Ананян Вахтанг Степанович. Пленники Барсова ущелья

О том, как Ашот достиг того, к чему так упорно стремился

   Возглас Гагика привел Ашота в себя.
   — Эй, парень, — кричал он Саркису, — летаешь без парашюта, а нам — заботы!
   — Довольно разговорами заниматься! — оборвал Гагика Ашот. — Давайте быстрее спустимся в ущелье и с другой стороны попробуем определить высоту, на которой застрял Саркис: Надо же знать, какой длины должна быть наша веревка.
   Ребята спустились, и Ашот, снизу глядя на скалу, долго что — то прикидывал. А Саркис сидел в своей тесной впадине, побледневший, измученный, и смотрел на горы. Хорошо еще, что елка своими лохматыми путаными ветвями закрывала от него пропасть, иначе, пожалуй, у него сердце бы разорвалось от страха и он скатился бы вниз, не ожидая спасения.
   Услышав голоса товарищей, Саркис начал свои обычные причитания:
   — Милые вы мои, вытащите меня отсюда!.. Никто не отозвался.
   — Спаси меня, Ашот-джан, может, и я тебе как-нибудь пригожусь! — умолял Саркис. Ашот надменно улыбнулся.
   — Черта с два ты мне понадобишься! — сказал он словно про себя.
   Настроение у него было отвратительное, и все накопившееся раздражение и злость он изливал сейчас на Саркиса.
   Шушик смотрела на него и с упреком покачивала головой. Взгляд ее, казалось, говорил: «Нехорошо, Ашот, не надо быть таким злопамятным».
   — Что ты на меня смотришь? Впервые увидела? — рассердился Он, поймав этот взгляд. Ему казалось в этот день, что все настроены против него, начиная с Бойнаха.
   — Вытащите меня отсюда, милые мои! — снова послышался рыдающий голос Саркиса.
   — Как вытащить? Нет таких средств…
   — Как нет? В самом деле? — взволновалась Шушик. — Разве нельзя канатом?
   — Выход один, — сказал Ашот, — навалить под канатом снега, пусть прыгает.
   — А вы испытали свой канат? Не оборвется? — боязливо спрашивал Саркис.
   — Почему оборвется? Ты похудел, с курицу стал, — утешал его Гагик. — Не бойся.
   — Нет, Гагик, он прав, надо проверить. Саркис, отпусти-ка веревку, мы ее испытаем.
   Нескладный, кривой и узловатый канат, производивший впечатление такого крепкого, оказался никуда не годным. Ребята привязали его к ветвям одного из деревьев, и кто бы на нем ни повис, неизменно падал. Канат рвался. Значит, впустую пропал весь труд бессонной ночи!
   — Да — а, ловко освободили бы мы Паруйрова сынка, честное слово — невесело смеялся Гагик. — Это была бы настоящая «братская» помощь!
   — Это потому, что зимою кора у карагача сохнет, — оправдывался Ашот. — А попробовал бы ты весною свить веревку из такой коры, не оборвалась бы. Но что поделаешь, надо придумать что — то новое. Шушик, остались еще шишки? Да? Ну, дай Саркису, пусть ест, а мы пока подумаем. Только вот так, без дела, сидеть нельзя. Пойдем поработаем пока на тропинке, а тем временем и решим.
   Вскоре они снова были на Дьявольской тропе. Тяжелая работа возобновилась.
   Увидев комья снега, падающие с горы, Саркис подумал, что товарищи о нем забыли.
   — А я? — раздался из — под обрыва его плаксивый голос. — А для меня что вы делаете?
   — Мы идем в село за помощью тебе, — снова зло пошутил Гагик и передразнил: — «Я… для меня… мне!»
   — Да, знаю, что вы делаете… О себе только и думаете… Мамочка, милая!..
   — Не реви! Мы и работаем и думаем. Канат негодным оказался, а лестница слишком короткой, — пояснил Ашот.
   Вечером ребята кинули несчастному Саркису белку и зорянку, а сами в дурном настроении вернулись в пещеру.
   «Хоть бы шкурку он сохранил, чтобы потом мы могли подарить ее Шушик», — думал Асо. Пастушок еще находился под впечатлением своей удачной охоты на белку.
   Вечером ребята сидели вокруг костра и думали. Еще ни разу не охватывала их такая безнадежность.
   Гагик должен был сегодня рассказать какую — то историю, но он утратил весь свой юмор, и ему не хотелось говорить. Все мысли были о том, как освободить злополучного товарища.
   — Ну, что же ты тянешь, Гагик? — поторапливала его Шушик.
   — Ладно, расскажу, — наконец решился он. Рассказывал Гагик без настроения, и все — таки во всех его рассказах ощущалась та жизнерадостность, какой было пропитано все существо мальчика. Происшествия, которые он описывал, были трагичны, но кончались благополучно и забавно.
   Первое из них произошло с женщиной из Гарни, решившей расстаться с жизнью.
   Семейная трагедия привела женщину к скале над рекой Азад. Здесь она сказала миру последнее прости, закрыла глаза и кинулась в пропасть.
   — Ой, бедная! — вскрикнула Шушик.
   — Нет, моя дорогая, не бедная. Сейчас она очень хорошо живет в своем селе. Только хромает, и то совсем немного.
   — Как! Жива осталась? Каким чудом?
   — На свете чудес не бывает. Ты знаешь, что женщины в наших старых селах носят очень широкие юбки. Причем не одну, а сразу несколько. Так вот, если ветер летит низко, то обязательно поднимет и раздует эти юбки. Кажется, вот — вот их хозяйка взлетит на воздух!
   — Ну. ну, — наклонившись вперед, с живейшим интересом слушала Шушик. — Скажи, а что же было потом?
   — Потом? Потом эта женщина замечательно опустилась на берег реки. Жаль, что ты не так одета, а то пригодилась бы твоя юбка Саркису. Надел бы и… как на парашюте опустился.
   Трагическое начало было и у второго рассказа:
   — В селе Гармрашен медведь поймал в поле жену председателя колхоза и своими нежными лапами приласкал ее круглые щеки.
   — Ой, Гагик, вечно ты придумаешь что-нибудь необыкновенное!
   — Нет, правда. Ну так вот. Припустился мишка за женщиной. Она перепугалась до смерти, бежит, а медведь следом. Добежал до обрыва. Внизу — пропасть, сзади — косолапый. Все равно погибать. Вот она и кинулась в пропасть. И что же? Такие же юбки спасли — распустились парашютами… А пропасть глубокая была! Не случись ей упасть на кучку сухих листьев, наверняка бы разбилась… Ну вот, — закончил свой рассказ Гагик, — я и думаю: не может ли нам что-нибудь вроде такой подстилки из сухих листьев помочь? Может, травы нарвать, набить ею наши рубахи и положить, как подушки, одну на другую. Упадет на них Саркис и не разобьется. Хотите? О, погодите, вот так находка!
   Рассказывая, Гагик все время вертел в руках обожженный с одного конца длинный дубовый прутик. Он хотел сломать его и бросить в огонь, но прутик не давался.
   Странно: в холодном состоянии он легко ломался, а сейчас, разогретый, только гнулся.
   — Поняли? — обрадовался Гагик и вскочил с места. — Завтра же мы освободим Саркиса из его тюрьмы! Мы нарежем дубовых веток, разогреем их на огне и наделаем колец. А из колец — длинную цепь. Ясно?

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
О том, как ребята изобретали все новые а новые способы спасения товарища

   Настал шестнадцатый день.
   Солнце, бессильное и бледное, давно уже встало, но ребята еще не выходили из пещеры. В горячей, пышущей жаром золе они разогревали молодые дубовые ветки и делали из них кольца. Кольца вдевали одно в другое, скрепляя их волокнистой корой карагача.
   — Ветки кончились, — объявил Асо.
   — Нет, там, кажется, еще есть. Поройся в золе. Асо порылся, но вытащил только небольшой прутик.
   — Ничего, пусть хоть маленькое кольцо выйдет. Погодите-ка, сосчитаю. Раз, два, три… — Ашот беззвучно шевелил губами. — В нашей цепи двадцать четыре звена. А ну, Гагик, возьми ее за конец и выйди наружу. Ого, да в ней метров десять будет!
   — Ну, пойдем посмотрим, — сказал Ашот. А когда они увидели свою лестницу снизу, воскликнул: — Замечательно! Только все — таки она коротка.
   — Ничего, прыгнет, — успокоительно сказал Гагик.
   После своих вчерашних рассказов он смотрел на такие прыжки весьма оптимистично. Если там, в лесу, не разбилась грузная женщина, то похудевший, ставший легким Саркис и вовсе не пострадает.
   — Но мягкая подстилка обязательно нужна, — сказала Шушик.
   Обломав ветви едва ли не всех елок вблизи от пещеры, ребята горой набросали их под последним кольцом цепи, потом, сняв свои куртки, застегнули их и превратили таким образом в своеобразные мешки. Мешки набили снегом и положили на холм.
   И все же им показалось, что этого мало. Тогда со склонов, нагреваемых солнцем, в ущелье покатились снежные комья. Сначала они были величиной с арбуз, но по пути обрастали и до ущелья доходили уже целыми «бочками». Так в ущелье образовался довольно высокий снежный холм.
   Хорошо бы, конечно, прибавить еще несколько колец и удлинить цепь, но времени на это уже не оставалось. День в Барсовом ущелье, окруженном высокими стенами гор, был особенно коротким.
   Стемнело. Ребята дрожали от холода.
   — Ну, Саркис, спускайся, — распорядился Ашот. Саркис наклонился, посмотрел вниз и в ужасе отпрянул.
   — А если оборвется? — спросил он содрогаясь.
   — Не оборвется. Ставь ноги в кольца и осторожно спускайся. За последнее ухватишься и соскочишь на приготовленный холм.
   Дрожащими пальцами ухватился Саркис за ствол елки, но сейчас же отдернул руки.
   — Холодно… Обжигает…Давайте подождем до завтра. Солнце встанет, тогда и сойду… Сейчас темно уже…
   Он привел еще несколько причин, мешавших ему спуститься по изготовленной товарищами лестнице, но ясно было, что главная из них — страх Ашот заскрипел зубами.
   — Ладно, ничего не поделаешь, пойдем, — сказал ой. Оставив свои рубахи в куче снега, ребята вернулись в пещеру.
   — Шушик, раздуй-ка огонь. Впрочем, мы, кажется,
   все топливо отнесли ему.
   Ашот был так раздражен, что не хотел даже назвать Саркиса по имени. В самом деле, сколько времени и сил отнял у них этот парень!
   Продрогшие и голодные ребята провели в пещере еще одну изнурительную, бессонную ночь.
   — Эх, Бойнах, были бы у тебя ум и ловкость Чамбара, мы давно бы отсюда вышли, — упрекал собаку Гагик. — Чамбар сумел бы выбраться из ущелья, слетать в село и привести людей.
   – Какой еще Чамбар? — обиделся Асо. — Да разве найдется собака умнее моей?
   Для Асо конечно, в мире не было пса, равного его Бойнаху.
   — Какого Чамбара? А ты об охотнике Бороде Асатуре ^[22]из Личка слышал?
   Асо отрицательно покачал головой.
   — А о внуке его Камо? — спросила Шушик.
   — А о сыне моего дяди — Грикоре? — спросил Гагик.
   — Грикор и в самом, деле сын твоего дяди? Не верю! — заявила Шушик.
   — Разве ты не видишь, что это и есть Грикор? — кивнул Ашот в сторону Гагика. — Словно половинка того же яблочка. Тот же характер, те же шутки…
   — Нет, Ашот, я Грикором не стану, — печально возразил Гагик. — Где мне до него! Чего он только не делал! Поднимался на Пчелиную скалу за медом, пробирался в тростники озера Гилли и собирал яйца бакланов. Он везде находил пищу, а я вот приткнулся у костра и ною от голода. Будь Грикор с нами, мы вот как жили бы! — И Гагик коснулся рукой горла. — По сих пор всего было бы.
   — А если бы у нас был такой звеньевой, как Камо, мы бы теперь… — вырвалось у Шушик, но она поняла свою оплошность и умолкла.
   — Что же я могу поделать! — вспыхнул от смущения Ашот. — Попади они в Барсово ущелье, тоже, должно быть, не смогли бы выйти.
   — Ну, ну, попрошу начальника не трогать, — вступился за товарища Гагик. — Наша группа ничем не хуже кружка Камо, а я — своего двоюродного брата Грикора.
   — А знаете, я Бороду Асатура видел! — воодушевился Ашот. — Как — то осенью он к нам приезжал. Подружился с отцом моим, вместе ходили на охоту за козами. Какой замечательный человек! Только борода у него очень смешная — длинная — длинная. Когда он торопится, то запихивает ее за пазуху, чтобы не развевалась. И идет так, что не догонишь.
   — А Чамбар за ним — хвост кренделем!
   — Да, Чамбар за ним. Ах, если бы только отец сообщил старику о том, что мы пропали! Глядишь, и пересек, бы снега Агирджа — горы — и прямо к нам на ферму.
   — А вдруг моя мать напишет про меня бабушке? — сказал Гагик и даже вскочил, обрадованный такой мыслью. — Конечно, напишет! Грикор, конечно, приедет, сейчас же уткнет нос в айгедзорские карасы с вином и скажет: «Дедушка Асатур, здесь лучше, чем у нас, давай навсегда тут останемся. Вина много, солении…» Ах, — размечтался Гагик, — если бы вдруг вон на том гребне показался Грикор! В руках — кюфта ^[23]в лаваше. «Эй, Гагик-джан, лови! Кюфта пришла!..» — крикнул бы он.
   — Довольно нас мучить! Все нутро своими рассказами переворачиваешь! — рассердился Ашот и вышел из пещеры.
   Откуда — то из — за гор луна тускло освещала туманный силуэт Арарата. Было холодно и тихо.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
О том, как рождается человечность

   На заре ребята услышали какие — то странные звуки — словно невдалеке кто — то беспорядочно стрелял из мелкокалиберных пистолетов. Сидя у костра, Асо от души смеялся — такой панический вид был у его товарищей. Снова послышались выстрелы. Из костра взметнулись кусочки кроваво — красных, раскаленных углей, разлетелась во все стороны зола, будто в огне были скрыты какие — то взрывчатые вещества.
   — Чего ты смеешься? — спросил Ашот, подозрительно поглядывая на костер.
   Асо выхватил из огня несколько испеченных в костре желудей и сказал товарищам:
   — Кушайте, это хорошая еда. Промерзли они, потому и стреляют, — пояснил он.
   — Где ты взял?
   — Нашел. Ходил под утро с Бойнахом на охоту. На, Бойнах, на, и ты поешь.
   — Да, это прибавит нам сил. Из желудей и кофе приготовляют, — говорил Гагик, съедая свою долю. — Только! я не советовал бы давать их Саркису.
   — Почему?
   — Нехорошо. Отяжелеет — цепь не выдержит, — улыбнулся Гагик.
   Когда поднялось солнце и в ущелье стало теплее, все вышли из пещеры и снова собрались под лестницей, свисавшей с утеса.
   — Саркис, вылезай-ка из своей берлоги, пора, пожалуй! — крикнул Ашот.
   Колеблющимися шагами Саркис подошел к краю впадины.
   — Возьмись за елку и вставь ногу в первое кольцо.
   — Не могу. Придумайте что-нибудь другое, — посмотрев на пропасть, испугался Саркис.
   — Ладно, дело твое. Оставайся, — внешне безучастно сказал Ашот, Шушик открыла было рот, чтобы запротестовать, но Ашот остановил ее взглядом.
   А то, что девочка приняла за жестокость, возымело свое действие. Саркис вложил ногу в первое кольцо и, дрожа от страха, начал спускаться.
   — Вниз не смотри, глаза закрой.
   И эти советы помогли. Саркис медленно спускался, на ощупь переставляя ноги из одного кольца в другое. Кольца растягивались, но были крепкие и выдерживали мальчика. Наконец он достиг последнего кольца.
   Товарищи напряженно наблюдали за его движениями. У всех тревожно бились сердца. Не смотрела только Шушик. Закрыв глаза, она спряталась за спиной у Гагика.
   Присев на задние лапы и высунув язык, с любопытством смотрел на необычайное зрелище и Бойнах.
   — Стой, не двигайся, цепь окончилась! — крикнул Ашот.
   И Саркис быстро подтянул ногу, тщетно нащупывавшую очередную опору.
   — Теперь тебе нужно ухватиться за последнее кольцо руками и прыгнуть. Не бойся, внизу мягкий снег.
   — Мягкий? Вчера — то он был мягким… — в раздумье сказал Гагик и вдруг крикнул: — Погоди, не прыгай, я проверю снег!
   На хорошую «мягкую» подстилку пришлось бы прыгнуть Саркису! Пушистые комья снега за ночь сковал мороз, и они превратились в ледяные глыбы.
   Удивительно вовремя спохватился Гагик. Еще минута — две, и Саркис разбился бы об этот оледеневший холм.
   — Поднимись обратно! — скомандовал Ашот.
   От волнения на лбу его выступила испарина. Он мысленно бранил себя за неосторожность.
   Гагик молча наблюдал за выражением его лица. Он порывался сказать что — то важное, но не решался.
   — Согласен ты теперь с тем, что даже такой испытанный руководитель, как ты, может ошибиться? — наконец мягко, дружески спросил он.
   Ашот не ответил. Он был очень смущен, но, соглашаясь с Гагиком, все же не хотел сказать об этом вслух.
   — Вот так штука!.. — задумчиво протянул Гагик.
   — Костер, ребята, костер надо развести, — предложил Асо. — Без огня ничего не выйдет.
   До полудня они были заняты своей одеждой. Развели костер, с трудом дотащили до него полные тяжелого, мерзлого снега рубахи и стали их оттаивать.
   Асо с Ашотом были заняты изготовлением новых колец.
   Освобождение Саркиса придется опять отложить, — огорченно объявил Ашот. — Саркис, — крикнул он, — отвяжи. и кинь нам цепь!
   Они прибавили к ней еще несколько колец, но сколько их еще было нужно, чтобы Саркис мог спуститься прямо в ущелье!
   — Погодите, в моем черепке родилась удивительная мысль, — приставив палец ко лбу, вскочил с места Га — гик. — Мы сейчас же раз и навсегда освободим нашего любимца. Слишком уж долго оставался он в одиночестве, ослепнуть бы мне!.. Саркис, — крикнул он, задрав голову, — можешь ты укрепить ствол ивы так, чтобы он прочно уперся в стену и не сдвинулся, если ты на него полезешь? Можешь? А?
   — Он и без того устойчив. Нижний конец я вставил в щель, а верхний зажат между двух камней, — донесся с горы глухой недовольный голос.
   — Тогда пойдем, друзья! — скомандовал Гагик. — Пойдем и освободим этого длинношеего птенца!
   — Куда пойдем? Чего ты распоряжаешься? — возмутился Ашот.
   — Ашот, не думай, что ты здесь выше всех, — неожиданно сказал Гагик и пошел вперед.
   Никто не знал, что он думает делать, но, взяв цепь, все молча пошли за ним.
   Они прошли на Дьявольскую тропу и остановились у обрыва над впадиной, приютившей Саркиса. Остатком злополучного каната Гагик крепко обмотал каменный зубец, выступавший над тропинкой, и, привязав к нему деревянную цепь, сбросил ее вниз.
   — Ну как, Саркис, конец цепи коснулся бревна?
   — Да, почти… Ой, что вы хотите делать? — снова запричитал он. — Умираю…
   — Раньше смерти не умрешь, дорогой мой. Поднимись-ка лучше по бревну. Ну как, — обратился он к Ашоту, — понял наконец, что я хочу сделать? — И Гагик постучал пальцем по своему лбу. — Не голова, а тыква, набитая мозгами.
   Товарищи улыбнулись, но не столько шутке Гагика, сколько тому, что, кажется, нашли наконец способ освободить Саркиса. Только Ашот был недоволен и мрачен. Что же это такое? Не он, а Гагик нашел выход! Зачем же тогда его избрали старшим?
   Стоны Саркиса утихли, и некоторое время из — под обрыва доносился только какой — то шорох.
   — Ну, как? — нетерпеливо спросил Гагик. — Долез до края бревна? Да? Ну, а теперь поднимайся по кольцам. Настоящая лестница, не так ли?
   Саркис ничего не ответил, но канат натянулся и начал скрипеть. Очевидно, мальчик уже поднимался по кольцам.
   Гагик сиял от радости. Он поглядывал то на Ашота, то на Шушик, и взгляд его говорил: «Видели?!»
   Ашот, конечно, видел, и его самолюбие страдало.
   Канат перестал скрипеть. Снизу послышалось сдавленное рыдание.
   — Что там случилось? Ох, кажется, не переживу я этого! — плаксиво воскликнул Гагик. — Не плачь, братец милый, пожалей глаза свои ясные!
   Шушик нервно кусала губы, а Ашот строго спросил: — Почему не поднимаешься?
   — От моей тяжести кольца вплотную примкнули к скале. Ни ухватиться не могу, ни ногу поставить. Ой, ой, сорвусь, мама-джан!
   — Не ной, братец, еще больше отощаешь, — посоветовал Гагик. — Вдень лучше ноги в кольцо и сядь отдохни. Мы что-нибудь придумаем.
   — Протянем ему мой посох, пусть ухватится за конец, — предложил Асо.
   Товарищи согласились. Асо лег на тропинку и опустил вниз свой посох.
   — Стань во весь свой долговязый рост и протяни руку. Ну, поймал?
   — Поймал!
   — Ну, скинь теперь башмаки и привяжи их к поясу. Саркис покорно сделал и это.;
   — Ухватись обеими руками за конец дубинки и поднимайся. Ногами упирайся в скалу, мы поможем.
   — Ну, держись крепче!
   — Назад не гляди!
   — Уцепился, да! Лезь же, лезь! — подбадривали Саркиса товарищи, и втроем — Ашот, Гагик и Асо, — с трудом сохраняя равновесие на узкой тропинке, они вытягивали из — под обрыва своего незадачливого спутника.
   Но вот наконец он предстал перед ними.
   Охваченный волнением человека, спасенного, казалось, от неминуемой гибели, Саркис едва не опустился на колени перед своими спасителями, но Ашот взял его за плечи, тряхнул и твердо, но дружелюбно сказал:
   — Не надо, Саркис. Постарайся только понять, чего бы ты стоил без нас.
   Шушик мысленно упрекнула Ашота: «Нашел время для наставлений!»
   Когда, усевшись на камнях, ребята несколько пришли в себя, Ашот добавил к тому, что сказал, еще несколько таких же твердых и веских слов.
   — Хорошо, что ты спасся, — сказал он. — С наших сердец тяжелый камень свалился. Только до сих пор я не могу понять, как это ты мог сказать: «Пусть каждый о себе заботится!»
   Саркис сидел, опустив голову. Он был похож на готового расплакаться ребенка.
   «Пожалуй, больше ничего и не нужно ему говорить», — решил Ашот и взял в руки лопату, давая этим понять, что пора браться за дело. Но тут неожиданно, бледный, измученный, еще не оправившийся от пережитых потрясений, Саркис поднялся, выхватил из рук Ашота лопату и, дрожа от усталости, напрягая последние силы, попробовал сбрасывать с тропы снег. Он делал это с таким пылом, какого не проявлял, верно, еще никогда в жизни.
   — Ты что? — опомнился Ашот. — Не твое это дело… Уведи его, Асо, пусть отдохнет.
   Но Саркис решительно возразил:
   — Вы достаточно со мной намучились. Теперь моя очередь работать.
   — Не мешай! Раз он приходит в разум, мешать не надо, — шепотом убеждал Ашота Гагик.
   — Жаль его, нельзя так. У него, наверное, есть ушибы. Надо осмотреть, сделать перевязки, — со слезами на глазах причитала Шушик.
   Но в то же время девочка и гордилась — . Не она ли говорила, что Саркис исправим? Ей возражали: «Волчонок!», «Не образумится!» Ну, кто же прав оказался?
   — Дай сюда, Саркис, тебе нельзя. — И Ашот мягко отнял у него лопату.
   Когда Саркис, устало присевший на камень, поднял голову, Шушик увидела у него над бровью большую синюю шишку.
   — Ой, ослепнуть мне! — воскликнула она и, намочив в талом снегу платок, приложила его к виску Саркиса.
   — Послушай, парень, что у тебя еще болит? — взволновался Ашот.
   — Колено… спина… — стонал Саркис.
   Шушик отошла в сторону. Ребята раздели Саркиса и осмотрели его. Шишки, царапины, синяки покрывали его тело в разных местах. Особенно сильно была разбита рука — на ней густым комом застыла кровь.
   — Что же ты ничего нам не сказал? И еще работать хотел в таком состоянии! — упрекнул его Ашот.
   — Как вспомню, что от смерти избавился, все остальное пустяком кажется.
   — Молодец, так и надо. Бывает в жизни и тяжелее. Надо всякую боль презирать, — похвалил его Ашот. — Ну, давайте поставим ему холодные компрессы. Жаль, водки нет, водочный был бы еще полезнее.
   — Вы все смеетесь над курдами, что они шарфы на колпаках носят, а вот мой и пригодился, — сказал Асо, снимая со своей шапки старенький шелковый шарфик. — И пояс шелковый тоже возьмите.
   Шарфами и платком перевязали ребята все ушибы и царапины на теле Саркиса, а затем повели его в пещеру.
   Новое, теплое, до сих пор незнакомое Саркису чувство зародилось в одном из уголков его души. Как хорошо, что он с товарищами! Как хорошо, что товарищи так внимательны и заботливы! Что он, в самом деле, выкидывал, какие глупости говорил! «Каждый для самого себя»… Нет, это была большая ошибка. Без товарищей жизни нет…
   «Заведующий хозяйственной частью» Гагик задумал ознаменовать большую победу роскошным ужином. В дальнем углу пещеры, в одной из скрытых от глаз щелей, у него было, оказывается, какое — то тайное хранилище. Став на выступ в стене, Гагик сунул руку в щель, пошарил там и что — то положил в свою шапку.
   — Жарьте, питайтесь!.. — вернувшись к костру, заявил он и вытряхнул на камень несколько воробьиных тушек. — Я берег это на черный день. А как же иначе? — похвастался он своими хозяйственными талантами.
   Сюрприз, устроенный Гагиком, сильно поднял упавшее было настроение ребят. Каждому досталось по два воробья, и гнетущее чувство голода немного утихло.
   …После происшествия с Саркисом ребята словно повзрослели на несколько лет. Оно убедило их в том, что в самых тяжелых условиях они способны не только поддерживать свое существование, но, когда грозит беда, спасать друг друга.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
О том, как нелегко расстается человек с дурными наклонностями, привитыми ему в детстве

   Под вечер, когда изможденные ребята отдыхали в пещере, Саркис подумал: «Не повести ли их к складу белки и, открыв его, сказать: «Простите, товарищи. Вы спасли мою жизнь, и больше я не могу скрывать от вас еду. Кушайте на здоровье»…
   Но тут он вспомнил, с каким трудом шел к пещере. Значит, он очень слаб и любая болезнь — грипп, ангина, воспаление легких — сведет его в могилу.
   Страх вновь овладел Саркисом, и снова проснулось в кем знакомое чувство эгоизма.
   «Им придется всего по две горсти орехов, а ты будешь питаться ими целых десять дней. Не делай глупости, своя жизнь дороже», — нашептывал ему какой — то внутренний голос.
   В сердце мальчика началась глухая борьба, и он не сумел сделать решительного шага…
   Надо сказать, что орехи, которые несколько дней назад ребята отобрали у Саркиса, были целы. Так и валялись в углу, куда их бросил возмущенный Ашот. Гордость не позволила им прикасаться к ним даже в самые голодные минуты.
   Время от времени Асо очень хотелось взять орехи и тайком накормить ими своего верного Бойнаха. «Поганый кусок только собака съест», — по — видимому, думал он и все же не решался: кто знает, что скажут товарищи!