Сувестр Пьер. Трагический исход

   Раздались редкие аплодисменты, связанные с удивительным воздействием этого оригинального и волнующего произведения на слушателей. Светские люди, особенно когда обедают, не щедры на такие возгласы одобрения, как «браво». Но несколько похвальных слов, казалось, в достаточной степени удовлетворили исполнителей, знающих, на что они еще могут рассчитывать.
   Валентина постепенно пришла в себя, справившись с волнением, которое она, казалось, испытывала. Но ее лицо сохранило следы пережитого воздействия странной цыганской мелодии. Она была бледной, и темные круги под глазами слегка увеличились. Она едва притронулась к обеду, который ей подали.
   Только один барон де Леско отдавал должное столь изысканной еде. Доктор Юбер выглядел расстроенным, у него отсутствовал аппетит, он не проявлял интереса к седлу барашка, безо всякого восхищения взирал на вкусное пралине, фирменное блюдо ресторана, заслуживающее действительных комплиментов!
   Барон наконец обратил внимание на необычное состояние жены, и, нежно наклонясь к ней в тот момент, когда подали кофе, он участливо спросил:
   – Вам не по себе, дорогая? Не заболели ли вы?
   Валентина сделала усилие, чтобы любезно ответить:
   – Я не заболела, но чувствую себя усталой.
   Затем обратившись к доктору Юберу, она сказала:
   – Извините меня, мой друг, что наш вечер так быстро закончился, но мне хотелось бы вернуться домой… Жоффруа, – продолжала она, обернувшись к мужу, – отвезите меня, пожалуйста, домой, а потом вы будете свободны и сможете пойти в клуб, если захотите, или лучше в этот «Музыкальный кабачок» вместе с доктором Юбером.
   Но гость супругов де Леско запротестовал:
   – Спектакль без вас, мои друзья, меня совсем не интересует. Но поскольку вы заболели, мадам, я прошу разрешения вернуться спокойно к себе домой.
   Доктор Морис Юбер встал, потребовал пальто в вестибюле, затем, вновь повернувшись к Валентине, спросил:
   – Вы извините меня? Я пойду пожать руку моему другу Дервалю.
   Молодые люди обменялись сердечным приветствием, и морской офицер своим низким и взволнованным голосом спросил:
   – Доктор, вы, как всегда, довольны своей работой? И, как всегда, остаетесь к тому же светским человеком? Черт возьми! Примите мои поздравления! Вы обедали сегодня с очень красивой женщиной!
   Сорине-Моруа, который только что был представлен Морису Юберу, прекратил на минуту есть, чтобы спросить его:
   – В самом деле! Эта молодая женщина, которую вы сопровождали, восхитительна… Ближе к делу, скажите-ка мне ее имя. Я забыл, где видел ее и супруга. Но действительно, их черты лица мне кого-то напоминают. Я их узнал, не будучи им представленным.
   Морис Юбер и не подумал что-то скрывать. Он просто ответил:
   – Баронесса и барон де Леско бывают часто в парижском свете, вы можете всегда их встретить здесь. Они мои новые друзья, которыми я дорожу.
   Попрощавшись с ними, Морис Юбер удалился.

 

 
   Спустя несколько минут Валентина и ее супруг сели в свой автомобиль, и шофер, удивленный и одновременно обрадованный, что обед закончился так рано, на большой скорости отвез их домой.
   Барон и баронесса де Леско жили на улице Спонтини рядом с Булонским лесом. Специально построенный элегантный особняк, окруженный восхитительным садом с большими тенистыми деревьями, придавал этому месту изящный, скромный и привлекательный вид сельской местности.
   Спустя несколько минут после отъезда из ресторана «Лукулл» автомобиль остановился на краю тротуара перед домом.
   Едва только барон де Леско вставил ключ в замок ворот садовой решетки, как окна особняка засветились, дверь подъезда отворилась, и с достойным и торжественным видом, одетый в черную ливрею, появился дворецкий Дезире. Он возник перед своими господами, бесстрастный и холодный, как и подобает слуге порядочного дома, и приветствовал их, не выразив никакого удивления. Хороший слуга никогда ничему не удивляется.
   Только когда барон задержался в холле особняка, чтобы просмотреть почту, а баронесса быстро поднялась на второй этаж, Дезире осмелился обратиться к своему хозяину:
   – Новый грум, которого вы, мсье, наняли в ресторане «Лукулл», уже здесь. Сначала я не поверил ему, но потом он мне показал вашу визитную карточку, и тогда я его устроил… Я полагаю, что мсье видел его рекомендательные письма…
   В словах Дезире послышался легкий упрек, но барон де Леско, увлеченный просмотром почты, не уловил его.
   – Превосходные рекомендации… превосходные… Ведь мне рекомендовал его Шарль.
   Затем он добавил:
   – Разбудите меня завтра ровно в восемь утра, я должен пойти по делам.
   – Желает ли господин барон, чтобы я помог ему раздеться?
   – Не стоит, Дезире. Можете идти спать!
   Между тем Валентина, поднявшись в свою комнату, быстро разделась. Оставаясь задумчивой, затаенной, взволнованной до глубины души с тех пор, как она услышала в ресторане цыганскую мелодию «Страстно», баронесса позволила себя раздеть горничной, которая внимательно и усердно распустила тяжелую копну черных волос своей госпожи, причесав ее на ночь.
   Она передала Валентине пеньюар и предложила оказать еще какие-нибудь услуги.
   – Спасибо, – ответила баронесса. – Вы мне больше не нужны и можете уйти.
   Как только горничная удалилась, барон де Леско спросил разрешения войти к супруге.
   – Входите, прошу вас, – ответила она.
   Барон увидел, что жена уже собиралась лечь спать.
   – Извините за беспокойство, – произнес он, – но я пришел узнать, как вы себя чувствуете?
   Машинально отеческим поцелуем он прикоснулся ко лбу Валентины, затем, заглядывая ей в глаза, спросил:
   – Не заболели ли вы серьезно, моя дорогая?
   – Слава Богу, нет, – ответила молодая женщина. – Это простое недомогание. Завтра я буду совершенно здорова…
   – Спокойной ночи, Валентина.
   – Спокойной ночи, Жоффруа.
   Около четверти часа в особняке царила тишина. Валентина была одна на своей отдельной половине; ее спальня, будуар и умывальная комната занимали западную половину особняка и заканчивались террасой, выходящей в большой сад.
   Молодая женщина поднялась с кровати, чтобы закрыть задвижку двери.
   Но посреди комнаты она вдруг удивленно остановилась, подавив крик, который чуть не сорвался с ее губ.
   – Боже мой, – прошептала она тихо, – вы здесь!
   В смятении и испуге она всматривалась в неожиданное видение, представшее перед ней.
   В этот вечер стояла очень теплая, слегка ветреная погода и, несмотря на поздний час, было душно, но не сыро.
   Валентина оставила окно приоткрытым.
   Именно в это окно и забрался кто-то. Он стоял неподвижно и дрожал, томясь с искаженным лицом и желая узнать, какое впечатление он произвел. Это был доктор Юбер!
   На удивленное восклицание молодой женщины он ответил тревожным голосом:
   – Валентина, извините меня!
   Молодая женщина была слишком взволнована, чтобы тотчас ответить; инстинктивным жестом стыдливости она запахнула пеньюар, раскрывшийся на груди, затем, приблизившись к доктору, спросила:
   – Что вам угодно?.. Зачем вы пришли сюда? Кто вам позволил?..
   Ее глаза выражали возмущенное негодование.
   И доктор Юбер не смог выдержать этот взгляд, он опустил глаза и тоном ребенка, которого бранят, униженно попросил прощения:
   – Ах! Валентина, я знаю, что поступил плохо. Уже давно я противлюсь этому чувству, борюсь сам с собой. Я позволю себе сказать и повторю много, много раз, как я вас люблю… Несомненно, я безумен, но ведь это безумие от любви к вам. Я люблю вас! Люблю!
   Молодой человек задыхался. По мере того как он говорил, признаваясь в своей страсти, его голос становился более четким, уверенным, он осмелился смотреть на Валентину.
   Она же немного отступила назад. Ее лицо выражало теперь скорее удивление, чем возмущение. Безусловно, в некотором отношении ее тронула очевидная искренность этого человека, который не страшась, презирая все условности света и общества, проник к ней, чтобы сообщить со всем пылом страсти и убежденности о том, что молодая женщина знала давным-давно!
   Тем не менее, она возразила:
   – Морис, Морис, возможно ли это? Я не верю своим глазам. Вы здесь? И таким образом… Я никогда бы не подумала, что такой галантный человек, как вы, можете поступить столь некорректно, столь дерзко.
   Морис Юбер приблизился к молодой женщине, и, подавив ее первоначальное сопротивление, взял ее руку и страстно сжал. Своим низким мелодичным голосом, который, однако, слегка дрожал, он начал говорить, устремив на молодую женщину подозрительный взгляд:
   – Валентина, уверяю вас, я никогда бы не осмелился принять подобное решение, если бы довольствовался тем, что продолжал вас любить, как любил вчера… даже в этот вечер… до этого проклятого обеда… Но ведь что-то произошло между нами, по крайней мере, повлияло на меня.
   Таинственные и непонятные слова, произнесенные доктором, поразили Валентину.
   – Что вы хотите сказать? На что намекаете? – спросила она.
   Казалось, до сих пор доктор Юбер делал усилия, чтобы что-то скрыть от Валентины.
   – Ради Бога, Валентина, – умолял он, – скажите мне сначала, любите ли вы меня?
   И поскольку молодая женщина выразила протест, он уточнил:
   – Скажите только, вы когда-нибудь меня полюбите?..
   Неистовая борьба происходила в сердце Валентины.
   Нельзя сказать, чтобы сдержанное и одновременно пылкое ухаживание блестящего доктора, продолжавшееся уже много недель, оставляло ее равнодушной. Но она была поражена и возмущена беседой с ним, на которую согласилась в этот вечер, с человеком, которого она принимала у себя ночью подобно любовнику.
   – Полюбить вас? – начала она. – Полюбить вас когда-нибудь? Бог мой, я не смогу… Кто может сказать, что будет в дальнейшем?
   Она провела руками по лбу, затем нервно сжала виски. Ее щеки, ранее бледные, теперь покрылись румянцем, кровь прилила к губам, взгляд загорелся. Она стала удивительно красивой, эта Валентина де Леско, которую парижское общество, столь разборчивое и настроенное критически, нарекло «Королевой Парижа».
   И доктор Юбер упал перед ней на колени.
   – Заклинаю вас, – произнес он дрожащим голосом, – снимите камень с моей души! Помогите мне избавиться от подозрения, которое не дает мне покоя с того вечера и заставляет делать столько глупостей.
   – Какого подозрения? – спросила Валентина.
   Доктор тотчас поднялся, вновь приблизился к молодой женщине и, устремив на нее глаза, властно и повелительно прошептал:
   – Я схожу с ума от ревности, от ревности к вам, Валентина… Вы любите другого, у вас есть любовник?..
   Баронесса де Леско стала бледной как смерть; она сжала кулаки, нахмурясь.
   – Мсье, – произнесла она ледяным тоном, – вы поистине злоупотребляете моим терпением. Я простила вас за нетактичность, когда вы объяснялись мне в любви. Но я не могу и минуту вынести, когда вы оскорбляете меня подозрениями. Уходите! Я вам приказываю!
   – Валентина, – бормотал, запинаясь, доктор с искаженным лицом. – Ради Бога, ответьте мне! Успокойте меня!
   – Я же вам уже сказала: оставьте меня! Уходите!
   И Валентина де Леско энергичным движением руки указала на открытое окно, через которое доктор Юбер ранее вошел.
   Он сгорбился, отошел от нее на несколько шагов, собираясь уйти, но не смог на это решиться и вернулся назад.
   Валентина заметила слезы на его глазах. Горе этого несчастного, казалось, взволновало ее на мгновение, она не повторила своего приказа.
   Морис Юбер сказал:
   – Я с ума схожу от ревности. Я вас ревную, ревную ко всем, кто вас окружает, кто может приблизиться к вам.
   – И к моему мужу тоже? – зло спросила она.
   Лицо доктора исказила судорога. Юбер, казалось, очень страдал от этой иронии. Он ответил:
   – К вашему мужу тоже… но и к другим. Послушайте, Валентина, что я вам должен сказать, и успокойте меня наконец… Я считал, что видел… да, я видел: в этот вечер во время обеда вы были взволнованы мелодией, исполняемой цыганами. Вы держали в руке клочок бумаги… записку… которую вам передали… Скажите мне… это правда?
   Валентина на мгновение смутилась, но ее лицо сразу же приняло выражение холодного достоинства и абсолютного равнодушия.
   – Записку, мне?.. – спросила она.
   Затем, предугадывая ход событий, она продолжала с надменным видом:
   – Достаточно, Морис… Мне кажется, вы устраиваете мне допрос. И по какому праву, я вас спрашиваю?
   – По праву любящего вас человека, – отвечал он.
   – Разве я вам давала повод? – спросила его Валентина.
   По мере продолжения разговора, Юбер, казалось, все более и более старался не унывать.
   – Может быть! – произнес он. Уже давно я вам говорю о своей любви. И вы меня не останавливали, вы меня почти поощряли… Если бы вы меня не любили, вы бы не поступали таким образом…
   – Довольно, – категорично приказала молодая женщина. – Я никому не позволю ни обсуждать мое поведение, ни становиться судьей моих поступков. Я уже сказала вам, Морис, и повторяю: уходите, уходите немедленно.
   Доктор отступил, достиг окна и снова спросил:
   – Валентина, вы любите другого? Возможно ли это?.. Валентина, отвечайте мне, вы меня обманываете?..
   Ответом ему был только взрыв смеха, пронзительный и нервозный. Молодая женщина, однако, добавила:
   – Обманывать вас! Но кто вы мне будете: муж или любовник?
   Крик боли, страстная жалоба – имя Валентины, повторенное неоднократно, – раздавались несколько мгновений в ярко освященной комнате.
   Отчаявшись, не смея далее продолжать разговор, доктор Юбер вернулся к открытому окну.
   Он исчез в темноте, спрыгнув в сад и углубившись в парк.
   Некоторое время Валентина оставалась посредине комнаты бледная и неподвижная. Когда же шум в саду затих, она подошла ко все еще открытому окну, потянула за ставни и прочно закрепила их.
   – Бедный Юбер! – прошептала она. – Как он меня любит! Мне было мучительно трудно так разговаривать с ним!
   Молодая женщина остановилась на мгновение… Затем продолжала вполголоса:
   – Я не могу не признаться себе, действительно, я испытываю к нему симпатию, даже большую симпатию.
   И добавила с нервным смешком:
   – Но он так объясняется в любви, как будто перенесся в другую эпоху. Еще немного – и я бы подумала, что он хочет меня похитить согласно обычаю рыцарей былых времен, когда они похищали своих возлюбленных из окна башни с помощью веревочной лестницы.
   Она шутила, чтобы отвлечь себя от дум. Если бы кто-нибудь, даже не слишком проницательный, увидел ее в этот момент, он догадался бы, что ее веселье, задор наигранны. Валентина на самом деле очень разволновалась. Порывистость ее движений подтверждала это.
   Молодая женщина подошла к зеркалу, долго рассматривала свое отражение и, казалось, ужаснулась, увидев себя.
   Она была бледна, под глазами образовались круги, расширенные зрачки сверкали необычным блеском. Она тяжело дышала и, приложив машинально руку к груди, почувствовала, как стремительно билось ее сердце.
   – Неужели я так волнуюсь? – прошептала она.
   И, сраженная усталостью, с которой уже давно боролась, она призналась сама себе:
   – Да, я взволнована, обеспокоена, смертельно встревожена… но и просто сгораю от любопытства.
   И вдруг, как будто воскресив в памяти виденный ранее сон, подняв глаза к небу, она спросила:
   – Кто он? Что он хочет от меня?.. Чего добивается от меня?.. Что означает эта странная и загадочная манера его поведения?.. Почему всегда звучит этот мотив под названием «Страстно», исполняемый различными музыкантами, который должен меня волновать… И он действительно волнует меня. Кто же, однако?.. Что все это значит?
   Рассуждая таким образом и произнося шепотом эти странные слова, смысл которых едва понимала она сама, Валентина вновь машинально подошла к окну, чтобы убедиться, что оно закрыто, и дверь тоже заперта на задвижку, и никто не сможет войти к ней, никто не будет подглядывать снаружи.
   Убедившись, что она отгородилась от всего мира, молодая женщина взяла дамскую сумочку и вынула оттуда скомканную записку.
   Несколько мгновений она держала ее в руках.
   Она прошептала задумчиво:
   – От влюбленных ничего не скроешь. Юбер видел, как я взяла записку.
   Молодая женщина еще колебалась, боролась с желанием прочесть эту загадочную записку, найденную под листом промасленной бумаги, в которую в ресторане «Лукулл», как и во всех элегантных ресторанах, было принято заворачивать хлебцы.
   Башенные часы пробили два часа ночи. Валентина дрожала.
   – Уже так поздно, – прошептала она.
   И все-таки, казалось, она и не думала ложиться спать. Она неподвижно стояла посредине комнаты с зажатой в руке запиской.
   – Нужно, однако, чтобы я узнала…
   И приняв решение, она развернула листок, подошла к электрической лампе и стала читать.
   В записке были указаны только дата, время и адрес.
   Долго после этого Валентина оставалась озабоченной.
   – Пойду ли я? – спрашивала она себя и, подавляя в себе любопытство, объявила:
   – Я не пойду…
   Но спустя несколько минут она передумала и сказала:
   – Может быть, и пойду. Было бы смешно не узнать…
   Но ее гордый и высокомерный характер взял верх:
   – Терпеть не могу приказов! Я ни за что не пойду туда…
   В три часа утра, растерянная и так и не принявшая решения, она легла в постель.
   Предварительно над пламенем свечи она сожгла таинственную записку, запомнив ее содержание.
   Затем она погасила электрический свет. Абсолютная темнота окутала комнату. Валентина попыталась заснуть, но не смогла.
   И только на ранней заре она заснула.
   Последние мысли, пронесшиеся в ее голове, отражали ее колебания, озабоченность:
   – Пойти? Не пойти?..
   Дрожь пробежала по ее телу…
   В какое-то мгновение ее губы прошептали:
   – Я боюсь… прошлое… что, если… нет, я сумасшедшая!
   У Валентины де Леско была какая-то тайна.
   Что это была за тайна?
   В сотый раз она повторяла:
   – Пойти?.. Не пойти?..

Глава 6

ТАИНСТВЕННЫЙ НЕЗНАКОМЕЦ

   – Скажите, пожалуйста, мсье, в какой стороне находится улица Жирардон?
   – Улица Жирардон, мадам? Сию минуту…
   Постовой, несущий дежурство на углу бульваров и улицы Лепик, поискал в кармане своего мундира маленький справочник по улицам города, который ему выдали в префектуре.
   В то же время он окинул восхищенным взглядом тонкий силуэт женщины, обратившейся к нему с вопросом.
   По всей вероятности, женщина была еще совсем молодой, и, хотя ее лицо скрывалось за достаточно плотной вуалеткой каштанового цвета с большими цветными узорами, нетрудно было догадаться, что она очень хорошенькая. От нее исходило какое-то тайное очарование, захватывающее и волнующее.
   Высокая, тонкая, очень элегантная дама ожидала ответа с несколько высокомерным и слегка равнодушным видом.
   Постовой, придерживаясь буквы закона и хвастаясь, что хорошо знает Монмартр, большим пальцем руки листал справочник:
   – Жа, Же, Жи… Да, вот нашел!.. Улица Жирардон, мадам, начинается от улицы Коленкур и кончается улицей Лепик.
   Ответ был точным, но незнакомка казалась несколько смущенной:
   – А улица Лепик, мсье, где она?
   – Здесь, мадам, вы как раз на ней находитесь, а улица Жирардон должна быть, если я не ошибаюсь, на самом верху «Святой горы».
   Почему постовой называл Монмартровскую гору «святой»?
   Почему он улыбался, с фатовским видом бросая взгляд на молодую женщину, которая его спрашивала?
   Это, наверное, мало интересовало незнакомку, да она и не стремилась ни во что вникать.
   – Спасибо, мсье, – поблагодарила она. – Это не так далеко отсюда?
   – Десять минут ходьбы.
   Легким кивком головы молодая женщина попрощалась с ним и несколько поспешно направилась на улицу Лепик.
   Она не была обитательницей Монмарта, и «Святая гора», как ее называл постовой, ее абсолютно не интересовала.
   Проходя, молодая женщина бросала удивленные взгляды на странные, жалкие, нищенские рестораны, сосредоточенные в нижней части улицы Лепик, которые гордились, за неимением лучшего, тем, что имеют в качестве клиентов полуголодных артистов, бездарных живописцев, малоизвестных литераторов.
   Время от времени с ее губ срывались слова:
   – Как безумно я поступаю! Совершенно безумно!.. Я не пойду туда…
   На пересечении улицы Аббесс молодая женщина снова заколебалась, стоит ей пойти дальше по улице Лепик или вернуться назад?
   Казалось просто невероятным, что она продолжает двигаться вперед по необычным маленьким улочкам, попадающимся на ее пути.
   Она спросила снова:
   – Скажите, пожалуйста, как пройти на улицу Жирардон?
   – Немного выше, мадемуазель!.. Ах, черт побери! Чтобы добраться туда, нужно как можно больше набрать воздуха в легкие.
   Услышав слово «мадемуазель», она немного улыбнулась, а затем снова поспешила вперед.
   – Я не пойду туда, не пойду, – повторила она.
   Чем больше пыталась она убедить себя в нежелании туда идти, тем быстрее ускоряла свои шаги, тем более становилась озабоченной, старалась не сбиться с пути и достигнуть цели своей прогулки.
   Эта необычайно элегантная незнакомка в богемном квартале после полудня подвергала себя опасности, шагая по улочкам Монмартра. Это была не кто иная, как богатая и красивая баронесса де Леско, которая накануне вечером в великолепном туалете обедала в ресторане «Лукулл», затем позднее, вернувшись к себе на улицу Спонтини, вынуждена была выслушивать признания в любви своего поклонника доктора Мориса Юбера. Она кокетничала с ним, но он не был ее любовником.
   Как же рискнула Валентина оказаться в таком квартале, прийти на улицу Жирардон?
   Засыпая накануне вечером, Валентина думала о таинственной записке, полученной ею во время обеда, думала также о необычайной смелости доктора Юбера, проникшего к ней вечером в комнату через окно.
   Она была очень расстроена. Даже утром, проснувшись в своей уютной комнате и вспомнив в сладкой дремоте события предыдущего вечера, она продолжала находиться в тревожном состоянии.
   Валентина не забыла тех лаконичных слов, которые приводились в таинственной записке, сожженной ею накануне вечером: «Ради Бога, приходите завтра в три часа дня на улицу Жирардон, шесть».
   И все – никаких подробностей, никаких уточняющих данных, никакой подписи…
   Однако эти слова – категоричные и исполненные почтения одновременно – запечатлелись надолго в памяти Валентины.
   Кто бы мог написать ей эту записку?
   Вначале, когда в самом разгаре обеда она почувствовала под масляной бумагой, в которую был завернут хлеб, записку, она подумала, что только Морис Юбер мог осмелиться вести с ней подобную переписку. Но визит доктора Юбера разуверил ее в этом. Проявляемая им безумная ревность доказала Валентине, что это был не он. И она, встревоженная, обезумевшая от любопытства, напрасно пыталась отгадать, кто же мог быть ее таинственным корреспондентом.
   Элегантная молодая женщина в конце концов решила, что она не пойдет на свидание, которое ей назначили.
   Ей казалось просто чудовищным согласиться на такую встречу. Но приняв решение не ходить на улицу Жирардон, она старалась представить себе, кто же мог ее там ждать, кто мог подумать, что она столь неблагоразумна или легкомысленна, чтобы согласиться на такое предложение, которое не было даже подписано.
   Валентина перебрала в уме всех своих друзей, всех тех, кто, будучи искушен ее красотой, находился с ней в дружеских отношениях, флиртовал с ней…
   Но воскрешая в памяти знакомых снобов, карьеристов, которые усердствовали в салонах, мечтая завести наиболее богатых любовниц, ей казалось, что никто из них не мог быть автором подобной записки.
   Кто же ее написал?
   Оставив попытку определить личность своего загадочного влюбленного, Валентина постаралась уточнить, не могла ли она соблазнить какого-нибудь незнакомца, но не припомнила ни одного из недавних приключений, ни одного, даже малого случая в своей жизни, когда она могла дать повод какому-либо галантному кавалеру для подобных ухаживаний…
   Все утро Валентина занималась своим туалетом с обычной тщательностью, утонченной элегантностью. Затем она позавтракала, сидя напротив мужа, и рассеянно, невыразительным тоном объявила:
   – Пойду пройдусь. У меня мигрень, и прогулка пешком пойдет мне на пользу.
   Она миновала улицу Спонтини, решив, что ни за что не пойдет на улицу Жирардон, но тотчас направилась на Монмартр, как бы притягиваемая, подталкиваемая, ведомая таинственной силой, высшим разумом.
   Была ли искренней Валентина, утверждая, что не может представить себе человека, написавшего ей записку?
   Да, действительно, она была удивлена тем, что ей подложили записку в ресторане, она бы и выдала себя, но об этом догадался только Морис Юбер, увидев, как она положила в кошелек маленький клочок бумаги.
   Нет, если бы Валентина была искренна сама с собой, то она бы согласилась, что уже давно, несколько недель с ней происходят таинственные и необычайные явления, возбуждая ее любопытство и внося некоторую долю очарования в ее жизнь.
   Везде, где бы она ни появлялась, как по волшебному слову, оркестр начинал наигрывать мелодию, странную мелодию, необычно нежную и неторопливую… мелодию, заставлявшую грезить наяву. Музыка звучала в убаюкивающем и успокаивающем ритме, затягиваясь до бесконечности, и казалось, уже все закончилось, но все начиналось снова, если Валентина оставалась на одном и том же месте.