Андерсон Пол Уильям. Галльские ведьмы (Короли Иса - 2)

   Грациллоний подумал о митраистах, таких же отстраненных и не поддающихся искушениям. Пусть Корентин устроится, отдохнет, поймет, что собой представляет Ис - не только как морской порт со свойственным ему весельем, неуправляемостью, мошенничеством, печалью, пороками, призраками, мечтами... В Исе они чувствовали себя более сильными и более чужими, чем где-либо. Это был не только богатый, красивый, надменный промышленный город, напоминающий остальные крупные города... Со времен расцвета Рима в Исе все это процветало как нигде более, но его жители поклонялись своим богам древним, бессмертным, не похожим ни на каких других. Он, Грациллоний, еще не полностью примирился с Исом, и он не был христианином. Он надеялся, что Корентин не станет разбивать его сердце и ратовать за то, что евангелистов следует воспринимать как зло.
   Когда они вошли в форум, начался дождь. Холодные косые серебристые струи воды заливали мозаичных дельфинов и морских коньков, потом стекали в водоем фонтана Огня в центре форума. Сквозь завывания ветра доносился рев и запах океана. Вокруг не было ни одной живой души. Грациллоний провел их через бывший храм Марса.
   - Господин, король... - Он остановился и посмотрел туда, откуда послышался голос. Говоривший оказался молодым легионером Будиком, который сегодня охранял вход в королевский дворец. - Господин, это вам принес императорский гонец. Я подумал, что лучше сразу же передать послание, раз уж вы здесь.
   - Молодец, - сказал центурион и взял свиток, завернутый в промасленный кусок ткани. Внешне он казался невозмутимым, хотя сердце у него учащенно забилось, а в горле пересохло. Будик посмотрел ему вслед.
   У входа в церковь он сказал Корентину:
   - Позволь мне прочесть этот свиток. Мне кажется, тебе тоже следует знать о том, что в нем написано.
   Хорепископ начертил в воздухе крест.
   - Пожалуй, ты прав, - ответил он. Понятно, что такие же письма были посланы в Галлию, Испанию и, возможно, в другие страны.
   "Максим Магн Клеменций, август, под страхом суровых наказаний официально приказывает сенату и жителям Рима и всем, кого это касается, выполнить свои обязательства, возложенные на них всемогущим Богом и государством...
   После четырех лет терпеливых переговоров стало ясно, что соглашение с Флавием Валентинианом, титулованным императором, невозможно. Непримиримость и насилие... Гнусная ересь Ария... Очистить государство, как наш Спаситель изгнал менял и демонов...
   Мы повелеваем людям и правителям оставаться верными и сохранять спокойствие, повиноваться тем, кого над ними поставил Господь, а мы с нашим братом Феодосием направляем наши армии в Италию, и, если возникнет необходимость, в Западную империю, чтобы на востоке снова установилось спокойствие и вернулся единственно справедливый правитель".
   IV
   Всю ночь бушевал осенний шторм, метался дождь и сыпался град. В постели Бодилис было, несомненно, теплее и уютнее. К утру стихия утихла, но чайки продолжали неистовствовать. Они проснулись почти одновременно, в полумраке он ей улыбнулся и поцеловал. Он почувствовал, как в нем поднимается желание. Он рассмеялся:
   - Сегодня у меня дел нет, - тихо сказал он и подвинулся к ней ближе.
   Это была неправда. У центуриона, префекта, короля всегда было много забот. Вчера прибыли новости с Альп, от правителя Арморикского: Максим захватил Медиолан, и Валентиниан бежал на восток, за пределы Италии. И Грациллоний отправился к самой мудрой из своих королев в поисках совета и утешения.
   - Позже, - сказал он на латыни, когда она хотела его удержать. - Давай сначала позавтракаем.
   - М-м, - согласилась она. Грациллоний часто думал о том, что, если бы он захотел, она стала бы его единственной женой. В ней не было подобострастия Форсквилис, добродушного сладострастия Малдунилис, бессловесного старания Гвилвилис; однако она была и внимательной, и доброй, и страстной. Ее скорее можно было назваться хорошенькой, чем красавицей, во вьющихся темных волосах уже появилась седина, у голубых близко посаженых глаз стали заметнее морщинки, шея и грудь стали дряблыми. Но она не превратилась в старуху. Хотя у нее еще были месячные, но вряд ли она могла бы родить ему еще детей. Впрочем, у него их и так много, после Дахут Уна была его любимой дочерью. Прежде всего, он чувствовал с ней полное единение. Она знала его дела, могла дать совет, высказать свое суждение и всегда чувствовала правду. Она была его другом, каким раньше для него являлся Парнезий; и она была его любовницей.
   Они слились и воспарили к облакам; потом лежали тихие и умиротворенные. Снаружи бушевал ветер, трещали ставни, доносился шум морских волн, обрушивавшихся на крепостные стены. Вчера король закрыл ворота и запер их ключом, который был только у него, чтобы стремительные потоки воды не ворвались в Ис. В ближайшее время он не собирался их открывать - торговые суда еще не скоро придут в город. Приближалась зима, Ис жил своей жизнью, совсем как сегодня они с королевой.
   Она хихикнула.
   - Над чем ты смеешься? - спросил он.
   - Над тобой, - сказал она. - Ты прогуливаешь работу, как ученик занятия. Я рада, что сегодня ты беззаботно наслаждаешься жизнью. Только тебе надо это делать почаще.
   Он резко сел.
   - Я забыл про утреннюю молитву! - Она подняла брови.
   - Первый раз?
   - Э... Нет.
   - Я уверена, твой Митра поймет и простит тебя. И Белисама простит.
   Бодилис посмотрела на статуэтку, стоявшую в нише ее просто обставленной спальни. Вырезанная из дуба богиня была изображена в виде женщины средних лет, на ее губах играла спокойная, загадочная улыбка.
   "Если бы ее Богиня походила бы на нее, - подумал он, - я стал бы Ей поклоняться".
   Стряхнув грусть, он сказал:
   - Мы собирались завтракать...
   Он не договорил, в дверь постучали.
   - Мой господин, мой господин! - раздался голос старшего слуги Бодилис. - Простите, но пришел ваш солдат. Он говорит, что должен немедленно вас видеть.
   - Что? - Грациллоний с негодованием спустил ноги на пол. Почему они не могут оставить его в покое? Он схватил висевшее на деревянном колышке платье и оделся. Бодилис приподнялась и удрученно посмотрела на него.
   В атриуме его ждал Админий, он был в гражданской одежде, в которую, судя по всему, он облачился с не свойственной военным поспешностью. Он поздоровался с Грациллонием.
   - Умоляю простить меня, господин. - На его тонком лице, в котором выдавались неровные зубы, было написано отчаяние. - Боюсь, у меня плохие новости. Но я надеюсь, что центурион все уладит.
   У Грациллония не осталось и следа еще недавно переполнявшего его счастья.
   - Говори.
   - Вам бросили вызов. Он ждет вас в Священном лесу, господин. Вас искал один из лавочников, но я решил предупредить лично.
   Словно вихрь ворвался с улицы и закружился вокруг Грациллония.
   - Что тебе еще известно?
   - Ничего, господин. Но, если хотите, узнаю. - Грациллоний покачал головой.
   - Не надо, - мрачно сказал он. - Подожди.
   Он вернулся в спальню Бодилис, которая, едва прикрыв наготу, последовала за ним и все слышала. Она стояла у двери с побледневшим лицом.
   - О нет, - прошептала она, протянув к нему холодные руки. - Только не сейчас.
   - Я уезжаю из Иса, - резко сказал Грациллоний и прошел мимо нее в спальню.
   Когда он вернулся, с сандалиями и плащом, она даже не пошевельнулась. Увидев ее расширенные глаза, он почувствовал угрызения совести. Он остановился, обнял ее за плечи и сказал:
   - Прости. Я не подумал, насколько это тяжело для тебя. Прибыл совершенно незнакомый человек, может быть, даже второй Колконор. Не бойся. Он перешел с латыни на исанский. - Нет, не бойся, сердце мое. Я уничтожу этого несчастного, с твоей головы не упадет ни один волос.
   - Я даже не смею молиться, - прошептала она. - Все в руках Божьих. Но я буду надеться и тосковать по тебе, Граллон, которому так чуждо возложенное на него бремя.
   Он поцеловал ее и быстро вернулся к Админию. Пронизывающий ветер срывал мертвые листья, они кружились в вихре и опускались в грязные лужи. Небо затянуло тучами, сквозь них проникал свет, едва освещавший крыши домов. В темноте пролетели грачи. На ветру одежда трепетала, как будто люди собирались взлететь.
   - Вы победите его, господин, как обычно, - сказал Админий. - Он провел бессонную ночь под дождем. Он поступил бы умнее, если бы отложил поединок до завтра.
   Грациллоний кивнул с отсутствующим видом. Правило, гласящее, что король, если только он в городе, должен сразу принять вызов, без сомнения, доставило бы Таранису несказанную радость; оно давало ему преимущество. Но правила меняли редко, даже если монарх был политическим ничтожеством.
   - Если вы вдруг проиграете, - сказал Админий, - хотя Господь этого не допустит, ему придется встретиться с нашими парнями.
   Грациллоний прорычал:
   - Нет, ни один легионер не посмеет его и пальцем тронуть. Это приказ.
   - Но вы префект Рима!
   - Тем более я должен соблюдать закон. Включая проклятые законы Иса. Мы не можем позволить, чтобы в городе начались беспорядки. Разве ты не понимаешь, что это краеугольный камень всего, что я заложил в Арморике? Грациллоний задумался. Его ум был быстр и ясен, как солнечный луч. - Если я погибну, доложи об этом Сорену Картаги. На первое время правителем будет он. Накажи ему, чтобы продолжал мою политику на благо Иса. Дашь ему все, что он потребует. Если он не послушает тебя, отведи легионы к правителю и оставь их в его распоряжении.
   - А как же вы, господин?
   - Сожгите меня, а пепел развейте над морем. В Исе так поступают со всеми поверженными королями. - А я вернусь домой, к Дахилис - мои братья в Митре отслужат по мне ритуальные службы.
   Грациллоний тряхнул головой.
   - Довольно, - сказал он, - я не собираюсь умирать. Шагом марш, солдат!
   У Дома Дракона он переоделся в доспехи центуриона. Все двадцать четыре воина проводили его до Верхних ворот. Когда о случившемся стало известно, на улицы высыпала толпа. На перекрестке Церемониальной дороги и Аквилонской выстроившиеся в ряд моряки сдерживали народ. Сквозь завывания ветра Грациллоний расслышал пожелания победы.
   Это его обрадовало. Он много сделал за свою жизнь, и еще многое мог бы сделать. Человек, бросивший ему вызов, вряд ли так же жалок, как Орнак, скорее всего, этот мерзавец хотел испытать свое счастье. Он вполне мог быть варваром. Ему даже доставило бы удовольствие убить франка. В любом случае Грациллоний не ждал легкой борьбы. Но он никогда не допускал возможности, что может потерпеть поражение. Думать об этом он считал слабостью.
   Дорога повернула к западу, за холмами показался Лес. Еще недавно медно-красные деревья обнажились - ветер сорвал с них все листья. Стволы и ветви были по-зимнему серыми, под ними пролегли глубокие тени. Под ногами хрустели ветки. Ветер немного успокоился, но продолжал завывать.
   Около щита с молотком его ждали шестеро моряков. Они поприветствовали короля. Неподалеку стояли их лошади и нетерпеливо грызли поводья. Если кто-нибудь из противников сбежит, его догонят и вернут на поле смертельной битвы.
   Одетый в красное платье Сорен слез с гнедого коня. Он не стал терять время на переодевание; его обязанностью, как обычно, было всего лишь провести церемонию.
   - От имени священного Тараниса приветствую тебя, король Иса, - сказал он.
   Ради Дахут, ради Бодилис, ради Рима Грациллоний склонил голову перед богом, которого он ненавидел. Митра его поймет.
   - Ваш противник выбрал оружие и ждет, - сказал Сорен. Ни словом, ни взглядом он не выдал своего волнения. Он был всего лишь орудием Тараниса. Он повернулся и крикнул: - Выходи, о ты, который хочет стать королем Иса!
   Из темноты вышел гибкий, длинноногий молодой человек. Его движения были быстрыми и ловкими, но неуверенности в них не было. Раздвоенная черная, аккуратно подстриженная борода скрывала испорченные редкие зубы, из-за шрама на правой щеке уголок рта немного приподнимался, отчего казалось, что он презрительно усмехается. Из снаряжения он выбрал шлем, плащ до колен, плотные штаны с подвязками, чтобы защитить икры, маленький круглый щит и длинный галльский меч, в другой руке он держал дротик. Очевидно, он собирался сразить своего более крупного противника ловкостью.
   Также стало очевидно, что он устал гораздо меньше, чем предсказал Админий. Его умные зеленые глаза светились радостью. Судя по бронзовому загару, он не имел крыши над головой и даже самые холодные ночи проводил на улице. Он был опасен, как пантера, и знал это.
   Поравнявшись с флагами, он остановился. С редонским акцентом он крикнул на латыни:
   - Ты король? Но ты же центурион! - Грациллоний его узнал.
   - Руфиний!
   Руфиний, вождь багаудов, которого легионеры поминали в своих молитвах по дороге в Юлиомагус.
   Молодой человек поднял копье и щит и рассмеялся.
   - Почему же ты, негодяй, никогда мне об этом не говорил? Я бы даже не сопротивлялся, а лучше бы попросил местечко в твоем отряде. - Он погрустнел и злобно усмехнулся: - Теперь, наверно, уже поздно. Верно? Жаль.
   - Что это значит? - спросил Сорен. - Вы знакомы?
   - Мы встречались, - сказал Грациллоний. - Если я попрошу, он отменит свое решение.
   - Как вам известно, это невозможно, - сказал Оратор бога Тараниса. Помолимся.
   Руфиний тихо приблизился к Грациллонию. Не переставая улыбаться, он пробормотал:
   - Прости, центурион. Я думаю, ты достойный противник. Но тебе следовало все рассказать мне еще в ту ночь, в твоей палатке.
   Они преклонили колени у королевского дуба. Сорен освятил их святой водой и помолился Богу-отцу. Над ними низко пролетел ворон.
   - Мы начнем сами, - без всякого выражения произнес Грациллоний.
   Руфиний кивнул:
   - Они мне все объяснили.
   Мужчины рука об руку направились к поляне, скрытую от посторонних глаз кустарником, туда, где Грациллоний убил Орнака и Колконора. Странно было видеть под ногами мокрые от дождя листья, а не насквозь пропитанную кровью землю.
   Веселое настроение не притупило его осторожности. Однако Руфиний не делал попытки напасть, а просто выставил копье и вздохнул:
   - Это плохо. Очень плохо.
   - Что заставило тебя сюда прийти? - удивился Грациллоний.
   Руфиний засмеялся лающим смехом.
   - Я бы хотел ответить, что это из-за негодника бога, но это была всего лишь судьба, мне казалось, что однажды, в лунную полночь, Цернун исполнит для меня свой танец... Что ж, - продолжал он ровным голосом, - твои парни задали нашей братии жару. И речь не только о погибших и раненых. Ты подорвал наш дух, и мы, избежавшие проклятия, питались больше кореньями и полевыми мышами, чем воровством и, хм, подношениями. Моя репутация правителя оказалась под угрозой, не только в переносном, но и в прямом смысле. Мало-помалу я сплотил ребят, мы набрали новых, и до последнего времени я сколачивал новую банду. Что за этим последовало бы дальше - ты понимаешь, что я имею в виду, - за этим последовало бы кровопролитие.
   Этим летом мы получили новость - снова началась гражданская война, и император направил армию на юг. Я вспомнил Сикория. Помнишь его? Мой хозяин-землевладелец, который обесчестил мою сестру, и она умерла в родах, его лицо вспыхнуло от ярости, голос задрожал, но он быстро успокоился. - Мы готовились отомстить Сикорию. Развязка наступила, когда однажды ночью мы подошли и постучали в самый богатый в Маэдреку медом. Женщин, детей, безобидных рабов мы не тронули и отпустили на свободу; я сказал своим ребятам, что если кто-нибудь к ним прикоснется, будет иметь дело с моим ножом. Мы заперли надсмотрщиков и Сикория и подожгли дом. Конечно, все добро сгорело, но на следующий день мы выгребли из пепла огромное количество золота и серебра.
   Руфиний снова вздохнул, пожал плечами и закончил свой рассказ:
   - Я ошибся. Я решил, что император будет слишком занят своими бедами, чтобы разбираться с убийством Сикория. В последние гражданские войны так и было. Но оказалось, император Максим потребовал немедленно доставить к нему его врагов. Римлянина, или правителя Арморикского, - кажется, так его называют? И меня. Мне показалось, что он решил пощадить свое войско, чтобы отыграться на нас. Больше месяца они прочесывали леса. Многие из моих храбрецов умерли, остальные разбежались. Я вспомнил о центурионе, который рассказывал мне о прекрасном Исе, и решил, что мне нечего терять. Поэтому я здесь, Грациллоний.
   Ветер завывал так, что казалось, стонет Лес. Грациллоний медленно проговорил:
   - Ты слишком поздно вспомнил обо мне. Как я смогу тебе помочь после всего, что ты сделал?
   - В Маэдрекуме? Разве я не имел права вернуть душе Иты покой? Да и всем душам, которых Сикорий лишил жизни? Разве Рим не из своих врагов подбирал друзей, наподобие бриттов или галлов? Я смогу хорошо тебе послужить, король. Я неплохой человек. И... Моя родная Багаудия, возможно, погибла, но я знаю много других мест - в долинах и за горами. Преступники... Но они могут стать лазутчиками, посланниками, воинами короля, который проявил к ним хоть чуточку милосердия.
   Грациллоний понял, что ему не следует его слушать.
   - Попробуй проявить милосердие, если сможешь меня победить, - сказал он. - Но помни, что Рим - наша мать. И будь великодушен к девяти королевам и... и их детям.
   Впервые за это время он почувствовал, что совершенно спокоен. Почти такое же умиротворение он испытал на рассвете, после того как они с Бодилис любили друг друга. Бродяга копьем начертил в воздухе знак.
   - Обещаю, - тихо сказал он.
   Затем он подошел к нему бесшумной кошачьей походкой и спросил:
   - А следует ли нам это делать, друг?
   - Мы должны, - ответил Грациллоний.
   Они очертили на поляне круг. Ветер усилился; на качающихся суках деревьев хрипло каркали вороны, падали мокрые листья. Руфиний несколько раз поднял и опустил щит, приготовившись бросить дротик. Грациллоний закрылся своим большим римским щитом и искоса взглянул поверх его, держа в правой руке меч.
   Их взгляды встретились. Человек всегда испытывает странное чувство, глядя в глаза врага, совсем другое, чем когда смотришь в глаза женщины после близости.
   Они стали осторожно сходиться, выискивая слабые места противника. Галл делал пробные выпады копьем. Грациллоний оставался невозмутим. Ветер еще больше усилился.
   Руфиний сделал резкий выпад, в мгновение ока выхватил из ножен меч и бросился в атаку.
   Железный наконечник копья должен был погрузиться в щит противника и застрять там. Грациллоний был к этому готов. Он отбил копье мечом. Оно выместило злобу, воткнувшись в гнилое дерево. Руфиний подскочил к Грациллонию и с грохотом обрушил на него галльский меч. Грациллоний закрылся щитом, отразил удар и пустил в ход свое оружие. Руфиний отшатнулся. Из бедра потекла кровь.
   Грациллоний знал, что должен его прикончить. Но пусть это произойдет быстро. Так будет милосерднее.
   Руфиний криво ухмыльнулся и приготовился к новой атаке. Двое мужчин, преступник и центурион, сошлись в равной борьбе. Это была не схватка двух римлян, а победа римской армии над галлами. Рана Руфиния была глубокой, но не смертельной, и хотя он преуспел в грабежах и разбоях, но не был обучен науке убивать.
   Грациллоний отражал его атаки и наносил ему все новые раны. Раза два-три ему пришлось защищаться, но полученные раны были лишь легкими царапинами.
   Развязка наступила неожиданно. Грациллоний оттеснил Руфиния к зарослям и отрезал ему путь к отступлению. Руфиний отбивался. Но к тому времени он едва мог держать длинный меч. Сквозь завывания ветра Грациллоний слышал частое дыхание Руфиния, истекающего кровью. Щит Грациллония отразил еще один удар. Коротким толстым клинком он выбил оружие их рук противника.
   Руфиний на секунду растерялся, а потом со смехом прокричал:
   - Молодец, солдат! - покачиваясь, он протянул к нему руки. - Иди, чего ты ждешь? Вот же я.
   Грациллоний не мог сдвинуться с места.
   - Иди, иди, - словно в бреду повторял Руфиний. - Я готов. Если б я мог, я сделал это за тебя.
   - Подними меч, - сказал Грациллоний. Руфиний покачал головой.
   - О нет, не надо, - прохрипел он. - Я не желал тебе зла, приятель. Ты победил в честной борьбе. Но будь я проклят, если позволю тебе, римлянин, притвориться, будто ты продолжаешь бой. Приноси жертву.
   Таранису, который снизошел до Колконора. И Леру, забравшему Дахилис.
   - Ты смеешься надо мной? - проговорил Грациллоний.
   - Нет, - слабеющим голосом сказал истекающий кровью Руфиний. Он пошатнулся. - Я только... хотел, чтобы ты... перестал смеяться над собой... каким бы богам ты ни поклонялся, римлянин.
   Он, тяжело дыша, уперся руками в колени. Митра запрещает приносить человеческие жертвы.
   Словно здесь, среди ветра и дождя, появилась Бодилис, та самая, к которой Грациллоний скоро вернется. Отогнав это видение, он вложил меч в ножны.
   - Я не могу тебя убить, - сказал он, удивляясь своей твердости. - И не могу оставить тебя здесь. Ведь ты не сдался. Понимаешь? Думаю, твою жизнь можно спасти, только если я объявлю тебя своим рабом, Руфиний.
   - У меня были хозяева и похуже, - чуть слышно пробормотал он и снова ухмыльнулся.
   Грациллоний опустился на колени и перевязал раны Руфиния.
   V
   На протяжении многих лет Сорен Картаги и королева Ланарвилис часто виделись наедине.
   Шторм стих, но море по-прежнему обрушивалось на ворота Иса, поднимая пену до самых бойниц. Шум волн, бушующих в подземелье, раздавался по всему городу, словно земля, разъяренная их нашествием, гнала их прочь, в океан. Темнота поглотила беззвездное небо, пощадив лишь одиноко светящиеся окна башни. Огни и роскошь комнаты, где Ланарвилис приняла своего гостя, не могли тягаться с ночью.
   Она неподвижно сидела в кресле с высокой спинкой и наблюдала, как он ходит по комнате. На ее платье из домотканой шерсти и серебряной ленте отражался свет огней. Он мерцал в ее глазах, отчего казалось, что они горят демоническим огнем, хотя на ее лице было написано лишь сострадание к нему. Сорен был в красном платье, на его груди висел талисман в виде солнца (он считал, что этот случай - зловещее предзнаменование). В тусклом свете его волосы и борода казались еще более серыми.
   - Так все и было, - с трудом проговорил Сорен. - Он защитил бандита. Говорят, он уложил его в постель во дворце. Не успел я опомниться и возразить, как Грациллоний сам объявил себя победителем и сказал, что бой закончен; он сделал его своим рабом, но это ничего хорошего не сулит. Скорее наоборот, он принесет Таранису гекатомбу, причем быков купит сам.
   Ланарвилис кивнула.
   - Галликены слышали об этом, - мягко сказала она. - Он прислал нам письменный счет - его написала Бодилис, с которой он уединился во дворце в присутствии римских солдат. Они туда привели и галла. Пока это все, что я знаю. С нами он был немногословен и суров, хотя Бодилис и старалась смягчить его слова.
   - Отдохни, - сказал Сорен. Звук его шагов приглушались ковром и барабанным грохотом моря. - Я возмущен. Ис живет благодаря богам, которые издревле требовали жертв. Он сказал, что будет драться с тем, кто вызвал его на бой, а тот, кто не сдастся, должен умереть; но он не отдал почести богам. Он назвал это убийством! - Сорен перевел дыхание. - "Отойди", сказал он мне, и отвез разбойника домой.
   Я взывал к морякам, чтобы они убили негодяя, если это не может сделать их король. "Не переживай, - сказал мне Грациллоний (о, как спокойно он это сказал), - здесь никто не обязан умирать". Он положил руку на рукоятку меча. Я видел, Ланарвилис, как были потрясены не только моряки, но и стражники, но он их король, и они обязаны ему повиноваться, королю, который насмехается над богами, возвысившими его, - Сорен стукнул кулаком по ладони. - Я едва сдержался, хотя меня душил гнев. Потом раненого перевязали; и сделал это римлянин, солдат, не имеющий навыков в медицине, а не наш военный врач... Я пытался переубедить Грациллония. Независимо от веры, сказал я ему, он наверняка понимал, что его богохульство и неповиновение только вызовут к нему ненависть и сведут на нет все, что он сделал для Рима. Он ответил, что не думает об этом.
   - Боюсь, он был прав, - сказал Ланарвилис.
   - Да, - взревел Сорен. - Ты слышала, вечером, когда этот Руфиний немного оправился от ран, Грациллоний привез его в город. Но сначала он послал геральдов, чтобы они объявили о его намерении. На дороге Лера собралась толпа. Он въехал в Верхние ворота во главе отряда моряков, и в его седле сидел Руфиний. Понимаешь? Он торжествовал, а люди кричали от радости!
   - Я слышала об этом, - сказала Ланарвилис. - Меня это не удивляет.
   - Он их победил. Несмотря на его, чуждого нам, Бога; несмотря на христианского священника, которого он защищает; несмотря ни на что, он - их дражайший король Граллон, ради которого они возьмут в руки оружие и пойдут биться с любым врагом. Сколько это будет продолжаться - до тех пор, пока боги обратят свое оружие против них?
   - Сорен, - тихо спросила она, - ты не думал о том, что это может действительно оказаться концом эпохи, положенной Бреннилис? Что Ису еще раз предложена чаша молодости, и если он не попробует ее, то состарится и умрет?
   Он остановился и долго смотрел на нее.
   - И ты? - наконец выдохнул он. Она покачала головой.
   - Нет, дорогой. Я тебя никогда не предам. Но мы с моими сестрами - без Бодилис, хотя она написала мудрое письмо, - говорили с Малдунилис, которая вернулась с Сена. Я знала, что ты будешь меня искать.
   - И что вы решили?
   - Может быть, Таранис согласится принять от Грациллония другую жертву?
   - Не думаю. В его сердце течет не священная кровь.
   Ланарвилис вздрогнула.
   - Подождем. Сегодня Таранис не наслал на нас молнии. Но если боги и самом деле разгневаются, их месть будет медленной, но жестокой.