Страница:
— Что? Отвергнуть ваше предложение после того, как вы столько для меня сделали? — Она попыталась пошутить. — Зеленый новичок накануне вступления в Академию Патруля Времени отменяет встречу с агентом-оперативником, который хочет ей устроить веселые проводы? Это, возможно, подняло бы меня в глазах других новых рекрутов, но я, пожалуй, переживу без их восхищения.
Беспечность в ее голосе, однако, пропала.
— Сэр, вы… Мэнс, вы были столь добры. Могу ли я попросить вас еще об одном одолжении? Я не хочу показаться настырной… или занудливой, но не могли бы мы поговорить, когда вы окажетесь здесь, просто побеседовать часа два? Вместо обеда, если у вас будет мало времени или вам станет скучно… Я понимаю, что докучаю просьбами, но вы слишком деликатны и не подадите вида. Мне очень нужен… совет… И я обещаю, что буду держать себя в руках и не стану рыдать у вас на плече.
— Право, не стесняйтесь. Жаль, что у вас возникли проблемы. Но я захвачу свой самый большой носовой платок. И уверяю вас, мне с вами никогда не скучно. Однако, со своей стороны, я настаиваю на обеде после разговора.
— Боже, Мэнс! Вы… Хорошо, только не нужно никаких роскошных ресторанов, где мне придется пить «Дом Периньон» и з-закусывать черной икрой.
Он усмехнулся.
— Скажите, куда пойдем, выберите сами. Вы же из Сан-Франциско. Удивите меня.
— Но я…
— Мне все равно, куда идти, — сказал он. — Думаю, на этот раз вы предпочли бы какое-нибудь тихое местечко, располагающее к отдыху. Похоже, я догадываюсь, что вас беспокоит. В любом случае, я вполне могу обойтись пивом и устрицами. Так что выбирайте сами.
— Мэнс, по правде говоря…
— Не надо, прошу вас. Телефон — чертовски неподходящая штука для того, о чем вы, по моим предположениям, хотите поговорить. Мысли ваши естественны и чисты, что делает вам честь. Я встречусь с вами, когда вам будет удобно. Самоуверенность путешественника во времени, знаете ли. Так что выбирайте время. А пока что не вешайте нос.
— Спасибо… Благодарю вас.
Эверард оценил ее чувство собственного достоинства и прямоту, с которой Ванда договаривалась о встрече.
«Славная девочка, очень славная… Станет старше — с ума будет сводить…» — подумал он.
Когда они пожелали друг другу спокойной ночи, Эверард обнаружил, что ее звонок не нарушил созданного музыкой настроения, хотя в этой части она стала еще сложнее. Более того, музыка увлекала его, завораживала, как никогда раньше. И сны в ту ночь ему снились счастливые.
На следующий день, сгорая от нетерпения, он взял роллер и махнул в Сан-Франциско, в оговоренный день, но с запасом в несколько часов до свидания.
— Думаю, вернусь сегодня вечером домой, но поздно, быть может, за полночь, — сообщил Эверард сотруднику Патруля. — Не беспокойтесь, если моего темпороллера не окажется на месте, когда вы придете сюда завтра утром.
Получив ключ блокировки сигнализации, который ему следовало оставить потом в столе, он сел на городской автобус, чтобы добраться до ближайшего пункта проката автомобилей, работающего круглосуточно. Затем Эверард отправился в парк Золотые Ворота — побродить и расслабиться.
Ранние январские сумерки уже опустились на город, когда он позвонил в дом родителей Ванды. Она встретила его на пороге и шагнула навстречу, бросив родителям «пока». На ее светлых волосах играл отблеск уличных огней. На ней был свитер, жакет, твидовая юбка, туфли на низком каблуке, и Эверард сразу же догадался, в каком ресторане Ванде захочется посидеть сегодня вечером. Она улыбнулась, твердо пожав ему руку, но то, что он прочитал в ее глазах, заставило его сразу же проводить Ванду к машине.
— Рад вас видеть, — произнес он.
— О, вы даже не представляете, как я рада вам, — едва донеслось до его слуха.
Они забрались в машину, и Эверард заметил:
— Я чувствую себя неловко, не поздоровавшись с вашей семьей.
Она закусила губу.
— Это я виновата. Ничего. Они рады, что я погощу у них до отъезда, но совсем не собираются держать меня взаперти, тем более если у меня важное свидание.
Эверард включил зажигание.
— Я бы не задержался надолго. Так, несколько вежливых слов, и все.
— Понимаю, но… Я не уверена, что смогла бы выдержать. Они не выспрашивают, но им очень интересно, что это за… таинственная личность, с которой я встречаюсь, хотя и видели вас дважды. Мне пришлось бы делать вид…
— Ну-ну, у вас нет ни таланта, ни опыта, ни желания врать.
— Действительно. — Она легко коснулась его руки. — Но приходится. А ведь это мои родители.
— Цена, которую мы платим. Мне следовало бы организовать вам встречу с вашим дядей Стивеном. Он наверняка сумел бы убедить вас не переживать из-за этого так сильно.
— Я думала об этом, но вы… Ладно…
Эверард печально улыбнулся.
— Хотите сказать, что я сам гожусь вам в отцы?
— Не знаю. На самом деле я так не думаю. Вы занимаете высокий пост в Патруле, вы спасли меня, оказали мне покровительство и так далее, но я… Все это трудно совместить с моими чувствами… Наверно, я какую-то чепуху говорю… Но мне кажется, я хотела бы думать о вас как о друге, но не осмеливаюсь.
— Давайте вместе подумаем, как тут быть, — предложил Эверард с невозмутимым видом, хотя в душе его царило смятение.
«Черт возьми, как она привлекательна!»
Ванда огляделась по сторонам.
— Куда мы едем?
— Думаю, мы сможем припарковаться на Твин Пике и поговорить. Небо чистое, вид прекрасный, и никого поблизости, кто обратил бы на нас внимание.
Она на мгновение замялась.
— Ну, хорошо.
«Похоже на обольщение, что было бы чудесно при других обстоятельствах. Но…»
— Когда мы поговорим, я с удовольствием отправлюсь в ресторанчик, выбранный вами. Потом, если вы не утомитесь, свезу вас в ирландскую пивную недалеко от Клемент-стрит, где публика иногда поет и два-три пожилых джентльмена непременно пригласят вас на танец.
Он уловил, что Ванда поняла его.
— Звучит заманчиво. Никогда не слышала о таком заведении. Похоже, вы все-таки знаете Сан-Франциско.
— Приходилось бывать.
Ведя машину, он старался поддерживать непринужденный разговор и чувствовал, как настроение Ванды улучшается.
С горы открывался волшебный вид. Город походил на галактику с миллионом разноцветных звезд, мосты парили над мерцающими водами и устремлялись ввысь к холмам, где светилось огоньками бесчисленное множество домов. Гудел ветер, напоенный морем. Но было слишком холодно, чтобы долго оставаться на воздухе. Пока они смотрели на панораму города, ее рука потянулась к его руке. Когда они укрылись от стужи в машине, Ванда прильнула к нему, Эверард обнял ее за плечи, и наконец они поцеловались.
Эверард правильно предположил, о чем она хотела поговорить. Демонов нужно изгнать. Ее чувство вины перед семьей было неподдельным, но за ним крылся еще и страх перед тем, что ее ждет. Первые восторги по поводу, что она — она! — смогла вступить в Патруль Времени, уже прошли. Никто не в состоянии сохранить надолго это радостное ощущение. Затем последовали собеседования, тесты, предварительное ознакомление… и размышления, бесконечные размышления.
«Все в мире так изменчиво. Реальный мир — словно изменчивый вихрь над морем всеобъемлющего хаоса. Не только твоя жизнь отныне в опасности, но и сам факт того, что ты когда-то пришел в эту жизнь, весь мир и его история, ведомая тебе…
Тебе не дано будет знать о собственных успехах, потому что это может помешать тебе достичь их. Ты будешь идти от причины до следствия, прямо следуя к намеченной цели, подобно остальным смертным. Парадокс — это главный враг.
У тебя появится возможность возвращаться в былое и навещать дорогих тебе ушедших людей, но ты не станешь этого делать, чтобы не поддаться, искушению отнять их у смерти, и сердце твое будет разрываться от скорби.
День за днем, не в силах помочь, ты будешь жить этой жизнью, заполненной печалью и страхом.
Мы охраняем то, что есть. Нам не дано спросить, как должно быть. И лучше не спрашивать, что означает это «есть»…»
— Не знаю, Мэнс я совершенно растерялась. Хватит ли у меня сил? Мудрости, собранности и, как бы лучше сказать… твердости? Может, лучше отказаться сразу, позволить им стереть все из моей памяти и вернуться к нормальной жизни? К жизни, которой хотели бы для меня родители…
— Ну-ну, все не так уж плохо, как вам кажется. Всем поначалу тревожно. Если бы у вас не хватило ума и чувствительности, чтобы задавать себе все эти вопросы, беспокоиться и… да и бояться, вас бы просто не пригласили на работу в Патруль.
…Вам предстоит заниматься наукой, исследовать доисторическую жизнь. Я невероятно завидую вам. Земля была планетой, достойной богов, планетой удивительной красоты, пока все не испортила цивилизация…
…Никакого вреда ни вашим родителям, ни кому-либо другому. Просто есть секрет, который вы таите от них. И не говорите мне, что вы всегда абсолютно откровенны с родными! Кроме того, у вас будет возможность незаметно помочь им, что недоступно обычным людям…
…Века жизни и ни одного дня болезни…
…Дружба. В наших рядах есть замечательные люди…
…Развлечения. Приключения. Полнокровная жизнь. Вообразите, что вы почувствуете, увидев только что воздвигнутый Пантеон или Хризополис, когда его построят на Марсе. Вы сможете переночевать на открытом воздухе в Йеллоустоунском парке еще до того, как Колумб отправился в плавание, а затем появиться на пирсе в Уэльве и помахать ему рукой. Увидеть танцующего Нижинского, Гаррика в роли Лира, наблюдать, как творит Микеланджело. Все, что вас заинтересует, вы можете увидеть сами — в пределах разумного, конечно. Не говоря уже о вечеринках, которые мы устраиваем среди своих. Только представьте себе, какая пестрая собирается компания!..
…Вы отлично знаете, что не отступите. Это не в вашем характере. Так что дерзайте…
И так далее до тех пор, пока она, сжав его в крепких объятиях, не вымолвила потрясенно, борясь со слезами и смехом:
— Да. Вы правы. Спасибо, большое спасибо, Мэнс. Вы образумили меня… и всего… за каких-то неполных два часа.
— Я не сделал ничего особенного, только подтолкнул вас к решению, которое вы для себя уже приняли. — Эверард размял ноги, затекшие от долгого сидения. — Но я проголодался. Как насчет обеда?
— Вы сами знаете! — воскликнула она с таким нетерпением, что ему сразу полегчало. — Вы упомянули по телефону суп из моллюсков.
— Ну, не обязательно суп, — ответил он, тронутый тем, что она запомнила. — Все, что вам угодно. Куда едем?
— Раз мы с вами договорились об уютном незатейливом ресторанчике с вкусной кухней, то нам подойдет «Грот Нептуна» на Ирвинг-стрит.
— Вперед!
Они спускались по дороге, оставив позади звездную россыпь городских огней и хлесткий ветер.
Ванда погрустнела.
— Мэнс!
— Да?
— Когда я звонила вам в Нью-Йорк, в трубке слышалась музыка. Вы устроили себе концерт? — Она улыбнулась. — Я сразу представила вас: туфли сняты, трубка в одной руке и пивная кружка в другой. Так было? Звучало что-то в стиле барокко. Я думала, что знаю музыку этой эпохи, но вещь показалась мне незнакомой… и удивительно красивой. Я бы тоже хотела такую кассету.
Он снова был патрульным.
— Это не совсем кассета. Когда я один, я использую аппаратуру из будущего. Но, разумеется, я с радостью перепишу музыку для вас. Это Бах. «Страсти по Святому Марку».
— Что? Но это невозможно?
Эверард кивнул.
— Произведение не дошло до наших дней, за исключением нескольких фрагментов, и никогда не было напечатано. Но в Страстную пятницу 1731 года некий путешественник во времени принес в собор в Лейпциге замаскированное записывающее устройство.
Она поежилась.
— Прямо мурашки по коже…
— Угу. Еще один плюс путешествий во времени и работы в Патруле.
Она повернула голову и долго не сводила с него внимательного, задумчивого взгляда.
— А вы отнюдь не тот простой парень с фермы из какой-нибудь глухомани, каким притворяетесь, — пробормотала она. — Совсем нет.
Он пожал плечами.
— Ну почему парень с фермы не может наслаждаться Бахом за мясом с картошкой?
Беспечность в ее голосе, однако, пропала.
— Сэр, вы… Мэнс, вы были столь добры. Могу ли я попросить вас еще об одном одолжении? Я не хочу показаться настырной… или занудливой, но не могли бы мы поговорить, когда вы окажетесь здесь, просто побеседовать часа два? Вместо обеда, если у вас будет мало времени или вам станет скучно… Я понимаю, что докучаю просьбами, но вы слишком деликатны и не подадите вида. Мне очень нужен… совет… И я обещаю, что буду держать себя в руках и не стану рыдать у вас на плече.
— Право, не стесняйтесь. Жаль, что у вас возникли проблемы. Но я захвачу свой самый большой носовой платок. И уверяю вас, мне с вами никогда не скучно. Однако, со своей стороны, я настаиваю на обеде после разговора.
— Боже, Мэнс! Вы… Хорошо, только не нужно никаких роскошных ресторанов, где мне придется пить «Дом Периньон» и з-закусывать черной икрой.
Он усмехнулся.
— Скажите, куда пойдем, выберите сами. Вы же из Сан-Франциско. Удивите меня.
— Но я…
— Мне все равно, куда идти, — сказал он. — Думаю, на этот раз вы предпочли бы какое-нибудь тихое местечко, располагающее к отдыху. Похоже, я догадываюсь, что вас беспокоит. В любом случае, я вполне могу обойтись пивом и устрицами. Так что выбирайте сами.
— Мэнс, по правде говоря…
— Не надо, прошу вас. Телефон — чертовски неподходящая штука для того, о чем вы, по моим предположениям, хотите поговорить. Мысли ваши естественны и чисты, что делает вам честь. Я встречусь с вами, когда вам будет удобно. Самоуверенность путешественника во времени, знаете ли. Так что выбирайте время. А пока что не вешайте нос.
— Спасибо… Благодарю вас.
Эверард оценил ее чувство собственного достоинства и прямоту, с которой Ванда договаривалась о встрече.
«Славная девочка, очень славная… Станет старше — с ума будет сводить…» — подумал он.
Когда они пожелали друг другу спокойной ночи, Эверард обнаружил, что ее звонок не нарушил созданного музыкой настроения, хотя в этой части она стала еще сложнее. Более того, музыка увлекала его, завораживала, как никогда раньше. И сны в ту ночь ему снились счастливые.
На следующий день, сгорая от нетерпения, он взял роллер и махнул в Сан-Франциско, в оговоренный день, но с запасом в несколько часов до свидания.
— Думаю, вернусь сегодня вечером домой, но поздно, быть может, за полночь, — сообщил Эверард сотруднику Патруля. — Не беспокойтесь, если моего темпороллера не окажется на месте, когда вы придете сюда завтра утром.
Получив ключ блокировки сигнализации, который ему следовало оставить потом в столе, он сел на городской автобус, чтобы добраться до ближайшего пункта проката автомобилей, работающего круглосуточно. Затем Эверард отправился в парк Золотые Ворота — побродить и расслабиться.
Ранние январские сумерки уже опустились на город, когда он позвонил в дом родителей Ванды. Она встретила его на пороге и шагнула навстречу, бросив родителям «пока». На ее светлых волосах играл отблеск уличных огней. На ней был свитер, жакет, твидовая юбка, туфли на низком каблуке, и Эверард сразу же догадался, в каком ресторане Ванде захочется посидеть сегодня вечером. Она улыбнулась, твердо пожав ему руку, но то, что он прочитал в ее глазах, заставило его сразу же проводить Ванду к машине.
— Рад вас видеть, — произнес он.
— О, вы даже не представляете, как я рада вам, — едва донеслось до его слуха.
Они забрались в машину, и Эверард заметил:
— Я чувствую себя неловко, не поздоровавшись с вашей семьей.
Она закусила губу.
— Это я виновата. Ничего. Они рады, что я погощу у них до отъезда, но совсем не собираются держать меня взаперти, тем более если у меня важное свидание.
Эверард включил зажигание.
— Я бы не задержался надолго. Так, несколько вежливых слов, и все.
— Понимаю, но… Я не уверена, что смогла бы выдержать. Они не выспрашивают, но им очень интересно, что это за… таинственная личность, с которой я встречаюсь, хотя и видели вас дважды. Мне пришлось бы делать вид…
— Ну-ну, у вас нет ни таланта, ни опыта, ни желания врать.
— Действительно. — Она легко коснулась его руки. — Но приходится. А ведь это мои родители.
— Цена, которую мы платим. Мне следовало бы организовать вам встречу с вашим дядей Стивеном. Он наверняка сумел бы убедить вас не переживать из-за этого так сильно.
— Я думала об этом, но вы… Ладно…
Эверард печально улыбнулся.
— Хотите сказать, что я сам гожусь вам в отцы?
— Не знаю. На самом деле я так не думаю. Вы занимаете высокий пост в Патруле, вы спасли меня, оказали мне покровительство и так далее, но я… Все это трудно совместить с моими чувствами… Наверно, я какую-то чепуху говорю… Но мне кажется, я хотела бы думать о вас как о друге, но не осмеливаюсь.
— Давайте вместе подумаем, как тут быть, — предложил Эверард с невозмутимым видом, хотя в душе его царило смятение.
«Черт возьми, как она привлекательна!»
Ванда огляделась по сторонам.
— Куда мы едем?
— Думаю, мы сможем припарковаться на Твин Пике и поговорить. Небо чистое, вид прекрасный, и никого поблизости, кто обратил бы на нас внимание.
Она на мгновение замялась.
— Ну, хорошо.
«Похоже на обольщение, что было бы чудесно при других обстоятельствах. Но…»
— Когда мы поговорим, я с удовольствием отправлюсь в ресторанчик, выбранный вами. Потом, если вы не утомитесь, свезу вас в ирландскую пивную недалеко от Клемент-стрит, где публика иногда поет и два-три пожилых джентльмена непременно пригласят вас на танец.
Он уловил, что Ванда поняла его.
— Звучит заманчиво. Никогда не слышала о таком заведении. Похоже, вы все-таки знаете Сан-Франциско.
— Приходилось бывать.
Ведя машину, он старался поддерживать непринужденный разговор и чувствовал, как настроение Ванды улучшается.
С горы открывался волшебный вид. Город походил на галактику с миллионом разноцветных звезд, мосты парили над мерцающими водами и устремлялись ввысь к холмам, где светилось огоньками бесчисленное множество домов. Гудел ветер, напоенный морем. Но было слишком холодно, чтобы долго оставаться на воздухе. Пока они смотрели на панораму города, ее рука потянулась к его руке. Когда они укрылись от стужи в машине, Ванда прильнула к нему, Эверард обнял ее за плечи, и наконец они поцеловались.
Эверард правильно предположил, о чем она хотела поговорить. Демонов нужно изгнать. Ее чувство вины перед семьей было неподдельным, но за ним крылся еще и страх перед тем, что ее ждет. Первые восторги по поводу, что она — она! — смогла вступить в Патруль Времени, уже прошли. Никто не в состоянии сохранить надолго это радостное ощущение. Затем последовали собеседования, тесты, предварительное ознакомление… и размышления, бесконечные размышления.
«Все в мире так изменчиво. Реальный мир — словно изменчивый вихрь над морем всеобъемлющего хаоса. Не только твоя жизнь отныне в опасности, но и сам факт того, что ты когда-то пришел в эту жизнь, весь мир и его история, ведомая тебе…
Тебе не дано будет знать о собственных успехах, потому что это может помешать тебе достичь их. Ты будешь идти от причины до следствия, прямо следуя к намеченной цели, подобно остальным смертным. Парадокс — это главный враг.
У тебя появится возможность возвращаться в былое и навещать дорогих тебе ушедших людей, но ты не станешь этого делать, чтобы не поддаться, искушению отнять их у смерти, и сердце твое будет разрываться от скорби.
День за днем, не в силах помочь, ты будешь жить этой жизнью, заполненной печалью и страхом.
Мы охраняем то, что есть. Нам не дано спросить, как должно быть. И лучше не спрашивать, что означает это «есть»…»
— Не знаю, Мэнс я совершенно растерялась. Хватит ли у меня сил? Мудрости, собранности и, как бы лучше сказать… твердости? Может, лучше отказаться сразу, позволить им стереть все из моей памяти и вернуться к нормальной жизни? К жизни, которой хотели бы для меня родители…
— Ну-ну, все не так уж плохо, как вам кажется. Всем поначалу тревожно. Если бы у вас не хватило ума и чувствительности, чтобы задавать себе все эти вопросы, беспокоиться и… да и бояться, вас бы просто не пригласили на работу в Патруль.
…Вам предстоит заниматься наукой, исследовать доисторическую жизнь. Я невероятно завидую вам. Земля была планетой, достойной богов, планетой удивительной красоты, пока все не испортила цивилизация…
…Никакого вреда ни вашим родителям, ни кому-либо другому. Просто есть секрет, который вы таите от них. И не говорите мне, что вы всегда абсолютно откровенны с родными! Кроме того, у вас будет возможность незаметно помочь им, что недоступно обычным людям…
…Века жизни и ни одного дня болезни…
…Дружба. В наших рядах есть замечательные люди…
…Развлечения. Приключения. Полнокровная жизнь. Вообразите, что вы почувствуете, увидев только что воздвигнутый Пантеон или Хризополис, когда его построят на Марсе. Вы сможете переночевать на открытом воздухе в Йеллоустоунском парке еще до того, как Колумб отправился в плавание, а затем появиться на пирсе в Уэльве и помахать ему рукой. Увидеть танцующего Нижинского, Гаррика в роли Лира, наблюдать, как творит Микеланджело. Все, что вас заинтересует, вы можете увидеть сами — в пределах разумного, конечно. Не говоря уже о вечеринках, которые мы устраиваем среди своих. Только представьте себе, какая пестрая собирается компания!..
…Вы отлично знаете, что не отступите. Это не в вашем характере. Так что дерзайте…
И так далее до тех пор, пока она, сжав его в крепких объятиях, не вымолвила потрясенно, борясь со слезами и смехом:
— Да. Вы правы. Спасибо, большое спасибо, Мэнс. Вы образумили меня… и всего… за каких-то неполных два часа.
— Я не сделал ничего особенного, только подтолкнул вас к решению, которое вы для себя уже приняли. — Эверард размял ноги, затекшие от долгого сидения. — Но я проголодался. Как насчет обеда?
— Вы сами знаете! — воскликнула она с таким нетерпением, что ему сразу полегчало. — Вы упомянули по телефону суп из моллюсков.
— Ну, не обязательно суп, — ответил он, тронутый тем, что она запомнила. — Все, что вам угодно. Куда едем?
— Раз мы с вами договорились об уютном незатейливом ресторанчике с вкусной кухней, то нам подойдет «Грот Нептуна» на Ирвинг-стрит.
— Вперед!
Они спускались по дороге, оставив позади звездную россыпь городских огней и хлесткий ветер.
Ванда погрустнела.
— Мэнс!
— Да?
— Когда я звонила вам в Нью-Йорк, в трубке слышалась музыка. Вы устроили себе концерт? — Она улыбнулась. — Я сразу представила вас: туфли сняты, трубка в одной руке и пивная кружка в другой. Так было? Звучало что-то в стиле барокко. Я думала, что знаю музыку этой эпохи, но вещь показалась мне незнакомой… и удивительно красивой. Я бы тоже хотела такую кассету.
Он снова был патрульным.
— Это не совсем кассета. Когда я один, я использую аппаратуру из будущего. Но, разумеется, я с радостью перепишу музыку для вас. Это Бах. «Страсти по Святому Марку».
— Что? Но это невозможно?
Эверард кивнул.
— Произведение не дошло до наших дней, за исключением нескольких фрагментов, и никогда не было напечатано. Но в Страстную пятницу 1731 года некий путешественник во времени принес в собор в Лейпциге замаскированное записывающее устройство.
Она поежилась.
— Прямо мурашки по коже…
— Угу. Еще один плюс путешествий во времени и работы в Патруле.
Она повернула голову и долго не сводила с него внимательного, задумчивого взгляда.
— А вы отнюдь не тот простой парень с фермы из какой-нибудь глухомани, каким притворяетесь, — пробормотала она. — Совсем нет.
Он пожал плечами.
— Ну почему парень с фермы не может наслаждаться Бахом за мясом с картошкой?
209 ГОД ДО РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА
Милях в четырех на северо-восток от Бактры, в тополиной рощице почти на середине невысокого холма, был родник. Он долгие годы почитался святилищем божества подземных вод. Люди приносили сюда дары в надежде, что это убережет их от землетрясения, засухи и падежа домашнего скота. Когда Феона пожертвовала деньги на перестройку храма и, посвятив его Посейдону, пригласила священника, чтобы тот время от времени приходил из города отправлять службу, никто не возражал. Люди просто отождествили новое божество со своим, пользуясь, кто хотел, привычным для них именем, и полагали, что от этого, может быть, будет какая польза для их лошадей.
Подходя к храму, Эверард сначала увидел деревья. Листва серебрилась, подрагивая от утреннего ветерка. Деревья окружали низкую земляную стенку с проемом, но без ворот. Стена очерчивала границу теменоса, священной земли. Бессчетные поколения плотно утрамбовали ногами тропинку к святыне.
Кругом простирались вытоптанные поля с редкими домами. Одни стояли нетронутые, но брошенные хозяевами, от других остались лишь уголья да остовы глиняных печей. До систематического разграбления дело еще не дошло. И соваться в селения у самого города захватчики тоже пока не решались. Это Бактре еще предстояло.
Лагерь неприятеля располагался двумя милями южнее. Стройные ряды шатров тянулись между рвом и рекой. Яркий царский шатер надменно возвышался над пристанищами из кожи, которые давали кров рядовым солдатам. Трепетали флаги, поблескивали штандарты. Сияли кирасы и оружие часовых. Вился дымок от костров. До Эверарда доносился нестройный гул — звуки трубы, крики, ржание. Вдали вздымали пыль несколько отрядов конных разведчиков.
Никто не остановил его, но он сам тянул время, наблюдая за обстановкой и ожидая, когда вокруг не останется ни души. Его могли убить, просто потому что шла осада. Пока еще сирийцы не брали пленных для продажи на невольничьем рынке. Но, с другой стороны, они не хотели навлекать на себя гнев Посейдона, особенно после того, как Полидор, приближенный царя, приказал не оскорблять святилище. Добравшись до рощи, Эверард облегченно вздохнул. Дневной зной уже давал себя знать, и сень деревьев сама по себе была благословением.
Однако тяжелое чувство в душе не уходило.
Храм занимал значительную часть немощеного двора, хотя и был ненамного больше святилища, где в недавнем прошлом возлагали приношения. Три ступени вели к портику с четырьмя коринфскими колоннами, за которым располагалось здание без окон. Столбы каменные, вероятно, облицованные, крыша — под красной черепицей. Все остальное было из побеленного необожженного кирпича. Никаких изысков в священном месте. Для Раор же истинное предназначение храма заключалось в том, что это было идеальное место для встреч Драганизу и Булени.
В углу теменоса сидели на корточках две женщины. Молодая держала у груди младенца, пожилая сжимала в руке половину лепешки. Эта лепешка да глиняный кувшин воды, должно быть, и составляли весь их дневной рацион. Одежда была драной и грязной. При появлении Эверарда они вжались в стену, и ужас вытеснил с их лиц усталость.
Из храма вышел мужчина. На нем была простая, но чистая белая туника. Согбенный, почти беззубый, он все время щурился и часто моргал; лет от сорока до шестидесяти, точнее сказать было трудно. Во времена донаучной медицины человеку низкого происхождения требовалось немалое везение, чтобы в этом возрасте сохранить здоровье — если он вообще доживал до таких лет.
«А так называемые интеллектуалы двадцатого века еще смеют утверждать, что технические достижения медицины превращают человека в машину», — с горечью отметил про себя Эверард.
Старик, однако, сохранил разум.
— Приветствую тебя, незнакомец, если ты пришел с миром, — заговорил он по-гречески. — Знай, что этот придел священен, и, хотя цари Антиох и Эфидем воюют друг с другом, оба провозгласили неприкосновенность храма.
Эверард поднял ладонь, приветствуя старца.
— Я — паломник, достопочтенный отец, — заверил он.
— Что? Нет-нет. Я не священник, я просто сторож при храме. Долон, раб священника Никомаха, — отозвался человек.
Очевидно, он жил где-то поблизости в какой-нибудь лачуге и присматривал за храмом в течение дня.
— Правда паломник? Как же ты узнал о нашей маленькой обители? Ты уверен, что не сбился с пути? — Долон подошел поближе и остановился, недоверчиво оглядывая Эверарда. — Ты действительно странник? Мы не вправе пускать в храм никого, кто задумал военную хитрость или еще что.
— Я не солдат.
Плащ прикрывал меч Эверарда, хотя сейчас вряд ли бы кто обвинил путника в ношении оружия.
— Я проделал долгий и трудный, путь, чтобы отыскать храм Посейдона, который находится за пределами Города Лошади.
Долон покачал головой.
— Еда у тебя есть? Я ничего не смогу тебе предложить — подвоз прекращен. Даже не знаю, как я здесь продержусь. — Он посмотрел в сторону женщин. — Я опасался нашествия беженцев, но, похоже, большинство сельских жителей укрылись в городе или совсем ушли из этих мест.
В желудке у Эверарда забурчало, но он старался забыть о голоде. Тренированный человек может обходиться без еды несколько дней, прежде чем по-настоящему ослабеет.
— Я прошу только воды.
— Святой воды из божественного колодца, запомни. Что привело тебя сюда? — К старику вновь вернулась подозрительность. — Как ты узнал о храме, лишь несколько месяцев назад освященном в честь Посейдона?
У Эверарда на этот случай была приготовлена история.
— Я — Андрокл из Тракии, — начал он.
Этот полуварварский край, мало известный грекам, вполне мог взрастить человека его стати.
— Оракул в прошлом году сказал, что если я приду в Бактрию, то должен найти храм бога за крепостной стеной столицы. Это спасет меня от несчастья. Но я не могу поведать о своих бедах ничего, кроме того, что я не грешник и не преступник.
— Пророчество, стало быть, весть о будущем. — Долон вздохнул. Слова Эверарда не произвели на него особого впечатления, и он не торопился принять услышанное на веру. — Весь путь ты проделал в одиночку? Расстояние в сотни парасангов, так ведь?
— Нет-нет. Я платил за то, чтобы идти с караванами, и был уже на подходе к заветной цели, когда донеслась весть о том, что к Бактре подступает вражеская армия. Хозяин каравана повернул назад. Я хоть и боялся, но путь продолжил, веря, что бог, к которому я стремлюсь, защитит меня. Вчера на меня напала шайка грабителей, похоже, крестьяне. Они отобрали моего коня и вьючного мула, но, с божьего соизволения, я уцелел и продолжил путь пешком. Так вот и оказался здесь.
— На твою долю выпало много испытаний, — сказал Долон уже с явным расположением к гостю. — Что ты теперь намерен делать?
— Ждать, когда бог ниспошлет дальнейшие указания. Думаю, он явится мне в сновидении.
— Ладно… хорошо… хотя не знаю. Необычное дело. Спроси священника. Он в городе, но ему должны позволить выйти за ворота, чтобы… проведать храм.
— Нет, умоляю! Я сказал, что дал обет молчания. Если священник станет задавать вопросы, а я буду молчать, не разгневается ли Сотрясатель Земли?
— Да, но ведь…
— Вот… — Эверард надеялся, что действует напористо, но дружески. — У меня еще остались деньги. Когда бог подаст мне знак, я сделаю солидное пожертвование. Золотой статир.
Местный эквивалент почти тысячи американских долларов восьмидесятых годов, хотя сравнивать покупательную способность денег в столь далеких друг от друга эпохах едва ли имело смысл.
— Мне кажется, эти деньги позволили бы тебе, то есть храму, купить у сирийцев все необходимое, обеспечив себя припасами на долгий срок.
Долон задумался.
— То была воля божья, — настаивал Эверард. — Уверен, ты не будешь противиться ей. Бог помогает мне. Я помогаю тебе. Все, о чем я прошу, — это лишь разрешить мне с миром дождаться, когда произойдет чудо. Пусть я считаюсь беженцем. И вот…
Эверард достал кошелек, открыл его и вынул несколько драхм.
— Денег у меня достаточно. Так что возьми немного для себя, ты их заслужил. И мне доброе дело зачтется.
Долон, немного поразмыслив, принял решение и протянул руку.
— Что ж, паломник. Неведомы нам пути богов.
Эверард заплатил сторожу.
— Разреши мне пройти в храм, помолиться и испить воды от щедрот божьих, стать воистину его гостем. Потом я тихо устроюсь где-нибудь поблизости от храма и никому не причиню беспокойства.
Холодный полумрак коснулся потной пыльной кожи и пересохших губ.
В центре храма, из камня, на котором покоился фундамент, бил родник. Вода частично наполняла углубление в полу, затем уходила в трубу, проложенную внутри каменной кладки под теменосом и выходящую за его стеной, откуда начинался ручей. За источником располагалась грубая каменная глыба — древний алтарь. Сам Посейдон был изображен на задней стене, и его едва можно было различить при тусклом свете. Пол покрывали груды подношений, в основном примитивные глиняные фигурки лошадей, зверей или изображения частей человеческого тела, которым бог должен был помочь. Священник Никомах наверняка забирал скоропортящиеся продукты и ценные вещи с собой, когда возвращался в город после службы.
«Твоя простая вера не принесла тебе особого достатка, приятель», — подумал с грустью Эверард.
Долон поклонился. Эверард тоже, со всей возможной старательностью, какую только можно было ожидать от тракайца. Преклонив колени, служка зачерпнул чашку воды и подал ее человеку, пожертвовавшему на храм и ему на пропитание. Эверарду, в его теперешнем состоянии, ледяная вода показалась лучше пива. Вознося благодарность богу, Эверард был почти искренен.
— Я оставлю тебя на некоторое время наедине с богом, — сказал Долон.
— Ты можешь наполнить кувшин и, вознеся хвалу дарующему воду, унести с собой.
Поклонившись фреске, он вышел.
Мешкать нельзя, решил патрульный. Хотя здесь ему никто не мешал и можно было спокойно подумать.
План у него пока не оформился. Ему надо проникнуть в сирийский лагерь и найти костоправа Калетора из Оинопараса, известного Эверарду как Хайман Бернбаум, который, подобно Эверарду, давно прошел процедуру адаптации, позволяющую ему жить среди язычников, не вызывая никаких вопросов. Быть может, они придумают какой-нибудь предлог, чтобы уйти вместе, а может, Бернбаум изловчится и устроит все так, чтобы Эверард мог беспрепятственно покинуть лагерь. Задача заключалась в том, чтобы отойти с коммуникатором на значительное расстояние от города, и тогда аппаратура экзальтационистов не зафиксирует сигнал на фоне множества других разговоров, что ведут между собой обычные путешественники во времени в этой эпохе. Информацию Эверарда следовало передать Патрулю, чтобы Центр смог подготовить западню.
«Судя, однако, по тем мерам предосторожности, которые они предпринимают, вероятность, схватить всех четверых разом очень мала. Черт бы их побрал!»
Главное сейчас — добраться до Бернбаума, а тут полно солдат, готовых проткнуть мечом любого незнакомца. Он мог бы остановить их, сказав, что прибыл с очень важным посланием, но тогда его потащат к офицерам, которые учинят строгий допрос. А если назвать Калетора, то врачевателя тоже начнут допрашивать. А поскольку сказать им нечего, обоих будут пытать.
Эверард пришел в храм в надежде встретить кого-нибудь положением повыше, чем раб, — помощника священника, послушника или кого-то в этом роде. Такой человек мог бы дать ему опознавательный знак святилища, провожатого, а может, и провести его через сирийские пикеты.
Эверард мог бы показать свой фонарик и заявить, что Посейдон лично даровал ему этот предмет ночью. Но прежде, конечно, следует дождаться, пока Никомах-Драганизу встретится с Полидором-Булени и они покинут храм.
Патрульный даже думал прийти сюда после того, но прятаться где-нибудь в окрестностях храма было сейчас, возможно, рискованней, чем тихо сидеть во дворе. Тем более что здесь он мог узнать что-нибудь полезное.
План его оказался, в лучшем случае, незрелым, а сейчас выглядел просто нелепо. «Ничего, может быть, появятся свежие мысли… — Эверард усмехнулся, но ухмылка получилась скорее злобной. — Надо придумать какой-нибудь примитивный ход, как вчера, что-нибудь совсем простое, до чего они не додумаются…»
Он вышел из храма на солнечный свет, ослепивший его на краткий миг.
— Я уже почувствовал, как близость бога укрепляет меня, — произнес он значительно. — Я верю, что поступаю по его воле, и ты, Долон, тоже. Будем следовать указанному пути.
— Да, конечно.
Сторож торопливо предупредил его о соблюдении чистоты на храмовой территории, указал отхожее место, которое находилось в роще на приличном расстоянии от святыни, после чего скрылся в своей лачуге.
Эверард направился в угол, где сидели женщины. Ужаса на их лицах больше не было, но осталась скорбь, усугубленная голодом и отчаянием. Он не мог приветствовать их традиционным «Радости вам!».
— Можно я с вами присяду? — спросил он.
— Мы не можем запретить вам это, — пробормотала пожилая женщина (наверно, лет за сорок).
Он опустился на землю рядом с молодой. Та казалась бы еще привлекательной, если бы сохранила силу духа.
Подходя к храму, Эверард сначала увидел деревья. Листва серебрилась, подрагивая от утреннего ветерка. Деревья окружали низкую земляную стенку с проемом, но без ворот. Стена очерчивала границу теменоса, священной земли. Бессчетные поколения плотно утрамбовали ногами тропинку к святыне.
Кругом простирались вытоптанные поля с редкими домами. Одни стояли нетронутые, но брошенные хозяевами, от других остались лишь уголья да остовы глиняных печей. До систематического разграбления дело еще не дошло. И соваться в селения у самого города захватчики тоже пока не решались. Это Бактре еще предстояло.
Лагерь неприятеля располагался двумя милями южнее. Стройные ряды шатров тянулись между рвом и рекой. Яркий царский шатер надменно возвышался над пристанищами из кожи, которые давали кров рядовым солдатам. Трепетали флаги, поблескивали штандарты. Сияли кирасы и оружие часовых. Вился дымок от костров. До Эверарда доносился нестройный гул — звуки трубы, крики, ржание. Вдали вздымали пыль несколько отрядов конных разведчиков.
Никто не остановил его, но он сам тянул время, наблюдая за обстановкой и ожидая, когда вокруг не останется ни души. Его могли убить, просто потому что шла осада. Пока еще сирийцы не брали пленных для продажи на невольничьем рынке. Но, с другой стороны, они не хотели навлекать на себя гнев Посейдона, особенно после того, как Полидор, приближенный царя, приказал не оскорблять святилище. Добравшись до рощи, Эверард облегченно вздохнул. Дневной зной уже давал себя знать, и сень деревьев сама по себе была благословением.
Однако тяжелое чувство в душе не уходило.
Храм занимал значительную часть немощеного двора, хотя и был ненамного больше святилища, где в недавнем прошлом возлагали приношения. Три ступени вели к портику с четырьмя коринфскими колоннами, за которым располагалось здание без окон. Столбы каменные, вероятно, облицованные, крыша — под красной черепицей. Все остальное было из побеленного необожженного кирпича. Никаких изысков в священном месте. Для Раор же истинное предназначение храма заключалось в том, что это было идеальное место для встреч Драганизу и Булени.
В углу теменоса сидели на корточках две женщины. Молодая держала у груди младенца, пожилая сжимала в руке половину лепешки. Эта лепешка да глиняный кувшин воды, должно быть, и составляли весь их дневной рацион. Одежда была драной и грязной. При появлении Эверарда они вжались в стену, и ужас вытеснил с их лиц усталость.
Из храма вышел мужчина. На нем была простая, но чистая белая туника. Согбенный, почти беззубый, он все время щурился и часто моргал; лет от сорока до шестидесяти, точнее сказать было трудно. Во времена донаучной медицины человеку низкого происхождения требовалось немалое везение, чтобы в этом возрасте сохранить здоровье — если он вообще доживал до таких лет.
«А так называемые интеллектуалы двадцатого века еще смеют утверждать, что технические достижения медицины превращают человека в машину», — с горечью отметил про себя Эверард.
Старик, однако, сохранил разум.
— Приветствую тебя, незнакомец, если ты пришел с миром, — заговорил он по-гречески. — Знай, что этот придел священен, и, хотя цари Антиох и Эфидем воюют друг с другом, оба провозгласили неприкосновенность храма.
Эверард поднял ладонь, приветствуя старца.
— Я — паломник, достопочтенный отец, — заверил он.
— Что? Нет-нет. Я не священник, я просто сторож при храме. Долон, раб священника Никомаха, — отозвался человек.
Очевидно, он жил где-то поблизости в какой-нибудь лачуге и присматривал за храмом в течение дня.
— Правда паломник? Как же ты узнал о нашей маленькой обители? Ты уверен, что не сбился с пути? — Долон подошел поближе и остановился, недоверчиво оглядывая Эверарда. — Ты действительно странник? Мы не вправе пускать в храм никого, кто задумал военную хитрость или еще что.
— Я не солдат.
Плащ прикрывал меч Эверарда, хотя сейчас вряд ли бы кто обвинил путника в ношении оружия.
— Я проделал долгий и трудный, путь, чтобы отыскать храм Посейдона, который находится за пределами Города Лошади.
Долон покачал головой.
— Еда у тебя есть? Я ничего не смогу тебе предложить — подвоз прекращен. Даже не знаю, как я здесь продержусь. — Он посмотрел в сторону женщин. — Я опасался нашествия беженцев, но, похоже, большинство сельских жителей укрылись в городе или совсем ушли из этих мест.
В желудке у Эверарда забурчало, но он старался забыть о голоде. Тренированный человек может обходиться без еды несколько дней, прежде чем по-настоящему ослабеет.
— Я прошу только воды.
— Святой воды из божественного колодца, запомни. Что привело тебя сюда? — К старику вновь вернулась подозрительность. — Как ты узнал о храме, лишь несколько месяцев назад освященном в честь Посейдона?
У Эверарда на этот случай была приготовлена история.
— Я — Андрокл из Тракии, — начал он.
Этот полуварварский край, мало известный грекам, вполне мог взрастить человека его стати.
— Оракул в прошлом году сказал, что если я приду в Бактрию, то должен найти храм бога за крепостной стеной столицы. Это спасет меня от несчастья. Но я не могу поведать о своих бедах ничего, кроме того, что я не грешник и не преступник.
— Пророчество, стало быть, весть о будущем. — Долон вздохнул. Слова Эверарда не произвели на него особого впечатления, и он не торопился принять услышанное на веру. — Весь путь ты проделал в одиночку? Расстояние в сотни парасангов, так ведь?
— Нет-нет. Я платил за то, чтобы идти с караванами, и был уже на подходе к заветной цели, когда донеслась весть о том, что к Бактре подступает вражеская армия. Хозяин каравана повернул назад. Я хоть и боялся, но путь продолжил, веря, что бог, к которому я стремлюсь, защитит меня. Вчера на меня напала шайка грабителей, похоже, крестьяне. Они отобрали моего коня и вьючного мула, но, с божьего соизволения, я уцелел и продолжил путь пешком. Так вот и оказался здесь.
— На твою долю выпало много испытаний, — сказал Долон уже с явным расположением к гостю. — Что ты теперь намерен делать?
— Ждать, когда бог ниспошлет дальнейшие указания. Думаю, он явится мне в сновидении.
— Ладно… хорошо… хотя не знаю. Необычное дело. Спроси священника. Он в городе, но ему должны позволить выйти за ворота, чтобы… проведать храм.
— Нет, умоляю! Я сказал, что дал обет молчания. Если священник станет задавать вопросы, а я буду молчать, не разгневается ли Сотрясатель Земли?
— Да, но ведь…
— Вот… — Эверард надеялся, что действует напористо, но дружески. — У меня еще остались деньги. Когда бог подаст мне знак, я сделаю солидное пожертвование. Золотой статир.
Местный эквивалент почти тысячи американских долларов восьмидесятых годов, хотя сравнивать покупательную способность денег в столь далеких друг от друга эпохах едва ли имело смысл.
— Мне кажется, эти деньги позволили бы тебе, то есть храму, купить у сирийцев все необходимое, обеспечив себя припасами на долгий срок.
Долон задумался.
— То была воля божья, — настаивал Эверард. — Уверен, ты не будешь противиться ей. Бог помогает мне. Я помогаю тебе. Все, о чем я прошу, — это лишь разрешить мне с миром дождаться, когда произойдет чудо. Пусть я считаюсь беженцем. И вот…
Эверард достал кошелек, открыл его и вынул несколько драхм.
— Денег у меня достаточно. Так что возьми немного для себя, ты их заслужил. И мне доброе дело зачтется.
Долон, немного поразмыслив, принял решение и протянул руку.
— Что ж, паломник. Неведомы нам пути богов.
Эверард заплатил сторожу.
— Разреши мне пройти в храм, помолиться и испить воды от щедрот божьих, стать воистину его гостем. Потом я тихо устроюсь где-нибудь поблизости от храма и никому не причиню беспокойства.
Холодный полумрак коснулся потной пыльной кожи и пересохших губ.
В центре храма, из камня, на котором покоился фундамент, бил родник. Вода частично наполняла углубление в полу, затем уходила в трубу, проложенную внутри каменной кладки под теменосом и выходящую за его стеной, откуда начинался ручей. За источником располагалась грубая каменная глыба — древний алтарь. Сам Посейдон был изображен на задней стене, и его едва можно было различить при тусклом свете. Пол покрывали груды подношений, в основном примитивные глиняные фигурки лошадей, зверей или изображения частей человеческого тела, которым бог должен был помочь. Священник Никомах наверняка забирал скоропортящиеся продукты и ценные вещи с собой, когда возвращался в город после службы.
«Твоя простая вера не принесла тебе особого достатка, приятель», — подумал с грустью Эверард.
Долон поклонился. Эверард тоже, со всей возможной старательностью, какую только можно было ожидать от тракайца. Преклонив колени, служка зачерпнул чашку воды и подал ее человеку, пожертвовавшему на храм и ему на пропитание. Эверарду, в его теперешнем состоянии, ледяная вода показалась лучше пива. Вознося благодарность богу, Эверард был почти искренен.
— Я оставлю тебя на некоторое время наедине с богом, — сказал Долон.
— Ты можешь наполнить кувшин и, вознеся хвалу дарующему воду, унести с собой.
Поклонившись фреске, он вышел.
Мешкать нельзя, решил патрульный. Хотя здесь ему никто не мешал и можно было спокойно подумать.
План у него пока не оформился. Ему надо проникнуть в сирийский лагерь и найти костоправа Калетора из Оинопараса, известного Эверарду как Хайман Бернбаум, который, подобно Эверарду, давно прошел процедуру адаптации, позволяющую ему жить среди язычников, не вызывая никаких вопросов. Быть может, они придумают какой-нибудь предлог, чтобы уйти вместе, а может, Бернбаум изловчится и устроит все так, чтобы Эверард мог беспрепятственно покинуть лагерь. Задача заключалась в том, чтобы отойти с коммуникатором на значительное расстояние от города, и тогда аппаратура экзальтационистов не зафиксирует сигнал на фоне множества других разговоров, что ведут между собой обычные путешественники во времени в этой эпохе. Информацию Эверарда следовало передать Патрулю, чтобы Центр смог подготовить западню.
«Судя, однако, по тем мерам предосторожности, которые они предпринимают, вероятность, схватить всех четверых разом очень мала. Черт бы их побрал!»
Главное сейчас — добраться до Бернбаума, а тут полно солдат, готовых проткнуть мечом любого незнакомца. Он мог бы остановить их, сказав, что прибыл с очень важным посланием, но тогда его потащат к офицерам, которые учинят строгий допрос. А если назвать Калетора, то врачевателя тоже начнут допрашивать. А поскольку сказать им нечего, обоих будут пытать.
Эверард пришел в храм в надежде встретить кого-нибудь положением повыше, чем раб, — помощника священника, послушника или кого-то в этом роде. Такой человек мог бы дать ему опознавательный знак святилища, провожатого, а может, и провести его через сирийские пикеты.
Эверард мог бы показать свой фонарик и заявить, что Посейдон лично даровал ему этот предмет ночью. Но прежде, конечно, следует дождаться, пока Никомах-Драганизу встретится с Полидором-Булени и они покинут храм.
Патрульный даже думал прийти сюда после того, но прятаться где-нибудь в окрестностях храма было сейчас, возможно, рискованней, чем тихо сидеть во дворе. Тем более что здесь он мог узнать что-нибудь полезное.
План его оказался, в лучшем случае, незрелым, а сейчас выглядел просто нелепо. «Ничего, может быть, появятся свежие мысли… — Эверард усмехнулся, но ухмылка получилась скорее злобной. — Надо придумать какой-нибудь примитивный ход, как вчера, что-нибудь совсем простое, до чего они не додумаются…»
Он вышел из храма на солнечный свет, ослепивший его на краткий миг.
— Я уже почувствовал, как близость бога укрепляет меня, — произнес он значительно. — Я верю, что поступаю по его воле, и ты, Долон, тоже. Будем следовать указанному пути.
— Да, конечно.
Сторож торопливо предупредил его о соблюдении чистоты на храмовой территории, указал отхожее место, которое находилось в роще на приличном расстоянии от святыни, после чего скрылся в своей лачуге.
Эверард направился в угол, где сидели женщины. Ужаса на их лицах больше не было, но осталась скорбь, усугубленная голодом и отчаянием. Он не мог приветствовать их традиционным «Радости вам!».
— Можно я с вами присяду? — спросил он.
— Мы не можем запретить вам это, — пробормотала пожилая женщина (наверно, лет за сорок).
Он опустился на землю рядом с молодой. Та казалась бы еще привлекательной, если бы сохранила силу духа.