Страница:
Пол Андерсон
Щит времен
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. НЕЗНАКОМЕЦ У ТВОИХ ВОРОТ
1987 ГОД ОТ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА
Возвращение в Нью-Йорк в тот же самый день, когда он его покинул, возможно, было ошибкой. Даже здесь стояла прекрасная весенняя пора. В такие сумерки не сидят в одиночестве, предаваясь воспоминаниям. Дождь слегка освежил воздух, и в открытые окна влетал нежный запах весенних цветов и зелени. Огни, струившиеся внизу и шум улицы создавали впечатление, что под стенами дома течет река. Мэнсу Эверарду захотелось выйти из дома.
Он мог бы отправиться в Центральный парк, прихватив на всякий случай парализующий пистолет. Ни один полицейский этого века не примет его за боевое оружие. После разгула насилия, свидетелем которого недавно стал Мэнс, лучше пройтись по какой-нибудь спокойной аллее и завершить прогулку в одном из знакомых кабачков, посидев там за пивом в приятной компании. Приди ему в голову идея уехать прочь, в его распоряжении был темпороллер в штабе Патруля, оставалось только выбрать подходящую эру и точку на планете Земля. Агент-оперативник никому не обязан отчитываться о своем решении. Но что поделаешь, он оказался в западне, подстроенной ему телефонным звонком. Мэнс, не выпуская изо рта ароматно дымящуюся трубку, мерял шагами густеющий мрак квартиры и время от времени бранил себя. Какая нелепость — поддаваться настроению. Упадок сил после активной работы естествен, однако он уже провел две необременительные недели в Тире, где правил Хирам, и завершил все дела, связанные с его миссией. Что касается Бронвен, то он обеспечил ее до конца жизни, и возвращение к ней могло лишь разрушить состояние благополучия, обретенное ею; календарь указывал на то, что Бронвен погребена под пылью двадцати девяти столетий, так что и дело с концом.
Звонок в дверь вернул его к действительности. Мэнс включил свет и зажмурился от неожиданно яркой вспышки, затем впустил гостя в дом.
— Добрый вечер, агент Эверард, — поздоровался вошедший мужчина по-английски с едва уловимым акцентом. — Гийон. Надеюсь, что не застал вас в неурочное время.
— Нет-нет, я ведь не отказался от встречи, когда вы позвонили мне.
Они пожали друг другу руки. Эверард вдруг подумал, а был ли принят этот жест в родном Гийону окружении. Из каких времен и краев явился пришелец?
— Проходите.
— Видите ли, я полагал, что сегодня вы захотите разделаться с мирскими заботами, а завтра, может быть, отбыть на отдых, вернее на каникулы, как говорите вы, американцы, верно? В какое-нибудь благословенное местечко. Я мог бы, конечно, побеседовать с вами и после вашего возвращения, но тогда воспоминания утратят живость. К тому же, признаться, мне хотелось познакомиться с вами. Может быть, вы позволите пригласить вас на ужин в ресторан? Какой вам нравится?
С этими словами Гийон вошел в комнату и устроился в кресле. Он был неброской внешности, невысокий, худощавый, в сером заурядном костюме. Голова большая, но лицо его, смуглое, с тонко вылепленными чертами, при ближайшем рассмотрении не соответствовало ни одной из рас, живущих ныне на планете.
Эверард гадал, какие силы скрывает улыбка гостя.
— Спасибо, — отозвался он.
На первый взгляд, мелочь. Подумаешь, пригласил. Агент Патруля Времени и без того распоряжается неограниченными средствами. Но на самом деле предложение значило много. Гийон готов был потратить на него время из личной продолжительности жизни.
— А если мы немного отложим наш серьезный разговор? Не выпить ли нам для начала?
Заказ принят. Эверард налил шотландского виски с содовой для обоих. Гийон не возражал против дыма его трубки. Эверард опустился в кресло.
— Позвольте еще раз поздравить вас с достижениями в Финикии, — произнес посетитель. — Потрясающе.
— У меня была отличная команда.
— Действительно. Но она имела первоклассного лидера. И подготовительную работу вы провели в одиночку, рискуя собой.
— Вы пришли ко мне ради этого? — требовательно произнес Эверард. — Я ведь довольно подробно отчитался. Вы наверняка уже ознакомились с моим докладом. Не знаю, что еще я могу рассказать вам.
Гийон уставился в приподнятый стакан, словно в нем лежали не кусочки льда, а дельфский кубик для гадания.
— Возможно, вы опустили некоторые детали, на ваш взгляд, не имеющие отношения к делу, — пробормотал он.
Мелькнувший хмурый взгляд собеседника не ускользнул от внимания Эверарда. Гийон поднял свободную руку.
— Не беспокойтесь. Я не намерен вторгаться в ваши личные дела. Оперативник, равнодушный к существам человеческим, просто… неполноценен. Бесполезен или даже опасен. Но наши чувства неприкосновенны до тех пор, пока мы не позволяем им мешать выполнению служебных обязанностей.
«Как много он знает или подозревает?» — гадал Эверард. Печальный, короткий роман с кельтской девушкой-рабыней, заранее обреченный из-за временной бездны между их появлением на свет; хлопоты по ее освобождению и замужеству, прощание. «Впрочем, сам я спрашивать не стану… Еще узнаешь то, о чем знать совсем не хочется…»
Эверарда не поставили в известность о том, что нужно Гийону и зачем, он знал лишь, что у него по крайней мере такие же полномочия, может быть, выше. В Патруле, за исключением его низших эшелонов, отсутствовали строгие уставные отношения и формальная подчиненность. Сама суть Патруля исключала иерархию. Его структура была гибче и прочнее любой регламентированной системы. Похоже, только данеллиане полностью понимали ее.
Голос Эверарда, однако, обрел резкость.
— У агентов-оперативников достаточно широкие полномочия, — он не просто формулировал очевидное.
— Само собой разумеется, — отозвался Гийон с коварной покорностью. — Я лишь надеюсь собрать некоторые крупицы информации о том, что вам довелось испытать. А потом, пожалуйста, наслаждайтесь честно заработанным отдыхом. — И совсем вкрадчиво: — Позвольте спросить, входит ли в ваши планы встреча с мисс Вандой Тамберли?
Эверард так вздрогнул, что чуть не выплеснул спиртное.
— Что?!
«Возьми себя в руки. Перехвати инициативу», — тут же подумал он.
— Так вы пришли за тем, чтобы поговорить о ней?
— Ведь это вы дали ей рекомендацию.
— После чего она прошла предварительные испытания. Разве не так?
— Разумеется. Но вы встретили ее в тот момент, когда она попала в ту самую перуанскую историю. Короткое, но страстное и запоминающееся знакомство, — Гийон усмехнулся. — С той поры ваши отношения стали ближе. Это ни для кого не секрет.
— Не велика тайна, — огрызнулся Эверард. — Она очень молода. Но я, так сказать, считаю ее своим другом. — Он помолчал немного. — Протеже, если вам угодно.
«Мы и встречались-то всего два раза, — подумал Эверард. — Потом я уехал в Финикию, поездка унесла из моей жизни недели… И вот я вернулся в ту же весну, когда мы с ней впервые оказались вдвоем в Сан-Франциско».
— Да, я непременно увижусь с ней, — добавил Эверард. — Но у нее много других забот. Возвращение в сентябре на Галапагосские острова, откуда ее похитили, затем возвращение домой обычным путем и несколько месяцев на то, чтобы уладить все дела в XX веке и исчезнуть, не вызвав у окружающих никаких вопросов. Но какого черта я повторяю то, что хорошо вам известно и без меня?
«Видимо, размышляю вслух, — подумал Эверард. — Ванда, конечно, не Бронвен, но она может, сама о том не подозревая, помочь мне забыть Бронвен. Как мне и следовало поступить уже давным-давно…»
Эверард не был склонен к самоанализу. Он вдруг осознал, что для душевного покоя ему нужен не очередной роман, нужно лишь побыть немного рядом с молодостью и невинностью. Словно истомленному жаждой человеку, ищущему источник высоко в горах… Потом он вернется к своей привычной жизни, а она будет искать себя на новом пути, в Патруле.
По коже пробежал холодок. «А вдруг ее не примут?»
— Почему, собственно, она вас интересует? Вы занимаетесь подбором кадров? Кто-то выразил сомнения по поводу мисс Тамберли?
Гийон покачал головой.
— Напротив. Психоисследования аттестовали ее прекрасно. Последующие проверки будут чисто формальными — просто чтобы помочь ей с профессиональной ориентацией и подготовить к первым полевым заданиям.
— Хорошо.
Эверард немного успокоился. Пожалуй, он слишком много курит. Глоток виски терпкой прохладой разлился по языку.
— Я упомянул ее просто потому, что ваша судьба перекликается с событиями, в которых замешаны экзальтационисты, — сказал Гийон. Голос его звучал приглушенно, словно бы скучающе. — Прежде вы и ваши соратники помешали их попыткам подорвать карьеру Симона Боливара. Спасая мисс Тамберли, которая, кстати, довольно умело защищала себя сама, вы предотвратили похищение экзальтационистами выкупа Атауальпы и тем самым изменение истории испанского завоевания Латинской Америки. Теперь вы спасли от них древний Тир и пленили почти всех, кто уцелел в ходе операции, включая Меро Варагана. Отличная работа. Тем не менее задача пока не выполнена до конца.
— Верно, — прошептал Эверард.
— Я здесь для того, чтобы… прочувствовать обстановку, — сказал Гийон. — Я не могу точно сформулировать, чего я добиваюсь, даже если заговорю на темпоральном языке.
Он продолжал прежним тоном, но уже без улыбки, и в его бегающем взоре появилось что-то пугающее.
— Происшедшее укладывается в прямолинейную логику не более, чем сама концепция изменчивой реальности. И «интуиция», и «откровение» — оба эти слова совершенно неадекватны. Вот я и стремлюсь… найти иной способ постижения.
Повисло молчание. Казалось, что даже шум города за окном стал тише.
— У нас неофициальный разговор. Я лишь пробую уловить чувства, воспоминания, какие вызывает у вас опыт работы. И все. После этого вы вольны отправляться куда угодно. Но судите сами. Может ли быть чистой случайностью, что вы, Мэнсон Эверард, трижды участвовали в операциях против экзальтационистов? Только однажды вы выступили с предположением, что именно они ответственны за отклонения в истории. Тем не менее вы стали Немезидой для Меро Варагана, который, теперь я могу это признать, держал среднее звено Патруля в страхе. Случайно ли это? Случайно ли то обстоятельство, что Ванда Тамберли была втянута в водоворот событий как раз в тот момент, когда ее родственник, без ведома Ванды, уже работал в Патруле?
— Он-то как раз и стал причиной того, что она…
Эверард умолк. У него похолодело внутри. Кто этот человек в действительности? Чем он занимается?
— Именно поэтому нам хочется получше узнать вас, — сказал Гийон. — Не вторгаясь в вашу личную жизнь, я надеюсь получить ключ к тому, что мы — весьма условно — называем гиперматрицей континуума. Благодаря этим данным мы могли бы напасть на след последних экзальтационистов. Они отчаянны и мстительны, как вы знаете. Мы обязаны выследить их.
— Понимаю, — выдохнул Эверард.
Кровь ударила ему в голову. Он едва расслышал заключительную фразу Гийона:
— Но, пожалуй, гораздо более серьезное значение имеют направление и исход…
И вряд ли заметил, как Гийон оборвал себя на полуслове, словно боялся проговориться о чем-то важном. Эверард, подобно гончей, возвращался назад, пытаясь отыскать след, всматривался вперед, понимая, что нужно не в засаде сидеть, а завершать охоту.
Он мог бы отправиться в Центральный парк, прихватив на всякий случай парализующий пистолет. Ни один полицейский этого века не примет его за боевое оружие. После разгула насилия, свидетелем которого недавно стал Мэнс, лучше пройтись по какой-нибудь спокойной аллее и завершить прогулку в одном из знакомых кабачков, посидев там за пивом в приятной компании. Приди ему в голову идея уехать прочь, в его распоряжении был темпороллер в штабе Патруля, оставалось только выбрать подходящую эру и точку на планете Земля. Агент-оперативник никому не обязан отчитываться о своем решении. Но что поделаешь, он оказался в западне, подстроенной ему телефонным звонком. Мэнс, не выпуская изо рта ароматно дымящуюся трубку, мерял шагами густеющий мрак квартиры и время от времени бранил себя. Какая нелепость — поддаваться настроению. Упадок сил после активной работы естествен, однако он уже провел две необременительные недели в Тире, где правил Хирам, и завершил все дела, связанные с его миссией. Что касается Бронвен, то он обеспечил ее до конца жизни, и возвращение к ней могло лишь разрушить состояние благополучия, обретенное ею; календарь указывал на то, что Бронвен погребена под пылью двадцати девяти столетий, так что и дело с концом.
Звонок в дверь вернул его к действительности. Мэнс включил свет и зажмурился от неожиданно яркой вспышки, затем впустил гостя в дом.
— Добрый вечер, агент Эверард, — поздоровался вошедший мужчина по-английски с едва уловимым акцентом. — Гийон. Надеюсь, что не застал вас в неурочное время.
— Нет-нет, я ведь не отказался от встречи, когда вы позвонили мне.
Они пожали друг другу руки. Эверард вдруг подумал, а был ли принят этот жест в родном Гийону окружении. Из каких времен и краев явился пришелец?
— Проходите.
— Видите ли, я полагал, что сегодня вы захотите разделаться с мирскими заботами, а завтра, может быть, отбыть на отдых, вернее на каникулы, как говорите вы, американцы, верно? В какое-нибудь благословенное местечко. Я мог бы, конечно, побеседовать с вами и после вашего возвращения, но тогда воспоминания утратят живость. К тому же, признаться, мне хотелось познакомиться с вами. Может быть, вы позволите пригласить вас на ужин в ресторан? Какой вам нравится?
С этими словами Гийон вошел в комнату и устроился в кресле. Он был неброской внешности, невысокий, худощавый, в сером заурядном костюме. Голова большая, но лицо его, смуглое, с тонко вылепленными чертами, при ближайшем рассмотрении не соответствовало ни одной из рас, живущих ныне на планете.
Эверард гадал, какие силы скрывает улыбка гостя.
— Спасибо, — отозвался он.
На первый взгляд, мелочь. Подумаешь, пригласил. Агент Патруля Времени и без того распоряжается неограниченными средствами. Но на самом деле предложение значило много. Гийон готов был потратить на него время из личной продолжительности жизни.
— А если мы немного отложим наш серьезный разговор? Не выпить ли нам для начала?
Заказ принят. Эверард налил шотландского виски с содовой для обоих. Гийон не возражал против дыма его трубки. Эверард опустился в кресло.
— Позвольте еще раз поздравить вас с достижениями в Финикии, — произнес посетитель. — Потрясающе.
— У меня была отличная команда.
— Действительно. Но она имела первоклассного лидера. И подготовительную работу вы провели в одиночку, рискуя собой.
— Вы пришли ко мне ради этого? — требовательно произнес Эверард. — Я ведь довольно подробно отчитался. Вы наверняка уже ознакомились с моим докладом. Не знаю, что еще я могу рассказать вам.
Гийон уставился в приподнятый стакан, словно в нем лежали не кусочки льда, а дельфский кубик для гадания.
— Возможно, вы опустили некоторые детали, на ваш взгляд, не имеющие отношения к делу, — пробормотал он.
Мелькнувший хмурый взгляд собеседника не ускользнул от внимания Эверарда. Гийон поднял свободную руку.
— Не беспокойтесь. Я не намерен вторгаться в ваши личные дела. Оперативник, равнодушный к существам человеческим, просто… неполноценен. Бесполезен или даже опасен. Но наши чувства неприкосновенны до тех пор, пока мы не позволяем им мешать выполнению служебных обязанностей.
«Как много он знает или подозревает?» — гадал Эверард. Печальный, короткий роман с кельтской девушкой-рабыней, заранее обреченный из-за временной бездны между их появлением на свет; хлопоты по ее освобождению и замужеству, прощание. «Впрочем, сам я спрашивать не стану… Еще узнаешь то, о чем знать совсем не хочется…»
Эверарда не поставили в известность о том, что нужно Гийону и зачем, он знал лишь, что у него по крайней мере такие же полномочия, может быть, выше. В Патруле, за исключением его низших эшелонов, отсутствовали строгие уставные отношения и формальная подчиненность. Сама суть Патруля исключала иерархию. Его структура была гибче и прочнее любой регламентированной системы. Похоже, только данеллиане полностью понимали ее.
Голос Эверарда, однако, обрел резкость.
— У агентов-оперативников достаточно широкие полномочия, — он не просто формулировал очевидное.
— Само собой разумеется, — отозвался Гийон с коварной покорностью. — Я лишь надеюсь собрать некоторые крупицы информации о том, что вам довелось испытать. А потом, пожалуйста, наслаждайтесь честно заработанным отдыхом. — И совсем вкрадчиво: — Позвольте спросить, входит ли в ваши планы встреча с мисс Вандой Тамберли?
Эверард так вздрогнул, что чуть не выплеснул спиртное.
— Что?!
«Возьми себя в руки. Перехвати инициативу», — тут же подумал он.
— Так вы пришли за тем, чтобы поговорить о ней?
— Ведь это вы дали ей рекомендацию.
— После чего она прошла предварительные испытания. Разве не так?
— Разумеется. Но вы встретили ее в тот момент, когда она попала в ту самую перуанскую историю. Короткое, но страстное и запоминающееся знакомство, — Гийон усмехнулся. — С той поры ваши отношения стали ближе. Это ни для кого не секрет.
— Не велика тайна, — огрызнулся Эверард. — Она очень молода. Но я, так сказать, считаю ее своим другом. — Он помолчал немного. — Протеже, если вам угодно.
«Мы и встречались-то всего два раза, — подумал Эверард. — Потом я уехал в Финикию, поездка унесла из моей жизни недели… И вот я вернулся в ту же весну, когда мы с ней впервые оказались вдвоем в Сан-Франциско».
— Да, я непременно увижусь с ней, — добавил Эверард. — Но у нее много других забот. Возвращение в сентябре на Галапагосские острова, откуда ее похитили, затем возвращение домой обычным путем и несколько месяцев на то, чтобы уладить все дела в XX веке и исчезнуть, не вызвав у окружающих никаких вопросов. Но какого черта я повторяю то, что хорошо вам известно и без меня?
«Видимо, размышляю вслух, — подумал Эверард. — Ванда, конечно, не Бронвен, но она может, сама о том не подозревая, помочь мне забыть Бронвен. Как мне и следовало поступить уже давным-давно…»
Эверард не был склонен к самоанализу. Он вдруг осознал, что для душевного покоя ему нужен не очередной роман, нужно лишь побыть немного рядом с молодостью и невинностью. Словно истомленному жаждой человеку, ищущему источник высоко в горах… Потом он вернется к своей привычной жизни, а она будет искать себя на новом пути, в Патруле.
По коже пробежал холодок. «А вдруг ее не примут?»
— Почему, собственно, она вас интересует? Вы занимаетесь подбором кадров? Кто-то выразил сомнения по поводу мисс Тамберли?
Гийон покачал головой.
— Напротив. Психоисследования аттестовали ее прекрасно. Последующие проверки будут чисто формальными — просто чтобы помочь ей с профессиональной ориентацией и подготовить к первым полевым заданиям.
— Хорошо.
Эверард немного успокоился. Пожалуй, он слишком много курит. Глоток виски терпкой прохладой разлился по языку.
— Я упомянул ее просто потому, что ваша судьба перекликается с событиями, в которых замешаны экзальтационисты, — сказал Гийон. Голос его звучал приглушенно, словно бы скучающе. — Прежде вы и ваши соратники помешали их попыткам подорвать карьеру Симона Боливара. Спасая мисс Тамберли, которая, кстати, довольно умело защищала себя сама, вы предотвратили похищение экзальтационистами выкупа Атауальпы и тем самым изменение истории испанского завоевания Латинской Америки. Теперь вы спасли от них древний Тир и пленили почти всех, кто уцелел в ходе операции, включая Меро Варагана. Отличная работа. Тем не менее задача пока не выполнена до конца.
— Верно, — прошептал Эверард.
— Я здесь для того, чтобы… прочувствовать обстановку, — сказал Гийон. — Я не могу точно сформулировать, чего я добиваюсь, даже если заговорю на темпоральном языке.
Он продолжал прежним тоном, но уже без улыбки, и в его бегающем взоре появилось что-то пугающее.
— Происшедшее укладывается в прямолинейную логику не более, чем сама концепция изменчивой реальности. И «интуиция», и «откровение» — оба эти слова совершенно неадекватны. Вот я и стремлюсь… найти иной способ постижения.
Повисло молчание. Казалось, что даже шум города за окном стал тише.
— У нас неофициальный разговор. Я лишь пробую уловить чувства, воспоминания, какие вызывает у вас опыт работы. И все. После этого вы вольны отправляться куда угодно. Но судите сами. Может ли быть чистой случайностью, что вы, Мэнсон Эверард, трижды участвовали в операциях против экзальтационистов? Только однажды вы выступили с предположением, что именно они ответственны за отклонения в истории. Тем не менее вы стали Немезидой для Меро Варагана, который, теперь я могу это признать, держал среднее звено Патруля в страхе. Случайно ли это? Случайно ли то обстоятельство, что Ванда Тамберли была втянута в водоворот событий как раз в тот момент, когда ее родственник, без ведома Ванды, уже работал в Патруле?
— Он-то как раз и стал причиной того, что она…
Эверард умолк. У него похолодело внутри. Кто этот человек в действительности? Чем он занимается?
— Именно поэтому нам хочется получше узнать вас, — сказал Гийон. — Не вторгаясь в вашу личную жизнь, я надеюсь получить ключ к тому, что мы — весьма условно — называем гиперматрицей континуума. Благодаря этим данным мы могли бы напасть на след последних экзальтационистов. Они отчаянны и мстительны, как вы знаете. Мы обязаны выследить их.
— Понимаю, — выдохнул Эверард.
Кровь ударила ему в голову. Он едва расслышал заключительную фразу Гийона:
— Но, пожалуй, гораздо более серьезное значение имеют направление и исход…
И вряд ли заметил, как Гийон оборвал себя на полуслове, словно боялся проговориться о чем-то важном. Эверард, подобно гончей, возвращался назад, пытаясь отыскать след, всматривался вперед, понимая, что нужно не в засаде сидеть, а завершать охоту.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЖЕНЩИНЫ И ЛОШАДИ, ВЛАСТЬ И ВОЙНА
1985 ГОД ОТ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА
Здесь, где созвездие Медведицы нависло так низко, ночь пронзала холодом до костей. Днем горы скрывали горизонт, заслоняя его скалами, снегом, облаками. Мужчина, задыхаясь, брел по горному кряжу, чувствуя, как осыпаются под сапогами камни, и изнемогая от невозможности вздохнуть полной грудью. Горло его пересыхало все сильнее. Еще страшили пуля или кинжал, которые с наступлением темноты могли лишить его жизни на этой пустынной земле.
Капитан предстал перед Юрием Алексеевичем Гаршиным подобно ангелу из рая, как его описывала бабушка. Случилось это на третий день после того, как он попал в засаду. Юрий шел на северо-восток, в основном вниз по склону, хотя ему казалось, что каждый шаг уводит его вверх, придавливая тяжестью земли. Где-то там находился лагерь. Спальный мешок дарил Гаршину минуты отдыха, но ужас снова и снова толкал его в путь, полный не менее страшного одиночества. Помня о скудности пайка в вещмешке, он слегка перекусил, и царапающее нутро чувство голода чуть притупилось. Но ему становилось все тяжелее. Воды, чтобы наполнить флягу, вокруг было предостаточно — источники и растопленный снег — но нечем было подогреть ее. Самовар в родительском доме казался полузабытой мечтой — колхоз, задорные песни над полями ржи, бесконечный ковер луговых цветов, по которому он гулял рука об руку с Еленой Борисовной. Здесь же скалы украшал только лишайник, колючие худосочные кустики цеплялись за камни да торчали кое-где пучки бледной травы. Единственным звуком, помимо его шагов, дыхания и биения пульса, был ветер. Высоко в небе в потоке ветра парила неизвестная Гаршину громадная птица. Стервятник, ждущий его смерти? Нет, эти наверняка пируют над его товарищами…
На его пути вырос утес. Гаршин пошел в обход, размышляя, насколько отклонился от верного пути к своим. Неожиданно он увидел за скалой человека.
Враг! Гаршин схватился за «Калашникова», перекинутого через плечо. Но тут же в мозгу мелькнуло: «Нет! Наш! Форма наша!» Его обдало теплой слепящей волной. Колени подогнулись.
Когда Юрий пришел в себя, незнакомец подошел ближе. Мужчина был в чистой аккуратной форме. В лучах горного солнца ослепительно сверкали офицерские знаки различия. На спине висели ранец и скатка спального мешка. Из оружия у него был только пистолет, но офицер шагал смело и бодро. Совершенно очевидно, что это не солдат правительственных войск Афганистана, одетый в форму, поставленную союзниками. Подтянутая крепкая фигура, светлокожее лицо, скуластое, но немного скошенное к вискам, карельские глаза.
«Похоже, он откуда-нибудь с Ладожского озера, — рассеянно подумал Гаршин. — А я тут тяну армейскую лямку, выжидая конца этой несчастной войны, чтобы вернуться домой. Если, конечно, выживу».
Дрожащей рукой он отдал честь.
Офицер остановился примерно в метре от него. Гаршин разглядывал капитанские звездочки.
— Как вы здесь оказались, рядовой?
Взор капитана пронзал, как ветер в пору заката. Тон, тем не менее, неприязненным не был, говор звучал по-московски, тот самый русский язык, который чаще всего приходилось слышать после призыва в армию, только сейчас на нем говорил более образованный человек.
— Р-р-разрешите, товарищ… — неожиданное, беспомощное, заикающееся бормотание. — Рядовой Юрий Алексеевич Гаршин!
Запинаясь, он назвал свою часть.
— Итак?
— Мы были… наша группа, товарищ капитан… в разведке на горной тропе. Вдруг взрыв, автоматная пальба, и вокруг стали падать замертво люди…
…Сергею тогда размозжило голову, а самого его отшвырнуло, будто тряпичную куклу, потом грохот, дым и клубы пыли, и ты ползешь по-пластунски, в ушах такой оглушающий шум, что ничего не слышишь, а во рту противный привкус лекарства…
— Я увидел… бандитов… нет, одного, бородатого в тюрбане, он хохотал. Они меня не заметили. Я спрятался за кустом, а они были слишком заняты, добивая штыками раненых.
Несмотря на то что в желудке у Гаршина было пусто, он почувствовал приступ рвоты. Горло саднило.
Капитан стоял над ним, пока не стихли конвульсии и не отпустила боль.
— Попейте немного, — предложил офицер. — Прополощите рот, сплюньте. Теперь глотайте, только чуть-чуть.
— Слушаюсь! — подчинился Гаршин. Ему стало легче. Он попытался встать.
— Посидите пока, — произнес капитан. — Досталось вам, ничего не скажешь. У моджахедов теперь и ракетные установки, и скорострельное оружие. Вы скрылись, когда они убрались восвояси, верно?
— Т-так точно. Но не дезертировал или что-нибудь подобное, а…
— Знаю. В этой ситуации вам не оставалось ничего другого. Более того, ваш долг и состоял в том, чтобы вернуться на базу и доложить о случившемся. Вы не решились идти тем же путем. Слишком рискованно. Вы карабкались вверх. Вы пребывали в состоянии оцепенения. Когда пришли в себя, поняли, что сбились с дороги. Так?
— По-моему, так, — Гаршин поднял глаза на склоненную над ним фигуру. Она темнела на фоне неба, как нечто инородное, как утес.
Гаршин снова начал соображать и почувствовал, как пальцы его сжимаются в кулаки.
— А как здесь очутились вы, товарищ капитан?
— У меня спецзадание. Вы не должны упоминать обо мне без моего на то разрешения. Ясно?
— Так точно. Но… — Он сел, выпрямив спину. — Вы говорите так, словно знаете… о моей группе почти все.
Капитан кивнул.
— Я шел по вашим следам и восстановил события. Мятежники скрылись, но тела остались на поле боя, их мародерски обобрали. Я не смог похоронить погибших.
Он не стал распространяться о «славе и геройских подвигах». Гаршин не мог понять, радует это его или огорчает. Удивительно, что офицер вообще снизошел до таких объяснений перед солдатом.
— Мы можем послать группу за телами убитых, — сказал Гаршин. — Если наши узнают о случившемся.
— Конечно. Я помогу вам. Уже лучше? — Капитан протянул ему руку.
Солдат поднялся на ноги, отметив про себя, насколько тверда рука офицера. Он почувствовал, что довольно прочно держится на ногах.
Гаршин чувствовал, как его ощупывают чужие глаза. Слова падали размеренно, как удары молота в руках опытного мастера.
— Должен отметить, рядовой Гаршин, что наша случайная встреча удачна для нас обоих и для всех остальных. Я могу направить вас к базе. Вы должны будете доставить туда одну чрезвычайно важную вещь, заниматься которой у меня нет времени.
Прямо ангел небесный. Гаршин обратился в слух.
— Так точно, товарищ капитан!
— Прекрасно! — капитан все еще пристально смотрел на рядового.
Облака, клубившиеся вокруг двух вершин вдалеке, то плотно укрывали, то обнажали горные пики. У подножия клонились под ветром редкие кустики.
— Расскажите мне, молодой человек, о себе. Сколько вам лет? Откуда родом?
— Д-девятнадцать, товарищ капитан. Из колхоза под Шацком. — Затем смелее: — Вряд ли вам это что-нибудь говорит. Ближайший к нам город — Рязань.
Капитан вновь кивнул.
— Понятно. Вы кажетесь мне смышленым, преданным делу, и, надеюсь, должным образом отнесетесь к моей просьбе. Нужно лишь передать обнаруженный мною предмет по назначению. Возможно, это очень важная находка.
Офицер продел большие пальцы под лямки вещмешка.
— Помогите снять. Вещица там.
Сняв мешок, они опустили его на землю и присели на корточки. Капитан раскрыл мешок и вытащил коробочку. Он по-прежнему был словоохотлив, что совсем не принято у офицеров в отношениях с солдатами, хотя временами Гаршину казалось, что капитан беседует сам с собой, вглядываясь во что-то такое, что ему, Гаршину, не дано видеть.
— Это очень древняя земля. История предала забвению всех людей, которые владели ею, приходили и покидали ее, боролись и умирали, жили здесь из века в век. Последние пришельцы — мы. Наша война непопулярна ни здесь, ни во всем мире. Не давая ни положительной, ни отрицательной оценки этой войне, можно с уверенностью сказать, что она опаляет нас так же, как в свое время обожгла война во Вьетнаме американцев. Вы тогда были еще ребенком. Но если мы сумеем стяжать хотя бы немного славы, приобрести крупицу чести, разве это не послужит нашей родине? Разве это не служба во имя отечества?
По спине солдата пробежал холодок.
— Вы говорите, словно профессор, товарищ капитан, — прошептал он.
Офицер пожал плечами. Голос его поскучнел.
— Какая разница, чем я занимался на гражданке? У меня много интересов. Я набрел на место, где вы оказались в засаде, и среди всего того, что я там обнаружил, был вот этот предмет. Афганцы, видимо, не заметили его. Они торопились, да и что взять с темных обитателей этого племени? Вещица, должно быть, долгие годы пролежала в земле, пока осколок ракеты не вырвал ее на поверхность. Рядом с моей находкой лежали еще какие-то предметы — из металла и кости, — но мое внимание привлек только этот. Вот он. Возьмите.
Капитан вложил коробочку в руки Гаршина. Сантиметров тридцать в длину, около десяти в ширину, зеленовато-серого цвета, покрытая окисной пленкой (бронза?), она прекрасно сохранилась благодаря высокогорной сухости воздуха. Крышка была залита пломбой из смолистого вещества, на которой можно было различить следы печатки. На металлической поверхности просматривались очертания каких-то фигур.
— Осторожнее! — предупредил капитан. — Она очень хрупкая. Ни в коем случае не давите на шкатулку. Ее содержимое — я полагаю, это документы, — может рассыпаться в прах, если вскрыть коробочку без строгого контроля специалистов. Вам все ясно, рядовой Гаршин?
— Да… Так точно, товарищ капитан!
— Как только вернетесь на базу, немедленно доложите сержанту, что вам необходимо видеть командира полка. Это настолько важное задание, что вы обязаны отчитаться только ему одному.
На лице солдата появилось испуганное выражение.
— Но, товарищ капитан, все, что я могу сказать… это…
— Вы должны вручить шкатулку командиру, чтобы она не затерялась где-нибудь у чиновников. Полковник Колтухов, в отличие от большинства его коллег, не безмозглый солдафон. Он во всем разберется и поступит надлежащим образом. Просто расскажите ему правду и отдайте шкатулку. Даю слово, что вы не пострадаете. Колтухов будет спрашивать мое имя и прочие подробности. Скажите, что я не назвал своего имени: мне поручено очень секретное задание, и все, что я вам о себе сказал, неправда. Командир может сообщить обо мне в ГРУ или КГБ, пусть они меня проверяют. Но от вас, рядовой Гаршин, требуется лишь одно: передать Колтухову эту вещь, имеющую исключительно археологическую ценность — вещь, на которую вы могли наткнуться совершенно случайно, так же, как и я. — Капитан засмеялся, хотя взгляд его оставался по-прежнему сосредоточенным.
Гаршин проглотил комок в горле.
— Понятно. Это приказ, товарищ капитан?
— Да. И сейчас нам следует вернуться к своим обязанностям, — он опустил руку в карман. — Возьмите компас. У меня есть еще один. Чтобы попасть в часть, вам нужно держаться отсюда к северо-востоку, и когда вон та вершина окажется точно на юго-западе… то… У меня есть блокнот, я укажу вам маршрут… Счастливого пути, приятель!
Гаршин начал осторожно спускаться с горы. Шкатулку он засунул в спальную скатку. Вещица почти ничего не весила, но ему казалось, что она давит на спину, что она так же тяжела, как солдатские сапоги, и неподъемна, как бремя горной породы, нависшей над ним. Капитан, скрестив на груди руки, смотрел ему вслед. Когда Гаршин оглянулся в последний раз, он увидел, что вокруг каски капитана сияют лучи солнца, образуя небесный нимб, — выглядел он словно ангел, указующий путь в некое таинственное и запретное место.
Капитан предстал перед Юрием Алексеевичем Гаршиным подобно ангелу из рая, как его описывала бабушка. Случилось это на третий день после того, как он попал в засаду. Юрий шел на северо-восток, в основном вниз по склону, хотя ему казалось, что каждый шаг уводит его вверх, придавливая тяжестью земли. Где-то там находился лагерь. Спальный мешок дарил Гаршину минуты отдыха, но ужас снова и снова толкал его в путь, полный не менее страшного одиночества. Помня о скудности пайка в вещмешке, он слегка перекусил, и царапающее нутро чувство голода чуть притупилось. Но ему становилось все тяжелее. Воды, чтобы наполнить флягу, вокруг было предостаточно — источники и растопленный снег — но нечем было подогреть ее. Самовар в родительском доме казался полузабытой мечтой — колхоз, задорные песни над полями ржи, бесконечный ковер луговых цветов, по которому он гулял рука об руку с Еленой Борисовной. Здесь же скалы украшал только лишайник, колючие худосочные кустики цеплялись за камни да торчали кое-где пучки бледной травы. Единственным звуком, помимо его шагов, дыхания и биения пульса, был ветер. Высоко в небе в потоке ветра парила неизвестная Гаршину громадная птица. Стервятник, ждущий его смерти? Нет, эти наверняка пируют над его товарищами…
На его пути вырос утес. Гаршин пошел в обход, размышляя, насколько отклонился от верного пути к своим. Неожиданно он увидел за скалой человека.
Враг! Гаршин схватился за «Калашникова», перекинутого через плечо. Но тут же в мозгу мелькнуло: «Нет! Наш! Форма наша!» Его обдало теплой слепящей волной. Колени подогнулись.
Когда Юрий пришел в себя, незнакомец подошел ближе. Мужчина был в чистой аккуратной форме. В лучах горного солнца ослепительно сверкали офицерские знаки различия. На спине висели ранец и скатка спального мешка. Из оружия у него был только пистолет, но офицер шагал смело и бодро. Совершенно очевидно, что это не солдат правительственных войск Афганистана, одетый в форму, поставленную союзниками. Подтянутая крепкая фигура, светлокожее лицо, скуластое, но немного скошенное к вискам, карельские глаза.
«Похоже, он откуда-нибудь с Ладожского озера, — рассеянно подумал Гаршин. — А я тут тяну армейскую лямку, выжидая конца этой несчастной войны, чтобы вернуться домой. Если, конечно, выживу».
Дрожащей рукой он отдал честь.
Офицер остановился примерно в метре от него. Гаршин разглядывал капитанские звездочки.
— Как вы здесь оказались, рядовой?
Взор капитана пронзал, как ветер в пору заката. Тон, тем не менее, неприязненным не был, говор звучал по-московски, тот самый русский язык, который чаще всего приходилось слышать после призыва в армию, только сейчас на нем говорил более образованный человек.
— Р-р-разрешите, товарищ… — неожиданное, беспомощное, заикающееся бормотание. — Рядовой Юрий Алексеевич Гаршин!
Запинаясь, он назвал свою часть.
— Итак?
— Мы были… наша группа, товарищ капитан… в разведке на горной тропе. Вдруг взрыв, автоматная пальба, и вокруг стали падать замертво люди…
…Сергею тогда размозжило голову, а самого его отшвырнуло, будто тряпичную куклу, потом грохот, дым и клубы пыли, и ты ползешь по-пластунски, в ушах такой оглушающий шум, что ничего не слышишь, а во рту противный привкус лекарства…
— Я увидел… бандитов… нет, одного, бородатого в тюрбане, он хохотал. Они меня не заметили. Я спрятался за кустом, а они были слишком заняты, добивая штыками раненых.
Несмотря на то что в желудке у Гаршина было пусто, он почувствовал приступ рвоты. Горло саднило.
Капитан стоял над ним, пока не стихли конвульсии и не отпустила боль.
— Попейте немного, — предложил офицер. — Прополощите рот, сплюньте. Теперь глотайте, только чуть-чуть.
— Слушаюсь! — подчинился Гаршин. Ему стало легче. Он попытался встать.
— Посидите пока, — произнес капитан. — Досталось вам, ничего не скажешь. У моджахедов теперь и ракетные установки, и скорострельное оружие. Вы скрылись, когда они убрались восвояси, верно?
— Т-так точно. Но не дезертировал или что-нибудь подобное, а…
— Знаю. В этой ситуации вам не оставалось ничего другого. Более того, ваш долг и состоял в том, чтобы вернуться на базу и доложить о случившемся. Вы не решились идти тем же путем. Слишком рискованно. Вы карабкались вверх. Вы пребывали в состоянии оцепенения. Когда пришли в себя, поняли, что сбились с дороги. Так?
— По-моему, так, — Гаршин поднял глаза на склоненную над ним фигуру. Она темнела на фоне неба, как нечто инородное, как утес.
Гаршин снова начал соображать и почувствовал, как пальцы его сжимаются в кулаки.
— А как здесь очутились вы, товарищ капитан?
— У меня спецзадание. Вы не должны упоминать обо мне без моего на то разрешения. Ясно?
— Так точно. Но… — Он сел, выпрямив спину. — Вы говорите так, словно знаете… о моей группе почти все.
Капитан кивнул.
— Я шел по вашим следам и восстановил события. Мятежники скрылись, но тела остались на поле боя, их мародерски обобрали. Я не смог похоронить погибших.
Он не стал распространяться о «славе и геройских подвигах». Гаршин не мог понять, радует это его или огорчает. Удивительно, что офицер вообще снизошел до таких объяснений перед солдатом.
— Мы можем послать группу за телами убитых, — сказал Гаршин. — Если наши узнают о случившемся.
— Конечно. Я помогу вам. Уже лучше? — Капитан протянул ему руку.
Солдат поднялся на ноги, отметив про себя, насколько тверда рука офицера. Он почувствовал, что довольно прочно держится на ногах.
Гаршин чувствовал, как его ощупывают чужие глаза. Слова падали размеренно, как удары молота в руках опытного мастера.
— Должен отметить, рядовой Гаршин, что наша случайная встреча удачна для нас обоих и для всех остальных. Я могу направить вас к базе. Вы должны будете доставить туда одну чрезвычайно важную вещь, заниматься которой у меня нет времени.
Прямо ангел небесный. Гаршин обратился в слух.
— Так точно, товарищ капитан!
— Прекрасно! — капитан все еще пристально смотрел на рядового.
Облака, клубившиеся вокруг двух вершин вдалеке, то плотно укрывали, то обнажали горные пики. У подножия клонились под ветром редкие кустики.
— Расскажите мне, молодой человек, о себе. Сколько вам лет? Откуда родом?
— Д-девятнадцать, товарищ капитан. Из колхоза под Шацком. — Затем смелее: — Вряд ли вам это что-нибудь говорит. Ближайший к нам город — Рязань.
Капитан вновь кивнул.
— Понятно. Вы кажетесь мне смышленым, преданным делу, и, надеюсь, должным образом отнесетесь к моей просьбе. Нужно лишь передать обнаруженный мною предмет по назначению. Возможно, это очень важная находка.
Офицер продел большие пальцы под лямки вещмешка.
— Помогите снять. Вещица там.
Сняв мешок, они опустили его на землю и присели на корточки. Капитан раскрыл мешок и вытащил коробочку. Он по-прежнему был словоохотлив, что совсем не принято у офицеров в отношениях с солдатами, хотя временами Гаршину казалось, что капитан беседует сам с собой, вглядываясь во что-то такое, что ему, Гаршину, не дано видеть.
— Это очень древняя земля. История предала забвению всех людей, которые владели ею, приходили и покидали ее, боролись и умирали, жили здесь из века в век. Последние пришельцы — мы. Наша война непопулярна ни здесь, ни во всем мире. Не давая ни положительной, ни отрицательной оценки этой войне, можно с уверенностью сказать, что она опаляет нас так же, как в свое время обожгла война во Вьетнаме американцев. Вы тогда были еще ребенком. Но если мы сумеем стяжать хотя бы немного славы, приобрести крупицу чести, разве это не послужит нашей родине? Разве это не служба во имя отечества?
По спине солдата пробежал холодок.
— Вы говорите, словно профессор, товарищ капитан, — прошептал он.
Офицер пожал плечами. Голос его поскучнел.
— Какая разница, чем я занимался на гражданке? У меня много интересов. Я набрел на место, где вы оказались в засаде, и среди всего того, что я там обнаружил, был вот этот предмет. Афганцы, видимо, не заметили его. Они торопились, да и что взять с темных обитателей этого племени? Вещица, должно быть, долгие годы пролежала в земле, пока осколок ракеты не вырвал ее на поверхность. Рядом с моей находкой лежали еще какие-то предметы — из металла и кости, — но мое внимание привлек только этот. Вот он. Возьмите.
Капитан вложил коробочку в руки Гаршина. Сантиметров тридцать в длину, около десяти в ширину, зеленовато-серого цвета, покрытая окисной пленкой (бронза?), она прекрасно сохранилась благодаря высокогорной сухости воздуха. Крышка была залита пломбой из смолистого вещества, на которой можно было различить следы печатки. На металлической поверхности просматривались очертания каких-то фигур.
— Осторожнее! — предупредил капитан. — Она очень хрупкая. Ни в коем случае не давите на шкатулку. Ее содержимое — я полагаю, это документы, — может рассыпаться в прах, если вскрыть коробочку без строгого контроля специалистов. Вам все ясно, рядовой Гаршин?
— Да… Так точно, товарищ капитан!
— Как только вернетесь на базу, немедленно доложите сержанту, что вам необходимо видеть командира полка. Это настолько важное задание, что вы обязаны отчитаться только ему одному.
На лице солдата появилось испуганное выражение.
— Но, товарищ капитан, все, что я могу сказать… это…
— Вы должны вручить шкатулку командиру, чтобы она не затерялась где-нибудь у чиновников. Полковник Колтухов, в отличие от большинства его коллег, не безмозглый солдафон. Он во всем разберется и поступит надлежащим образом. Просто расскажите ему правду и отдайте шкатулку. Даю слово, что вы не пострадаете. Колтухов будет спрашивать мое имя и прочие подробности. Скажите, что я не назвал своего имени: мне поручено очень секретное задание, и все, что я вам о себе сказал, неправда. Командир может сообщить обо мне в ГРУ или КГБ, пусть они меня проверяют. Но от вас, рядовой Гаршин, требуется лишь одно: передать Колтухову эту вещь, имеющую исключительно археологическую ценность — вещь, на которую вы могли наткнуться совершенно случайно, так же, как и я. — Капитан засмеялся, хотя взгляд его оставался по-прежнему сосредоточенным.
Гаршин проглотил комок в горле.
— Понятно. Это приказ, товарищ капитан?
— Да. И сейчас нам следует вернуться к своим обязанностям, — он опустил руку в карман. — Возьмите компас. У меня есть еще один. Чтобы попасть в часть, вам нужно держаться отсюда к северо-востоку, и когда вон та вершина окажется точно на юго-западе… то… У меня есть блокнот, я укажу вам маршрут… Счастливого пути, приятель!
Гаршин начал осторожно спускаться с горы. Шкатулку он засунул в спальную скатку. Вещица почти ничего не весила, но ему казалось, что она давит на спину, что она так же тяжела, как солдатские сапоги, и неподъемна, как бремя горной породы, нависшей над ним. Капитан, скрестив на груди руки, смотрел ему вслед. Когда Гаршин оглянулся в последний раз, он увидел, что вокруг каски капитана сияют лучи солнца, образуя небесный нимб, — выглядел он словно ангел, указующий путь в некое таинственное и запретное место.
209 ГОД ДО РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА
Дорога тянулась по правому берегу реки Бактр. Близость воды радовала путников. Приятный бриз, тень от прибрежных ив и шелковиц, любое прикосновение прохлады в летнюю знойную пору воспринималось как целое событие. Поля пшеницы и ячменя, сады с вкраплениями виноградников и даже дикие маки и багряный чертополох казались выбеленными палящими лучами солнца, застывшего в безоблачном небе. Земля эта, тем не менее, была благодатной. Множество домов — небольших, зато каменных — теснились в селениях или рассыпались хуторками по полям. Мэнс Эверард предпочел бы не знать, что все это скоро изменится.
Караван упорно продвигался на юг. Из-под копыт вздымалась пыль. Гиппоник перегрузил свой товар с мулов на верблюдов, как только спустился с гор. Верблюды, пусть дурно пахнущие и строптивые норовом, могли нести более тяжелую поклажу и были особо выгодны в этом засушливом районе, через который пролегал маршрут каравана. Животные, приспособленные к условиям Центральной Азии, сбросили с себя зимнюю шерсть, обнажив один горб. Двугорбые верблюды еще не достигли этой страны, которая позже даст им свое название note 1. Поскрипывала сбруя, позвякивал металл. Бренчания колокольцев слышно не было, им только предстояло еще появиться в будущем.
Караванщики, ободренные приближением к концу их многонедельного путешествия, болтали, перебрасывались шутками, пели, махали руками пешим путникам, кричали и свистели, когда на глаза попадалась хорошенькая девушка, а некоторые из них адресовали свои восторги симпатичным юношам. Большинство караванщиков были родом из Ирана — темноволосые, стройные, бородатые, одетые в просторные шаровары и свободные рубахи или длинные кафтаны, в высоких головных уборах без полей. Но встречались среди них и левантийцы — эти выделялись туниками, коротко стриженными волосами и выбритыми лицами.
Сам Гиппоник — эллин (в настоящее время они преобладали в среде аристократов и буржуазии Бактрии) — крупный мужчина с веснушчатым лицом и редкими рыжеватыми волосами, сейчас покрытыми плоским головным убором. Его предки были родом с Пелопонеса, где в этот период пока проживали немного анатолийцев, которые возьмут верх в Греции в эпоху, когда родится Эверард. Гиппоник ехал верхом на лошади впереди каравана, поэтому он был не так запылен, как его спутники.
Караван упорно продвигался на юг. Из-под копыт вздымалась пыль. Гиппоник перегрузил свой товар с мулов на верблюдов, как только спустился с гор. Верблюды, пусть дурно пахнущие и строптивые норовом, могли нести более тяжелую поклажу и были особо выгодны в этом засушливом районе, через который пролегал маршрут каравана. Животные, приспособленные к условиям Центральной Азии, сбросили с себя зимнюю шерсть, обнажив один горб. Двугорбые верблюды еще не достигли этой страны, которая позже даст им свое название note 1. Поскрипывала сбруя, позвякивал металл. Бренчания колокольцев слышно не было, им только предстояло еще появиться в будущем.
Караванщики, ободренные приближением к концу их многонедельного путешествия, болтали, перебрасывались шутками, пели, махали руками пешим путникам, кричали и свистели, когда на глаза попадалась хорошенькая девушка, а некоторые из них адресовали свои восторги симпатичным юношам. Большинство караванщиков были родом из Ирана — темноволосые, стройные, бородатые, одетые в просторные шаровары и свободные рубахи или длинные кафтаны, в высоких головных уборах без полей. Но встречались среди них и левантийцы — эти выделялись туниками, коротко стриженными волосами и выбритыми лицами.
Сам Гиппоник — эллин (в настоящее время они преобладали в среде аристократов и буржуазии Бактрии) — крупный мужчина с веснушчатым лицом и редкими рыжеватыми волосами, сейчас покрытыми плоским головным убором. Его предки были родом с Пелопонеса, где в этот период пока проживали немного анатолийцев, которые возьмут верх в Греции в эпоху, когда родится Эверард. Гиппоник ехал верхом на лошади впереди каравана, поэтому он был не так запылен, как его спутники.