Страница:
Такую мелодию играли на чаепитии, которое Валентина обычно посещала, она слышала ее в лесу, наиболее шикарные рестораны включали ее в программы своих оркестров. Мелодия становилась навязчивой, цепкой, пронизывающей насквозь, проникающей даже в закрытые комнаты, на улицу Спонтини.
Если бы только одна эта мелодия беспокоила Валентину! Сама по себе мелодия была сущим пустяком!
Валентина, может быть, и не обратила бы на нее внимания, считая, что мода на любую музыку проходит, если бы с помощью музыкального ритма всякий раз ей не объявляли бы об удивительных событиях.
Если музыка становилась убаюкивающе спокойной, когда волнующие созвучия вызывали чувство восторга, упоения, появлялись таинственные подарки: цветы от неизвестных вздыхателей без визитных карточек, ценные безделушки на столе в ее комнате, приглашения в театры, приходящие по почте от друзей, которых она никогда не знала…
Сначала предполагая, что речь идет об оригинальном ухаживании Мориса Юбера, она старалась не привлекать внимание своего мужа.
А потом было уже слишком поздно…
Но теперь, казалось, она поняла. Юбер не был анонимным автором этих подарков; проявленная им накануне ревность служила тому лучшим подтверждением.
Тогда кто же? Кто этот незнакомец?
Теперь она шла к нему, повторяя: я туда ни за что не пойду!
С тех пор, как Валентина заметила необычную многократность появления чарующего мотива, который она слышала везде, с тех пор, как она заметила, что эти музыкальные такты приносили ей каждый раз удивительную новость, она немного дрожала при звуках этой мелодии.
Накануне вечером она внезапно побледнела в ресторане «Лукулл», когда услышала знакомую мелодию, приглушенную сурдинами… Теперь она дрожала от страха, спрашивая себя, услышит ли она те же мотивы на улице Жирардон?
Рассуждая таким образом, она продолжала идти вперед.
Она достигла вершины Монмартра; справляясь у прохожих, она вышла наконец на улицу Жирардон.
Совсем маленькая пустынная улица с крутым склоном, выходящая на вершину горы и соединяющаяся с улицей Коленкур, поразила ее. Там было несколько жалких домишек и особняк, кажущийся заброшенным, с наполовину сорванными ставнями.
Валентина остановилась, озирая окрестности, и улыбнулась.
– Я должна исполнить каприз одного артиста, – прошептала она.
Она колебалась ровно секунду, готовая повернуть обратно, но любопытство взяло верх над боязнью себя скомпрометировать. И она стала вновь продвигаться вперед, желая уточнить номер дома, где ждал ее таинственный незнакомец.
Валентина не ошиблась. Под номером шесть, указанным в записке, значился покинутый особняк.
«Это мистификация», – думала молодая женщина, прогуливаясь вдоль решетки сада, заросшего буйной травой.
– Это мистификация, никто здесь не живет!
Тогда она нахмурила свои тонкие брови. Неожиданно одна мысль пришла ей в голову, вызвав у нее дрожь.
– Не попала ли я в ловушку? – прошептала она. – Не заметил ли Жоффруа ухаживания Юбера, и не захотел ли он меня испытать?
Ее гордая натура, ее независимый и необузданный характер сыграли большую роль в принятии решения, чем самые неожиданные увещевания.
– Ну, так мы посмотрим! – сказала она.
И все более сгорая от любопытства, стремясь все выяснить, чтобы потом не сожалеть, освободиться от двусмысленности положения, она вернулась назад, подошла к особняку, нажала на ручку двери, открыла ее и вошла…
Взгляду молодой женщины предстал тот же вид, что и за решеткой сада; у нее создалось неожиданное впечатление, что она находится в палисаднике, аллеи которого, вымощенные булыжником, заросли травой, что свидетельствовало о том, что особняк покинут давно. Но теперь это не имело для нее значения. Раз она вошла, последнее слово будет за ней.
Она пошла вдоль аллеи, поднялась быстрым шагом на крыльцо, откуда вела дверь в вестибюль. Она прикоснулась рукой к дверной ручке, но дверь сама открылась перед ней.
Ей стало страшно.
– Меня ждут? – прошептала она.
Она вошла. Вначале ей показалось, что в вестибюле мрачно и темно, затем дверь закрылась, и сразу началась странная феерия.
Вестибюль осветился вдруг необычайно тусклым и мягким голубоватым светом. Комната была задрапирована тяжелым обивочным материалом, плотные старинные ковры ниспадали со сводчатого потолка, где электрические лампы, завешенные голубоватым шелком, создавали снопы искр.
Мозаичный пол устилали пушистые ковры. Но никого не было видно. Валентина остановилась, озадаченная, напрягла слух…
Молодая женщина оставалась несколько минут неподвижной, взволнованной до глубины души. Она слышала частые удары своего сердца. Она собралась уже уходить, как вдруг откуда-то издалека раздалась музыка, которая ее необычайно растрогала…
Да! Она узнала знакомую мелодию, когда скрипки плакали, сопровождаемые жалостливыми тонкими голосами арф. Это звучала мистическая музыка под названием «Страстно», которую она слышала уже много раз…
Все было таким удивительным и загадочным, что Валентина испытывала необходимость выйти из этого нереального мира грез.
– Есть здесь кто-нибудь? – спросила она дрожащим голосом.
Все шло своим чередом. Она задавала вопрос, ей отвечали. Она услышала голос, который как будто раздавался рядом с ней, голос нежный и одновременно неторопливый и стремительный:
– Добро пожаловать, мадам! Тысячу раз благодарю за мужественное решение прийти сюда ко мне… Входите, пожалуйста… Я вас ждал, как ждут наступления дня. Я надеялся вас увидеть, как слепой надеется увидеть свет… Входите, мадам!
Напротив Валентины в конце коридора бесшумно открылась дверь.
Молодая женщина, удивленная тем, что никого не видит, забыв о своем страхе, задрожала, почувствовав горячность слов, с которыми к ней обращались. Она пересекла вестибюль и прошла в большой салон, освещенный таким же тусклым, мягким голубоватым светом, как и вестибюль. Казалось, здесь безраздельно царила луна.
Итак, несомненно, что особняк не был заброшен.
Контрастируя с тяжелыми и строгими коврами вестибюля, салон, в который вошла Валентина, выглядел безупречно. Там были разнообразные изящные статуэтки, знаменитый хрупкий севрский фарфор, мебель изысканной формы… И повсюду – на полках, на этажерках – стояли цветы, неизвестные и редкие, фантастические цветы, орхидеи с удивительными лепестками…
Валентина разволновалась. Она сделала несколько шагов и утонула в большом кресле. Оставалась ли она в нем долго в неподвижном состоянии? Или же тотчас встала, оглядываясь кругом? Позднее ей было трудно об этом вспомнить.
Все, что она видела, было таким странным, сюрпризы следовали один за другим, и ей просто не хватило времени во всем разобраться.
– Мадам, – повторил в этот момент тот же теплый голос, голос человека, стремящегося быть сдержанным и спокойным. – Мадам, примите мои уверения в моем глубоком к вам почтении. Думаю, вы догадались, что пришли к честному человеку, и я хочу вам сказать сразу же, что я вас обожаю и благодарю за то, что вы меня не презираете.
На этот раз, как бы проснувшись от своих грез, в которых она, казалось, находилась несколько мгновений, Валентина внезапно выпрямилась.
– Мсье, – сказала она, – вы странным образом ошибаетесь относительно моего поступка, я пришла… чтобы просить вас прекратить ваши ухаживания.
– Вы пришли, мадам, – продолжал голос, – и я вас ни о чем более не спрашиваю. Вы пришли… вы здесь… Остальное пустяки! Уже само ваше присутствие для меня такое большое счастье, что я даже сам себя спрашиваю, с вами ли я говорю, вас ли вижу?
Какие банальности он говорил!
Наконец Валентина окончательно пришла в себя. Фразы, которые она слышала, открыли ей многое, заставили ее задуматься.
– Ах, да, мсье, – прервала его молодая женщина, – давайте прекратим эту шутку… Где вы?
Валентина имела право спросить его об этом. Обезумевшим взглядом она окинула большой салон, однако, не заметила никого. Она была здесь одна, и, тем не менее, ей казалось, что голос звучал совсем рядом с ней.
– Где же вы, мсье? – спросила Валентина. – Я пришла сюда, чтобы чистосердечно объясниться с вами… Если вы действительно галантный человек, вы не откажете мне в этом…
Но она вынуждена была прервать свою речь.
Мелодия, которую она услышала при входе в это необычное жилище, вновь зазвучала с неожиданной силой, с возрастающей стремительностью.
Валентина спрашивала себя, не находится ли она вновь во власти иллюзий. Ей показалось, что ритм мелодии стал более определенным, словно для того, чтобы заглушить вздохи, жалобные стоны, почти крики, раздававшиеся несколько секунд. Уж не ослышалась ли она?
– Где же вы, мсье? – повторяла молодая женщина.
Вдруг голос ответил:
– Здесь, рядом с вами!
И так как Валентина молчала, голос продолжал:
– Я так близко от вас, что могу слышать шорох ваших ресниц! Так близко, что меня опьяняет запах ваших духов! И так близко от вас, что мне кажется, рай, о котором я уже говорил, – здесь… там, где вы, там, где мы вместе! Мадам, я вас безумно люблю… так безумно, что я бы не хотел ни за что на свете рискнуть вам не понравиться. Вы меня совсем не знаете. Вы не знаете, кто я теперь, кем я был, кем стану! Пусть в вашем сердце я останусь таинственным незнакомцем, который вас любит. Я не настолько безумен, чтобы не понять вас. В этом мое единственное достоинство, которое я приобрел в ваших глазах. Более мой, мадам, вы пришли сюда, не потому что любите меня. Вам просто любопытно было узнать, кто любит вас. Угадайте, мадам! Попытайтесь узнать. Прежде чем показаться вам, я хочу, чтобы вы духовно узнали меня!
При этих словах Валентина встала.
Атмосфера таинственности показалась ей невыносимой, чувство гнева переполняло ее.
Как же так? Заставить прийти на свидание и отказаться показаться ей! Как же так? Вести беседу через драпировку, через стену! Ее интригуют!
– Ваше поведение недостойно, мсье! – прошептала Валентина. – Да, вы правы, я пришла из-за любопытства и также из-за страха. Я пришла сюда, чтобы попросить вас прекратить преследовать меня и больше никогда не напоминать о себе… Прощайте, мсье.
Но в этот момент, когда молодая женщина собиралась уйти, вновь раздались вздохи, жалобные стоны, которые раньше приводили ее в трепет. И снова зазвучала таинственная музыка.
– Мадам, – умолял низкий голос, который дрожал, – остановитесь, я вас заклинаю! Не уходите! Вы не можете себе представить, какое горе мне причиняют ваши слова, и какая жестокая необходимость заставляет меня, может быть, поступать так, как я поступлю. Я вас не прошу любить меня! Только потому, что я несчастен, прошу позволить мне любить вас. Признайтесь, это так мало… дарить только одно равнодушие… Не откажете же вы мне в этом? Не запретите же вы мне продолжать быть невидимым и всегда рядом с вами?.. Столько раз мне посчастливилось быть рядом с вами, для этого вам даже не приходилось повернуть голову… Столько раз вы слышали эту мелодию…
И так как голос затих, таинственная музыка вновь зазвучала.
Едва уловимая мелодия постепенно нарастала, усиливалась, чтобы стать громогласной. Казалось, музыка заполнила весь салон. Валентина инстинктивно отступила.
– Мне страшно, – прошептала она.
Мелодия тотчас смолкла. Голос сказал:
– Не бойтесь!.. Никто вас здесь не тронет… не посмеет… Здесь только я, я один и я люблю вас!.. Мадам, обещайте мне снова приходить сюда. Время от времени… как приходят навестить больного, дают милостыню. Не правда ли? Вы придете сюда, подарите мне радость всего на несколько минут, чтобы я мог увидеть и услышать вас.
Просьба была скромной, но Валентина осталась невозмутимой.
– Мсье, – возразила молодая женщина, – я не забыла о цели своего визита. Перестаньте надоедать мне, мсье! Я уже говорила вам об этом. Я замужем и люблю своего мужа…
– Вы заблуждаетесь, мадам!
Валентина тихо переспросила:
– Заблуждаюсь?
– Да, мадам. Вы любили своего мужа. Но теперь… Он вас запугивает… завтра, быть может, вы возненавидите его.
Что хотел сказать собеседник молодой женщине? Безусловно, Валентина понимала скрытый смысл произнесенных слов и от волнения даже не возражала.
– Мсье, – промолвила она, – скажите же мне наконец – кто вы? Перестаньте прятаться!
В третий раз зазвучала печальная музыка, наполненная жалобными стонами.
– Я вам больше ничего не могу сказать. – Незнакомец, казалось, с трудом выговаривал последние слова. – Я не могу далее продолжать этот разговор! Да, мадам, извините меня!.. Что-то страшное произошло в моей душе! Не спрашивайте меня ни о чем! Перестаньте отгадывать то, что невозможно отгадать! Уходите, мадам! Уходите! Но позвольте мне надеяться, что вы снова вернетесь…
Странным казалось внезапно принятое решение таинственного незнакомца: он выпроваживал молодую женщину!
Нервным движением баронесса де Леско провела своей тонкой рукой по лбу. Ей стало страшно. Она представила, что одна в этом большом салоне, и опасность угрожает ей.
Она выскочила из салона, миновала вестибюль, пересекла палисадник, выбежала на улицу Жирардон.
Перенесенное ею нервное напряжение неожиданно вызвало упадок сил. Она шла с трудом, а нужно было идти быстро, даже очень быстро. Заблудившись в этом пустынном квартале, не зная, куда идти, Валентина продолжала двигаться прямо, потрясенная настолько, что не могла собрать воедино свои мысли.
Спустя час, достигнув наугад бульваров, Валентина поняла, что должна вернуться на улицу Спонтини.
Позднее на досуге, стараясь трезво смотреть на вещи, она поймет, какое загадочное приключение пережила.
Валентина позвала такси, назвала шоферу адрес на улице Спонтини, поднялась в машину…
Но в тот момент, когда молодая женщина, сев в машину, бросила взгляд в небольшое зеркальце, прикрепленное к кузову машины, она вдруг страшно побледнела.
– Боже мой, – прошептала Валентина, – мои бриллианты!.. Где мои бриллианты?
Утром молодая женщина надела на шею тонкую платиновую цепочку, к которой были прикреплены в виде кулона два великолепных бриллианта очень большой стоимости…
Драгоценности исчезли с ее шеи!
Кулон исчез!
Бриллианты были украдены!
– Боже мой, Боже мой, – причитала Валентина, побледнев как смерть… Это была западня, настоящая западня!..
Если бы только одна эта мелодия беспокоила Валентину! Сама по себе мелодия была сущим пустяком!
Валентина, может быть, и не обратила бы на нее внимания, считая, что мода на любую музыку проходит, если бы с помощью музыкального ритма всякий раз ей не объявляли бы об удивительных событиях.
Если музыка становилась убаюкивающе спокойной, когда волнующие созвучия вызывали чувство восторга, упоения, появлялись таинственные подарки: цветы от неизвестных вздыхателей без визитных карточек, ценные безделушки на столе в ее комнате, приглашения в театры, приходящие по почте от друзей, которых она никогда не знала…
Сначала предполагая, что речь идет об оригинальном ухаживании Мориса Юбера, она старалась не привлекать внимание своего мужа.
А потом было уже слишком поздно…
Но теперь, казалось, она поняла. Юбер не был анонимным автором этих подарков; проявленная им накануне ревность служила тому лучшим подтверждением.
Тогда кто же? Кто этот незнакомец?
Теперь она шла к нему, повторяя: я туда ни за что не пойду!
С тех пор, как Валентина заметила необычную многократность появления чарующего мотива, который она слышала везде, с тех пор, как она заметила, что эти музыкальные такты приносили ей каждый раз удивительную новость, она немного дрожала при звуках этой мелодии.
Накануне вечером она внезапно побледнела в ресторане «Лукулл», когда услышала знакомую мелодию, приглушенную сурдинами… Теперь она дрожала от страха, спрашивая себя, услышит ли она те же мотивы на улице Жирардон?
Рассуждая таким образом, она продолжала идти вперед.
Она достигла вершины Монмартра; справляясь у прохожих, она вышла наконец на улицу Жирардон.
Совсем маленькая пустынная улица с крутым склоном, выходящая на вершину горы и соединяющаяся с улицей Коленкур, поразила ее. Там было несколько жалких домишек и особняк, кажущийся заброшенным, с наполовину сорванными ставнями.
Валентина остановилась, озирая окрестности, и улыбнулась.
– Я должна исполнить каприз одного артиста, – прошептала она.
Она колебалась ровно секунду, готовая повернуть обратно, но любопытство взяло верх над боязнью себя скомпрометировать. И она стала вновь продвигаться вперед, желая уточнить номер дома, где ждал ее таинственный незнакомец.
Валентина не ошиблась. Под номером шесть, указанным в записке, значился покинутый особняк.
«Это мистификация», – думала молодая женщина, прогуливаясь вдоль решетки сада, заросшего буйной травой.
– Это мистификация, никто здесь не живет!
Тогда она нахмурила свои тонкие брови. Неожиданно одна мысль пришла ей в голову, вызвав у нее дрожь.
– Не попала ли я в ловушку? – прошептала она. – Не заметил ли Жоффруа ухаживания Юбера, и не захотел ли он меня испытать?
Ее гордая натура, ее независимый и необузданный характер сыграли большую роль в принятии решения, чем самые неожиданные увещевания.
– Ну, так мы посмотрим! – сказала она.
И все более сгорая от любопытства, стремясь все выяснить, чтобы потом не сожалеть, освободиться от двусмысленности положения, она вернулась назад, подошла к особняку, нажала на ручку двери, открыла ее и вошла…
Взгляду молодой женщины предстал тот же вид, что и за решеткой сада; у нее создалось неожиданное впечатление, что она находится в палисаднике, аллеи которого, вымощенные булыжником, заросли травой, что свидетельствовало о том, что особняк покинут давно. Но теперь это не имело для нее значения. Раз она вошла, последнее слово будет за ней.
Она пошла вдоль аллеи, поднялась быстрым шагом на крыльцо, откуда вела дверь в вестибюль. Она прикоснулась рукой к дверной ручке, но дверь сама открылась перед ней.
Ей стало страшно.
– Меня ждут? – прошептала она.
Она вошла. Вначале ей показалось, что в вестибюле мрачно и темно, затем дверь закрылась, и сразу началась странная феерия.
Вестибюль осветился вдруг необычайно тусклым и мягким голубоватым светом. Комната была задрапирована тяжелым обивочным материалом, плотные старинные ковры ниспадали со сводчатого потолка, где электрические лампы, завешенные голубоватым шелком, создавали снопы искр.
Мозаичный пол устилали пушистые ковры. Но никого не было видно. Валентина остановилась, озадаченная, напрягла слух…
Молодая женщина оставалась несколько минут неподвижной, взволнованной до глубины души. Она слышала частые удары своего сердца. Она собралась уже уходить, как вдруг откуда-то издалека раздалась музыка, которая ее необычайно растрогала…
Да! Она узнала знакомую мелодию, когда скрипки плакали, сопровождаемые жалостливыми тонкими голосами арф. Это звучала мистическая музыка под названием «Страстно», которую она слышала уже много раз…
Все было таким удивительным и загадочным, что Валентина испытывала необходимость выйти из этого нереального мира грез.
– Есть здесь кто-нибудь? – спросила она дрожащим голосом.
Все шло своим чередом. Она задавала вопрос, ей отвечали. Она услышала голос, который как будто раздавался рядом с ней, голос нежный и одновременно неторопливый и стремительный:
– Добро пожаловать, мадам! Тысячу раз благодарю за мужественное решение прийти сюда ко мне… Входите, пожалуйста… Я вас ждал, как ждут наступления дня. Я надеялся вас увидеть, как слепой надеется увидеть свет… Входите, мадам!
Напротив Валентины в конце коридора бесшумно открылась дверь.
Молодая женщина, удивленная тем, что никого не видит, забыв о своем страхе, задрожала, почувствовав горячность слов, с которыми к ней обращались. Она пересекла вестибюль и прошла в большой салон, освещенный таким же тусклым, мягким голубоватым светом, как и вестибюль. Казалось, здесь безраздельно царила луна.
Итак, несомненно, что особняк не был заброшен.
Контрастируя с тяжелыми и строгими коврами вестибюля, салон, в который вошла Валентина, выглядел безупречно. Там были разнообразные изящные статуэтки, знаменитый хрупкий севрский фарфор, мебель изысканной формы… И повсюду – на полках, на этажерках – стояли цветы, неизвестные и редкие, фантастические цветы, орхидеи с удивительными лепестками…
Валентина разволновалась. Она сделала несколько шагов и утонула в большом кресле. Оставалась ли она в нем долго в неподвижном состоянии? Или же тотчас встала, оглядываясь кругом? Позднее ей было трудно об этом вспомнить.
Все, что она видела, было таким странным, сюрпризы следовали один за другим, и ей просто не хватило времени во всем разобраться.
– Мадам, – повторил в этот момент тот же теплый голос, голос человека, стремящегося быть сдержанным и спокойным. – Мадам, примите мои уверения в моем глубоком к вам почтении. Думаю, вы догадались, что пришли к честному человеку, и я хочу вам сказать сразу же, что я вас обожаю и благодарю за то, что вы меня не презираете.
На этот раз, как бы проснувшись от своих грез, в которых она, казалось, находилась несколько мгновений, Валентина внезапно выпрямилась.
– Мсье, – сказала она, – вы странным образом ошибаетесь относительно моего поступка, я пришла… чтобы просить вас прекратить ваши ухаживания.
– Вы пришли, мадам, – продолжал голос, – и я вас ни о чем более не спрашиваю. Вы пришли… вы здесь… Остальное пустяки! Уже само ваше присутствие для меня такое большое счастье, что я даже сам себя спрашиваю, с вами ли я говорю, вас ли вижу?
Какие банальности он говорил!
Наконец Валентина окончательно пришла в себя. Фразы, которые она слышала, открыли ей многое, заставили ее задуматься.
– Ах, да, мсье, – прервала его молодая женщина, – давайте прекратим эту шутку… Где вы?
Валентина имела право спросить его об этом. Обезумевшим взглядом она окинула большой салон, однако, не заметила никого. Она была здесь одна, и, тем не менее, ей казалось, что голос звучал совсем рядом с ней.
– Где же вы, мсье? – спросила Валентина. – Я пришла сюда, чтобы чистосердечно объясниться с вами… Если вы действительно галантный человек, вы не откажете мне в этом…
Но она вынуждена была прервать свою речь.
Мелодия, которую она услышала при входе в это необычное жилище, вновь зазвучала с неожиданной силой, с возрастающей стремительностью.
Валентина спрашивала себя, не находится ли она вновь во власти иллюзий. Ей показалось, что ритм мелодии стал более определенным, словно для того, чтобы заглушить вздохи, жалобные стоны, почти крики, раздававшиеся несколько секунд. Уж не ослышалась ли она?
– Где же вы, мсье? – повторяла молодая женщина.
Вдруг голос ответил:
– Здесь, рядом с вами!
И так как Валентина молчала, голос продолжал:
– Я так близко от вас, что могу слышать шорох ваших ресниц! Так близко, что меня опьяняет запах ваших духов! И так близко от вас, что мне кажется, рай, о котором я уже говорил, – здесь… там, где вы, там, где мы вместе! Мадам, я вас безумно люблю… так безумно, что я бы не хотел ни за что на свете рискнуть вам не понравиться. Вы меня совсем не знаете. Вы не знаете, кто я теперь, кем я был, кем стану! Пусть в вашем сердце я останусь таинственным незнакомцем, который вас любит. Я не настолько безумен, чтобы не понять вас. В этом мое единственное достоинство, которое я приобрел в ваших глазах. Более мой, мадам, вы пришли сюда, не потому что любите меня. Вам просто любопытно было узнать, кто любит вас. Угадайте, мадам! Попытайтесь узнать. Прежде чем показаться вам, я хочу, чтобы вы духовно узнали меня!
При этих словах Валентина встала.
Атмосфера таинственности показалась ей невыносимой, чувство гнева переполняло ее.
Как же так? Заставить прийти на свидание и отказаться показаться ей! Как же так? Вести беседу через драпировку, через стену! Ее интригуют!
– Ваше поведение недостойно, мсье! – прошептала Валентина. – Да, вы правы, я пришла из-за любопытства и также из-за страха. Я пришла сюда, чтобы попросить вас прекратить преследовать меня и больше никогда не напоминать о себе… Прощайте, мсье.
Но в этот момент, когда молодая женщина собиралась уйти, вновь раздались вздохи, жалобные стоны, которые раньше приводили ее в трепет. И снова зазвучала таинственная музыка.
– Мадам, – умолял низкий голос, который дрожал, – остановитесь, я вас заклинаю! Не уходите! Вы не можете себе представить, какое горе мне причиняют ваши слова, и какая жестокая необходимость заставляет меня, может быть, поступать так, как я поступлю. Я вас не прошу любить меня! Только потому, что я несчастен, прошу позволить мне любить вас. Признайтесь, это так мало… дарить только одно равнодушие… Не откажете же вы мне в этом? Не запретите же вы мне продолжать быть невидимым и всегда рядом с вами?.. Столько раз мне посчастливилось быть рядом с вами, для этого вам даже не приходилось повернуть голову… Столько раз вы слышали эту мелодию…
И так как голос затих, таинственная музыка вновь зазвучала.
Едва уловимая мелодия постепенно нарастала, усиливалась, чтобы стать громогласной. Казалось, музыка заполнила весь салон. Валентина инстинктивно отступила.
– Мне страшно, – прошептала она.
Мелодия тотчас смолкла. Голос сказал:
– Не бойтесь!.. Никто вас здесь не тронет… не посмеет… Здесь только я, я один и я люблю вас!.. Мадам, обещайте мне снова приходить сюда. Время от времени… как приходят навестить больного, дают милостыню. Не правда ли? Вы придете сюда, подарите мне радость всего на несколько минут, чтобы я мог увидеть и услышать вас.
Просьба была скромной, но Валентина осталась невозмутимой.
– Мсье, – возразила молодая женщина, – я не забыла о цели своего визита. Перестаньте надоедать мне, мсье! Я уже говорила вам об этом. Я замужем и люблю своего мужа…
– Вы заблуждаетесь, мадам!
Валентина тихо переспросила:
– Заблуждаюсь?
– Да, мадам. Вы любили своего мужа. Но теперь… Он вас запугивает… завтра, быть может, вы возненавидите его.
Что хотел сказать собеседник молодой женщине? Безусловно, Валентина понимала скрытый смысл произнесенных слов и от волнения даже не возражала.
– Мсье, – промолвила она, – скажите же мне наконец – кто вы? Перестаньте прятаться!
В третий раз зазвучала печальная музыка, наполненная жалобными стонами.
– Я вам больше ничего не могу сказать. – Незнакомец, казалось, с трудом выговаривал последние слова. – Я не могу далее продолжать этот разговор! Да, мадам, извините меня!.. Что-то страшное произошло в моей душе! Не спрашивайте меня ни о чем! Перестаньте отгадывать то, что невозможно отгадать! Уходите, мадам! Уходите! Но позвольте мне надеяться, что вы снова вернетесь…
Странным казалось внезапно принятое решение таинственного незнакомца: он выпроваживал молодую женщину!
Нервным движением баронесса де Леско провела своей тонкой рукой по лбу. Ей стало страшно. Она представила, что одна в этом большом салоне, и опасность угрожает ей.
Она выскочила из салона, миновала вестибюль, пересекла палисадник, выбежала на улицу Жирардон.
Перенесенное ею нервное напряжение неожиданно вызвало упадок сил. Она шла с трудом, а нужно было идти быстро, даже очень быстро. Заблудившись в этом пустынном квартале, не зная, куда идти, Валентина продолжала двигаться прямо, потрясенная настолько, что не могла собрать воедино свои мысли.
Спустя час, достигнув наугад бульваров, Валентина поняла, что должна вернуться на улицу Спонтини.
Позднее на досуге, стараясь трезво смотреть на вещи, она поймет, какое загадочное приключение пережила.
Валентина позвала такси, назвала шоферу адрес на улице Спонтини, поднялась в машину…
Но в тот момент, когда молодая женщина, сев в машину, бросила взгляд в небольшое зеркальце, прикрепленное к кузову машины, она вдруг страшно побледнела.
– Боже мой, – прошептала Валентина, – мои бриллианты!.. Где мои бриллианты?
Утром молодая женщина надела на шею тонкую платиновую цепочку, к которой были прикреплены в виде кулона два великолепных бриллианта очень большой стоимости…
Драгоценности исчезли с ее шеи!
Кулон исчез!
Бриллианты были украдены!
– Боже мой, Боже мой, – причитала Валентина, побледнев как смерть… Это была западня, настоящая западня!..
Глава 7
КЛИЕНТЫ РАТОДРОМА
– Это снова ты, бездельник, убирайся отсюда! Я уже убрала лестницы и не хочу, чтобы такие никчемные люди, как ты, приходили пачкать здесь!
Так угрожающе говорила консьержка, женщина с виду добрая, с простодушным и улыбающимся лицом. Дело осложнялось тем, что в руках она держала швабру и, принимая грозный вид, она, казалось, в любой момент могла превратить ее в орудие защиты и нападения.
Слова эти относились к подростку с оживленным выражением лица, насмешливыми глазами, стремившемуся проскользнуть к ней или хотя бы в дом, который она охраняла и должна была содержать в полном порядке.
Многоэтажный дом, с виду довольно скромный, находился в Бельвиле в начале улицы Солитэр.
Разговаривающий с консьержкой мальчуган и не собирался ей подчиняться. Он расположился рядом на тротуаре и спорил с ней, обращая ее доводы против нее самой.
– Матушка Ландри, что плохого сделал вам болтун, имя, фамилию и социальное происхождение которого я бы мог вам сообщить. Изидор к вашим услугам, – сказал Зизи. – Сын своих родителей… которых вы хорошо знаете, как мне думается. К тому же знайте, что мне дела нет до вашей лестницы, но я все же имею право подняться наверх… Я ведь не бродячий пес, не какой-нибудь там угольщик, чтобы мне запрещали войти в дом после десяти часов утра…
– Возможно, – брюзжала женщина, которая, казалось, была в нерешительности. – Но с таким парнем, как ты, никогда не знаешь, что случится. Вот недавно ты пришел… и что же ты сделал с моими голубями?
– Матушка Ландри, – прервал ее уличный гаврош, – это пустяки… старая история, а вот сейчас мне бы очень хотелось пойти навестить своих родителей. Неужели их нет под родимой крышей?
Матушка Ландри пожала плечами:
– Твои родители, милый, вышли из дома уже давно.
– Да, конечно, – произнес подросток. – Ничего другого я бы и не мог себе представить. А что же с ними случилось, матушка Ландри?
– Твой отец работает. Он взял сегодня свой кнут и ушел.
– Хорошо, – одобрил парнишка. – Можно подумать, что ему вернули обратно его колымагу в префектуре… а нарушение закона отменили? А мать?
– Ее тоже нет дома. Вчера ее увезли в больницу. Не беспокойся, ничего серьезного нет.
– Я понял, – сказал мальчуган. – Эта Валерия опять наела себе фигуру. Бедная храбрая женщина… Это ее единственное удовольствие! Да простит меня Бог!
– Однако, – продолжал Зизи, который теперь фамильярно сидел рядом с консьержкой, занимавшейся шитьем на скамейке у входа в дом. – Им не посчастливилось, моим родителям. Каждый раз, когда один из них на свободе, другой садится за решетку по той или иной причине. Если не папаша Коллардон, который ночует в тюрьме Санте за сбор протоколов о нарушении закона в общественном месте, то мамаша Валери, попадающая вдруг то в больницу, то в Сен-Лазар за свои делишки…
– Зизи, – упрекнула его консьержка, – когда ты перестанешь бранить своих родителей?..
– Но я их не браню, – начал неисправимый проказник. – Как раз наоборот. Только вот… мне жаль, что с ними всегда что-то случается. Они такие разные по характеру, что не должны были бы никогда встретиться друг с другом. Уверен, мне недолго придется ждать: скоро они подкинут мне маленького братишку или сестричку.
– Довольно, – прервала его матушка Ландри, – а чего ты хотел?
Он, как юла, не мог усидеть на одном месте и уже встал, чтобы убежать.
– Ничего особенного. Я вот слоняюсь от нечего делать и хотел их навестить, – сказал он. – Хотел узнать, не случилось ли чего. Теперь я убегаю… У меня дела. Передайте: у меня все хорошо, если вы случайно увидите их.
– Зизи, ты по-прежнему на том же месте, в ресторане? – спросила она.
Уличный гаврош пожал плечами:
– Вы бы хотели, мадам, чтобы я там остался навечно. Нет, мадам, меня повысили в чине. Я второй слуга в богатой семье… Служу у баронов.
И поскольку матушка Ландри широко раскрыла от удивления глаза, Зизи удалился, напевая про себя:
– Я у баронов служу! Прекрасно! Кто бы мог подумать, что еще несколько лет тому назад я… барахтался здесь в этой грязи со своими друзьями.
Зизи сам разрешил себе взять отпуск во второй половине дня, не спросив разрешения у своих новых господ: он воспользовался выходом лавочника, покидавшего буфетную особняка на улице Спонтини, чтобы пойти за ним по пятам и вдохнуть хоть немного «воздуха свободы».
Мальчуган не колебался, где провести время: он решил поехать в Бельвиль! Однако во время поездки в метро он часто смотрел на часы, как человек, который боится опоздать на свидание. Два или три раза он повторял про себя:
– Сегодня среда, а «она» мне назначила встречу в четыре часа, у меня еще есть время, но не стоит бездельничать, старуха не любит, когда ее надувают.
Зизи после своего визита на улицу Солитэр, вышел на улицу Муцайя, по которой он прогуливался несколько минут, переходя с одного тротуара на другой, обращая внимание на афиши, направляясь к шоссе, чтобы увидеть проходящий автобус; толкая людей, мешая всем, кто попадался на его пути.
В какой-то момент он пристроился позади одной молоденькой служанки, которая несла, повесив на руку, тяжелую корзину.
– Сейчас мы повеселимся, – решил Зизи и начал мало-помалу налегать рукой на край корзины, делая ее все более и более тяжелой. Неожиданно он навалился на нее всей своей тяжестью, так что служанке пришлось выпустить корзину из рук.
– Вот так да! – воскликнул Зизи. – Вот это подружка, у которой все валится из рук.
Он собрался уже удирать, не желая выслушивать упреки молодой девушки, но когда та повернулась к нему лицом, Зизи узнал ее и разразился хохотом:
– Черт возьми, как глупо получилось! Это ты, Адель!
– Дурак, – ругалась служанка, покраснев от гнева. – И что за манеры останавливать таким образом порядочных людей!
Зизи извинился на свой лад:
– Я и не знал, что это ты. Если бы знал, то придумал бы другую шутку.
– Какую же? – полюбопытствовала она.
– Ну так вот, я бы опрокинул тебя на землю вместе с твоей корзиной, чтобы выставить напоказ твои ножки.
– Зизи, – упрекнула его молодая женщина, – ты становишься все более и более несносным!
Затем совершенно беззлобно она спросила:
– Что-то я давно тебя не видела в нашем квартале, что-нибудь случилось?
Молодая девушка вдруг обратила внимание на фуражку грума с вензелями из золотых букв, увенчанных короной.
– Вот так штука, ты затесался в шикарное общество?
– Да, – сказал Зизи и продолжал с важным видом: – У меня на голове теперь украшение… вышитая корона… настоящая, как у маленького Иисуса или как у жеманниц короля Англии.
Он старался рассмешить миловидную девушку:
– И пусть моя прачка вышьет корону везде, даже на моих носках и на фланелевых жилетах.
Адель разразилась хохотом. Подхватив корзину, она сказала ему:
– Проводи меня. Здесь недалеко, посмеемся вместе…
Но Зизи отрицательно покачал головой:
– Если только недалеко. Знаешь, я не иду в ту сторону.
– Твое дело. – Молодая девушка не настаивала.
Между тем Зизи спохватился, шагая рядом с Адель:
– Ты не скажешь мне, Адель, что ты поделываешь сегодня?
И он посмотрел на нее внимательно, оценивая взглядом знатока тонкую талию молодой девушки, восхищаясь цветом ее лица, растрепанными волосами.
– А ты ничего, – заметил он. – И крутишь по-прежнему любовь с человеком по прозвищу Горелка и с тем, кого называют Иллюминатор? Ты поддерживаешь с ними отношения?
Молодая девушка пожала плечами:
– Знаешь, они не пристают более ко мне, и я не нуждаюсь в них… но может случиться… Подождем лучших времен!
– А этот отпетый Горелка, – продолжал Зизи, – по-прежнему такой же бездельник и ни гроша в кармане?
– Да, по-прежнему, – ответила Адель, – хотя теперь он немного занят… он работает. Он сказал мне, что работает на ратодроме на проспекте Сен-Уэн.
– Ах вот как! – воскликнул Зизи. – Нужно будет его навестить. Я как раз туда собираюсь. А что поделывает Иллюминатор?
– Иллюминатор? Он не подорвет свое здоровье на работе! Он ведь только и делает, что сопровождает Горелку.
– Вполне согласен, – сказал Зизи, негромко посмеиваясь.
Грум действительно мог оценить достаточно хорошо работоспособность Иллюминатора и Горелки. Ведь он вырос в Бельвиле, скитаясь всю свою юность по многолюдным улицам квартала, он хорошо знал, что из себя представляют в действительности эти два хулигана – «лейтенанты Фантомаса», так их называли иногда в их окружении, где их больше боялись, чем любили.
Иллюминатор и Горелка пользовались в Бельвиле, как и в других местах, сомнительной репутацией… и Зизи, быть может, относился к ним с пренебрежением – ведь он был в душе честным человеком, и к общей любовнице этих двух бандитов, прекрасной Адель, он не испытывал горячей симпатии.
– А ты, Адель, где ты вкалываешь? – спросил Зизи.
Адель гордо выпрямилась:
– Я-то? В бистро за углом… Я работаю служанкой, мне не платят, но мои мужчины пожирают меня глазами! Ты понял?
– Да, я понял! – сказал Зизи. – Ты, ты выбиваешься из сил, а они только жиреют… Несомненно, все женщины просто дуры!
Покинув служанку на этот раз окончательно, Зизи беспечно отправился в направлении к железнодорожному вокзалу окружной дорогой, чтобы потом пройти на улицу Сен-Уэн.
В пути Зизи подтвердил свою репутацию шаловливого проказника и вечного гавроша: он связал одной веревкой двух бродячих псов и стащил с полки продавца фруктов несколько дозревающих на солнце груш.
Спустя полчаса Зизи перешел через железнодорожный путь и, оказавшись за городской чертой и пробежав еще несколько сотен метров по проспекту Сен-Уэн, остановился перед маленькой приоткрытой дверцей посредине проволочного ограждения. Человек большого роста, стоявший возле двери, схватил его за рукав.
– Ах ты грязная тварь, – бранился он, – плати два гроша, чтобы пройти сюда.
Зизи порылся в своем кармане и заплатил, не рассуждая.
Новый грум барона де Леско оказался в огромном огороженном пространстве, большом участке земли между крепостными стенами и первыми домами Сен-Уэн.
Несколько чахлых деревьев плохо укрывали его от непогоды. За столами, с расставленными на них бутылками и стаканами, сидели мужчины, похожие на сутенеров, и женщины сомнительного вида.
Это было нечто вроде сельского кабаре с «садом и рощей» и различного рода играми. Внутри огороженного пространства можно было увидеть качели и участок хорошо утрамбованной земли для игры в мяч.
С левой стороны на возвышении находилась площадка, окруженная проволочной решеткой с очень плотными ячейками.
Многоголосая толпа окружала загон, по форме напоминающий круг, а внутри клетки иногда можно было увидеть собак, которые, яростно лая, прыгали во всех направлениях.
Так угрожающе говорила консьержка, женщина с виду добрая, с простодушным и улыбающимся лицом. Дело осложнялось тем, что в руках она держала швабру и, принимая грозный вид, она, казалось, в любой момент могла превратить ее в орудие защиты и нападения.
Слова эти относились к подростку с оживленным выражением лица, насмешливыми глазами, стремившемуся проскользнуть к ней или хотя бы в дом, который она охраняла и должна была содержать в полном порядке.
Многоэтажный дом, с виду довольно скромный, находился в Бельвиле в начале улицы Солитэр.
Разговаривающий с консьержкой мальчуган и не собирался ей подчиняться. Он расположился рядом на тротуаре и спорил с ней, обращая ее доводы против нее самой.
– Матушка Ландри, что плохого сделал вам болтун, имя, фамилию и социальное происхождение которого я бы мог вам сообщить. Изидор к вашим услугам, – сказал Зизи. – Сын своих родителей… которых вы хорошо знаете, как мне думается. К тому же знайте, что мне дела нет до вашей лестницы, но я все же имею право подняться наверх… Я ведь не бродячий пес, не какой-нибудь там угольщик, чтобы мне запрещали войти в дом после десяти часов утра…
– Возможно, – брюзжала женщина, которая, казалось, была в нерешительности. – Но с таким парнем, как ты, никогда не знаешь, что случится. Вот недавно ты пришел… и что же ты сделал с моими голубями?
– Матушка Ландри, – прервал ее уличный гаврош, – это пустяки… старая история, а вот сейчас мне бы очень хотелось пойти навестить своих родителей. Неужели их нет под родимой крышей?
Матушка Ландри пожала плечами:
– Твои родители, милый, вышли из дома уже давно.
– Да, конечно, – произнес подросток. – Ничего другого я бы и не мог себе представить. А что же с ними случилось, матушка Ландри?
– Твой отец работает. Он взял сегодня свой кнут и ушел.
– Хорошо, – одобрил парнишка. – Можно подумать, что ему вернули обратно его колымагу в префектуре… а нарушение закона отменили? А мать?
– Ее тоже нет дома. Вчера ее увезли в больницу. Не беспокойся, ничего серьезного нет.
– Я понял, – сказал мальчуган. – Эта Валерия опять наела себе фигуру. Бедная храбрая женщина… Это ее единственное удовольствие! Да простит меня Бог!
– Однако, – продолжал Зизи, который теперь фамильярно сидел рядом с консьержкой, занимавшейся шитьем на скамейке у входа в дом. – Им не посчастливилось, моим родителям. Каждый раз, когда один из них на свободе, другой садится за решетку по той или иной причине. Если не папаша Коллардон, который ночует в тюрьме Санте за сбор протоколов о нарушении закона в общественном месте, то мамаша Валери, попадающая вдруг то в больницу, то в Сен-Лазар за свои делишки…
– Зизи, – упрекнула его консьержка, – когда ты перестанешь бранить своих родителей?..
– Но я их не браню, – начал неисправимый проказник. – Как раз наоборот. Только вот… мне жаль, что с ними всегда что-то случается. Они такие разные по характеру, что не должны были бы никогда встретиться друг с другом. Уверен, мне недолго придется ждать: скоро они подкинут мне маленького братишку или сестричку.
– Довольно, – прервала его матушка Ландри, – а чего ты хотел?
Он, как юла, не мог усидеть на одном месте и уже встал, чтобы убежать.
– Ничего особенного. Я вот слоняюсь от нечего делать и хотел их навестить, – сказал он. – Хотел узнать, не случилось ли чего. Теперь я убегаю… У меня дела. Передайте: у меня все хорошо, если вы случайно увидите их.
– Зизи, ты по-прежнему на том же месте, в ресторане? – спросила она.
Уличный гаврош пожал плечами:
– Вы бы хотели, мадам, чтобы я там остался навечно. Нет, мадам, меня повысили в чине. Я второй слуга в богатой семье… Служу у баронов.
И поскольку матушка Ландри широко раскрыла от удивления глаза, Зизи удалился, напевая про себя:
– Я у баронов служу! Прекрасно! Кто бы мог подумать, что еще несколько лет тому назад я… барахтался здесь в этой грязи со своими друзьями.
Зизи сам разрешил себе взять отпуск во второй половине дня, не спросив разрешения у своих новых господ: он воспользовался выходом лавочника, покидавшего буфетную особняка на улице Спонтини, чтобы пойти за ним по пятам и вдохнуть хоть немного «воздуха свободы».
Мальчуган не колебался, где провести время: он решил поехать в Бельвиль! Однако во время поездки в метро он часто смотрел на часы, как человек, который боится опоздать на свидание. Два или три раза он повторял про себя:
– Сегодня среда, а «она» мне назначила встречу в четыре часа, у меня еще есть время, но не стоит бездельничать, старуха не любит, когда ее надувают.
Зизи после своего визита на улицу Солитэр, вышел на улицу Муцайя, по которой он прогуливался несколько минут, переходя с одного тротуара на другой, обращая внимание на афиши, направляясь к шоссе, чтобы увидеть проходящий автобус; толкая людей, мешая всем, кто попадался на его пути.
В какой-то момент он пристроился позади одной молоденькой служанки, которая несла, повесив на руку, тяжелую корзину.
– Сейчас мы повеселимся, – решил Зизи и начал мало-помалу налегать рукой на край корзины, делая ее все более и более тяжелой. Неожиданно он навалился на нее всей своей тяжестью, так что служанке пришлось выпустить корзину из рук.
– Вот так да! – воскликнул Зизи. – Вот это подружка, у которой все валится из рук.
Он собрался уже удирать, не желая выслушивать упреки молодой девушки, но когда та повернулась к нему лицом, Зизи узнал ее и разразился хохотом:
– Черт возьми, как глупо получилось! Это ты, Адель!
– Дурак, – ругалась служанка, покраснев от гнева. – И что за манеры останавливать таким образом порядочных людей!
Зизи извинился на свой лад:
– Я и не знал, что это ты. Если бы знал, то придумал бы другую шутку.
– Какую же? – полюбопытствовала она.
– Ну так вот, я бы опрокинул тебя на землю вместе с твоей корзиной, чтобы выставить напоказ твои ножки.
– Зизи, – упрекнула его молодая женщина, – ты становишься все более и более несносным!
Затем совершенно беззлобно она спросила:
– Что-то я давно тебя не видела в нашем квартале, что-нибудь случилось?
Молодая девушка вдруг обратила внимание на фуражку грума с вензелями из золотых букв, увенчанных короной.
– Вот так штука, ты затесался в шикарное общество?
– Да, – сказал Зизи и продолжал с важным видом: – У меня на голове теперь украшение… вышитая корона… настоящая, как у маленького Иисуса или как у жеманниц короля Англии.
Он старался рассмешить миловидную девушку:
– И пусть моя прачка вышьет корону везде, даже на моих носках и на фланелевых жилетах.
Адель разразилась хохотом. Подхватив корзину, она сказала ему:
– Проводи меня. Здесь недалеко, посмеемся вместе…
Но Зизи отрицательно покачал головой:
– Если только недалеко. Знаешь, я не иду в ту сторону.
– Твое дело. – Молодая девушка не настаивала.
Между тем Зизи спохватился, шагая рядом с Адель:
– Ты не скажешь мне, Адель, что ты поделываешь сегодня?
И он посмотрел на нее внимательно, оценивая взглядом знатока тонкую талию молодой девушки, восхищаясь цветом ее лица, растрепанными волосами.
– А ты ничего, – заметил он. – И крутишь по-прежнему любовь с человеком по прозвищу Горелка и с тем, кого называют Иллюминатор? Ты поддерживаешь с ними отношения?
Молодая девушка пожала плечами:
– Знаешь, они не пристают более ко мне, и я не нуждаюсь в них… но может случиться… Подождем лучших времен!
– А этот отпетый Горелка, – продолжал Зизи, – по-прежнему такой же бездельник и ни гроша в кармане?
– Да, по-прежнему, – ответила Адель, – хотя теперь он немного занят… он работает. Он сказал мне, что работает на ратодроме на проспекте Сен-Уэн.
– Ах вот как! – воскликнул Зизи. – Нужно будет его навестить. Я как раз туда собираюсь. А что поделывает Иллюминатор?
– Иллюминатор? Он не подорвет свое здоровье на работе! Он ведь только и делает, что сопровождает Горелку.
– Вполне согласен, – сказал Зизи, негромко посмеиваясь.
Грум действительно мог оценить достаточно хорошо работоспособность Иллюминатора и Горелки. Ведь он вырос в Бельвиле, скитаясь всю свою юность по многолюдным улицам квартала, он хорошо знал, что из себя представляют в действительности эти два хулигана – «лейтенанты Фантомаса», так их называли иногда в их окружении, где их больше боялись, чем любили.
Иллюминатор и Горелка пользовались в Бельвиле, как и в других местах, сомнительной репутацией… и Зизи, быть может, относился к ним с пренебрежением – ведь он был в душе честным человеком, и к общей любовнице этих двух бандитов, прекрасной Адель, он не испытывал горячей симпатии.
– А ты, Адель, где ты вкалываешь? – спросил Зизи.
Адель гордо выпрямилась:
– Я-то? В бистро за углом… Я работаю служанкой, мне не платят, но мои мужчины пожирают меня глазами! Ты понял?
– Да, я понял! – сказал Зизи. – Ты, ты выбиваешься из сил, а они только жиреют… Несомненно, все женщины просто дуры!
Покинув служанку на этот раз окончательно, Зизи беспечно отправился в направлении к железнодорожному вокзалу окружной дорогой, чтобы потом пройти на улицу Сен-Уэн.
В пути Зизи подтвердил свою репутацию шаловливого проказника и вечного гавроша: он связал одной веревкой двух бродячих псов и стащил с полки продавца фруктов несколько дозревающих на солнце груш.
Спустя полчаса Зизи перешел через железнодорожный путь и, оказавшись за городской чертой и пробежав еще несколько сотен метров по проспекту Сен-Уэн, остановился перед маленькой приоткрытой дверцей посредине проволочного ограждения. Человек большого роста, стоявший возле двери, схватил его за рукав.
– Ах ты грязная тварь, – бранился он, – плати два гроша, чтобы пройти сюда.
Зизи порылся в своем кармане и заплатил, не рассуждая.
Новый грум барона де Леско оказался в огромном огороженном пространстве, большом участке земли между крепостными стенами и первыми домами Сен-Уэн.
Несколько чахлых деревьев плохо укрывали его от непогоды. За столами, с расставленными на них бутылками и стаканами, сидели мужчины, похожие на сутенеров, и женщины сомнительного вида.
Это было нечто вроде сельского кабаре с «садом и рощей» и различного рода играми. Внутри огороженного пространства можно было увидеть качели и участок хорошо утрамбованной земли для игры в мяч.
С левой стороны на возвышении находилась площадка, окруженная проволочной решеткой с очень плотными ячейками.
Многоголосая толпа окружала загон, по форме напоминающий круг, а внутри клетки иногда можно было увидеть собак, которые, яростно лая, прыгали во всех направлениях.