Ананян Вахтанг Степанович. На берегу Севана

   – Но, дедушка Асатур, как же я тебе их покажу? Они целый день на речке плавают. Если увидишь мраморных – значит, наши, таких ни у кого нет… Дедушка, помоги наседок достать! Тебя любят в селе, тебе не откажут… Все поверят, – упрашивала деда Асмик.
   – Ну, пойдем, внучка, пойдем, – согласился дед. – Пойдем сначала к моей старухе.
   Асмик, сияя, пошла за дедом.
   – Старуха, у тебя, я знаю, одна из кур клохчет. Одолжи-ка ее этой девочке, – сказал дед жене, входя к себе во двор.
   Старуха Наргиз опешила. «Зачем?» – говорил ее взгляд.
   Асмик показала ей крупное яйцо и сказала:
   – Это яйцо дикой гусыни, бабушка. Мы подложим яйца под наседку – выйдут птенцы, пушистые, желтенькие…
   – О-о-ох, ослепнуть мне! Кто же видел, чтобы яйца диких птиц под курицу клали? Новости какие! – И старуха перекрестилась.
   Дед Асатур покачал головой:
   – Ну, открестилась? Теперь бояться нечего – тащи наседку.
   – Да что же это? – заворчала было старуха. – Я сама хотела наседку на яйца сажать. Что же нам теперь, без цыплят оставаться?
   – Ну-ну, не ворчи, – говорил дед, – кур у тебя, слава богу, много – не одна, так другая наседка найдется.
   – Бабушка, если у вас еще курица заклохчет, я вам яиц водяной черной курочки принесу, – сказала Асмик.
   Старуха смягчилась и пошла за курицей. Асмик помогла ей поймать клушку и стояла, прижимая ее к груди, довольная и гордая.
   – Старушка моя милая, молодежь наша мир чудесами наполняет. На то они комсомолом и зовутся, век им жить!.. И эти, пионеры, тоже все, что захотят, сделают. Поверь, сделают… Если живых наседок не достанут, под железную яйца положат, – говорил в это время дед Асатур.
   Первая добытая наседка помогла делу. Согласилась дать школьникам наседку жена Арама Михайловича. Пришли они и к матери Грикора. Она заворчала было, но Грикор, как всегда, сумел рассмешить и умилостивить мать.
   – Нани-джан^[4], – сказал он нежным голосом, – я тебе целый полк птенцов приведу вместе с курицей. Дай, не бойся!
   – И-и, шалый, станешь ли ты когда-нибудь таким, как Армен? – засмеялась она и открыла дверь курятника.
   – Профессором?
   – Путным, умным…
   – Стану, стану! Время терпит. Тише едешь – дальше будешь. Куда ты торопишься? – И, выхватив курицу из рук матери, Грикор убежал.
   Большой шум подняла тетка Сона, мать Сэто. К ней ребята за наседкой и не обращались, но Сона сочла необходимым вмешаться. Стоя на плоской крыше своего дома, она, размахивая руками, кричала:
   – Я таким сорванцам, как вы, курицы не дам, не дам!..
   Грикор сделал попытку утихомирить ее:
   – Мы, тетка Сона, ферму устраиваем. Понимаешь, ферму! От гусей и уток отбоя не будет… Тетка Ашхен, – обратился он к одной из женщин, – дай нам наседку дней на двадцать пять. Половину выводка подарим тебе.
   – Ты дурной, станет дикая птица ждать, пока ты соберешься ее дарить! – вмешался вышедший на шум Сэто.
   Дело осложнялось. Но тут неожиданно загремел бас деда Асатура.
   – Эй, Ашхен, Астхик!.. Эй, бабы, девушки, несите-ка все, у кого есть, по наседке, дайте этим ребятам! Назад от меня получите. Живей, живей! Что рты разинули? – по-хозяйски командовал он.
   В селе старого охотника уважали. В трудные минуты он всегда соседу на помощь придет, всегда добрый, гостеприимный. Не было в селе человека, который не попробовал бы его охотничьей добычи.
   – Ну, раз дед Асатур говорит, значит есть какой-то толк в этом деле, – сказала Ашхен и пошла за курицей.
   Одна Сона продолжала шуметь на своей крыше:
   – О бороде своей забыл, в детство впал!
   – Эй, дочь Ато! – погрозил ей старик. – Не слышу я, что ты там мелешь, да по лицу вижу – худое. Недоброго ты рода… Погляди-ка, какие матери у этих ребят, не то, что ты… Их дети и в школе первыми, и ферму вот устраивают. Ты бы лучше не бубнила, а сыном занялась, в люди вывела, человеком сделала, а то только по горам он у тебя и лазит…
   Ребята пошли по домам колхозников. Асмик подробно излагала у всех дверей казавшийся фантастическим план организации птицеводческой фермы, Грикор веселил колхозниц своими шутками, а дед Асатур авторитетно поддерживал ходатайство ребят:
   – Давайте, давайте, они хорошее дело затеяли!
 

* * *

 
   На следующий день, как только кончились уроки, наши друзья помчались в колхозный сарай, находившийся на краю села. За ними следовала шумная толпа школьников.
   «Где сажают наседок?» – слышалось со всех сторон. В этом нестройном хоре можно было расслышать и голос Артуша.
   – Камо хочет свое секретарство обессмертить необычайным делом, – язвил он.
   – А что же? – откликнулся один из его товарищей. – Каждый человек должен себя большим, хорошим делом показать.
   Тут из толпы вышла пионервожатая Аракс:
   – Камо, пусти нас, мы помогать пришли. Мы вынесли особое решение о шефстве над наседками.
   – Шефы?.. Над нашими наседками?.. А ну, покажите, как вы умеете шефствовать, – засмеялся Камо. – Пожалуйте!
   Аракс повернулась к своим пионеркам:
   – Товарищи, сюда!
   Девочки вбежали в сарай и под руководством Асмик занялись клушками.
   Пионерки клали в гнезда по десять – двенадцать яиц и, посадив наседок, привязывали их за ноги к колышкам. Но растревоженные клушки не соглашались приступить к исполнению своих обязанностей.

   – Что здесь, обезьяну, что ли, водят? – сердито ворчал дед Асатур, отгоняя теснившихся у дверей сарая ребятишек. – Кур не видали?
   – А что нам с этими яйцами делать, дедушка? – спросила Асмик, указывая на корзину с отобранными яйцами несъедобных птиц – чаек, цапель.
   – Эти?.. Эти, я вам уже сказал, отдайте рыбному тресту.
   – А не сберечь ли? – спросил Армен. – Мы будем кормить ими наших птенцов.
   – Армен умнее всех нас, – признался Камо. – Спрячем эти яйца. Ничего лучше и придумать нельзя.
   Три недели ухаживали Асмик и ее подруги за наседками. Три недели Армен, пользуясь аккумуляторами, непрерывно поддерживал равномерную температуру в инкубаторах. Три недели дед Асатур с длинным кинжалом на поясе и ружьем за плечами сторожил колхозный сарай. Каждый раз, заметив Сэто, дед грозил ему:
   – Ты у меня не вертись тут, как лиса-воровка, не то шкуру сдеру!
   Деда Асатура разбирало нетерпение. То и дело заходя в сарай, старик смотрел на сидящих рядами наседок, на инкубаторы и как-то раз шепотом спросил Армена:
   – Скажи, Армен, а эти штуки какой ученый выдумал?
   – Инкубаторы, дедушка, наши советские инженеры построили.
   – Да-а… – глубокомысленно протянул дед. – И ты думаешь, они птенцов высидят?
   – Инкубаторы? А как же! Обязательно высидят, дедушка. Для того они и построены. Ты так говоришь, точно в первый раз слышишь, что в нашем селе в инкубаторах цыплят выводят. Не видал разве?
   – Ну, я ведь все время в полях да в горах или ночами село стерегу – некогда и посмотреть было. А слыхать – слыхал, – оправдывался дед.

ЖИВАЯ ИЗГОРОДЬ

   Школьники села Личк проявляли все возрастающий интерес к организуемой юными натуралистами ферме.
   По решению бюро комсомольской организации пионерские отряды на своих очередных собраниях обсуждали важный и неотложный вопрос: чем и как можно помочь в организации фермы диких птиц.
   На собрании двух пионерских отрядов были приняты решения вырыть на берегу ручья глубокий водоем. Пионеры другого отряда вызвались нести дежурство в сарае и помогать юным натуралистам в их повседневной работе.
   В одном из отрядов возник такой вопрос: чем же кормить наседок и их будущих птенцов?
   Кто-то сказал:
   – Колхоз даст корм.
   Ему возразили:
   – Колхоз, конечно, даст корм, но ферму устроили мы, школьники, и мы тоже можем кое-что добыть. Зачем все от колхоза требовать? Поля полны кузнечиков, островки на Гилли – червями, мхом, – почему бы не использовать все это?
   – Знаете что? – сказал один из пионеров: – дикие утки очень любят корни камышей и молодые побеги. Можем пойти и за ними после уроков.
   – А разве куры не любят муравьиных яиц? – вмешался другой.
   – Ого! Ты что же, хочешь, чтобы мы из-за кур разоряли красивые города муравьев?
   – «Красивые города»?.. – засмеялся первый. – Они только портят колхозные луга. Эти «красивые города» надо уничтожать: они попадают в зубцы жаток и портят их… Идем! И луга колхозные очистим от муравьиных гнезд, и яиц наберем. Знаете, какой это корм для птиц! Что может быть вкуснее!..
   На одном из собраний пионервожатая Аракс, потряхивая черными кудрями, сверкая глазами, спрашивала у своих пионерок:
   – Ну, скажите, какая же может быть ферма без изгороди? Сарай со всех четырех сторон открыт. Разве можно в таком помещении птиц разводить?.. Вылупятся птенцы – что же, вы их в сарае держать будете? Выйдут, а тут их скотина затопчет…
   – Кошки потаскают! – раздался чей-то тоненький голосок.
   – Почему только кошки? Если забора не будет, и лисы придут!
   – Да, но из чего же мы сделаем изгородь? – спросила одна пионерка. – Леса у нас нет, а кто нам даст железо?.. – Помолчав, она добавила: – Один тростник у нас. Разве из тростника?..
   – Нет, коровы поломают, – возразила Аракс. – Давайте лучше живую изгородь устроим. Будет расти, густеть, высокой станет…
   – Живую?.. Как так – живую? – загудели пионерки.
   – Обыкновенную… Из терновника. Выроем вокруг сарая канаву и посадим.
   – А где мы терновник достанем?
   – Грикор знает, он нам покажет… Грикор, – спросила Аракс у вошедшего мальчика, – где терновник растет? Много терновника?
   Грикор сразу сообразил, зачем понадобился терновник, и ответил им неторопливо и серьезно:
   – Терновник? Сколько хотите! Много. Вот только кишка тонка его вырыть да снова посадить.
   – А ты что думаешь – у пионерок моего отряда сил не хватит? – рассердилась Аракс. – Ты нам только место покажи и скажи, как надо рыть, чтобы корней не попортить.
   – Ого! Всё ей покажи да расскажи! Не хочешь ли еще, чего доброго, на меня нагрузить?
   – Нет, доставить мы сами можем. Обвяжем веревками и дотащим, как хворост. Ты нас только сведи на Дали-даг, покажи, где растет.
   Грикор любезно поклонился.
   – Готов служить, – с шутливой почтительностью оказал он. – Только пусть каждая из вас возьмет по кирке и по веревке. Идем!
 

* * *

 
   Под вечер, выйдя из сарая, дед стал у дверей и зорким глазом обвел колхозные поля: не забрела ли куда скотина?
   На склоне горы у верхнего края села поднялось облако пыли. Оно росло и приближалось.
   Старик приложил ладонь щитком ко лбу.
   «Что это? – удивился он. – Зачем сегодня так рано овец домой гонят?»
   Клубы пыли приближались, но их поднимали не овцы. Несколько десятков пионерок и пионеров с Аракс и Грикором во главе волокли за собой колючие кусты терна.
   Стряхнув с себя пыль, школьники, не отдыхая, взялись за работу: одни начали рыть канаву, другие бережно опускали в нее корневища терновника и заботливо засыпали их землей. Понемногу вокруг сарая вырастала густая, непроницаемая живая изгородь.
   В разгар работы к детям подошли Баграт и Арам Михайлович. За ними шел Камо.
   – Знаешь ли, – сказал председатель учителю, – у них что-то получается. Но ферму эту я оформлю только тогда, когда появятся птенцы.
   – А до тех пор? – обеспокоился Камо.
   – До тех пор только корм выдам… авансом. Больше ничего.
   – А трудодни работникам? – шутливо спросил Арам Михайлович.
   – Трудодни?.. Пока птенцов своими глазами не увяжу, никаких трудодней! – делая серьезное лицо, ответил Баграт.

В КОЛХОЗНОМ САРАЕ

   «Когда же вылупятся птенцы? Не остынут ли яйца?» – только эти мысли и волновали Асмик.
   До полудня в сарае дежурил и наблюдал за поведением наседок Грикор, учившийся во второй смене. После уроков его сейчас же сменяла Асмик, приходившая в сарай прямо из школы. Здесь она оставалась до вечера, здесь и уроки готовила. Но Асмик ухаживала за наседками не одна. Пионерская организация школы каждый день присылала ей на помощь девочек.
   За Асмик в сарай прибегала мать.
   – Ох, ослепла бы я, доченька! Ведь ты же сидишь здесь голодная… Почему не приходишь обедать? – волновалась она.
   Однако, поняв, что дочку от инкубатора не оторвешь, волей-неволей бежала домой, чтобы принести ей обед.
   Однажды, когда Анаид пришла в сарай с обедом для Асмик в котелке, завернутом, чтобы не простыл, в несколько полотенец, она застала дочь поглощенной наблюдениями за одной из наседок. Асмик с удивлением смотрела на курицу, которая, покинув гнездо, клювом и крыльями ворошила лежавшие в нем яйца.
   – Вот так курица! – поражалась девочка. – Все яйца перебьет!.. Успокойся, успокойся, сядь! – уговаривала она наседку.
   – Не беспокойся, доченька, – с улыбкой сказала мать, – так они все делают. И они ведь матери, и они во вред своим птенцам ничего не сделают. Последи – и увидишь, что каждая наседка по нескольку раз в сутки переворачивает в гнезде яйца.
   – А зачем?.. Нельзя позволять? Я так хорошо укладываю яйца, а они их переворачивают… Уложу, уйду в школу, а приду назад – всё кувырком! – говорила Асмик.
   – Да разве выйдут из яиц цыплята, если ты запретишь наседкам яйца переворачивать? – усмехнулась мать.
   Асмик удивленно подняла брови.
   – Ох, и непонятливая у меня дочка! Наседки затем так делают, чтобы яйцо обогревалось со всех сторон одинаково. Нельзя же, чтобы яйцо нагревалось только сверху, а снизу оставалось холодным!
   – А… понимаю… – сообразила Асмик. – Ну и умные же эти куры… правда, мам? Значит, мать заботится о цыпленке и тогда, когда он еще в яйце?.. А как же яйца в инкубаторе? Нужно ли их и там переворачивать?
   – В инкубаторе?.. Н-не знаю… – растерялась мать.
   – Ну, об этом я спрошу у Армена, он, конечно, знает.
   И Асмик, не дождавшись прихода Армена, побежала к нему домой.
   – Что у тебя в книжках сказано – нужно в инкубаторе яйца переворачивать или не нужно?
   – А зачем их переворачивать? – удивился Армен. – Ты чего взволновалась?
   – Как «зачем»?.. Что ты на меня уставился?.. Наседки что делают? Переворачивают! Погляди, что в книжках сказано про инкубатор. Поскорее! Яйца остыть могут…
   Армен в недоумении взял в руки руководство по птицеводству. Перелистав несколько страниц, он вскочил с места и выбежал на улицу.
   – Да, наседки твои правы: яйца нужно и в инкубаторе переворачивать, – на ходу объяснил он Асмик. – Ах, голова, как это я проморгал!..
   С этого дня дежурные пионеры по два раза в сутки переворачивали в инкубаторе яйца. Теперь все они обогревались равномерно.

КТО ВОРУЕТ ЯЙЦА?

   Однажды дед Асатур пришел в сарай и объявил, что он несколько дней не сможет дежурить, потому что идет на Севан с рыбаками.
   Вечером Грикор появился в сарае со стареньким тюфяком в руках.
   – Вот здесь я и буду спать, пока дед не вернется, – объявил он Асмик и начал взбивать сено, приготовляя себе постель в углу сарая.
   – А может, и не нужно? Ведь недолго… – пыталась разубедить его Асмик.
   – Нет, – твердо сказал Грикор. – Ты же сама жалуешься, что яйца гагар и чаек исчезают. Кто их ворует? Надо нам это узнать? Чем же мы наших птенцов кормить будем?
   – Ничего, Грикор… Я не думаю, что яйца ворует у нас человек, – ответила Асмик. – Вор унес бы много, а пропадают пустяки – по одному, по два… Я сначала и не заметила. Ну, стоит ящик у стены… Как-то заглянула – показалось, что яиц меньше стало. Кому, думаю, нужны поганые яйца?
   – Ты не подумала: кто в нашем селе, кроме Грикора, эти яйца есть станет?
   – Ты ведь и на самом деле не брезгаешь: помнится, ел их на озере. Но тайком же ты есть не станешь?.. А в другой раз, – продолжала Асмик, – гляжу, еще меньше… Давай, думаю, сосчитаю. Сосчитала… Не помнишь ли, сколько мы оставили яиц на корм птенцам?
   – Помню: сто шестьдесят три.
   – Вот-вот, сто шестьдесят три… Считаю: сто сорок одно. И больше всего яиц чаек недостает… Кто же их ворует, как ты думаешь?
   – Я выясню… Я ведь сплю, как заяц, с открытыми глазами.
 

* * *

 
   В последующие дни Грикор рассказывал своим товарищам до того смешные истории, что они никак не могли разобраться, где в них правда, а где забавная выдумка.
   – Ну, как тебе спалось? – спросил его однажды Камо.
   Перед школой он с Арменом и Асмик забежал узнать, как идут дела на ферме.
   – У меня постель мягкая, – весело ответил Грикор, – но этой ночью я не спал. Одна из наших железных наседок так стонала, так скрипела всю ночь, что сердце у меня сжималось. Больна, должно быть, бедная… Армен, погляди: не повысилась ли у нее температура?.. А куры!.. Прислушался к их клохтанью – и что же слышу? «Давайте, – говорят, – придушим этих железных наседок! Если они будут сотня за сотней цыплят выводить, что же нам, бедным, останется делать? Погибнем… Никто больше нас на яйца сажать не станет, лишат нас материнства». Что поделаешь, просто обыкновенная материнская ревность.
   Товарищи засмеялись.
   – Да, – продолжал уже серьезно Грикор, – поверите вы мне, если скажу, что этой ночью я поймал воров?
   – Поймал воров?.. Кто эти воры?
   – Крысы.
   – Придумал! Как могут крысы воровать яйца? – махнула рукой Асмик. – Я бы еще поверила, если бы ты сказал, что крыса прогрызла в яйце дырочку и высосала. А целое? Как может крыса украсть целое яйцо?
   – Вот именно что целое! Так целым и уносят себе в норку: яичницу там делают для своих крысенят. И они ведь матери, и у них сердца материнские… Но слушайте, что я вам расскажу. Поглядите-ка на ящик: видите, какую они в нем сзади дырку прогрызли? Через эту-то дырку они и тащат яйца. Слышу ночью – скребут… Проснулся, прислушался. Железная наседка тяжело стонет, а перед ящиком крысы суетятся. В стене – щели, сквозь них лучи луны скользят, хорошо видно. Гляжу, крысы вокруг яйца пляшут. Они все темные, а яйцо белое, так и светится. Затаил дыхание: что дальше будет?.. А крысы – что бы вы думали? – катят яйцо. Потом одна из них легла на спину и задрала вверх лапки, а другие окружили яйцо, потом лапками, боком, головой подталкивают, поднимают его… Так и вкатили той крысе на живот. А она обхватила яйцо крепко лапками и еще прижала длинным хвостиком: ну прямо как человек, если его опрокинуть на спину, а на грудь бочонок положить…
   – Выдумываешь, Грикор!
   – Что за странные люди! Им правду говоришь – не верят, врешь – опять не верят, – пробормотал Грикор. – Ну, когда же я что-нибудь выдумывал? – вознегодовал он. – Не надо, не буду рассказывать, если не верите…
   – Нет, нет, Грикор, продолжай! – воскликнула Асмик. – Только уж очень это необыкновенно.
   – Я бы тоже не поверил, – сознался Грикор, – но ведь я же собственными глазами видел…
   – Ну, ну, что же дальше было?
   – А дальше вот что. Остальные крысы впряглись в эту мышь, что яйцо держала, вцепились ей в уши, ухватили за голову и потащили, как салазки… Правда, ей, должно быть, не сладко было – спинка-то терлась о землю, да что поделаешь: надо же о детках думать! Так вот, на ее животике, и въехала яичница для крысенят прямехонько в их гнездышко… Хотел я было вскочить, пугнуть воришек, да не стал. «Пусть себе, – думаю, – крысенята кушают на здоровье». И притворился, будто крепко сплю, чтобы не мешать им…
   Ребята посмеялись над рассказом Грикора, но так и не поняли, сочинил он все это или на самом деле крысы крадут яйца.

ВОЛНЕНИЯ

   – Завтра будем ждать лысух. Завтра двадцать первый день, – сказал Камо.
   – А могут и не вылупиться, – возразил Армен. – Они отличаются от домашних кур.
   – Чем отличаются? – спросил Камо. – Асмик, ты раньше не выводила лысух?
   – Нет, – покачала головой Асмик.
   – Чем отличаются? – переспросил Армен. – А тем, что лысухи совсем не куриного рода. Они относятся, по принятой в науке классификации птиц, к десятому отряду – журавлеобразных, к семейству пастушковых. Их целых тринадцать видов.
   – Ого, какая ученость! Да ты стал настоящим птицеводом! – засмеялся Камо.
   – А как же? Раз мы устраиваем птицеводческую ферму, надо и соответствующую литературу читать… Так вот, я и говорю: трудно сказать, когда вылупятся лысухи. Об этом я ничего не нашел у Брема.
 

* * *

 
   Эту ночь ребята провели в большом волнении. Камо лег, но не мог заснуть. Среди ночи он оделся и пришел в сарай. Грикор еще не спал.
   – Ну что, еще не выходят? – спросил Камо.
   – Нет, только что проверял.
   Утром, раным-ранехонько, Асмик, Камо и Армен уже были в сарае.
   Нет, еще ни одно яйцо не проклюнуто!
   – Ночью, – сказал Грикор, – я опять подслушал, как куры разговаривали. Сладенькими голосками своих цыплят звали: «Выходите, цыплятки, двадцать первый день настал… Пора, выходите, ребятки…» А цыплята из яиц отвечают: «Кто вы там такие, что нас зовете? Мы голос своих матерей знаем, вы не наши мамы…»
   Но ребятам было не до смеха.
   – Полно шутить! – сказал Камо. – Как бы нам узнать точно, на какой день выходят из яиц лысухи?
   Позвонили районному агроному – удивился; районному птицеводу – и тот не знал…
   Так, в тревоге, прожили ребята еще один день. Птенцов все нет и нет!
   Грикор даже шутить перестал.
   – Говорил я вам, – упрекал он товарищей, – что болтушек понаделаем! Надо было, как я советовал, сварить да съесть. Зря яйца загубили!
   Грикор вынул яйцо из-под наседки, поднес к уху и потряс.
   – Убил цыпленка! – с криком повисла на руке у него Асмик. – Разве так сильно трясут?.. Дай мне! – Асмик отняла яйцо у Грикора и стала рассматривать его на свет. – Поглядите, в нем цыпленок… Видите, какое оно темное? Это от цыпленка темное.
   – А ну послушай, дышит он? – посоветовал Грикор.
   – Скорее положите яйцо назад, остынет! – забеспокоился Армен.
   Прошла еще одна ночь, тревожная и длинная. Казалось, и рассвета не будет.
   С зарей вся группа юных натуралистов уже была в сарае. Они осторожно приподняли наседок и осмотрели яйца. Увы, ни одно не проклюнуто! А ведь уже двадцать второй день…
   Все были так огорчены, что в этот день едва ли понимали, о чем говорят учителя. «Почему так запаздывают водяные курочки?» – только и думали ребята, сидя в классе.
   После занятий они снова собрались в сарае. Там уже были мать Асмик и Грикор.
   Грикор обрабатывал долотом какую-то колоду, выдалбливая в ней ямку. Он торопился в школу и спешил закончить работу.
   – Ты это чем занят? – спросил Камо. – Цыплята не вылупились?
   – Чем занят?.. Для цыплят ванну готовлю. Вы всё: «вылупились, вылупились?» Чего торопитесь? Вылупятся авось. Им тоже спешить некуда. Подождут, пока ванну сделаю, а то где им купаться!
   – Не испортились же все яйца! – в досаде сказал Камо. Он был самым горячим и нетерпеливым.
   Мать Асмик, сидевшая на стуле у одного из инкубаторов с вязаньем в руках, начала успокаивать ребят:
   – Если говорят, что курица двадцать один день на яйцах сидит, это не значит, что у всех одинаково, день в день вылупятся птенцы. Привезла я из совхоза яйца племенных кур – из них цыплята вышли на двадцать третий день. И птицевод говорил, что у племенных кур цыплята выходят позже, чем у простушек.
   – Ну, а водяные куры – не племенные, что ли? Клянусь их лысыми головами – племенные! – вмешался Грикор, продолжая долбить свой чурбак.
   – Может быть, наседки плохо сидят и яйца остыли? – спросила Асмик.
   – Это случается, – подтвердила Анаид. – Если наседка часто бросает гнездо, чтобы поклевать, яйца могут остыть.
   – А мы их очень часто кормим – в этом-то и все дело! – взволновалась Асмик. – Конечно, яйца остыли, и все птенцы погибли…
   – Успокойся, – сказал ей Армен. – В книге «Птицеводство» сказано, что, если наседка даже надолго покинет гнездо и яйца остынут, цыплята не погибают – только замедляется их развитие. В книге говорится, что вредно только тепло, если оно выше нормального.
   – Нет, температура у нас тридцати девяти не превышала, за это я ручаюсь, – ответил Армен.
   – Ну, заговорили! – подняв голову от своей «ванны», остановил их Грикор. – Вон птенцы в своих скорлупках прислушиваются к моему стуку и друг с другом перешептываются. Говорят: «Не готова же еще ванна, куда нам спешить? Ведь купаться-то не в чем».
   – Да ведь и на самом деле, – опомнился Камо, – где же будут купаться наши птенцы в первые дни?.. Марш все по домам: тащите всё, что у кого есть, – корыта, тазы…
   – Верно, Камо, дорогой! Гусята да утята как выйдут из яиц, так сейчас же к воде заторопятся, – поддержала его Анаид. – Пойдите принесите корыта.
   Вскоре сарай был полон корыт, старых тазов, даже больших и глубоких котлов. Грикор, пыхтя, заканчивал свою «ванну».
   – Ну вот теперь, – удовлетворенно сказал он, – теперь они могут бросать свои скорлупки и выходить. Пожалуйста, милости просим!

О ЧЕМ СООБЩИЛ ГРИКОР

   В этот день Грикор, как всегда, дежурил в сарае с утра.
   В разгар уроков внимание учеников школы неожиданно было привлечено какой-то фигурой, маячившей во дворе перед окнами и делавшей странные знаки.
   Камо, сидевший недалеко от окна, тоже выглянул во двор и сейчас же узнал Грикора.
   Увидев Камо, Грикор, подняв руки, показал ему восемь пальцев. Лицо у него сияло. Он подпрыгивал на здоровой ноге, вытанцовывал и, сложив ладонь горстью, прикладывал ее к щеке так ласково и нежно, точно в руке у него было что-то очень хрупкое.