Андерсон Пол Уильям. Галльские ведьмы (Короли Иса - 2)

   - Спасибо, - неуверенно сказал Грациллоний. Он не хотел стеснять бедного человека. - Если позволишь, по возвращении домой я отплачу тебе за гостеприимство, не откажись принять от меня какой-нибудь дар.
   - Если хочешь, можешь снести его в церковь. Все, что мне нужно, это Господь и вот эти две руки. - Корентин посмотрел на него. - Ты, наверное, проголодался. Я привык есть только раз в день, но для тебя я что-нибудь приготовлю... - он звонко рассмеялся. - Плох тот хозяин, который не разделит с гостем трапезу.
   Грациллоний напоил коня, снял седло и вымыл лошадь, затем привязал ее неподалеку и дал охапку травы, в которой затерялось несколько пожухлых листочков. Тем временем он попытался вспомнить то, что знал об отшельниках. Его познания о них ограничивались слухами. Говорили, что отшельничество зародилось в Египте и затем распространилось на север, в Европу. Ярые приверженцы христианства уходили в затворники, чтобы быть наедине с Богом, подальше от мирских искушений и религиозных распрей. Верующие, в том числе инакомыслящие крестьяне-язычники, часто искали встречи с этими святыми людьми, которые, несомненно, обладали выдающейся мудростью и властью.
   Корентин не совсем подпадал под такое представление. Хоть по виду он был грубоват, но, похоже, некогда получил хорошее образование.
   Когда Грациллоний вернулся, он увидел стоявшего в речке хозяина, с закатанным выше мосластых коленей платьем. Он его не замечал, а только что-то бормотал - молился? - и шарил рукой под водой. Вскоре Корентин поднялся. В руках он держал крупную форель. Грациллоний оторопел. Рыба была живая; она поблескивала в сумрачном свете, но не трепыхалась, а лишь хватала ртом воздух.
   - Угощу тебя, чем Бог послал, - тихо сказал Корентин.
   Он вышел на берег и направился к хижине. Пораженный, Грациллоний пошел за ним. Внутри было темно, на грязном полу, в углублении, тлел огонь. Различить в его свете что-либо можно было только в том случае, если хорошо знать, где что находится. Корентин взял нож, лежавший на доске вместе с другими предметами.
   - Господи, благослови, - сказал он, - велика милость Твоя.
   Он ловко разрезал форель на две части и одну бросил в огонь. Грациллоний задохнулся от негодования. Он никогда не мог примириться с жестокостью по отношению к животным; эта рыба только что махала хвостом. Не успел Грациллоний обрести дар речи, как Корентин снова вышел. Грациллоний машинально отправился за ним. Отшельник бросил вторую половину рыбы в ручей и осенил воздух крестом. Грациллоний от удивления открыл рот - форель уплыла, как ни в чем не бывало.
   Он очнулся, когда Корентин положил ему руку на плечо и тихо проговорил:
   - Не бойся, сын мой. То, что ты видел, это не колдовство. Такое случается ежедневно, пока я соблюдаю пост. Так Господь насыщает меня. Почему Он удостаивает такой милостью меня, презренного грешника, я не знаю, но Он, несомненно, делает это намеренно. А теперь давай сядем и поговорим. Ты похож на человека знающего и много повидавшего, и я, одинокий отшельник, не вижу здесь никого, кроме случайно забредших сюда простых крестьян.
   Грациллоний собрал всю свою волю. Он видел гораздо более странные и более жестокие вещи - и в Исе, и за его пределами, - но Корентин показался ему воплощением доброты...
   - Удивительно, - произнес он.
   - Чудо, - махнул рукой Корентин. - И это далеко не все чудеса, на которые способен Господь. Оглянись вокруг, сын мой, и задумайся, - он вошел в хижину и усадил гостя на стул, который в его жилище был единственным предметом мебели.
   Заученным движением он положил кусок рыбы на переплетенные зеленые веточки и уселся на корточки перед жаровней, в которой тлели угли.
   - Так лучше прожарится, - сказал он, - но ты наверняка очень голоден, и я не могу заставлять тебя долго ждать. Вон в том ящике ты найдешь сухари, сушеные бобы и еще что-нибудь, но, повторяю, я предлагаю их тебе лишь потому, что не хочу заставлять тебе ждать, пока приготовится рыба. Боюсь, у меня не найдет ни вина, ни эля, - он усмехнулся. - Тому, кто ужинает с отшельником, должно довольствоваться малым.
   - Ты... очень добр ко мне.
   В свете пламени он различил полотенце, еще одно платье, одеяло, висевшее на деревянном гвозде, плащ и седло с подушкой. Утварь, которую он успел заметить, была топорной работы, за исключением великолепного остро заточенного ножа. (Корентин не хотел, чтобы его чудесная рыба страдала от боли, когда он ее резал.) Каменный очаг, глиняный кувшин, плетеная корзина, пара деревянных чаш и ложки... Нет, постойте. Дальше от очага лежала одна доска. На ней, завернутая в отличный кусок полотна, лежала книга. Как догадался Грациллоний, это было Евангелие.
   Сквозь чад и дым он различил запах готовой рыбы. У него потекли слюнки. Корентин взглянул на него и снова усмехнулся. Огонь выхватил из темноты его скуластое раскрасневшееся лицо, на котором сверкнули белоснежные зубы.
   - Подкрепись, приятель, - сказал он. - Скоро мы нагрузим твой трюм.
   В его латыни зазвучали нотки простолюдина.
   - Давно ты здесь живешь? - спросил центурион.
   Корентин пожал плечами.
   - После нескольких лет поисков вечности время теряет свой смысл, - он снова заговорил как ученый человек. - Хм... Может, лет пять?
   - Я не слышал о тебе, хотя был в Аквилоне три года назад.
   - Почему ты должен был обо мне слышать? Я никто. Ты гораздо более интересный человек, Грациллоний.
   - Но я не умею колдовать, как ты. - Корентин нахмурился.
   - Я же сказал, что тут нет ни колдовства, ни языческих хитростей. Я не творю чудес. Когда я впервые убежал, чтобы замолить грехи, во сне мне явился архангел и рассказал о некоем божественном даре, который мне ниспослал Господь. Я не понял, о каком даре шла речь. Я был напуган и сбит с толку. Потом моему учителю, Мартину, в том же облике появился дьявол - вернее, в облике самого Христа - и пытался его ввести в заблуждение. - Тут он заговорил более мягким голосом: - У меня совсем расшатались нервы, но мне ничего не остается, кроме как повиноваться. Как только я тебя увидел, брат мой, то сразу понял, что мне тебя послал Господь, милость его безгранична.
   Грациллоний некоторое время боролся с собой, но честность одержала верх. Он прокашлялся.
   - Я буду с тобой откровенен, - сказал он. - Я не христианин.
   - Да? - Корентин, казалось, был более чем удивлен. - Ты военачальник, на которого возложена важная миссия!
   - Я... Я поклоняюсь богу Митре. - Корентин посмотрел на него.
   - Хорошо, что ты это не скрываешь, сын мой. Мне-то все равно, но Бог не любит притворщиков.
   - Нет. И мой Бог - тоже.
   - Может, после того, что ты сегодня увидел, ты изменишь свое мнение.
   Грациллоний покачал головой.
   - Я не отрицаю могущество твоего Бога. Но мой Бог тоже силен.
   Корентин кивнул.
   - Я подозревал, что ты не нашей веры. Твое поведение, манера разговора, все... Перед тем как прийти сюда, я много бродил по свету.
   - Если ты не хочешь, чтобы я оставался под твоей крышей, я уйду.
   - О нет, нет! - Корентин поднял руку. - Господь простит. Ты мой гость. Я бы даже сказал, желанный гость. - Он улыбнулся, немного печально. - Я не надеюсь обратить тебя в нашу веру за одну ночь, а знать - лучше, чем пытаться. Давай поговорим. Твой рассказ будет платой за мое гостеприимство. Подумай, действительно ли ты тверд в своей вере. Посмотри на мир и спроси себя: как все это получилось и что наша жизнь? Подумай. - Он помолчал. Нет, я не прошу тебя молиться по моей просьбе. Если ты исповедуешь культ Митры, то не сможешь это сделать. Я просто прошу тебя открыть свой разум. Слушай. Думай.
   Немного помолчав, он сказал:
   - Что ж, ужин готов, а ты даже не взял хлеб.
   Он настоял, чтобы Грациллоний попробовал все, что он для него приготовил. Разделить с ним трапезу было для Корентина знаком дружеского расположения. Несмотря на то, что оба мужчины пили только воду, они проговорили до самого рассвета.
   Корентин загорелся от рассказа Грациллония про Ис. Однажды он там побывал, когда служил на одном из кораблей; на него город произвел впечатление прибежища греха. Узнав, что Ис снова отошел под влияние Рима, он расценил это как счастливое предзнаменование.
   В самом деле, несмотря на затворничество, он был на редкость обо всем осведомлен. При упоминании о Присциллиане он погрустнел, но не удивился. Он все знал. Оказалось, что у него до сих пор случайно сохранились письма его учителя Мартина.
   Что касается его прошлого, то он был сыном богатого британского иммигранта, приехавшего в Озисмию. Получил хорошее образование, но ему больше нравилось бродить по лесам и скакать галопом на лошади. (У них с Грациллонием нашлось немало общих воспоминаний, над чем они вдоволь посмеялись). Но в скором времени дела отца пришли в упадок: торговля не заладилась, участились набеги варваров. (Теперь оба нахмурились.) В пятнадцать лет Корентин начал самостоятельную жизнь. Через свои связи, минуя законы, он получил место на корабле и несколько лет был моряком - суровый человек, суровая жизнь.
   В открытом море его судно попало в шторм, и команда уже не чаяла вернуться на берег. Большинство из них погибли, несмотря на то, что никакого христианства не придерживались, а приносили кровавые жертвы своим богам. Одержимому горячкой Корентину было видение. Достигнув наконец устья Лигера и оправившись от пережитого, он поехал в Пиктавум, где жил Мартин, тот самый Мартин, о котором ему не рассказывала ни одна живая душа.
   Пока Корентин привыкал к общине монахов, этот человек давал ему наставления. Обучал он его по книгам. В минуты отдыха он часто сопровождал Мартина в Тур - чтобы принять учение от самого Мартина, когда он станет епископом; чтобы помочь ему проповедовать Евангелие в провинции, - пока он не согрешил с женщиной-язычницей. Потрясенный содеянным, он попросил разрешения уехать, чтобы найти прощение через епитимью, и вернулся в Озисмию, чтобы стать анахоретом. Несмотря на это, вскоре выяснилось, что Бог его не покинул.
   Грациллоний вернулся в Аквилон полный раздумий.
   IV
   Приближалось зимнее солнцестояние, в Исе день рождения бога Митры выдался серым, в шесть часов утра было темно как в пещере. Перед рассветом стены крепостного вала окутала темнота.
   Воздух был прохладным. За валом рычало море, над ним завывал ветер. Грациллоний не смел надеяться, что увидит в мерцающих над головой звездах доброе знамение.
   Лица людей освещали покачивающиеся фонари, их свет нелепо отражался в камнях. При его появлении котурны прекратились. Пока он поднимался, никто не проронил ни звука, слышно было только шуршание одежды. Над прибоем возвышалась четырехугольная башня Ворон, ее зубчатые стены, как щиты, взмывали к небесам. Караульные, которые его уже ждали, отсалютовали и отошли в сторону. В свете фонарей было видно, что на лицах одних написан благоговейный страх, на других - дурное предчувствие, третьи были торжественны. Дверь осталась открытой. Грациллоний и его слуги вошли в башню. Перед ними разверзся лестничный колодец. Они поднялись наверх и, подойдя к парапету, залюбовались рассветом.
   Над вершинами гор клубился белый туман, постепенно он сполз в долину, звезды погасли. Сразу стали видны медно-золотые башни Иса. Из темноты, как киты из морских глубин, появились крыши домов. За ними показалась освещенная солнцем вершина Ваниса, чуть ближе виднелся мыс Pax. В изменчивом свете фонарей он казался мертвым стариком, восставшим из своей могилы. Тускло светили маяки - их смотрители притушили огни. Океан пенился, морщился, бился о рифы, подступая к Сену. Под водой повсюду темнели заросли водорослей, в волнах беспорядочно толпились тюлени.
   Оставалось несколько минут. Люди стояли, погруженные в размышления, или тихо разговаривали. Грациллоний с отцом отошли в сторону и смотрели вниз, на океан, поднимающийся с востока к городским стенам, прямо к Воротам Зубров. Вода шумно разбивалась о прибрежные камни. Еще царила темнота, озаряемая вспышками фонарей.
   - Момент близится, - сказал Марк Валерий Грациллоний.
   - Наконец-то, - ответил его сын Гай. Марк слегка улыбнулся.
   - Я никогда не верил историкам, которые, когда случаются какие-нибудь важные события, вкладывают в уста вождей громкие слова. Настоящие вожди молчат, и это важнее слов.
   - Тогда помолчим, - Гай посмотрел на тюленей. Неужели там действительно скитается тень Дахилис? Видит ли она его сейчас?
   Марк решительно сказал:
   - Еще не поздно вернуться. - Гай вздохнул.
   - Возвращаться поздно всегда. Прости, отец. Впервые с тех пор, как исанские моряки и легионеры Кинана нашли его летом в Британии и привезли сюда на королевском корабле, Марк засомневался в упрочении митраизма в остальных городах. Действительно, король победил оппозицию, но он не успокоил сердца людей.
   Тем не менее Марк, следуя правилам, все-таки принял посвящение и стал Посланником Солнца. Для Гая было странно, что его наставником был отец, человек, подаривший ему жизнь.
   - Понимаю, - кротко сказал Марк. За последние несколько лет он сильно состарился. - Не обращай внимания на мое брюзжание. Мы построим Его крепость.
   Ночь отступала, начинался день.
   - Господь с тобой! - проговорил Гай.
   Марк одернул его за рукав.
   - Когда все закончится, надеюсь, мы найдем время поговорить? прошептал он.
   Гай пожал плечами.
   - Конечно. Обещаю тебе.
   Исполняя свой долг короля и римлянина, Грациллоний почти не имел возможности побыть со своим гостем, тем более накануне подготовки к утренней церемонии. К счастью, Марк был рад осмотреть город и провести время со своими внучками, особенно с Дахут.
   Последний раз они виделись весной. И не предполагали, что им придется еще встретиться - уж слишком тяжелые времена им пришлось пережить. Поэтому Гай послал за Марком.
   Он более охотно возвысил бы кого-нибудь другого. Вскоре ему именно это и придется сделать. Приглашения рассылались весь год, и на освящение храма съехалось все религиозное братство: три Ворона, два Оккультиста, Лев, два Перса. Среди солдат он увидел Кинана, Верику и Маклавия, стоявшего рядом со Львом. Все были в сборе.
   Рассвело. Над горами поднялось солнце. Гай Валерий Грациллоний и его люди запели церковный гимн и прочли молитву.
   Когда они закончили, он поднял в знак приветствия руку и повернулся к мысу Ванис, где покоились останки Эпилла.
   В башне в бронзовых подсвечниках горели свечи. Раньше самая верхняя комната служила наблюдательным постом и убежищем от дождя, остальные две были отведены под склад. В них гуляло звонкое эхо; прошли те времена, когда они ломились от сокровищ Иса. По стенам сочилась вода, воздух дышал сыростью, факелы чадили, к нижней части лестницы вплотную подступал прибой.
   Башню наконец привели в порядок. По скрытым трубам подали огонь, и в ней стало сухо и тепло. У дверей с обеих сторон поставили статуи факелоносцев. Пол из черно-белой мозаики изображал эмблемы трех степеней Таинства. На стенах появились фрески с деревьями, символизирующие процветание детей Митры и Его возвращение к Солнцу. Ниже стояли скамейки и стол с едой, напитками и посудой для священной трапезы. Недавно воздвигнутая стена закрывала вход в святилище. Грациллоний окропил святой водой сосновые ветки, раскурил ладан из сосновых шишек, вкусил вино и мед и приступил к посвящению.
   После этого он вернулся наверх и, повернувшись на юг, пропел гимн тусклому полуденному солнцу. На небе собирались облака, дул промозглый ветер, по морю пробегали белые буруны.
   Люди направились в пещеру Митры. В святилище вошли только Отец, Посланник, Персы и Львы, остальные остались молиться в пронаосе.
   Король Иса воздал почести восточным богам. Здесь были скульптуры Дадафорий, их лица, глаза, позы отличались от греческих или римских богов, живых и гладких, как морские волны. Там же стояла обвитая змеей мраморная статуя Времени с головой льва. В купели плавали лепестки карвена. По одну сторону от напольных эмблем находились скамейки, над которыми выступали барельефы с изображением планет, по другую, в дальнем углу - стояли два алтаря, рядом с которым было запечатлено, как Митра восстает из скалы и приносит в жертву быка. На темно-синем потолке сияли золотые звезды. В канделябрах стояли свечи, в нишах - фонари, готовые осветить все своим светом. В воздухе сладко пахло смолой и ладаном.
   Вышли Патер и Гелиодром. Люди прочитали молитву и приступили к ритуалу.
   Для всех новообращенных настало время жертвоприношения. Кинан принес клетку с голубем. Марк Грациллоний достал птицу и крепко держал ее в руках, пока Гай не отрубил ей голову точным ударом и слил кровь в золотую чашу. Кинан забрал ее и вернулся в пронаос. Завтра они с Оккультистами и Воронами принесут ее в жертву. Между тем Грациллоний продолжал церемонию коронации солнца Митрой.
   Наконец они совершили богослужение над священной трапезой, во время которого младшие чины прислуживали старшим, предвкушая вознесение души после смерти. По такому великому случаю пища была более скромная, чем обычно: говядина, слегка приправленная овощами, медовое печенье и лучшее вино в серебряных кубках. Покончив с едой, Гай Валерий Грациллоний благословил всех, и люди вышли из пещеры.
   Солнце клонилось к закату. Тем не менее перед прощанием они помолились на башню Ворона.
   Грациллоний читал молитву как можно искреннее. Там, в башне, остались его думы. Он видел, что в верующих входит Дух, как от Кинана исходит легкое свечение. Никто не смог бы потушить тот божественный огонь, который освещал его рукоположение.
   Или смог? Господь открылся ему в образах, совершенно не похожих на символы любви. Испытывал ли Грациллоний чувство удовлетворения оттого, что он все сделал правильно? Не Митра ли, похвалив своего солдата, напомнил ему, что стремление укоренить Его культ - это еще не победа?
   Опустилась ночь, отец с сыном вернулись во дворец. Завывал ветер, накрапывал дождь. Под городской стеной бился прилив.
   Глава восьмая
   I
   Накануне равноденствия на город обрушились бури, словно желавшие разбудить задремавшую зиму. В один из таких ненастных дней тихо скончался Марк, и у Грациллония не осталось сомнений, что ему необходимо отсюда уехать. На его счастье, а может, несчастье, прибыло известие, что его срочно вызывают то ли галликены, то ли суффеты. В письме, которое прислал Максим, ему строго предписывалось основать несколько новых храмов Антихриста; очевидно, это имя уже добралось до Треверорума. Как писал август, он не настаивает, чтобы тот выполнил свои обязанности, но ему необходимо вспомнить былое, захватить Ис и искоренить культ демона. После этого ему надлежало назначить нового христианского пастора.
   Центурион понимал, о каких обязанностях шла речь. Он написал правителю Арморикскому и попросил о встрече. В ответном письме тот сообщил, что в Кесародун Турон прибывает высокий чиновник, который пробудет там несколько месяцев, и просил принять его там. Это была гражданская, если не военная столица Терции Лугдунской.
   Взяв с собой несколько конных солдат, Грациллоний отправился в путь. В Аквилоне он позволил себе и им пару дней передохнуть. Затем они двинулись к Порту Намнетскому и долине Лигера.
   Это была прекрасная страна, зеленая и цветущая. Проезжая через нее, он почувствовал, как к нему возвращается радостное настроение. Зачем томиться в бараках Британии или надеяться на сомнительную славу в империи? Его домом был Ис. Его народ стал его народом. Он видел, как их трудами растет его дело. У него не было других женщин, кроме его королев, но разве этого недостаточно? Пусть никто из них не подарил ему сына, но ведь у него есть Дахут. Малышка была такой красивой, такой умной. Она вырастет, и возможно, станет новой Семирамидой, Дидоной, Картимандой, Зенобией, но у нее будет более счастливая судьба; ведь отец заложит основы ее будущего счастья! Другие дочери, конечно, тоже очаровательны.
   Над Исом нависла беда, но весь сейчас весь мир в опасности. Как любила говорить Квинипилис, занимать неприятности глупо, если учесть, какие по ним процентные ставки.
   Перебравшись по мосту на левый берег, отряд въехал в ворота Турона и подъехал к казармам. Грациллоний успокоился и встревожился одновременно, узнав, что правителя и его наместников вызвали через всю Галлию к императору. Теперь он, по крайней мере, сможет напрямую встретиться с ними.
   Их первая встреча прошла неплохо. Они договорились не ввязываться ни в какие междоусобные конфликты. Главным было защититься от набегов варваров.
   Поскольку Грациллонию был нужен священник, правитель рекомендовал ему епископа Мартина.
   - Обычно он приходит в город из своего монастыря только раз в неделю, чтобы провести службы в главных церквях. Хм, я знаю, кто ты, но все-таки тебе лучше их посетить.
   Если можешь, всегда сначала осмотрись. Грациллоний решил осмотреть город. Он был потрясен. Церковь была больше остальных и довольно красивая для постройки старых времен. Однако в ней было полно сумасшедших душевнобольных и слабоумных, оборванцев, нищих, некоторые стонали, другие тряслись, третьи вели себя и вовсе непристойно, бормоча что-то безумное: "Сын мой... Я Юпитер, а они заперли меня в преисподней...
   В ответ на вопрос священник ответил, что это приказ епископа. Повсюду бродили энергумены, как называли таких людей, - изнуренные, одержимые страхом перед демонами, пытающиеся изгнать их из себя, избивавшие себя плетью, изрыгающие проклятия, обессиленные мученики... Мартин повелел, чтобы их накормили и приютили в храме Господа. Каждую субботу он приходил к ним, облаченный в мешковину и покрытый пылью; ложился на пол и часами заклинал Бога помиловать их или победить в них дьявола. Его прикосновение и молитвы для многих казались возвращением в человеческий мир. Остальные выказывали свое восхищение самым странным образом.
   Грациллоний вспомнил о галликенах. Они, особенно Иннилис, тоже заботились о безумцах. Но когда они потеряли свою силу, закон Иса постановил, что несчастных следует изгнать.
   - Это делает честь епископу, - сказал он.
   - Это человек прекрасной души, сэр, - ответил священник. - Вы знаете, что он служил в армии? Его призвали, и он прослужил двадцать пять лет, а потом открыл Божью церковь, но никогда не пожалел о своем милосердии. Когда он жил в Самаробриве, я слышал - не от него, - как однажды зимой он увидел почти голого бродягу. Он снял с себя почти всю одежду, вынул меч, разрубил на две части свой плащ и одну половину отдал этому человеку. Неудивительно, что он наделен даром исцеления. Он наверняка был военным лекарем.
   Грациллоний решил, что будет разумнее до воскресенья куда-нибудь уехать. К тому же сама мысль о том, что ему придется находиться среди этих безумцев, вызывала у него отвращение. Он нанял лодку и уплыл удить рыбу.
   В воскресенье, после утренней молитвы своему Богу, он был уже в церкви. То, что он увидел, было далеко от первой христианской церемонии, которую ему однажды пришлось наблюдать, но он хотел увидеть все собственными глазами. Энергумены вежливо, но решительно проводили его до паперти, где стояли двое священников-экзорсистов. Исцеленные бродяги больше не подавали признаком беспокойства. Внутренняя часть церкви была готова к церемонии. Постепенно стекались прихожане. Несколько верующих прошли внутрь, большинство из них были среднего возраста или старики. На паперти толпились новообращенные, в основном женщины. Если человек хорошо себя вел, его не отлучали от церкви за грехи и неверие, как Грациллония.
   Епископ торжественно ввел в церковь священников и диаконов. Мартин мало изменился за полтора года, он был чисто выбрит, на землистом лице стало больше морщин, седины в спутанных волосах не прибавилось, из-за тонзуры его брови казались еще гуще. Он явился в том же самом поношенном облачении, босоног. Пришедшие с ним страждущие были похожи на безмолвные тени, и все они были в равной степени голодны.
   Люди преклонили колени перед вошедшим священником. Затем последовали слова из Посланий: "Не содрогнулась ли земля, когда я взял их за руку, чтобы вывести из земли Египетской; потому что они не пребыли в том завете Моем?". Люди подхватили: "Да славится всемогущий Господь". Стоя, они вслушивались в слова из послания, которые читал епископ: "Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно". Хор запел псалмы. Мартин читал наставления. Он не был оратором. По-военному немногословно он прочел проповедь о центурионе, исцеленном слугой Иисуса: "Господи, не достоин я, чтобы ты снизошел до меня". Грациллония поразили эти слова. При всей своей набожности и созерцательности этот человек был на удивление осведомлен обо всем, что происходит вокруг.
   - Тихо, - приказал диакон.
   Пока епископ со священниками молились, потянулась вереница верующих с пожертвованиями - едой и деньгами. У некоторых на ухе было клеймо. Люди несли за бедных, больных, нуждающихся родственников. Диакон громко зачитывал имена жертвующих, и Мартин включал их в свою молитву.
   Проповедь закончилась. Те, кто стоял у паперти, остались. Дверь за ними закрылась. Далее началось причащение, только для избранных.
   "Что ж, - подумал Грациллоний, - Митра тоже разделяет нас на людей высшего и низшего сана".
   Он заметил экзорсиста, помогавшего пастуху-энергумену.
   - Я должен повидать епископа, - сказал он и назвал свое имя. - Ты ему передашь? Я буду его ждать в императорском хостеле.