Амброуз Дэвид. Суеверие

Глава 29

   — Все, что я могу сказать — Барри и Дрю не подходили для этого эксперимента. Это моя вина: я их выбрал.
   Джоанна грустно улыбнулась:
   — Они так и сказали, что ты придумаешь объяснение.
   — Ничего подобного, — возразил Сэм. — Я ничего не придумываю, я говорю то, что есть. Я знаю, что произошло — меня лишь интересует, как. Честно говоря, в этом смысле возвращение из мертвых алхимика восемнадцатого столетия меня не удовлетворяет.
   Они сидели за новым столом в комнате Адама, а из угла за ними молча наблюдал Пит.
   — Хорошо, — сказала Джоанна. — Тогда скажи, что тебя удовлетворяет?
   — У Барри есть книга о Калиостро. Следовательно, он уже знал о нем, когда Райли упомянул это имя. Он говорит, что до вчерашнего вечера никогда не видел этого магического талисмана, но талисман существует, и это факт. Барри мог видеть его, а потом забыть. Уорд мог его видеть. Его мог видеть любой член группы, не осознавая этого. Упоминание о Калиостро, однако, вызвало из подсознания этот образ, и вот, алле-оп — талисман появился прямо на наших глазах. Этого, собственно, мы и пытались достичь нашим экспериментом.
   — А как же события прошлого вечера? Почему Барри зашел именно в тот магазин, почему именно эта книга упала и раскрылась именно на этой странице?
   — Об этом мы знаем только со слов самого Барри.
   — О, ну что ж, продолжай. Зачем же он нам врет?
   — Ну, мало ли. Могут быть у человека причины. Я просто хотел сказать, что мы при этом не присутствовали.
   — Ты сейчас ведешь себя абсолютно так же, как твои противники: отвергаешь неудобную правду, требуя невозможных доказательств.
   Сэм хлопнул ладонью по столу.
   — Я знаю! Не надо думать, что я не замечаю иронии положения, — потом он засмеялся. — Ну, прости.
   Пит заерзал в своем углу:
   — Проблема в том, что некое, еще не открытое силовое поле, которое якобы способен создавать человеческий мозг, представляется мне не более и не менее невероятным, чем злой дух давно умершего алхимика.
   Сэм вскинул бровь:
   — Может, оно и так. Но что кажется тебе более правдоподобным?
   — То, что мне кажется более правдоподобным, — ответила за Пита Джоанна, — вряд ли можно назвать научным.
   — Напротив, — вскинулся Сэм. — Принцип «бритвы Оккама»: не ищи сложного объяснения, когда есть более простое.
   — Я не уверена, — вкрадчиво произнесла Джоанна, — что силовое поле, излучаемое человеческим мозгом, действительно более простое объяснение, чем козни алхимика, восставшего из могилы. В любом случае — как это силовое поле делает то, что мы видели?
   — Взаимодействуя с другими силовыми полями. Все дело в том, что эти поля — энергетические, они не состоят из твердого вещества. Это явления того же порядка, что магнетизм. Или мысли.
   — Почему бы не назвать его тоже «пси»?
   — Это неважно. Зато важно, что говорить, будто возможно что-то одно, как доказала история, не меньший идиотизм, чем заявлять, будто возможно все. Как тот профессор математики, который уверял, что управляемый полет невозможен, за две недели до того, как братья Райт стартовали из Китти Хок. Или астроном, который сказал: «Путешествия в космос — это чушь» как раз перед тем, как русские запустили первый спутник. Или как вся эта орава специалистов, которая в один голос кричала, что электрический свет — это идиотская идея, и Эдисон не понимает основных принципов электричества. И не забудьте об адмирале, который сказал Гарри Трумэну: «Атомная бомба никогда не сработает, говорю вам как специалист по взрывам».
   — И все это, — стояла на своем Джоанна, — подтверждает, что это может быть и алхимик.
   Сэм пожал плечами:
   — Это могут быть невидимые зеленые человечки с Марса. А я хотел бы знать, как они это делают.
   Джоанна перевела взгляд с Сэма на Пита и снова на Сэма.
   — Так что мы будем делать? Бросим? Или продолжим без Барри и Дрю?
   — Ты же знаешь мое мнение, — сказал Сэм. — Я думаю, надо продолжать. Но это личное дело каждого. Кто как решит.
   — А ты, Пит? — спросила Джоанна.
   Пит издал короткий смешок.
   — Беда в том, что мы купились на синдром Франкенштейна.
   — Какой синдром? — переспросила Джоанна.
   — Ну, вы же знаете, во всех старых фильмах, когда кто-нибудь понимает, что пытается сотворить сумасшедший ученый, он смотрит на него многозначительно и говорит: «Есть вещи, профессор, до которых человеку лучше не доискиваться».
   Сэма позабавили эти слова.
   — Я думаю, именно поэтому Роджер и Уорд по-прежнему не прочь продолжать.
   — Разве они так сказали? — удивилась Джоанна. — Они сказали, что присоединятся к нашему решению.
   Пит спросил Джоанну:
   — А сами-то вы что думаете?
   Она взглянула на рисунок Дрю, который все еще висел на стенке.
   — Возможно, играя в эту игру, мы создаем себе проблемы, без которых вполне могли бы обойтись.
   — Ну, тебя уже и так прокляли, — сказал Сэм. — Так что у тебя иммунитет.
   Он хотел пошутить, но по ее взгляду понял, что для нее это не шутки.
   — Откуда у тебя такая уверенность? — спросила Джоанна.
   Сэм смутился и быстро постарался исправить оплошность:
   — Прости, если бы я знал, что у тебя есть сомнения на этот счет...
   Она покачала головой:
   — Ничего страшного. Я — репортер. И пока тема моего репортажа остается открытой, я никуда не уйду.
   — В любом случае, — сказал Сэм, взяв ее за руку, — даже если бы мы поверили во всю эту ерунду — в которую мы не верим, — мы же все равно не смотрели в глаза Адаму и на талисман, — он ткнул пальцем в картинку из книги.
   Джоанна глянула на иллюстрацию, потом — на портрет Адама и непроизвольно передернула плечами. Отняв у Сэма руку, она захлопнула книгу.
   — Пусть будет закрытой. Просто на всякий случай.

Глава 30

   Дрю проснулась и, увидев, что Барри нет рядом, встревожилась. Из-под двери ванной не пробивался свет — стало быть, Барри спустился вниз.
   Дрю встала с постели и посмотрела вниз, но там тоже не горел свет. Вдруг она почувствовала, что откуда-то сверху дует, и поежилась. Поплотнее закутавшись в халат, она пошла по узкой лестнице, ведущей на чердак, и по пути обнаружила открытое окно. Оно было достаточно велико, чтобы в него мог пролезть взрослый человек, и выходило на плоскую крышу спальни, сделанную уже после того, как дом был построен, но до того, как Барри и Дрю его купили. Дрю осторожно вылезла из окна и позвала мужа.
   Никто не ответил. Когда глаза ее привыкли к темноте, она заметила на самом краю каменного парапета человеческую фигуру. Парапет был шириной не больше фута, но Барри стоял на нем на коленях и раскачивался взад-вперед. В любую секунду он мог полететь вниз головой на бетон двора.
   С испуганным криком Дрю подбежала к мужу и обхватив его руками, изо всех сил потащила прочь от опасного места. Он не сопротивлялся, и мешком повалился на битумное покрытие крыши. Дрю прижала его к крыше и долго не могла отдышаться — не оттого, что Барри был такой тяжелый, а от пережитого потрясения.
   Барри не пытался освободиться, только тихонько стонал, словно от боли. Дрю вспомнила, что нельзя слишком резко будить лунатиков, но ничто не указывало на то, что у Барри случился приступ лунатизма. Раньше, во всяком случае, такого никогда не наблюдалось.
   Наконец она взяла его под руку, помогла подняться и, нашептывая ему ласковые слова, словно ребенку или тяжелобольному, повела обратно в спальню. Когда они вернулись в комнату, он уже вполне овладел собой и вспомнил все, что с ним произошло, начиная с того момента, когда он проснулся в своей постели.
   — Это было похоже на сон, в котором ты знаешь, что спишь. Такое у меня уже раньше бывало. Мне снился Адам. Он вошел в комнату и поманил меня за собой. Я знал, что это всего лишь сон, поэтому у меня не было причин ему отказывать. Мне не было страшно. Я решил, что после того, сколько мы о нем говорили и думали, вполне естественно, что он начал мне сниться. Мне это даже было приятно. Я подумал, что это поможет мне прояснить для себя, что же все-таки произошло за последние несколько дней. Он привел меня на крышу и пытался заставить спрыгнуть. Я боролся с ним, но уже почти сдался. Если бы не ты, он бы меня победил.
   Они снова легли. Дрю крепко обвила мужа руками, остро сознавая, что едва его не потеряла.
   — Я не могу понять, — прошептал Барри, — почему мне приснилось, что Адам пытается меня убить?
   — Это был не сон, — тихо проговорила Дрю. — Это действует заклятье.
   Джоанна переставила на столе телефон и снова задумалась. Она все утро просидела у себя в кабинете, работая над статьей. Четверть того объема, который просил сдать Тэйлор, ей не составило труда написать. В своем репортаже она ни о чем не умалчивала и ничего не выдумывала. Она представляла в качестве доказательства отснятые видеопленки и магнитофонные ленты, но при этом все равно понимала, что многие сочтут ее обманщицей. Она повторила вслед за Роджером цитату из Дэвида Хьюма о том, что для человека естественнее заподозрить обман и мошенничество, чем ни с того ни с сего отвергнуть то, чему научил его весь предшествующий опыт.
   Также она подчеркнула, что Роджер Фуллертон, один из самых выдающихся физиков-теоретиков в мире, готов подтвердить достоверность ее повествования. Рядом с этим ее «слово журналиста» звучало уже не так внушительно. Тем не менее, они с Роджером оба предвидят, что в определенных кругах их сочтут в лучшем случае легковерными людьми, а в худшем — мошенниками. Но такие обвинения, написала она, будут только лишним доказательством необычности явлений, которые они наблюдали.
   Здесь она почувствовала, что впадает в риторику и перечеркнула последний абзац за исключением цитаты из Хьюма.
   Джоанна велела себе придерживаться пяти основных заповедей репортера: писать только кто, что, где, когда и почему. Статья тогда производит наибольшее впечатление, когда выглядит как простая констатация фактов.
   Зазвонил телефон; это был Сэм.
   — Боюсь, у меня ужасные новости. Дрю и Барри погибли в автокатастрофе. Это случилось сегодня утром примерно в половине девятого. Они ехали в Шуйкилл, и машина, потеряв управление, врезалась в мост. Смерть была мгновенной.
   Джоанной овладело странное оцепенение — не столько от этих слов, сколько от вопросов и подозрений, которые они в ней пробудили. Она никак не могла собраться с мыслями.
   — Джоанна, ты здесь?
   — Да, здесь, — пробормотала она. — О Боже!
   — Мне очень жаль. Конечно, для тебя это большое потрясение.
   — Ты не знаешь, куда конкретно они направлялись? — спросила Джоанна.
   — Я не спрашивал. Мне только что позвонила секретарша Барри. Она обзванивает всех, чьи имена были у него в ежедневнике.
   — Она оставила телефон?
   — Конечно. Подожди секунду... Вряд ли она тебе скажет больше, чем я... — он нашел номер и продиктовал Джоанне. — А зачем тебе знать, куда они ехали?
   — Пока не могу сказать, я сама-то толком не знаю.
   Джоанна повесила трубку и закрыла лицо руками. Через несколько мгновений она почувствовала на себе чей-то взгляд и убрала руки. В дверях кабинета стоял Тэйлор Фристоун.
   — Что-то случилось? — спросил он.
   Она кивнула, чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы.
   — Двое из нашей группы, Барри и Дрю, погибли в аварии.
   — Господи! — Тэйлор вошел в комнату и прикрыл за собой дверь. — Мне очень жаль. Правда. Очень жаль, — он помолчал и спросил: — Это значит, что вам придется прервать эксперимент?
   Джоанне захотелось швырнуть в него чем-нибудь тяжелым, но она сдержалась.
   — Не знаю. Сейчас не время об этом думать. Прости меня, Тэйлор, но мне нужно кое-куда позвонить.
   — Разумеется. Это ужасно. Просто ужасно.
   Он вышел; сделав глубокий вдох, Джоанна достала из ящика стола салфетку и вытерла глаза и нос.
   Потом потянулась к телефону.

Глава 31

   Они собрались у Сэма после шести. В лабораторию никого не тянуло, на улице было ветрено и холодно, поэтому они предпочли приехать на Риверсайд Драйв. Сэм предложил гостям кофе, но все отказались. Без долгих вступлений он сказал:
   — Джоанна хотела сообщить нам, что ей удалось выяснить об этом несчастном случае.
   Джоанна сидела на подоконнике, на котором они с Сэмом ели йогурт в ту первую ночь их любви. Она вспомнила, как, глядя в окно на темные воды Гудзона, Сэм высказал идею привлечь к эксперименту Роджера Фуллертона. Это было всего несколько месяцев назад, но, казалось, с тех пор прошли годы. Теперь же Роджер Фуллертон сидел в кресле напротив Джоанны и, наверное, мечтал о том, чтобы ему никогда в жизни не довелось видеть ни ее, ни Сэма. Уорд и Пит устроились на диване, Сэм присел рядом на подлокотник.
   — Я разговаривала с полицейскими, которые первыми прибыли на место происшествия, — начала Джоанна, заглянув в блокнот. — Они не могут объяснить причину аварии. Машину вел Барри, а за ним никогда не числилось никаких нарушений. Тесты на алкоголь и наркотики в крови дали отрицательный результат. Вскрытие не выявило никаких проблем со здоровьем, вроде сердечного приступа или удара. Дорога была сухая, видимость хорошая. Машину не занесло, шина не лопнула. Автомобиль был новый, а эта модель отличается особой надежностью. Трое свидетелей происшествия рассказывают одно и то же. Машина шла со скоростью около шестидесяти миль в час и вдруг резко свернула и врезалась прямо в бетонную опору моста. Она словно шла к намеченной цели, поэтому существует версия, что это самоубийство. — Джоанна отложила свои записи и продолжала, глядя в пространство: — Я не думаю, что это было самоубийство. По многим причинам. Во-первых, я просто в это не верю. Во-вторых, я выяснила, что, когда это произошло, они направлялись к священнику. Его зовут отец Каплан. Он был приходским священником Дрю, пока три года назад она не переехала. После гибели дочери Дрю очень сблизилась с отцом Капланом. Я говорила с ним по телефону, и он сказал, что Дрю звонила ему около семи утра и спрашивала, нельзя ли им с Барри к нему приехать. Она сказала, что это срочно. У него создалось впечатление, что они оба чем-то напуганы, но по телефону Дрю не захотела говорить, в чем дело. — Джоанна замолчала и обвела взглядом лица четверых мужчин. — Вот все, что мне удалось узнать.
   Сэм встал и, выйдя на середину комнаты, спросил:
   — Кто хочет что-нибудь сказать?
   Роджер погладил усы и уставился в пол. Пит засунул руки между колен. Уорд Райли сидел, закинув ногу на ногу и скрестив на груди руки. Взгляд его блуждал по потолку. Наконец он решился прервать молчание:
   — Я полагаю, нам нужно определиться — будем мы что-то предпринимать или нет.
   — Что, например? — спросил Сэм.
   — Должны ли мы рассказать обо всем родственникам Дрю и Барри? Или полиции? Или, наконец, этому священнику? Обо всем, что произошло в группе.
   Снова воцарилась тишина. Потом Сэм сказал:
   — Мы не можем знать наверняка, была ли эта поездка к отцу Каплану связана с тем, что произошло в группе.
   Роджер фыркнул:
   — А почему нельзя просто допустить, что была?
   — Хорошо, — сказал Сэм. — Будем считать, что мы все знаем, зачем они хотели встретиться со священником. Но мы не можем сделать ничего, чтобы изменить положение вещей или пролить свет на это дело — в том смысле, в каком большинство людей понимает свет.
   — Можно, я скажу? — подал голос Пит. — Я никак не могу выкинуть это из головы. Я должен сказать, — он поднял глаза. — Извини, Сэм.
   — Говори все, что хочешь. Пит. Мы здесь для того и собрались.
   — Несколько лет назад я встретил одну женщину; у нас с ней ничего не было, просто одна моя знакомая. Она говорила, что в юности была ведьмой, а потом бросила это занятие. Так вот, она говорила, что не надо недооценивать силу колдовства. Для колдуна, чтобы убить человека, достаточно просто посмотреть на него. Никто ничего не заподозрит, потому что это всегда выглядит как несчастный случай. Человек падает с лестницы. Или лошадь понесет. Или машина вдруг ни с того ни с сего сойдет с дороги. А просто они делают так, что ты видишь то, чего нет на самом деле. Ты едешь по дороге, и тебе кажется, что путь свободен — а на самом деле перед тобой обрыв или стена. Или еще что-нибудь. Вот как это происходит.
   Он замолчал, нахохлившись, словно школьник, который понимает, что не миновать головомойки. Сэм обошел диван сзади и положил руки на плечи Питу.
   — Не переживай. Мы все чувствуем то же самое.
   — И даже ты? — вырвался у Джоанны вопрос, прозвучавший почти как обвинение.
   Сэм посмотрел на нее с легким удивлением, но не обиделся.
   — По-моему, если бы мы об этом не думали, мы не были бы людьми. Это естественно, что мы хотим выяснить причины гибели Дрю и Барри. И смерти Мэгги. И разумеется, в свете всего что произошло, мы ищем причины в том месте, которое на виду. По-моему, это неизбежно. Но мне кажется, это ошибка.
   — Ты думаешь, их смерть была несчастным случаем? — спросил Роджер. Вопрос был задан для того, чтобы дать Сэму возможность продемонстрировать, до какой степени он готов отстаивать свой рационализм после всего, что было.
   — Я думаю, — сказал Сэм, — никто не сомневается, что смерть Мэгги была вызвана естественными причинами, возможно усугубленными стрессом. Но последовавшая за этим гибель Дрю и Барри заставляет нас видеть между этими смертями связь. А я, честно говоря, не нахожу доказательств такой связи.
   Джоанна вконец потеряла терпение:
   — Господи Боже, Сэм, ты просто уперся как баран!
   Сэм поглядел на нее с искренним беспокойством, и Джоанне вдруг стало стыдно, словно она предала его.
   — Нет, — сказал он. — Я просто стараюсь смотреть на подобные вещи спокойно и разумно. Это моя работа. В этом вся суть эксперимента.
   — К черту эксперимент! — не выдержала Джоанна, и тут же смутилась: — Простите меня. В этом есть и моя вина — больше, чем других.
   — Нет здесь ничьей вины, — сказал Сэм.
   — Неважно. Давайте просто согласимся на том, что эксперимент пора кончать.
   — Я всегда говорил, что никого не держу насильно. Я лично по-прежнему намерен продолжать — с вами или с другими группами добровольцев. На мой взгляд, нам удалось достичь невероятных результатов, и просто так бросать начатое мне не хочется.
   — Вряд ли мы сможем просто так бросить начатое, — тихо сказал Роджер.
   — Но ты собираешься бросить? — теперь уже Сэм хотел, чтобы Роджер показал, насколько тверды его позиции.
   Фуллертон встал с кресла и подошел к окну, где сидела Джоанна. Дождь лил как из ведра, и запотевшее стекло казалось затянутым серебристой пленкой. Роджер посмотрел на размытые огоньки вдоль берега.
   — Помнишь, что я говорил во время нашего последнего спора? — спросил он не оборачиваясь. — Я сказал, что, независимо от того, что за явление мы создали, лучшее, что мы можем сделать, это покончить с ним, — он обернулся: — И теперь я как никогда в этом уверен.
   — Разве тебе не интересно, каким образом этот феномен действует? — спросил Сэм.
   — По правде сказать, нет. Я принял участие в этом эксперименте по ряду причин — отчасти, пустяковых, отчасти более серьезных, — он подошел к столику и налил себе выпить. — Ты, вероятно, решил, что моей главной целью было доказать твою неправоту и поглумиться над тобой, когда тебе не удастся создать никакого сверхъестественного явления. Так вот, как раз наоборот, я был почти уверен, что тебе это удастся. И точно так же я был уверен, что это не имеет смысла, поскольку мы никогда не узнаем, как мы его создали. Это полностью соответствует моему взгляду на основополагающие законы природы — точнее, на их отсутствие. Потому что я не верю, будто существуют какие-то основополагающие законы или всеобъемлющие теории. Я думаю, что единственный закон, который приложим ко всему, звучит так: мы сами влияем на природу тем, под каким углом мы ее рассматриваем.
   — Вселенная-соучастница, — проговорил Сэм, окинув своего старого профессора ироничным взглядом. — Мы сами творим ее каждым своим шагом.
   Роджер глубокомысленно кивнул:
   — Немного резковато, но по сути верно. Да, на мой взгляд есть основания предполагать, что центральная роль во вселенной отводится сознанию.
   — Все это очень интересно, но в данных обстоятельствах чересчур отвлеченно, — в голосе Джоанны был лед. Этот академический диспут ее безумно раздражал, и она даже не пыталась это скрывать. — Сейчас нам нужна не абстрактная теория о жизни, смерти и вселенной — сейчас нам надо выяснить, причастно ли «явление», которое мы создали или вызвали, к этим смертям.
   Пит кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание, и сказал:
   — А почему бы вам не спросить у него самого?
   Джоанна посмотрела на него с изумлением:
   — Ты серьезно?
   — Ну, если у кого-нибудь есть идея лучше...
   Но идеи ни у кого не было.
   — Одна загвоздка, — сказал Роджер. — Как узнать, правду оно нам скажет или нет?
   Пит пожал плечами, признавая, что не может ответить на этот вопрос.
   — Пусть это будет просто отправной точкой наших рассуждений. Я только хотел спросить у Адама — причастен ли ты к смерти наших товарищей?
   Откуда-то со стороны книжных шкафов донесся громкий звук, похожий на удар молотком. Пит вскочил на ноги и начал озираться по сторонам. Все остальные смотрели в одном направлении, но ничего не видели — да и не могли увидеть.
   Несколько мгновений они стояли неподвижно, затаив дыхание. Потом Пит чуть слышно произнес:
   — Один стук — «да».
   Сэм тут же накинулся на него:
   — Пит, Бога ради, тебе-то уж просто стыдно принимать всерьез всю эту чепуху. Это не более чем отражение наших же страхов.
   Уорд поднял руку:
   — Нет, давайте продолжим.
   — Неужели вы действительно надеетесь таким образом что-то выяснить? — поразился Сэм. Он всегда считал Райли самым здравомыслящим из группы.
   — Возможно.
   Сэм, поколебавшись, сдался:
   — Ну ладно, раз вы все так хотите...
   Джоанна повернулась к книжным шкафам и задала вопрос:
   — Кто ты? Калиостро? Раздалось два резких удара.
   — Значит, ты Адам?
   Один удар.
   Сэм отвернулся, всем своим видом давая понять, что считает этот спектакль просто глупым.
   — Адам, — спросила Джоанна, не обращая на это внимания. — Это ты вызвал гибель Барри и Дрю?
   Один стук — четкий и уверенный. Решив идти до конца, Джоанна спросила:
   — Зачем?
   Сообразив, что на этот вопрос нельзя ответить «да» или «нет», она стала думать, как его переформулировать, но Пит уже достал с полки листы бумаги.
   — Нам нужен алфавит, — сказал он. — Я напишу буквы, и мы устроим импровизированный сеанс. Но, может, у Сэма есть готовая доска в запасе?
   — Ничего у меня нет, — резко ответил Сэм, но, заметив, что Пит смутился, добавил: — Нет-нет, продолжай. Давайте сами сделаем буквы.
   — Мне кажется, это не потребуется.
   Роджер произнес эти слова с такой странной интонацией, что все обернулись и уставились на него. Он смотрел на окно, к которому только что подходил. Джоанна вскочила с подоконника и отошла к остальным. На запотевшем стекле были выведены три слова и восклицательный знак:
   JOIE DE VIVRE!

Глава 32

   Первым порывом Джоанны было бежать прочь от этого места и от этих насмешливых и одновременно зловещих слов. Но расстояние не спасло бы ее, она это понимала. В физике существует понятие искривленного пространственно-временного континуума, но до сих пор оно оставалось абстрактным. Внезапно оказалось, что это точное описание той сюрреалистической ловушки, в которую угодили Джоанна и те, кто был рядом с ней.
   Пит, белый как полотно, держался за живот. Казалось, он зажимает руками рану и вот-вот упадет лицом вниз. Уорд Райли стоял неестественно прямо и неподвижно, не сводя глаз со зловещей надписи. Роджер Фуллертон втянул голову в плечи, словно признавая свое полное бессилие перед случившимся. Один Сэм проявил то, что при нормальных обстоятельствах можно было бы назвать смекалкой: он схватил фотоаппарат и начал с пулеметной скоростью щелкать кадр за кадром, словно папарацци, застигнувший свою жертву в дверях ресторана.
   Джоанна вновь разозлилась на него. Ей хотелось заорать на Сэма и обвинить его в том, в чем она уже его обвиняла, — только на этот раз хлестче, потому что теперь все было гораздо хуже.
   Адам здесь, в одной с ними комнате, он переворачивает их жизнь и все, во что они верили, с ног на голову, а этот знай себе щелкает фотоаппаратом, как какой-то придурок на пляже!
   Кто-то ласково коснулся ее плеча. Фуллертон стоял рядом с ней, и в глазах его было участие. Джоанна подумала — как это странно: всего несколько минут назад она смотрела на него с тем же выражением. Она открыла рот, чтобы сказать ему что-нибудь или пошутить, но из горла ее вырвались рыдания. Роджер заботливо усадил ее на диван, и она благодарно кивнула ему. Он протянул руку и отвел ей со лба выбившуюся прядку таким нежным движением, что глаза Джоанны наполнились слезами. Сэм опустился перед ней на колени и, с тревогой глядя в ее лицо, взял ее за руку.
   — Ты как?
   — Все хорошо.
   Слова выходили легко и гладко. Звук собственного голоса заполнил пустоту, от которой Джоанна боялась взорваться.
   Самое худшее миновало. Реальность — или нечто похожее — начала возвращаться.
   Джоанна скользнула взглядом по фотоаппарату на шее у Сэма. Сэм улыбнулся застенчиво и виновато:
   — Я должен был это заснять. Такое не каждый день увидишь.