Андерсон Пол Уильям. Галльские ведьмы (Короли Иса - 2)

   - Он принимает просителей...
   - Нет, у меня к нему личный разговор. Скажи ему, что я король Иса.
   Священник от удивления открыл рот. Однако стоящий перед ним человек, высокий, здоровый, в хорошей одежде, не был похож на сумасшедшего. Чтобы удостовериться, он некоторое время разглядывал Грациллония и решил, что он язычник. Но Мартин общался со многими вождями язычников.
   - В ближайшие несколько часов я не смогу ему это передать, господин, ему надо закончить церковные дела, а потом его ждут богоугодные учреждения. Подождите до захода солнца.
   Грациллоний сначала разозлился, но потом беззаботно рассмеялся: пусть Мартин омывает ноги беднягам, но, будь я проклят, если он не пресмыкается перед сильными мира сего!
   В тот же вечер явился дрожащий от благоговейного страха мальчик и передал ему послание: "Епископ вернется в монастырь завтра сразу после утреннего богослужения. Он будет рад, если вы встретитесь с ним у западных ворот и будете его сопровождать. Он пойдет пешком".
   По эту сторону реки дорога была не вымощена. Всю ночь лил дождь, а утром, пока не встало солнце, было холодно и сыро. На траве и молодых листьях блестели капельки росы. От этого гора казалась серебристой. Щебетали птицы, высоко-высоко пел жаворонок. Мартин шел, опираясь на посох, но не просил Грациллония замедлить шаг. Несколько сопровождавших их монахов держались на почтительном расстоянии.
   Некоторое время они вели оживленный разговор. Мартин жаждал узнать все, что Грациллоний делал, видел, слышал, планировал после их последней встречи. Но когда разговор коснулся будущего, он помрачнел.
   - Скоро мне понадобится для Иса священник вашей веры, - закончил Грациллоний. - Только не расцениваете это как политический шаг. Я такой, какой есть. Как вы считаете, не разумнее ли будет пригласить человека вроде старого Эвкерия?
   Мартин посмотрел вдаль. Худой, курносый, он походил на Цезаря.
   - Господь даровал ему вечный покой. - Его голос звучал твердо. - Я слышал, что он был праведником. Но он был слаб. Нам нужен евангелист, который смог бы противостоять сатане.
   - Этот человек не должен разжигать в городе вражду. Тогда он нам не поможет. Назовите мне имя человека, с которым я мог бы вершить дела.
   - Несмотря на то, что ты язычник? - мягко заметил Мартин. - О, я понимаю. Ты стоишь перед дилеммой.
   - Я думаю не о себе, а об Исе. И Риме. Что толку, если ваш человек станет настраивать народ отделиться от Рима? Максим именно так и поступил бы. Вы помните, что случилось с Присциллианом?
   Мартин сжал посох так, что побелели костяшки пальцев.
   - Этого я никогда не забуду, - тихо сказал он. Помолчав, он добавил: Я хочу тебе признаться. Для меня важно, чтобы мы с тобой поняли друг друга. Ради спасения души и ради Рима.
   - Максим согласился отозвать своих инквизиторов и смягчить приговор, заточив оставшихся в живых присциллианистов в темницу. Однако за это он требует жертв. В знак благословения я должен устроить празднества в честь посвящения в духовный сан Феликса, епископа Треверорумского. Феликс был и остался хорошим человеком, - вздохнул Мартин. - Но чтобы разделять евхаристию с гонителем Итакием... Волей-неволей мне пришлось это сделать. По дороге домой я заглянул в глубины своей души. Мне кажется, какая бы власть ни была дарована мне Богом, мне следует ее лишиться, потому что власть порождает зло. Потом мне явился ангел Господа и сказал, что я сделал то, что должен был сделать, и за это прощен, - он проговорил это почти безжизненно, потом решительно произнес: - Тем не менее я сам видел в церкви сатану. Я больше никогда не приду в синод епископов.
   Они устало брели молча, наконец Грациллоний заговорил:
   - Поэтому вы должны понять, насколько мы должны быть осторожны при выборе для Иса... истинно достойного слуги Господа.
   Мартин спокойно сказал:
   - Я понимаю. Это должен быть преданный, ученый и цивилизованный человек, но в то же время смелый, хорошо знающий народ, он получит от тебя достойное вознаграждение, и... сможет противостоять тирании, - он вздохнул. - Ты знаешь такого язычника? Надеюсь, что да.
   У Грациллония забилось сердце. До этого он немало часов провел в раздумьях.
   - Возможно.
   Им оставалось пройти еще около трех миль. За просторной зеленой равниной стеной поднимались крутые горы, испещренные норами и гротами. У подножия стояли примитивные лачуги с отгороженными плетнем садами. Говорили, что эта община насчитывает больше тысячи человек, но большинство из них жили в пещерах. Над некоторыми домишками курился дымок.
   Это был знаменитый мужской монастырь, основанный Мартином, куда в поисках спасения стекались отчаявшиеся люди. Женщины тоже приходили сюда, но селились в городе; епископ отделял мужа от жены так же беспощадно, как если бы отрывал от себя кусок плоти. Большинство монахов кормились подношениями или за счет имущества, которое они полностью передали церкви, когда стали ее членами. Что бы они ни вырастили, какую бы рыбу ни поймали, им и этого хватало для восстановления физических сил. Они питались раз в день, потребляя самую простую пищу. Почти все время бодрствования они проводили в молитвах и размышлениях, в смирении и чтении Священного писания, слушали проповеди своего наставника.
   Для Грациллония было непостижимо, как человеческое существо может влачить такое существование. Он понял, какую власть имеет над ними Мартин, и внутренне содрогнулся.
   - Кто этот человек? - спросил Мартин. Центурион вернулся к действительности.
   - Вы его знаете. Некто Корентин. Мы с ним познакомились в прошлом году, когда я случайно набрел на его хижину. В то время я жил в Аквилоне и мог часто приходить к нему и разговаривать. Мне кажется, он тот человек, который нужен Ису - поскольку другого у нас нет - и, надеюсь, вы согласитесь со мной.
   - Корентин... Хм. - Епископ задумался. - Пожалуй, пожалуй. Старый моряк, знакомый с мореплаванием... Мне надо подумать. Понятно, что Бог готовит Корентина к какой-то высокой миссии. Тебе известно о чудесной рыбе? Тогда... - наступила тишина, нарушаемая лишь хрустом песка под ногами и пением птиц. - Я должен подумать и помолиться. Но, мне кажется... он вернется сюда. Возможно, это произойдет через несколько месяцев. Однако я должен написать об этом Максиму.
   - Боюсь, Корентин откажется, - предупредил его Грациллоний. - Ему больше нравится сидеть на дровах и молить Бога даровать ему прощение. Конечно, кроме дров, у него были еще и благоухающие цветы и покой.
   Мартин рассмеялся.
   - Если ему приказать, он согласится. Подожди. Поговорим об этом потом. Ты солдат, и выдержишь наше гостеприимство. Если я приму решение - а я полагаю, что так оно и будет, - то передам тебе письмо, и на обратном пути ты отвезешь его Корентину.
   Грациллоний сдержанно ответил:
   - Я префект Рима и король Иса. - Мартин громко рассмеялся.
   - Почему бы тебе заодно не стать посланником Бога?
   II
   Начало лета оказалось чарующе спокойным, светлым и теплым. Такая погода стояла уже несколько дней, и Квинипилис решила прогуляться с Дахут к реке.
   - Я ей обещала, что при первой же возможности мы туда сходим, - сказала она, когда обеспокоенный слуга попытался ей возразить. - Ты же не хочешь, чтобы верховная жрица нарушила данное ею слово? Тем более обещание, данное ребенку. Нет, мы не собираемся плыть на королевском корабле. Так и доложи шотландцам. А теперь убирайся!
   За дверью слуга усмехнулся. У старухи острый язык, а вместо сердца кусок масла.
   Маэлох спешил вернуться из рыбацкой деревни домой. Его пострадавший во время шторма "Оспрей" уже почти починили. Хотя с ним придется еще немало повозиться, но это будет приятная работа. Войдя в королевский дом, он увидел сидевших на полу женщину с ребенком, которые играли с деревянными фигурками животных, вырезанными для них королем Галлоном.
   - Вот и он, дорогая, - сказала Квинипилис своей подопечной. - Теперь мы можем идти.
   - Пойдем, пойдем! - пропела Дахут и вскочила на ноги. Для своих трех лет она была довольно высокая, тонкая, как прутик, подвижная, как ветер. В ореоле пышных льняных волос ее синие глаза казались огромными. - Мы поплывем на лодочке!
   - Ветер попутный, принцесса, - сказал Маэлох, - я сяду на весла.
   Его грубое платье, черная грива волос, борода, хриплый голос ее не испугали. Казалось, Дахут ничего не может напугать.
   - Помоги мне подняться, олух, - приказала Квинипилис, обнажив в улыбке беззубый рот. Она встала, тяжело дыша.
   - Моя госпожа чем-то огорчена? - спросил он.
   - Конечно. Как же не огорчаться, когда чувствуешь себя такой развалиной? Что ж, пойдем.
   - Моей госпоже лучше остаться дома. Если позволите, я присмотрю за принцессой. Она так похожа на мать.
   - Чушь! Почему из-за каких-то болячек я должна отказывать себе в удовольствии? Принеси мою палку. Она в углу. Ты слепой или пьяный? Дай же мне руку, - разозлилась Квинипилис. - Пусть весь Ис видит, что меня сопровождает молодой сильный мужчина.
   Дахут вприпрыжку сказала по извилистой улице. Встречные, по большей части слуги в ливреях, почтительно их приветствовали. Многие узнавали Маэлоха и королеву. Он был не только капитаном-рыбаком и, как большинство моряков, завсегдатаем таверн и различных увеселительных домов; он был паромщиком смерти.
   - Зачем вы туда идете? - удивился он.
   - Дахут просила, - объяснила Квинипилис. - Она с ума сходит по морю. Близко не подходите и быстрей возвращайтесь.
   На лицо Маэлоха набежала тень. Он знал, где и как родилось это дитя. Неужели в ее душе не должен был поселиться ужас перед царством Лера? Вместо этого Лер, казалось, наоборот, ее манил.
   - Когда сможет, отец ее заберет, - продолжала Квинипилис, - но у бедняги совсем нет времени. Мне кажется, ей будет приятно поплавать на лодочке.
   Даже глядя на прыгающее вокруг него маленькое создание, так похожее на мать, Маэлох не мог подавить в себе тревожное предчувствие.
   - Давай высадимся у рифов и немного там погуляем, - предложил он. Вдруг мы проголодаемся.
   - Я еще не совсем выжила из ума. На корабле полно провизии.
   Квинипилис с трудом переводила дыхание после недолгой ходьбы.
   - Хочешь послушать песенку? - спросила моряка Дахут, - она указала на улыбающуюся женщину: - Бабушка, научи меня.
   Она запела высоким чистым голосом:
   О, морская звезда, умоляю тебя
   Рассказать мне о тайнах зеленых глубин.
   - Там царствует тьма, не бывает там дня,
   Лишь тюлень может жить там один.
   Они направились по широкой оживленной дороге Лера, ведущей от Форума, через Нижний город к Шкиперскому рынку и триумфальной арке. За ней находилась гавань. При раннем отливе морские ворота открыли; но в тот спокойный день под городской стеной почти не было волн. Сновали шлюпы, поодаль стоял торговый корабль, другие суда стояли в доке, на каменной набережной царила суматоха. При короле Граллоне оживилась торговля.
   По приказу Квинипилис их ждала хорошо снаряженная лодка. Они взошли на борт. Маэлох отдал швартовы, вставил весла в уключины и сильными движениями принялся грести. Они миновали внушающие ужас ворота. Дул бриз, и он решил поставить мачту, натянуть парус и встать у штурвала.
   Тихо шелестел ветерок, в море подернутая рябью вода переливалась бриллиантовыми россыпями. Изредка по ее глади пробегала небольшая волна, словно легкий вздох какого-то огромного существа. Сегодня горы не застилал туман и волны не бились о рифы. Океан переливался миллионами оттенков синего, кроме тех островков, где покоились водоросли, плавали чайки или бакланы. Над ними во множестве кружили и изредка кричали птицы. Дахут во все глаза смотрела на них. Наконец там, где мир сливается с небом, появилась темная полоска Сена.
   Неподалеку от лодки показался тюлень. Вокруг Иса этих животных всегда водилось во множестве, их оберегали. Некоторые резвились в воде, другие отдыхали на скалах. Этот же поплыл рядом с лодкой, держась от нее на расстоянии в несколько футов. Он часто поглядывал на Дахут, и она, присмиревшая, смотрела на него, молчаливая и неподвижная, но очень счастливая.
   - Странно, - тихо сказал Маэлох. - Дельфины часто играют около судов, но тюлени никогда не приближаются к ним близко.
   Квинипилис кивнула.
   - По-моему, я его узнала, - ответила она. Ее взгляд прояснился. - И этот прекрасный мех, как коричневое золото, и эти огромные глаза. Не тот ли это тюлень, который плавал там, где мы подняли на борт малышку? Слышишь? Я его тогда заметила. И еще несколько раз он появлялся у берега...
   - Как-то раз тюлень спас меня и мою команду. Он показал нам в густом тумане путь домой, если бы не он, мы бы наверняка сели на мель.
   Квинипилис снова кивнула.
   - Это знак из другого мира. Как близки мы к нему, но у нас разные пути, - она посмотрела на Дахут. - Дитя моря.
   Девочка, уже не обращая внимания на тюленя, продолжала играть. Маэлох спустил парус и начал грести к рифу. Это был довольно большой скалистый островок, усеянный сорной травой, ракушками и прибитыми течением ветками. Она захлопала в ладоши и запела. Маэлох спрыгнул на берег.
   - Иди сюда, малышка, - позвал он. - Нет, сначала надень сандалии. Ты не старый моряк, и можешь порезать свои крошечные ножки.
   Он помог Квинипилис сойти на берег, принес стул и балдахин, которые она захватила с собой, и приготовил поесть. Дахут носилась вокруг, крича от восхищения. Немного отдохнув, он взял ее за руку, и они отправились бродить по острову. По пути он, как мог, объяснял девочке, что как называется. Квинипилис с улыбкой наблюдала за ними, иногда что-то бормоча себе под нос. Наконец он сказал:
   - Что ж, принцесса, пора возвращаться домой. - Дахут погрустнела.
   - Нет, - ответила она.
   - Надо. Скоро начнется прилив. Бедному старому дяде Маэлоху повезло, что стих ветер, так что ему не придется сильно грести. Но если мы не поторопимся, прилив закроет ворота, и нам придется плыть к шведской земле, а твоя бедная старенькая мама Квинипилис не может карабкаться на скалы.
   Девочка закусила губку, сжала кулачки и топнула ножкой.
   - Нет, я останусь здесь.
   - Ни в коем случае. Твоя белая кожа обгорит на солнце. Не капризничай. Пока поиграй, а я сложу в лодку наше добро.
   Дахут увернулась и отбежала от него.
   Когда Маэлох вернулся, Квинипилис дремала на стуле. Он не стал ее будить, а принялся грузить лодку. Краем глаза он поглядывал на Дахут. Она спокойно стояла около воды. Из-за пологой скалы виднелась только ее макушка.
   Покончив с погрузкой, он слегка потряс Квинипилис за плечо. Она шумно вздохнула и смущенно заморгала.
   - Дахилис... - пробормотала она, но тут же пришла в себя: - О, какой я видела жуткий сон.
   Она оперлась на руку Маэлоха и, прихрамывая, направилась к лодке. Моряк подошел к Дахут.
   - Пора, - сказал он и замер в изумлении.
   Под уступом, бок о бок, лежали девочка и тюлень. Маэлох заметил, что это самка. Она тыкалась узкой мордой (поразительно, как же тюленья голова напоминает мертвого человека) в щеку девочки, путаясь в ее длинных локонах. Но ребенка, казалось, не смущал исходивший от животного рыбный запах. Тюлень издавал звуки, чем-то напоминающие бормотание или мурлыканье.
   - Дахут! - взревел Маэлох. - Что это такое?
   Девочка и тюлень отодвинулись друг от друга и обменялись взглядами. Самка скользнула в воду и погрузилась в глубины моря. Дахут вскочила. Мокрое платье прилипло и плотно облегало тело. Успокоившись, она беспрекословно направилась к нему.
   Маэлох присел на корточки и осмотрел ее.
   - Ты не ранена? - ощупал ее он. - Проклятье, что это значит? Больше так не делай. Это животное могло растерзать тебя на куски. Ты видела, какие у него зубы?
   - Она пела мне песенку, - зачарованно ответила Дахут.
   - Пела? Тюлени не поют. Они лают.
   - А она не лаяла, - упрямо заявила девочка и снова стала прежней Дахут. - Она пела мне о море, потому что я ее об этом попросила. - Она повернулась и крикнула в сверкающую даль: - Я еще вернусь! Я всегда буду к тебе возвращаться!
   У нее испортилось настроение. Она одарила Маэлоха нахальной ухмылкой и подмигнула. Ему больше ничего не оставалось, кроме как усадить дочь Дахилис в лодку и отвезти ее домой к отцу.
   Маэлох знал, что ему никогда не понять, что тут произошло, но ему, которому, как и его прародителю, приходилось иметь дело со смертью, не следовало так изумляться.
   - Она пела? - спросил он.
   - Пела, пела, - Дахут яростно закивала головой. - Она рассказывала мне о море.
   - И что она тебе рассказывала?
   - Я помню. Хочешь послушать? - Она запела дрожащим детским голоском, и полились слова и мелодия. Эту песню она не могла слышать в Исе.
   Глубока, глубока, спит застывшая вода.
   В океане чудо-рыба проплывает в никуда.
   А о чем же все мечтают, когда сумерки пылают?
   Лишь тюлени все узнают, все узнают, как всегда.
   Далека, далека нам вечерняя звезда.
   Шторм идет, гуляет ветер
   И дождливы облака.
   Лишь тюлени все заметят, все заметят,
   как всегда.
   Высота, высота - вверх в ночные небеса.
   А в глубоком океане бурно плещется вода.
   И белеющая пена изменяет все цвета.
   Лишь тюлени, как обычно, в море будут
   жить всегда.
   III
   Последние три года Грациллоний раз в месяц открывал заседание суда. В это время любой мог свободно войти в королевский дворец, послушать судебное разбирательство или подать ему жалобу, которую низшим властям не удалось решить. Он выслушивал каждого по очереди и по-военному быстро выносил решения. У него не было ни времени, ни терпения вдаваться в подробности, хотя он старался быть справедливым. В спорных случаях он обычно разрешал спор в пользу более бедных. Они быстрее отступались, чем богачи.
   Обстановка была впечатляющая. Скамейки были расставлены ярусами так, чтобы слушатели могли видеть трон, на котором восседал король в малиновом платье с вышитым на нем золотым кругом, на его груди покоился ключ, на коленях лежал молоток. За столом слева от него сидел протоколист, записывающий каждое слово, справа находился правовед, перед которым лежал свиток с записанными на нем законами Иса.
   Позади них стояли четыре легионера в полном боевом снаряжении; за ними возвышались изображения Троицы, Тараниса-отца, Белисамы-матери и бесчеловечного бога Лера.
   В тот день за окнами лил дождь. Свечи в настенных подсвечниках и лампы на столах едва горели на сквозняке. Народу пришло больше, чем обычно, должно было слушаться печально известное дело. В воздухе стоял стойкий запах мокрой шерстяной одежды.
   Грациллоний слушал истцов в порядке пребывания. Нагон Демари возмутился, а возничий Доннерх расхохотался, узнав, что им придется ждать, пока не рассмотрят дела людей из низших слоев общества. Одна пожилая женщина заявила, что ей не нужно милосердие галликен, поскольку вдова ее сына сама может выплачивать ей пособие, раз ее сын умер; сопоставив цифры, Грациллоний постановил в пользу старухи. Мужчина, обвинявшийся в воровстве, привел с собой друзей, показания которых члены суда сочли ненадежными, и заявил, что в ночь, когда было совершено преступление, он был с ними; Грациллоний отпустил его за недостатком улик, но предупредил, что в следующий раз он не примет это во внимание. Моряк заявил, что капитан наказал его за малую провинность шестью ударами плетью, и он хочет получить компенсацию за несправедливое наказание; допросив нескольких человек из команды, Грациллоний сказал:
   - Тебе повезло. Я бы тебе всыпал девять ударов.
   Теперь настало время Нагона Демари, советника по труду среди суффетов, и Доннерха, сына возничего Арела. Нагон долго говорил о благотворительности, которую он оказывал при организации гильдии моряков Иса, о подъеме торговли, которая расцвела благодаря мудрости короля Граллона. Во время своей речи он то и дело морщился, строил гримасы: приземистый мужчина, с холодным взглядом, который, несмотря на аристократическое происхождение, был рожден в бедности и вскарабкался на вершину, заняв место в Совете.
   - Пропустим это, ближе к делу, - прервал его Грациллоний.
   Нагон бросил негодующий взгляд, но объяснил, что рассматриваемый груз, очевидно, предназначался для внутренней части страны, и по этой причине возничие должны принадлежать гильдии, платить налоги, нести ответственность за свою работу и оказывать гильдии такие услуги, какие потребует ее руководство. Доннерх не только в совершенно непристойных выражениях отказался выполнять эти просьбы, но и жестоко избил двоих членов братства, которые пришли его переубедить.
   В зал вошли трое новоприбывших. Грациллоний подавил радостный вздох и поднял руку в знак приветствия.
   - Одну минуту, - прервал он заседание. - Трижды приветствую вас, уважаемые господа! - и повторил то же самое по-латыни.
   Корентин поздоровался. В письме ему предписывалось явиться, но Грациллоний не ждал его так скоро. Он и двое сильных молодых мужчин, которые, вероятно, были дьяконами, скорее всего, скакали во весь опор. Новый хорепископ Исанский сильно отличался от того лесного отшельника. Тот же нос, подбородок, те же скуластые щеки, глубоко посаженные глаза, кустистые брови, но волосы и борода были аккуратно подстрижены, и, очевидно, в хостеле, где ему пришлось заночевать, он помылся. Волосы на его непокрытой голове с выбритой тонзурой свисали мокрыми прядями, как мочало, на плечи была накинута новая пенула, доходившая ему до колен, а на ногах - сапоги, в которые он заправил штаны.
   - Мы выслушаем вас завтра, - сказал Грациллоний стоявшим перед ним Нагону и Доннерху.
   - Нет, - возразил Корентин. Он говорил на озисмийском наречии, но знал достаточно слов по-исански, поскольку был очень внимательным слушателем. Как он мог их запомнить? - Мы приехали рано, а Бог наказывает за гордыню. Мы подождем, пока вы закончите.
   Он присел на последнюю скамейку. Дьяконы расположились рядом с ним.
   Доннерх ответил на вопрос, который вертелся у Грациллония на языке.
   - Я знаю этого человека, - воскликнул он. - Эгей, Корентин! - помахал он ему. Священник улыбнулся и тоже помахал ему в ответ. - Я недавно ездил в Турон, - сказал возничий, - он услышал, что я из Иса, и попросил дать ему пару уроков языка. Он мне заплатил, но я эти деньги заслужил. Как он меня измотал! - Доннерх был крупным молодым мужчиной, со светлыми волосами, веснушчатый и пребывал в неизменно веселом настроении.
   - Может, мы продолжим рассмотрение дела, о король? - требовательно спросил Нагон.
   - Только быстро, - ответил Грациллоний. Доннерх сказал:
   - Клянусь Эпиллом, он врет! Я не обязан платить его поганой гильдии и выполнять его паршивые прихоти! Я так и сказал своим ребятам, независимым возничим. А вымогатель подослал ко мне парочку своих бандитов. Когда они заикнулись насчет сломанных рук, я стегнул мула и уехал. У меня была дубинка, на случай, если они попадутся мне на пути. Эй, меня тут обвиняют, а судьи не поверили ему, хотя он не посмел привести своих лжесвидетелей.
   - Лжесвидетелей? - закричал Нагон. - Господи, я подал в суд от их имени, потому что их жестоко избили, чуть ли не полусмерти, после такого варварского нападения...
   - Тихо! - приказал Грациллоний. - Думаешь, король слепой и глухой? Я приостановил слушания, Нагон Демари, потому что дело гораздо серьезнее, и ты, как мне кажется, переусердствовал со своими рабочими. В последнее время появилось слишком много темных историй. Эта - только одна из них.
   - Двое честных людей клянутся, что этот пьяница и драчун ни с того ни с сего напал на них, угрожая оружием. Бедняга Йаната лишился глаза. Дубина? У Доннерха могло быть и две дубины.
   - Без увечий не строилась ни одна империя, - сказал Грациллоний, - и, предупреждаю тебя, не пытайся строить свою таким образом. Свободные возничие - не рыбаки. Поэтому оставь их в покое. И... Доннерх, возможно, ты повел себя необоснованно грубо. Скажи своим друзьям, что, если подобное повторится, в следующий раз вы ответите сполна; и если кто-нибудь без нужды нападет с оружием на другого человека, его ждет плеть или топор. Расходитесь.
   Доннерх с трудом подавил радостный возглас, Нагон не скрывал недовольства. Грациллоний не знал, то ли он сегодня выиграл, то ли проиграл. Ему необходимо было собраться с силами, потому что защитить придется не робкого Эвкерия, а сильного Корентина.
   К счастью, осталось только два дела, и то небольших. Он сделал перерыв, пока не прибыли другие просители. В дальней комнате он сменил платье на обычную тунику, штаны и плащ с капюшоном. На груди он ощущал холодок ключа.
   Вернувшись, он, не обращая внимания на приветствия, поздоровался с хорепископом и диаконами. Они показались ему преданными людьми, но полностью подчиняющимися своему вождю.
   - Рад снова видеть тебя, - от чистого сердца сказал Грациллоний на латыни. - Надеюсь, Ис тебе понравился.
   - Да, - ответил священник. - Очень понравился. Стоило мне сюда въехать, сразу нахлынули воспоминания, - он пожал плечами. - Друг мой, не знаю, то ли ты оказал мне великую услугу, то ли это жалкий трюк, но епископ Мартин сказал, что это воля Господа, и я должен ее достойно выполнить. Ты покажешь мне церковь?
   - Ты приехал слишком рано. Еще ничего не готово. Сначала мы пойдем во дворец, и я покажу тебе твою комнату.
   Корентин покачал головой.
   - Нет, спасибо. Чем меньше плотских искушений и удобств, тем лучше. По правде говоря, я сразу пустился в путь из боязни, что ты, по доброте своей, совершишь ошибку, обустроив мое жилище самым великолепным образом.
   - Что ж, пойдем, посмотрим, но предупреждаю: после смерти Эвкерия туда никто не заходил.
   - Тем лучше для нас, - смиренно ответил Корентин, - мы превратим это место в Божью крепость.