Страница:
— Нет, Меандр, ты должен остановиться у меня, я на этом просто настаиваю, — произнес Гиппоник. — Ты знаешь, я уже послал Клития с наказом жене, чтобы она приготовила комнату для гостя. Не выставишь же ты меня лгуном? Моя Нанно и без того чересчур остра на язык.
— Ты слишком добр, — возразил Эверард. — Посуди сам. Ты вращаешься в обществе важных людей, богатых, образованных, а я всего-навсего неотесанный старый вояка-наемник. Мне бы не хотелось ставить тебя в неловкое положение.
Гиппоник искоса взглянул на своего спутника. Такому детине, несомненно, трудно было подыскать подходящего коня, который наверняка обошелся ему в кругленькую сумму. Амуниция Меандра — груба и незатейлива, за исключением меча у бедра. Больше никто в караване не носил оружия с того момента, как путешественники ступили на безопасную территорию и отпустили нанятых стражей. Но Меандр занимал особое положение.
— Послушай, — сказал Гиппоник, — мое ремесло требует умения разбираться в людях. Скитаясь по миру, тебе тоже поневоле пришлось много повидать. Больше, чем ты показываешь. Я полагаю, ты заинтересуешь и моих компаньонов. И, честно говоря, мне это совсем не повредит, когда дойдет до заключения сделок, что я задумал.
Эверард усмехнулся, и черты его сурового лица сразу смягчились. У него были светло-голубые глаза, каштановые волосы, перебитый в каком-то давнем сражении нос — о сражениях Меандр вспоминал скупо, как, впрочем, и обо всем остальном.
— Что ж, я могу славно развлечь твоих дружков, — процедил он.
Гиппоник посерьезнел.
— Я не собираюсь делать из тебя балаганное чудо, Меандр. Пожалуйста, не сомневайся в этом. Мы ведь друзья, правда? Нам ведь столько довелось вместе пережить. Настоящий мужчина всегда распахивает двери дома для своих друзей.
— Хорошо. Спасибо, — после некоторой паузы отозвался Эверард.
«Я тоже привязался к тебе, Гиппоник, — подумал он. — И не потому, что мы прошли через отчаянные испытания. Та жаркая схватка, затем бурный поток, из которого мы чудом спасли трех мулов… да и другие приключения. Но именно в таких путешествиях и познаешь, кто твои попутчики…»
Они следовали вместе из Александрии Эсхата на реке Яксарт, последнего и самого пустынного из тех городов, которые основал и назвал в свою честь великий Завоеватель, из того самого города, где Эверард нанялся на службу. Александрия находилась в пределах Бактрийского царства, но лежала на самой его окраине, и кочевники, обитавшие за рекой, повадились в том году совершать на город набеги, пользуясь отсутствием войск гарнизона: их перебросили на тревожную юго-западную границу. Гиппоник радовался, заполучив стража высшего разряда, хотя и вольнонаемного И не напрасно: в дороге им пришлось отбиваться от разбойного нападения. Дальше путь на юг тянулся через Согдиану — пустынную, дикую и суровую местность. Лишь кое-где попадались там орошенные и возделанные земли. Сейчас караван пересек реку Оке и приближался к самой Бактрии, к дому…
«…как и должны, по данным наблюдений. Сегодня утром в течение нескольких минут за нами следили оптические приборы с борта беспилотного космического корабля, затем орбита увлекла его прочь до новых встреч. Вот почему я оказался в Александрии, рядом с тобой, Гиппоник. Я получил информацию, что твой караван достигнет Бактрии в подходящий для моих целей день. Кроме того, ты мне понравился, плут, и я молю Бога, чтобы ты пережил все, уготованное твоему народу».
— Прекрасно, — сказал купец. — Ты ведь не жаждешь потратить свой заработок на блошиную подстилку на постоялом дворе, а? Отдохнешь, насладишься жизнью. Тебе, несомненно, подвернется работа получше этой. Поищи ее сам, без посредников. — Гиппоник вздохнул. — Как бы мне хотелось предложить тебе постоянную службу, но лишь Гермесу ведомо, когда я вновь пущусь в путь. Все эта война проклятая…
В последние дни до них доходили разные новости, путаные, но удручающие. Антиох, правитель Сирии из династии Селевкидов, начал вторжение в Бактрию. Эфидем Бактрийский с войском двинулся ему навстречу. Молва доносила вести об отступлении Эфидема.
Гиппоник отогнал грустные мысли.
— Ха! Знаю, почему ты отпираешься! — воскликнул он. — Боишься упустить случай потаскаться по злачным уголкам Бактрии, если остановишься в гостях в приличном семействе! Так ведь? Неужели та малышка с флейтой не ублажила тебя две ночи назад? — Гиппоник ткнул Эверарда большим пальцем под ребро. — Утром она поковыляла от тебя на полусогнутых. Постарался, ничего не скажешь!
Эверард посуровел.
— А тебе какое дело? — буркнул он. — Твоя, что ли, оказалась хуже?
— Ну ладно, не кипятись! — прищурился Гиппоник. — Похоже, ты раскаиваешься. Может, мальчика попробуешь? Хотя мне почему-то показалось, что это не в твоем вкусе.
— И это правда.
Хотя подобное развлечение подошло бы авантюрной натуре человека, роль которого выбрал для себя Эверард: наполовину — варвара, наполовину — эллина из северной Македонии.
— Я просто не привык распространяться о своих пристрастиях, только и всего.
— Да уж, это действительно так, — пробормотал Гиппоник.
Как в банальном анекдоте — ничего личного.
Эверард понимал, что ему не следовало так реагировать на шутку Гиппоника.
«Почему я разозлился? Он поддел меня без злого умысла». После долгого воздержания мы вновь оказались в обжитых краях и остановились в караван-сарае, где к услугам путников были девушки. Я отменно провел время с Атоссой. Ничего больше. Может, я совершил ошибку, расставшись с нею? Славная девчонка! Она заслуживает большего, чем дает ей жизнь. Огромные глаза, красивая грудь, тонкие бедра, опытные, ласковые руки. А какая тоска прозвучала в ее голосе, когда на утренней заре Атосса спросила, вернется ли он когда-нибудь. А ведь, кроме небольшой платы и щедрых чаевых, он ничего ей не дал — разве что проявил внимание и заботу, как стараются делать большинство мужчин XX века в Америке. Хотя здесь и это редкость.
Как сложится ее судьба? Атоссу могли украсть или убить бандиты, продать в рабство в чужую страну, когда армия Антиоха займет Бактрию. В лучшем случае она увянет к тридцати годам от изнурительной поденщины, к сорока изработается, потеряет зубы и умрет, не дотянув до пятидесяти. «Я никогда не узнаю, что станется с ней».
Эверард одернул себя: «Прекрати сентиментальничать». Он ведь не мягкосердечный и впечатлительный новичок. Ветеран, агент-оперативник на службе Патруля Времени, прекрасно осознающий, что история в буквальном смысле слова выстрадана людьми.
«Может быть, я чувствую себя виноватым? Но с какой стати? Есть ли смысл в угрызениях совести? Кто пострадал?»
Определенно не он сам. Искусственные вирусы, введенные в его организм, уничтожали любую болезнь из тех, что мучили людей долгие века. Он не мог наградить Атоссу ничем, кроме воспоминаний.
«И вообще для Меандра из Иллирии противоестественно было бы упустить такую возможность. Их у меня за всю жизнь набралось столько, что память не вмещает, и не всегда потому, что того требовала служебная необходимость.
Ладно. Ладно. Да. Незадолго до отъезда в эту командировку я виделся с Вандой Тамберли. Ну и что? Ей тоже нет дела до моей жизни».
До сознания Эверарда дошли слова Гиппоника:
— Прекрасно. Никаких возражений. Не волнуйся, ты будешь предоставлен сам себе, гуляй на здоровье. У меня дел по горло. Расскажу тебе о самых веселых заведениях, а может, и выкрою часок-другой, чтобы развлечься за компанию. Но большую часть времени тебе придется коротать одному. Жить будешь в моем доме и точка!
— Спасибо, — отозвался Эверард. — Извини, если я был груб. Усталость, жара, жажда.
«Хорошо, — подумал он. — Получается, мне везет. Я смогу беспрепятственно навестить Чандракумара и, помимо всего прочего, разузнать что-нибудь полезное от приятелей Гиппоника. С другой стороны, я окажусь более заметным, чем предполагал».
Хотя в разноязыкой Бактрии его появление вряд ли станет событием. Ему нечего опасаться, выполняя задание в этом городе…
— Ну, об этом мы скоро позаботимся, — пообещал купец.
Словно бы услышав Гиппоника, дорога резко обогнула рощу, и город — цель путешествия — открылся их взору. Над речным причалом высились массивные коричнево-желтые стены с башнями. Из-за стен, периметр которых составлял около семи миль, курился дым домашних очагов и мастерских, доносился скрип колес и топот копыт. У главных ворот города в обоих направлениях текла людская река: пешие, конные, в повозках. От самой стены начиналась полоса пустого пространства — для обороны города, — а дальше лепились друг к другу жилые дома, постоялые дворы, мастерские, сады.
В основном здесь жили иранцы, которые преобладали и в караване. Их предки заложили этот город, дав ему имя Зариаспа — Город Лошади. Греки называли его Бактра, и по мере приближения к городу греков встречалось все больше. Некоторые из них пришли в эту страну, когда ею владел царь Персии. Переселение зачастую было подневольным — шахи-ахемениды попросту выселяли беспокойных ионийцев. Приток усилился после захвата города Александром, потому что Бактрия превратилась в край новых возможностей и в конце концов добилась статуса независимого государства под властью эллинов. Большинство греков обосновалось в городах. Они состояли на военной службе или ходили торговыми путями, тянувшимися на запад до самого Средиземноморья, на юг — до Индии, а на восток — аж до Китая.
Эверард припомнил лачуги, средневековые руины, нищих земледельцев и скотоводов — в основном тюрко-монгольских узбеков. Но это было в Афганистане 1970 года неподалеку от советской границы. Много перемен принесут степные ветры в грядущем тысячелетии. Слишком много, черт возьми!
Он пришпорил коня. Лошадь Гиппоника пустилась рысью. Погонщики верблюдов тоже прибавили хода, да и пешие путники не отставали: до дома осталось совсем немного.
«И совсем недолго осталось до войны», — подумал Эверард.
Они въехали через Скифские ворота, которые хотя и были распахнуты, но охранялись отрядом воинов. На солнце блестели их шлемы, щиты, латы, поножи, наконечники пик. Солдаты пристально изучали каждого входящего. Городской гул звучал приглушенно, так как жители здесь разговаривали не так громко и отрывисто, как принято на Востоке. Несколько деревянных повозок, запряженных волами или ослами, были нагружены домашним скарбом. Их сопровождали крестьяне с женами и детьми, искавшие защиты за городскими стенами.
Гиппоник сразу обратил внимание на беженцев. Губы его сжались.
— Плохие новости, — обратился он к Эверарду. — Надеюсь, это только слухи, но в таких случаях правда обычно не заставляет себя ждать. Мы довольно быстро добрались, и мне следует принести жертву Гермесу.
Жизнь вокруг, однако, продолжалась. Она никогда не замирает, до тех пор пока не окажется в пасти смерти. Люди сновали по улицам между постройками — в основном без окон, — раскрашенными в яркие тона. Тележки, тягловый скот, носильщики, женщины, ловко несущие на головах кувшины с водой или рыночные корзины, сновали в толпе ремесленников, поденщиков и домашних рабов. Богач в паланкине, офицер верхом на лошади или старый боевой слон с погонщиком шли напролом, вздымая позади себя живые человеческие волны. Скрипели колеса, позвякивала упряжь, сандалии стучали по булыжной мостовой. Слышался смех, скороговорки, гневные возгласы, обрывки песен, журчание флейты или рокот барабана. Воздух был пропитан запахом пота, нечистот, дыма, стряпни, фимиама. В тени харчевен сидели, скрестив ноги, мужчины; они потягивали вино, играли в кости, разглядывали текущую мимо них жизнь.
На Священном Пути располагалась библиотека, одеон, гимназия, облицованные с фасада мрамором, украшенные колоннами и фризами. Между зданиями тут и там стояли гермы фаллической формы — каменные столбы, увенчанные бородатыми головами. Эверард знал, что в городе есть школы, общественные бани, стадион, ипподром и царский дворец, скопированный с чертогов Антиоха. Гордостью главной улицы города были пешеходные дорожки с выложенными из камней перекрестками, возвышающиеся над мусором и навозом. Столь далеко от Греции взошли Семена ее цивилизации. Это не означало, однако, что греки отождествляли Анаит с Афродитой-Уранией, хотя и воздвигли храм в ее честь в традиционном стиле. Анаит оставалась азиатской богиней, чей культ почитался беспрекословно, и западная часть Бактрии — зарождающееся Парфянское царство — в недалеком будущем создаст новую империю Персии.
Храм Анаит возвышался над крытой колоннадой Никанора, где раскинулся центральный городской базар. На площади теснились палатки, набитые товаром: шелковые, хлопковые, шерстяные ткани, вина, пряности, засахаренные фрукты, лечебные снадобья, драгоценные камни, поделки из меди, серебра, золота, железа, талисманы — всего было в достатке. Торговцы, выкрикивающие цены, торгующиеся покупатели мешались в толпе с лоточниками, плясунами, музыкантами, предсказателями судеб, колдунами, проститутками, попрошайками, зеваками. В этом круговороте мелькали лица и одежды из Китая, Индии, Персии, Аравии, Сирии, Анатолии, Европы, с диких предгорий и северных равнин.
Эверарду такая картина была почти привычна, хотя в глубине души таилось ощущение нереальности происходящего. Он не раз наблюдал подобные сцены в других землях, в другие столетия. Каждая была отмечена печатью своеобразия, но все их роднили кровные узы с доисторической древностью. Сюда он еще ни разу не попадал. К моменту появления на свет Эверарда город превратится в призрак, в жалкую тень Бактры эллинских времен. Однако Эверард прекрасно ориентировался в незнакомом месте. Совершенная электроника запечатлела в его мозгу карту, историю, основные языки и все сведения об этом городе, которые не зафиксированы в хрониках, но были терпеливо собраны по крупицам Чандракумаром.
Столько подготовки, долгой и опасной работы только ради того, чтобы захватить четверых беглецов. Однако эти четверо угрожали существованию его мира.
— Давайте сюда! — закричал Гиппоник и махнул рукой, не вылезая из седла.
Караван свернул в менее оживленный квартал и вскоре остановился у склада. Часа два потратили они на разгрузку, опись и укладку товаров. Гиппоник заплатил каждому из своих людей по пять драхм, распорядился насчет стойла и корма для животных и договорился встретиться с ними на следующий день в банке, где он хранил свои деньги, чтобы рассчитаться окончательно. Караванщикам не терпелось поскорее попасть домой, узнать, что тут без них происходило, и весело отметить возвращение к родному очагу, хотя новости о войне никому не давали покоя.
Эверард ждал. Он скучал по своей трубке и холодному пиву, которые были бы сейчас как нельзя кстати. Но сотрудники Патруля Времени умели справляться со скукой. Краем глаза Эверард наблюдал за происходящим вокруг и думал о чем-то своем. Вскоре он поймал себя на том, что вспоминает день, до которого оставалось еще более двух тысяч лет.
— Ты слишком добр, — возразил Эверард. — Посуди сам. Ты вращаешься в обществе важных людей, богатых, образованных, а я всего-навсего неотесанный старый вояка-наемник. Мне бы не хотелось ставить тебя в неловкое положение.
Гиппоник искоса взглянул на своего спутника. Такому детине, несомненно, трудно было подыскать подходящего коня, который наверняка обошелся ему в кругленькую сумму. Амуниция Меандра — груба и незатейлива, за исключением меча у бедра. Больше никто в караване не носил оружия с того момента, как путешественники ступили на безопасную территорию и отпустили нанятых стражей. Но Меандр занимал особое положение.
— Послушай, — сказал Гиппоник, — мое ремесло требует умения разбираться в людях. Скитаясь по миру, тебе тоже поневоле пришлось много повидать. Больше, чем ты показываешь. Я полагаю, ты заинтересуешь и моих компаньонов. И, честно говоря, мне это совсем не повредит, когда дойдет до заключения сделок, что я задумал.
Эверард усмехнулся, и черты его сурового лица сразу смягчились. У него были светло-голубые глаза, каштановые волосы, перебитый в каком-то давнем сражении нос — о сражениях Меандр вспоминал скупо, как, впрочем, и обо всем остальном.
— Что ж, я могу славно развлечь твоих дружков, — процедил он.
Гиппоник посерьезнел.
— Я не собираюсь делать из тебя балаганное чудо, Меандр. Пожалуйста, не сомневайся в этом. Мы ведь друзья, правда? Нам ведь столько довелось вместе пережить. Настоящий мужчина всегда распахивает двери дома для своих друзей.
— Хорошо. Спасибо, — после некоторой паузы отозвался Эверард.
«Я тоже привязался к тебе, Гиппоник, — подумал он. — И не потому, что мы прошли через отчаянные испытания. Та жаркая схватка, затем бурный поток, из которого мы чудом спасли трех мулов… да и другие приключения. Но именно в таких путешествиях и познаешь, кто твои попутчики…»
Они следовали вместе из Александрии Эсхата на реке Яксарт, последнего и самого пустынного из тех городов, которые основал и назвал в свою честь великий Завоеватель, из того самого города, где Эверард нанялся на службу. Александрия находилась в пределах Бактрийского царства, но лежала на самой его окраине, и кочевники, обитавшие за рекой, повадились в том году совершать на город набеги, пользуясь отсутствием войск гарнизона: их перебросили на тревожную юго-западную границу. Гиппоник радовался, заполучив стража высшего разряда, хотя и вольнонаемного И не напрасно: в дороге им пришлось отбиваться от разбойного нападения. Дальше путь на юг тянулся через Согдиану — пустынную, дикую и суровую местность. Лишь кое-где попадались там орошенные и возделанные земли. Сейчас караван пересек реку Оке и приближался к самой Бактрии, к дому…
«…как и должны, по данным наблюдений. Сегодня утром в течение нескольких минут за нами следили оптические приборы с борта беспилотного космического корабля, затем орбита увлекла его прочь до новых встреч. Вот почему я оказался в Александрии, рядом с тобой, Гиппоник. Я получил информацию, что твой караван достигнет Бактрии в подходящий для моих целей день. Кроме того, ты мне понравился, плут, и я молю Бога, чтобы ты пережил все, уготованное твоему народу».
— Прекрасно, — сказал купец. — Ты ведь не жаждешь потратить свой заработок на блошиную подстилку на постоялом дворе, а? Отдохнешь, насладишься жизнью. Тебе, несомненно, подвернется работа получше этой. Поищи ее сам, без посредников. — Гиппоник вздохнул. — Как бы мне хотелось предложить тебе постоянную службу, но лишь Гермесу ведомо, когда я вновь пущусь в путь. Все эта война проклятая…
В последние дни до них доходили разные новости, путаные, но удручающие. Антиох, правитель Сирии из династии Селевкидов, начал вторжение в Бактрию. Эфидем Бактрийский с войском двинулся ему навстречу. Молва доносила вести об отступлении Эфидема.
Гиппоник отогнал грустные мысли.
— Ха! Знаю, почему ты отпираешься! — воскликнул он. — Боишься упустить случай потаскаться по злачным уголкам Бактрии, если остановишься в гостях в приличном семействе! Так ведь? Неужели та малышка с флейтой не ублажила тебя две ночи назад? — Гиппоник ткнул Эверарда большим пальцем под ребро. — Утром она поковыляла от тебя на полусогнутых. Постарался, ничего не скажешь!
Эверард посуровел.
— А тебе какое дело? — буркнул он. — Твоя, что ли, оказалась хуже?
— Ну ладно, не кипятись! — прищурился Гиппоник. — Похоже, ты раскаиваешься. Может, мальчика попробуешь? Хотя мне почему-то показалось, что это не в твоем вкусе.
— И это правда.
Хотя подобное развлечение подошло бы авантюрной натуре человека, роль которого выбрал для себя Эверард: наполовину — варвара, наполовину — эллина из северной Македонии.
— Я просто не привык распространяться о своих пристрастиях, только и всего.
— Да уж, это действительно так, — пробормотал Гиппоник.
Как в банальном анекдоте — ничего личного.
Эверард понимал, что ему не следовало так реагировать на шутку Гиппоника.
«Почему я разозлился? Он поддел меня без злого умысла». После долгого воздержания мы вновь оказались в обжитых краях и остановились в караван-сарае, где к услугам путников были девушки. Я отменно провел время с Атоссой. Ничего больше. Может, я совершил ошибку, расставшись с нею? Славная девчонка! Она заслуживает большего, чем дает ей жизнь. Огромные глаза, красивая грудь, тонкие бедра, опытные, ласковые руки. А какая тоска прозвучала в ее голосе, когда на утренней заре Атосса спросила, вернется ли он когда-нибудь. А ведь, кроме небольшой платы и щедрых чаевых, он ничего ей не дал — разве что проявил внимание и заботу, как стараются делать большинство мужчин XX века в Америке. Хотя здесь и это редкость.
Как сложится ее судьба? Атоссу могли украсть или убить бандиты, продать в рабство в чужую страну, когда армия Антиоха займет Бактрию. В лучшем случае она увянет к тридцати годам от изнурительной поденщины, к сорока изработается, потеряет зубы и умрет, не дотянув до пятидесяти. «Я никогда не узнаю, что станется с ней».
Эверард одернул себя: «Прекрати сентиментальничать». Он ведь не мягкосердечный и впечатлительный новичок. Ветеран, агент-оперативник на службе Патруля Времени, прекрасно осознающий, что история в буквальном смысле слова выстрадана людьми.
«Может быть, я чувствую себя виноватым? Но с какой стати? Есть ли смысл в угрызениях совести? Кто пострадал?»
Определенно не он сам. Искусственные вирусы, введенные в его организм, уничтожали любую болезнь из тех, что мучили людей долгие века. Он не мог наградить Атоссу ничем, кроме воспоминаний.
«И вообще для Меандра из Иллирии противоестественно было бы упустить такую возможность. Их у меня за всю жизнь набралось столько, что память не вмещает, и не всегда потому, что того требовала служебная необходимость.
Ладно. Ладно. Да. Незадолго до отъезда в эту командировку я виделся с Вандой Тамберли. Ну и что? Ей тоже нет дела до моей жизни».
До сознания Эверарда дошли слова Гиппоника:
— Прекрасно. Никаких возражений. Не волнуйся, ты будешь предоставлен сам себе, гуляй на здоровье. У меня дел по горло. Расскажу тебе о самых веселых заведениях, а может, и выкрою часок-другой, чтобы развлечься за компанию. Но большую часть времени тебе придется коротать одному. Жить будешь в моем доме и точка!
— Спасибо, — отозвался Эверард. — Извини, если я был груб. Усталость, жара, жажда.
«Хорошо, — подумал он. — Получается, мне везет. Я смогу беспрепятственно навестить Чандракумара и, помимо всего прочего, разузнать что-нибудь полезное от приятелей Гиппоника. С другой стороны, я окажусь более заметным, чем предполагал».
Хотя в разноязыкой Бактрии его появление вряд ли станет событием. Ему нечего опасаться, выполняя задание в этом городе…
— Ну, об этом мы скоро позаботимся, — пообещал купец.
Словно бы услышав Гиппоника, дорога резко обогнула рощу, и город — цель путешествия — открылся их взору. Над речным причалом высились массивные коричнево-желтые стены с башнями. Из-за стен, периметр которых составлял около семи миль, курился дым домашних очагов и мастерских, доносился скрип колес и топот копыт. У главных ворот города в обоих направлениях текла людская река: пешие, конные, в повозках. От самой стены начиналась полоса пустого пространства — для обороны города, — а дальше лепились друг к другу жилые дома, постоялые дворы, мастерские, сады.
В основном здесь жили иранцы, которые преобладали и в караване. Их предки заложили этот город, дав ему имя Зариаспа — Город Лошади. Греки называли его Бактра, и по мере приближения к городу греков встречалось все больше. Некоторые из них пришли в эту страну, когда ею владел царь Персии. Переселение зачастую было подневольным — шахи-ахемениды попросту выселяли беспокойных ионийцев. Приток усилился после захвата города Александром, потому что Бактрия превратилась в край новых возможностей и в конце концов добилась статуса независимого государства под властью эллинов. Большинство греков обосновалось в городах. Они состояли на военной службе или ходили торговыми путями, тянувшимися на запад до самого Средиземноморья, на юг — до Индии, а на восток — аж до Китая.
Эверард припомнил лачуги, средневековые руины, нищих земледельцев и скотоводов — в основном тюрко-монгольских узбеков. Но это было в Афганистане 1970 года неподалеку от советской границы. Много перемен принесут степные ветры в грядущем тысячелетии. Слишком много, черт возьми!
Он пришпорил коня. Лошадь Гиппоника пустилась рысью. Погонщики верблюдов тоже прибавили хода, да и пешие путники не отставали: до дома осталось совсем немного.
«И совсем недолго осталось до войны», — подумал Эверард.
Они въехали через Скифские ворота, которые хотя и были распахнуты, но охранялись отрядом воинов. На солнце блестели их шлемы, щиты, латы, поножи, наконечники пик. Солдаты пристально изучали каждого входящего. Городской гул звучал приглушенно, так как жители здесь разговаривали не так громко и отрывисто, как принято на Востоке. Несколько деревянных повозок, запряженных волами или ослами, были нагружены домашним скарбом. Их сопровождали крестьяне с женами и детьми, искавшие защиты за городскими стенами.
Гиппоник сразу обратил внимание на беженцев. Губы его сжались.
— Плохие новости, — обратился он к Эверарду. — Надеюсь, это только слухи, но в таких случаях правда обычно не заставляет себя ждать. Мы довольно быстро добрались, и мне следует принести жертву Гермесу.
Жизнь вокруг, однако, продолжалась. Она никогда не замирает, до тех пор пока не окажется в пасти смерти. Люди сновали по улицам между постройками — в основном без окон, — раскрашенными в яркие тона. Тележки, тягловый скот, носильщики, женщины, ловко несущие на головах кувшины с водой или рыночные корзины, сновали в толпе ремесленников, поденщиков и домашних рабов. Богач в паланкине, офицер верхом на лошади или старый боевой слон с погонщиком шли напролом, вздымая позади себя живые человеческие волны. Скрипели колеса, позвякивала упряжь, сандалии стучали по булыжной мостовой. Слышался смех, скороговорки, гневные возгласы, обрывки песен, журчание флейты или рокот барабана. Воздух был пропитан запахом пота, нечистот, дыма, стряпни, фимиама. В тени харчевен сидели, скрестив ноги, мужчины; они потягивали вино, играли в кости, разглядывали текущую мимо них жизнь.
На Священном Пути располагалась библиотека, одеон, гимназия, облицованные с фасада мрамором, украшенные колоннами и фризами. Между зданиями тут и там стояли гермы фаллической формы — каменные столбы, увенчанные бородатыми головами. Эверард знал, что в городе есть школы, общественные бани, стадион, ипподром и царский дворец, скопированный с чертогов Антиоха. Гордостью главной улицы города были пешеходные дорожки с выложенными из камней перекрестками, возвышающиеся над мусором и навозом. Столь далеко от Греции взошли Семена ее цивилизации. Это не означало, однако, что греки отождествляли Анаит с Афродитой-Уранией, хотя и воздвигли храм в ее честь в традиционном стиле. Анаит оставалась азиатской богиней, чей культ почитался беспрекословно, и западная часть Бактрии — зарождающееся Парфянское царство — в недалеком будущем создаст новую империю Персии.
Храм Анаит возвышался над крытой колоннадой Никанора, где раскинулся центральный городской базар. На площади теснились палатки, набитые товаром: шелковые, хлопковые, шерстяные ткани, вина, пряности, засахаренные фрукты, лечебные снадобья, драгоценные камни, поделки из меди, серебра, золота, железа, талисманы — всего было в достатке. Торговцы, выкрикивающие цены, торгующиеся покупатели мешались в толпе с лоточниками, плясунами, музыкантами, предсказателями судеб, колдунами, проститутками, попрошайками, зеваками. В этом круговороте мелькали лица и одежды из Китая, Индии, Персии, Аравии, Сирии, Анатолии, Европы, с диких предгорий и северных равнин.
Эверарду такая картина была почти привычна, хотя в глубине души таилось ощущение нереальности происходящего. Он не раз наблюдал подобные сцены в других землях, в другие столетия. Каждая была отмечена печатью своеобразия, но все их роднили кровные узы с доисторической древностью. Сюда он еще ни разу не попадал. К моменту появления на свет Эверарда город превратится в призрак, в жалкую тень Бактры эллинских времен. Однако Эверард прекрасно ориентировался в незнакомом месте. Совершенная электроника запечатлела в его мозгу карту, историю, основные языки и все сведения об этом городе, которые не зафиксированы в хрониках, но были терпеливо собраны по крупицам Чандракумаром.
Столько подготовки, долгой и опасной работы только ради того, чтобы захватить четверых беглецов. Однако эти четверо угрожали существованию его мира.
— Давайте сюда! — закричал Гиппоник и махнул рукой, не вылезая из седла.
Караван свернул в менее оживленный квартал и вскоре остановился у склада. Часа два потратили они на разгрузку, опись и укладку товаров. Гиппоник заплатил каждому из своих людей по пять драхм, распорядился насчет стойла и корма для животных и договорился встретиться с ними на следующий день в банке, где он хранил свои деньги, чтобы рассчитаться окончательно. Караванщикам не терпелось поскорее попасть домой, узнать, что тут без них происходило, и весело отметить возвращение к родному очагу, хотя новости о войне никому не давали покоя.
Эверард ждал. Он скучал по своей трубке и холодному пиву, которые были бы сейчас как нельзя кстати. Но сотрудники Патруля Времени умели справляться со скукой. Краем глаза Эверард наблюдал за происходящим вокруг и думал о чем-то своем. Вскоре он поймал себя на том, что вспоминает день, до которого оставалось еще более двух тысяч лет.
1987 ГОД ОТ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА
Через открытое окно проникали солнечный свет, ласкающий ветерок и отголоски городского дыхания. Перед взором Эверарда лежал Пало-Альто, отдыхающий в праздничные дни. Он сидел в квартире студентки Стенфордского университета: удобная, немного обшарпанная мебель, неразбериха на письменном столе, книжная полка, заваленная всякой всячиной, и плакат Национальной федерации дикой природы на противоположной стене. От событий прошлой бурной ночи не осталось и следа. Ванда Тамберли сама все проверила. Она, но другая — на четыре месяца моложе, та, которая еще не знала о существовании Патруля, не должна была ничего заподозрить, вернувшись из поездки с родителями.
Впрочем, Эверард выглядывал на улицу не чаще, чем того требовала привычная осторожность. Гораздо приятнее было глядеть на хорошенькую калифорнийскую блондинку.
Свет играл на ее волосах и складках голубого махрового халата, подобранного под цвет глаз. Даже при том, что она проспала целые сутки, Ванда удивительно быстро оправилась после случившегося. Девушка, похищенная одним из конкистадоров Писарро и спасенная в ходе головокружительной операции, имела полное право на растерянность. Ванда, однако, продолжала задавать вопросы, разделывая при этом большой кусок мяса.
— Но разве путешествия во времени возможны? Я читала, что это абсурд и фантазии.
— С точки зрения современной физики и логики — да. Но в будущем людям откроются более широкие горизонты, — ответил Эверард.
— Ладно. Я вообще-то на биологическом, но физику тоже проходила, да и сейчас стараюсь не отставать. «Новости науки» читаю, «Аналог», — Ванда улыбнулась. — Видите, я ничего от вас не скрываю. Иногда просматриваю «Американскую науку», хотя от этого журнала порой в сон клонит. Вот, все как на духу выложила.
Веселье в ее голосе таяло. Эверард подозревал, что это лишь попытка защитить себя от непонятного, может быть, даже опасного.
— Вы садитесь на какой-то мотоцикл — словно из комиксов про Бака Роджерса, но без колес, — запускаете систему управления, поднимаетесь в воздух, свободно парите, потом включаете другой пульт и оказываетесь по вашему желанию в любом месте в любое время. Независимо от высоты над уровнем моря или… Откуда берется энергия? Земля сама вращается, движется вокруг Солнца, которое, в свою очередь, движется вместе с галактикой. Что вы на это скажете?
— E pur si muove, — произнес Эверард, пожав плечами и улыбнувшись.
— Что? Да, конечно. Это Галилей, когда его заставили признать, что Земля неподвижна? «И все-таки она вертится». Так ведь?
— Так. Странно, что представитель вашего поколения знает об этом.
— Ну, для развлечения я не только ныряю и хожу в походы, мистер Эверард. Иногда я еще читаю.
Он уловил оттенок негодования.
— Вы правы. Извините, я…
— Честно говоря, я удивлена, что вы знаете эту историю.
«Действительно, — подумал он, — какими бы безумно-необычными ни были обстоятельства, ты безошибочно угадала во мне заурядного выходца со Среднего Запада, который никогда толком не счистит грязь с башмаков».
Ее голос зазвучал мягче:
— Хотя, конечно, вы живете историей. — Пышная копна волос медового цвета чуть качнулась. — Я пока не понимаю этого до конца. Надо же — путешествия во времени! До сих пор не могу поверить, что это реальность, несмотря на все случившееся. Слишком все неправдоподобно. Наверно, до меня просто плохо доходит, да, мистер Эверард?
— Мне казалось, что мы обращались друг к другу по имени.
«Привычная манера для этого периода Америки, — подумалось Эверарду. — Мне это, черт возьми, должно быть привычно. Я ведь родом отсюда. И совсем не стар, хотя и появился на свет шестьдесят три года назад. За плечами, правда, столько, что хватит на несколько человеческих жизней. Но биологически мне около тридцати…» Он хотел сказать все это Ванде, но не посмел: двадцатому веку еще неведомо лечение от старости. «У нас, агентов Патруля, есть свои преимущества. Они просто необходимы, чтобы выдержать то, что выпадает на нашу долю…» Эверард попытался настроить себя на оптимистичный лад.
— На самом деле Галилей ни мысленно, ни вслух никогда не произносил тех слов. Это миф.
«Один из тех, которыми живут люди, предпочитая миф реальным фактам».
— Жаль. — Ванда откинулась на диване и снова улыбнулась. — Ладно, Мэнс. Оставим в покое эти темпороллеры, хопперы или как вы их там называете. Надо думать, если бы вы попытались объяснить, как они работают, современным ученым, они бы вас просто не поняли.
— Ну, кое-что они уже понимают. Неинерционные системы отсчета, квантовая теория гравитации, энергия из вакуума. Если я не ошибаюсь, теорему Белла опровергли не так давно путем лабораторных опытов. Или это произойдет через год-два? Не помню. Ученые уже ломают голову над пространственными туннелями, метриками Керра, механизмами Типлера и прочими материями, в которых я и сам не разбираюсь. Физика не входила в круг моих достижений в Академии Патруля. Но пройдет еще несколько тысячелетий, прежде чем будут сделаны главные открытия и появятся первые машины для перемещения в пространстве-времени.
Ванда сосредоточенно хмурилась, затем продолжила за него:
— И… начнутся экспедиции. Научные, исторические, культурологические, коммерческие. Так? Даже военные? Надеюсь, последних не будет. Но я могу предвидеть, в каких областях вскоре потребуется полиция, Патруль Времени. Она будет нужна, чтобы помогать, советовать, спасать и… держать путешественников в узде. Чтобы не было грабежей и мошенничества…
— Она состроила гримасу. — Чтобы никто не обманывал людей прошлого. Они же просто беспомощны перед знаниями и машинами будущего. Так?
— Не всегда. Вы сами этому доказательство.
Девушка вздрогнула и нервно засмеялась:
— Ну вы скажете тоже! А, кстати, много в истории таких крепких и обаятельных парней, как Луис Кастелар?
— Достаточно. Наши предки не обладали такими знаниями, как мы, но они знали то, что неведомо нам, что мы не смогли сберечь, забыли или оставили на пыльных полках наших библиотек. И думать они умели не хуже нас с вами.
— Эверард подался немного вперед. — Да, большинство из нас в Патруле — полицейские ищейки, выполняющие ту работу, о которой вы говорили, и попутно ведущие собственные исследования. Как видите, мы не можем защитить историю до тех пор, пока досконально не разберемся в ней. Наша главная миссия — защита. Вот почему данеллиане основали эту организацию.
Брови Ванды взлетели вверх.
— Данеллиане?
— Это английский вариант их названия на темпоральном языке. Язык создан для общения путешественников во времени, чтобы избежать всяких недоразумений. Данеллиане… Они появились… вернее, появятся, когда будет открыт способ перемещения во времени. — Он помолчал, затем снова заговорил, тише и медленнее: — Зрелище, надо полагать, было… будет достаточно впечатляющее. Я однажды виделся с данеллианином, всего несколько минут… Потом несколько недель не мог опомниться. Без всякого сомнения, они способны маскироваться, находиться среди нас в человеческом облике, если им того захочется, хотя я не уверен, что они часто пользуются этой способностью. Данеллиане — это те, кто сменит нас в процессе эволюции спустя миллион лет или больше. Подобно тому, как мы пришли на смену обезьянам. По крайней мере, многие из нас так считают. Точно никто не знает.
Глаза девушки расширились, взгляд устремился куда-то вдаль.
— Что могли знать о нас австралопитеки? — прошептала она.
— Вот именно… — Эверард снова заговорил обычным тоном. — Данеллиане явились и приказали создать Патруль. В противном случае весь мир — и наш, и их — был бы обречен. Разрушить его далеко не так просто. Но умышленно или случайно путешествующие во времени могут изменить прошлое настолько, что их будущее предстанет в абсолютно ином виде, и это может повторяться бесконечно, пока… Пока всеобщий хаос, вымирание рода людского или что-либо подобное не остановит саму цивилизацию, и в первую очередь путешествия во времени.
— Но здесь нет никакой логики, — сказала Ванда, побледнев.
— Нет, если исходить из привычных представлении. Но посудите сами. Когда вы отправляетесь в прошлое, вы остаетесь тем же агентом-оперативником, каким были всегда. Существует ли за пределами настоящего какая-то мистическая сила, которая принуждает вас к действию? Нет. Вы, Ванда Тамберли, можете убить своего отца еще до его женитьбы. Я не думаю, конечно, что вы на это способны. Но представьте, что, блуждая в том году, когда ваши родители были молоды, вы невзначай сделали что-то, в результате чего ваши родители никогда не встретятся.
— И я… прекращу существование?
— Нет. Вы по-прежнему останетесь в том году. Но, к примеру, сестра, о которой вы упоминали, никогда не родится.
— В таком случае откуда возьмусь я — из капусты? — съехидничала она, но тут же посерьезнела.
— Ниоткуда. Из ничего. Причинно-следственные связи здесь неприменимы. Тут вступает в силу нечто вроде квантовой механики, только не на субатомном уровне, а, скажем так, на человеческом.
Напряжение нарастало почти зримо.
— Не беспокойтесь, — сказал Эверард, пытаясь разрядить обстановку. — На практике вселенная не настолько хрупка. Настоящее не так просто поддается деформации. К примеру, в случае с вами и вашими родителями здравый смысл является запретным фактором. Кандидаты в путешественники во времени тщательно изучаются, прежде чем получают допуск к самостоятельным заданиям. И значительная часть выполняемых ими поручений не вызывает изменений устойчивого характера. Какое значение, к примеру, имеет обстоятельство, посещали ли вы или я театр «Глобус», когда на его подмостках играл Шекспир? Если бы вы отменили свадьбу ваших родителей и появление на свет вашей сестры, то, при всем уважении к вам, не думаю, что мировая история обратила бы на это внимание. Ее мужу, может быть, пришлось бы жениться на какой-нибудь другой женщине, и кому-нибудь еще выпадет случай стать той персоной, которая через несколько поколений обретет изначальный набор генов. Через несколько веков родится такой же потомок. И так далее. Вы понимаете меня?
— От ваших объяснений голова идет кругом. Я немного знаю теорию относительности. Мировые линии, наши следы в пространстве-времени похожи на переплетение нитей в эластичном бинте. Тянешь, а волокна стараются вернуть его в первоначальное положение.
Впрочем, Эверард выглядывал на улицу не чаще, чем того требовала привычная осторожность. Гораздо приятнее было глядеть на хорошенькую калифорнийскую блондинку.
Свет играл на ее волосах и складках голубого махрового халата, подобранного под цвет глаз. Даже при том, что она проспала целые сутки, Ванда удивительно быстро оправилась после случившегося. Девушка, похищенная одним из конкистадоров Писарро и спасенная в ходе головокружительной операции, имела полное право на растерянность. Ванда, однако, продолжала задавать вопросы, разделывая при этом большой кусок мяса.
— Но разве путешествия во времени возможны? Я читала, что это абсурд и фантазии.
— С точки зрения современной физики и логики — да. Но в будущем людям откроются более широкие горизонты, — ответил Эверард.
— Ладно. Я вообще-то на биологическом, но физику тоже проходила, да и сейчас стараюсь не отставать. «Новости науки» читаю, «Аналог», — Ванда улыбнулась. — Видите, я ничего от вас не скрываю. Иногда просматриваю «Американскую науку», хотя от этого журнала порой в сон клонит. Вот, все как на духу выложила.
Веселье в ее голосе таяло. Эверард подозревал, что это лишь попытка защитить себя от непонятного, может быть, даже опасного.
— Вы садитесь на какой-то мотоцикл — словно из комиксов про Бака Роджерса, но без колес, — запускаете систему управления, поднимаетесь в воздух, свободно парите, потом включаете другой пульт и оказываетесь по вашему желанию в любом месте в любое время. Независимо от высоты над уровнем моря или… Откуда берется энергия? Земля сама вращается, движется вокруг Солнца, которое, в свою очередь, движется вместе с галактикой. Что вы на это скажете?
— E pur si muove, — произнес Эверард, пожав плечами и улыбнувшись.
— Что? Да, конечно. Это Галилей, когда его заставили признать, что Земля неподвижна? «И все-таки она вертится». Так ведь?
— Так. Странно, что представитель вашего поколения знает об этом.
— Ну, для развлечения я не только ныряю и хожу в походы, мистер Эверард. Иногда я еще читаю.
Он уловил оттенок негодования.
— Вы правы. Извините, я…
— Честно говоря, я удивлена, что вы знаете эту историю.
«Действительно, — подумал он, — какими бы безумно-необычными ни были обстоятельства, ты безошибочно угадала во мне заурядного выходца со Среднего Запада, который никогда толком не счистит грязь с башмаков».
Ее голос зазвучал мягче:
— Хотя, конечно, вы живете историей. — Пышная копна волос медового цвета чуть качнулась. — Я пока не понимаю этого до конца. Надо же — путешествия во времени! До сих пор не могу поверить, что это реальность, несмотря на все случившееся. Слишком все неправдоподобно. Наверно, до меня просто плохо доходит, да, мистер Эверард?
— Мне казалось, что мы обращались друг к другу по имени.
«Привычная манера для этого периода Америки, — подумалось Эверарду. — Мне это, черт возьми, должно быть привычно. Я ведь родом отсюда. И совсем не стар, хотя и появился на свет шестьдесят три года назад. За плечами, правда, столько, что хватит на несколько человеческих жизней. Но биологически мне около тридцати…» Он хотел сказать все это Ванде, но не посмел: двадцатому веку еще неведомо лечение от старости. «У нас, агентов Патруля, есть свои преимущества. Они просто необходимы, чтобы выдержать то, что выпадает на нашу долю…» Эверард попытался настроить себя на оптимистичный лад.
— На самом деле Галилей ни мысленно, ни вслух никогда не произносил тех слов. Это миф.
«Один из тех, которыми живут люди, предпочитая миф реальным фактам».
— Жаль. — Ванда откинулась на диване и снова улыбнулась. — Ладно, Мэнс. Оставим в покое эти темпороллеры, хопперы или как вы их там называете. Надо думать, если бы вы попытались объяснить, как они работают, современным ученым, они бы вас просто не поняли.
— Ну, кое-что они уже понимают. Неинерционные системы отсчета, квантовая теория гравитации, энергия из вакуума. Если я не ошибаюсь, теорему Белла опровергли не так давно путем лабораторных опытов. Или это произойдет через год-два? Не помню. Ученые уже ломают голову над пространственными туннелями, метриками Керра, механизмами Типлера и прочими материями, в которых я и сам не разбираюсь. Физика не входила в круг моих достижений в Академии Патруля. Но пройдет еще несколько тысячелетий, прежде чем будут сделаны главные открытия и появятся первые машины для перемещения в пространстве-времени.
Ванда сосредоточенно хмурилась, затем продолжила за него:
— И… начнутся экспедиции. Научные, исторические, культурологические, коммерческие. Так? Даже военные? Надеюсь, последних не будет. Но я могу предвидеть, в каких областях вскоре потребуется полиция, Патруль Времени. Она будет нужна, чтобы помогать, советовать, спасать и… держать путешественников в узде. Чтобы не было грабежей и мошенничества…
— Она состроила гримасу. — Чтобы никто не обманывал людей прошлого. Они же просто беспомощны перед знаниями и машинами будущего. Так?
— Не всегда. Вы сами этому доказательство.
Девушка вздрогнула и нервно засмеялась:
— Ну вы скажете тоже! А, кстати, много в истории таких крепких и обаятельных парней, как Луис Кастелар?
— Достаточно. Наши предки не обладали такими знаниями, как мы, но они знали то, что неведомо нам, что мы не смогли сберечь, забыли или оставили на пыльных полках наших библиотек. И думать они умели не хуже нас с вами.
— Эверард подался немного вперед. — Да, большинство из нас в Патруле — полицейские ищейки, выполняющие ту работу, о которой вы говорили, и попутно ведущие собственные исследования. Как видите, мы не можем защитить историю до тех пор, пока досконально не разберемся в ней. Наша главная миссия — защита. Вот почему данеллиане основали эту организацию.
Брови Ванды взлетели вверх.
— Данеллиане?
— Это английский вариант их названия на темпоральном языке. Язык создан для общения путешественников во времени, чтобы избежать всяких недоразумений. Данеллиане… Они появились… вернее, появятся, когда будет открыт способ перемещения во времени. — Он помолчал, затем снова заговорил, тише и медленнее: — Зрелище, надо полагать, было… будет достаточно впечатляющее. Я однажды виделся с данеллианином, всего несколько минут… Потом несколько недель не мог опомниться. Без всякого сомнения, они способны маскироваться, находиться среди нас в человеческом облике, если им того захочется, хотя я не уверен, что они часто пользуются этой способностью. Данеллиане — это те, кто сменит нас в процессе эволюции спустя миллион лет или больше. Подобно тому, как мы пришли на смену обезьянам. По крайней мере, многие из нас так считают. Точно никто не знает.
Глаза девушки расширились, взгляд устремился куда-то вдаль.
— Что могли знать о нас австралопитеки? — прошептала она.
— Вот именно… — Эверард снова заговорил обычным тоном. — Данеллиане явились и приказали создать Патруль. В противном случае весь мир — и наш, и их — был бы обречен. Разрушить его далеко не так просто. Но умышленно или случайно путешествующие во времени могут изменить прошлое настолько, что их будущее предстанет в абсолютно ином виде, и это может повторяться бесконечно, пока… Пока всеобщий хаос, вымирание рода людского или что-либо подобное не остановит саму цивилизацию, и в первую очередь путешествия во времени.
— Но здесь нет никакой логики, — сказала Ванда, побледнев.
— Нет, если исходить из привычных представлении. Но посудите сами. Когда вы отправляетесь в прошлое, вы остаетесь тем же агентом-оперативником, каким были всегда. Существует ли за пределами настоящего какая-то мистическая сила, которая принуждает вас к действию? Нет. Вы, Ванда Тамберли, можете убить своего отца еще до его женитьбы. Я не думаю, конечно, что вы на это способны. Но представьте, что, блуждая в том году, когда ваши родители были молоды, вы невзначай сделали что-то, в результате чего ваши родители никогда не встретятся.
— И я… прекращу существование?
— Нет. Вы по-прежнему останетесь в том году. Но, к примеру, сестра, о которой вы упоминали, никогда не родится.
— В таком случае откуда возьмусь я — из капусты? — съехидничала она, но тут же посерьезнела.
— Ниоткуда. Из ничего. Причинно-следственные связи здесь неприменимы. Тут вступает в силу нечто вроде квантовой механики, только не на субатомном уровне, а, скажем так, на человеческом.
Напряжение нарастало почти зримо.
— Не беспокойтесь, — сказал Эверард, пытаясь разрядить обстановку. — На практике вселенная не настолько хрупка. Настоящее не так просто поддается деформации. К примеру, в случае с вами и вашими родителями здравый смысл является запретным фактором. Кандидаты в путешественники во времени тщательно изучаются, прежде чем получают допуск к самостоятельным заданиям. И значительная часть выполняемых ими поручений не вызывает изменений устойчивого характера. Какое значение, к примеру, имеет обстоятельство, посещали ли вы или я театр «Глобус», когда на его подмостках играл Шекспир? Если бы вы отменили свадьбу ваших родителей и появление на свет вашей сестры, то, при всем уважении к вам, не думаю, что мировая история обратила бы на это внимание. Ее мужу, может быть, пришлось бы жениться на какой-нибудь другой женщине, и кому-нибудь еще выпадет случай стать той персоной, которая через несколько поколений обретет изначальный набор генов. Через несколько веков родится такой же потомок. И так далее. Вы понимаете меня?
— От ваших объяснений голова идет кругом. Я немного знаю теорию относительности. Мировые линии, наши следы в пространстве-времени похожи на переплетение нитей в эластичном бинте. Тянешь, а волокна стараются вернуть его в первоначальное положение.