Андерсон Пол Уильям. Дахут, дочь короля (Короли Иса - 3)

   "С чего я решил, что смогу его одурачить?" - подумал Грациллоний.
   - Я принес клятву, когда нас вот-вот могли разбить франки. Ты видел, что было дальше, тот восход.
   - Я видел нечто весьма странное, - пробормотал Руфиний, - но Ис это пещера со странностями. - Он сдвинул брови, подергал бороду, внезапно сказал: - Вам не удастся затащить некастрированного быка в тайник.
   - Знаю. Невзирая на злословие христиан, кровавые жертвоприношения Митре являются редкими и торжественными. Мы - мы, верующие, совершим свой обряд на поле битвы.
   - Нет, пожалуйста, я вас умоляю. Это приведет в ярость чересчур многих приверженцев Троицы.
   - Я тоже об этом думал. Служитель Митры не крадется поодаль. Но нет необходимости оскорбительно бросаться в глаза. К тому времени, когда все станет известно в городе, обряд будет совершен, он будет в прошлом. Полагаюсь на тебя, чтобы так оно и было. Впоследствии я оправдаюсь перед всеми обвинениями и выиграю.
   - Вы выиграете... среди людей. Боги...
   - Что, есть боги, которых ты боишься?
   Руфиний пожал плечами.
   - Конечно же я сделаю, как вы хотите.
   На Грациллония нахлынуло чувство признательности. Он прислонился к Молоту на колонне и обнял галла за плечи.
   - Я так и знал. Ты верен, как и все мои легионеры. И никогда ты не сослужил мне службы выше этой. Почему ты не поступишь на службу к Господину Света? Ты заслуживаешь чести.
   В кошачьих глазах застыли неожиданные, изумительные слезы.
   - Это значило бы предать вас.
   - Что? Не понимаю.
   - Лучше я пойду. - Руфиний выскользнул и поспешил вниз по лестнице, чтобы затеряться в толпе.
   Грациллоний вернулся к Форсквилис.
   - Ты встревожен, - сказала она.
   - Женщин это не должно волновать, - проскрежетал он. Он тут же стал мучиться, не слишком ли был резок с королевой. Однако она молчала, и на ее лице ничего невозможно было прочесть.
   У Форсквилис дома он отпустил охрану и сменил мантию на тунику. Был теплый, безоблачный полдень. Его одежда была в домах у всех Девяти. По обыкновению засунув Ключ под одежду, он почувствовал, как тот давит на грудь. После стольких лет он обычно этого не замечал.
   Оказалось, что жена тоже надела легкий, простой наряд: льняную рубашку. Босые ноги на тростниковой циновке, которыми были покрыты полы. Это подсказало ему, что королева не желала хлопот с расшнуровыванием сандалий. Желание трепетало в воздухе.
   - Ну, - сказал он как можно веселее, - думаю, у тебя что-то готовится, а сначала?..
   - Сначала поговорим. - Она отвела его в секреторий. Из-за занавесок на окнах там было темнее. Потому все окружающие предметы казались до жути живыми, женская статуэтка из Тири эпохи архаики, резные кости в виде символов, грозовые кремни, лампа из кошачьего черепа, древние свитки... Они уселись друг против друга. Ее глаза, при полном освещении серые, казались огромными и наполненными темнотой.
   - Что это был за призрак во время битвы? - мягко спросила она.
   - Что, что, да кто может знать? - запнулся он от испуга. Оправившись, продолжил: - Подобные видения зачастую случались и прежде. Гомер рассказывает, как боги являлись героям, сражавшимся под стенами Трои. Древние римляне видели на озере Регилл скачущих перед ними Кастора и Поллукса. Константин утверждал, что однажды в небе перед ним стоял Крест Иисуса, и в этом знаке он узрел, что станет августом. Мы тоже, когда в первый год моего правления встретили скоттов, убили их всех до последнего, не смотря на то что там показалась громадная старуха. Мне казалось, что я сам ее видел. Ты помнишь. Бог, или демон, или это был бред? Кто знает?
   - Ты уклонился от ответа, - безжалостно сказала она. - Кто это был, или что?
   - Я слышал, как исанцы говорили, будто это был Таранис. Христиане среди моих легионеров говорят об ангеле. Кто знает?
   - И все же, ты... ты назвал его Митрой, не правда ль?
   Он собрал все, что было в нем вызывающего.
   - Да. Я имел на это право. И могу свободно верить, что Он мне ответил.
   - Как я узнала, атрибутика этого существа... - Спокойствие ее растаяло. Она задрожала. - Пусть будет кто-то еще. Кто-то...
   - Что? - Он наклонился, чтобы взять ее за руки. Они были холодные. - Да как ты можешь так говорить? Когда сам Митра пришел спасти Ис...
   - Как изгой на последней ферме, где собаки уже не идут за ним по следу, - захныкала она. - О, Граллон, я хочу тебе сказать, что предзнаменования плохие, плохие. Боги Иса так много вынесли. Усмири свою гордость!
   В Грациллонии нарастала ярость.
   - Я прошу лишь, чтобы они следили за моей честью, как это делает Митра. - Ее страдания попридержали его норов. - Но что за предзнаменования, дорогая моя? Твои сестры сегодня совсем не казались напуганными.
   Форсквилис сглотнула.
   - Я им не говорила, как и тебе не могу объяснить, поскольку они не так ясны, как падающая над некрополем звезда, или рожденный двуголовым теленок, или даже не гадания, или лицо в дыму. Нет, лишь сны, голоса, полууслышанные в ветре или в водах, охвативший меня холод, когда я хотела помолиться. Королевам я могу рассказать только то, что боги встревожены, а то они, естественно, знают и так. Я не говорила им, как то ощутимо.
   Форсквилис встала с места, села к нему на колени, прильнула, спрятав лицо у него на плече.
   - О, Граллон, Граллон, будь осторожен с Ними! Мы не должны тебя потерять!
   Он крепче прижал ее, погладил и пробормотал слова утешения. То, чего она видит, ему не досягаемо; но ему не стоит говорить ей об этом, правда? Он успокоит жену как только сможет, а потом вновь встанет на защиту ее, и Дахут, и Иса, тихо произнося имя Митры. Ее объятия перетекли в дикие, стремительные поцелуи, вместе со стремлением быстрее избавиться от одежды, пока они не очутились вдвоем на полу.
   II
   Факелы на бульварах и фонари вдоль улиц, у их подножий ночь превратилась в сияние восхода, освещая путь идущей вперед золотой молодежи, а Дахут ждала их за воротами дома своего отца.
   В Исе пульсировала заунывность арфы и флейты, сердцебиение барабана, приветствуя тех, кого принцесса пригласила танцем прогнать тьму, чтобы утреннее солнце смогло увидеть, как ярко сверкает радость Дахут - победа ее отца. Золотом вспыхивали крылья орла и бронзой открытая дверь, по отполированному полу дворца неслись колесницы, в сонном ладане воздуха возвышались колонны, а свет лампы в распущенных волосах Дахут превращался в живое золото.
   Шелковые рубашки и пурпурные подолы струились, ниспадали и вертелись в круговороте, там, где кружились танцоры, мерцало серебро и тлел янтарь.
   Смеялась музыка, и смех пел вокруг пар, а впереди всех шла Дахут, быстрейшая из быстрых. Знатные девушки были прекрасны, а отбивающие веселый такт мужчины - красивы. Приятной неожиданностью могло стать тесное объятие или поцелуй украдкой; но перед глазами молодых людей сияла звезда Дахут. Кел Картаги, внук Сорена, дотрагивался до ее руки и талии. Затем с оживленной поспешностью танец отнял ее у партнера. Дальше она качнулась к Бараку Тури, дальше еще ко многим другим. Так Дахут оставляла на своем пути шлейф радости и горя.
   Когда музыка приостанавливалась, возбужденный гость мог передохнуть, выпить вина, или поболтать, или пофлиртовать, или просто посплетничать. Карса старался сохранять римскую невозмутимость, пока Дахут в кольце других мужчин отмечала празднество. Шотландец Томмалтах внаглую расталкивал поклонников плечами, пробираясь к ней, усмиряя любого, кто пытался возразить, волчьим оскалом, заготовив слова, журчащие, как бордовые струны арфы; затем стоило Дахут бросить на него мимолетный взгляд, и он немел. Свободные от обязанностей легионеры, поспешившие на ее зов, защита чести их Удачи, стояли рядами вдоль стены, вооруженные и в яркой экипировке той войны, которую выиграли, и взгляд Будика выслеживал Дахут, как молодой месяц выслеживает солнце.
   Вскоре музыка ожила опять, и танец возобновился. Красный, золотой и пурпурный цвета удвоились, неустанная радужная сеть, до тех пор, пока не стали бледными западные звезды и полосой не посеребрел восток, тогда Дахут пригласила молодежь Иса на пир вслед за собой.
   Потом она вывела их подышать рассветным воздухом. Свет ласкал ее стан и сверкал в волосах. Она взяла свою компанию на городскую стену, и с Башни Ворона Дахут смотрела через морс.
   III
   Когда Грациллоний со своими спутниками вышел за Северные ворота, луна еще не взошла, но хватало света звезд. Пепельно светилась Редонская дорога и глухо отзывалась под их шагами. Однако, когда они миновали поворот и свернули на восток, все погрузилось во мрак. Над холмами кучей нагромоздились облака, черные, как в лоне земли. Усиливающийся ветер, подгоняя их, издавал резкий звук и нес холод, и в западном направлении слышен был звук грома.
   Мьютон Росмертай, исанский суффет и Лев Митры, вздрогнул.
   - Какой-то ненормальный шторм на той стороне в такой час, - сказал он. Они проходили мимо Заброшенного Замка. Он сделал жест в сторону руин. В ответ снизу прокричали разбившиеся об утесы волны.
   - Мы на службе у богов, - упрекнул его Грациллоний.
   - Другие боги злятся.
   - Меж ними всегда война, - сказал Кинан. - А мы - солдаты.
   - Я не боюсь, я - не напуган, - настаивал Мьютон. В неясном дрожащем свете им было видно, как он надулся. Он был рьяным новообращенным, быстро продвигающимся в Мистериях за преданность и мастерство. И тем не менее он был только торговцем специями, никогда не пересекавшим воды и нс участвовавшим в сражениях. - Я лишь хотел узнать, все ли из нас мудры, может лучшей службой было бы обратить внимание на предостережение тех, кому также дано на это право.
   - Солдат не задаст вопросов по поводу приказов, - сказал Верика, которого Грациллоний сделал своим Вестником Солнца. - Он их выполняет.
   - И скрывает свое ворчание от комиссариата, - засмеялся Кинан.
   Грациллонию от разговора стало неловко. Маклавий избавил Отца от приказа замолчать, заставив людей задуматься:
   - Что мы споем? Хорошая дорожная песня скоротает мили. Гимн Митре, а?
   Он пелся на латыни, как большинство митраистских гимнов в Западной империи. Один за другим они подхватили его, люди четырех высших званий и полдюжины солдат.
   Братья, солдаты Армии, вот и начался наш марш.
   А пред нашими рядами летит Солнечный Орел.
   Сердцами овладели торжественные звуки. Вскоре уже не имело значения, что небо темно, а ветер начинает жалить лица каплями дождя.
   Было не слишком далеко до места встречи, которое описывал Руфиний. Там, где тропинка выходила на дорогу, стоял кров пастуха, по ночам обычно покинутый. Там ждали четверо других послушников, под предводительством озисмия Льва Ронаха. Они приготовили две повозки, запряженные мулами, как и пожелал Грациллоний. Одна была полна предметов, накануне незаметно вывезенных из города, на другой везли кучу дров. Из убежища Руфиний вывел быка, купленного им в Озисмии. Вместе с ним был новый член прихода, шотландец Томмалтах, пока только Ворон, но взятый на эту миссию потому, что лучше всех справился бы с животным, если бы то стало опасным.
   Грациллоний разглядел поистине величественного быка, с сильными мускулами, мощными рогами, белоснежного оттенка.
   - Хорошая работа, - сказал он, беря у Руфиния цепь. - Найдешь меня около полудня во дворце, и я возмещу тебе издержки.
   В ветвистой бороде вспыхнули обломанные зубы.
   - Это включит мои расходы на вино? Мне следовало догадаться.
   - Заплачу за все, что скажешь. Ты меня никогда не надувал, Руфиний.
   - Я пошутил, пошутил. - В голосе послышалась неожиданная боль. Он стал сухим. - Хозяин мягко обращался с быком, но следите, чтобы в поле зрения не попала лошадь. Он захочет влезть. К тому же он старается обиходить каждую корову, которую видит, полагаю, в надежде, что она горяча. Теперь Томмалтах уже изучил его повадки. Спокойной ночи. - Руфиний отступил так быстро, словно растаял на ветру.
   - Едва ли мы повстречаем хоть одну из этих опасностей на оставшемся пути, - сказал Грациллоний. Сказал первое попавшееся для поднятия настроения. Он натянул цепь. - Пойдемте, ребята.
   Они продвигались медленно. Ненастье их опережало. Звезды исчезали. Резко вспыхнула, сначала сзади, потом над головой, светло-голубая молния ничто не спасет от тьмы. Под невидимым небом скрежетали громовые колеса. Ветер гудел и жалобно выл. Капли дождя падали все чаще. Кто-то зажег пару фонарей, расшевеливших угрюмых и едва указывавших путь. Бык фыркал, тряс головой, временами дергал за цепь. Сбоку от него шел Томмалтах с копьем в правой руке, левой ударяя по животному, почесывая у него за рогами, в то же время напевая вполголоса гэльскую пастушью мелодию.
   - У тебя талант, - произнес Грациллоний спустя некоторое время, за которое никто не проронил ни слова. - Я наслышан про твое умение, как ты забавлялся на фермах. Ты обеспечишь жертвоприношение?
   - Думаю, я недостоин, - отвечал Томмалтах. Грациллоний покачал головой.
   - Нет. Это будет Таинство Создания, в котором все мужчины как один.
   Может, и так. Это казалось вероятным. В книгах и воспоминаниях, в которых он копался, едва ли что-то сказано о Таврактонии во плоти; обряд совершался слишком редко. На самом деле из описаний он больше узнал о Таруболе Цибелийском, но то были отвратительные подробности обряда, в котором мужчины кастрируют самих себя.
   Его отряд должен был выполнить священное обещание чисто и по-мужски мудро. Естественно, Митре хотелось бы, чтобы оно совершилось еще и благоразумно.
   - Для меня это честь, Отец, - сказал Томмалтах.
   - Ты обнаружишь, что тебе досталась сложнейшая часть, - предупредил Грациллоний.
   - Конечно, и это поможет мне стать опорой моего короля.
   Грациллоний ушел от восхвалений, заведя разговор о том, как лучше выполнить дело. С дней, проведенных на отцовской ферме, он хорошо помнил, как убивают крупный скот. Но этого быка неправильно просто оглушить кувалдой. Он будет еще совсем живой, когда умрет за Бога и народ.
   Хуже то, что Молот был Тараниса, а король Иса - его верховным жрецом... Вспышка озарила небо. Гром оглушал жесткими ударами.
   Процессия вышла на мыс Ванис и снова приблизилась к повороту Редонской дороги. Теперь, когда на востоке появилась полоска рассвета, серповидная луна должна была светить им в спины, а последние звезды - над головой. Вместо этого неистовала ночь. Ис было видно лишь в тех синевато-багровых отблесках, от которых бушующее под его стенами морс сияло как вражеское оружие. Грациллоний в этот миг мог лишь наугад сказать, что наступает рассвет.
   Он поднял взор. Митра сохранит свою честь, он им сказал.
   На могиле Эпилла он остановился.
   - Здесь мы совершим приношение, - сказал он. Досюда докатилась битва с франками, и в любом случае глуше места на мысе было бы не найти. - А пир ты знаешь, Ронах. Разжигай огонь.
   Озисмиец отдал честь и направил повозку с дровами вперед, к впадине возле откоса, в которой было некое подобие укрытия. Грациллоний стоял подле со своими офицерами, сохраняя то достоинство, которым обладал, а Вороны и солдаты на ощупь пробирались вокруг, разгружая вторую повозку. Издавались несомненные проклятия, они с порывами ветра сыпались в сторону моря. Большую часть груза составляла мебель и ритуальные предметы, которые надо было нести вслед за Ронахом, но еще было довольно всяких облачений и принадлежностей.
   Грациллонию не нужно было сильно менять свой наряд. Для этой церемонии, в отличии от тех, что проводились в башне, на нем уже была надета туника из белой шерсти, сандалии и меч, как у Митры на первом Убиении. Он просто снял плащ и надел фригийский головной убор. Король мельком подумал о том, не снять ли Ключ. Но нет, где-то в подсознании он чувствовал, это будет предательством. Он оставил его на груди.
   Вестникам Солнца, Персам и Львам нужна была более продуманная одежда, надеть которую следовало с посторонней помощью. Казалось, что при неумелом обращении это займет целые часы. Томмалтаху становилось все труднее усмирять быка.
   Огонь мерцал и колыхался. Вернулся Ронах. Был ли когда-нибудь мир хоть чуточку менее черным? Где-то сейчас, там за грозовыми тучами в бессмертной славе поднялось светило Митры.
   - Собирайтесь, собирайтесь, - взывал к ветру Грациллоний. - Начнем.
   Шквал дождя ударил его по лицу, наполовину ослепив.
   Три меньшие ранга отступили и повернулись к Таинству спиной, не смея до повышения лицезреть - кроме Томмалтаха, а его внимание было сосредоточено на неугомонном быке. Тот закатывал глаза, норовя боднуть рогами, копыта сдирали дерн, дыхание вырывалось в ритме волн, разбивавшихся внизу о рифы.
   Тусклые фонари горели у подножия надгробия Эпилла, которое Грациллоний сделал своим алтарем. Молитвы и указания были опущены, просто потому, что люди слышали, как приближалась настоящая буря, а впереди нее неслись градины.
   Грациллоний направился к быку. Он вытащил меч.
   - Митра, Бог - ветер отрывал его слова. Томмалтах делал вcе, что, по его словам, было в его силах. Быстрый, как кошка, он ухватился за огромные рога и скрутил их. Бык ревел. Он опустился на колени. Земля гремела. Томмалтах отскочил и схватил свое копье, готовый пронзить им животное.
   Бык перевернулся на бок. Грациллоний левой рукой схватился за кольцо в ноздре и потянул на себя, вонзая меч. И огромная голова с ревом и яростью поддалась. Грациллоний выпрямился, прямо перед правым плечом. Удар был слабым. По нему лилась кровь.
   Он очнулся до того, как животное в предсмертной борьбе поймало его на рога. Стоял и тяжело дыша смотрел. Следовало произнести еще несколько молитв, но не раньше, чем бык будет лежать недвижимо; раньше это показалось бы неподобающим, как злорадство.
   Возле Заброшенного Замка разбился свет, вспышка со множеством щупалец, словно кого-то искала. Гром потопил звук труб, а потом перерос в рыдания, бульканье, и под конец, в тишину. Град выбелил землю. Бешенным потоком хлынул дождь.
   Грациллоний освятил жертву. Кровь он собрал в сосуд, выпил, поделился с Верикой в честь остальных. Жидкость была клейкая, горячая и соленая. Он нарезал куски мяса, которые отнесли жарить. Осталось куда больше, чем могло поглотить это маленькое собрание. Скелет должен быть расчленен и сожжен перед уходом. Позже могут вернуться Вороны и избавиться от сожженных дотла костей.
   Если только шторм не потушит огонь. За Грациллонием устало плелись те, кто проводил вместе с ним службу. Оставшиеся следить за огнем старались, чтобы тот был высоким. От бело-жаркой сердцевины в разные стороны рыскали языки пламени. Дождь бил, поднимал пар, прогонял со свистом. Священное мясо можно было приготовить лишь частично. Наконец промокшие Отец, Вестник Солнца, Перс и Львы смогли лечь, и их обслуживали упорно работавшие Солдаты и Вороны, уныло жующие и глотающие куски мяса в честь Митры.
   И все же, и все же, они это сделали! Когда закончили, Грациллоний поднялся и дал благословение. Неожиданно он вскинул голову и неудержимо рассмеялся прямо небо, где за ним наблюдали боги Иса.
   IV
   - Он отказывается обратиться к Совету, чтобы решить этот вопрос, рассказывала Виндилис. - Он утверждает, что это вызовет ненужные разногласия, хотя - он так говорит - никакого осквернения не произошло. Он говорит, что если мы обязаны привлечь внимание к жертвоприношению, то можем сделать это в равноденствие.
   - А мы станем? - застенчиво спросила Иннилис. Проведя на Сене последние три дня из-за шторма и неспокойного моря, которое потом медленно улеглось, она вернулась в Ис лишь сегодня утром. Виндилис держалась в курсе всего и пришла в розовый домик как только смогла. Она хотела быть единственной, кто приносит новости. Даже если это сильно огорчит ее возлюбленную.
   - Ха! - высокая женщина рыскала по залу заседаний так, словно его синяя с золотом отделка, фрески с растениями, хрупкие предметы красоты были для нее клеткой. Осунувшееся лицо повернулось к окну, наполненному полуденным светом. - С тех пор прошел месяц? Тогда он прекрасно знает, что спустя столько времени все тщетно. Какое бы негодование ни испытывали сейчас большинство суффетов, оно остынет и обратится в пепел. Уже мои осведомители говорят мне, что простой народ за Граллона. Большинство, которое смеет обсуждать его подвиги в тавернах, магазинах или на улицах, - считают, что он должно быть прав. Или он для них не чудесный король, в правление которого всегда улыбается судьба?
   Усевшись на тахте, Иннилис смотрела вниз на пальцы, сцепившиеся на коленке.
   - Это может быть правдой? - прошептала она. - Почему боги, наши боги так ревнивы к тому, что он приносит жертву другим?
   - Кровавая жертва на вершине утеса Лера, под небом Тараниса? Нет, дорогая, ты не слишком-то склонна к осуждению.
   - Что... думают сестры? Виндилис вздохнула.
   - Бодилис, Тамбилис, Гвилвилис в ее слабоумном состоянии, естественно, они его оправдывают. Малдунилис как всегда пассивна, немного напугана и надеется, что все обойдется. Фенналис мы об этом не говорим. Ланарвилис была в шоке не меньше меня, но потом решила, что политическая необходимость требует сглаживания скандалов. Она старается усмирять Сорена Картаги.
   - Сорена?
   - О, он был просто в бешенстве. Он воспринимает это как вероломство против себя самого, после того как занял сторону Граллона в Совете, когда разбирался вопрос о нападении на франков. Ланарвилис поручилась смягчить его настолько, чтобы он по крайней мере продолжил работать вместе с Граллоном в общественных делах, как и прежде. Граллон и того не заслуживает. Я почти надеюсь на то, что эти двое в конце концов будут делить постель, о чем страстно мечтали столько лет.
   Иннилис задыхалась.
   Виндилис окоченело улыбнулась.
   - Не бойся. Они никогда этого не сделают. И так совершено слишком много святотатства. Он проникнет в нее - Граллон - как во всех нас. Если мы ему не откажем. Я так поступила. - Визг смеха. - Он был вежлив. Тотчас все понял. Виндилис встала перед сидящей женщиной и вперилась в нее взглядом. - Ведь ты, - пробормотала она, - могла бы его так наказать.
   - О, нет, я лишь маленький мешок с костями.
   - Прелестными костями, под изысканной плотью, - выдохнула Виндилис.
   Иннилис бледнела, краснела, бледнела. Глаза ее бегали взад-вперед.
   - Я ему нравлюсь. Он мягкий, и иногда...
   - Нет, умоляю, не заставляй меня причинять ему вред... А что с Форсквилис?
   - Она боится, у нее были видения - не сказала о чем, но сказала - раз Лер с Таранисом задержали рассвет, чтобы не дать свершиться подвигу, значит Митра одержал над ними победу. Со своей стороны, что бы ни приключилось с ее королем, она будет за него. И потом пошла, дерзко, надменно, ко дворцу, и никто их до утра не видел.
   Иннилис содрогнулась.
   - А она могла ... сказать правду? - прошептала королева.
   - Возможно. Возможно. Таранис и Лер - но Белисама назначает свое время. Она долго ждать не станет.
   Видя ужас на лице подруги, Виндилис села, рукой обняла Иннилис за талию, притянула поближе.
   - Будь смелой, милая, - низким голосом сказала она. - Та, Которой мы служим, конечно, не станет наказывать нас за его прегрешения. Мы должны держаться вместе, мы, сестры, делить утешение, силу, любовь.
   Свободной рукой она ласкала маленькие груди, затем потянулась вверх, чтобы распустить узел шелковой веревки, скреплявшей рубашку Иннилис на шее. Губы трепетали у щек, направляясь ко рту.
   - Нет, пожалуйста, - попросила Иннилис, - не сейчас. Я слишком напугана. Я не могу.
   - Понимаю, - тихо ответила Виндилис. - Я хочу твоей близости, я лишь страстно желаю быть рядом с тобой, обнимать и чтобы ты обнимала меня. Ты подаришь мне этот час спокойствия? - Внезапно она показалась хилой, уязвимой, старой.
   V
   Дахут приехала в дом Фенналис, когда над восточными холмами поднималась луна, румяная и огромная. Лучи ее источали пока лишь невидимый свет, потому что небо еще было синее, а в океане по-прежнему отражался закат; вершины башен горели ярким пламенем, хотя под ними начали прокрадываться сумерки, словно туман по кривым улочкам Нижнего города. Бодилис открыла ей дверь. Мгновение обе стояли молча, рассматривая друг друга. Весталка не задержалась, чтобы сменить свое белое платье после служения в храме. От этого, да еще из-за длинных распущенных волос она, казалось, сияла средь теней, как зажженная свеча. Женщина была одета просто, в рубашке, от которой исходил запах пота, с непричесанными волосами. Она ссутулилась от усталости.
   - Входи же, - невыразительно сказала королева. - Я надеялась, что ты придешь сразу, как только я пошлю за тобой.
   Дахут развела руками.
   - Прости. Я могла бы отпроситься, но пришлось принять участие в вечернем песнопении и... сейчас не время пренебрегать Богиней, не правда? Теперь она может быть рассержена, а Ее луна уже полная.
   - Возможно. Я все же не верю, что Она хочет, чтобы Ее Фенналис так долго страдала от боли.
   - Я сожалею! - воскликнула Дахут в крайнем нетерпении. - Я думала, что Иннилис...
   - О, Иннилис тут была, и у нее не получилось. Ты была последней надеждой. Я должна была попросить Мальти передать это тебе, но устала, забыла. - Бодилис отступила и поманила за собой. - Пойдем.
   Дахут вошла в атрий. Там сгущались сумерки.
   - Ты, ты понимаешь, я не знаю, смогу ли сделать еще что-нибудь? сказала она. - Раз не может королева, королева-утешительница. Лишь тот случай с моим отцом. Конечно, я молю, чтобы Богиня придала мне сил помочь. Фенналис всегда была ко мне добра.