Андерсон Пол Уильям. Галльские ведьмы (Короли Иса - 2)

   Он двинулся дальше. Ветки тянулись к нему своими пальцами. В лунном свете поблескивало заросшее лишайником огромное бревно. Оно стояло, как фаллос, как пламя свечи в опочивальне новобрачных. Что это: трель соловья или девичий смех?
   Лес расступился. Будик вышел на поляну и остановился.
   Полная луна почти затмевала бриллианты звезд. Деревья и трава блестели от росы. У ручья, в тени под липой, стоял мертвенно-бледный идол. На фоне темноты белели груди и бедра. Серебрился пруд. Вокруг него танцевали нимфы.
   Это были не весталки, которые сейчас безмятежно спали. Это были женщины, сотканные из тумана и лунного света, они порхали, мерцали, парили, извивались, ласкали, трепетали, словно желая взлететь, вырваться из ночных объятий распустившегося лета. Не столько ушами, сколько душой он слышал их песни, крики и призывный вой. Он не знал, заметили ли они его, но уже готов был броситься туда и затеряться среди них.
   Из темноты, окутывавшей северное небо, появился мужчина - огромный, обнаженный. Конь под ним встал на дыбы. В обеих руках извивались змеи. В развевающихся волосах сверкали звезды. У висков раскинулись огромные рога. Он медленно направился к нимфам, и они устремились к нему.
   Будику ничего не оставалось делать, как спрятаться за дерево.
   Она вышла из портика и пересекла залитую лунным светом лужайку. Ее белоснежная кожа излучала голубоватое свечение, наготу прикрывали распущенные волосы. Она протянула руки к мужчине. Сквозь сумерки Будик узнал афинские черты лица.
   Мужчина большими шагами приближался к ней. Она бросилась ему навстречу, подбежав, взяла его за руки. Вокруг их сплетенных рук, поблескивая чешуей, обвились змеи. Бесконечно долго мужчина и женщина стояли неподвижно. Наконец они удалились в лес. Нимфы снова принялись резвиться.
   Будик стоял как громом пораженный: все знали, что из девяти королев Форсквилис - самая сильная колдунья; ходили слухи, что этой страстной женщине не достаточного одного мужчины. Никто, кроме христиан, не осмеливался даже намекнуть, что галликены могут с кем-то изменять королю. А как же Бог? Или дьявол?
   Нимфы перестали танцевать и направились туда, где стоял Будик.
   Он пронзительно вскрикнул и побежал. Он не вернулся в барак, а провел остаток ночи на улице - дрожащий, он лежал на земле, плача и читая молитвы.
   III
   - Ты кому-нибудь об этом говорил? - спросил Корентин.
   Будик изумленно воззрился на него. Священник восседал на стуле, как черная птица, в полумраке церковной комнаты, предназначенной для уединенных бесед.
   - Н-нет, святой отец, - заикаясь, промолвил корентиец. - Я п-подумал, что мне приснился кошмар, к утру я совершенно обессилел.
   - Хорошо, - кивнул шишковатой головой священник. - Не стоит давать повод для слухов. Это вынудит язычников занять серьезную позицию, а мы этого не хотим. Конечно, ты понимаешь, что увиденное тобой могло оказаться просто сном.
   - Что? Нет, святой отец, это не сон. Прошу меня простить, но я знаю разницу между сном и явью...
   Корентин поднял руку, чтобы тот замолчал.
   - Успокойся. Не надо волноваться. Это ни к чему не приведет. Вокруг нас бродят сатанинские силы. В каком бы образе они ни являлись - мираж или предмет, - цель у них одна: отвратить нас от Спасителя. Если то, что ты видел, было на самом деле, мне жаль ту женщину в ночи. Но ты, сын мой, можешь возблагодарить Бога за то, что он укрепил тебя и не позволил поддаться соблазну.
   Будик издал скорбный крик и закрыл лицо руками.
   - Нет, святой отец. Я пришел не только предупредить вас. Меня... не покидают видения, они возбуждают похоть и жгут сильнее огня. Что мне делать, святой отец?
   - Хм. - Корентин поднялся, выпрямил свое согбенное тело и опустил голову на грудь. - Не бойся. Твои глаза светятся умом, лучше ищи утешение здесь, чем в братстве.
   - Я и раньше так грешил. Но оно... оно меня звало.
   - Знаю. Я уже об этом слышал. - Корентин зашагал по комнате. Его голос стал сух: - Послушай, Будик. Ты хороший новообращенный, и я не впервые поверяю тебе свои думы. Я не стану укрощать твой дух. Это право Господа. Но я могу дать тебе совет. Выслушай и подумай.
   Твоя беда в том, что ты ярый приверженец религии, но у тебя нет задатков священника. В этом нет ничего постыдного. Бог сотворил Адама и Еву, чтобы они плодились и множились. Чего же ты ждешь?
   Будик ошеломленно посмотрел на священника.
   - Где мне найти жену-христианку? Я знал, что мне не следовало идти на языческую свадьбу. Не за это ли я был наказан?
   Корентин улыбнулся.
   - Я не думаю, что ты поступил неправильно. Я никогда не попрекал тех прихожан, которые брали в жены неверных. Тут ничего не поделаешь, это решают супруги. Я только требую, чтобы они позволили своим детям слушать правду. Ты... Хотя ты не из тех людей, которые могут жить с неверующей женой. Но тебе нужна женщина, в худшем понимании этого слова.
   Он переменил позу и почти сурово продолжил:
   - Я знаю такую женщину. Если ты действительно христианин, если ты действительно мужчина, бери ее в жены.
   Будик, недоумевая, уставился на него. Хорепископ воодушевился, словно он вещал с вершины Синая.
   - Кто она? - прошептал Будик.
   - Ты ее хорошо знаешь. Кебан, проститутка из Рыбьего Хвоста.
   Будик потерял дар речи.
   - Она раскаялась, - неумолимо продолжал Корентин. - Она очистилась, омыла себя слезами и признала Христа, своего Господа и Спасителя. Но никто из надменных, добропорядочных жителей Иса, даже последний поваренок, не возьмет ее в жены. Я дал ей кров и занятие, но мы оба знаем, что это придуманная работа, она проводит дни в праздности, а сатана прекрасно знает, как заполнить пустоту несостоявшихся плотских желаний. Я с ужасом думаю, что она снова может пасть. Но если это не случится, она станет примером для всех несчастных, погрязших в грехе!
   Будик, она еще довольно молода, здорова, может подарить тебе крепких сыновей, рожденных во Христе. Ее прошлое - ничто в глазах Господа. Но все в глазах человека.
   Кто отважится взять ее под свою защиту, ради спасения обоих, оградить ее и себя от коварных насмешек, сможет пережить это, забыть и в старости вместе с ней вознестись на небеса? Может быть, ты, Будик?
   Молчание затянулось, было слышно только, как часто дышит Будик.
   Корентин смягчился.
   - Что ж, я знаю кое-что лучшее, чем принуждение, - сказал он. - Пойдем, парень, разделишь со мной трапезу, и мы поговорим. Для сплетен есть казармы. Сколько бы на тебе ни лежало грехов, считай, что ты прощен.
   Вечером он позвал Кебану. В апостольнике, простом платье, с робкой улыбкой она казалась вдвойне привлекательной. Она принесла скромную еду и ответила на несколько несущественных вопросов. Куда бы она ни пошла, повсюду ее преследовал взгляд Будика.
   IV
   Как обычно, накануне осеннего равноденствия, из-за штормов пришлось закрыть морские ворота, чтобы вода не ворвалась через бухту в город. Когда стихия успокаивалась, король открывал главный вход. Это была его священная обязанность. Только в случае его отсутствия это за него делал Капитан бога Лера.
   Он, как всегда, выполнил эту обязанность во время высокого прилива, который случился днем.
   - Видишь, - объяснил он Дахут, - эти двери сделаны так, что при приливе их всегда надо закрывать. Когда спадает вода, висящие на них платформы опускаются и двери открываются. При низкой воде решетку очень трудно вытащить.
   - А если ты закроешь ворота потом? - спросила она.
   Грациллоний улыбнулся.
   - Хороший вопрос! - В этой золотокудрой головке таился недюжинный ум. У нас есть механизмы, и мужчины смогут закрыть двери, несмотря на напор воды. В общем, то же самое, только труднее.
   Ланарвилис сказала ему, что он должен разрешить Дахут посмотреть, как проходит ритуал. Все королевы очень трепетно относились к воспитанию дочери Дахилис. От этой идеи он пришел в восторг и послал за девочкой слугу. Она пришла вместе с Гвилвилис, которая сегодня за ней присматривала. Он был вдвойне счастлив, потому что эту ночь он должен быть провести с ней.
   Королева с девочкой вышли с ним из дворца. На Гвилвилис было богато украшенное шелковое платье, подчеркивающее все недостатки ее фигуры: высокий рост, неловкость движений, полные бедра. Тонкие тусклые темные волосы выбивались из тщательно уложенной прически, привлекая внимание к маленьким глазкам, длинному носу, маленькому подбородку. Дахут в своем белом школьном платье напоминала ветер над водопадом. Как положено для церемонии, Грациллоний был одет в серо-голубое шерстяное платье с вышитыми золотыми и серебряными морскими чудовищами. На груди висел железный ключ.
   Их ждала группа моряков в остроконечных шлемах. В знак приветствия они стукнули пиками о камень и потом выстроились позади короля. Торговля на дороге Лера была оживленной, но для процессии мгновенно расчистили проход. Многие радовались, другие вздыхали, молодежь отправилась за королем, чтобы посмотреть на ритуал с берега.
   Храм Лера находился под башней Чайки, напротив древнего помориума. Ему недоставало греческой изысканности Белисамы и римской величавости Тараниса. Несмотря на маленькие размеры, из-за колонн-менгиров и грубых каменных стен, поддерживающих серовато-синюю крышу, он казался неприступным. Внутри, кроме алтаря и арки из челюсти кита, трудно было что-либо разглядеть.
   Грациллоний вошел. Его поприветствовал часовой. В Исе все капитаны кораблей были посвящены в духовный сан и являлись жрецами Лера; Ханнон Балтизи просто руководил собраниями гильдии и исповедовал его культ в Совете. Грациллоний преклонил колени, получил ритуальную щепотку соли на язык и прочел ритуальную молитву, чтобы бог сдержал свой гнев. Когда он поднялся, у него было такое чувство, будто его выпустили из плена.
   Было светло, день вступил в свои права. Поднявшись по ступенькам на крепостной вал, он оглядел окрест. Вода переливалась голубыми, зелеными, фиолетовыми красками, белели гребешки волн, разбивавшихся о скалы и рифы и пенившихся у стены; били фонтаны. В нескольких милях отсюда он увидел дом на Сене. В небе кружились и кричали сотни птиц, взмахи их крыльев обдували его лицо легким ветерком.
   Через широкую арку бухты он посмотрел на Ис. Как он тих там, внизу. У пирса покачивались корабли и лодки. Люди переносили груз. Пока не наступила зима, исанские моряки рискнули пуститься в еще одно путешествие. При мысли о том, что ему придется на время прекратить торговлю, его обдало жаром.
   Позади блестели крыши, башни, храмы, особняки, в восточной части города зеленели сады. В долинах и горах птицы ютились в своих гнездах, землю пестрым ковром усыпала пышная листва - признак щедрого урожая. "Бог Митра, мысленно взмолился Грациллоний, - взгляни на все это, храни наш покой". Дахут дернула его за руку.
   - Когда ты начнешь? - пропела она.
   Он отвлекся от своих мыслей, засмеялся и погладил ее по голове.
   - Какая ты нетерпеливая, дорогая. Да, начнем... Только будь осторожна! Не высовывайся за парапет. Я знаю, ты любишь море, но помни: оно всегда голодно.
   Они прошли мимо башни Чайки и боевых орудий и оказались у пятидесятифутового проема стены - портала. Дахут, которая уже прежде здесь бывала, громко поздоровалась с потемневшей от времени скульптурой кошачьей головы, выступавшей в стене под бойницами. Из верхнего угла расположенной рядом двери к скульптуре тянулась цепь, которая опускалась прямо в кошачий рот. Другие цепи свисали прямо в воду, внизу, лениво покачиваясь на волнах, плавали покрытые кожей медные бакены. Когда огромная волна накатила на стену, Грациллоний услышал глухой стук. Блоки и впрямь хорошо пригнаны и веками смогут сносить подобные удары. Даже дубовые двери, покрытые медью и железом, потребовалось заменить только дважды.
   Он отпустил ручку Дахут.
   - Идите за мной, - сказал он.
   Они поднялись по каменным ступенькам, потом спустились к уступу около ворот и снова поднялись наверх. Там находился шпиль, от которого цепь тянулась к голове другой кошки и выходила к верхнему углу двери. Напротив, в пятидесяти футах было подобное приспособление.
   - Этот механизм закрывает ворота при малых приливах, - объяснил Грациллоний. - Двери сделаны так, чтобы они никогда широко не распахивались. Идемте дальше.
   От уступов через обе двери проходили узкие, извилистые дорожки, пересекавшиеся на двух платформах. По пути Дахут трогала зеленые, с заклепками, плиты и черные железные полоски.
   - Почему ты должен всегда запирать ворота? - спросила она. - Почему ты не закроешь их при малом приливе?
   "Какая же она сообразительная!" - с удивлением подумал Грациллоний.
   - А ты представь ужасный шторм с огромными волнами. У них не только высокие гребни, но они еще и очень глубокие у подошвы. Эти платформы опускаются, а потом резко поднимаются. Если бы не решетка, двери распахнулись бы. Море разлилось бы, а это очень плохо для Иса.
   - Спасибо богам, что они этого не допускают, - напомнила Гвилвилис.
   Грациллоний с раздражением подумал, что люди заслужили гораздо большей благодарности.
   Они подошли к платформе. Это была огромных размеров балка, согнутая в виде подковы; один конец которой упирался в южную дверь, другой - в северную. Над ней висел канат, на котором были подвешены блок и инструменты. Сквозь решетку и крюк извивалась цепь с тяжеловесным замком, закрепленным между двумя звеньями.
   Заглянув в глаза девочки, Грациллоний попытался понять, какое он произвел на нее впечатление.
   - Это моя работа, - сказал он.
   По дорожкам поднялись моряки. Грациллоний снял с шеи ключ и поднял его над головой.
   - Именем Иса, - воззвал он, - в соответствии с соглашением Белисамы, дарованному нам богами, я открываю город для моря.
   Он вставил ключ в замок. Ключ с трудом повернулся и щелкнул. Он вытащил ключ и снова повесил на грудь. Обеими руками он снял замок и повесил его на одно из звеньев. Вытащив цепь, он свернул ее в кольцо, а свободный конец повесил на крюк.
   Он подошел к другой платформе и открепил канат. Несмотря на массивность, точно уравновешенная решетка поднялась легко. Когда она встала почти вертикально, он снова закрепил канат. Вернувшись, он сцепил руки, поклонился и запер замок.
   Дело сделано. Все вернулись наверх. Скоро, когда начнется отлив, двери медленно раскроются. Море с тихим шипением ринется между ними, к тому времени уровень воды будет не очень высок. Ис опять освободит океан.
   - У меня есть еще дела, - с сожалением сказал Грациллоний. - Гвилвилис, нет смысла девочке возвращаться на занятия. Почему бы тебе не показать ей город? Хлебный рынок, святилище Эпоны, храм Иштар, все, что она захочет. Она уже достаточно взрослая. К вечеру я вернусь.
   Дахут запрыгала от радости.
   V
   Прошел час.
   Когда они миновали узкие, извилистые улицы около берега, рядом с трущобами Рыбьего Хвоста, девочка остановилась.
   - А что там? - спросила она.
   Гвилвилис огляделась. Дорога была безлюдна. По правую сторону от нее возвышалось четырехэтажное здание с консольными балконами на верхнем этаже, оштукатуренные стены были отделаны побелевшим от времени ракушечником. Двое детей, увидев хорошо одетую женщину, перестали играть и уставились на нее. Из-за угла показался мужчина с тяжелой рамой; в Исе ограничивалось передвижение вьючных животных по оживленным улицам.
   - Где? - рассеянно спросила королева.
   - Там, - сердито сказала Дахут.
   Напротив стояло необычное для Нижнего города здание из черного мрамора, широкое, но невысокое. По обе стороны медных дверей с рельефным изображением женщины с покрывалом на голове и мужчины со склоненной головой возвышались пилястры. Антаблемент был сделан из гранита, во фризе стояли скульптуры: ряд черепов, в центре которых, чуть выше, не родившийся ребенок.
   - Это, - сказала Гвилвилис, - приют для путников.
   - А что это?
   - Ты не слышала о нем? Тебе известно, что умерших на похоронной лодке отвозят в море?
   Дахут печально кивнула.
   - Отец мне рассказывал. Он сказал, что туда ушла моя мама.
   - Так вот. Обычно лодка отплывает каждые три дня, но часто из-за непогоды бывает очень опасно выходить в море и приходиться пережидать. Как в этом месяце, когда бушевали ужасные штормы. Здесь, в приюте для путников, они и ждут.
   - О... - У Дахут расширились глаза.
   - Здесь им хорошо и покойно, - поспешно сказала Гвилвилис.
   - А можно зайти посмотреть?
   - Что? Нет, лучше не надо. Потом, когда ты подрастешь.
   На лице Дахут появилось давно знакомое Гвилвилис выражение.
   - Почему? Ты же сказала, им там хорошо и покойно?
   - Да, но...
   Дахут топнула ножкой.
   - Отец сказал, что ты мне должна показать все, что я захочу!
   Гвилвилис тщетно пыталась придумать, как успокоить разволновавшегося ребенка.
   - Да, он... так сказал. Но...
   Дахут бросилась к широким ступенькам. Приют никто не охранял. Она распахнула двери и, прежде чем Гвилвилис успела ее догнать, оказалась в здании.
   - Что ты здесь делаешь? - окликнул ее старик-смотритель. Его голос эхом прокатился по огромному сумрачному помещению. Он направился к Гвилвилис. Моя госпожа, напрасно вы привели сюда ребенка. Если хотите, я присмотрю за ней. С кем вы пришли попрощаться?.. О... - Он ее узнал. - Моя госпожа! Старик в знак почтения коснулся бровей. - Чем могу вам служить?
   - Я... Вообще-то... - заикаясь, начала Гвилвилис.
   Мимо них стремительно пронеслась Дахут.
   Поодаль на полу стояли каменные ванны. Она подошла к одной и заглянула через край.
   Ванна была наполнена морской водой. В ней лежала мертвая женщина. Тело ее было завернуто в простыню, и через мокрую ткань проступали очертания костей. Запястья и щиколотки обвивали веревки, привязанные к деревянным столбикам. Волосы плавали по воде. Подбородок был подвязан, глаза закрыты, губы и веки сморщились, лицо под водой разбухло, нос заострился.
   - Не надо этого делать, девочка, - скорбно сказал смотритель.
   Дахут что-то невнятно пробормотала и, как лунатик, подошла к следующей ванне. Там лежал недавно умерший мужчина. Он был молод и крепок, но кожа приобрела мертвенно-пепельный оттенок. Из-за несчастного случая у него была проломлена правая сторона головы.
   - Уведите ее, моя госпожа, - умолял смотритель. - Она слишком мала для такого зрелища.
   - Да, пойдем, Дахут. Я покажу тебе Хлебный рынок и куплю медовый пирог. - Гвилвилис, пошатываясь, направилась к принцессе. - Не плачь, не бойся.
   - Нет, - сказал мужчина, - нет никого безобиднее покойных. Завтра мы отвезем их в море, и они обретут покой, а перевозчики переправят их души на Сен, и тем, кто был хорошим человеком, боги даруют счастье.
   На негнущихся ногах Дахут подошла к двери. Она, не моргая, без слез уставилась на нее. В дневном свете ее лицо казалось таким же безжизненным и неподвижным, как у тех, кто лежал в морской воде.
   До самого дома она не проронила ни слова, даже когда вернулся Грациллоний, она едва ответила на его вопросы. Но когда она легла спать, муж и жена услышали ее крик.
   Отец обнял ее. Она спрятала лицо на его груди, но не обняла его, только дрожала и что-то бормотала. Он сверкнул глазами на Гвилвилис.
   - Дура, - прорычал он. - Глупая, безмозглая тупица. Как ты могла такое сделать с ребенком?
   Она несколько раз открыла и закрыла рот, и он подумал, что она очень похожа на рыбу. Потом она, заикаясь, пробормотала:
   - Ты велел отвести ее, куда она захочет, и она от меня убежала. Прости меня! - Слезы хлынули из ее глаз. Они стекали с кончика носа.
   - Кальмары и те умнее тебя. И ты еще живешь в доме Дахилис! Уходи. Оставь нас, пока не натворила больших бед.
   Гвилвилис уставилась на него, и теперь он подумал, что она похожа на корову.
   - Иди в детскую. - К Сэсай, Антонии, Камилле, которых она ему родила. В эту ночь мы с Дахут будем спать вместе... Да, дорогая? - тихо спросил он, вдыхая аромат детских волос.
   Гвилвилис простерла к нему руки.
   - Я люблю тебя, Граллон. Я лишь исполнила то, что ты сказал. Я хотела тебе угодить.
   Он отмахнулся от нее и вынес девочку из комнаты.
   Чтобы попасть в главную спальню, надо было пройти через атрий. По следам умершей Дахилис. На этом настоял он. Гвилвилис покорно оставила дорогие вещи. Он приказал, чтобы их перенесли во дворец. Некоторые украшения Гвилвилис приобрела сама. Большинство из них были вульгарны. Но ему было все равно.
   Он услышал ее всхлипывания. Гнев немного утих. Из-за нее Дахут увидела то, к чему она была не готова, теперь ее будут мучить кошмары. Но она, благодаря своему упрямству и жизнерадостности, поборет страхи. Потом, возможно, он бросит Гвилвилис пару дружеских слов.
   Он лег на кровать из слоновой кости. Хотя здесь было светло, девочка зарылась в подушку.
   Хорошо, но теперь надо раздеться и найти ночное платье, которое он обычно надевал только в холодную погоду. Дахут была обнажена, но, Митра, ей было всего пять лет. Держа ее на руках, он впервые почувствовал, какая она худенькая.
   - Не бойся, дорогая, - сказал он. - Там были не люди. Ты видела лишь оболочку тех, кого больше с нами нет. Это как... одуванчик. Ветер разносит их семена, чтобы они стали новыми одуванчиками.
   Она по-прежнему молчала. Он лег в постель и придвинулся к ней. Она лежала неподвижно, только чуть дрожала. Почему она не заплачет, не расскажет ему, что у нее на душе? Она с рождения была необычной девочкой.
   - Я люблю тебя, Дахут, - шепнул он и поцеловал ее в щечку. - Я тебя очень люблю.
   Она не ответила. Эту ночь он спал плохо.
   VI
   Утро было ясное и холодное. В море отправилась похоронная лодка.
   Дахут смотрела на нее с мыса. За завтраком она сказала, что съест только кусок хлеба и выпьет молока - она действительно не хотела есть; девочка с трудом проглотила завтрак - тогда ее отпустят в школу одну, чем она очень гордилась. Отец ушел, мама Гвилвилис была слишком расстроена, чтобы разговаривать. Дахут надела чистое платье. Потом она отправилась по боковым улочкам к Северным воротам и вышла к мысу Ванис.
   Прохожие на нее оглядывались. Для них она была просто необычайно хорошенькой и любопытной девочкой, но никто не приставал к ней с вопросами. Женщины с девочками свободно гуляли по Ису, как и мужчины. Она свернула с Редонской дороги и направилась к обрыву. Пастухи, возничие, торговцы, посыльные были бы очень удивлены, встретив за городской стеной ребенка. Если она кого-то замечала, сразу же пряталась за кустами или валунами. Иногда она останавливалась, вглядывалась в море, затем продолжала путь.
   Над водой застыл поросший лишайником мыс, травы на нем почти не было, ивы, чертополох и кривые карликовые деревья покачивались на ветру. Кое-где стояли круглые каменные домишки и менгиры, воздвигнутые предками в честь каких-то богов. С запада дул прохладный ветер. По небу стремительно плыли облака, под ними летали чайки, бакланы, парил одинокий ястреб. По морю на много миль вокруг пробегали тени. Между ними в солнечном свете светилась вода.
   Дахут наконец добралась до могильного камня на невысоком холме и присела отдохнуть. А школе она изучила латинский алфавит. Медленно водила она пальчиком по буквам, высеченным на камне.
   Q IVN EPILLO
   OPT LEG II AVG
   COMMIL FEC
   Отец рассказывал ей, что здесь лежит один храбрый человек, который погиб еще до ее рождения, сражаясь за Ис и Рим. Больше он ничего не сказал, и когда она пыталась расспросить своих мам, они тоже промолчали. Ей показалось, что они смутились.
   Дахут вскочила и огляделась. На сверкающей глади моря она заметила похоронную лодку. Она сдавленно вскрикнула и побежала вниз.
   Там, где мыс поворачивал на восток, пролегала узкая тропинка, ведущая к дороге. Дахут ее отыскала. Внизу тропинка была едва заметна, становилась крутой и скользкой. В прошлый раз, когда она была здесь с отцом, он ее поддерживал, чтобы она не упала. Дахут, затаив дыхание, спустилась одна, но ни разу не потеряла равновесия.
   Судя по заросшим камням, по дорожке редко кто ходил. Внизу были разваливающиеся стены и заброшенная пристань. Отец говорил, что раньше тут была морская база римлян, но давным-давно ужасные саксы разнесли ее на куски и спалили. У пристани громоздились обуглившиеся балки и прибитые к берегу бревна. Сегодня там не было бурунов, но мелькали белые шапочки бившихся о берег волн, поднимавших густую пену.
   Дахут остановилась и сняла сандалии. Босоногая, она ступила на бревна. Ветер трепал ее волосы. Она сложила руки и поднесла ко рту.
   - О-о, о-о, - позвала она. - Плыви ко мне, плыви ко мне!
   Вдали показалась тень и быстро поплыла к ней. Это был огромный золотисто-коричневый, большеглазый тюлень.
   - Здравствуй, спасибо, что пришла, - закричала Дахут, и слезы хлынули у нее из глаз.
   Она присела на корточки и ухватилась за что-то, торчавшее из воды. Это были две широкие, выжженные солнцем, гладко обструганные доски, скрепленные крест-накрест ржавыми гвоздями - обломки палубы затонувшего корабля.
   Тюлень подплыл к берегу, выскользнул из воды и взобрался на бревна. Дахут обвила руками его шею. Животное дышало сильно, как солдатская труба, но запах был не зловонным. Неважно, что оно было мокрым, Дахут было приятно лежать около этого теплого и гладкого тюленя, обнявшего ее своими ластами. Животное обнюхало ее, легко кольнув жесткими усами, поцеловало языком, и издало низкий гортанный звук.
   - О-о, я видела похоронную лодку. Они такие страшные, их съедят морские угри, и меня тоже, как мою маму, которая, как сказал отец, была очень красивая. О-о, они за мной приходили во сне. Мне показалось, что среди них была моя мама.