— Ну, наконец-то! Сигизмундович, должно быть, извелся.
Девушка проскочила мимо и подумала, что, вероятно, о ее визите Натана предупредила жена. Она поднялась на второй этаж и пошла по коридору. Было тихо и пусто. «Как удачно, что сейчас утро», — думала девушка.
Сейчас она бросится к нему в объятия и зароется в его могучих руках. Инга спрячется в них, словно улитка в раковину, все расскажет, попросит прощения, и он поймет и простит. И они больше никогда не расстанутся, ибо девушка в ту минуту знала, что ее спасением был Воронович. Не рассорься тогда с ним, она бы никогда больше не встретилась с тем парнем…
У его дверей почему-то сильно пахло парфюмерией, как будто только что распечатали турецкое мыло. Она рванула на себя дверь и в ужасе застыла на пороге. У нее не было сил даже вскрикнуть. Первую минуту Инга думала, что ее обманывает зрение. Бедняжка изо всех сил зажмурилась и сумасшедше тряхнула волосами. Нет, зрение ее не обманывает. Ее спасение висело под потолком, а под ногами валялся стул. «Зачем же так, если ждал?» — удивилась она, не в силах пошевелиться.
Его лицо было грустным и уже безвозвратно чужим. Он висел настолько беспомощно и одиноко, что страх начал перерастать в жалость. Внезапно Инга заметила, что из рукава покойного торчит листок. Он как бы специально предназначался для того, чтобы его заметили. «Предсмертная записка, — подумала Инга. — Возможно, адресованная ей. А кому же еще, если вахтер сказал, что Натан ее ждал».
Преодолев страх, Инга на цыпочках подошла к повешенному и коготками вытянула из рукава вчетверо свернутый лист бумаги. При этом она коснулась ладонью его холодных пальцев и вздрогнула. В ту же минуту ей показалась, что Воронович едва заметно усмехнулся и приоткрыл один глаз. Инга в ужасе попятилась назад, впившись глазами в его лицо. Нет. Он не усмехался. И не открывал глаза. Девушка уперлась спиной в дверной косяк и замерла. Внезапно ей снова показалось, что Воронович пошевелил пальцами. Она метнула взгляд на его руки и снова впилась в лицо. После чего осторожно шагнула в коридор и вдруг, развернувшись, что есть духу понеслась прочь.
Коридор был длинный и гулкий. Цоканье ее босоножек било по мозгам, и от этого было ощущение, что следом бегут и дышат в затылок. Только у самой лестницы Инга позволила себе оглянуться. Коридор просто убивал своей пустотой.
Инга стремительно спустилась с лестницы, пробежала мимо каптерки вахтера и вылетела во двор. В пустом дворе было еще страшнее. Девушка взглянула на окно его кабинета, которое располагалось прямо над подвалом, и похолодела от ужаса. Воронович смотрел ей вслед и хищно скалился. Потом на улице Инга сообразила, что это было не лицо Вороновича, а сбившаяся занавеска. Тем не менее она неслась галопом по Волкову переулку до самого метро. «Теперь домой! Только домой, к маме!» — тикало в мозгах.
В метро она развернула лист бумаги, и лицо ее вытянулось от изумления. Это была не предсмертная записка, а обыкновенное четверостишье нелепейшего содержания, отпечатанное на принтере. «Тьфу!» — с досадой произнесла Инга и, скомкав листок, бросила его на пол.
Едва Инга переступила порог квартиры, мать тут же начала отчитывать за неполитые цветы и пыль на телевизоре. Она торопливо собиралась в свою контору и в упор не замечала смертельной бледности на лице дочери. Она давно уже не чувствовала Ингу. После того, как от них ушел отец, мать стала для дочери хуже посторонней тетки. «Ничего ей не расскажу», — зло подумала девушка и, проскочив в свою комнату, заткнула уши.
После того, как мать ушла, Инга без сил повалилась на кровать, и новая волна ужаса нахлынула на нее. Девушка вдруг совершенно четко услышала на лестнице кашель Вороновича и его тяжелые шаги. Инга вскочила с дивана и спряталась за шифоньер. Шаги замолкли. Видимо, галлюцинации. В прихожей раздался звонок. Инга схватилась за грудь и подумала, что сейчас у нее разорвется сердце. Она на цыпочках прокралась в прихожую, взглянула в «глазок» и вздохнула с облегчением. Перед дверью стояло два милиционера.
4
5
6
7
Девушка проскочила мимо и подумала, что, вероятно, о ее визите Натана предупредила жена. Она поднялась на второй этаж и пошла по коридору. Было тихо и пусто. «Как удачно, что сейчас утро», — думала девушка.
Сейчас она бросится к нему в объятия и зароется в его могучих руках. Инга спрячется в них, словно улитка в раковину, все расскажет, попросит прощения, и он поймет и простит. И они больше никогда не расстанутся, ибо девушка в ту минуту знала, что ее спасением был Воронович. Не рассорься тогда с ним, она бы никогда больше не встретилась с тем парнем…
У его дверей почему-то сильно пахло парфюмерией, как будто только что распечатали турецкое мыло. Она рванула на себя дверь и в ужасе застыла на пороге. У нее не было сил даже вскрикнуть. Первую минуту Инга думала, что ее обманывает зрение. Бедняжка изо всех сил зажмурилась и сумасшедше тряхнула волосами. Нет, зрение ее не обманывает. Ее спасение висело под потолком, а под ногами валялся стул. «Зачем же так, если ждал?» — удивилась она, не в силах пошевелиться.
Его лицо было грустным и уже безвозвратно чужим. Он висел настолько беспомощно и одиноко, что страх начал перерастать в жалость. Внезапно Инга заметила, что из рукава покойного торчит листок. Он как бы специально предназначался для того, чтобы его заметили. «Предсмертная записка, — подумала Инга. — Возможно, адресованная ей. А кому же еще, если вахтер сказал, что Натан ее ждал».
Преодолев страх, Инга на цыпочках подошла к повешенному и коготками вытянула из рукава вчетверо свернутый лист бумаги. При этом она коснулась ладонью его холодных пальцев и вздрогнула. В ту же минуту ей показалась, что Воронович едва заметно усмехнулся и приоткрыл один глаз. Инга в ужасе попятилась назад, впившись глазами в его лицо. Нет. Он не усмехался. И не открывал глаза. Девушка уперлась спиной в дверной косяк и замерла. Внезапно ей снова показалось, что Воронович пошевелил пальцами. Она метнула взгляд на его руки и снова впилась в лицо. После чего осторожно шагнула в коридор и вдруг, развернувшись, что есть духу понеслась прочь.
Коридор был длинный и гулкий. Цоканье ее босоножек било по мозгам, и от этого было ощущение, что следом бегут и дышат в затылок. Только у самой лестницы Инга позволила себе оглянуться. Коридор просто убивал своей пустотой.
Инга стремительно спустилась с лестницы, пробежала мимо каптерки вахтера и вылетела во двор. В пустом дворе было еще страшнее. Девушка взглянула на окно его кабинета, которое располагалось прямо над подвалом, и похолодела от ужаса. Воронович смотрел ей вслед и хищно скалился. Потом на улице Инга сообразила, что это было не лицо Вороновича, а сбившаяся занавеска. Тем не менее она неслась галопом по Волкову переулку до самого метро. «Теперь домой! Только домой, к маме!» — тикало в мозгах.
В метро она развернула лист бумаги, и лицо ее вытянулось от изумления. Это была не предсмертная записка, а обыкновенное четверостишье нелепейшего содержания, отпечатанное на принтере. «Тьфу!» — с досадой произнесла Инга и, скомкав листок, бросила его на пол.
Едва Инга переступила порог квартиры, мать тут же начала отчитывать за неполитые цветы и пыль на телевизоре. Она торопливо собиралась в свою контору и в упор не замечала смертельной бледности на лице дочери. Она давно уже не чувствовала Ингу. После того, как от них ушел отец, мать стала для дочери хуже посторонней тетки. «Ничего ей не расскажу», — зло подумала девушка и, проскочив в свою комнату, заткнула уши.
После того, как мать ушла, Инга без сил повалилась на кровать, и новая волна ужаса нахлынула на нее. Девушка вдруг совершенно четко услышала на лестнице кашель Вороновича и его тяжелые шаги. Инга вскочила с дивана и спряталась за шифоньер. Шаги замолкли. Видимо, галлюцинации. В прихожей раздался звонок. Инга схватилась за грудь и подумала, что сейчас у нее разорвется сердце. Она на цыпочках прокралась в прихожую, взглянула в «глазок» и вздохнула с облегчением. Перед дверью стояло два милиционера.
4
После этого звонка Батурина охватило беспокойство. Он снова позвонил в редакцию, узнал адрес Чекушкина и послал к нему оперуполномоченного. Сам же рванул в журнал. «Кто из присутствующих на похоронах мог находиться сейчас в редакции?» — недоумевал он. Это мог быть только один человек — поэт Гогин, поскольку Скатов в Швеции, а больше никто из подозреваемых к журналу отношения не имеет. Но критик сказал, что на кладбище видел его впервые. Тогда это либо музыкант, либо тот незнакомец, который был с девушкой. Кстати, сразу после кладбища группа наружного наблюдения проследила за парой. Парень с девушкой доехали до Лужников, расплатились с водителем и растворились в толпе. Словом, группа наружного наблюдения их проморгала. Как и предполагалось, водитель понятия не имел о тех, которых подрядился свозить на Новогиреевское кладбище. Словом, с парой полная неясность, как, впрочем, и с музыкантом. А может, это Ягуткин? Только что Ягуткину делать в редакции?
К досаде Батурина, ни редактор, ни сотрудники журнала не заметили посторонних. Гогин точно не приходил, о Ягуткине и музыканте они не имели понятия, как, впрочем, и о юноше с девушкой, которые были на похоронах. Все отсылали к вахтеру, но в том-то и дело, что вахтер куда-то запропастился.
— К семи точно будет, — успокоил полковника редактор.
Батурин посмотрел на часы и сильно занервничал. За это время можно было дважды доехать до управления. Однако секретарь не звонила. Значит, Чекушкин еще в пути. Молчал почему-то и оперуполномоченный.
Полковник трижды набирал домашний номер Чекушкина, но по нему не отвечали. Однако вскоре зазвонил «сотовый». Это дал о себе знать Игошин. Его голос был унылым.
— Произвели обыск в машине Скатова. Ничего существенного не обнаружили. Сняли отпечатки с руля.
— Срочно отправьте на экспертизу!
— Отпечатки уже проверили на идентичность. Не совпадают. Консьержу показали фото Скатова. Утверждает, что не он.
— В этом я не сомневался. Римме Герасимовне звонили?
— Да. С ней мы договорились на завтра.
— Хорошо. Подъезжайте в контору. И прихватите фотороботы. Если появится Чекушкин, сразу дайте мне знать.
Еще через полчаса наконец позвонил оперуполномоченный.
— Хозяин квартиры так и не появился. Мне продолжать ждать?
— Ждите. Как явится, сразу информируйте!
Батурин нервно посмотрел на часы. После звонка Чекушкина прошло два часа. А обещал появиться через час. Куда он исчез? За это время успели съездить домой к вахтеру. Но и там никого. Ничего не оставалось, как вернуться в управление.
Когда по возвращении полковник взглянул на фотороботы, составленные со слов консьержа, у него дернулась щека. Кто из них мужчина, а кто женщина — понять было невозможно. Две одинаковые физиономии в одинаковых очках и одинаковых бейсболках невозмутимо смотрели на сыщика.
В страшном напряжении прошло еще около часа. Наконец позвонил оперуполномоченный.
— Только что пришла хозяйка. Она мне сказала, что Чекушкин уже здесь не живет лет эдак двадцать.
Вот тут-то и выяснилось, что в редакции записан старый адрес завотделом критики. А новый они не знают. Пока нашли его адрес, прошло еще минут двадцать. К этому времени Батурина уже трясло. Он позвонил следователю прокуратуры и вкратце обрисовал ситуацию.
— Все понял! Сейчас выезжаю! — произнес он коротко.
К дому Чекушкина они подъехали одновременно. Одновременно вышли из машин и пожали друг другу руки. Они поднялись на четвертый этаж и позвонили в квартиру. Но никто не ответил.
— Ну, что? Будем взламывать дверь, — радостно улыбнулся Игошин.
Полковник со следователем переглянулись.
— Сначала опросим соседей.
Молодой сосед слева по поводу литератора ничего вразумительного не сказал, поскольку явился с работы всего полчаса назад. Но за эти полчаса он ручался, что от соседа не донеслось ни звука. Соседка справа, пенсионерка с недовольным лицом, сообщила, что полтора часа назад за стеной соседа слышалась какая-то возня и, кажется, пьяные хрипы.
— Такое ощущение, что дрался с собутыльником.
— Дрался, говорите? — нахмурил брови следователь прокуратуры. — И часто он дерется?
— Часто! — вздохнула соседка. — Особенно со своим товарищем из журнала, который приезжает к нему с молодой девкой.
— Вот теперь ломаем! — щелкнул пальцами Батурин.
— Вы берете на себя ответственность? — подозрительно сощурился следователь.
— Беру.
— Тогда нужно послать за слесарем.
Оба соседа с готовностью согласились быть понятыми.
Когда вошли в прихожую, сразу пахнуло табаком и перегаром. Запах был настолько застоявшимся, что женщина заткнула нос. Миновав довольно длинный коридор, подошли к дверям. Батурин вытащил пистолет и толкнул двери. То, что предстало перед ними, заставило содрогнуться. Понятые, как по команде, попятились.
Хозяин квартиры с окровавленным лицом висел под потолком на том же крюке, что и люстра. Конец веревки был привязан к тяжелой ножке комода. Еще не вникая в детали, можно было сказать, что это убийство как две капли воды было похоже на убийство Ахеева. Жертву сначала вырубили, затем накинули на шею петлю и вздернули. Следователь прокуратуры поднес к уху телефон и сурово произнес:
— Срочно экспертную группу. Записывайте адрес…
После обработки места происшествия главный эксперт подошел к следователю и развел руками.
— Отпечатков пальцев нет. Убийцы орудовали в перчатках.
— Их было много?
— Двое. Мужчина и женщина. Это мы определили по следам обуви. У женщины нога тридцать шестого размера. Она была в кроссовках. У мужчины сорок пятый размер ноги. Он был в ботинках на каучуковой подошве. Судя по всему, хозяин сам открыл дверь. Возможно, он хотел выйти из квартиры, поскольку был обут. Но на пороге получил сильный удар в нос. От удара кулаком он отлетел на полтора метра. В этом месте полы залиты кровью. После чего мужчина, не дав ему опомниться, втащил его в зал и слегка придушил. Пока хозяин приходил в себя, неизвестный при помощи стула накинул веревку на крючок, после чего надел петлю на шею и вздернул к потолку. Смерть наступила от удушения приблизительно в пятнадцать тридцать. Или около этого. Женщина не принимала участия в убийстве. Она даже не прошла в комнату.
— На ваш взгляд, убийца тот же, что вздернул Ахеева? — поинтересовался следователь у Батурина.
— Вне всякого сомнения, — ответил полковник. — Даже толщина веревок и узлы идентичны. Веревку, видимо, покупали в одном магазине с расчетом на не сколько жертв…
— Да, вот еще, — вспомнил эксперт и протянул следователю три согнутых пополам листка. — Это найдено в кармане жертвы.
Следователь развернул один из листков и прочел: «Расписка. Я, Авдеева А. И., являющаяся единственной родственницей Авдеевой Людмилы Петровны, согласна с выездом моей племянницы на работу за рубеж и обязуюсь никаких претензий международному агентству „Подиум“ не предъявлять».
К досаде Батурина, ни редактор, ни сотрудники журнала не заметили посторонних. Гогин точно не приходил, о Ягуткине и музыканте они не имели понятия, как, впрочем, и о юноше с девушкой, которые были на похоронах. Все отсылали к вахтеру, но в том-то и дело, что вахтер куда-то запропастился.
— К семи точно будет, — успокоил полковника редактор.
Батурин посмотрел на часы и сильно занервничал. За это время можно было дважды доехать до управления. Однако секретарь не звонила. Значит, Чекушкин еще в пути. Молчал почему-то и оперуполномоченный.
Полковник трижды набирал домашний номер Чекушкина, но по нему не отвечали. Однако вскоре зазвонил «сотовый». Это дал о себе знать Игошин. Его голос был унылым.
— Произвели обыск в машине Скатова. Ничего существенного не обнаружили. Сняли отпечатки с руля.
— Срочно отправьте на экспертизу!
— Отпечатки уже проверили на идентичность. Не совпадают. Консьержу показали фото Скатова. Утверждает, что не он.
— В этом я не сомневался. Римме Герасимовне звонили?
— Да. С ней мы договорились на завтра.
— Хорошо. Подъезжайте в контору. И прихватите фотороботы. Если появится Чекушкин, сразу дайте мне знать.
Еще через полчаса наконец позвонил оперуполномоченный.
— Хозяин квартиры так и не появился. Мне продолжать ждать?
— Ждите. Как явится, сразу информируйте!
Батурин нервно посмотрел на часы. После звонка Чекушкина прошло два часа. А обещал появиться через час. Куда он исчез? За это время успели съездить домой к вахтеру. Но и там никого. Ничего не оставалось, как вернуться в управление.
Когда по возвращении полковник взглянул на фотороботы, составленные со слов консьержа, у него дернулась щека. Кто из них мужчина, а кто женщина — понять было невозможно. Две одинаковые физиономии в одинаковых очках и одинаковых бейсболках невозмутимо смотрели на сыщика.
В страшном напряжении прошло еще около часа. Наконец позвонил оперуполномоченный.
— Только что пришла хозяйка. Она мне сказала, что Чекушкин уже здесь не живет лет эдак двадцать.
Вот тут-то и выяснилось, что в редакции записан старый адрес завотделом критики. А новый они не знают. Пока нашли его адрес, прошло еще минут двадцать. К этому времени Батурина уже трясло. Он позвонил следователю прокуратуры и вкратце обрисовал ситуацию.
— Все понял! Сейчас выезжаю! — произнес он коротко.
К дому Чекушкина они подъехали одновременно. Одновременно вышли из машин и пожали друг другу руки. Они поднялись на четвертый этаж и позвонили в квартиру. Но никто не ответил.
— Ну, что? Будем взламывать дверь, — радостно улыбнулся Игошин.
Полковник со следователем переглянулись.
— Сначала опросим соседей.
Молодой сосед слева по поводу литератора ничего вразумительного не сказал, поскольку явился с работы всего полчаса назад. Но за эти полчаса он ручался, что от соседа не донеслось ни звука. Соседка справа, пенсионерка с недовольным лицом, сообщила, что полтора часа назад за стеной соседа слышалась какая-то возня и, кажется, пьяные хрипы.
— Такое ощущение, что дрался с собутыльником.
— Дрался, говорите? — нахмурил брови следователь прокуратуры. — И часто он дерется?
— Часто! — вздохнула соседка. — Особенно со своим товарищем из журнала, который приезжает к нему с молодой девкой.
— Вот теперь ломаем! — щелкнул пальцами Батурин.
— Вы берете на себя ответственность? — подозрительно сощурился следователь.
— Беру.
— Тогда нужно послать за слесарем.
Оба соседа с готовностью согласились быть понятыми.
Когда вошли в прихожую, сразу пахнуло табаком и перегаром. Запах был настолько застоявшимся, что женщина заткнула нос. Миновав довольно длинный коридор, подошли к дверям. Батурин вытащил пистолет и толкнул двери. То, что предстало перед ними, заставило содрогнуться. Понятые, как по команде, попятились.
Хозяин квартиры с окровавленным лицом висел под потолком на том же крюке, что и люстра. Конец веревки был привязан к тяжелой ножке комода. Еще не вникая в детали, можно было сказать, что это убийство как две капли воды было похоже на убийство Ахеева. Жертву сначала вырубили, затем накинули на шею петлю и вздернули. Следователь прокуратуры поднес к уху телефон и сурово произнес:
— Срочно экспертную группу. Записывайте адрес…
После обработки места происшествия главный эксперт подошел к следователю и развел руками.
— Отпечатков пальцев нет. Убийцы орудовали в перчатках.
— Их было много?
— Двое. Мужчина и женщина. Это мы определили по следам обуви. У женщины нога тридцать шестого размера. Она была в кроссовках. У мужчины сорок пятый размер ноги. Он был в ботинках на каучуковой подошве. Судя по всему, хозяин сам открыл дверь. Возможно, он хотел выйти из квартиры, поскольку был обут. Но на пороге получил сильный удар в нос. От удара кулаком он отлетел на полтора метра. В этом месте полы залиты кровью. После чего мужчина, не дав ему опомниться, втащил его в зал и слегка придушил. Пока хозяин приходил в себя, неизвестный при помощи стула накинул веревку на крючок, после чего надел петлю на шею и вздернул к потолку. Смерть наступила от удушения приблизительно в пятнадцать тридцать. Или около этого. Женщина не принимала участия в убийстве. Она даже не прошла в комнату.
— На ваш взгляд, убийца тот же, что вздернул Ахеева? — поинтересовался следователь у Батурина.
— Вне всякого сомнения, — ответил полковник. — Даже толщина веревок и узлы идентичны. Веревку, видимо, покупали в одном магазине с расчетом на не сколько жертв…
— Да, вот еще, — вспомнил эксперт и протянул следователю три согнутых пополам листка. — Это найдено в кармане жертвы.
Следователь развернул один из листков и прочел: «Расписка. Я, Авдеева А. И., являющаяся единственной родственницей Авдеевой Людмилы Петровны, согласна с выездом моей племянницы на работу за рубеж и обязуюсь никаких претензий международному агентству „Подиум“ не предъявлять».
5
После допроса Инга поехала в институт Склифосовско го, чтобы увидеться с Юлькой. Она не помнила, как ей удалось беспрепятственно проникнуть в лечебное заведение и разыскать покои, в которых лежала подруга. Но когда Инга зашла в палату, то в ужасе застыла. На кровати сидела сгорбленная, седая старушка с серым лицом и отсутствующим взглядом. Это была Юлька, но, боже мой, что с нею сталось… Ее глаза были как две черные воронки, а вид совершенно невменяем. Она была в палате одна и на приход подруги не среагировала ни малейшим движением.
Было жутко приближаться к ней, однако посетительница, преодолев страх, подошла к ее кровати и села рядом. Юлька не шелохнулась. Инга коснулась ее руки и заплакала. Подруга была как каменная. В это время в покои вошла медсестра. Она вытаращила глаза, молча подошла к посетительнице и, взяв за руку, поволокла из палаты вон.
— Инга, — услышала девушка слабый Юлькин голос. — Подожди…
Девушка оглянулась. Юлька сидела в той же позе, отрешенно глядя в пустоту.
— Возьми на себя ритуальные хлопоты, — произнесла она, не повернув головы. — Ключ у тебя есть. Деньги на верхней полке в шкафу.
Инга вырвалась из рук сестры и бросилась к подруге.
— Да-да! Конечно! Я возьму! Я сделаю все, как скажешь! — залепетала Инга, горячо обнимая подругу.
Но та будто ничего не слышала. Медсестра схватила посетительницу за шиворот и грубо вытолкнула в коридор. Юлька даже не подняла головы.
В тот день, носясь по погребальным салонам, Инга на время забыла о том ужасе, который случился с ней.
Только после всего того, как все было оформлено, Инга вспомнила о чудовище, затаившемся у нее под сердцем. «Сделать аборт, и дело с концом», — сказала она себе и направилась в женскую консультацию на Малой Бронной.
У дверей в поликлинику ее неожиданно охватил ужас, холодный пот пробил внезапно ослабевшее тело. В голове мелькнуло, что если потусторонние силы избрали ее чрево для рождения демона, то аборт ей сделать не позволят. А если позволят, то жестоко за это накажут.
Тем не менее она без особых препятствий получила направление в стационар и, когда вышла на улицу, вздохнула с неописуемым облегчением. Через три дня ей вычистят чрево, и через месяц она забудет об этом кошмаре.
Девушка побрела к метро «Пушкинская» и вдруг почувствовала тошноту и головокружение, однако взяла себя в руки, осторожно развернулась и пошла в противоположную сторону. Тошнота понемногу проходила, но головокружение еще оставалось. Девушка инстинктивно почувствовала, что сейчас ей нужно быть там, где меньше всего народу. Несчастная медленно брела по пустынной Малой Бронной, но ее сознание летало где-то над крышами зданий. «Это сейчас пройдет», — успокаивала себя Инга. И действительно, через некоторое время она почувствовала себя лучше.
Однако полностью девушка очнулась, когда услышала, что сзади ее окликают. Она оглянулась на катившуюся за ней иномарку и затряслась от ужаса. В машине сидели те самые подонки, которые надругались над ней два года назад. Инга прибавила шаг и свернула к театру.
«Вольво» как ни в чем не бывало завернул за ней. Фирмачи с дебильными лицами высунулись из окон и принялись наперебой приглашать ее в ресторан. Инга не отвечала. Девушка с ужасом вспомнила, что, по коварному стечению обстоятельств, она и одета сегодня, как в тот день: в короткую темную юбочку и белую блузку с вызывающим вырезом на груди. Ее опасения подтвердились. Один из них, кажется, вспомнил юную покорительницу мужчин первой категории. И в ту же минуту хамский хохот сотряс Малую Бронную. Инга почти перешла на бег, но в ту же минуту услышала, как сзади хлопнули дверцы. Двое из них догнали беглянку, преградили дорогу и уже менее деликатным тоном предложили остаток вечера провести в незабываемой компании. Инга послала их к черту и вырвала руку. Они грубо схватили за локти и заржали.
Несчастная затряслась и подумала, что сейчас, наверное, следует кричать и звать милицию, но внутри все заиндевело. Прохожие трусливо прятали глаза и проходили мимо. Все кончилось бы очень плачевно, если бы не мужчина, внимательно наблюдавший эту сцену из-под козырька театра. Бандиты уже почти затолкали ее на заднее сиденье, как вдруг не хилого вида парнишка сошел с крыльца театра и быстрым шагом направился к ним. Орлы занервничали, однако девушку не отпустили.
— Все нормально, мужик! Иди своей дорогой, — загоготали они в три голоса.
Но мужик не пошел своей дорогой. Он молча приблизился к одному из них и со знанием дела вывернул ему руку. Второй трусливо попятился и крикнул:
— Сказано тебе, вали отсюда, козел!
В ту же секунду из машины с монтажкой в руках выскочил третий, но мужчина не сдвинулся с места. Освободившаяся девушка не замедлила спрятаться за спину своего спасителя. Парни напирали, дико матерясь и угрожающе размахивая монтажкой, но мужчина и не подумал отступить. Он вынул из кармана нож, щелкнул кнопкой и, ни слова не говоря, поднес к горлу самого крикливого. Крикун тут же замолчал, а его товарищи отпрянули назад.
— Ладно, чувак! Стой здесь. Мы сейчас подъедем! — пригрозили ребятишки осипшими голосами и позорно прыгнули в машину.
После того, как они укатили, осыпав улицу грязными воплями и пустыми угрозами, мужчина спрятал нож и улыбнулся.
— Это ваши знакомые?
— Впервые вижу.
— Успокойтесь. Со мной вы в без опасности.
Инга вцепилась в его рукав и продолжала трястись до самого метро. Только в поезде она пришла в себя и украдкой присмотрелась к своему рыцарю. Ему было лет двадцать восемь, не больше. Лохмат, румян, могуч. В нем было что-то бычье и в то же время много добродушного. Но главное, он показался Инге до опупения знакомым.
У подъезда бык шумно вздохнул и как-то не по-мужски смутился.
— Таким красивым девушкам опасно ходить без телохранителя, — произнес он шутливо.
— Только где его взять? — улыбнулась она. — Кстати, мы с вами так и не познакомились. Как вас зовут?
— Марсель, — ответил мужчина.
Было жутко приближаться к ней, однако посетительница, преодолев страх, подошла к ее кровати и села рядом. Юлька не шелохнулась. Инга коснулась ее руки и заплакала. Подруга была как каменная. В это время в покои вошла медсестра. Она вытаращила глаза, молча подошла к посетительнице и, взяв за руку, поволокла из палаты вон.
— Инга, — услышала девушка слабый Юлькин голос. — Подожди…
Девушка оглянулась. Юлька сидела в той же позе, отрешенно глядя в пустоту.
— Возьми на себя ритуальные хлопоты, — произнесла она, не повернув головы. — Ключ у тебя есть. Деньги на верхней полке в шкафу.
Инга вырвалась из рук сестры и бросилась к подруге.
— Да-да! Конечно! Я возьму! Я сделаю все, как скажешь! — залепетала Инга, горячо обнимая подругу.
Но та будто ничего не слышала. Медсестра схватила посетительницу за шиворот и грубо вытолкнула в коридор. Юлька даже не подняла головы.
В тот день, носясь по погребальным салонам, Инга на время забыла о том ужасе, который случился с ней.
Только после всего того, как все было оформлено, Инга вспомнила о чудовище, затаившемся у нее под сердцем. «Сделать аборт, и дело с концом», — сказала она себе и направилась в женскую консультацию на Малой Бронной.
У дверей в поликлинику ее неожиданно охватил ужас, холодный пот пробил внезапно ослабевшее тело. В голове мелькнуло, что если потусторонние силы избрали ее чрево для рождения демона, то аборт ей сделать не позволят. А если позволят, то жестоко за это накажут.
Тем не менее она без особых препятствий получила направление в стационар и, когда вышла на улицу, вздохнула с неописуемым облегчением. Через три дня ей вычистят чрево, и через месяц она забудет об этом кошмаре.
Девушка побрела к метро «Пушкинская» и вдруг почувствовала тошноту и головокружение, однако взяла себя в руки, осторожно развернулась и пошла в противоположную сторону. Тошнота понемногу проходила, но головокружение еще оставалось. Девушка инстинктивно почувствовала, что сейчас ей нужно быть там, где меньше всего народу. Несчастная медленно брела по пустынной Малой Бронной, но ее сознание летало где-то над крышами зданий. «Это сейчас пройдет», — успокаивала себя Инга. И действительно, через некоторое время она почувствовала себя лучше.
Однако полностью девушка очнулась, когда услышала, что сзади ее окликают. Она оглянулась на катившуюся за ней иномарку и затряслась от ужаса. В машине сидели те самые подонки, которые надругались над ней два года назад. Инга прибавила шаг и свернула к театру.
«Вольво» как ни в чем не бывало завернул за ней. Фирмачи с дебильными лицами высунулись из окон и принялись наперебой приглашать ее в ресторан. Инга не отвечала. Девушка с ужасом вспомнила, что, по коварному стечению обстоятельств, она и одета сегодня, как в тот день: в короткую темную юбочку и белую блузку с вызывающим вырезом на груди. Ее опасения подтвердились. Один из них, кажется, вспомнил юную покорительницу мужчин первой категории. И в ту же минуту хамский хохот сотряс Малую Бронную. Инга почти перешла на бег, но в ту же минуту услышала, как сзади хлопнули дверцы. Двое из них догнали беглянку, преградили дорогу и уже менее деликатным тоном предложили остаток вечера провести в незабываемой компании. Инга послала их к черту и вырвала руку. Они грубо схватили за локти и заржали.
Несчастная затряслась и подумала, что сейчас, наверное, следует кричать и звать милицию, но внутри все заиндевело. Прохожие трусливо прятали глаза и проходили мимо. Все кончилось бы очень плачевно, если бы не мужчина, внимательно наблюдавший эту сцену из-под козырька театра. Бандиты уже почти затолкали ее на заднее сиденье, как вдруг не хилого вида парнишка сошел с крыльца театра и быстрым шагом направился к ним. Орлы занервничали, однако девушку не отпустили.
— Все нормально, мужик! Иди своей дорогой, — загоготали они в три голоса.
Но мужик не пошел своей дорогой. Он молча приблизился к одному из них и со знанием дела вывернул ему руку. Второй трусливо попятился и крикнул:
— Сказано тебе, вали отсюда, козел!
В ту же секунду из машины с монтажкой в руках выскочил третий, но мужчина не сдвинулся с места. Освободившаяся девушка не замедлила спрятаться за спину своего спасителя. Парни напирали, дико матерясь и угрожающе размахивая монтажкой, но мужчина и не подумал отступить. Он вынул из кармана нож, щелкнул кнопкой и, ни слова не говоря, поднес к горлу самого крикливого. Крикун тут же замолчал, а его товарищи отпрянули назад.
— Ладно, чувак! Стой здесь. Мы сейчас подъедем! — пригрозили ребятишки осипшими голосами и позорно прыгнули в машину.
После того, как они укатили, осыпав улицу грязными воплями и пустыми угрозами, мужчина спрятал нож и улыбнулся.
— Это ваши знакомые?
— Впервые вижу.
— Успокойтесь. Со мной вы в без опасности.
Инга вцепилась в его рукав и продолжала трястись до самого метро. Только в поезде она пришла в себя и украдкой присмотрелась к своему рыцарю. Ему было лет двадцать восемь, не больше. Лохмат, румян, могуч. В нем было что-то бычье и в то же время много добродушного. Но главное, он показался Инге до опупения знакомым.
У подъезда бык шумно вздохнул и как-то не по-мужски смутился.
— Таким красивым девушкам опасно ходить без телохранителя, — произнес он шутливо.
— Только где его взять? — улыбнулась она. — Кстати, мы с вами так и не познакомились. Как вас зовут?
— Марсель, — ответил мужчина.
6
На двух других листках были точно такие же расписки, адресованные международному агентству «Подиум». Одну написала тетка некой Анны Голубицыной, другую — мать какой-то Алены Кондратьевой. И та и другая не возражали, что их племянница и дочь будут работать за рубежом. И та и другая обещали не предъявлять никаких претензий к Международному агентству «Подиум».
— Завтра к полудню найдите мне это агентство, — приказал Батурин Игошину. — А сейчас поищите свидетелей.
Через полчаса свидетельница была найдена. Ею оказалась весьма разговорчивая пенсионерка со второго этажа. По ее уверению, эта парочка с самого начала показалась ей странной. А дело было так: в четвертом часу пенсионерка Майя Сорокина возвращалась из булочной. Подойдя к дому, она увидела, что у подъезда стоят двое: парень и девушка. Они не знали кода и ждали, когда кто-нибудь войдет или выйдет. Пенсионерка открыла чипом дверь и впустила их в подъезд, несмотря на то, что они ей показались подозрительными.
— Оба в черных очках, козырьки надвинуты чуть ли не на нос, физиономии воротят. Хотя ребята культурные, вежливые. Сердечно поблагодарили, когда я им позволила войти в подъезд.
— Вы вместе с ними ехали в лифте? — спросил следователь.
— Я никогда не езжу в лифте! — поморщилась пенсионерка. — Я живу на втором этаже. Если бы я даже жила на четвертом, то все равно ходила бы пешком. Потому что это полезно для здоровья.
— То есть после того, как вы вместе зашли в подъезд, вы отправились пешком, а они остались ждать лифт?
— Совершенно верно.
— Значит, вы их не особенно хорошо разглядели?
— Почему же? — обиделась Сорокина. — Как смогла, так и разглядела. Парень высокий, блондин, нос прямой, губы чайкой, на подбородке ямочка. Пользуется лосьоном «Менен», как мой зять. Одет в вельветовые джинсы и бежевую футболку. На плече черная сумка. Девушка на полторы головы ниже. Миловидная брюнетка, нос вздернутый, губы пухлые, над губой родинка. Одета в джинсовый костюм и белые кроссовки. Духи определить не удалось. Не успела. Извините!
Пенсионерка Сорокина развела руками и шумно вздохнула. Следователь с полковником переглянулись — более полной информации не услышишь даже от специалистов из группы «НН». Батурин вынул из кармана фотороботы и показал свидетельнице.
— Похожи? — спросил он, заранее не веря в то, что эти одинаковые физиономии могут быть на кого-то похожи.
— Да это они и есть! — всплеснула руками пенсионерка. — Один к одному…
Теперь никаких сомнений не было. Убийцы — те самые парень с девушкой, которые были на похоронах. Батурин хорошо разглядел их, когда они подошли к гробу. У девушки над губой была родинка, а у парня на подбородке ямочка.
Полковник посмотрел на часы и позвонил в редакцию журнала.
— Вахтер Васильев появился?
— А почему он должен появиться? — удивились на вахте. — Он отдежурил свою дневную смену. На ночь заступает Антонцев.
Пришлось снова звонить вахтеру домой. На этот раз трубку взяли, но Батурин не произнес ни слова. Главное, убедиться, что Васильев дома. Буквально через двадцать минут полковник со следователем уже звонили в квартиру. Когда хозяин открыл и окинул их взглядом, то даже не удивился. Он как-то затравленно улыбнулся и обреченно покачал головой.
— Войти-то можно? — спросил Батурин, не сводя глаз с хозяина.
— Да, конечно, — кивнул Васильев и безнадежно вздохнул.
Когда они сели за стол в маленькой кухоньке и посмотрели друг другу в глаза, вахтер скорчил обреченную физиономию и заговорил первым.
— Я догадываюсь, зачем вы пришли. Но я, ей-богу, не знаю, где она. Так что извините! Помочь не могу.
— Вы о ком? — поинтересовался следователь.
— Об Анне Голубицыной, — поднял брови хозяин. — Или вы по другому поводу?
— Нет, не по другому, — нахмурился Батурин. — Вы еще не в курсе, что два часа назад вздернули второго сотрудника вашего журнала, Арнольда Евсеевича Чекушкина.
Васильев даже не испугался. Он перевел взгляд с полковника на следователя прокуратуры и произнес:
— Этого и следовало ожидать. Когда сегодня днем она явилась в журнал, то я так и понял, что Аннушка пришла не ко мне, а по его душу.
— Потому что попросила его адрес?
Хозяин утвердительно кивнул.
— Ну, что ж, мы вас слушаем, — произнес Батурин, устраиваясь поудобней. — Рассказывайте все, что знаете об этой истории. Начните с Анны. Кто она. И что это за парень, который был с ней на похоронах.
— Парня я не знаю, — поморщился Васильев. — Я его видел только один раз на кладбище.
— Разве он не приходил с Анной в журнал?
— Приходил. Но ко мне в дежурку не зашел, остался ждать в коридоре. — Хозяин немного помолчал, затем, собравшись с мыслями, начал: — В общем, с Анютой история банальная: отца нет, мать — пьяница. Жили они в доме напротив. Как ни иду, бывало, с работы, всегда ее вижу во дворе. Сидит на лавочке или в песочнице ковыряется. Все понятно: мамаша привела собутыльников. Когда у меня супруга была жива, мы часто ее брали к себе. Покормим, а то и спать уложим. Потом ее мамашу лишили родительских прав и выселили из квартиры. Анюта стала жить с теткой. Ничего так девочка стала, ухоженная, сытая, блеск в глазах появился. Подросла, стала стихи писать. Ну, я по дурости и привел ее к Вороновичу. Он тогда занимался с молодыми поэтами. Точнее, поэтессами.
Васильев замолчал и угрюмо уткнулся в стол.
— Я виноват, — вздохнул он. — Мне и в голову не пришло, что он ее совратит. Я ведь не знал, что он портил молодых девушек. Мне об этом рассказали потом. Но уже было поздно. Анна так в него влюбилась, что было больно смотреть.
Сторож поднял глаза на следователя и прослезился.
— А ведь вы знаете, что пишут стихи только те, у кого надлом или у кого жизнь наперекосяк, или от одиночества, как Анна. У всех поэтесс, которые ходили к нему, было в семьях неблагополучно. Вот он их неблагополучием и пользовался, потому что заступиться за них было некому. Словом, Анюту они потом на пару с Чекушкиным продали туркам.
— Откуда вам это известно? — спросил следователь.
— А вы думаете, они скрывали? Когда я спросил у Сигизмундовича, куда делась Анюта, он так мне прямо и ответил, со смехом: «Я продал ее Чекушкину». А Чекушкин мне сказал, что перепродал ее какому-то турку. Словом, видят, что у девушки никого нет, и пустили ее по рукам. Вот так! Ну, я думал все! Сгинула девка ни за что, как сгинули ее предшественницы Люда Авдеева и Алена Кондратьева, которых Чекушкин тоже сплавил за рубеж. Как вдруг Анна неожиданно объявилась. Жива и невредима. Да еще с женихом. Я очень за нее порадовался.
— Где живет ее тетка? — спросил следователь.
— Тетку вы тоже не найдете! — вздохнул сторож. — Она умерла полтора года назад. В ее квартиру въехали какие-то беженцы из Ташкента. А где остановилась Анюта, я не знаю.
— Завтра к полудню найдите мне это агентство, — приказал Батурин Игошину. — А сейчас поищите свидетелей.
Через полчаса свидетельница была найдена. Ею оказалась весьма разговорчивая пенсионерка со второго этажа. По ее уверению, эта парочка с самого начала показалась ей странной. А дело было так: в четвертом часу пенсионерка Майя Сорокина возвращалась из булочной. Подойдя к дому, она увидела, что у подъезда стоят двое: парень и девушка. Они не знали кода и ждали, когда кто-нибудь войдет или выйдет. Пенсионерка открыла чипом дверь и впустила их в подъезд, несмотря на то, что они ей показались подозрительными.
— Оба в черных очках, козырьки надвинуты чуть ли не на нос, физиономии воротят. Хотя ребята культурные, вежливые. Сердечно поблагодарили, когда я им позволила войти в подъезд.
— Вы вместе с ними ехали в лифте? — спросил следователь.
— Я никогда не езжу в лифте! — поморщилась пенсионерка. — Я живу на втором этаже. Если бы я даже жила на четвертом, то все равно ходила бы пешком. Потому что это полезно для здоровья.
— То есть после того, как вы вместе зашли в подъезд, вы отправились пешком, а они остались ждать лифт?
— Совершенно верно.
— Значит, вы их не особенно хорошо разглядели?
— Почему же? — обиделась Сорокина. — Как смогла, так и разглядела. Парень высокий, блондин, нос прямой, губы чайкой, на подбородке ямочка. Пользуется лосьоном «Менен», как мой зять. Одет в вельветовые джинсы и бежевую футболку. На плече черная сумка. Девушка на полторы головы ниже. Миловидная брюнетка, нос вздернутый, губы пухлые, над губой родинка. Одета в джинсовый костюм и белые кроссовки. Духи определить не удалось. Не успела. Извините!
Пенсионерка Сорокина развела руками и шумно вздохнула. Следователь с полковником переглянулись — более полной информации не услышишь даже от специалистов из группы «НН». Батурин вынул из кармана фотороботы и показал свидетельнице.
— Похожи? — спросил он, заранее не веря в то, что эти одинаковые физиономии могут быть на кого-то похожи.
— Да это они и есть! — всплеснула руками пенсионерка. — Один к одному…
Теперь никаких сомнений не было. Убийцы — те самые парень с девушкой, которые были на похоронах. Батурин хорошо разглядел их, когда они подошли к гробу. У девушки над губой была родинка, а у парня на подбородке ямочка.
Полковник посмотрел на часы и позвонил в редакцию журнала.
— Вахтер Васильев появился?
— А почему он должен появиться? — удивились на вахте. — Он отдежурил свою дневную смену. На ночь заступает Антонцев.
Пришлось снова звонить вахтеру домой. На этот раз трубку взяли, но Батурин не произнес ни слова. Главное, убедиться, что Васильев дома. Буквально через двадцать минут полковник со следователем уже звонили в квартиру. Когда хозяин открыл и окинул их взглядом, то даже не удивился. Он как-то затравленно улыбнулся и обреченно покачал головой.
— Войти-то можно? — спросил Батурин, не сводя глаз с хозяина.
— Да, конечно, — кивнул Васильев и безнадежно вздохнул.
Когда они сели за стол в маленькой кухоньке и посмотрели друг другу в глаза, вахтер скорчил обреченную физиономию и заговорил первым.
— Я догадываюсь, зачем вы пришли. Но я, ей-богу, не знаю, где она. Так что извините! Помочь не могу.
— Вы о ком? — поинтересовался следователь.
— Об Анне Голубицыной, — поднял брови хозяин. — Или вы по другому поводу?
— Нет, не по другому, — нахмурился Батурин. — Вы еще не в курсе, что два часа назад вздернули второго сотрудника вашего журнала, Арнольда Евсеевича Чекушкина.
Васильев даже не испугался. Он перевел взгляд с полковника на следователя прокуратуры и произнес:
— Этого и следовало ожидать. Когда сегодня днем она явилась в журнал, то я так и понял, что Аннушка пришла не ко мне, а по его душу.
— Потому что попросила его адрес?
Хозяин утвердительно кивнул.
— Ну, что ж, мы вас слушаем, — произнес Батурин, устраиваясь поудобней. — Рассказывайте все, что знаете об этой истории. Начните с Анны. Кто она. И что это за парень, который был с ней на похоронах.
— Парня я не знаю, — поморщился Васильев. — Я его видел только один раз на кладбище.
— Разве он не приходил с Анной в журнал?
— Приходил. Но ко мне в дежурку не зашел, остался ждать в коридоре. — Хозяин немного помолчал, затем, собравшись с мыслями, начал: — В общем, с Анютой история банальная: отца нет, мать — пьяница. Жили они в доме напротив. Как ни иду, бывало, с работы, всегда ее вижу во дворе. Сидит на лавочке или в песочнице ковыряется. Все понятно: мамаша привела собутыльников. Когда у меня супруга была жива, мы часто ее брали к себе. Покормим, а то и спать уложим. Потом ее мамашу лишили родительских прав и выселили из квартиры. Анюта стала жить с теткой. Ничего так девочка стала, ухоженная, сытая, блеск в глазах появился. Подросла, стала стихи писать. Ну, я по дурости и привел ее к Вороновичу. Он тогда занимался с молодыми поэтами. Точнее, поэтессами.
Васильев замолчал и угрюмо уткнулся в стол.
— Я виноват, — вздохнул он. — Мне и в голову не пришло, что он ее совратит. Я ведь не знал, что он портил молодых девушек. Мне об этом рассказали потом. Но уже было поздно. Анна так в него влюбилась, что было больно смотреть.
Сторож поднял глаза на следователя и прослезился.
— А ведь вы знаете, что пишут стихи только те, у кого надлом или у кого жизнь наперекосяк, или от одиночества, как Анна. У всех поэтесс, которые ходили к нему, было в семьях неблагополучно. Вот он их неблагополучием и пользовался, потому что заступиться за них было некому. Словом, Анюту они потом на пару с Чекушкиным продали туркам.
— Откуда вам это известно? — спросил следователь.
— А вы думаете, они скрывали? Когда я спросил у Сигизмундовича, куда делась Анюта, он так мне прямо и ответил, со смехом: «Я продал ее Чекушкину». А Чекушкин мне сказал, что перепродал ее какому-то турку. Словом, видят, что у девушки никого нет, и пустили ее по рукам. Вот так! Ну, я думал все! Сгинула девка ни за что, как сгинули ее предшественницы Люда Авдеева и Алена Кондратьева, которых Чекушкин тоже сплавил за рубеж. Как вдруг Анна неожиданно объявилась. Жива и невредима. Да еще с женихом. Я очень за нее порадовался.
— Где живет ее тетка? — спросил следователь.
— Тетку вы тоже не найдете! — вздохнул сторож. — Она умерла полтора года назад. В ее квартиру въехали какие-то беженцы из Ташкента. А где остановилась Анюта, я не знаю.
7
Она была в черном и настолько отрешена от всего земного, что на нее смотрели со страхом. К вдове подходили выражать соболезнования, но ближе чем на два метра приближаться не решались даже родственники. За все время похорон Юлька не обронила ни единой слезинки и не произнесла ни звука. Только после того, как могилу засыпали землей, женщина в черном неестественно дернулась, и ее понесло куда-то в сторону. Но упасть вдове не дали. Трое мужчин участливо подхватили женщину и вернули в вертикальное положение. Она высвободилась из их рук и пошла сама, хоть и не очень твердым шагом. Инга следовала в шаге от нее, чтобы в случае необходимости броситься подруге на помощь. Вот тут-то навстречу и попалась другая похоронная процессия.
Первый, кого сразу узнала Инга, был Чекушкин. Вслед за ним девушка заметила редактора, вахтера, одноклассника Го-гина и только после этого решилась заглянуть в гроб. Инга вздрогнула. В гробу лежал Воронович. «Бывает же такое совпадение», — подумала она, и в эту минуту Юлька произнесла:
— Останься проститься с ним.
Вот таким образом девушка попала на похороны к Вороновичу, идти на которые не планировала. Да и не до Вороно-вича ей было в тот день. Сразу же после поминок она хотела поехать к Юльке, но Юлька никого не хотела видеть. В тот день она отключила телефон, а без звонка подруга приехать не решилась. Телефон был отключен и в последующие два дня, и только на третий к вечеру Инге удалось дозвониться.
Первый, кого сразу узнала Инга, был Чекушкин. Вслед за ним девушка заметила редактора, вахтера, одноклассника Го-гина и только после этого решилась заглянуть в гроб. Инга вздрогнула. В гробу лежал Воронович. «Бывает же такое совпадение», — подумала она, и в эту минуту Юлька произнесла:
— Останься проститься с ним.
Вот таким образом девушка попала на похороны к Вороновичу, идти на которые не планировала. Да и не до Вороно-вича ей было в тот день. Сразу же после поминок она хотела поехать к Юльке, но Юлька никого не хотела видеть. В тот день она отключила телефон, а без звонка подруга приехать не решилась. Телефон был отключен и в последующие два дня, и только на третий к вечеру Инге удалось дозвониться.