Андерсон Пол Уильям. Дахут, дочь короля (Короли Иса - 3)

   "Посмотрим", - сказала она про себя. А вслух: - О, Карса, это просто чудо! А теперь у нас ночь впереди!
   III
   Мгновение Грациллоний колебался. Собрав мужество в кулак, он взялся за кольцо в форме змеи на двери Ланарвилис и ударил им по дощечке. В ожидании ответа - недолгом, но показавшимся долгим - он плотнее обдернул плащ, одетый на простую тунику. Утро было холодное, хоть и яркое. Однако, главное, ему нужно было что-то сделать.
   Дверь открылась. На испуг узнавшей его женщины он тихо ответил:
   - Я вынужден позвать свою дочь, принцессу Юлию.
   - О, - мой господин, она...
   - Она сегодня дома, у нее нет обязанностей. Я знаю. - Грациллоний вошел в дом.
   - Я с-с-скажу ей, мой господин. - Служанка поспешно убежала.
   Вскоре в роскошный атрий вышла Юлия. Даже в свободные дни она носила белую одежду весталки: полная девушка пятнадцати лет со светло-коричневыми волосами и некоторыми чертами его матери, его матери, имя которой она носила. Она остановилась и поприветствовала его неловким жестом.
   - Добро пожаловать, сэр. - Ее осторожность отца задела.
   Грациллоний отважился улыбнуться.
   - Я хотел тебя поздравить, дорогая, - сказал он; он снова и снова репетировал это в уме. - Я слышал, ты получила первые экзаменационные почести в классе латыни королевы Бодилис, и очень тобой горжусь. Из-под плаща, который никто не предложил снять, он извлек коробочку кедрового дерева, которую смастерил сам. Он вложил в нее все умение и заботу, которые у него были, в надежде на час, подобный этому. - Тут для тебя маленький подарок на память.
   Юлия взяла шкатулку, не соприкоснувшись с ним руками, и откинула крышку. Запахло ароматом дерева.
   - О! - воскликнула она, неожиданно распахнув глаза. Внутри лежала брошь в форме почти сомкнутого круга, два крупных топаза в обрамлении серебра. О, отец, это так красиво.
   Улыбка Грациллония стала шире и раскованней.
   - Носи в радости, - сказал он. - А ты не хочешь устроить во дворце праздник? Неофициальный, безо всяких пережитков, наподобие меня, просто те друзья, которых ты пожелаешь пригласить.
   - Отец, ты...
   - Что это? - они оба обернулись на новый голос. В направлении от своей комнаты шла Ланарвилис.
   - Ты, - сухо сказала она и встала посреди атрия.
   Грациллоний оглядел ее снизу доверху, от пепельных завитых волос до усыпанных жемчугом сандалий. На ее высоком теле была богатая красно-коричневая рубашка, вышитая двойными драконами; янтарное ожерелье окружало морщинки у основания шеи; браслеты из черепахового панциря притягивали внимание к коричневым пятнам, что начали появляться на руках. Но она еще не уродлива, подумал он. Король мог почти не ощущать удары времени, как в те минуты, когда он не видел Бодилис. Это означало, что она стала чужой.
   - Прости меня, - сказал он. - Я не думал тобой пренебрегать. Я не знал, что ты дома.
   - Нет, ты выбрал момент, - ответила Ланарвилис. - Так случилось, что мы с Иннилис поменялись дежурствами на Сене, потому что ей показалось, что у нее скоро месячные, а она последнее время себя из-за них плохо чувствует. Ты ведь никогда об этом не узнаешь, не заботишься.
   - Узнаю. Но кто мне скажет? - он усмирил свой нрав. - Не будем ссориться, моя госпожа. Я пришел по-дружески.
   "По дружбе, которая когда-то была меж мной и тобой, продолжал он в уме, но она этого услышать не могла. - Мы хорошо работали вместе ради Иса. То было приятное ощущение, словно члены одной команды. А потом в постели - о, мы никогда не влюблялись, ни один из нас. Сердца наши были где-то в другом месте. Но приходили времена, снова и снова, когда мы отказались от других привязанностей; и мы создали меж собой эту девочку, и любили ее, и воспитывали. Так как нам теперь, враждовать?
   Как так может быть, что я сам, в глубине души, так мало беспокоюсь, за исключением того, что желательно нам прекратить вражду?"
   - Отец, он подарил мне вот это, - сказала Юлия. - В честь моего экзамена. И праздник...
   - А еще что? - спросила Грациллония Ланарвилис. - Знак не сошел на мою дочь?
   Он боролся с яростью. Его жена пожала плечами.
   - Что ж, лучше нам воздержаться от открытого разрыва, - сказала она. Мы по-прежнему будем соединены одним бременем. Но нет, Юлия, мы не переступим его порог, до тех пор, пока он не воздаст должное нашей сестре, и богам.
   Девочка сглотнула, заморгала, прижала к груди коробочку и выбежала. С минуту Грациллоний и Ланарвилис стояли молча. Наконец, он сказал:
   - Зло все это.
   - Действительно, - ответила она.
   - И дело не только в тебе и во мне, большинство остальных разделились. Галликены. Часто плачет Тамбилис, сталкиваясь с холодностью своих сестер.
   - Она может улучшить отношения. И ты тоже.
   - Ты же знаешь, это невозможно. Почему вы не поможете мне найти выход из создавшегося положения? Новая эра, Дахут первая по-настоящему свободная королева...
   - Ступай, - сказала она.
   Он послушался.
   Кинан стоял в охране на дворцовых воротах. Военная выправка сразу покинула его, едва он увидел своего центуриона. Он шагнул вперед.
   - Сэр, - неуверенно объявил он, - мы только что получили вести. В проклятом Лесу еще один претендент.
   IV
   В тот момент, когда он увидал Карсу в Священном Месте, Грациллоний понял, что сегодня он вполне может и умереть.
   Молодой человек был босой, его сильное тело одето просто, в шерстяную тунику с поясом, к которому в ножнах был привешен большой нож наподобие тех, что используют моряки. Под пояс была воткнута короткая палка с кожаным ремнем, от которого тянулась привязанная веревка. В левой руке он сжимал небольшой деревянный круглый щит. В правой была простая праща. На ремне через плечо висела толстая широко открытая сумка. Все это обмундирование казалось скудным против полностью вооруженного центуриона, но Грациллоний знал, что могут совершить эти приспособления.
   Хотя губы у Карсы были плотно сжаты, на лице его не видно было ни следа напряжения, и стоял он с непринужденностью кошки. Сколько ему лет восемнадцать, девятнадцать? Даже если он не обременен кольчугой, человек сорока двух лет и близко к нему не подойдет, чтобы соперничать в быстроте и гибкости; сила аж пульсировала в обнаженных конечностях.
   Грациллоний отошел в то помещение в строении справа, где одевался. Он, как всегда, отказался от помощи. Возможно, он в последний раз делает это в одиночку. Он отдал Админию обыкновенные распоряжения ("Если он побеждает, то он король, и никто из вас не должен против него восставать".) и больше не пожелал сцен. На самом деле, он все торопил и немедленно согласился на битву, хотя мог, по крайней мере, попрощаться с Тамбилис, Бодилис, с кем бы ни захотел. Лучше подождать в зале, среди идолов, пока моряки образовывали барьер через Церемониальную дорогу, а Сорен отводил туда псарников.
   Подкладки, юбка, наколенники, кольчуга и шлем, меч, кинжал, большой продолговатый щит, и на сей раз тяжелый дротик.
   - Митра, выслушай меня; и если я погибну, прости мне грехи мои и отпусти мою душу, и в завершении моих странствий прими меня.
   Слова казались пустыми, как будто бог умер.
   Когда он вышел, воздух пощипывал как раз так, как и ожидалось. Стояло тусклое солнце, уже сильно склоняясь к Призрачной бухте, кладя продолговатые тени. Где-то закаркал ворон. Все это Грациллоний осознавал четче, чем ритуал, который вел Сорен. Оратор монотонно произнес все слова и когда закончил, воздержался от любых замечаний. Грациллоний смотрел сквозь него.
   Король и претендент зашли под деревья. На фоне неба веточки создавали хрупкие узоры. Он пошел по тропинкам, что изучил за множество лет, к тому месту, где подросшие деревца создавали густую и запутанную основу среди гигантских пожилых. Остановившись и обернувшись, Грациллоний произнес:
   - Ну вот мы и пришли.
   - Я так и думал, что ты выберешь место вроде этого, - тоже на латыни ответил Карса.
   Грациллоний говорил с неизменным спокойствием.
   - Прежде чем начнем... Мне любопытно - зачем ты это делаешь? У тебя вся жизнь впереди.
   - Все еще есть. Зло Иса - это оскорбление Господу. Пора положить этому конец.
   - И потом ты проведешь жертвоприношения Таранису и женишься на девяти верховных жрицах Белисамы? Я думал, ты христианин.
   Карса побелел.
   - Начали! - выкрикнул он.
   Грациллоний кивнул и приподнял дротик.
   Неудивительно, что Карса проворно отклонился назад. Ему было нужно пространство. Грациллоний ждал. Если он сразу метнет копье, Карса наверняка от него уклонится.
   Бурдигалец остановился. Свободно извивалась уже заряженная праща, промеж пальцев была зажата сумка. Верхней частью туловища Карса изогнулся, чтобы весь свой вес вложить в раздвоенное свинцовое ядро. Хрустнуло его запястье. Послышался звук щелкающего хлыста. В тот же момент Грациллоний бросился.
   Ядро по косой вонзилось в дерево щита. Он чуть его не выронил. Ремень сильно дернул плечо. Брызнули слезы. Сквозь их дымку он разглядел ударивший по претенденту дротик. Он надеялся, что тот пронзит плоть, но Карса проследил более медленный снаряд в полете. С быстротой юноши он переместил щит, чтобы задержать.
   Тем не менее железо вошло глубоко, древко волочилось, и щит превратился в бремя. Карса бросил его. Грациллоний вытащил меч и атаковал.
   Карса понял, что единственной целью короля было потратить его дальнобойное оружие. Без него он мог драться лишь на близком расстоянии. Нужно было время, чтобы перезарядить пращу, по минуте на каждый выстрел, время, за которое легионер мог подвести все к справедливому завершению.
   Снова хрустнула праща. Грациллоний почувствовал мгновенный удар в правую лодыжку. Стало очень больно. Самое худшее отразил наколенник. Он припал к земле и, атакуя, чуть уворачивался назад-вперед. Если бы ядро настигло его между шлемом и краем щита, в лицо, то это был бы конец. Если медлить, то результатом станет сломанная ступня; Карсе было бы нужно просто стоять в сторонке и обстреливать его. Щит принял еще один удар, но выдержал, лишь отозвавшись болью в суставах.
   Теперь он был там, а Карса естественно, нет. Юноша ускользнул в сторону. Грациллоний видел его за завесой молодых деревьев и лоз. Карса ухмылялся. Не имея возможности хорошо стрелять сквозь эту баррикаду, он мог зато исправно размахивать пращой.
   Грациллоний отказался от искушения. Он удержался, чтобы не ринуться сквозь заросли. Он начал ходить вокруг них, умышленно, выжидая момента. Карса выжидал. В нужный момент он со свистом совершил бросок. Грациллоний движение поймал и медленно двинулся вперед, шаг за шагом. Карса отступал.
   Некоторое время они подкрадывались друг к другу меж стволов. Праща промахнулась. Грациллоний услышал, как ядро прожужжало мимо. Где-то в подсознании у него мелькнуло: это интересно. А он сможет истощить мою силу и ноги прежде, чем я израсходую его патроны? Ну что ж, иди медленно, старичок. Если можешь, играй с ним, пока не наступит ночь; тогда игра перейдет в твои руки.
   Солнечный свет все еще касался верхних ветвей, но под ними тени превращались во мрак.
   Неожиданно Карса увидел подходящее ему дерево. Он подпрыгнул, ухватился за ветку, и вскарабкался наверх с проворностью моряка. Заняв позицию на высоте десяти футов, там, где ветка отходила от ствола почти под прямым углом, он накинул на нее свою простую пращу и вытащил из-за пояса вторую ее часть.
   Грациллоний остановился. Карса ликующе смеялся.
   - Сам знаешь, что тебе нельзя от меня уходить, - крикнул он. - Мы обязаны до конца сражаться в пределах Леса.
   На палке находилась веревка длиной шесть футов. Для нее нужны были обе руки. С короткого расстояния такой метательный снаряд наповал убивал человека в броне. Если же он не пронзал, то хватало шока.
   Карса обхватил кору пальцами ног. Он изгибался, великолепно удерживая равновесие. Грациллоний незаметно подвинулся в сторону. Карса повернулся, чтобы нацелиться на него.
   Щелкнула веревка. Ядро пролетело так быстро, что не взглядом не ухватить. Оно ударило в другое дерево. Под тяжелый стук застонала оторванная ветка. Свинец проник так глубоко, что не увидать.
   - То был примерочный выстрел, - насмехался Карса. - Следующий будет то, что надо.
   Грациллоний отступил.
   - Нападай, если хочешь, - сказал Карса. - Продолжим на рассвете?
   Несомненно, он лучше перенесет ночь с сильным морозом, чем старик. Он уцепится за ветки, ему будет тепло, он будет бдителен и силен, когда измотанный враг будет тяжело двигаться на виду.
   Грациллоний менял положение. "Что делать, что делать?"
   Прорвался удар.
   Он неожиданно уронил щит. Тот покачивался на ремне. Левое предплечье было в огне. Сломано? Он не использовал эту руку. Отверстие показывало, где вошло ядро, над металлическим выпуклостями. Оно прошло прямо через слабое место от прежнего удара, достаточно сильно, чтобы покалечить.
   Карса перезарядился. На донце его оружия сияло солнце.
   Грациллоний качнулся, чтобы укрыться за ближайшим стволом. Хлопая и ударяя, теперь его щит был скорее помехой, нежели помощью. Он легко стащил его и бросил. Мелькнуло быстрое желание последовать за ним, лечь и накрыться священной тьмой. Но нет, Карса ждет.
   Грациллоний перевел дух, велел боли пройти, снова обошел ствол и зигзагом бросился вперед. Просверлила праща. Его разрывала агония, в правой части груди. Он знал, что ядро кольчуга отразила - но не удар от него; иначе бы он умер. Но король оттолкнул ту боль во время броска.
   Карса полез в сумку. Грациллоний встал в ярде или двух от места своего врага.
   У него была одна возможность. Мальчиком на ферме он часто бросался всякими вещами, играл с булыжниками; в армии научился дротику. Он швырнул свой меч.
   Он попал Карее в живот, плашмя, а не острием, но с достаточной силой, чтобы столкнуть бурдигалца с насеста. Тот упал на землю. Грациллоний вытащил нож и приблизился.
   Карса поднялся. Он был потрясен, из груди со свистом вырывалось дыхание. Он хотя бы знал, как приземлиться. Праща упала где-то в другом месте. Впереди мерцало его собственное лезвие.
   В Рыбьем Хвосте да еще в маленьких гостиницах, поговаривали, что победителем в поединке на ножах является как раз тот, кого унесли хирурги. Грациллоний был в броне, но он тоже был потрясен, побит, едва держался на ногах. Карса мог успеть.
   Грациллоний приблизился. Он поднял колено. Наколенник разбил пах. Карса пронзительно закричал. Он ослабел и лежал корчась. Но он все еще сжимал нож. Он все еще был смертельно опасен и должен быть убит. Грациллоний пнул противника сандалией. Он пинал и пинал. Он чувствовал, как хрустят ребра, и видел, как лицо превращается в красную массу. Наконец, он перебил на горле Адамово яблоко. Карса истекая кровью, дернулся и затих.
   Грациллоний, пошатываясь, пошел вон из сгущавшихся сумерек, к Дому. Пусть христиане позаботятся о своем брате по вере.
   V
   Говорили, что у короля жестокие ушибы, сломаны кости, но нет ничего такого, от чего ему не оправиться. В основном в Исе радовались.
   Охрана дворца менялась каждые шесть часов. На следующий день после битвы Будика среди прочих подменили в полдень. В воздухе царило веселье. Он брел по ветреным улицам меж домов знати, вниз, по склону, в сторону своего дома. Рядом никого не было. Из портика выскользнула женщина и легко поспешила ему навстречу.
   - Погоди, пожалуйста, погоди, - тихо позвала она. Он сдержал шаг. Сердце стучало. Когда она подошла поближе, под капюшоном он увидел, что это и правда Дахут.
   - Чт-то вы здесь делаете, госпожа моя? - спросил он в изумлении.
   - Я увидела, что ты проходишь мимо, - ответила она. - Скажи мне. Как он, мой отец?
   - Вы не слышали?
   - Лишь то, что рассказывают свидетели вызова. - На длинных ресницах дрожали слезы. - Может, это щадящая ложь. У него может быть жар или еще что-нибудь.
   - Нет, я его видел. Он поправляется. А почему вы сами не сходите?
   Дахут уставилась в землю.
   - Мы отдалились. - Он едва слушал. - Мы не должны были. Однажды он поклялся, что никогда меня не покинет, но... но он мой отец. Рада услышать известия. Спасибо, дорогой друг.
   - Да не за что... для вас, моя госпожа.
   Она взяла его за локоть. Ее взгляд снова взлетел вверх, на него.
   - Ты сделаешь больше? Смею ли я тебя умолять?
   - Что бы вы ни попросили, - задохнулся он.
   - Не много. Или много? Прошу лишь о том, чтобы ты проводил меня до дома, но никому потом не сказал. Они сочтут меня нескромной. Но это лишь оттого, что мне так одиноко, Будик, так много у меня печали, о которой я не смею говорить.
   - О, моя принцесса! Она взяла его за руку.
   - Пойдем, уйдем отсюда пока нас не заметили. - Под отчаянием сверкнул оттенок оживления. - Будем простой парой, вы и я, вместе мужчина и девушка. Ты и представить себе не можешь, как это меня утешит - ты меня утешишь.
   Глава четырнадцатая
   I
   Погода установилась ясная и холодная. Грациллоний вышел ранним утром на второй день после возвращения. У него было искушение полежать подольше после всего, что произошло, подремать, не засыпая, но это было бы неправильно. Он заставил себя пойти, не взирая на то, какие уколы боль посылала через все его тело. Рядом шла Тамбилис.
   Над землей забелел рассвет. Во тьме над океаном задержалось несколько звезд, да горело пламя маяка на мысе Pax. Мерцали окна и качались проблески фонарей, внизу, в чаше Иса.
   - Доброе утро, - приветствовал он часовых.
   - Здравствуйте, сэр.
   Повернулись они и отдали честь, причем исанцы не менее проворно, чем римляне.
   - Как дела у центуриона? - осмелился спросить Маклавий.
   - Врачи говорят, мне понадобится полтора месяца - Грациллоний наступил на кусочек льда. Обычно он шел дальше, но его ушибленная лодыжка оказалась неготовой. Он упал. Его схватила судорога. На миг он потерял сознание. Когда король очнулся, то увидел толпившихся кругом людей и женщину. Он отмахнулся от их заботы и проворчал:
   - Все в порядке, я могу встать, спасибо. - И сделал это, не взирая на то, чего это ему стоило. На коже был липкий пот. - Полагаю, надо зайти обратно. Снова принять ванну. Солдаты, на свои посты. Вас еще не отпускали.
   Пока он ковылял вверх по тропе, Тамбилис прошептала:
   - Дорогой, ты обязан принимать больше заботы. Нет позора быть раненым.
   - Не жалей меня, - ответил он. - Я живой. Я поправлюсь. Пожалей того молодого парня - тех молодых парней - что вынудили меня их убить. Что на них нашло?
   Однако позволил ей помочь ему раздеться. Хорошо было лежать в горячей воде. Он отклонил ее предложение опиума, но принял питательный отвар из ивовой коры, с медом и лакрицей, которые скрывали вкус. Еще он позволил себя насухо вытереть и помочь облачиться в свежую одежду. Тамбилис присмотрела за ним, пока он ел. Потом ей нужно было уйти для выполнения обязанностей в храм.
   В одиночестве Грациллоний начал раздражаться. Сколько ему еще сидеть без дела? Левая рука не имела большого значения. Все еще болели конечности и ткани, но она попросту не двигалась - Ривелин сказал, сломана лучевая кость. Из строя его вывела правая сторона груди, сломаны одно-два ребра. Несмотря на плотно пригнанный кожаный корсет каждый глубокий вздох вызывал острую боль, кашлять было мучением, чихать - катастрофой. Ривелин предостерег его от излишней поспешности природа подсказывала ему быть осторожным; свести к минимуму обязанности. Он знал, что теперь лечение затянется надолго достаточно, чтобы он смог снова использовать эту руку. Но Геркулес! Что ему тем временем делать, сидеть и зевать?
   Его ждало слишком уж много проблем. Другое дело, если бы он был доволен священным королевством; но он не был. Грациллоний принял вызов, спровоцированный, вездесущий. Он без сомнения мог проводить свой ежемесячный суд и вести другие обряды. Но теперь, когда отношения с Сореном и с рядом других суффетов превратились в натянуто вежливые, ему придется чаще одаривать тех, кто его поддерживает, и тех, кто в первую очередь разделяет его интересы. Чтобы не возникло нового заговора, который разовьют консервативные группировки, он тихо навещал своих друзей у них дома, или беседовал с ними во время выходов в глубь от побережья. Король просмотрел начатые им общественные работы - ремонт дорог и зданий, новые постройки, подготовка мероприятия по окончательной замене Морских ворот - потому что ты никогда не можешь доверить противнику сделать все по-своему. Он часто вел военные учения. Он совершал объезды даже в Озисмию, изучая оборону, выслушивая тех соплеменников, которых хотел бы видеть по-прежнему благосклонными к Ису. Ездил верхом - на Фавонии нужно было ездить каждый день... что ж, ему нужно просто получать задания. Страна вряд ли развалится, если он отойдет от дел на пару месяцев; Король будет совершать плавания подольше этого. Но такой он не был нужен!
   - Мой господин, к вам посетители, - доложил дворецкий.
   Удивленный, он посмотрел не вставая со стула. Вошли Гвилвилис и Иннилис.
   - Что ж, добро пожаловать, - сказал Грациллоний, и пульс начал скакать.
   Иннилис подошла и склонилась над ним. Глаза были огромные и вокруг них были темные круги, на лице более бледном, чем обычно.
   - Как ты? - прошептала она. - Я могу что-нибудь сделать, чтобы помочь?
   - Достаточно того, что ты пришла. - Его голос дрогнул.
   Королева ломала руки.
   - Я не должна была. Виндилис... мои сестры на меня рассердятся. Но я не могу быть в стороне, когда ты болен, когда ты мог умереть.
   - Спасибо. Как ты сама поживаешь? А Одрис?
   - О, она... счастлива, я уверена. - На исходе своего вестальчества полоумная девушка нашла себе пристанище в качестве младшей жрицы; она могла выполнять тяжелую работу в храме и часовнях. - Что до меня, я - ты знаешь, как я желаю, как мы все желаем, чтобы ты повиновался богам. Но я пришла не за тем, чтобы тебе досаждать. - Она погладила его по брови.
   - А ты, Гвилвилис? - спросил Грациллоний. Вторая королева, прихрамывая, оперлась на трость.
   - В порядке, мой господин, - ответила она с широкой улыбкой. - Видите, встаю и хожу.
   - Она врет, - мягко сказала Иннилис. - Ходьба для нее мучение. Доктор боится, что это навсегда. Какое-то повреждение бедра, наверно. - Она поморщилась. - Я дала ей Прикосновение. Оно не помогло. Грациллоний почувствовал, что смутился.
   - Я должен был раньше тебя навестить, Гвилвилис, - признал он. - Но за последние месяц или два столько всего произошло...
   - Понимаю, господин, - улыбка стала печальной. - И я не м-м-могу больше раздвинуть ноги.
   Иннилис покраснела.
   - Попроси Дахут, чтобы она тебя осмотрела, - посоветовал Грациллоний. Она в считанные минуты вернула мне силу после моей битвы с франком.
   - Принцесса Дахут - королева Дахут держится от нас в стороне, господин, - нерешительно сказала Гвилвилис. - Ее - ее порой нет за ее обязанностями, и она никогда к нам не обращается.
   - Ну, попросите ее, - огрызнулся Грациллоний. Иннилис перевела дух, прежде чем поспешно сказать:
   - Могу сказать, что эти разговоры причиняют тебе больше боли, чем раны, Граллон. Отложи их в сторонку. Позволь мне попробовать дать тебе Прикосновение.
   Она не сумела. Две женщины ушли. Иннилис тихонько плакала, Гвилвилис, утешая, положила руку ей на плечо.
   Немного погодя пришла Бодилис. Она поспешила поцеловать Грациллония краткий, целомудренный поцелуй, что они себе позволяли - и прижала к груди его голову, прежде чем пододвинула стул и села.
   - Я бы сразу пришла, дорогой, - рассказывала она. - Но вчера было Бдение, а эти мимолетные дни... Ну, посмотри, я задержалась дома, чтобы взять для тебя несколько книг. Вот любимый Энеид; ты всегда мне говорил, что прочел бы нашу Книгу Данбаля, будь у тебя время; и может, тебе понравится, как я читаю вслух эти вещи. - Она смолкла и внимательнее к нему присмотрелась. - Ты страдаешь, - поняла она. - Не замкнут, как я ожидала, а несчастен. Что это, Граллон? Он покачал головой и уставился на свои колени.
   - Ничего, - прорычал король. - Плохое настроение, и больше ничего.
   Она наклонилась и взяла его за руки.
   - Ты не умеешь врать, - нежно сказала Бодилис. - Думаю, я догадываюсь. Дахут.
   Он вздохнул.
   - Ну, когда мой первенец, дочь Дахилис, меня избегает, это очень тяжело.
   Бодилис сжала губы и собралась.
   - Я хотела это с тобой обсудить. Раз так вышло. Он поднял встревоженный взгляд.
   - Что?
   - Дахут. Двое разных людей, один за другим, известно, что оба под действием ее чар бросили тебе вызов. Первый мог действовать в варварском порыве, но второй... с чего бы ей не сказать Карсе, что тот должен пощадить ее отца? Она не дура, должна была предвидеть, что он покусится на твою жизнь, ради нее, или потому, что скотт был его лучшим другом, либо в полном безумии молодости. Вдобавок она не выказывает ни малейшего сожаления. Свои обязанности выполняет быстро и небрежно, исчезает на многие часы, и слишком часто лихорадочно оживлена. Почему?
   Грациллоний онемел от шока. Из него вырвалась ослепительная ярость.
   - Молчать! - заревел он. - Как ты смеешь клеветать на мою дочь, ты, сука?
   - Не я, - оправдывалась Бодилис. - Ходят слухи...
   Он поднял руку, он бы ударил ей, но приступ боли дернул руку вниз.
   - Скажи кто, - задыхался он, - и я убью их. Ее голос стал жестче.
   - Убьешь половину населения? Взгляни правде в лицо, как солдат. Я не говорила, что Дахут виновна, или что-нибудь в этом роде. Не говорила. И насколько я знаю, никто не говорит. Но они удивлены. Они не могут не интересоваться. Ты бы и сам так делал, не будь ты ее отцом.