий личности система мертва, а для нормального замещения поколений, при прочих равных условиях достигнутых к определенному моменту цивилизацией, необходим минимальный уровень рождений в 2,6 ребенка на семейную пару[48]. Здесь объективно фиксируется относительная величина времени, общественно необходимого для воспроизводства жизни системы. Если обмен не сбалансирован, то в различных подсистемах неизбежно выделяются очаги дисбаланса, которые мы пока увидели в соотношениях затрат на нормальное замещение поколений, и затрат на массовые формы производственной, информационной, общественно-политической и досуговой деятельности. Это противоречие между материальным и духовным производствами и воспроизводством населения, а на уровне дисфункций различных общностей – дисбаланс обмена между трудом и капиталом на полях общностей семья и производственная общность. И существо дела не меняется, будь последняя сельскохозяйственным или заводским коллективом, «семьей» бизнесменов или правительством, выступающим в качестве государственной корпорации по производству золотовалютных резервов, нефтегазовых потоков или казначейских билетов без гарантий обеспечения.
В когорте 25 – 29 лет подсистемой, наиболее сильно дифференцирующей процесс рождаемости, является информационно-политическая, часть форм которой, с одной стороны, пронизывала трудовые коллективы, а с другой – представляла систему форм прямой и обратной связи и информационных потоков между населением и органами власти. Мы уже увидели, что эта подсистема представляла собой общественные формы массового идеологического процесса, включенность в которые была сильно связана с социальной стратификацией. Вне форм подсистемы в 1977 и 1981 гг. оставалось около 25 человек на каждую тысячу населения с избирательным правом, а в 1991 г. – 10 человек на 1000. Системных замеров нынешней ситуации нет, но некоторые исследования 1996 – 2004 гг. говорят, что, хотя эти формы и изменились и перешли на пространства других, более широких общностей, их социальное содержание и функции остались прежними. Клише-идеологемы сменили форму и знак, но не социальное назначение[49].
Характерными фактами к данным таблицы являются, во-первых, довольно высокая взаимная сопряженность степеней активности в указанной подсистеме форм с активностью в сферах досуга и высоким уровнем благосостояния и, во-вторых, некоторые мировоззренческие и психологические установки, выявившиеся при детальном рассмотрении групп с разной детностью[50]. Эти установки говорят о порожденном социальным развитием механизмов обмена и их регуляторов водоразделе родового и индивидуализированного мировоззрений. К 1990 – 91 гг. в младшем поколении до 32 лет женщины и мужчины с двумя-тремя детьми резко увеличивают трудовую активность; в табл. 2.1 об этом косвенно говорит «+» в пятой колонке. Но люди не знают, что их ожидает полное разрушение институциональных структур и форм жизни производственных коллективов и территориально-производственных агломераций. Их энергия на этом поле активности будет уничтожена[51].
Обратная связь активности в различных подсистемах нашего общества и репродуктивной активности населения – факт, установленный многими исследованиями. И, таким образом, если в 60 – 80-е гг. дисбаланс общественно необходимого времени фиксировался как противоречие между потребностями развития подсистем материального производства и воспроизводства населения – развитием мира вещей и нормального замещения поколений (между производственным коллективом и семьей, семьей и территориально-производственной агломерацией), – то теперь, после ликвидации институтов производственных общностей, этот дисбаланс уже не «стушеван» ничем и принял форму открытого антагонизма между воспроизводственными функциями семьи и государственной политикой в целом. Пенять больше не на кого, так как сук, на котором сидели, сами же в кураже и срубили. Индивид может рассчитать ресурс своего времени только в затратах на воспроизводство своей индивидуальной или родовой жизни. Объективно этот выбор поставлен так социальной системой. Возможность присвоения времени другого человека и тем самым обмен с ним свойствами и способностями сокращается в атомизированном обществе «свободного» индивидуализма. Но стихийно складывающийся баланс цикла жизни общественной системы отражается и чувствуется индивидуально. Широкие слои населения ясно видят бесперспективность решения проблем неадекватным социальным управлением и отвечают, чем могут. Они «свободны» на поле семьи – последней имеющейся в их распоряжении общности. Пронаталистская политика 80-х годов имела успех не только за счет резонанса с демографически структурно обусловленным подъемом детности (имевшим, кстати, место и недавно), но и потому, что она носила ресурсосберегающий характер для проявления своих общественных функций женщиной-матерью и мужчиной-отцом на семейном пространстве. Это очень хорошо видно из табл. 2.1, где у самой социально активной части когорты женщин 25 – 29 лет в 1981 г. самая высокая за 14 лет средняя рожденных детей. Этот «подъем» сработает потом в 2002 – 2004 гг., когда поколения, рожденные в стабильный период, сами начнут создавать семью. Однако в целом норма детности уменьшалась, и этот «частный успех» не принесет результата на общем фоне. Информационные средства будут в 2004 г. захлебываться в раже от восторженных сообщений о подъеме рождаемости, хотя это будет, во-первых, эхо пронаталистской политики начала 80-х, а во-вторых, реализацией последних по возможным срокам отложенных рождений старших когорт. «Повзросление» рождаемости свидетельствует о глубокой общественной социально-экономической разбалансировке, а вовсе не о долгожданном выходе из мертвящей стагнации.
В то же время следует отметить очень важный факт: то, что дифференциация по активности скорее фиксирует не личные свойства индивидуума, а общественные нормы и механику устройства «снятия» социальной системой свойств личности. Это общественные формы присвоения личностью жизненного поля активности, которые она застает, вступая в жизнь. И это и есть своего рода отражение социально-исторического, в марксистских терминах формационного, «генома» той или иной этно-социальной аппликации. И он неизбежно должен выкристаллизоваться из объективных «карт» и «слепков» деятельности социальной системы, если мы хотя бы в первом приближении, хотя бы на девять десятых замкнем предметно-институциональную структуру активности и для начала рассмотрим ее внутренние связи.
Таким образом, в нашей работе социальное пространство – это суммарная масса актов обмена, поле событий взаимодействия в подсистеме обмена свойствами и способностями индивидуумов в процессе реализации общественно-необходимых форм активности. Здесь мы сталкиваемся с фактом, который обычно забывается в идеологии. Первый, очевидный и базовый факт, лежащий в основе разделения труда в обществе, перешел из природной составляющей: это объективное природно-социальное разделение труда между полами.
Информационная база решения задачи
Четким подтверждением существования постоянной общественно необходимого времени на макроуровне предметно-институциональной среды явились результаты лонгитюдного исследования в рамках Всесоюзного исследования образа жизни населения СССР. Включенность в максимальное число форм жизни (дихотомия «используют – не используют») давала матрицу 297, фиксирующую как подсистемные, так и общую активности индивидуумов. Оказалось, что кумуляты активности ансамбля москвичей в 1980 и 1985 гг. практически одинаковы и, кроме того, почти тождественны кривым по двум массивам, репрезентативным населению страны (10 154 и 9672 человека за 81 и 91 гг.).
Мы выбрали для наглядности достаточно простое уравнение из сотен предоставленных программой аппроксимации. И не в формулах дело: мечта об управлении обществом по формулам – объективно несбыточное дело, которое может возникнуть только из убогого миросозерцания. Здесь важен, во-первых, факт надежности и достоверности информации, во-вторых, простота иллюстрации данных, которые были получены по всем видам деятельности (воспроизводства населения, досуга, трудовой, коммуникативной и т. п.), начиная с 1980 г., и рассматриваются суммарно[52].
Рис. 2.1. Кумуляты активности по четырем исследованиям 1980-1991 гг.
Отметим три важных обстоятельства. Во-первых, принципиальную устойчивость распределений во всех четырех независимых замерах по приведенным показателям, во-вторых, рост разброса, медианы и падение энтропии в кумуляте по формам жизни в СССР к 1990/91 гг. (система стягивается к центральной области при возрастании распыления массы деятельности и крутизны кривой), в-третьих, высокий доверительный интервал статистической модели.
Мы выбрали для наглядности достаточно простое уравнение из сотен предоставленных программой аппроксимации. И не в формулах дело: мечта об управлении обществом по формулам – объективно несбыточное дело, которое может возникнуть только из убогого миросозерцания. Здесь важен, во-первых, факт надежности и достоверности информации, во-вторых, простота иллюстрации данных, которые были получены по всем видам деятельности (воспроизводства населения, досуга, трудовой, коммуникативной и т. п.), начиная с 1980 г., и рассматриваются суммарно[52].
Отметим три важных обстоятельства. Во-первых, принципиальную устойчивость распределений во всех четырех независимых замерах по приведенным показателям, во-вторых, рост разброса, медианы и падение энтропии в кумуляте по формам жизни в СССР к 1990/91 гг. (система стягивается к центральной области при возрастании распыления массы деятельности и крутизны кривой), в-третьих, высокий доверительный интервал статистической модели.