— Может, этот синяк на шее оставил чей-то палец?
— Почему нет? — ответил патологоанатом. — Но когда душат, обычно оказывают сопротивление. Что-то не похоже, чтобы жертва сопротивлялась.
«Вот-вот, — подумал следователь. — И медэксперт так же думает». Итак, жертва не думала сопротивляться, когда ей пальцами перекрывали сонную артерию. Это, по меньшей мере, странно. Тут одно из двух: либо жертва была в шоке, либо удушение произошло слишком неожиданно. Также очевидно и то, что Воронович хорошо знал убийцу, поэтому не поднял шума. Тут сомнений никаких: преступник был частым гостем в редакции. Об этом свидетельствует и то, что Воронович, войдя в кабинет и увидев постороннего человека, не поднял шума, несмотря на то, что с потолка свисала петля. Хотя подобное не могло не насторожить. И наконец, преступник хорошо знал двор. Он вылез из кабинета не торопясь, а значит, не опасаясь, что его могут заметить из соседних окон. Вывод: он хорошо изучил распорядок соседних контор, окна которых выходят во двор, а значит, знал, что рабочий день у большинства из них начинается с девяти. Он покинул двор самое большее двадцать минут девятого.
Теперь об убийце. Тут напрашивается естественный вопрос: кому, кроме Ягуткина, нужно убийство Вороновича? Разумеется, его жене. Такая мысль пришла следователю сразу после того, как он узнал, что Римма Герасимовна утаивает от любовника очень важный факт, который в один день мог кардинально переменить их жизнь. Это подозрение, что вдова не так проста, как хочет казаться, подтвердил и водитель, случайно увидевший, как она садилась в машину поэта Скатова. Однако ничего не происходит случайно!
— Так-так, — бормотал себе под нос следователь, напрягаясь от нахлынувших догадок. — Значит, ей Ягуткин больше не нужен. Ей нужен орел! Ну-ну.
Начальник следственного отдела вызвал Игошина.
— Задача очень деликатная, — поднял палец Батурин. — Нужно сегодня же выяснить, действительно ли у мадам Воронович роман с этим поэтом Скатовым. Если это действительно так, вы должны каким-то образом добыть его отпечатки пальцев. Задача ясна?
Игошин кивнул и удалился с радостной улыбкой. Теперь самое время заняться юной любовницей покойного, утверждавшей, что знает убийцу. Это, конечно, не серьезно, но чем черт не шутит? Следователь позвонил психологу, который после него беседовал с девушкой, и полюбопытствовал, можно ли доверять ее информации. Тот по поводу Инги сочувственно поцокал языком:
— Боюсь, что девушке не только нельзя верить, ее даже нельзя допрашивать. У нее все признаки параноидального бреда. Я ей выписал направление на обследование.
— Неужели так плоха? — нахмурился следователь.
— У нее классическая шизофрения. Она утверждает, что переспала с Сатаной и теперь ждет от него ребенка. Как вам такие заявочки, Анатолий Семенович? Еще она уверяет, что из-за этого погибло трое ее друзей.
— Из-за того, что переспала?
— Ну да! У них такой сатанинский закон. Чтобы зачать демона, нужно погубить три души. А чтобы нормально разродиться — нужно загубить девять.
— Сурово, — усмехнулся Батурин. — А что, она действительно беременна?
— Вот этого я не знаю. С ее слов как бы да. Во всяком случае, она рассказывала, что, когда ходила в женскую консультацию, чтобы взять направление на аборт, на нее напали трое бандитов. Они якобы привязались к ней сразу, как только она вышла из женской консультации. Бандиты преследовали ее на «Вольво» от Макдоналдса до театра на Бронной. Потом выскочили и поволокли ее в машину при всем честном народе. Если бы не какой-то мужчина, то ее бы уже не было в живых. Вот такие фантазии у этой девушки. А вы спрашиваете, верить ли ее информации?
— На Бронной, говорите, — не поверил ушам следователь. — А когда это было?
— Ну, конечно же, в пятницу тринадцатого, — засмеялся психолог. — Но это только цветочки, Анатолий Семенович. В этот же день, по ее словам, произошло еще несколько ужасных событий. Приезжает она утром к одной своей знакомой, а у нее в доме два трупа. Тогда она едет к другому знакомому, а он, как назло, повесился. Тогда она бежит домой к маме, но мамы дома нет, и покоя тоже нет. Приезжает милиция и тащит ее на допрос по поводу ее повешенного друга. После этого она отправляется в женскую консультацию, — куда же еще можно отправиться после допроса? — и вот тут на нее нападают бандиты. Просто фильм ужасов, Анатолий Семенович! Не находите? Однако следователю было не до смеха.
— Как вы думаете, с чем связана ее шизофрения? — спросил он озабоченно.
— Думаю, она сильно чем-то напугана.
14
15
16
17
18
— Почему нет? — ответил патологоанатом. — Но когда душат, обычно оказывают сопротивление. Что-то не похоже, чтобы жертва сопротивлялась.
«Вот-вот, — подумал следователь. — И медэксперт так же думает». Итак, жертва не думала сопротивляться, когда ей пальцами перекрывали сонную артерию. Это, по меньшей мере, странно. Тут одно из двух: либо жертва была в шоке, либо удушение произошло слишком неожиданно. Также очевидно и то, что Воронович хорошо знал убийцу, поэтому не поднял шума. Тут сомнений никаких: преступник был частым гостем в редакции. Об этом свидетельствует и то, что Воронович, войдя в кабинет и увидев постороннего человека, не поднял шума, несмотря на то, что с потолка свисала петля. Хотя подобное не могло не насторожить. И наконец, преступник хорошо знал двор. Он вылез из кабинета не торопясь, а значит, не опасаясь, что его могут заметить из соседних окон. Вывод: он хорошо изучил распорядок соседних контор, окна которых выходят во двор, а значит, знал, что рабочий день у большинства из них начинается с девяти. Он покинул двор самое большее двадцать минут девятого.
Теперь об убийце. Тут напрашивается естественный вопрос: кому, кроме Ягуткина, нужно убийство Вороновича? Разумеется, его жене. Такая мысль пришла следователю сразу после того, как он узнал, что Римма Герасимовна утаивает от любовника очень важный факт, который в один день мог кардинально переменить их жизнь. Это подозрение, что вдова не так проста, как хочет казаться, подтвердил и водитель, случайно увидевший, как она садилась в машину поэта Скатова. Однако ничего не происходит случайно!
— Так-так, — бормотал себе под нос следователь, напрягаясь от нахлынувших догадок. — Значит, ей Ягуткин больше не нужен. Ей нужен орел! Ну-ну.
Начальник следственного отдела вызвал Игошина.
— Задача очень деликатная, — поднял палец Батурин. — Нужно сегодня же выяснить, действительно ли у мадам Воронович роман с этим поэтом Скатовым. Если это действительно так, вы должны каким-то образом добыть его отпечатки пальцев. Задача ясна?
Игошин кивнул и удалился с радостной улыбкой. Теперь самое время заняться юной любовницей покойного, утверждавшей, что знает убийцу. Это, конечно, не серьезно, но чем черт не шутит? Следователь позвонил психологу, который после него беседовал с девушкой, и полюбопытствовал, можно ли доверять ее информации. Тот по поводу Инги сочувственно поцокал языком:
— Боюсь, что девушке не только нельзя верить, ее даже нельзя допрашивать. У нее все признаки параноидального бреда. Я ей выписал направление на обследование.
— Неужели так плоха? — нахмурился следователь.
— У нее классическая шизофрения. Она утверждает, что переспала с Сатаной и теперь ждет от него ребенка. Как вам такие заявочки, Анатолий Семенович? Еще она уверяет, что из-за этого погибло трое ее друзей.
— Из-за того, что переспала?
— Ну да! У них такой сатанинский закон. Чтобы зачать демона, нужно погубить три души. А чтобы нормально разродиться — нужно загубить девять.
— Сурово, — усмехнулся Батурин. — А что, она действительно беременна?
— Вот этого я не знаю. С ее слов как бы да. Во всяком случае, она рассказывала, что, когда ходила в женскую консультацию, чтобы взять направление на аборт, на нее напали трое бандитов. Они якобы привязались к ней сразу, как только она вышла из женской консультации. Бандиты преследовали ее на «Вольво» от Макдоналдса до театра на Бронной. Потом выскочили и поволокли ее в машину при всем честном народе. Если бы не какой-то мужчина, то ее бы уже не было в живых. Вот такие фантазии у этой девушки. А вы спрашиваете, верить ли ее информации?
— На Бронной, говорите, — не поверил ушам следователь. — А когда это было?
— Ну, конечно же, в пятницу тринадцатого, — засмеялся психолог. — Но это только цветочки, Анатолий Семенович. В этот же день, по ее словам, произошло еще несколько ужасных событий. Приезжает она утром к одной своей знакомой, а у нее в доме два трупа. Тогда она едет к другому знакомому, а он, как назло, повесился. Тогда она бежит домой к маме, но мамы дома нет, и покоя тоже нет. Приезжает милиция и тащит ее на допрос по поводу ее повешенного друга. После этого она отправляется в женскую консультацию, — куда же еще можно отправиться после допроса? — и вот тут на нее нападают бандиты. Просто фильм ужасов, Анатолий Семенович! Не находите? Однако следователю было не до смеха.
— Как вы думаете, с чем связана ее шизофрения? — спросил он озабоченно.
— Думаю, она сильно чем-то напугана.
14
Еще на пороге, вежливо представив молодого человека, Инга поняла, что ее тревоги по поводу косых Юлькиных взглядов были напрасны. Юлька не выразила никакого недовольства от их прихода. Гость с хозяйкой мило улыбнулись друг другу — по всей видимости, знакомый подруги пришелся Юльке по душе.
Они проследовали в зал, сели за столик и принялись светски беседовать. Инга молча отправилась на кухню протирать бокалы и вскрывать овощные консервы. В голове роилось, что у него с Юлькой, пожалуй, больше точек соприкосновения, но все равно орудовать на кухне консервным ножом — не совсем женское занятие.
Каждый раз, когда она вплывала в зал с тарелками в руках, собеседники поднимали на нее глаза, однако разговора не прерывали, будто Инга не более чем служанка, будто не она закадрила и привела сегодняшнего гостя.
Она злилась на Юльку, на себя, на него, но внешне оставалась милой и хладнокровной. Наконец, когда все было откупорено, расставлено, налито и намазано на хлеб, они расселись вокруг стола и начали чопорно чокаться. Но и тогда милая парочка не оставила своего разговора.
Инге было скучно их слушать. К тому же она все больше чувствовала себя лишней. От этого настроение портилось и очень хотелось курить. Не дождавшись тоста, она залпом опустошила второй бокал, затем третий, после чего с сигаретой во рту демонстративно ушла на кухню. Но ее кавалер, вопреки ожиданиям, не отправился следом. Расстроенно драконя в форточку, она с обидой слушала, как весело смеется хозяйка и как несет заумную чепуху ее самарский чувачок.
Когда некоторое время спустя Инга вернулась в компанию, то девушке показалось, что ее отсутствия никто не заметил. Они развеселились, разрумянились и теперь сыпали в тон друг другу идиотскими шутками.
— Если вы были египетской жрицей, значит, знания добра и зла давно открыты вашей сущности. Значит, ваша эволюция на Земле теоретически должна закончиться.
— Но, возможно, я здесь с определенной миссией.
— С определенной миссией приходят только святые, и то в качестве жертвы.
— А меня в детстве пытались принести в жертву! — засмеялась Юлька, и Инга подумала, что у подруги окончательно съехала крыша. Это от долгого отсутствия мужа.
Внезапно заболтавшаяся хозяйка взглянула на часы и мило присвистнула. Она виновато улыбнулась, извинилась и грациозно удалилась в спальню.
Сразу же сделалось тихо и неловко. Инга почувствовала, как насторожился гость, не знающий, что делать дальше: начать ли уже откланиваться или предложить еще ликера. «Никаких прощаний!» — решила твердо Инга.
Девушка томно вздохнула и меланхолично закурила. Затем, не спеша, поднялась с кресла и таинственно проследовала к окну. У окна она встала в такую позу, что у молодого человека перехватило дыхание. Сердце девушки слегка екнуло, когда она услышала сзади легкий скрип кресла. Он подошел совсем близко и горячо шепнул, коснувшись губами ее затылка:
— Мне уматывать, насколько я понял?
Искусительница выдержала паузу, неторопливо швырнула сигарету в окно и вдруг жарко обняла его за шею.
Они проследовали в зал, сели за столик и принялись светски беседовать. Инга молча отправилась на кухню протирать бокалы и вскрывать овощные консервы. В голове роилось, что у него с Юлькой, пожалуй, больше точек соприкосновения, но все равно орудовать на кухне консервным ножом — не совсем женское занятие.
Каждый раз, когда она вплывала в зал с тарелками в руках, собеседники поднимали на нее глаза, однако разговора не прерывали, будто Инга не более чем служанка, будто не она закадрила и привела сегодняшнего гостя.
Она злилась на Юльку, на себя, на него, но внешне оставалась милой и хладнокровной. Наконец, когда все было откупорено, расставлено, налито и намазано на хлеб, они расселись вокруг стола и начали чопорно чокаться. Но и тогда милая парочка не оставила своего разговора.
Инге было скучно их слушать. К тому же она все больше чувствовала себя лишней. От этого настроение портилось и очень хотелось курить. Не дождавшись тоста, она залпом опустошила второй бокал, затем третий, после чего с сигаретой во рту демонстративно ушла на кухню. Но ее кавалер, вопреки ожиданиям, не отправился следом. Расстроенно драконя в форточку, она с обидой слушала, как весело смеется хозяйка и как несет заумную чепуху ее самарский чувачок.
Когда некоторое время спустя Инга вернулась в компанию, то девушке показалось, что ее отсутствия никто не заметил. Они развеселились, разрумянились и теперь сыпали в тон друг другу идиотскими шутками.
— Если вы были египетской жрицей, значит, знания добра и зла давно открыты вашей сущности. Значит, ваша эволюция на Земле теоретически должна закончиться.
— Но, возможно, я здесь с определенной миссией.
— С определенной миссией приходят только святые, и то в качестве жертвы.
— А меня в детстве пытались принести в жертву! — засмеялась Юлька, и Инга подумала, что у подруги окончательно съехала крыша. Это от долгого отсутствия мужа.
Внезапно заболтавшаяся хозяйка взглянула на часы и мило присвистнула. Она виновато улыбнулась, извинилась и грациозно удалилась в спальню.
Сразу же сделалось тихо и неловко. Инга почувствовала, как насторожился гость, не знающий, что делать дальше: начать ли уже откланиваться или предложить еще ликера. «Никаких прощаний!» — решила твердо Инга.
Девушка томно вздохнула и меланхолично закурила. Затем, не спеша, поднялась с кресла и таинственно проследовала к окну. У окна она встала в такую позу, что у молодого человека перехватило дыхание. Сердце девушки слегка екнуло, когда она услышала сзади легкий скрип кресла. Он подошел совсем близко и горячо шепнул, коснувшись губами ее затылка:
— Мне уматывать, насколько я понял?
Искусительница выдержала паузу, неторопливо швырнула сигарету в окно и вдруг жарко обняла его за шею.
15
Разговор с психологом оставил у следователя тяжелый осадок. Конечно, он заметил, что девушка несколько заговаривается, но заметил не сразу. В тот день он и подумать не мог, что девушка больна до такой степени.
После невеселых раздумий Анатолий Семенович набрал рабочий номер жены и спросил:
— Ты в пятницу мне рассказывала, как на Бронной какие-то бандиты напали на девушку. Ты помнишь?
— Ну, помню. Только это не бандиты, а дебилы-подростки. Точнее, переростки.
— Это не важно. Ты можешь описать девушку?
— Могу, — хмыкнула жена. — Натуральная блондинка, ноги от ушей, глаза голубые — словом, полный стандартный набор. Даже описывать скучно. Тебе зачем?
— Во что она была одета? — спросил Батурин, игнорируя ее любопытство.
— Короткая юбка, белые босоножки. Светлая блузка…
Сомнений не было. Это была она. По крайней мере три события, произошедшие с ней в пятницу, не были больной фантазией: это смерть ее друга, допрос и нападение неизвестных. Несмотря на запрет психолога, следователь в тот же час позвонил Инге домой. Трубку взяла мама.
— Дочери нет дома, — произнесла она строго, после того как Батурин перечислил все свои регалии.
— Если не секрет, где она?
— А почему это интересует милицию? — подозрительно спросила мамаша.
— Вы разве не в курсе? — опешил следователь. — Она же главный свидетель.
— Свидетель чего? — испугалась женщина.
— Смерти Натана Вороновича.
— Что? — ужаснулись на том конце провода. — Он умер?
— Да! Повесился. У себя в редакции. Вы разве не знали?
— Слава богу! — облегченно выдохнула мамаша после некоторой паузы. — Извините, я не то хотела сказать. О покойниках плохо не говорят, но он просто заморочил голову моей красавице. Странно, что она ничего мне не рассказала. Инге не до него. Она молчит уже третий день. Понимаете, ей сейчас не до разговоров. Ее друзья погибли. После похорон в воскресенье она сама не своя.
— В воскресенье, говорите, — повторил следователь. — Вы сказали, что в воскресенье она была на похоронах своих знакомых?
— Мы с ней вместе ходили. Она едва стояла на ногах. Потом я уехала. Мне нужно было на работу. А она осталась на поминки.
— Извините за нескромный вопрос: на каком кладбище и в котором часу вы хоронили своих знакомых?
— На Новогиреевском, в час дня.
Этот факт удивил видавшего виды полковника милиции. В один и тот же день на одном и том же кладбище девушка с разницей в час хоронит своих друзей. Значит, то, что в пятницу тринадцатого июля умерли двое ее знакомых, тоже было правдой. Как тут не тронуться умом?
— Извините, от чего умерли ее друзья?
— Глупее смерти не придумаешь! Они отравились грибами.
Следователь вздрогнул. Он ожидал услышать что угодно, только не такую нелепицу. Вот уж действительно, глупее не вообразишь.
— Скажите, а к кому ваша дочь ездила в Самару?
— Что? — удивилась женщина. — В какую Самару? Кто вам сказал, что она ездила в Самару? Когда она ездила в Самару?
— Она мне сказала, что тринадцатого утром прибыла в Москву из Самары.
— Что за ерунда! — рассердилась женщина. — Вы, наверное, путаете. Она была у подруги, Юли. Ни в какую Самару моя дочь не ездила. Во всяком случае, я ничего об этом не слышала.
«Вот, кажется, добрались и до первой фантазии», — с удовлетворением отметил следователь и принялся тонко осведомляться об Ингином здоровье, намекая на ее пошатнувшуюся психику. Эти расспросы вызвали у женщины еще большее недоумение.
— Она, конечно, подавлена смертью своих друзей, но в целом чувствует себя как всегда. То есть нормально. Только зуб у нее сегодня разболелся.
— Хотите сказать, она в зубном? — скептично произнес следователь.
Вопрос вызвал у мамаши сразу два чувства беспокойство: и раздражение. Как и предполагал Батурин, маман оказалась не в курсе, что ее дочь беременна от Сатаны. Такая новость из уст представителя органов вызвала у женщины нервный смех. На этом разговор завершился.
«Значит, беременность тоже была фантазией. Это более чем странно, — подумал следователь. И еще подумал: Не разыгрывает ли девушка спектакль? Если бы она действительно сдвинулась по фазе, то первой, кто это заметил, несомненно, стала бы родная мать».
Через полчаса в кабинет ворвался Игошин. Вид у него был веселый, голос — бодрый, в глазах сиял охотничий блеск.
— Все выяснил от соседей! — радостно заявил он. — У Риммы Герасимовны, кажется, действительно роман с молодым дарованием. Вчера он заехал за ней в девять утра на своей машине и привез ее к нам, в управление. В половине двенадцатого соседи видели, как они подъехали к ее подъезду, а потом вместе поднялись в квартиру.
— Отпечатки пальцев добыли? — спросил следователь.
После невеселых раздумий Анатолий Семенович набрал рабочий номер жены и спросил:
— Ты в пятницу мне рассказывала, как на Бронной какие-то бандиты напали на девушку. Ты помнишь?
— Ну, помню. Только это не бандиты, а дебилы-подростки. Точнее, переростки.
— Это не важно. Ты можешь описать девушку?
— Могу, — хмыкнула жена. — Натуральная блондинка, ноги от ушей, глаза голубые — словом, полный стандартный набор. Даже описывать скучно. Тебе зачем?
— Во что она была одета? — спросил Батурин, игнорируя ее любопытство.
— Короткая юбка, белые босоножки. Светлая блузка…
Сомнений не было. Это была она. По крайней мере три события, произошедшие с ней в пятницу, не были больной фантазией: это смерть ее друга, допрос и нападение неизвестных. Несмотря на запрет психолога, следователь в тот же час позвонил Инге домой. Трубку взяла мама.
— Дочери нет дома, — произнесла она строго, после того как Батурин перечислил все свои регалии.
— Если не секрет, где она?
— А почему это интересует милицию? — подозрительно спросила мамаша.
— Вы разве не в курсе? — опешил следователь. — Она же главный свидетель.
— Свидетель чего? — испугалась женщина.
— Смерти Натана Вороновича.
— Что? — ужаснулись на том конце провода. — Он умер?
— Да! Повесился. У себя в редакции. Вы разве не знали?
— Слава богу! — облегченно выдохнула мамаша после некоторой паузы. — Извините, я не то хотела сказать. О покойниках плохо не говорят, но он просто заморочил голову моей красавице. Странно, что она ничего мне не рассказала. Инге не до него. Она молчит уже третий день. Понимаете, ей сейчас не до разговоров. Ее друзья погибли. После похорон в воскресенье она сама не своя.
— В воскресенье, говорите, — повторил следователь. — Вы сказали, что в воскресенье она была на похоронах своих знакомых?
— Мы с ней вместе ходили. Она едва стояла на ногах. Потом я уехала. Мне нужно было на работу. А она осталась на поминки.
— Извините за нескромный вопрос: на каком кладбище и в котором часу вы хоронили своих знакомых?
— На Новогиреевском, в час дня.
Этот факт удивил видавшего виды полковника милиции. В один и тот же день на одном и том же кладбище девушка с разницей в час хоронит своих друзей. Значит, то, что в пятницу тринадцатого июля умерли двое ее знакомых, тоже было правдой. Как тут не тронуться умом?
— Извините, от чего умерли ее друзья?
— Глупее смерти не придумаешь! Они отравились грибами.
Следователь вздрогнул. Он ожидал услышать что угодно, только не такую нелепицу. Вот уж действительно, глупее не вообразишь.
— Скажите, а к кому ваша дочь ездила в Самару?
— Что? — удивилась женщина. — В какую Самару? Кто вам сказал, что она ездила в Самару? Когда она ездила в Самару?
— Она мне сказала, что тринадцатого утром прибыла в Москву из Самары.
— Что за ерунда! — рассердилась женщина. — Вы, наверное, путаете. Она была у подруги, Юли. Ни в какую Самару моя дочь не ездила. Во всяком случае, я ничего об этом не слышала.
«Вот, кажется, добрались и до первой фантазии», — с удовлетворением отметил следователь и принялся тонко осведомляться об Ингином здоровье, намекая на ее пошатнувшуюся психику. Эти расспросы вызвали у женщины еще большее недоумение.
— Она, конечно, подавлена смертью своих друзей, но в целом чувствует себя как всегда. То есть нормально. Только зуб у нее сегодня разболелся.
— Хотите сказать, она в зубном? — скептично произнес следователь.
Вопрос вызвал у мамаши сразу два чувства беспокойство: и раздражение. Как и предполагал Батурин, маман оказалась не в курсе, что ее дочь беременна от Сатаны. Такая новость из уст представителя органов вызвала у женщины нервный смех. На этом разговор завершился.
«Значит, беременность тоже была фантазией. Это более чем странно, — подумал следователь. И еще подумал: Не разыгрывает ли девушка спектакль? Если бы она действительно сдвинулась по фазе, то первой, кто это заметил, несомненно, стала бы родная мать».
Через полчаса в кабинет ворвался Игошин. Вид у него был веселый, голос — бодрый, в глазах сиял охотничий блеск.
— Все выяснил от соседей! — радостно заявил он. — У Риммы Герасимовны, кажется, действительно роман с молодым дарованием. Вчера он заехал за ней в девять утра на своей машине и привез ее к нам, в управление. В половине двенадцатого соседи видели, как они подъехали к ее подъезду, а потом вместе поднялись в квартиру.
— Отпечатки пальцев добыли? — спросил следователь.
16
Все было здорово, но не так, как во сне. Во сне куда слаще. Во сне и Воронович орел, от одного вида которого у Инги мутится рассудок. Впрочем, и наяву королева уплывает от одного его присутствия, а вот с самарским чудаком все по-другому.
Открыв глаза, она в первую очередь увидела свинцовые тучи в окне и груду окурков на подоконнике. Журнальный столик был залит вином и заставлен грязной посудой. Сердце девушки сжалось. Она выскользнула из-под чужой руки и на цыпочках прокралась в прихожую. Дрожащими руками Инга набрала телефон Вороновича и после длинных гудков услышала его родной хрип. Видит бог, она не произнесла ни слова, но он ее почувствовал, будто волк своим звериным нюхом.
— Инга, это ты? Не молчи! Я знаю, что это ты. Куда ты пропала? Если бы ты знала, как я по тебе соскучился. Подъезжай сегодня вечером в журнал! Я буду ждать.
В его голосе она уловила дрожь. Ничего не оставалось, как пообещать приехать. Она водворила трубку на место, медленно сползла на пол и тихо заплакала. Совершенно ненужный ей мужчина отворил дверь и молча сел рядом. Она уткнулась мокрым носом в его грудь.
— Расскажи, не томи душу, — мягко прошептал он.
И Инга рассказала ему все, в мельчайших подробностях: как пришла она однажды в толстый журнал с шизанутыми стихами Гогина, и как увидела в отделе поэзии почтенного мэна, и как почтенный мэн задал ей свой коварный вопрос: «Что ею больше движет в жизни, порыв или меркантильность?»
Только о какой меркантильности может идти речь, когда за плечами всего семнадцать? И гость не мог не заметить, как приятен был девушке этот эпизод.
— Ты была еще несовершеннолетней? — спросил он, играя желваками.
— Ну, была. И что?
И она продолжала повествовать с туманным взором, не замечая, как все больше мрачнеет ее случайный друг.
— Он в тот же вечер завалил тебя на столе? — произнес гость не своим голосом.
Юная дева хотела сделать большие глаза, оскорбиться, вскочить на ноги, но вместо этого кивнула и сумасшедше расхохоталось.
— Ну, завалил. Ну, и что? Я сама этого хотела.
— И тебе понравилось?
Девушка растерянно хлопнула ресницами и умолкла. Понравилось ли ей? О, только не это! После того вечера она испытала дикое отвращение к жизни. Но если бы только отвращение. В ее душе стало темно и вонюче, как в протухшей бочке. Она до того растерялась, что неделю не могла сообразить, как ей на это реагировать. Может, в журнально-писательской среде так принято? Раскованно и без всяких комплексов. Может, так естественно и без комплексов нужно поступать всегда?
На восьмой день, сама не зная зачем, скорее для того, чтобы заполнить образовавшуюся пустоту, она позвонила Вороновичу на работу. И с того дня все понеслось, поехало, как в дешевом бульварном романе.
Он все больше морщился и прятал глаза, ее милый ирландский друг, и было заметно, что все сказанное парень принимал близко к сердцу. И это было приятно.
А еще было гнусно. Из темной прихожей наблюдались весьма выразительные следы вчерашнего пиршества: грязный столик с немытой посудой, замызганный ковер. А в кухне на подоконнике тоже груда пепла и впечатанные в блюдечко окурки. Все всегда заканчивается одинаково. Вдобавок Юлька с утра умчалась на работу, не разбудив. И перед ней было совестно. Как тяжело будет вечером глядеть ей в глаза и лепетать бессмысленные оправдания.
— Не ходи к нему больше, — произнес тихо гость.
— Что? — сощурила глаза девушка. — Ты мне будешь указывать?
— Я не указываю, а советую, потому что мне тебя жалко.
В его интонации действительно сквозила жалость. И еще какая-то боль. Боль за нее. Инга немного смягчилась.
— Я не могу без него. У нас так мало с ним осталось времени. Ему жить от силы полгода. У него рак печени. Понимаешь? Скоро его не будет.
— Тем более не ходи! Неужели не чувствуешь, как он высасывает из тебя жизнь. Он тебя тащит за собой в могилу. Это вампир.
Боже мой, но то же самое говорила Юлька и теми же самыми словами.
— Ну и тащит. Ну и пусть. Кому до этого есть дело?
— Мне есть дело, — с чувством произнес Володя и преданно заглянул ей в глаза.
Инга потупила взор и заплакала. Он взял ее за руку и притянул к себе.
— Уйдем из этой квартиры. Она мне не нравится. Поедем ко мне. У меня шикарный номер в «Космосе», и сочетание цифр прекрасное — четыре один шесть. Четыреста шестнадцать — это очень сильное сочетание. Поверь мне.
— Нет! — вырвала руку Инга. — Ты не понял! Я люблю только его.
Открыв глаза, она в первую очередь увидела свинцовые тучи в окне и груду окурков на подоконнике. Журнальный столик был залит вином и заставлен грязной посудой. Сердце девушки сжалось. Она выскользнула из-под чужой руки и на цыпочках прокралась в прихожую. Дрожащими руками Инга набрала телефон Вороновича и после длинных гудков услышала его родной хрип. Видит бог, она не произнесла ни слова, но он ее почувствовал, будто волк своим звериным нюхом.
— Инга, это ты? Не молчи! Я знаю, что это ты. Куда ты пропала? Если бы ты знала, как я по тебе соскучился. Подъезжай сегодня вечером в журнал! Я буду ждать.
В его голосе она уловила дрожь. Ничего не оставалось, как пообещать приехать. Она водворила трубку на место, медленно сползла на пол и тихо заплакала. Совершенно ненужный ей мужчина отворил дверь и молча сел рядом. Она уткнулась мокрым носом в его грудь.
— Расскажи, не томи душу, — мягко прошептал он.
И Инга рассказала ему все, в мельчайших подробностях: как пришла она однажды в толстый журнал с шизанутыми стихами Гогина, и как увидела в отделе поэзии почтенного мэна, и как почтенный мэн задал ей свой коварный вопрос: «Что ею больше движет в жизни, порыв или меркантильность?»
Только о какой меркантильности может идти речь, когда за плечами всего семнадцать? И гость не мог не заметить, как приятен был девушке этот эпизод.
— Ты была еще несовершеннолетней? — спросил он, играя желваками.
— Ну, была. И что?
И она продолжала повествовать с туманным взором, не замечая, как все больше мрачнеет ее случайный друг.
— Он в тот же вечер завалил тебя на столе? — произнес гость не своим голосом.
Юная дева хотела сделать большие глаза, оскорбиться, вскочить на ноги, но вместо этого кивнула и сумасшедше расхохоталось.
— Ну, завалил. Ну, и что? Я сама этого хотела.
— И тебе понравилось?
Девушка растерянно хлопнула ресницами и умолкла. Понравилось ли ей? О, только не это! После того вечера она испытала дикое отвращение к жизни. Но если бы только отвращение. В ее душе стало темно и вонюче, как в протухшей бочке. Она до того растерялась, что неделю не могла сообразить, как ей на это реагировать. Может, в журнально-писательской среде так принято? Раскованно и без всяких комплексов. Может, так естественно и без комплексов нужно поступать всегда?
На восьмой день, сама не зная зачем, скорее для того, чтобы заполнить образовавшуюся пустоту, она позвонила Вороновичу на работу. И с того дня все понеслось, поехало, как в дешевом бульварном романе.
Он все больше морщился и прятал глаза, ее милый ирландский друг, и было заметно, что все сказанное парень принимал близко к сердцу. И это было приятно.
А еще было гнусно. Из темной прихожей наблюдались весьма выразительные следы вчерашнего пиршества: грязный столик с немытой посудой, замызганный ковер. А в кухне на подоконнике тоже груда пепла и впечатанные в блюдечко окурки. Все всегда заканчивается одинаково. Вдобавок Юлька с утра умчалась на работу, не разбудив. И перед ней было совестно. Как тяжело будет вечером глядеть ей в глаза и лепетать бессмысленные оправдания.
— Не ходи к нему больше, — произнес тихо гость.
— Что? — сощурила глаза девушка. — Ты мне будешь указывать?
— Я не указываю, а советую, потому что мне тебя жалко.
В его интонации действительно сквозила жалость. И еще какая-то боль. Боль за нее. Инга немного смягчилась.
— Я не могу без него. У нас так мало с ним осталось времени. Ему жить от силы полгода. У него рак печени. Понимаешь? Скоро его не будет.
— Тем более не ходи! Неужели не чувствуешь, как он высасывает из тебя жизнь. Он тебя тащит за собой в могилу. Это вампир.
Боже мой, но то же самое говорила Юлька и теми же самыми словами.
— Ну и тащит. Ну и пусть. Кому до этого есть дело?
— Мне есть дело, — с чувством произнес Володя и преданно заглянул ей в глаза.
Инга потупила взор и заплакала. Он взял ее за руку и притянул к себе.
— Уйдем из этой квартиры. Она мне не нравится. Поедем ко мне. У меня шикарный номер в «Космосе», и сочетание цифр прекрасное — четыре один шесть. Четыреста шестнадцать — это очень сильное сочетание. Поверь мне.
— Нет! — вырвала руку Инга. — Ты не понял! Я люблю только его.
17
— Увы! — развел руками практикант. — Отпечатки я не добыл. Он вчера вечером вылетел в Стокгольм. Как мне удалось выяснить в его авиакомпании, он вернется не раньше, чем через две недели.
— Он разве работает? — почесал затылок Батурин. — Мне почему-то казалось, что поэты не работают.
— Это смотря какие, — расплылся в улыбке Игошин. — Наш, к примеру, — человек серьезный. Он работает начальником прес-службы авиакомпании Вест-Лайн. Его отец, кстати, один из сопредседателей.
— Это круто, — выпятил губы следователь. — Это настолько круто, что теоретически ему нет никакой необходимости убивать собственноручно. Если приспичит, он может нанять и киллера.
— Но, возможно, тут спортивный интерес? — предположил Игошин. — У богатых свои причуды. Крутит же он роман с дамочкой бальзаковского возраста. Кстати, что, если ее допросить?
— Ни в коем случае. Только после возвращения Скатова. И только тогда, когда совпадут его отпечатки пальцев.
— Я думаю, что совпадут, — хитро улыбнулся Игошин.
— Что вы узнали еще?
— Я выяснил от его жены, что утром тринадцатого июля Скатов вышел из дома без пятнадцати семь. Он живет на Кутузовском проспекте. Гараж сразу под домом. Пятнадцати минут вполне достаточно, чтобы доехать до Волкова переулка и влезть в окно редакции. И вот еще бросающийся в глаза факт. Почти сразу же после убийства он улетает в командировку в Швецию.
— Ну, положим не сразу, а через четыре дня, — нахмурился следователь. — Но все равно, над этим стоит поразмыслить.
Практикант ушел, а следователь принял задумчивый вид. Но не успел он поразмыслить над тем, какой резон богатому Скатову убивать нищего Вороновича, как вошла секретарша и сообщила, что его вызывает начальство. Пришлось идти к полковнику Григорьеву на ковер.
— Ну, как, Анатолий Семенович, подозрения насчет Ягуткина подтвердились? — спросил с порога полковник.
— Нет, — коротко ответил Батурин. — У него алиби.
— Сначала нужно было проверить алиби, а потом задерживать, — недовольно проворчал начальник. — Кто еще у вас на подозрении?
— Некий Скатов, поэт. В данный момент он в Швеции.
И Батурин подробно рассказал о следах, найденных в кабинете Вороновича, которые свидетельствовали, что убийца был высокого роста и недюжинной силы и что Скатов идеально вписывается в подозреваемые, тем более что в день убийства он вышел из дома в половине седьмого утра.
— А мотив? — нахмурился Григорьев.
— С мотивом сложнее. Но есть предположение, что он любовник жены убитого. Их видели вместе. Сразу после похорон он приходил к вдове домой.
Мотив не понравился начальнику. Он скривился и произнес:
— Что-то в своей практике я не припомню, чтобы в России мужчины убивали мужей своих любовниц. Все-таки не в Италии живем. Куда вас всех заносит? — вздохнул Григорьев. — Вот что, Анатолий Семенович, только что звонили из прокуратуры. На Малой Грузинской очень похожее происшествие. Некий предприниматель Рашид Ахеев обнаружен в своей квартире висящим в петле. Он возглавлял частное бюро по трудоустройству. В основном формировал группы для работы за рубежом. Но я слышал, что он приторговывал и девочками. Поставлял русских девиц в публичные дома Турции. Это по неофициальным источникам.
— Он сам повесился или помогли? — заволновался Батурин.
— Разумеется, помогли! Ознакомьтесь с протоколом и подключайтесь к прокуратуре. Дальнейшее расследование будете производить совместно. Есть подозрение, что убийца один и тот же, хотя, в отличие от вашего удавленника, у Ахеева на теле следы отчаянного сопротивления. Но человек, который его повесил, видимо, был одержим. Он его скрутил довольно жестко, накинул на шею петлю и вздернул к потолку. И все в одиночку, обратите внимание. А у Ахеева, между прочим, черный пояс по тхеквандо.
Батурин схватил папку и выбежал из кабинета. Он влетел к себе, раскрыл дело и начал жадно глотать страницу за страницей. Никаких отпечатков пальцев. Только на ковре слабые следы от ботинок ориентировочно сорок пятого размера. Смерть наступила от удушения веревкой между восьмью и восьмью тридцатью вечера. Странно, но Вороновича повесили тоже в девятом часу. Правда, утра. Случайное совпадение? Но совпало и то, что жертву вздернули на руках через крючок, за который была подвешена люстра. Конец веревки был привязан к ножке дивана.
Следователь прочел заключение медицинского эксперта. «На теле жертвы многочисленные синяки. Лицо разбито, на шее следы пальцев рук».
Ага! Значит, Ахеева тоже пытались душить, но ему не понравилось. Это и понятно. Процедура не самая приятная.
Батурин заказал машину и только в пути обратил внимание на номер дома на Малой Грузинский. А дом-то элитный! — удивился он. — Значит, в него без телефонного звонка не попадешь. Внизу сидит консьерж.
К тому времени, когда Батурин подъехал к месту происшествия, дежуривший вечером консьерж уже был не только доставлен, но и допрошен следователем прокуратуры. Он был немного бледен, но внешне выглядел спокойно. Еще не поднявшись в шестнадцатую квартиру, Батурин насел на него.
— Вы помните, кто вчера приходил в шестнадцатую квартиру около восьми вечера? — спросил он строго.
— Помню! — не задумавшись, ответил консьерж. — Девушка и парень. Я их лично впустил и лично выпустил. Дело было так. За полчаса до их прихода Рашид мне позвонил и сказал, что к нему должна прийти девушка, которую зовут Анной. Он мне велел пропустить ее. Через полчаса в дверь позвонили. Я открыл и увидел, что девушка не одна, а с парнем. Девушка сказала, что ее зовут Анной и что Рашид в курсе. После того, как они сели в лифт, я позвонил Рашиду и предупредил, что девушка не одна, а с каким-то парнем. По-моему, Рашиду это не понравилось.
— Как это выразилось? — спросил Батурин.
— Он недовольно хмыкнул и спросил, что за парень? Я сказал, не знаю. Больше он ничего не сказал. А через полчаса эта пара прошла мимо меня. Я им отпер дверь.
— Как они выглядели?
— Обыкновенно выглядели. Девушка была в черных очках, джинсовой куртке и черных брюках. Парень тоже был в очках. На нем была светлая рубашка, джинсы, кроссовки.
— Парень какого роста?
— Высокого. Под метр девяносто. Девушка среднего роста. Лиц я их не разглядел. У меня на лица память слабая. К тому же они оба были в бейсболках.
— Девушка блондинка или брюнетка?
— Не могу сказать. Ее волосы были под бейсболкой.
Больше никаких данных следователь из консьержа вытянуть не смог. Он отправил его в прокуратуру для составления фоторобота, а сам поднялся в квартиру.
— Он разве работает? — почесал затылок Батурин. — Мне почему-то казалось, что поэты не работают.
— Это смотря какие, — расплылся в улыбке Игошин. — Наш, к примеру, — человек серьезный. Он работает начальником прес-службы авиакомпании Вест-Лайн. Его отец, кстати, один из сопредседателей.
— Это круто, — выпятил губы следователь. — Это настолько круто, что теоретически ему нет никакой необходимости убивать собственноручно. Если приспичит, он может нанять и киллера.
— Но, возможно, тут спортивный интерес? — предположил Игошин. — У богатых свои причуды. Крутит же он роман с дамочкой бальзаковского возраста. Кстати, что, если ее допросить?
— Ни в коем случае. Только после возвращения Скатова. И только тогда, когда совпадут его отпечатки пальцев.
— Я думаю, что совпадут, — хитро улыбнулся Игошин.
— Что вы узнали еще?
— Я выяснил от его жены, что утром тринадцатого июля Скатов вышел из дома без пятнадцати семь. Он живет на Кутузовском проспекте. Гараж сразу под домом. Пятнадцати минут вполне достаточно, чтобы доехать до Волкова переулка и влезть в окно редакции. И вот еще бросающийся в глаза факт. Почти сразу же после убийства он улетает в командировку в Швецию.
— Ну, положим не сразу, а через четыре дня, — нахмурился следователь. — Но все равно, над этим стоит поразмыслить.
Практикант ушел, а следователь принял задумчивый вид. Но не успел он поразмыслить над тем, какой резон богатому Скатову убивать нищего Вороновича, как вошла секретарша и сообщила, что его вызывает начальство. Пришлось идти к полковнику Григорьеву на ковер.
— Ну, как, Анатолий Семенович, подозрения насчет Ягуткина подтвердились? — спросил с порога полковник.
— Нет, — коротко ответил Батурин. — У него алиби.
— Сначала нужно было проверить алиби, а потом задерживать, — недовольно проворчал начальник. — Кто еще у вас на подозрении?
— Некий Скатов, поэт. В данный момент он в Швеции.
И Батурин подробно рассказал о следах, найденных в кабинете Вороновича, которые свидетельствовали, что убийца был высокого роста и недюжинной силы и что Скатов идеально вписывается в подозреваемые, тем более что в день убийства он вышел из дома в половине седьмого утра.
— А мотив? — нахмурился Григорьев.
— С мотивом сложнее. Но есть предположение, что он любовник жены убитого. Их видели вместе. Сразу после похорон он приходил к вдове домой.
Мотив не понравился начальнику. Он скривился и произнес:
— Что-то в своей практике я не припомню, чтобы в России мужчины убивали мужей своих любовниц. Все-таки не в Италии живем. Куда вас всех заносит? — вздохнул Григорьев. — Вот что, Анатолий Семенович, только что звонили из прокуратуры. На Малой Грузинской очень похожее происшествие. Некий предприниматель Рашид Ахеев обнаружен в своей квартире висящим в петле. Он возглавлял частное бюро по трудоустройству. В основном формировал группы для работы за рубежом. Но я слышал, что он приторговывал и девочками. Поставлял русских девиц в публичные дома Турции. Это по неофициальным источникам.
— Он сам повесился или помогли? — заволновался Батурин.
— Разумеется, помогли! Ознакомьтесь с протоколом и подключайтесь к прокуратуре. Дальнейшее расследование будете производить совместно. Есть подозрение, что убийца один и тот же, хотя, в отличие от вашего удавленника, у Ахеева на теле следы отчаянного сопротивления. Но человек, который его повесил, видимо, был одержим. Он его скрутил довольно жестко, накинул на шею петлю и вздернул к потолку. И все в одиночку, обратите внимание. А у Ахеева, между прочим, черный пояс по тхеквандо.
Батурин схватил папку и выбежал из кабинета. Он влетел к себе, раскрыл дело и начал жадно глотать страницу за страницей. Никаких отпечатков пальцев. Только на ковре слабые следы от ботинок ориентировочно сорок пятого размера. Смерть наступила от удушения веревкой между восьмью и восьмью тридцатью вечера. Странно, но Вороновича повесили тоже в девятом часу. Правда, утра. Случайное совпадение? Но совпало и то, что жертву вздернули на руках через крючок, за который была подвешена люстра. Конец веревки был привязан к ножке дивана.
Следователь прочел заключение медицинского эксперта. «На теле жертвы многочисленные синяки. Лицо разбито, на шее следы пальцев рук».
Ага! Значит, Ахеева тоже пытались душить, но ему не понравилось. Это и понятно. Процедура не самая приятная.
Батурин заказал машину и только в пути обратил внимание на номер дома на Малой Грузинский. А дом-то элитный! — удивился он. — Значит, в него без телефонного звонка не попадешь. Внизу сидит консьерж.
К тому времени, когда Батурин подъехал к месту происшествия, дежуривший вечером консьерж уже был не только доставлен, но и допрошен следователем прокуратуры. Он был немного бледен, но внешне выглядел спокойно. Еще не поднявшись в шестнадцатую квартиру, Батурин насел на него.
— Вы помните, кто вчера приходил в шестнадцатую квартиру около восьми вечера? — спросил он строго.
— Помню! — не задумавшись, ответил консьерж. — Девушка и парень. Я их лично впустил и лично выпустил. Дело было так. За полчаса до их прихода Рашид мне позвонил и сказал, что к нему должна прийти девушка, которую зовут Анной. Он мне велел пропустить ее. Через полчаса в дверь позвонили. Я открыл и увидел, что девушка не одна, а с парнем. Девушка сказала, что ее зовут Анной и что Рашид в курсе. После того, как они сели в лифт, я позвонил Рашиду и предупредил, что девушка не одна, а с каким-то парнем. По-моему, Рашиду это не понравилось.
— Как это выразилось? — спросил Батурин.
— Он недовольно хмыкнул и спросил, что за парень? Я сказал, не знаю. Больше он ничего не сказал. А через полчаса эта пара прошла мимо меня. Я им отпер дверь.
— Как они выглядели?
— Обыкновенно выглядели. Девушка была в черных очках, джинсовой куртке и черных брюках. Парень тоже был в очках. На нем была светлая рубашка, джинсы, кроссовки.
— Парень какого роста?
— Высокого. Под метр девяносто. Девушка среднего роста. Лиц я их не разглядел. У меня на лица память слабая. К тому же они оба были в бейсболках.
— Девушка блондинка или брюнетка?
— Не могу сказать. Ее волосы были под бейсболкой.
Больше никаких данных следователь из консьержа вытянуть не смог. Он отправил его в прокуратуру для составления фоторобота, а сам поднялся в квартиру.
18
В то утро, выпроводив самарского гостя, Инга приняла ванную, помыла посуду, пропылесосила ковер. И все равно времени до вечера было прорва. Она села в кресло и представила, как входит в кабинет Вороновича и он кидается ей навстречу, нетерпеливо срывает с нее блузку, задирает юбку и валит на стол с пыльными папками. Инга зажмурила глаза и простонала от тяжести, которая снова стала вползать в ее сердце.
Нет! Она не пойдет к нему сегодня. Она вообще больше никогда не пойдет к этому человеку. Так подумала девушка, и не поверила себе самой. Как только Юль-кины часы пробьют восемь, она как бешеная вскочит с кресла и ласточкой полетит в его проклятый журнал, и никакие силы не смогут воспрепятствовать этому, поскольку таких сил не существует в природе.
Однако, вопреки всему, Инга вечером не отправилась к Вороновичу. Юлька прискакала с работы, одобрила уборку и отключила телефон. Затем сказала, что если сегодня она не воссоединится с семьей, то обольет себя бензином и сожжет. И не успела страдалица погрузиться в кресло и принять тоскующий вид, как в прихожей раздался звонок.
Юльку ветром снесло с места, и минуту спустя квартира заполнилась визгом и звонкими поцелуями. Сразу стало празднично и светло. Такой румянец на щеках у подруги Инга видела впервые. Она глядела на святое семейство и грустно думала, что совсем не знает хозяйки этого дома. Что делать? Такова жизнь: счастливый несчастного не разумеет.
И хотя Инга понимала, что ей пора уже выметаться и отправляться в свою скучную квартиру, именуемую родительским домом, она еще больше часа проторчала в Юлькином раю, поскольку никак не могла найти в себе силы вытащиться из этого уютного местечка. Ее не гнали и даже искренне заверяли, что она никому не мешает, но девушка все равно чувствовала, насколько она в данный момент инородное тело в этой компании.
Нет! Она не пойдет к нему сегодня. Она вообще больше никогда не пойдет к этому человеку. Так подумала девушка, и не поверила себе самой. Как только Юль-кины часы пробьют восемь, она как бешеная вскочит с кресла и ласточкой полетит в его проклятый журнал, и никакие силы не смогут воспрепятствовать этому, поскольку таких сил не существует в природе.
Однако, вопреки всему, Инга вечером не отправилась к Вороновичу. Юлька прискакала с работы, одобрила уборку и отключила телефон. Затем сказала, что если сегодня она не воссоединится с семьей, то обольет себя бензином и сожжет. И не успела страдалица погрузиться в кресло и принять тоскующий вид, как в прихожей раздался звонок.
Юльку ветром снесло с места, и минуту спустя квартира заполнилась визгом и звонкими поцелуями. Сразу стало празднично и светло. Такой румянец на щеках у подруги Инга видела впервые. Она глядела на святое семейство и грустно думала, что совсем не знает хозяйки этого дома. Что делать? Такова жизнь: счастливый несчастного не разумеет.
И хотя Инга понимала, что ей пора уже выметаться и отправляться в свою скучную квартиру, именуемую родительским домом, она еще больше часа проторчала в Юлькином раю, поскольку никак не могла найти в себе силы вытащиться из этого уютного местечка. Ее не гнали и даже искренне заверяли, что она никому не мешает, но девушка все равно чувствовала, насколько она в данный момент инородное тело в этой компании.