Страница:
Навстречу ему шагнул невысокий человек с рыжеватыми волосами, одетый в богато расшитое платье.
— Это я. Чем могу служить, — он запнулся, — любезный господин?
— Мне необходимо поговорить с вами наедине, — сказал Эверард.
Вольстрап мгновенно все понял. Он получил сообщение из прошлого о прибытии агента.
— Разумеется. Следуйте за мной, прошу вас.
Наверху, в комнате со шкафом, помещавшем в себе компьютер и коммуникатор, Эверард признался, что очень проголодался. Вольстрап ненадолго покинул кабинет и вскоре вернулся. Следом за ним вошла жена, неся на подносе хлеб, козий сыр, оливковое масло, сушеный инжир и финики, вяленую рыбу, вино и воду. Когда женщина вышла, Эверард набросился на еду. Одновременно он рассказывал хозяину дома о последних событиях.
— Понятно, — пробормотал Вольстрап. — Что вы намерены предпринять?
— Зависит от того, что я здесь узнаю, — ответил Эверард. — Мне бы хотелось поближе познакомиться с этим периодом. Вы, несомненно, настолько привыкли к местной жизни, что не представляете, как скверно не знать всех тонкостей эпохи, которые никогда не попадают в банк данных — маленькие неприятные сюрпризы.
Вольстрап улыбнулся.
— О, я прекрасно помню мои первые дни здесь. Сколько я ни тренировался, прежде чем попасть сюда, все равно страна оказалась для меня совершенно чужой.
— Вы хорошо адаптировались.
— Мне помогал Патруль. Я бы сам никогда не смог так преуспеть.
— Насколько я знаю, вы прибыли сюда якобы из Нормандии, — младший сын купца, который хотел завести собственное дело на полученный в наследство капитал. Правильно?
Вольстрап кивнул.
— Да. Меня ждало немало неожиданностей. Все эти организации, с которыми пришлось иметь дело, — светские, духовные, частные — плюс запутанные национальные отношения в Сицилии. Мне казалось, что я многое знаю о средних веках. Но я ошибался. Здесь надо пожить, чтобы понять эту эпоху.
— Обычная реакция. — Эверард тянул время, чтобы получше рассмотреть собеседника и дать ему возможность почувствовать себя непринужденно. Взаимное расположение облегчит дальнейшую работу. — Вы ведь из Дании XIX века?
— Родился в Копенгагене в 1864 году.
Эверард уже интуитивно отметил, что Вольстрап не принадлежит к тому чувственному типу датчан, что распространились в XX веке. Вел он себя суховато, немного скованно, даже производил впечатление человека чопорного. Психологические тесты, однако, должны были выявить склонность к авантюрам, иначе Патруль никогда бы не пригласил Вольстрапа на работу.
— В студенческую пору мною овладела страсть к путешествиям. Я бросил учебу на два года и скитался по Европе, перебиваясь случайными заработками. Подобное в то время было обычным делом. Вернувшись к занятиям, я занялся историей норманнов. Все мои помыслы и мечты были о кафедре в каком-нибудь университете. Вскоре после того, как я получил степень магистра, меня завербовали в Патруль. Но все это совершенно не важно. Главное то, что случилось.
— Почему вы заинтересовались средневековым периодом?
Вольстрап с улыбкой пожал плечами.
— Романтика. Мое время, как вам известно, было закатом периода романтизма на Севере. Скандинавы, коренные жители Нормандии, были вовсе не из Норвегии, как ошибочно утверждает хроника «Хейм-скрингла». Собственные имена и географические названия свидетельствуют, что они пришли, по крайней мере подавляющее их большинство, из Дании. Затем они покорили земли от Британских островов до Священной Земли.
— Понятно, — отозвался Эверард.
Последовала пауза, и Эверард восстановил в памяти канву событий.
Робер Жискар, его брат Роджер с соратниками в прошлом столетии достигли берегов Южной Италии. Их соотечественники уже пришли в те края, сражаясь против сарацинов и византийцев. В стране царил хаос. Военачальник, присоединившись к одной из враждующих сторон, мог или потерпеть неудачу, или выиграть все. Робер сделался графом и герцогом Апулии. Роджер I стал Великим графом Сицилии, и могущество его стало больше, чем на родине. Ему помогло то, что он получил папскую буллу, делавшую его апостолическим легатом на острове, — это обеспечило Роджеру I значительное влияние в церковных кругах.
Роджер скончался в 1101 году. Его законные сыновья ушли из жизни раньше отца. Титул Роджера наследовал восьмилетний Симон, рожденный от последней жены — Аделаиды, наполовину итальянки. Будучи регентом, Аделаида подавила мятеж баронов и, когда болезнь свела Симона в могилу, передала бразды правления своему младшему сыну, Роджеру II. Став полноправным правителем в 1122 году, он взялся за возвращение Южной Италии дому Отвилей. Эти земли ушли из-под их власти после смерти Робера Жискара. Против выступил папа Гонорий II, которому совсем не хотелось иметь по соседству с папскими владениями сильного амбициозного правителя. На стороне папы были родственники Роджера, его соперники — Робер II, герцог Капуи, и Райнальф, герцог Авеллино, шурин Роджера, а также жители Италии, в среде которых зрели идеи городской автономии и республиканского правления.
Папа Гонорий провозгласил крестовый поход против Роджера, но вынужден был отказаться от своих притязаний, когда армия норманнов, сарацинов и греков с Сицилии взяла верх над войсками коалиции. К концу 1129 года Неаполь, Капуя и другие города признали Роджера своим герцогом.
Для упрочения позиций Роджеру требовалась королевская корона. Гонорий скончался в начале 1130 года. В который раз за средние века духовные и светские политики выдвинули двух претендентов на папский престол. Роджер поддержал Анаклета. Иннокентий бежал во Францию. Анаклет расплатится с Роджером буллой, провозглашающей последнего королем Сицилии.
Вспыхнула война. Известный в дальнейшем как Святой Бернар, сам Бернар Клервоский выступил за Иннокентия и объявил низложенным короля-язычника. Луи VI, король Франции, Генрих I, король Англии, Лотарь, император Священной Римской империи поддержали Иннокентия.
Под водительством Райнальфа Южная Италия вновь восстала. Смута и раздор охватили эти земли.
К 1134 году Роджер, казалось, был близок к победе. Но перспектива возникновения мощного норманнского государства встревожила даже византийского императора в Константинополе, и тот послал подмогу, как и независимые города-государства Пиза и Генуя. В феврале 1137 года Лотарь двинулся на юг вместе со своими германцами и папой Иннокентием. Райнальф и повстанцы присоединились к ним. Победоносная кампания завершилась тем, что в августе Лотарь и папа провозгласили Райнальфа герцогом Апулии. Император отправился домой.
Неукротимый Роджер вернулся назад. Он разгромил Капую и заставил Неаполь признать свою власть. Затем в конце октября он схватился с Райнальфом в Риньяно…
— Вижу, вы прекрасно здесь устроились, — заметил Эверард.
— Мне пришлось научиться любить эти места, — спокойно ответил Вольстрап. — Не все, конечно, по душе. Многие вещи претят мне. Но ведь это свойственно всем эпохам, верно? Глядя отсюда в будущее, растянутое на долгие годы, я понял, как много было ужасного, на что мы, викторианцы, закрывали глаза. Люди здесь замечательны по-своему. У меня хорошая жена, прекрасные дети.
Боль исказила лицо Вольстрапа. Он никогда не мог до конца довериться им. Ему предстояло увидеть, как состарятся и умрут его домашние, если с ними не произойдет чего-нибудь похуже. Служащий Патруля не заглядывает в свое будущее и судьбы тех, кого любит.
— Так увлекательно наблюдать за развитием событий. Я увижу золотой век норманнской Сицилии. — Он помолчал, проглотил подступивший к горлу комок и договорил: — Если мы сможем устранить несчастье.
— Вы правы, — Эверард решил, что пора переходить к делу. — К вам поступила какая-нибудь информация после вашего первого доклада?
— Да. Я пока не передал ее, поскольку она еще не обобщена. По-моему, лучше составить полную картину.
Эверард не разделял его мнения, но не подал виду.
— Я не ожидал… агента-оперативника так скоро, — Вольстрап выпрямился на стуле и придал твердость голосу: — Остатки армии Роджера, уцелевшие на поле битвы, бежали в Реджо, переправились на судне через пролив и остались там. Их командир предстал во дворце с докладом. Я, естественно, приплачиваю некоторым слугам при дворе. Суть истории заключается в том, что бесспорная победа Райнальфа, гибель короля и наследного принца приписываются молодому рыцарю из Ананьи, некоему Лоренцо де Конти. Но это, как вы понимаете, слухи, которые достигли их ушей, пока они пробирались домой через враждебно настроенную к ним страну. Слухи могут оказаться неверными.
Эверард потер заросшую щеку.
— Да, дело требует изучения, — медленно произнес он. — Возможно, в слухах есть доля истины. Мне бы хотелось поговорить с командиром отряда. Могли бы вы под благовидным предлогом устроить такую встречу? И еще, если этот парень Лоренцо окажется ключевой фигурой, то… — Охотничий азарт охватил Эверарда. — То я попробую начать операцию с него.
— Это я. Чем могу служить, — он запнулся, — любезный господин?
— Мне необходимо поговорить с вами наедине, — сказал Эверард.
Вольстрап мгновенно все понял. Он получил сообщение из прошлого о прибытии агента.
— Разумеется. Следуйте за мной, прошу вас.
Наверху, в комнате со шкафом, помещавшем в себе компьютер и коммуникатор, Эверард признался, что очень проголодался. Вольстрап ненадолго покинул кабинет и вскоре вернулся. Следом за ним вошла жена, неся на подносе хлеб, козий сыр, оливковое масло, сушеный инжир и финики, вяленую рыбу, вино и воду. Когда женщина вышла, Эверард набросился на еду. Одновременно он рассказывал хозяину дома о последних событиях.
— Понятно, — пробормотал Вольстрап. — Что вы намерены предпринять?
— Зависит от того, что я здесь узнаю, — ответил Эверард. — Мне бы хотелось поближе познакомиться с этим периодом. Вы, несомненно, настолько привыкли к местной жизни, что не представляете, как скверно не знать всех тонкостей эпохи, которые никогда не попадают в банк данных — маленькие неприятные сюрпризы.
Вольстрап улыбнулся.
— О, я прекрасно помню мои первые дни здесь. Сколько я ни тренировался, прежде чем попасть сюда, все равно страна оказалась для меня совершенно чужой.
— Вы хорошо адаптировались.
— Мне помогал Патруль. Я бы сам никогда не смог так преуспеть.
— Насколько я знаю, вы прибыли сюда якобы из Нормандии, — младший сын купца, который хотел завести собственное дело на полученный в наследство капитал. Правильно?
Вольстрап кивнул.
— Да. Меня ждало немало неожиданностей. Все эти организации, с которыми пришлось иметь дело, — светские, духовные, частные — плюс запутанные национальные отношения в Сицилии. Мне казалось, что я многое знаю о средних веках. Но я ошибался. Здесь надо пожить, чтобы понять эту эпоху.
— Обычная реакция. — Эверард тянул время, чтобы получше рассмотреть собеседника и дать ему возможность почувствовать себя непринужденно. Взаимное расположение облегчит дальнейшую работу. — Вы ведь из Дании XIX века?
— Родился в Копенгагене в 1864 году.
Эверард уже интуитивно отметил, что Вольстрап не принадлежит к тому чувственному типу датчан, что распространились в XX веке. Вел он себя суховато, немного скованно, даже производил впечатление человека чопорного. Психологические тесты, однако, должны были выявить склонность к авантюрам, иначе Патруль никогда бы не пригласил Вольстрапа на работу.
— В студенческую пору мною овладела страсть к путешествиям. Я бросил учебу на два года и скитался по Европе, перебиваясь случайными заработками. Подобное в то время было обычным делом. Вернувшись к занятиям, я занялся историей норманнов. Все мои помыслы и мечты были о кафедре в каком-нибудь университете. Вскоре после того, как я получил степень магистра, меня завербовали в Патруль. Но все это совершенно не важно. Главное то, что случилось.
— Почему вы заинтересовались средневековым периодом?
Вольстрап с улыбкой пожал плечами.
— Романтика. Мое время, как вам известно, было закатом периода романтизма на Севере. Скандинавы, коренные жители Нормандии, были вовсе не из Норвегии, как ошибочно утверждает хроника «Хейм-скрингла». Собственные имена и географические названия свидетельствуют, что они пришли, по крайней мере подавляющее их большинство, из Дании. Затем они покорили земли от Британских островов до Священной Земли.
— Понятно, — отозвался Эверард.
Последовала пауза, и Эверард восстановил в памяти канву событий.
Робер Жискар, его брат Роджер с соратниками в прошлом столетии достигли берегов Южной Италии. Их соотечественники уже пришли в те края, сражаясь против сарацинов и византийцев. В стране царил хаос. Военачальник, присоединившись к одной из враждующих сторон, мог или потерпеть неудачу, или выиграть все. Робер сделался графом и герцогом Апулии. Роджер I стал Великим графом Сицилии, и могущество его стало больше, чем на родине. Ему помогло то, что он получил папскую буллу, делавшую его апостолическим легатом на острове, — это обеспечило Роджеру I значительное влияние в церковных кругах.
Роджер скончался в 1101 году. Его законные сыновья ушли из жизни раньше отца. Титул Роджера наследовал восьмилетний Симон, рожденный от последней жены — Аделаиды, наполовину итальянки. Будучи регентом, Аделаида подавила мятеж баронов и, когда болезнь свела Симона в могилу, передала бразды правления своему младшему сыну, Роджеру II. Став полноправным правителем в 1122 году, он взялся за возвращение Южной Италии дому Отвилей. Эти земли ушли из-под их власти после смерти Робера Жискара. Против выступил папа Гонорий II, которому совсем не хотелось иметь по соседству с папскими владениями сильного амбициозного правителя. На стороне папы были родственники Роджера, его соперники — Робер II, герцог Капуи, и Райнальф, герцог Авеллино, шурин Роджера, а также жители Италии, в среде которых зрели идеи городской автономии и республиканского правления.
Папа Гонорий провозгласил крестовый поход против Роджера, но вынужден был отказаться от своих притязаний, когда армия норманнов, сарацинов и греков с Сицилии взяла верх над войсками коалиции. К концу 1129 года Неаполь, Капуя и другие города признали Роджера своим герцогом.
Для упрочения позиций Роджеру требовалась королевская корона. Гонорий скончался в начале 1130 года. В который раз за средние века духовные и светские политики выдвинули двух претендентов на папский престол. Роджер поддержал Анаклета. Иннокентий бежал во Францию. Анаклет расплатится с Роджером буллой, провозглашающей последнего королем Сицилии.
Вспыхнула война. Известный в дальнейшем как Святой Бернар, сам Бернар Клервоский выступил за Иннокентия и объявил низложенным короля-язычника. Луи VI, король Франции, Генрих I, король Англии, Лотарь, император Священной Римской империи поддержали Иннокентия.
Под водительством Райнальфа Южная Италия вновь восстала. Смута и раздор охватили эти земли.
К 1134 году Роджер, казалось, был близок к победе. Но перспектива возникновения мощного норманнского государства встревожила даже византийского императора в Константинополе, и тот послал подмогу, как и независимые города-государства Пиза и Генуя. В феврале 1137 года Лотарь двинулся на юг вместе со своими германцами и папой Иннокентием. Райнальф и повстанцы присоединились к ним. Победоносная кампания завершилась тем, что в августе Лотарь и папа провозгласили Райнальфа герцогом Апулии. Император отправился домой.
Неукротимый Роджер вернулся назад. Он разгромил Капую и заставил Неаполь признать свою власть. Затем в конце октября он схватился с Райнальфом в Риньяно…
— Вижу, вы прекрасно здесь устроились, — заметил Эверард.
— Мне пришлось научиться любить эти места, — спокойно ответил Вольстрап. — Не все, конечно, по душе. Многие вещи претят мне. Но ведь это свойственно всем эпохам, верно? Глядя отсюда в будущее, растянутое на долгие годы, я понял, как много было ужасного, на что мы, викторианцы, закрывали глаза. Люди здесь замечательны по-своему. У меня хорошая жена, прекрасные дети.
Боль исказила лицо Вольстрапа. Он никогда не мог до конца довериться им. Ему предстояло увидеть, как состарятся и умрут его домашние, если с ними не произойдет чего-нибудь похуже. Служащий Патруля не заглядывает в свое будущее и судьбы тех, кого любит.
— Так увлекательно наблюдать за развитием событий. Я увижу золотой век норманнской Сицилии. — Он помолчал, проглотил подступивший к горлу комок и договорил: — Если мы сможем устранить несчастье.
— Вы правы, — Эверард решил, что пора переходить к делу. — К вам поступила какая-нибудь информация после вашего первого доклада?
— Да. Я пока не передал ее, поскольку она еще не обобщена. По-моему, лучше составить полную картину.
Эверард не разделял его мнения, но не подал виду.
— Я не ожидал… агента-оперативника так скоро, — Вольстрап выпрямился на стуле и придал твердость голосу: — Остатки армии Роджера, уцелевшие на поле битвы, бежали в Реджо, переправились на судне через пролив и остались там. Их командир предстал во дворце с докладом. Я, естественно, приплачиваю некоторым слугам при дворе. Суть истории заключается в том, что бесспорная победа Райнальфа, гибель короля и наследного принца приписываются молодому рыцарю из Ананьи, некоему Лоренцо де Конти. Но это, как вы понимаете, слухи, которые достигли их ушей, пока они пробирались домой через враждебно настроенную к ним страну. Слухи могут оказаться неверными.
Эверард потер заросшую щеку.
— Да, дело требует изучения, — медленно произнес он. — Возможно, в слухах есть доля истины. Мне бы хотелось поговорить с командиром отряда. Могли бы вы под благовидным предлогом устроить такую встречу? И еще, если этот парень Лоренцо окажется ключевой фигурой, то… — Охотничий азарт охватил Эверарда. — То я попробую начать операцию с него.
1138-АЛЬФА ГОД ОТ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА
Однажды в осенний день, когда стояла бодрящая погода, на высоком холме Ананьи, километрах в шестидесяти пяти от Рима, появился всадник. Местные жители разглядывали лошадь и наездника, потому что оба были непривычно крупными. Мужчина, вне всякого сомнения, умел обращаться с мечом и щитом, но сейчас ехал невооруженным. Судя по виду, он был человеком знатным. Навьюченный мул плелся сзади на привязи, но чужестранец путешествовал один. Стражники у городских ворот вежливо ответили на его приветствие, произнесенное на тосканском диалекте с сильным акцентом. Расспросив их, всадник направился на приличный постоялый двор. Пока снимали его поклажу, распрягали и кормили лошадь и мула, гость за кружкой эля беседовал с хозяином. Новый постоялец, по-немецки приветливый и напористый, быстро разузнал обо всем, что его интересовало. Затем он дал монету одному из прислуживающих мальчишек, чтобы тот доставил его записку по нужному адресу.
«Герр Манфред фон Айнбек Саксонский заверяет в истинном почтении синьора Лоренцо де Конти, героя Риньяно, и был бы счастлив нанести ему визит», — гласило послание.
Мэнс Эверард помнил, что в XIX и XX веках в Айнбеке варили отменное пиво, и он позволил себе эту маленькую шутку, чтобы отвлечься от печальных воспоминаний о своей призрачной реальности.
Титулы «синьор» и «герр» имели в то время не столь отчетливое значение и различие, как в будущем, когда сформировались институты и правила рыцарства. Как бы там ни было, по стилю послания адресату станет ясно, что оно написано человеком военным и высокородным. В будущем эти обращения будут соответствовать «мистеру», — но это в его будущем, а кто знает, что случится в этом неведомом новом грядущем?
Посыльный вернулся с приглашением немедленно прибыть в гости. Чужеземцев неизменно жаловали вниманием, поскольку они могли рассказать новости. Эверард переоделся в платье, которому технический специалист Патруля специально придал поношенный и истрепанный в пути вид. Он отправился пешком в сопровождении того же мальчика-слуги. После недавнего дождя город казался чище обычного. Улочки, зажатые между стенами домов и выступающими верхними этажами, были наполнены полумраком, но, посмотрев на полоску неба, Эверард заметил рубиново-золотой закатный луч на соборе, который возвышался на самой вершине холма.
Агент держал путь к месту, расположенному чуть ниже, неподалеку от Палаццо Чивико, возвышавшемуся на склоне холма. Семейства Конти и Гаэтано были самыми важными среди фамилий Ананьи, стяжавших себе славу на протяжении нескольких последних поколений. Конти жили в громадном доме, известняк его стен лишь слегка тронуло время, которое в конце концов источит его в прах. Прекрасная колоннада и стекла в окнах смягчали суровый лик сооружения. Слуги в сине-желтых ливреях, все итальянцы и христиане, напомнили Эверарду, как далеко он от Сицилии — не в милях и днях, а по духу. Лакей провел его по залам и комнатам, обставленным весьма скудно. Лоренцо — младший сын в семье, богатой одной лишь славой, еще холостой, жил здесь, только потому, что Рим был ему не по карману. Несмотря на упадок, поразивший великий город, знать из провинциальных земель папской области предпочитала жить в своих римских замках, похожих на крепости, изредка навещая сельские владения.
Лоренцо устроился в двух комнатах в глубине дома: их легче было обогревать, чем большое помещение. Энергичность — вот что прежде всего почувствовал Эверард, ступив в его покои. Хозяин, спокойно сидевший на скамье, словно излучал сияние. Он поднялся, как только гость вошел в комнату. Лицо его с классическими чертами, словно изваянное из мрамора, оживилось, заиграло подобно солнечным бликам на воде, потревоженной порывом ветра. Цвет огромных золотисто-карих глаз Лоренцо казался неуловимо изменчивым. Он выглядел старше своих двадцати четырех лет, но в то же время невозможно было определить, сколько ему на самом деле. Волнистые черные волосы ниспадали на плечи, борода и усы аккуратно подстрижены. Он казался высоким для своей эпохи, худощавым, но широким в плечах. Одет Лоренцо был не в домашнее платье, а в плащ, дублет и лосины, словно хотел быть готовым к схватке в любой момент.
Эверард представился.
— Милости прошу, господин мой, во имя Христа и этого дома, — зазвучал баритон хозяина. — Вы оказали мне честь.
— Чести удостоен я, синьор, благодарю вас за любезность, — почтительно ответил Эверард.
Вспыхнула улыбка. Прекрасные зубы, такая редкость в XII веке.
— Будем откровенны, хорошо? Я сгораю от желания поговорить о путешествиях и странствиях. А вы? Пожалуйста, располагайтесь поудобнее.
Пышнотелая молодая женщина, гревшая руки над угольной жаровней, которая кое-как разгоняла холод, помогла Эверарду снять плащ и налила неразбавленного вина из кувшина в кубки. Следом на столе появились засахаренные фрукты и неочищенные орехи. Лоренцо подал ей знак, и она, поклонившись, удалилась в смежную комнату с низко опущенной головой. Эверард успел заметить в ней колыбельку. Дверь за женщиной закрылась.
— Она должна быть там, — объяснил Лоренцо. — Ребенку нездоровится.
Женщина — теперешняя хозяйка дома, несомненно, происходила из крестьян, и у них родился ребенок. Эверард молча кивнул, не выражая надежды на скорое выздоровление. Это считалось дурной приметой. Мужчины не слишком жалуют любовью детей, пока чадо не подрастет.
Они уселись за стол друг против друга. Дневной свет был тусклым, но комнату освещали три медные лампы. Их мерцающий свет словно оживлял воинов на фресках за спиной Лоренцо — они изображали сцены из «Илиады», а может быть, «Энеиды». Эверард не мог точно припомнить.
— Я вижу, вы совершили паломничество, — произнес Лоренцо.
Эверард позаботился о том, чтобы его крест оказался на виду.
— В Святую Землю, во искупление грехов, — ответил сотрудник Патруля.
Лицо хозяина выразило живую заинтересованность.
— А как обстоят дела в Иерусалимском королевстве? До нас доходят неутешительные вести.
— Христиане пока держатся там.
Они будут держаться на протяжении последующих сорока девяти лет, пока Салах-ад-дин не вернет себе Иерусалим… если только и эта часть истории не пошла наперекосяк. На Эверарда обрушился поток вопросов. Он удачно выпутывался из них, поскольку хорошо подготовился, но некоторые ставили его в затруднительное положение своей проницательностью. В отдельных случаях, когда он не мог проявить неведения, Эверард просто придумывал правдоподобные ответы.
— Боже мой! Доведется ли мне посетить эти места? — воскликнул Лоренцо. — Впрочем, у меня куча дел поважнее и поближе к дому.
— Где бы я ни останавливался на пути через Италию, всюду слышал о ваших выдающихся деяниях, — сказал Эверард. — В прошлом году…
Рука Лоренцо рубанула воздух.
— Господь и Святой Георгий помогают нам. Мы почти завершили изгнание сицилийцев. Их новый король, Альфонсо, храбр, но ему недостает ума и изворотливости его отца. Клянусь, мы скоро загоним Альфонсо на его остров и завершим поход, но пока дела идут скверно. Герцог Райнальф, прежде чем мы двинемся дальше, хочет убедиться в собственной власти над Апулией, Кампаньей и теми землями Калабрии, которые мы завоевали. Поэтому я и вернулся домой и теперь зеваю от скуки до боли в скулах. Дружище, как я рад встрече с вами! Расскажите мне о…
Волей-неволей Эверарду пришлось изложить историю герра Манфреда. Вино, оказавшееся изумительным, развязало ему язык, сняло напряжение и придало живости воображению, особенно в деталях повествования. Посетив священные места, совершив омовение в реке Иордан и прочая, прочая, Манфред оказался вовлеченным в стычку с сарацинами, после чего он немного попьянствовал и поволочился за женщинами, перед тем как отправиться в обратный путь домой. Корабль высадил его в Бриндизи, откуда он продолжил путешествие верхом. Один из его слуг стал жертвой болезни, второй погиб в стычке с разбойниками, поскольку войны, которые вел король Роджер из года в год, разорили страну и ввергли в отчаяние множество людей.
— Ну, от разбойников мы страну очистим, — уверил его Лоренцо. — Я думал перезимовать на юге, чтобы навести там порядок, но в это время года путешественников немного, и разбойники укроются по своим жалким норам, а… я совсем не расположен исполнять роль вешателя, какой бы важной ни была эта миссия. Пожалуйста, продолжайте ваш рассказ.
Бандиты очень досаждали герру Манфреду, несмотря на его смекалку и внушительную фигуру. Он планировал посетить соборы Рима и нанять новую прислугу. Но не мог миновать Ананьи, поскольку мечтал увидеть прославленного синьора Лоренцо де Конти, чей подвиг в прошлом году при Риньяно…
— Увы, друг мой! Боюсь, вас ждут злоключения, — вздохнул итальянец. — Не вздумайте идти через Альпы без провожатых и охраны.
— Да, я кое-что слышал. Могли бы вы рассказать мне подробности? — вопрос этот был естествен для герра Манфреда.
— Полагаю, вам известно, что наш преданный друг император Лотарь скончался в декабре по дороге домой, — объяснил Лоренцо. — Вопрос о наследнике сейчас обсуждается, и противоречия между различными сторонами довели дело до войны. Боюсь, империя будет переживать потрясения еще долгие годы.
«Пока Фридрих Барбаросса, наконец, не наведет там порядок, — подумал Эверард. — При условии, что к тому времени история не выйдет из привычного русла».
Лоренцо просветлел.
— Как вы убедились, главным по-прежнему остается восстановление справедливости, — продолжил он. — Теперь, когда повержен этот богоотступник, этот дьявол Роджер, его королевство у нас на глазах рассыпается, как замок из песка под дождем. Я вижу Божие знамение в том, что старший сын и тезка Роджера умер вместе с отцом. Из него вышел бы достойный противник. Альфонсо, которого выбрали в качестве наследника… впрочем, я уже говорил вам о нем.
— А все благодаря тому знаменательному дню, — Эверард попытался ввести беседу в нужную ему колею, — который настал благодаря вам. Меня истомила жажда услышать рассказ об этих событиях из ваших уст.
Лоренцо улыбнулся, и поток воодушевления подхватил его.
Райнальф, как я уже говорил, забирает в свои владения южные герцогства, никого другого эти земли больше не интересуют. А Райнальф — истинный сын Церкви, преданный Святому Отцу. В январе этого года — вы слышали? — умер самозванец папа Анаклет, и не осталось никого, кто смел бы оспаривать права Иннокентия.
«В моей истории Роджер II обеспечил выборы нового папы, но тот через несколько месяцев сложил с себя тиару. Роджер, тем не менее, обладал личной и политической силой для продолжения противостояния Иннокентию, которое в конце концов закончилось для папы заточением в темницу. По версии Лоренцо, даже слабый противник не по силам Альфонсо», — подумал Эверард.
— Новый сицилийский король по-прежнему настаивает на признании папой его власти, но Иннокентий отменил эту буллу и призвал к новому крестовому походу против дома Отвилей. Мы сбросим их в море и вернем остров Христу!
«Не Христу, а инквизиции, когда она будет создана. Преследованию евреев, мусульман и православных. Сожжению еретиков на кострах».
И все же, по меркам эпохи, Лоренцо казался вполне порядочным человеком. Вино разгорячило его кровь. Он вскочил на ноги и принялся ходить взад-вперед, бурно жестикулируя и продолжая вещать.
— Кроме того, у нас есть сторонники, наши братья во Христе в Испании, которые сейчас выдворяют последних мавров со своей земли. У нас есть королевство Иерусалимское для защиты Вечной Славы Господней. Роджер начал укрепляться в Африке, но мы и те земли вернем в свои руки и захватим новые. Вы знаете, что прежде они были христианскими владениями? И вновь ими станут! Надо посрамить еретика-императора в Константинополе и восстановить власть истинной Церкви на благо его народа. О, безграничная слава, которая ждет нас! И я, грешный, достигну ее, и имя мое прославится в веках. Не осмелюсь мечтать о лаврах Александра или Цезаря, но уподоблюсь Роланду, первому паладину Карла Великого. Конечно, мы прежде всего должны помышлять о воздаянии на небесах за верную службу. Высшая милость заслуживается только на поле брани. Нас окружают бедные, страждущие, скорбящие. Им нужны покой, справедливость, мир. Только дайте мне власть, чтобы даровать им заслуженные блага.
Лоренцо наклонился и, обняв Эверарда за плечи, произнес почти с мольбой:
— Останьтесь с нами, Манфред! Я безошибочно распознаю силу в человеке. Вы один стоите десятерых. Не возвращайтесь на вашу безнадежную родину. Сейчас не время. Вы — саксонец. И, следовательно, подчиняетесь вашему герцогу, который, в свою очередь, подвластен папе. Вы будете полезнее здесь. Каролинги происходят из вашей страны, Манфред. Будьте рыцарем нового Каролинга!
«Вообще-то, — припомнил Эверард, — он был франком и расправился с древними саксонцами с педантичностью Сталина. Однако миф о Каролингах победил. Хотя „Песнь о Роланде“ еще не сложена и рыцарским романам предстоит появиться гораздо позже, популярные истории и баллады, тем не менее, уже в ходу. Лоренцо, похоже, увлечен ими. Я имею дело с романтиком, с мечтателем, который к тому же еще и грозный воин. Опасная смесь. Ему только нимба судьбы над головой не хватает».
Эти размышления вернули агента Патруля к цели его визита.
— Ну что же, мы обсудим ваше предложение, — произнес он осторожно. — Эверард, благодаря крепкому сложению, не чувствовал опьянения, так, легкий жар в крови, который он был способен контролировать разумом. — Но я непременно хочу услышать про ваш подвиг.
Лоренцо рассмеялся.
— О, вы услышите обязательно! Моя гордыня огорчает моего духовника. — Лоренцо сделал круг по комнате. — Оставайтесь! Отужинайте с нами нынче!
Трапеза оказалась легкой, приготовленной на скорую руку. Главное застолье происходило в полдень. Люди, лишенные достаточного освещения, редко засиживались после наступления темноты.
— Вам нечего делать на паршивом постоялом дворе. Позвольте предложить вам ночлег. Живите у нас сколько пожелаете. Я пошлю слуг за вашим конем и поклажей.
Пока родители находились в Риме, Лоренцо распоряжался всем домом. Сев за стол, он схватил кубок с вином.
— Завтра едем на соколиную охоту. Мы сможем свободно поговорить на вольном воздухе.
— С нетерпением жду и благодарю вас от всего сердца.
Холодок пробежал по телу Эверарда.
«Похоже, настает момент попытать удачу», — подумал он.
— Ходят самые невероятные слухи. Особенно о Риньяно. Рассказывают, будто вам явился ангел. Еще говорят, что только чудо помогло вам в схватке с врагом.
— Да, люди болтают все, что ни взбредет им в голову, — проворчал Лоренцо. Затем добавил скороговоркой: — Не один Бог ниспослал нам победу, несомненно, Святой Георгий и мой Святой заступник придали мне сил. Я возжег множество свечей в их честь и намерен основать аббатство, когда одержу окончательную победу над врагами.
Эверард насторожился.
— И никто не видел… ничего сверхъестественного… в тот день?
«Так средневековые люди восприняли бы путешественника во времени и его работу», — подумал Эверард.
Лоренцо покачал головой.
— Нет. Я ничего не заметил и никогда не слышал ничего подобного от других. Действительно, во время сражения нетрудно утратить чувство реальности. Наверно, ваш собственный опыт научил вас отметать подобные преувеличения.
— И ничего примечательного накануне сражения?
Лоренцо озадаченно взглянул на Эверарда.
— Нет. Если сарацины Роджера и пытались прибегнуть к колдовству, то воля Господня пресекла их затею. А почему вы так настойчиво расспрашиваете об этом?
— Слухи, — невнятно пробормотал Эверард. — Видите ли, совершая паломничество, я особое внимание уделяю всевозможным знамениям — с небес или из преисподней. — Он внутренне собрался, выпил залпом вино и изобразил усмешку. — В основном потому, что мне, как солдату, интересно все, происходившее там. Это ведь была необычная битва.
— Да, верно. По правде говоря, я ощутил руку Господа на себе в тот момент, когда опустил копье и пришпорил коня, завидев знамена принца. — Лоренцо перекрестился. — В остальном все было как обычно — шум и крики, неразбериха, ни мгновения, чтобы оглядеться вокруг или задуматься о своей судьбе. Завтра я с радостью поведаю вам обо всем, что сохранила память о тех событиях. — Он улыбнулся. — Но не сейчас. История эта уже набила мне оскомину. На самом деле я бы предпочел поговорить о том, что нам следует предпринять в дальнейшем.
«Герр Манфред фон Айнбек Саксонский заверяет в истинном почтении синьора Лоренцо де Конти, героя Риньяно, и был бы счастлив нанести ему визит», — гласило послание.
Мэнс Эверард помнил, что в XIX и XX веках в Айнбеке варили отменное пиво, и он позволил себе эту маленькую шутку, чтобы отвлечься от печальных воспоминаний о своей призрачной реальности.
Титулы «синьор» и «герр» имели в то время не столь отчетливое значение и различие, как в будущем, когда сформировались институты и правила рыцарства. Как бы там ни было, по стилю послания адресату станет ясно, что оно написано человеком военным и высокородным. В будущем эти обращения будут соответствовать «мистеру», — но это в его будущем, а кто знает, что случится в этом неведомом новом грядущем?
Посыльный вернулся с приглашением немедленно прибыть в гости. Чужеземцев неизменно жаловали вниманием, поскольку они могли рассказать новости. Эверард переоделся в платье, которому технический специалист Патруля специально придал поношенный и истрепанный в пути вид. Он отправился пешком в сопровождении того же мальчика-слуги. После недавнего дождя город казался чище обычного. Улочки, зажатые между стенами домов и выступающими верхними этажами, были наполнены полумраком, но, посмотрев на полоску неба, Эверард заметил рубиново-золотой закатный луч на соборе, который возвышался на самой вершине холма.
Агент держал путь к месту, расположенному чуть ниже, неподалеку от Палаццо Чивико, возвышавшемуся на склоне холма. Семейства Конти и Гаэтано были самыми важными среди фамилий Ананьи, стяжавших себе славу на протяжении нескольких последних поколений. Конти жили в громадном доме, известняк его стен лишь слегка тронуло время, которое в конце концов источит его в прах. Прекрасная колоннада и стекла в окнах смягчали суровый лик сооружения. Слуги в сине-желтых ливреях, все итальянцы и христиане, напомнили Эверарду, как далеко он от Сицилии — не в милях и днях, а по духу. Лакей провел его по залам и комнатам, обставленным весьма скудно. Лоренцо — младший сын в семье, богатой одной лишь славой, еще холостой, жил здесь, только потому, что Рим был ему не по карману. Несмотря на упадок, поразивший великий город, знать из провинциальных земель папской области предпочитала жить в своих римских замках, похожих на крепости, изредка навещая сельские владения.
Лоренцо устроился в двух комнатах в глубине дома: их легче было обогревать, чем большое помещение. Энергичность — вот что прежде всего почувствовал Эверард, ступив в его покои. Хозяин, спокойно сидевший на скамье, словно излучал сияние. Он поднялся, как только гость вошел в комнату. Лицо его с классическими чертами, словно изваянное из мрамора, оживилось, заиграло подобно солнечным бликам на воде, потревоженной порывом ветра. Цвет огромных золотисто-карих глаз Лоренцо казался неуловимо изменчивым. Он выглядел старше своих двадцати четырех лет, но в то же время невозможно было определить, сколько ему на самом деле. Волнистые черные волосы ниспадали на плечи, борода и усы аккуратно подстрижены. Он казался высоким для своей эпохи, худощавым, но широким в плечах. Одет Лоренцо был не в домашнее платье, а в плащ, дублет и лосины, словно хотел быть готовым к схватке в любой момент.
Эверард представился.
— Милости прошу, господин мой, во имя Христа и этого дома, — зазвучал баритон хозяина. — Вы оказали мне честь.
— Чести удостоен я, синьор, благодарю вас за любезность, — почтительно ответил Эверард.
Вспыхнула улыбка. Прекрасные зубы, такая редкость в XII веке.
— Будем откровенны, хорошо? Я сгораю от желания поговорить о путешествиях и странствиях. А вы? Пожалуйста, располагайтесь поудобнее.
Пышнотелая молодая женщина, гревшая руки над угольной жаровней, которая кое-как разгоняла холод, помогла Эверарду снять плащ и налила неразбавленного вина из кувшина в кубки. Следом на столе появились засахаренные фрукты и неочищенные орехи. Лоренцо подал ей знак, и она, поклонившись, удалилась в смежную комнату с низко опущенной головой. Эверард успел заметить в ней колыбельку. Дверь за женщиной закрылась.
— Она должна быть там, — объяснил Лоренцо. — Ребенку нездоровится.
Женщина — теперешняя хозяйка дома, несомненно, происходила из крестьян, и у них родился ребенок. Эверард молча кивнул, не выражая надежды на скорое выздоровление. Это считалось дурной приметой. Мужчины не слишком жалуют любовью детей, пока чадо не подрастет.
Они уселись за стол друг против друга. Дневной свет был тусклым, но комнату освещали три медные лампы. Их мерцающий свет словно оживлял воинов на фресках за спиной Лоренцо — они изображали сцены из «Илиады», а может быть, «Энеиды». Эверард не мог точно припомнить.
— Я вижу, вы совершили паломничество, — произнес Лоренцо.
Эверард позаботился о том, чтобы его крест оказался на виду.
— В Святую Землю, во искупление грехов, — ответил сотрудник Патруля.
Лицо хозяина выразило живую заинтересованность.
— А как обстоят дела в Иерусалимском королевстве? До нас доходят неутешительные вести.
— Христиане пока держатся там.
Они будут держаться на протяжении последующих сорока девяти лет, пока Салах-ад-дин не вернет себе Иерусалим… если только и эта часть истории не пошла наперекосяк. На Эверарда обрушился поток вопросов. Он удачно выпутывался из них, поскольку хорошо подготовился, но некоторые ставили его в затруднительное положение своей проницательностью. В отдельных случаях, когда он не мог проявить неведения, Эверард просто придумывал правдоподобные ответы.
— Боже мой! Доведется ли мне посетить эти места? — воскликнул Лоренцо. — Впрочем, у меня куча дел поважнее и поближе к дому.
— Где бы я ни останавливался на пути через Италию, всюду слышал о ваших выдающихся деяниях, — сказал Эверард. — В прошлом году…
Рука Лоренцо рубанула воздух.
— Господь и Святой Георгий помогают нам. Мы почти завершили изгнание сицилийцев. Их новый король, Альфонсо, храбр, но ему недостает ума и изворотливости его отца. Клянусь, мы скоро загоним Альфонсо на его остров и завершим поход, но пока дела идут скверно. Герцог Райнальф, прежде чем мы двинемся дальше, хочет убедиться в собственной власти над Апулией, Кампаньей и теми землями Калабрии, которые мы завоевали. Поэтому я и вернулся домой и теперь зеваю от скуки до боли в скулах. Дружище, как я рад встрече с вами! Расскажите мне о…
Волей-неволей Эверарду пришлось изложить историю герра Манфреда. Вино, оказавшееся изумительным, развязало ему язык, сняло напряжение и придало живости воображению, особенно в деталях повествования. Посетив священные места, совершив омовение в реке Иордан и прочая, прочая, Манфред оказался вовлеченным в стычку с сарацинами, после чего он немного попьянствовал и поволочился за женщинами, перед тем как отправиться в обратный путь домой. Корабль высадил его в Бриндизи, откуда он продолжил путешествие верхом. Один из его слуг стал жертвой болезни, второй погиб в стычке с разбойниками, поскольку войны, которые вел король Роджер из года в год, разорили страну и ввергли в отчаяние множество людей.
— Ну, от разбойников мы страну очистим, — уверил его Лоренцо. — Я думал перезимовать на юге, чтобы навести там порядок, но в это время года путешественников немного, и разбойники укроются по своим жалким норам, а… я совсем не расположен исполнять роль вешателя, какой бы важной ни была эта миссия. Пожалуйста, продолжайте ваш рассказ.
Бандиты очень досаждали герру Манфреду, несмотря на его смекалку и внушительную фигуру. Он планировал посетить соборы Рима и нанять новую прислугу. Но не мог миновать Ананьи, поскольку мечтал увидеть прославленного синьора Лоренцо де Конти, чей подвиг в прошлом году при Риньяно…
— Увы, друг мой! Боюсь, вас ждут злоключения, — вздохнул итальянец. — Не вздумайте идти через Альпы без провожатых и охраны.
— Да, я кое-что слышал. Могли бы вы рассказать мне подробности? — вопрос этот был естествен для герра Манфреда.
— Полагаю, вам известно, что наш преданный друг император Лотарь скончался в декабре по дороге домой, — объяснил Лоренцо. — Вопрос о наследнике сейчас обсуждается, и противоречия между различными сторонами довели дело до войны. Боюсь, империя будет переживать потрясения еще долгие годы.
«Пока Фридрих Барбаросса, наконец, не наведет там порядок, — подумал Эверард. — При условии, что к тому времени история не выйдет из привычного русла».
Лоренцо просветлел.
— Как вы убедились, главным по-прежнему остается восстановление справедливости, — продолжил он. — Теперь, когда повержен этот богоотступник, этот дьявол Роджер, его королевство у нас на глазах рассыпается, как замок из песка под дождем. Я вижу Божие знамение в том, что старший сын и тезка Роджера умер вместе с отцом. Из него вышел бы достойный противник. Альфонсо, которого выбрали в качестве наследника… впрочем, я уже говорил вам о нем.
— А все благодаря тому знаменательному дню, — Эверард попытался ввести беседу в нужную ему колею, — который настал благодаря вам. Меня истомила жажда услышать рассказ об этих событиях из ваших уст.
Лоренцо улыбнулся, и поток воодушевления подхватил его.
Райнальф, как я уже говорил, забирает в свои владения южные герцогства, никого другого эти земли больше не интересуют. А Райнальф — истинный сын Церкви, преданный Святому Отцу. В январе этого года — вы слышали? — умер самозванец папа Анаклет, и не осталось никого, кто смел бы оспаривать права Иннокентия.
«В моей истории Роджер II обеспечил выборы нового папы, но тот через несколько месяцев сложил с себя тиару. Роджер, тем не менее, обладал личной и политической силой для продолжения противостояния Иннокентию, которое в конце концов закончилось для папы заточением в темницу. По версии Лоренцо, даже слабый противник не по силам Альфонсо», — подумал Эверард.
— Новый сицилийский король по-прежнему настаивает на признании папой его власти, но Иннокентий отменил эту буллу и призвал к новому крестовому походу против дома Отвилей. Мы сбросим их в море и вернем остров Христу!
«Не Христу, а инквизиции, когда она будет создана. Преследованию евреев, мусульман и православных. Сожжению еретиков на кострах».
И все же, по меркам эпохи, Лоренцо казался вполне порядочным человеком. Вино разгорячило его кровь. Он вскочил на ноги и принялся ходить взад-вперед, бурно жестикулируя и продолжая вещать.
— Кроме того, у нас есть сторонники, наши братья во Христе в Испании, которые сейчас выдворяют последних мавров со своей земли. У нас есть королевство Иерусалимское для защиты Вечной Славы Господней. Роджер начал укрепляться в Африке, но мы и те земли вернем в свои руки и захватим новые. Вы знаете, что прежде они были христианскими владениями? И вновь ими станут! Надо посрамить еретика-императора в Константинополе и восстановить власть истинной Церкви на благо его народа. О, безграничная слава, которая ждет нас! И я, грешный, достигну ее, и имя мое прославится в веках. Не осмелюсь мечтать о лаврах Александра или Цезаря, но уподоблюсь Роланду, первому паладину Карла Великого. Конечно, мы прежде всего должны помышлять о воздаянии на небесах за верную службу. Высшая милость заслуживается только на поле брани. Нас окружают бедные, страждущие, скорбящие. Им нужны покой, справедливость, мир. Только дайте мне власть, чтобы даровать им заслуженные блага.
Лоренцо наклонился и, обняв Эверарда за плечи, произнес почти с мольбой:
— Останьтесь с нами, Манфред! Я безошибочно распознаю силу в человеке. Вы один стоите десятерых. Не возвращайтесь на вашу безнадежную родину. Сейчас не время. Вы — саксонец. И, следовательно, подчиняетесь вашему герцогу, который, в свою очередь, подвластен папе. Вы будете полезнее здесь. Каролинги происходят из вашей страны, Манфред. Будьте рыцарем нового Каролинга!
«Вообще-то, — припомнил Эверард, — он был франком и расправился с древними саксонцами с педантичностью Сталина. Однако миф о Каролингах победил. Хотя „Песнь о Роланде“ еще не сложена и рыцарским романам предстоит появиться гораздо позже, популярные истории и баллады, тем не менее, уже в ходу. Лоренцо, похоже, увлечен ими. Я имею дело с романтиком, с мечтателем, который к тому же еще и грозный воин. Опасная смесь. Ему только нимба судьбы над головой не хватает».
Эти размышления вернули агента Патруля к цели его визита.
— Ну что же, мы обсудим ваше предложение, — произнес он осторожно. — Эверард, благодаря крепкому сложению, не чувствовал опьянения, так, легкий жар в крови, который он был способен контролировать разумом. — Но я непременно хочу услышать про ваш подвиг.
Лоренцо рассмеялся.
— О, вы услышите обязательно! Моя гордыня огорчает моего духовника. — Лоренцо сделал круг по комнате. — Оставайтесь! Отужинайте с нами нынче!
Трапеза оказалась легкой, приготовленной на скорую руку. Главное застолье происходило в полдень. Люди, лишенные достаточного освещения, редко засиживались после наступления темноты.
— Вам нечего делать на паршивом постоялом дворе. Позвольте предложить вам ночлег. Живите у нас сколько пожелаете. Я пошлю слуг за вашим конем и поклажей.
Пока родители находились в Риме, Лоренцо распоряжался всем домом. Сев за стол, он схватил кубок с вином.
— Завтра едем на соколиную охоту. Мы сможем свободно поговорить на вольном воздухе.
— С нетерпением жду и благодарю вас от всего сердца.
Холодок пробежал по телу Эверарда.
«Похоже, настает момент попытать удачу», — подумал он.
— Ходят самые невероятные слухи. Особенно о Риньяно. Рассказывают, будто вам явился ангел. Еще говорят, что только чудо помогло вам в схватке с врагом.
— Да, люди болтают все, что ни взбредет им в голову, — проворчал Лоренцо. Затем добавил скороговоркой: — Не один Бог ниспослал нам победу, несомненно, Святой Георгий и мой Святой заступник придали мне сил. Я возжег множество свечей в их честь и намерен основать аббатство, когда одержу окончательную победу над врагами.
Эверард насторожился.
— И никто не видел… ничего сверхъестественного… в тот день?
«Так средневековые люди восприняли бы путешественника во времени и его работу», — подумал Эверард.
Лоренцо покачал головой.
— Нет. Я ничего не заметил и никогда не слышал ничего подобного от других. Действительно, во время сражения нетрудно утратить чувство реальности. Наверно, ваш собственный опыт научил вас отметать подобные преувеличения.
— И ничего примечательного накануне сражения?
Лоренцо озадаченно взглянул на Эверарда.
— Нет. Если сарацины Роджера и пытались прибегнуть к колдовству, то воля Господня пресекла их затею. А почему вы так настойчиво расспрашиваете об этом?
— Слухи, — невнятно пробормотал Эверард. — Видите ли, совершая паломничество, я особое внимание уделяю всевозможным знамениям — с небес или из преисподней. — Он внутренне собрался, выпил залпом вино и изобразил усмешку. — В основном потому, что мне, как солдату, интересно все, происходившее там. Это ведь была необычная битва.
— Да, верно. По правде говоря, я ощутил руку Господа на себе в тот момент, когда опустил копье и пришпорил коня, завидев знамена принца. — Лоренцо перекрестился. — В остальном все было как обычно — шум и крики, неразбериха, ни мгновения, чтобы оглядеться вокруг или задуматься о своей судьбе. Завтра я с радостью поведаю вам обо всем, что сохранила память о тех событиях. — Он улыбнулся. — Но не сейчас. История эта уже набила мне оскомину. На самом деле я бы предпочел поговорить о том, что нам следует предпринять в дальнейшем.