Андерсон Пол Уильям. Дахут, дочь короля (Короли Иса - 3)

   Маска гоблина хитро смотрела на танцующую девушку, у которой под тонкой двойной вуалью были нарисованы на коже золотые завитки. Другого ряженого с ног до головы покрывали перья. Девушка с парнем вместе сделали костюм кентаврессы с обнаженной грудью. Двое юношей, один одет сатиром, а второй в оленьи рога и накидку из оленьей шкуры, размахивал кожаным фаллосом таких же размеров. Страшная старая ведьма мелькала ладными лодыжками, танцуя рядом с парнем, переодетым, надо полагать, в гунна. Девушка с лицом суффетки хихикала, а дородный моряк держал ее за талию и щупал ее под роскошной рубашкой. Приезжий озисмийский торговец нес на руках исанскую даму, которая не могла идти, потому что ноги были заключены в рыбий хвост; она награждала его чашей, которую подносила к его губам, да изощренными ласками. Суматоха бурлила везде, насколько хватало взгляда.
   Можно было наблюдать за тем, что происходило со ступеней зданий, располагавшихся вокруг площади. Три разные группы музыкантов играли, невзирая на противоречия. Здесь завывали трубочки и неистово стучали барабаны во фригийской манере, там две кифары вторили застольной песне, вон труба играла величавую дорийскую мелодию - но слова к ней были далеко не величавые. Две гибкие женщины в открытых египетских нарядах играли на трещотках и волнообразно покачивались. Фокусник показывал свое искусство. Несколько пар, расстелив плащи, занимались любовью в разных позах. В портике христианской, церкви стоял голый мужчина в венке из колючек, руки раскинув в стороны, а у его ног три женщины, в одежде, отдаленно напоминающей форму римских легионеров, играли в кости.
   Заметив это, Томмалтах нахмурился. Было неумно и, конечно, невоспитанно осмеивать чужого бога. На нем, в свою очередь, были туника и штаны из хорошей ткани, и позолоченная маска на верхней половине лица. Он поднимал себе настроение свежим глотком вина из кожаного бурдюка, что висел у него на плече.
   - Дай! Дай мне немножко! - закричала Дахут.
   Она открыла рот и запрокинула голову. Он засмеялся и поспешил угодить ей. Она была одета похожим образом, но достаточно свободно, чтобы сойти за мальчика. Голову прикрывала полная маска, оставлявшая свободными подбородок и губы (они были словно лепестки розы, эти губы). То было смотрящее в пустоту изображение совы.
   Она метнулась от него вверх по ступеням, туда, где были танцоры. Там она прыгала, раскачивалась, щелкала пальцами не медленнее и не менее грациозно, чем они. Он смотрел в изумлении. С того момента, когда они повстречались на закате, она уже дико повеселела. Она всякий раз ловила его за руку, потом ее откидывала, прыгала и трепетала у него перед глазами, зажигаясь свечой в его глазах.
   - К Верхним воротам! - сквозь гам прокричал голос. - Многие ему завторили: - К Верхним воротам! К Верхним воротам! Церемониальные танцы вдоль дороги Лера были традиционными, после того как луна подымалась достаточно высоко, чтоб их освещать.
   Дахут наклонилась назад.
   - Мы идем, пойдем, - пропела она и, потянув своего сопровождающего за руку, положила ее себе на талию. На миг он встревожился, как отреагирует народ, увидавший таким образом мужчину с мальчиком - но сегодня вечером никому до этого дела не было, и оба они, он и она, были безымянны, и кроме того, она заметила, что мужчинами переодеты многие женщины. А она была Дахут, и он ее обнимал. Музыканты унеслись, чтобы встать во главе колонны, в которой все смешалось. Они достали свои инструменты и завели модную "Она сидела на дольмене". Они шли вперед, а следом резвилась молодежь Иса. Танцевали все по-разному. Кто прыгал и кружился сам по себе, кто-то парами и кругами, чтобы создавались переплетения. Дахут и Томмалтах, прижимаясь друг к другу, мешались у них на пути, смеясь еще больше. Когда линия стала широко разбросанной, она дала ему знак - он понял это каким-то образом, - что каждые несколько минут они будут сцепляться свободными руками и кружиться щека к щеке. Он тонул в ее теплом аромате, его навсегда затягивало в водоворот.
   Луна из своего морозного кольца серебрила вершины башен, покрывала пятнами мостовые, и от этого казалось, что каменные химеры оживают и вот-вот присоединятся к безумию. Гудело эхо. Когда бульвар взобрался в гору, веселящиеся, оглянувшись назад, могли за стенами и Морскими вратами видеть медленно катившую волны необъятность, обсидиановую тьму, ослепленную блеском луны.
   Дахут увела Томмалтаха. От линии танцующих они оторвались на боковую улицу.
   - Нас, нас отнесло, - пошатывался он.
   Она придерживала его за поясницу, ее энергичные ноги несли его вперед.
   - Нас двое, - произнесла она откуда-то из глубины горла. - Идем, идем.
   Оглушенный, он танцевал с ней в узком продуваемом ветром проходе. Музыка и крики доносились до него все слабее, пока не превратились в шум из сна под лунной тишью, где звучали лишь притопывания туфелек Дахут по камням. Дома отгородили его и ее своей тьмой, нарушаемой только мимолетным видом столбов и латунных колец на дверях, да иногда желтым проблеском, что пробивался через ставни, которыми окна закрывали от холода вечера Самайн.
   - Стой, - сказала она и пошла от него, словно туман на ветру. Но нет, она стояла у особой двери, повернула щеколду и широко распахнула ее, и свет лампы полился наружу сквозь проем. Она поманила. Он стоял в оцепенении. Идем, - позвала Дахут, - не бойся, это мой дом.
   Он запинаясь вошел в красный атрий. Она сияла маску и швырнула ее на стул. Легкий блик погас и возродился в ее кудрях. Она улыбнулась ему и вернулась, чтобы взять его за руки и заглянуть ему в глаза.
   - О, этой ночью все может произойти, - пробормотала она. - Я устала от этого вульгарного спектакля. Давай сами отметим луну.
   - Госпожа, - заикался он, - это... я не смею... я просто варвар, чужеземец, а вы королева Иса...
   Она вонзила в него свои ногти. Губы приоткрылись, кровь оттекла ото лба и от щек.
   - Королева, - услышал он. - Сегодня королева Тамбилис ушла в Красный Дом вместе с королем, и этой ночью она спит рядом с ним. Сколько осталось до того, как меня предадут остальные?
   Но она тут же снова рассмеялась, ликующим смехом, обняла его и прислонилась щекой к его щеке на одну волну, накрывшую его сердце. Она сказала, отступая:
   - Нет, прости, у меня нет желания морить тебя нашей политикой. Будем просто радоваться вместе. - Подойдя, она сняла с него маску. - Садись. Домашние, конечно, уже свободны, так что позволь мне за тобой поухаживать, друг и гость. Забудь все, чем мы когда-то были.
   В сущности, делать ничего было не надо. Вино с бокалами ожидали на столе, вместе с аккуратными закусками. Она зажгла в лампе гнилушку, чтобы та яростно разгорелась, как и следовало. Потом поставила ее в бронзовую чашу, полную сухих и измельченных листьев, чтобы они начали тлеть. Расположившись рядом с ним на кушетке, она сказала:
   - Дым обладает своей силой, но у него резкий запах, который, надеюсь, смягчится благовониями. Теперь налей нам, Томмалтах.
   Он послушался. Они посмотрели друг на друга над краями бокалов и пригубили.
   Дахут весело болтала. Немного погодя он уже смог отвечать.
   Когда она заставила его несколько раз вдохнуть дым, он почувствовал беспредельную, трепещущую радость и покой. Как чудесен мир! Он мог шутить, либо просто сидеть и смотреть на ее милые губы сотни лет, стоит ей только пожелать.
   - Подожди, - прошептала она, - я сейчас.
   Он уставился на свет лампы. Там была глубокая тайна, которую он почти понимал.
   Снова вошла Дахут. Распущенные волосы поверх самого что ни на есть легчайшего и свободного платья с поясом. Оно было голубым, цвета моря, оттенок, что плескался под лазурью ее глаз.
   Голубой была и щепотка сухоцветов, зажатая в ее левой руке, как в чашечке. Правой она подняла кубок. Девушка склонила голову и поцеловала огуречник. Слизала и запила хорошим глотком вина. То была еще одна тайна в эту ночь тайн.
   Она свернулась сбоку от него и положила голову ему на плечо.
   - Обними меня, - дохнула она.
   Он так и не понял, кто из них начал поцелуй и когда.
   Она взяла его за руку и отвела в спальню. Лунный свет лился через открытое стекло, смешиваясь со светом свечи на столе, ртуть с золотом.
   Теперь уже серьезно его пальцы направлялись к ее поясу, оттуда к застежкам платья.
   Он встал перед ней на колени.
   Дахут потянулась, казалось, будто она поставила его обратно на ноги, и этот поцелуй все длился и длился.
   Однако она хихикнула, когда они оба неумело возились с завязками на его одежде.
   Но потом она поймала его в объятия и потянула в постель, мурлыкая.
   - Да, о да.
   Он не знал, причинил ли ей боль.
   - Ты первый, самый первый, любимый, - говорила она ему, дрожа у него в руках; и одно или два темных пятна сказали то же самое; но она увлекала его дальше и быстро усвоила, что доставляло ему удовольствие, стараясь ничего не пропустить.
   В окне засерел рассвет. Среди беспорядка Дахут села прямо и сомкнула колени. Над ними были ее млечно-розовые груди, с синяком, который он поставил в пылу страсти, а она в наказание просто велела ему поцеловать. Она посмотрела вниз, где растянулся Томмалтах.
   Вдруг ее взгляд и голос по интонации стали похожи на приближающуюся зиму.
   - Что сделано, то сделано, - сказала она, - и это было великолепно, и пусть мы повторим это еще много раз под небесами. Но знаешь ли ты - не знаешь? - что мы совершили смертный грех и оба должны умереть, если ты только не сделаешь одну вещь, благодаря которой все снова станет на свои места.
   V
   Грациллоний просыпался медленно. В сознании ярко пересекались фрагменты сна, как в лесу, в самом раннем свете солнца видна покрытая росой паутина. Он открыл глаза, и все расплылось. Он не знал, который час, но просачивающийся сквозь занавеску яркий свет образовывал в комнате светящийся полумрак. Он сонно предположил, что рассвело уже давно.
   "А день?" - он посмеялся про себя, заметив, что думает по-исански - шла Луна Охотника. Сегодня ночью она будет совсем полная. Он подумал, что если бы эта спокойная погода продержалась, то они вдвоем с Тамбилис могли бы прогуляться по дороге и насладиться ее красотой. Это не будет считаться уходом из Леса, при условии, что они сюда вернутся. Прошлой ночью они были слишком заняты.
   Она все еще спала, повернувшись к нему, через путаницу волос очертания ее лица были неясными.
   Как она прелестна. Сейчас большинство женщин представлялись ему во всей своей невзрачности. Пока он потягивался, его рот растянулся в улыбке осторожно, чтобы ее не разбудить - и вдохнул ее тепло. Пусть отдохнет. В их распоряжении был сегодняшний день и сегодняшняя ночь и следующие день и ночь, прежде чем это уединение подойдет к концу и он должен будет вернуться, чтобы снова стать королем, префектом, центурионом. После того как он повстречал ее на Аквилонской дороге, они с наслаждением сговаривались, как ему скинуть с себя обязательства на этот промежуток времени...
   Милая бедняжка, ей придется справляться с собственными трудностями. Но вместе, щитом к щиту, они одержат победу, врагов обратят в союзников, вернут утраченное, и, да, в сознании людей завоюют пространство для Дахут, чтобы она тоже счастливо правила.
   Он выскользнул из-под одеял. Холодный воздух щипал кожу. Он наденет платье и после молитв пробежится по Лесу, прежде чем они разговеются.
   Ударил звук, он застыл на месте. Он был слабый, заглушённый, и он, возможно, принял за него какой-нибудь звон из зала... он доставал его снова и снова: мерные удары молота вызова.
   VI
   Сначала он не мог поверить, увидев, кто стоял под дубом. Он спит, и это ночной кошмар? Нет, думал он в глубине души, этого не может быть. Он слишком ясно осознавал наличие сучьев без листьев у него над головой, покалывание накинутой им шерстяной туники, холодный ветер, обдувающий его голые ноги, и холодные плиты под босыми ступнями. Потом он подумал, что произошла ошибка. Скажем, если Томмалтах выпил, никто не воспримет серьезно детскую выходку. Но Томмалтах стоял перед ним непоколебимо, одетый в шотландский килт, изящно обернутый вокруг его обнаженной худощавой мускулистой фигурой, в ножнах через спину длинный меч, а в левой руке маленький круглый щит; по плечам расчесаны черные волосы, умытое красивое лицо, огненно-голубой пристальный взгляд.
   Вдруг все это дрогнуло. Засверкали слезы.
   - Вы не скажете мне ни слова? - закричал Томмалтах, словно его пытали.
   - А что я могу сказать? - деревянно ответил Грациллоний.
   - Могли бы спросить, почему. - Вдох за вдохом всхлипывал Томмалтах. Пугайте меня, или еще что-нибудь.
   - Ты намерен со мной драться?
   - Намерен, - и заговорил торопливо: - Так надо. Вы не сделаете то, что должны. Вы не позволите Дахут стать тем, что ей уготовили Боги. Вы должны умереть, Граллон, хоть вместе с вами и умрет мое сердце.
   - Я, твой Отец в Митре. - Грациллоний тут же пожалел о своих словах. Он и представить себе не мог, что они будут такими жестокими. От них Томмалтах аж съежился. Смелость быстро к нему вернулась. Грациллоний этим восхитился.
   - Я тоже съел твою соль. - Выпалил Томмалтах. - Митра свидетель, это не по моей воле. Люди и раньше восставали против несправедливых правителей. А вы отказываете Дахут в справедливости.
   Он любит ее, подумал Грациллоний. Любит с безрассудством молодого человека, как и я любил Дахилис. Я это уже знал. Это было написано у него на лбу, как у многих других, кого я могу назвать. Но не думал, что он может так обезуметь. Что ж, он варвар. И громко вслух: - А предположим, я согласился бы, что был не прав, и женился на ней. Ты бы взял назад свое предложение о битве?
   Томмалтах разинул рот. Через секунду произнес невнятно:
   - Вы бы правда так сделали?
   - Допустим, да.
   Томмалтах взял себя в руки.
   - Я ведь не могу отступать, не так ли?
   Грациллоний горестно ему улыбнулся.
   - Не можешь или не станешь? Что ж, без разницы. Я не могу уступить.
   - Тогда мы должны драться. - Томмалтах упал на колени. Закрыл лицо и зарыдал. - Прости меня, Отец!
   Грациллоний едва этого не сделал. Но нет, подумал он, это будет не мудро. Тут был молодой противник, умелый, сильный. Пусть хотя бы останется в нерешительности.
   - Я немедленно пошлю человека в Ис, - сказал римский тактик. Подготовка займет час-два. Будь здесь вовремя. - Он с трудом заставил себя добавить: Предатель. - Повернулся и ушел обратно в дом.
   Тамбилис ждала. Не обращая внимания на глазеющих слуг, бросилась к нему.
   - О, Граллон, Граллон! - Он обнял ее, погладил по волосам, пробормотал, что она не должна плакать, потому что все было под контролем.
   Она отступила и спросила в отчаянии:
   - Я должна буду спать с твоим убийцей? Как я смогу?
   - Твои Боги укрепят тебя, - сказал он.
   Она отступила, как отступил Томмалтах: и так же как и шотландец, взяла себя в руки и ответила:
   - Нет, что я говорю. Какая мне будет разница. Тебя ведь больше не будет.
   Он изобразил смех и похлопал ее под подбородком.
   - Отчего же, я намерен еще много лет жить в этом мире и терпеть плевки бесчисленных глупцов.
   Потом отдал приказания и начал разминаться - перед битвой ни еды, ни питья, лишь немного воды. Остальные мысли он вслух говорить не стал.
   Морская охрана со своими лошадьми и собаками, а также те, что чуть поодаль по дороге сдерживали крикливый народ; Сорен в одеяниях; вооруженные легионеры в горе - все было страшно знакомо, еще один поворот жернова. Томмалтах, казалось, уже успокоился; на губах даже играла легкая улыбка. Грациллонию было интересно, как его примет Дахут в случае его победы. Она, конечно, погоревала бы о потере папы... Но необязательно.
   Сорен завершил церемонию. Он добавил:
   - Да исполнится воля Богов. - Вздрогнув, Грациллоний скользнул взглядом по тяжелым чертам.
   В ответ была непримиримость. В его глазах, понял Грациллоний, я стал другим Колконором. Это была единственная мысль.
   Он отбросил ее и показал дорогу в Лес. На просеке он остановился.
   - Здесь мы обычно работаем, - сказал он. Ослабь в неприятеле чувство боя, помни, что его народом владеет Богиня войны. Напомни, что этот римский меч раньше завершал жизни здесь, средь огромных, голых зимних деревьев. Небо над головой было почти белое, солнце, морозное колесо, отбрасывающее тени-скелеты. Цвет травы под ногами иссяк.
   - За Дахут, - вполголоса пропел Томмалтах. - Оба мы сражаемся за Дахут.
   Слова были шотландские, но вполне родственные британским или гэльским, понятным Грациллонию.
   - Давай начнем и закончим, - ответил он на латыни. Он вытащил меч, наклонил большой римский щит, разок пожал плечами, чтобы удостовериться, что броня сидит как надо.
   На Томмалтахе не сверкало железо. Он по-прежнему улыбался, а в глазах был потусторонний свет. То был не взгляд лунатика, как у франка Храмна, а какая-то бесчеловечная веселость. Тем не менее он медленно двигался с уверенностью и подвижностью рыси. Очевидно, он хотел сравнить почти полную свою наготу и длину оружия с обмундированием врага. К тому же юноша, дикий; он мог выматывать Грациллония до тех пор, пока у него не останется сил достаточно быстро поднимать щит.
   Старый барсук и молодой волк. Какой молодой волк!
   Томмалтах осторожно отвел меч, пока кружил. Грациллоний повернулся, чтобы быть к нему лицом: меньше радиус проще осуществить атаку. Очевидно, Томмалтах надеялся улучить возможность, обманув бдительность римлянина, ударить его в шею или в бедро с заднего угла. Очевидно, он уже понял, что для этого ему самому нужно держать щит наготове, чтобы отражать происки римлянина. Это было легко и быстро исполнимо.
   Грациллоний отходил дюйм за дюймом. Если бы он смог завлечь Томмалтаха под дерево, как Храмна - Томмалтах па приманку не клюнул. Он увеличил расстояние между ними. Наконец он встал на месте. В конце концов, король должен сражаться.
   Так и будет. Грациллоний пошел вперед.
   Шотландское лезвие засвистело, завыло, ударило и отскочило, преследуя. Преодолеть барсука. Но барсук знал, как оценить каждый предстоящий удар, как уворачиваться щитом и встречать его, с такими незначительными переменами, едва расходуя силы, тогда как само тело не утруждалось, сберегая дыхание и без конца следя.
   Томмалтах, задыхаясь, попятился назад. Грациллоний пошел на него.
   Их глаза встретились, и снова странная близость, как у любовников. Томмалтах закричал и обрушил целый поток ударов. Он забыл о щите. Грациллоний увидел ошибку и, создав прикрытие для себя самого, двинулся вперед - ослабив напряжение в одном из колен, на которое опирался, качнулся таким образом вперед, словно на волне, - и ударил. Меч с силой вошел в юношу над левым бедром. Грациллоний повернул клинок.
   От удара Томмалтах опустился на землю. Море крови; так бывало всегда. Грациллоний стоял в стороне. Юноша успел прошептать то или иное, что могло иметь или не иметь значения, забился в агонии и умер.
   Глава двенадцатая
   I
   Служанка впустила Бодилис. Услышав, Дахут вошла в атрий.
   - Добро пожаловать, - невыразительно сказала она. Королева предупредила заранее, и молодая женщина решила ее принять.
   Бодилис поспешила через весь зал обнять ее.
   - О, дорогая моя, дорогая, - тихо сказала она. Дахут не реагировала на сочувствие и спросила:
   - Чего ты хочешь?
   - Мы можем поговорить наедине?
   - Идем. - Дахут отвела ее в свою комнату. До сих пор Бодилис знала о ней лишь понаслышке. Она оглядела хаотичное изобилие и подавила вздох.
   Дахут бросилась на стул. Она была в дорогом, но мятом зеленом платье. У нее были покрасневшие глаза с темными кругами вокруг.
   - Садись, - сказала она, таким же бесцеремонным тоном, как и сопровождавший его взмах руки. Она не упомянула о закуске.
   Бодилис подобрала серую юбку и расположилась напротив на тахте, сидя особенно прямо.
   - Я и боялась, что застану тебя в таком расположении духа, - начала она. - Детка, я могу тебе помочь? Можно ли? Если не могу, то хотя бы выслушаю как друг.
   Дахут пристально смотрела сквозь нее.
   - С чего ты решила, что мне нужна помощь?
   - Та ужасная вещь, что произошла сегодня утром. Не говори, будто тебя это не тронуло. У тебя на лице все написано.
   Дахут молча сгорбилась. Снаружи завывал ветер. В комнате было слишком тепло.
   - Твой отец был на волоске от смерти, - немного погодя сказала Бодилис, - из-за рук твоего молодого друга, который умер от рук твоего отца. Должно быть, ты разрываешься между радостью и горем. Хуже всего - позволь быть откровенной - ты, конечно, понимаешь, что шотландец бросил вызов из любви к тебе, в надежде тебя завоевать. Больше ничто не объяснит его поступка.
   Дахут по-прежнему воздерживалась от ответа.
   - Милая, отбрось чувство вины, - произнесла Бодилис. - В чем твоя ошибка, если он так обезумел? В том же, в чем вина рифов, об которые разбиваются корабли, увлеченные штормом и течением. Надеюсь, ты - нет, не будешь в будущем осторожнее, - что ты не допустишь, чтобы это случилось снова. Ты, конечно, не могла предвидеть, что он сделает.
   Но если ты осознаешь, что это случилось не по твоему желанию, и никогда бы не было. - Голос ее утих. Королева еще отказывалась признать поражение. Вскоре она продолжила: - Между тем, как и всегда, знай, что у тебя есть наша любовь, любовь твоих сестер. В первую очередь говорю за себя и за Тамбилис. Дахут шевельнулась. Взгляд ее вонзился в гостью.
   - Ты виделась с Тамбилис? - спросила она.
   - Да. Когда до меня дошли новости, я вышла в Священное Место. Мы долго разговаривали вместе, она, Грациллоний и я. В основном говорили о тебе. Прежде всего мы желаем тебе счастья. В самом деле. Ты будешь с ним разговаривать, когда он вернется? Ты не представляешь, какую боль ему причиняет твоя холодность.
   Дахут помрачнела.
   - Он может положить этому конец, как только пожелает. А до этого, нет, я не хочу его видеть.
   - Подумай еще. У тебя есть время до его возвращения.
   - Почему, его Бдение заканчивается уже завтра.
   - Но сразу после этого он намерен провести похороны погибшего по обряду Митры.
   Дахут вскочила на ноги.
   - Он смеет? - завизжала она. Бодилис тоже поднялась.
   - Это не традиционно, но он потребовал согласия, утверждая, что необходимые обряды не нанесут оскорбления. Могила Томмалтаха будет довольно далеко от города, на земле, хозяин которой дал позволение.
   - Где король найдет такого фермера? - спросила Дахут, успокоившись немного.
   - В Озисмии. Его слуга Руфиний знает нескольких, которые будут рады, полагая, что приобретут оберегающий дух. Он будет охранять отряд. Их не будет три-четыре дня, что с тобой, деточка? - Бодилис потянулась к Дахут, чтобы обнять ее за плечи. - Мне показалось, будто ты сейчас упадешь в обморок!
   Молодая женщина села снова и уставилась в пол.
   - Ничего, - пробормотала она. - Ты мне напомнила - но не важно. Я и правда утомилась. Это был для меня... трудный день. - Она заставила себя улыбнуться. - Ты так добра, что пришла и предложила утешение. Ты всегда такая. Но мне больше хочется побыть одной.
   - Позволь, я приготовлю тебе снотворное. И потом завтра, когда отдохнешь, вспомни, что твой отец тебя любит.
   Дахут отмахнулась.
   - Да, да, да. Но если хочешь помочь, Бодилис, ступай и оставь меня побыть наедине со своими мыслями.
   Королева послушно попрощалась и с печалью ушла.
   Дахут расхаживала по дому, то складывала пальцы, то сжимала руку в кулак, огрызалась на любого близко подошедшего слугу. Наконец она схватила с колышка плащ, завернулась в него и вышла.
   Солнце едва село. Море и западное небо мерцало желтым цветом. Над головой и на востоке небо уже стало темное, как синяк. На ветру курились рваные облака. Они наполняли Ис сумерками. Больше никого из людей не было видно, только через тропу молниеносно пробежал чей-то ручной хорек.
   До дома Виндилис идти было недалеко. Удивленный слуга впустил Дахут внутрь просто убранного помещения. Королева вышла из глубины дома, увидела, кто это, и сказала:
   - Отдай свою шаль слуге. Ты ведь останешься поужинать, да? Но поговорим мы сейчас же.
   Она занималась чем-то у себя в скриптории. Свет от свечей падал на счета храма и на письменные принадлежности. Воздух был холодный; она включала свой гипокауст* [Гипокауст - отопительная система под полом или в стене (в Древнем Риме).] только в сильнейшую непогоду. Королева взяла Дахут за локоть, усадила ее и принесла сиденье для себя. Лицом к лицу, почти соприкасаясь коленями, они наклонились друг к дружке.
   - Зачем ты меня искала? - спросила Виндилис. Тон был беспристрастный.
   Дахут облизнула губы языком.
   - Мне нужен... совет, помощь.
   - Это понятно. Но почему у меня?
   - Ты, думаю, ты во многом сильнее всех Девяти. Ты, конечно же, самая самая преданная. Я имею в виду, богам.
   - Хм, это спорный вопрос. Я бы сказала, что Ланарвилис, по крайней мере, набожнее меня. К тому же, она всегда охотнее воспринимала этот мир таким, какой он есть, обладая большими знаниями и опытом. Ты знаешь, она на Сене, но завтра...
   Дахут замотала головой.
   - Нет, пожалуйста. Может, я и на нее положилась бы. Но ее связывают узы, от которых ты, по-моему, свободна.
   - Верно, порой она ставит политические соображения выше того, что мне кажется более важным, - согласилась Виндилис. - Что ж, дорогая, продолжай, и можешь быть в полной уверенности, что я сохраню это в тайне. Догадываюсь, что речь о сегодняшней битве.
   Дахут кивнула. Прежде чем продолжить, Виндилис внимательно на нее посмотрела.
   - Ты хотела, чтобы исход был другим. - Дахут затаила дыхание. Виндилис подняла ладонь. - Можешь не отвечать. Граллон твой отец, который носил тебя на руках, когда ты была маленькой, мастерил тебе игрушки, рассказывал сказки и показывал звезды.