Ананян Вахтанг Степанович. Пленники Барсова ущелья

   — Не парень, а огонь! — засмеялся Гагик.
   Но и он понимал, что, если дать Саркису ягоды и топливо, он сможет какое — то время продержаться в той впадине, куда толкнула его судьба.
   Полчаса спустя Гагик с Асо уже нашли кусты шиповника и собирали ягоды, а Ашот спускал с тропинки вниз хворост и кричал Саркису:
   — Эй, онемел ты, что ли?… Подай голос! Куда хворост кидать, отсюда не видно.
   — Влево, влево кидай… ох!.. "
   — Застревает то, что я бросаю, или в пропасть падает?
   — Остается… Ой, умру я… мамочка! — доносились снизу стоны Саркиса.
   Увидев позади елки пропасть, он только теперь понял, каким безнадежным было его положение, и стал еще громче плакать и, умолять:
   — Милые мои, спасите меня, спасите!
   — Не плачь и не хнычь! — разозлился Ашот. — Пере стань вопить, а не то бросим тебя и уйдем — станешь поживой орлов!
   Шушик поглядела на него неодобрительно:
   — Какой ты злой, Ашот!
   — Я не злой. Наоборот, я его подбодрить хочу. Послушай, замолчал ведь? Саркис, втащи ветки во впадину и разведи огонь. На, лови огонь, кидаю. — И Ашот кинул ему пылающими концами вверх несколько дымящихся головешек, принесенных из пещеры. — Хватай скорее. Соедини их концы и дуй, чтобы разгорелись.
   Воцарилось молчание. Через несколько минут Ашот снова крикнул:
   — Эй, Саркис, что ты там делаешь? Вместо ответа снизу поднялась струйка дыма.
   — Раздувает! — засмеялся Ашот. — Видела, как моя угроза помогла? — обратился он к Шушик.
   — Способ хороший, что и говорить, — недовольным голосом отозвалась она.
   С тех пор как Саркис упал в пропасть, он стал казаться ей вовсе неплохим, пожалуй, просто даже приятным парнем.
   Но Ашот тоном старшего продолжал читать свои наставления:
   — В тяжелом положении всегда нужно быть суровым, а порой и жестоким. Самый добрый полководец в минуты боя бывает суров. Вырастешь — поймешь. Как думаешь, Шушик, сколько воробьев надо дать Саркису?
   — Всех! — твердо ответила девочка. Ашот засмеялся:
   — Я знал, что ты так скажешь. Ну, пойди принеси. Да не жарь — пусть сам пожарит.
   — Так можно всех? — воскликнула Шушик и, поняв по выражению лица Ашота, что он согласен, готова была, кажется, поцеловать его. Но, конечно, постеснялась.
   Пока Гагик и Асо бродили в кустах, Шушик принесла несколько воробьев — весь их запас! Хорошо, что хоть «завхоза» не было.
   — Вот все, что осталось, — разочарованно сказала она Ашоту.
   — Почему? Кажется, должно было остаться больше. Ну ладно! — И, подойдя к краю тропы, Ашот крикнул: — Получай свою долю, Саркис!..
   Солнце уже зашло, когда вернулись Гагик и Асо. Их шапки были полны ягод.
   — Высыпать ему все? — простодушно спросил Асо.
   Гагик удержал его руку.
   — Хозяйством ведаю я, — напомнил он. — Лови. Сар — кис, собирай! Ну как, кости твои целы? Да? Слава богу! А то, говорят, во всем Барсовом ущелье ни одного костоправа не найти.
   На дне пропасти сгустился и начал медленно подниматься к вершинам гор туман. Еще немного, и сумрак окутал скалы, заполнил все углубления, трещины, сгладил морщинистое лицо ущелья.
   Ребята оставались на тропинке до поздней ночи. Работали они немного, больше разговаривали с Саркисом — подбадривали его, сбрасывали топливо.
   Ночью сильно похолодало, ребята мерзли, но никто не выразил желания вернуться в пещеру. Казалось, сердца их приросли к этой тропинке, к обрыву над пропастью, откуда к ним поднимался дым, Отсветы пламени от костра Саркиса временами освещали окрестные утесы, склоны скал.
   — Эй, парень, походил бы ты вокруг костра, тень бы хоть твою увидеть. Мы по фигуре твоей долговязой соскучились, — впервые после пережитого ужаса пошутил Гагик.
   И, шутка, видимо, имела успех. Не прошло и нескольких минут, как на скалах вокруг сильнее запрыгали отсветы костра, а вслед за тем гигантский черный призрак возник и закачался на белой поверхности каменных стен Барсова ущелья. Огромные руки поднялись и протянулись к вершинам гор. Словно вдруг возник из ущелья сказочный великан Торк-Анкех ^[20]и пытается своими длинными, как бревна, руками обломать скалы и кинуть ими во врага.
   — Ай! Ну, вот я и утолил тоску свою! — засмеялся Гагик. — Ну, погуляй, погуляй, Саркис, поглядим на тебя, утешимся.
   Наклонив голову над обрывом, Ашот крикнул:
   — Саркис, как по — твоему, уйти нам или остаться тут на ночь?
   Саркис не отозвался.
   — Видите? Опять только о себе думает, — тихо сказал Ашот товарищам.
   — Ну что же, Саркис? — снова крикнул он.
   — Одного оставите? — послышалось снизу. Голос был жалобный, плаксивый.
   — Не бойся, теперь к тебе никакой зверь не подойдет — ты в неприступной крепости.
   — Мы же близко. Мы часто будем перекликаться с тобой, — вставил Асо.
   — Ну, что же ты скажешь? — допытывался Ашот. — ~ Ребята дрожат от холода, жаль их…
   — Что же я скажу… Сами решайте, — донеслось снизу.
   — Слушай, теперь я скажу. Возьми палку, отгреби огонь поближе к елке и ложись на разогретые камни. Оставайся все время внутри впадины, между ее стеной и костром, — так, чтобы спереди тебя защищал огонь, а сзади — стена. Понял?
   — Понял.
   — Хорошо понял? Когда камни под тобою остынут, снова сгреби на них угли, а сам ложись на место костра. Так тебе все время будет тепло. Ясно?
   — Ох, болит!
   — Ничего, крепись. Ну, спокойной ночи.
   — Спокойной ночи! — послышался тоненький, нежный голосок Шушик.
   И то ли стыдно стало Саркису, то ли потеплело в нем что — то от этого голоса, но больше он не жаловался.
   Ребята осторожно спустились в темноте в ущелье и вернулись в свою пещеру.
   Войдя, Гагик направился прямо к тому углублению, где хранились продукты.
   — Милые мои, померзли, небось, бедняги? Вот я вас сейчас ощиплю и на огоньке согрею. Ой, да где же они, воробьи мои? — воскликнул он.
   Ашот и Шушик стояли на пороге пещеры и тихо смеялись.
   — Ашот, склад обобрали! — в негодовании крикнул Гагик.
   Но тот почему — то не отозвался. Его словно не взволновало это сообщение.
   Шушик подошла к костру и, опустившись на колени, начала разгребать золу. Обнажились тлеющие угольки. Девочка собрала их в кучку и начала раздувать. Асо, сидя рядом, колол и подкладывал щепочки.
   — Не крысы же унесли воробьев! — не унимался Гагик. — Ашот, тут могут быть крысы?
   — Кто знает, — с напускным безразличием пожал плечами Ашот.
   Полный невысказанных сомнений, Гагик съежился у костра.
   — Вот так штука, опять без еды остались! — покачивая головой, пробормотал он.
   Однако тяжелая мысль о еде беспокоила не одного только Гагика…
   Всю ночь, до самого утра, ребята время от времени выходили из пещеры и смотрели на скалу. Костер горел, и от елки уходила вниз, в ущелье, длинная кривая тень.
   — Саркис, как дела, Саркис? — кричали товарищи, и голоса эти наполняли мальчика бодростью.
   Он чувствовал, что они привязывают его к жизни, что он погиб бы безвозвратно, не будь поблизости этих добрых, хороших ребят.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
О том, что в трудные минуты ум человека работает быстрее

   В эту тринадцатую ночь своего плена наши ребята почти не спали и утром вышли из пещеры в дурном настроении. Да и природа не обещала хорошего дня. Небо было мрачное, затянутое тучами. Есть нечего, топлива нет. Что могли они отнести товарищу, оставшемуся на скале?
   Молча, нехотя начали они вырывать с корнем кусты, ломать обжигающие холодом ветви деревьев. Сил ни у кого не было, а ветви еще и сопротивлялись, словно не хотели сдаваться и боролись за жизнь.
   Понемногу ребята разогрелись, но настроение у них не повышалось.
   Что они должны были делать теперь? Как спасти товарища, попавшего в большую беду?
   Неожиданно запротестовал Гагик.
   — Звеньевой, — обратился он к Ашоту, — ты ведешь нас по неверному пути.
   — Почему?
   — Не знаю почему, знаю только, что по неверному. Так мы все можем погибнуть. Пока снег снова не закрыл тропу, мы только об одном и должны думать — как выбраться отсюда.
   — Но как же Саркис? — не понял Ашот.
   — Саркис? А он о нас много думал? — неожиданно вспыхнул Гагик. Голод и лишения издергали и этого всегда спокойного мальчика. — Пусть потерпит, пока мы попробуем открыть тропу. Тогда и его вызволим.
   Слова Гагика взволновали товарищей. Ведь и в самом деле из — за этой истории все они могли навсегда остаться в ущелье.
   Собрав наломанные ветви, ребята молча поднялись на тропу.
   — Как дела, Саркис? — крикнул сверху Ашот.
   — Все болит… вытащите меня отсюда… Скажу отцу — богато всех одарит.
   Услышав эти слова, ребята нахмурились. Ну поди от дай жизнь за этого парня! Будто кому-нибудь из них нужны подарки Паруйра!
   — Ты о подарках лучше помолчи! — разозлился Ашот. — Не то ни топлива не получишь, ни еды… — И, понизив голос, добавил: — Ишь ведь какой! Вроде своего лавочника — отца, взятки сулит. Фу!
   — Не говорил ли я, что гораздо важнее сейчас про — должать нашу работу? — возмутился Гагик.
   — А ты, Асо, что скажешь? Ты все молчишь, — Что мне сказать, Ашот, не ясно разве?
   Шушик вопросительно подняла на Асо свои большие глаза. Любопытно, что же таится в груди этого скромно го, молчаливого парня?
   — Ясно, конечно, — подтвердил Гагик. — Берите лопаты, будем расчищать путь, а там уже и им займемся.
   — Ты меня не так понял, Гагик, — смущенно возразил Асо. — Мы, курды, или спасаем товарища, или умираем вместе с ним. И откладывать этого нельзя.
   И, словно он совершил какую — то неловкость, с похвалой отозвавшись о своих единоплеменниках, Асо, опустив голову, начал сбрасывать с обрыва ветки, приготовленные для Саркиса.
   Шушик смотрела на пастушка с такой нежностью, что тот все время чувствовал на себе ее теплый взгляд. Вот она смотрит на его щеку, вот он повернулся, и она смотрит на его ухо, на затылок, шею…
   А на Ашота эти слова произвели совсем иное впечатление. Он бросил лопату и, гордо подняв голову, спросил:
   — Ты что же, Асо, думаешь, что мы меньше, чем курды, любим своих товарищей? — С подчеркнутой торжественностью заявил: — Мы не выйдем из Барсова ущелья, пока не освободим нашего товарища. Ясно?
   — Ясно! — хором отозвались ребята.
   — Ну, а теперь к Дубняку.
   Но Гагик вдруг остановился, вытянул шею, поднял кверху нос и понюхал воздух.
   — Чудеса! — пожал он своими узкими плечиками. — Снизу шашлыком тянет! Эй, Саркис, не позабыл ли ты, случаем, в огне свою ногу?
   Саркис не отозвался. Однако запах шашлыка явно доносился с площадки, на которой лежал мальчик, и запах этот становился все явственнее, все нестерпимее для голодных ребят.
   Только Ашот и Шушик знали, в чем дело, и едва сдерживали смех, видя Гагика таким растерянным и изумленным.
   — Откуда у Саркиса шашлык? — ломал он голову и, не удержавшись крикнул, склоняясь над пропастью: — Не орла ли ты там ощипал, Саркис?
   — Какого орла? Птичек, — слабо донеслось из — под скалы.
   — Птичек? Как к тебе попали птички?…
   Но, перехватив улыбку Шушик, Гагик все понял.
   — Ах ты, предательница! — погрозил он девочке пальцем и тихо добавил, словно самому себе: — Да можно ли полагаться на женщину? Разве не Алмаст ^[21]отдала врагу ключи от крепости Тмкаберт?
   Ребята направились к Дубняку — так назвал Ашот уголок под правым кряжем ущелья, где среди камней в беспорядке росло несколько десятков деревьев.
   Когда они пришли, Ашот сказал:
   — Нужно найти для Саркиса дерево с длинным и тонким стволом.
   Задача была трудной. Откуда здесь, в этом каменистом, обвеваемом ветрами месте, такое дерево?
   Искали долго и наконец остановились перед двумя молодыми ивами. Одна из них была несколько выше, стройнее другой, и, указывая на нее, Ашот сказал:
   — Не так уж она высока, но выбора нет… Да и почва под нею мягкая — легче будет выдернуть с корнем. — Он поплевал на руки и полез на иву. — А вы следуйте за мной.
   — И мне взбираться? — спросила Шушик.
   — Нет, ты пойди поищи ягод.
   Ашот добрался до самой верхушки дерева и, уцепившись за нее, повис высоко над землей. Ива прогнулась под его тяжестью, но даже не скрипнула.
   — Ой, упадешь! — вскрикнула Шушик.
   — Иди, куда тебе велено! — рассердился Ашот. — А вы, Асо и Гагик, хватайтесь за макушку и тоже подвесьтесь, как я.
   Втроем повисли они на верхушке дерева. Ива, зеленая и гибкая, склонилась почти до земли, но, видно, корни у нее были крепкие — выдерживали напряжение.
   — Ашот, я не могу больше! — взмолился Гагик. Ему казалось, что руки его вот — вот оторвутся от туловища.
   — Бросьте, не вышло! — сказал Ашот товарищам и вслед за ними слез с дерева.
   Усевшись под ивой, мальчики стали раздумывать.
   — Не корни у нее сильные, а мы слишком легкие, — с грустью констатировал Гагик.
   Ашот поковырял палкой в земле.
   — Вот что ее держит, — показал он на толстый корень — надежную защиту дерева от налетающих с гор ветров. — Асо, принеси «топор первобытного человека».
   Когда пастушок ушел, Гагик обратился к Ашоту:
   — Скажи по совести, стоит этот Саркис того, чтобы мы из — за него столько мучились?
   Ашот ничего ему не ответил, лишь посмотрел с укором. И только после долгого молчания не без пафоса сказал:
   — Он не человек, но мы обязаны быть людьми! Всегда и во всем!
   Вернулся Асо, и, сменяя друг друга, мальчики стали упорно бить каменным топором по толстому корню ивы.
   — Разве это топор? — возмущался Гагик. — Не рубит, а жует, словно беззубый буйвол!
   Немало пришлось им помучиться, пока не перерубленный, а скорее размолотый корень наконец сдался.
   — Ну, а теперь полезем снова.
   Когда они опять повисли на верхушке ивы, заставив ее прогнуться, из глубины земли послышались какие — то глухие стоны, скрипы. Дерево гнулось, но все еще сопротивлялось смерти. Наконец, не выдержав тяжести, оно жалобно застонало и рухнуло на землю.
   В этой борьбе ребята немного пострадали: Асо растянул ногу, у Гагика посинела кисть руки, ушибленная о камень, а Ашот расцарапал руку. Однако все были обрадованы этой маленькой победой.
   — Ветви мы обломаем на топливо, а из ствола соорудим лестницу, — объявил Ашот. — Ну, начнем.
   Вскоре они очистили ствол ивы от ветвей и волоком дотащили его сначала до ущелья, а оттуда с большим трудом — и на Дьявольскую тропу.
   Попытка спустить эту импровизированную лестницу под обрыв не удалась: ствол оказался слишком коротким. Не помогли и привязанные к нему пояса. Дерево вырвалось у ребят и, ударившись о выступ у елки, остановилось. Один конец его уперся в площадку, где ютился Саркис, другой — в стену.
   — Саркис! А ну попробуй подняться по этой лестнице! — крикнул Ашот.
   — Коротка… очень коротка, разве поднимешься? — донесся из — под обрыва безнадежный голос.
   Ребята снова опечалились.
   Полдня ушло у них на приготовление этой лестницы, и все пошло прахом. Столько труда и времени потеряно впустую… Ведь можно было расчистить по крайней мере двадцать шагов тропинки, а это путь к свободе!
   Что же делать теперь? Что придумать? И голод томит так безжалостно… Просто нет желания ни встать, ни что — либо сделать.
   — Гагик, Асо, шишки, шишки! Идите сюда скорее! — услышали они тоненький голосок Шушик, и он вывел их из подавленного состояния.
   Все вскочили.
   Они нашли девочку на небольшом колючем деревце ушмулы. Под деревом сидел Бойнах и нетерпеливо повизгивал в ожидании мягкой, вкусной шишки. Но Шушик было не до него: она срывала плоды и собирала их в подол своей ветхой юбочки.
   Шишки мушмулы, да еще какие шишки! Тот, кто в ноябре находил их в глубине леса, знает, что это такое для голодного (да и не только для голодного) человека.
   Листья с дерева давно опали, и плоды висели обнаженные, ничем не прикрытые. Они были похожи на маленькие, с наперсток, сосуды, наполненные густым и сладким соком. Круглые с зубчиками верхушки, словно глаза, опушенные ресницами, не мигая смотрят вверх, в глубокое небо.
   Когда все вволю поели, накормили Бойнаха и выделили долю Саркиса, Ашот снова открыл «совещание», как вызволить Саркиса.
   Обсудив положение, ребята решили, что необходимо изготовить длинный канат. Саркис привяжет его к елке и по нему спустится вниз. Теперь уже было ясно, что поднять парня на Дьявольскую тропу еще труднее, чем спустить его на дно ущелья. Но как это сделать?
   Единственным материалом для каната могла быть эластичная и тонкая кора карагача, и ребята, в поту проработав до самого вечера, совершенно оголили бедные деревья.
   Всю ночь потом они просидели вокруг костра, сплетая длинный канат. Каждый трудился над своей частью. Наконец куски были готовы и соединены крепкими узлами. Все заснули тяжелым сном. Но и во сне ребят томила тревожная мысль — : что, если канат оборвется?
   Последним в эту, ночь лег спать Асо: когда он, как обычно, стал закладывать камнями вход в пещеру, то вспомнил о собаке: «Куда запропал Бойнах?»
   Взяв чью — то палку, мальчик решил пойти на поиски, но не успел переступить порог, как услышал легкий визг. Встревоженный Бойнах влетел в пещеру и прижался к ногам хозяина. У входа черной стеной поднимался туман. Казалось, кто — то спрятался там и подстерегает собаку, чтобы разорвать ее. Глаза Бойнаха были полны страха, он дрожал всем телом и поджимал хвост.
   Асо погладил его и прошептал по-курдски несколько успокоительных слов. Но Бойнах продолжал дрожать и старался забиться поглубже в пещеру.
   «Что могло случиться? — в недоумении подумал Асо. — Волк? Но Бойнах никогда бы так не испугался волка».
   Мальчик вышел из пещеры и еще с порога метнул камнем в кусты. Ничего… Все вокруг было так мирно…
   «Должно быть, то…» — подумал пастушок, вспомнив о горевших в темноте глазах,
   которые недавно видел. В глубоком раздумье он заложил камнями вход, влез в пещеру и, вместо того, чтобы, как обычно, ослабить пламя костра, сильно раздул его — звери боятся огня. Обняв мохнатую шею своего четвероногого друга, Асо свернулся калачиком на своей жесткой постели. Прижавшись к хозяину, собака еще долго не переставала дрожать.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
О том, что даже собака не выносит грубости

   Пятнадцатый день, проведенный ребятами в Барсовом ущелье, был таким же туманным, таким же зловещим, как и предыдущие.
   Тучи затянули солнце, и лучи его не могли проникнуть в пещеру, коснуться ее закопченных стен. Поэтому, проснувшись, ребята и не подозревали, что небесное светило прошло уже половину своего дневного пути.
   Уставшие от тяжелых переживаний и мучений вчерашнего дня, от бессонной ночи, они, вероятно, проспали бы до самого вечера, если бы не отчаянные крики Саркиса.
   Быстро разобрав каменные двери пещеры, Ашот выбежал наружу и крикнул:
   — Идем, идем, потерпи! — И, обернувшись к товарищам, спросил задумчиво: — Но что же мы ему дадим?
   — Да, для того чтобы спуститься по канату в пропасть, надо быть, наверное, очень сытым, — согласился Гагик.
   От собранных накануне ягод осталась самая малость. Ребята молча поели их, запили растопленным снегом и поднялись.
   — Шушик, ты отнеси Саркису шиповник да постарайся подбодрить его. Скажи, что мы приготовили длинную веревку, только… Асо, не подстрелить ли сначала одну — другую зорянку… А?
   Распределив обязанности, Ашот взял лук и стрелы и вместе с Асо вышел из пещеры. Нерешительно, боязливо поплелся за хозяином Бойнах.
   По дороге Асо рассказал Ашоту и о горевших в темноте глазах и о странном поведении собаки.
   — Пойдем найдем следы, — предложил пастушок, — по ним мы узнаем, какой здесь бродил зверь.
   Но там, на южном каменистом склоне горы, где Асо увидел светившиеся фосфорическим блеском глаза таинственного животного, давно уже не было снега, значит, «растаяли» и следы. Идти же дальше, на снежные склоны, у ребят не было ни времени, ни — сил.
   «Ночью так светятся глаза только у кошки, — раздумывал Ашот. — О, да это, верно, был манул!..»
   Манул — это дикая среднеазиатская кошка, которая иногда попадает в долину Аракса из Муганских степей. Однажды, вспомнил Ашот, работники Армянской Академии наук попросили его отца добыть для них это животное. И Арам выследил его и долго преследовал. Опытного охотника поразило бесстрашие этой кошки: тяжело раненная, она бросилась на него, пытаясь вцепиться в горло. Но горсть дроби добила зверька.
   «Вот такая кошка и была тут, вероятно», — решил Ашот и немного успокоился: это еще не так страшно…
   — Ладно, освободим сначала Саркиса, а твоим зверем — невидимкой займемся после, — сказал он. — Ох, зорянки! Погоди, стрелять буду я… Уйди скорее подальше.
   Однако Ашот выпустил впустую немало стрел, прежде чем ему удалось подбить первую птицу. Да и ту подхватил этот разбойник Бойнах и умчался в Дубняк, где Асо в это время успел загнать на дерево белочку и теперь раздумывал, как бы ее изловить.
   — Дай сюда, негодяй! — кричал Ашот и бежал за собакой.
   Каждому охотнику хочется сейчас же увидеть свою добычу — как следует рассмотреть ее и, подвесив сбоку на ремень, удовлетворить свою охотничью страсть. Но откуда же было знать об этом Бойнаху? Он прислушивался только к своему внутреннему голосу: «Попала тебе в пасть добыча — неси хозяину!»
   Ашота разозлило поведение собаки. Он начал бросать в нее камнями и, нагнав, пнул ногой.
   Пастушок видел это. Кровь прилила к его вискам, на смуглом лице ярко вспыхнули глаза. Уж лучше бы его самого так безжалостно ударил Ашот, чем этого беспомощного, изголодавшегося пса!
   — Возьми, — холодно сказал мальчик и, протянув Ашоту птичку, отвернулся.
   Белка сидела сейчас на одной из верхних веток и, поблескивая маленькими глазками, смотрела вниз.
   Асо с такой силой натянул тетиву, что лук согнулся почти в кольцо, стрела сорвалась и понеслась вверх, как пуля.
   Ударяясь о ветки, белка полетела вниз. Но разве Бойнах дал бы ей упасть на землю? Он подскочил и — гоп! — поймал зверька на лету.
   — Дай! — грубо потребовал Ашот.
   Но Бойнах попятился, враждебно зарычал и отдал белку Асо.
   Ашот все больше раздражался. Асо подчиняется ему, а эта паршивая собака восстает, не покоряется!
   — Я заставлю его отдавать убитую дичь мне! — объявил он резко.
   — Попробуй, — спокойно, но с легкой усмешкой сказал Асо.
   — Скажи ему, чтобы пошел со мной и искал для меня дичь. А если не умеет, я найду способ его выучить!
   — Умеет… — хмуро отозвался пастушок. — Немного умеет. Отец учил. — И, обратившись к собаке, мягко приказал: — Бойнах — за ним!
   Бойнах понял и неохотно пошел за Ашотом. В глазах собаки ясно читалась еще не забытая обида.
   Проходя вдоль подножия скал, Ашот приказал;
   — Бойнах, ищи!
   Собака лениво и долго обыскивала расщелины и кусты. Неожиданно она остановилась у камня, похожего на лежащего быка.
   Положив палец на натянутую тетиву лука, Ашот осторожно приблизился.
   Бойнах стоял, подняв переднюю правую лапу. Он не был охотничьей собакой, но, когда особенно чутко к чему-нибудь прислушивался, всегда застывал в этой напряжен. ной позе — так, как это делают лисы. Казалось, он окаменел. Настороженность собаки говорила о том, что под камнем прячется какая — то дичь. Пес не видит ее, но чувствует запах.
   «Заяц спит… Товарищ того зайца… Вот хорошо бы поймать или убить его!» — мелькнула в голове у Ашота мысль.
   И совершенно неожиданно перед глазами всплыло беленькое личико Шушик в рамке шелковистых золотых волос. Как ласково глядят ее голубые глаза, когда она видит добрые поступки товарищей, их сердечность!
   Затаив дыхание, Ашот осторожно приблизился, направил стрелу. Ничего! Наклонившись, он заглянул под камень — пусто. Только муха, большая черная муха, жужжа, вылетела из какой — то трещины. И стоило ей вылететь, как Бойнах, словно исполнив свою тяжелую обязанность, опустил лапу.
   Ашоту показалось даже, что пес злорадно улыбнулся…
   — И из — за этой вот мухи ты меня сюда привел? — разозлился он и схватил камень.
   Но Бойнах уже удирал, весело повизгивая, точно радовался тому, что ловко подшутил над мальчиком.
   Сзади кто — то сдержанно засмеялся. Ашот обернулся — Асо.
   «Видишь, собака — и та не переносит грубости», — говорил его взгляд.
   Ашот, смущенно опустив голову, стал подниматься на Дьявольскую тропу.
   Гагик и Шушик уже были там. Они принесли «веревку» и с нетерпением ожидали прихода охотников.
   — Вот это замечательная охота! — воскликнул Гагик, идя навстречу товарищам. — Шкурку белки мы подарим Шушик — пусть накинет на плечи и пойдет в клуб на бал. Мясо повесим в пещере в углу. До весны нам вполне хватит! А это? Что это за птица у вас? Дикая индейка?
   Ашот не реагировал на шутки, он и сам отнюдь не испытывал сейчас радости человека, вернувшегося с удачной охоты. Зато эту радость впервые ощутил пастушок — курд. Увидев в руках у Шушик зверька, он подумал: «Узнает ли она, что это я, Асо, убил белку?…» Но откуда ей знать? Ведь сам — то Асо не скажет, не позволит себе унизить товарища. Да еще при девочке…
   Шушик прыгала от радости, и, увидев это, Ашот стал еще мрачнее: «Убей эту белку я, она не была бы так рада», — с горечью подумал он. Его настроение было явно испорчено. И возмущенный взгляд пастушка и удивительное поведение собаки — все это так неожиданно!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ