— Ай, ай! — не своим голосом заорал Саркис.
   И тут произошло нечто удивительное. Кошка внезапно обрела крылья и, мягко взмахивая ими, пронеслась у ребят над головами.
   — Сова! — пробормотал Саркис и попятился. Спотыкаясь о камни, натыкаясь на кости, они бежали к выходу, и им казалось, что из темноты хищно смотрят им вслед страшные существа.
   На воздухе они набрали лучин и даже зажгли их, но вернуться в пещеру не решились. Саркис, правда, снова вспомнив о чувстве чести, сделал несколько шагов ко входу в пещеру, но ему было ясно, что Шушик начнет кричать, отговаривать его от опасного предприятия. Именно так и произошло. Шушик закричала, и он вернулся.
   — Нехорошо! Нехорошо, Шушик, что не даешь мне идти на поиски Ашота. — В его голосе звучала обида.
   — А не лучше ли найти нам Асо и Гагика и сказать им? Не лучше ли пойти в пещеру всем вместе?
   — Ладно, — неохотно согласился Саркис.
   Поднявшись на верхушку скалы, откуда как на ладони были видны все расщелины скал и балки, он крикнул, сложив ладони рупором:
   — Э-гей! Гагик, Асо!
   Ребята услышали его зов.
   — Идите, идите! — кричал Саркис.
   — Ашот пошел за зверем и не вернулся. Идите! — плачущим голоском объяснила Шушик, когда мальчики приблизились.
   Тяжелым молотом обрушилось это известие на сердца ребят. Как не вернулся? Значит, зверь…
   Но нет, им даже страшно было додумать до конца эту ужасную мысль.
   Схватив лучины, ребята кинулись в пещеру. Торопливо добрались они до разветвления ходов и, не задумываясь, свернули вправо. Разве не ясно было, что Ашот не мог пойти влево, в этот непроглядный, мрачный, узкий ход?
   Они и дальше выбирали самые чистые и широкие разветвления, не подозревая того, что все больше отдаляются от Ашота.
   Их путь, по-видимому, шел вдоль правой стены горы, потому что кое-где сквозь ее расщелины пробивался дневной свет. Но идти было трудно, так как ход неуклонно вел круто вверх.
   — Ашот, Ашо-от! — время от времени кричали ребята, потом, напрягая слух, останавливались и снова разочарованно шли вперед.
   Тесный ход привел их в освещенное дневным светом подземное помещение. Это была просторная и очень высокая пещера, аккуратная, словно выложенная руками человека. Серые камни ее стен, казалось, были сначала вытесаны и лишь затем один на другой уложены от пола до самого потолка. А в углах возвышались колонны, тоже ровные, даже красивые. Наверху они изгибались, соединялись концами и образовывали величественные своды.
   Это был великолепный подземный, храм.
   Ребята остановились, в изумлении раскрыв рот. Кто и зачем обтесал в глубине гор тысячи каменных глыб, сложил из них эти массивные стены? Какого напряжения сил это стоило, какого труда!
   Откуда было знать этим детям, так мало еще видевшим и знающим, что они попали в нерукотворный храм, созданный самой природой. И мощные колонны, поддерживающие на своих плечах глубокий купол залы, и гладкие камни стен — все это было сложено из кристаллического базальта, и только те, кто незнаком с историей Земли, кто не знает, какие этапы проходит вулканическая лава после того, как она вырывается на поверхность, могли наивно полагать, что это дело рук человека.
   — Ой, кто это там стонет? — внезапно побледнев, спросила Шушик.
   И верно: откуда-то из дальнего угла пещеры до них ясно, донеслись вздохи, болезненные стоны.
   — Ашот, Ашот! — закричали ребята. Но ответа не последовало.
   Прошло несколько томительных мгновений, и вдруг оттуда же, откуда только что доносились стоны, послышался детский плач.
   Ребята в ужасе замерли.
   Снова крикнул и заплакал ребенок, снова кто-то застонал, потом громко и тяжело вздохнул несколько раз. Точно там, в углу пещеры, лежала больная женщина, а рядом с ней кричал и плакал голодный ребенок.
   Это было так страшно, что ребята убежали. Тяжело дыша, они остановились на небольшой площадке — там, где ход немного расширялся — и посмотрели друг на друга. Глаза у всех были полны страха. Казалось, их преследовали какие-то невидимые духи.
   Асо достал свой нож и, направляя в разные стороны его открытое лезвие, что-то бормотал по-курдски; вероятно, какие-нибудь подслушанные у бабушки заклинания. Уверенность в том, что человеку с острой сталью в руках черти не могут причинить вред, настолько приободрила мальчика, что он сказал:
   — Пойдем, ничего не бойтесь!
   Со страхом двинулись они обратно в пещеру, размахивая своими факелами. В особом освещении дорога не нуждалась, но обилие огня, казалось, оберегало их от возможной опасности. А впереди, выставив нож, шел Асо. Лучины освещали сталь, она блестела, и это придавало смелости маленькому курду.
   Едва они вошли, снова послышалось рыдание.
   — Кто вы? — крикнул Гагик. Сейчас, в отсутствие Ашота, он считал себя «ведущим». — Кто вы? Отзовитесь!
   Снова глухой стон.
   Подбадривая друг друга, ребята обошли всю пещеру, осветили все ее углы — нигде никого не было. Только с одной из высоких колонн слетели и скрылись в белевшем отверстии потолка две совы.
   Ребята с изумлением смотрели друг на друга.
   — Не показалось ли это нам? — пожала плечами Шушик.
   — В-в-все л-ли в-вы слышали одно и то же? — спросил Гагик.
   — Все одно и то же!
   — Стоны больной и плач ребенка?
   — Да, да…
   — Значит, не могло показаться.
   Не час и не два проплутав по темным ходам, гротам и пещерам этого мрачного подземного лабиринта, ребята из какой-то щели выбрались наконец на белый свет. Очутившись на вершине горы, они с изумлением огляделись.
   — Э, да ведь это наша Овчарня! — воскликнул Асо. — Вон, смотрите, и дикая овечка нашей Чернухи!
   Действительно, из-за зубчатого выступа скалы высовывалась головка овечки, настороженно следившей за движениями людей.
   А ребята сели на камни и мрачно задумались. Что было делать? Куда идти? Ясно одно: они избрали не тот путь, по которому ушел Ашот, иначе нашли бы его.
   — А может, он уже вышел оттуда… через эту же щель. Может, он уже дома и ждет нас? — обрадовался собственному предположению Саркис.
   — Пойдем. Но по дороге все-таки покричим, может, он отзовется, — воодушевилась Шушик.
   Они вышли на гребень скалы и начали спускаться по тропинке, ведшей в Барсово ущелье.
   — Ашот! Эй, Ашот! — подхваченные эхом, разносились по ущелью молодые голоса.
   Они вернулись в Пещеру отшельника, бросились к костру — не спит ли Ашот?
   Но пещера была пуста. Исчезла последняя надежда.
   Все были измучены до крайности, но ужасная мысль, что Ашот пропал, не давала покоя. Они не стали отдыхать. Надо было продолжать поиски.
   Спускались сумерки, сырые и мрачные. Ребята дрожали от усталости и холода.
   — У нас и факелов больше нет. Как мы пойдем без факелов? — печально развел руками Гагик.
   Исхода не было. Поневоле пришлось отложить поход на утро.
   Они решили принести в пещеру сучья срубленного утром смолистого дерева, за ночь просушить их у костра и, запасшись лучинами, снова двинуться в Пещеру барса.
   — Надо искать следы Ашота. Без этого мы снова заблудимся, снова будем ходить без толку, — сказал Саркис.
   — Да, но разве на сухих камнях увидишь следы? В этих ходах и земли-то нет и пыли нет, на которой мог бы остаться след.
   Устремив глаза на колеблющееся пламя костра, они умолкли и глубоко задумались. Ах, если бы появился сейчас на пороге пещеры их дорогой товарищ! Больше, кажется, не осталось бы у них и забот на свете!
   Эта ночь показалась им длинной, как целый год.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
О том, как огоньки, мелькавшие во мраке, испугала суеверного Паруйра

   Вы помните, наверное, что из Виноградного сада и с порога Пещеры отшельника был виден клочок Араратской долины, по которому пролегает шоссе Нахичевань-Ереван.
   Сквозь узкий просвет между высокими скалами можно разглядеть лишь маленький участок этого шоссе — такой маленький, что проезжающая по нему машина остается в поле зрения не более одного мгновения.
   Вот почему юные пленники Барсова ущелья и не могли сообщить никому о том, где они находятся.
   Правда, они разжигали жаркие костры на гребнях гор у Овчарни и на «баррикадах» перед Пещерой отшельника, надеясь, что их заметят с шоссе. И действительно, люди, проезжавшие там ночью, видели огни, горевшие на далеких вершинах. Но кому могло прийти в голову, что это сигналы пропавших ребят? «Охотники разложили костер, доброго им здоровья», — думали люди и спешили дальше.
   — Что поделаешь, нет в нашей среде Горлан-Ована! [46]— сокрушался Гагик. — Стянул бы он себе брюхо медвежьей шкурой да так зарычал, что голос его загрохотал бы и донесся до берегов Араза… Эй, эй, здесь мы! — кричал Гагик, замечая машину, мчавшуюся по шоссе. Но только горы и отзывались многоголосым эхом на его тоненький голосок.
   В ту ночь, когда, размахивая горящими смолистыми факелами, ребята спускались в балку посмотреть, не приходил ли какой-нибудь зверь полакомиться потрохами медведя, заведующий колхозным складом Паруйр возвращался из очередной поездки в Ереван.
   Он сидел в кабине шофера, закутавшись в шубу, и молча курил. Мрачные мысли одолевали Паруйра. Чувствовал он, что тучи скопляются над его головой и что даже всемогущие деньги не в силах их разогнать.
   И это было удивительно. Ведь до сих пор только в деньги и верил Паруйр. В минуты, когда винные пары кружили голову, он, не стесняясь, говорил: «Деньги все темные места освещают», «Деньги — что обнаженный меч», «Деньги человека и в рай и в ад ведут», «На небе — бог, на земле — деньги».
   Паруйр забывал при этом одно «незначительное» обстоятельство: народ сложил эти пословицы совсем в других условиях и при других порядках. А теперь и люди другие стали, и роль денег иная.
   И только в последнее время Паруйр начинал понимать, что не от всего можно откупиться деньгами.
   Что делать? К кому обратиться? Не поколебалось бы положение председателя Арута, можно бы на него опереться, но дни Арута сочтены, только общего собрания и ждут… Пропал тогда Паруйр.
   Вот какие горькие мысли одолевали заведующего складом, когда машина проезжала против Барсова ущелья. И вдруг он заметил двигающиеся во мгле огни.
   «Что за чудеса?» — со страхом подумал он и, вероятно, перекрестился бы, не сиди с ним рядом шофер.
   — Сероб, что это за огни там, в горах, бегают? А? — спросил он испуганно.
   Шофер засмеялся:
   — Какие еще огни? Показалось тебе.
   Но машину остановил. Они вышли и долго вглядывались в темноту, однако больше ничего не увидели.
   — Говорю — померещилось тебе. Прочти молитву, отгоняющую злых духов, и глазам твоим больше ничего казаться не будет, — пошутил шофер и полез в кабину.
   «С ума схожу, должно быть. Слишком много думаю», — сказал себе Паруйр.
   Машина тронулась.
   До самого села Паруйр не проронил ни слова, но огоньки, мелькавшие на склонах гор, не давали ему покоя, темные мысли смущали его.
   В селе Паруйр никому не рассказал о виденном — побоялся насмешек. И только спустя неделю поведал о своих страхах жене.
   Та поделилась с соседкой, соседка шепнула приятельнице. Так сельский «беспроволочный телефон» в течение дня разнес слух об огоньках на склонах Барсова ущелья по всему колхозу.
   Услышал о них и Арам.
   — Эх, кто знает, что ему от страху померещилось! — безнадежно махнул рукой охотник. — Трусоват он.
   Огни, промелькнувшие ночью в горах, могли бы указать людям истинный путь. Однако в селе не нашлось никого, кто поверил бы Паруйру. Вещи, найденные в русле потока, казалось, неопровержимо говорили о том, что ребят унесла вода. Только родители ребят не верили, не хотели верить в то, что надежды уже не осталось. И все с тем же душевным трепетом поджидали они у своих осиротевших жилищ старика Мурада.
   Тяжело было Мураду каждый день встречаться с матерями ребят, говорить им слова надежды, в которые он и сам уже не верил. «До каких же пор я буду их обманывать?» До каких пор буду притворяться? — думал он. — Нет уж, пускай кто-то другой приносит почту, пускай у другого спрашивают».
   И Мурад попросил сельсовет освободить его от должности письмоносца.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
О том, как многие простые явления природы могут показаться чудом, если не умеешь их объяснить

   По сравнению с новой бедой все пережитое прежде казалось ребятам пустяком. Они потеряли товарища. Что перед этим голод, холод, угроза гибели? Без Ашота они словно осиротели.
   — А как я из-за всякой ерунды дразнил его, как старался осмеять самый мелкий его недостаток! — всем сердцем сокрушался Гагик. — Был бы он сейчас тут, пусть хотя бы до свету речи говорил, пусть с утра до вечера делал бы замечания!
   И — удивительное дело! — как ни старался Гагик припомнить у Ашота хоть какой-нибудь серьезный недостаток, он не находил его.
   Шушик сидела, охватив руками колени, и тихо плакала. Пастушок Асо мягко уговаривал ее:
   — Усни, хушкэ Шушик, поздно.
   Но могли ли они уснуть?
   Едва взошло солнце, ребята были у Пещеры барса и зажигали свои факелы.
   — Саркис, не лучше ли тебе с Шушик остаться здесь и поддерживать огонь? — посоветовал Гагик.
   — Нет, я в долгу перед Ашотом. Я должен пойти во что бы то ни стало, — твердо заявил Саркис.
   И товарищи не смогли пройти мимо высокого чувства, родившегося в сердце этого мальчика.
   А Шушик? Она предпочитала идти с товарищами навстречу любой опасности, чем в томительном ожидании оставаться у входа в пещеру. Однако, вновь увидев мрачные, со впадинами и выбоинами стены, девочка испугалась. Ей показалось, что это ниши — жилища сказочных драконов или логова неведомых зверей. Пропустив товарищей вперед, она робко плелась в хвосте.
   Держа над головами пылающие лучины, ребята, как и накануне, пошли вперед по мрачным ходам. «Эй, Ашот! Эгей, эй, эй!» — гулко разносилось под сводами ходов и гротов.
   Когда они пришли к месту, где ходы разветвлялись, Гагик сказал:
   — Вчера мы пошли направо, по широкому ходу, сегодня придется исследовать левый.
   Товарищи согласились, хотя по-прежнему считали, что Ашот не мог выбрать этот узкий и мрачный туннель. Не знали же они, что их самолюбивый друг не остановится ни перед чем.
   Почти ползком, часто спотыкаясь и обдирая о камни колени, пробирались они по этому трудному ходу, осматривали его стены, но никаких следов Ашота не находили.
   — Стойте! Вот мысль так мысль! — вдруг ударил себя по лбу Гагик. — Ашот не делал пометок на стенах, забыл, но ведь должен же он был бросать на землю догоравшие лучины, а?
   — Конечно… Как начинали жечь пальцы, должен был бросать, — согласился Асо.
   — Ни одной лучинки больше чем на сто шагов не хватит. Хорошенько глядите себе под ноги…
   Теперь ребята шли, низко согнувшись даже там, где в этом не было необходимости. Они освещали каждую ямку, каждый выступ, но остатков обгоревших лучинок видно не было.
   — Вернемся, — распорядился Гагик. — Ход сужается так, что мы не пройдем.
   Но Саркис так горячо желал напасть на след Ашота, что, не слушая Гагика, продолжал идти вперед.
   — Вернись, Саркис!
   — Ишь, как разгорячился! — улыбнулся Асо.
   — Человеком становится, — прошептал Гагик.
   Он только было открыл рот, чтобы снова позвать Саркиса, как услышал его крик:
   — Нашел, нашел! Идите сюда!
   Товарищи кинулись вперед. В руках у Саркиса была маленькая, с мизинец, обожженная щепочка.
   — Идем! След нашелся, идем! — взволнованно повторял Саркис. Он так покраснел, так обрадовался, точно не огарок, а самого Ашота нашел.
   — Ашот, эй, Ашот! — загудели высоко под сводами звонкие голоса.
   — Глядите, целая лучинка! — воскликнул Гагик. — Из-за пояса, должно быть, выпала. Асо, ты помогаешь Шушик? Помогаешь? Взял у нее лучины? Ну, молодец. Идите же за мной.
   …Но где же был в это время наш храбрый и гордый Ашот?
   Когда, пройдя через узкий проход, он вошел в большую и светлую пещеру, то, как помнит читатель, услышал хохот, который испугал его и заставил остановиться. От ужаса волосы у мальчика встали дыбом, колени ослабели. «Кто это? Не сошедший ли с ума старый отшельник?»
   Это было первой мыслью, промелькнувшей в его голове, но серьезно, конечно, он не мог этому поверить. Мальчик повернулся и хотел было убежать назад, в узкий ход, из которого только что вышел, но побоялся. Здесь, подумал он, его могли легко бы схватить. Не повернешься, не выскользнешь! Поди, защищайся огнем или топором!
   В противоположной стороне пещеры виднелся вход в широкий коридор, конец которого озарялся светом, падавшим, по-видимому, из какой-то расщелины. Вот где можно спастись. И, размахивая топором и высоко над головой держа свой факел — пук горящих лучин, — Ашот бегом пересек пещеру.
   В коридоре он остановился и оглянулся. Его никто не преследовал. Он крикнул и, затаив дыхание, прислушался. Только эхо…
   Ашот немного успокоился, но страх, такой страх, какого он еще никогда не испытывал, не покидал его.
   В коридоре было светло, но свет падал сверху, из какой-то щели, находившейся очень высоко в своде. Ах, если бы добраться до нее и еще разок взглянуть на белый свет! Как мало ценил он до сих пор ослепительный солнечный свет, который все вокруг озаряет радостью!
   Надо вернуться, надо выйти из этой подземной темницы на свободу, в… Барсово ущелье.
   При этой мысли мальчик горько улыбнулся. Каким пустяковым казалось теперь то бедственное положение, В котором они очутились, попав в Барсово ущелье! До сих пор они считали его тюрьмою. Но вот она, настоящая тюрьма!.. Они все время стремились выйти из Барсова ущелья на свободу, но теперь ему казалось свободой именно Барсово ущелье, с его чистым воздухом, звенящими ветрами, освещенными солнцем рыжими скалами.
   Ашот пошел назад, но едва сделал несколько шагов, как снова раздался страшный хохот, и снова все мечты мальчика разлетелись.
   Дорогу он, однако, не потерял. Удивительно легко ориентируясь во всякой обстановке, Ашот мог бы безошибочно найти выход из пещеры, несмотря на бесчисленные разветвления и лабиринты.
   Но дело было в том, что страх, охвативший мальчика, сковал его решимость, и пойти в ту сторону, откуда доносился хохот, он не решался. А значит, и не мог вернуться.
   Оставалось одно: идти в обратную сторону, не зная, куда ведет эта дорога.
   Большим, мрачным зеркалом блеснул в свете факела водоем. Черным драконом-вишаиом лежал он у таких же черных стен пещеры.
   Увидев воду, Ашот вздрогнул и отступил. Но идти назад было невозможно: там ждал его созданный больным-воображением сошедший с ума отшельник…
   Осветив водоем, Ашот остановился как вкопанный: здесь, образовав тупик, ход замыкался.
   Что было делать?
   Найдя нишу в одной из стен, он присел в ней. Здесь не было холодно, но какое-то неприятное чуство давило, словно со всех сторон подходила и грозила неведомая опасность. Пожалуй, взрослый, мужественный человек и тот не выдержал бы.
   Ашот поднялся и вернулся к концу широкого коридора, куда проникал свет. Но и здесь уже таилась мгла. Значит, за стенами пещеры наступает вечер?
   Мальчик жалобно вскрикнул. Было так жутко, что он, пожалуй, потерял бы разум, если бы не призвал на помощь сознание и волю. Надо встряхнуться, взять себя в руки!
   Да и чего он, в самом деле, боится? Ведь знает, что никаких чертей и духов нет и не может быть нигде, даже в таких мрачных подземных мирах. Чего же тут страшного? А если и бродит здесь какой-нибудь сумасшедший старик, то в этом нет ничего ужасного. Огонь и топор имеются. Нет, пустяки, надо пойти назад — не каждый же сумасшедший нападает на людей.
   Так рассуждал Ашот, стараясь успокоить и подбодрить себя, когда вдруг заметил, что факел в руках у него догорает, а за поясом лучин больше нет. Вероятно, потерял по дороге, а может незаметно и израсходовал.
   И страх, смешанный с безнадежностью, снова овладел им. Ашот сразу ослабел, руки опустились.
   Сев на камень, он тяжело задумался. Оставалось одно: провести здесь ночь, а завтра днем попытаться уйти по знакомому ходу. Днем-то хорошо! То тут, то там сквозь вдели в горе в пещеру проникает свет. Даже в самых темных участка пути часто мелькают полоски света, и они придают силы. Свет — это жизнь, надежда.
   Он вернулся в знакомую сухую нишу и устроился в ней, свернувшись калачиком. Последняя лучинка догорела и с треском потухла. Темно, ни зги не видно. Где-то однотонно и тоскливо капает вода: цылт, цылт, цылт…
   Этот монотонный плеск так подействовал на Ашота, что веки мало-помалу отяжелели, закрылись, и вскоре он уже спал крепким сном. И хорошо, что спал — это избавило его от многих переживаний и ужасов.
   То ли устал Ашот чрезмерно, то ли ослабел от пережитого, но он долго не просыпался. Сон был тяжелый, и иногда мальчик вскрикивал, вскакивал, но, не вполне проснувшись, засыпал снова.
   Какой- то шорох разбудил Ашота. Он вскочил, и совсем еще сонный, потрясая топором, закричал:
   — Прочь, не то голову расшибу!
   Оказалось, однако, что «расшибать голову» некому.
   Стряхнув сон, Ашот вспомнил все, что с ним произошло, и ужасное, томящее чувство охватило его. Он сделал несколько шагов к озерцу, слабо поблескивавшему в сумраке, хотел умыться, но черная вода выглядела так мрачно, что не хватило духу подойти к ней.
   Вдали виднелись блики света, падавшего из недосягаемой щели в своде коридора. Вероятно, солнце поднялось уже довольно высоко.
   «Что- то делается сейчас с товарищами? Должно быть, перепугались, растерялись… Шушик плачет», — взволнованно подумал он и почувствовал угрызения совести.
   Далеким воспоминанием казалось ему сейчас все, что осталось за стенами пещеры, даже товарищи. Только беленькое бледное лицо Шушик с рассыпавшимися по нему веснушками, с глазами, в которых словно горело солнце, с мягкой улыбкой, вставало перед ним все ярче. И теплее становилось от этого на душе.
   «Ну, пойду, жаль их, — окончательно решил он. — Интересно, чем занят сейчас мой сумасшедший старик отшельник? Да ну его, пойду».
   Но он не сделал еще и нескольких шагов к пещере, откуда доносились те странные звуки, как наверху возле щели в своде мелькнула какая-то тень и кто-то сказал ясно и четко: «Сплю, сплю», а затем крикнул что-то резко, неразборчиво.
   Ашот в ужасе отбежал назад, споткнулся о камень и упал плашмя. С трудом приподнявшись, он увидел, что лежит над темным отверстием в полу пещеры. Из отверстия остро пахло угаром.
   От этого запаха голова у Ашота стала такой тяжелой, что он с большим трудом поднялся и, отойдя немного в сторону, сел на камень. Все поплыло перед его глазами, смешалось, помутилось в голове. Он потерял сознание.
   В это время ребята прошли наконец через самый узкий коридор и, вступив в большую светлую пещеру, внимательно осматривали ее, надеясь найти следы Ашота. И вдруг в сумраке, царящем под сводами, фосфорически блеснули два больших глаза, послышался хриплый, напоминающий кашель звук.
   Все в ужасе попятились, только Асо спокойно улыбнулся.
   — Не бойтесь, это филин, — сказал он и, подняв камешек, кинул им в птицу.
   Филин бесшумно расправил крылья и вылетел в широкий коридор.
   По этому коридору ребята вышли в тот светлый угол пещеры, где Ашот услышал слова «сплю, сплю». Здесь, высоко под сводами, виднелась масса каких-то темных точек.
   — Гагик, твои старые знакомые! — засмеялся Асо, распознав летучих мышей, приютившихся тут целой колонией.
   Голос пастушка разбудил нескольких маленьких сов. Они сорвались с места и вылетели в щель, белевшую вверху.
   В нескольких шагах от этого угла пещеры ребята увидели небольшое темное озеро, а когда подошли к нему и подняли факелы, в глаза бросилась какая-то темная фигура, сидевшая в сторонке у стены.
   — Ашот! — вскрикнула Шушик и, увидев, что он не движется, опустилась, ослабев, на землю.
   — Ашот, Ашот! — трясли его за плечи товарищи. Но он не обнаруживал никаких признаков жизни.
   — Давай отнесем его в тот светлый угол, — сказал Гагик и вместе с Асо приподнял Ашота.
   — Шушик, Шушик без памяти! — в тревоге крикнул Саркис.
   Асо вернулся и, наклонившись над девочкой, хотел осветить ее лицо лучинкой, но огонь сразу погас.
   — Дай сюда! — Он вырвал из рук Саркиса другую лучину, но и она точно так же вспыхнула и погасла, едва Асо приблизил ее к земле.
   Из какой- то дыры выходил одуряющий запах угара, от которого кружилась голова, стесняло дыхание.
   Подняв Шушик, мальчики перенесли ее в тот же угол широкого коридора, куда из щели падал свет и где уже лежал Ашот.
   Над ним склонился взволнованный Гагик. Глаза его тревожно сверкали.
   — Жив, жив, дышит! — крикнул он товарищам.
   — В самом деле жив? — пришла в себя Шушик.
   — Погодите, я его разбужу. — И Гагик начал растирать Ашоту уши и даже бить его по щекам.
   — Что ты делаешь? — возмутилась Шушик.
   Она наклонилась над Ашотом и коснулась пальцами его широкого белого лба.
   Мальчик наконец открыл глаза но, посмотрев на Шушик невидящим взглядом, снова опустил веки.
   — Я это, я, Шушик,! — трясла его за плечи девочка.
   Ашот очнулся, с трудом приподнялся и тихо сказал:
   — Вы нашли меня? Не во сне ли я? Голова болит.
   Не прошло и часа, как ребята уже сидели вокруг жарко пылавшего костра и мирно беседовали.
   Ашот смотрел на рыжие, золотом горевшие на солнце скалы, на покрытую легкой дымкой Араратскую долину, и сердце его сжималось от радости. Как светел, как хорош мир!